Нептунова Арфа

III

В распоряжении Аракелова было недели три. Потом по дороге к атоллу Факарао, где располагалась международная океанологическая база, «Руслан» должен был зайти за ним на Караури. Если же произойдут какие-нибудь изменения - что ж, на худой конец до Факарао можно добраться и своим ходом, всего-то семьсот восемьдесят миль… Для катера, который был оставлен в распоряжение Аракелова, это не то чтобы пустяк, но задача вполне посильная. Впрочем, сейчас нужно было думать не о возвращении на «Руслан», а о том, как разгрызть подсунутый ему орешек. Крепкий, надо сказать, орешек. Кракатук. «Ну вот, - сказал себе Аракелов, - полдела сделано. Название есть. «Операция Кракатук» - звучит, а? Осталась друга половина - провести операцию».

Отпустив Веньку - матроса-моториста, оставленного ему в помощь, неплохого аквалангиста и вообще на все руки мастера - гулять по городу, Аракелов первые два дня проторчал в архивах. Он совсем утонул бы в пропыленных бумагах и в море микрофильмов и микрофишей, если б не помощь его доброго гения, доктора Теранги Фарвеля из Института морских проблем, которого послала, правда, не судьба, а повеление все того же господина Хироа. Вместе они опросили и десятка два свидетелей. В итоге Аракелову удалось зафиксировать семнадцать достоверных сообщений о судах с исчезнувшим или загадочно погибшим экипажем и еще четыре таких, которые представлялись сомнительными.

- Все, - сказал доктор Фарвель, - большего, коллега, не даст сам господь бог: или те случаи были давным-давно и позабыты, или они просто остались неизвестными, или, наконец, их вовсе не было. Мы с вами и так забрались на девяносто два года в прошлое - куда ж еще?

Но Аракелову нужно было именно больше. И то, чего не дал бы бог, дала Евразийская информационная сеть, к которой через компьютер «Руслана» был подсоединен интеллектуальный терминал, установленный на катере предусмотрительным Зададаевым. Перебрав все данные, сохраненные неиссякаемыми архивами Британского Регистра Ллойда, Бюро Веритас, Американского Бюро Судоходства, Морского Регистра СССР, Норвежского Бюро Веритас и других страховых и классификационных обществ, в конце концов удалось раскопать еще двадцать девять инцидентов, которые вписывались в тот же ряд. Причем для этого понадобилось погрузиться в прошлое не на девяносто два года, а на два с лишним века - Аракелов не уставал восхищаться педантичностью судовых журналов и аккуратностью, с которой хранили их адмиралтейства, морские министерства, частные компании…

Правда, Аракелов отнюдь не был уверен, что и теперь располагает абсолютно полной информацией. Некоторые суда, «потеряв команду, могли погибнуть, так и не попавшись никому на глаза, пополнив собой графу «пропавшие без вести». А без вести - хотя и редко, очень редко - пропадают даже сегодня и вовсе не маленькие шхуны и частные яхты. Чего стоит, например, одна история «Квебека», канадского рудовоза, вышедшего из Вальпараисо и на четырнадцатые сутки переставшего подавать о себе знать. Спасатели прочесали гигантскую акваторию - от мыса Горн до восточного побережья Австралии по долготе и от холодных субантарктических до ласковых субтропических вод по широте. Тщетно! Рудовоз исчез без следа, а ведь это было вполне современное судно сорокового года постройки, оснащенное всей новейшей техникой, системой спутниковой радионавигации, подключенное к службе КОСПАС-САРСАТ…

Однако среди случаев, интересовавших Аракелова, таких не было. И неудивительно - этот район находится в стороне от трасс интенсивного судоходства; здесь и сегодня можно встретить в основном шхуны, подобные «Вахине Меа», прогулочные яхты и катера или рыболовные сейнеры и траулеры. Самой крупной из этих загадочных жертв океана был траулер «Вайхофу», принадлежавший папаленимской компании «Рароа и сын». Двадцать три года назад он вышел в обычный рейс. И не вернулся. Лишь после долгих поисков его обнаружили - в противоположной части архипелага, причем до сих пор остается загадкой, как могло неуправляемое судно на всем пути не сесть на рифы, не выброситься на берег одного из бесчисленных островков и атоллов, наконец, остаться незамеченным с борта множества каботажников, так и шныряющих по архипелагу. Весь экипаж оказался погибшим (не были обнаружены лишь трупы старпома и кока) от инфаркта. Инфаркт у сорока семи человек одновременно - случай беспрецедентный. Поэтому была выдвинута версия о том, что траулер попал в зону выхода на поверхность каких-то отравляющих газов, например, из затопленных некогда контейнеров, газов, симулирующих такую вот естественную на первый взгляд смерть. Ни подтвердить, ни опровергнуть эту гипотезу было невозможно. Но последняя запись в судовом журнале неопровержимо свидетельствовала о том, что конец свой траулер нашел как раз в интересующем Аракелова районе.

Самой маленькой оказалась «Лепакко» - тримаран финской яхтсменки Каарин Оя, участвовавшей в беззаходной кругосветке на приз газеты «Санди таймс». Бесспорный фаворит, она исчезла опять-таки в районе, которым занималс Аракелов. Яхта, правда, была обнаружена. Считалось, что спортсменку смыло волной. Однако Аракелов проверил - по данным метеорологов, в те дни здесь ни разу не раздувало больше, чем на два-три балла… Конечно, это не бесспорное доказательство, а потому история «Лепакко» вошла в раздел сомнительных, но…

Самое любопытное обнаружилось тогда, когда Аракелов предложил компьютеру нанести все достоверно известные или приблизительные координаты гибели судов на карту. Наверное, у комиссии, которая занималась подобными исчезновениями до него, просто было меньше информации. Иначе совершенно непонятно, почему им сразу же не бросилось в глаза… Аракелов аж присвистнул: точки ложились в пределах сильно вытянутого треугольника (опять треугольник - Бермудский, Море Дьявола, теперь тут - сколько ж можно?!), точнее, пожалуй, клина, поскольку лишь одна из вершин имела четкую привязку - три маленьких островка на северо-западе архипелага. По мере смещения к югу плотность точек на карте падала, постепенно сходя на нет.

«Очаровательно, - сказал себе Аракелов, - но что же дальше? Помнитс лет семьдесят-восемьдесят назад, во время очередного бума вокруг «летающих тарелок», некий французский журналист тоже подметил закономерность: все наблюдения НЛО над Францией в один день располагались на прямой линии, на следующий день - на перпендикулярной ей, потом на линиях, расположенных под сорок пять градусов; получалась этакая восьмиконечная звездочка. Журналист даже предложил название: «эффект этуаль». Однако вывод он смог сделать лишь один: если сообщения об НЛО - ложь, то остается предположить, что все лжецы во Франции живут на прямых линиях… Ну а мне что сказать? Что неудачники в море ходят косяком?»

Островки, расположенные на вершине аракеловского клина («Ну вот, - усмехнулся Аракелов, - смотришь - и обогатил науку новым термином…»), были обозначены на карте как острова Страстной Пятницы - именно в этот день они были замечены и нанесены на карту все тем же Бенджаменом Барри. Происхождения они, как и Центральный Караури, были вулканического, хот названия острова, собственно, заслуживал лишь Фрайди-Айленд площадью около двадцати квадратных километров; высшая его точка поднималась над океаном почти на семьдесят метров. Два же других были просто-напросто рифами, точные размеры которых Аракелов не смог найти ни в одном описании, приводились лишь названия - Биг-Бэзис и Литл-Бэзис. Последний вошел в историю: на его скалах нашел свой конец второй корабль Барри - бриг «Мидвич», из команды которого удалось спасти лишь восемнадцать человек. Полвека спустя в память об этой катастрофе коммодор Фладдард, задержавшись здесь по пути на Самоа, установил на вершине Литл-Бэзис каменный крест, венчающий риф и по сей день.

Аракелов решил сходить к островам Страстной Пятницы. Не то чтобы у него была четкая программа действий, скорее его вело чутье, а интуиции за четверть века работы под водой он привык доверять, до сих пор она его ни разу не подводила. Он приказал Веньке готовить катер, чтобы утром следующего дня выйти в море, а сам, известив о своих намерениях господина Хироа, решил побродить по городу. Ему хотелось посмотреть памятник королеве Папалеаиаине I, занимавшей в истории Караури примерно такое же место, как Петр Великий в России. О памятнике, его авторе, французском скульпторе Клоде Реньяре, и самой королеве ему прожужжали все уши и Ранги Сингх, президент местного Подводного клуба, и доктор Фарвель, и едва ли не все, с кем Аракелову приходилось здесь разговаривать. Стоило также заглянуть и в лавочки торгового квартала, присмотреть какие-нибудь сувениры - придется ведь дома отчитываться за командировку… Ну и просто полюбоваться вечерним городом.

Но прежде всего он заглянул в парикмахерскую - щеки и подбородок становились уже подозрительно шершавыми, а этого Аракелов не переносил. Ежемесячная процедура бритья всегда доставляла Аракелову неприятные минуты. Хорошо хоть, длилась она не больше получаса. Он с содроганием думал о предках, которым еще совсем недавно приходилось затрачивать почти столько же времени ежедневно. Наконец медленная пытка в темном и, по мнению Аракелова, душном колпаке подошла к концу. А после массажа он почувствовал себя посвежевшим и чуть ли не помолодевшим.

Расплатившись, он пересек гостиничный холл и совсем уже собрался было выйти на улицу, как почувствовал, что его кто-то догоняет, хотя и сам, пожалуй, не смог бы объяснить, чем выделялись именно эти шаги изо всех прочих. Он резко обернулся. Настигавшая его девушка чуть не ткнулась Аракелову в грудь, но вовремя остановилась.

- О-ля-ля, вот это реакция! - восхитилась она. Голос был глубокий, грудной - сочное персиковое контральто, но чуть с хрипотцой, не оперное, а эстрадное. Аракелов терпеть не мог такие голоса. - Вы с русского судна, не ошиблась?

- Не ошиблись, - озадаченно отозвался Аракелов.

- Я вас помню, - сказала незнакомка. - А вы?

- Нет, - честно сознался Аракелов.

- И неудивительно. Но давайте отойдем куда-нибудь, разговаривать в дверях не слишком уютно.

- Что ж, - сказал он и кивнул в сторону бара, - давайте продолжим разговор там.

К счастью, как и во всех Хилтон-отелях, бар здесь не был подсоединен к единой кредитной системе - в противном случае Аракелов со своей национальной кредитной карточкой, забытой к тому же на «Руслане» (и то сказать, зачем она ему здесь?), имел бы бледный вид. Аракелов осмотрелся, пытаясь выискать среди стандартного хилтон-уюта мало-мальски терпимый уголок. Столик в углу возле огромного, прикрытого легкими, колышащимис жалюзи окна показался ему приемлемым, и он направился туда.

- А теперь я передаю бразды правления вам, - сказал он, придвинув спутнице стул и садясь сам. - Увы, я не разбираюсь ни в местных напитках, ни в местных порядках…

- Их вы здесь и не получите. Здесь все интернациональное - от виски до водки. Кавы тут не предложат.

И тогда он вспомнил. Ну конечно же, именно эта девушка была главной распорядительницей во время церемонии питья кавы в чьей-то загородной резиденции, куда их возили два года назад. Только в тот раз она была в национальном костюме - как он, бишь, называется? - и производила впечатление куда более строгое, гордое и экзотическое, чем сейчас, когда на ней эта суперсовременная и сверхмодная хламида, жуткий гибрид сари, тоги и махровой простыни.

- Узнали? - улыбнулась девушка.

Аракелов кивнул. У столика неслышно вырос поджарый официант в снежно-белом пиджаке.

Девушка произнесла короткую фразу на местном наречии, удивительно напевном благодаря обилию гласных. Официант поклонился, улыбнулс Аракелову (самое удивительное, что улыбка его была не служебной, а искренне дружелюбной) и отошел.

- Что вы ему сказали?

- Что я с другом и мы хотим получить все лучшее, что здесь есть.

«Да, - подумал Аракелов, - вот что значит быть завсегдатаем». Он нигде и никогда не смог бы произнести подобной фразы. Разве что в кают-компании нескольких судов да в институтском буфете… Слова о дружбе он отнес за счет традиционного здешнего гостеприимства, чем-то напоминавшего ему кавказское.

- А теперь, наверное, самое время познакомиться. Держу пари, вы теряетесь в догадках, что мне от вас нужно? - по-английски она говорила тоже как-то напевно, и Аракелов ее хорошо понимал.

- И не ошибаетесь. Я действительно гадаю, какому счастливому случаю обязан…

Девушка рассмеялась:

- Этот счастливый случай весьма прозаически зовется туангане Тераи. О, простите - господином Хироа, заместителем морского министра. А зовут мен - Папалеаиаина. Но можно и просто Анна - это мое первое имя. Оно проще дл вас, хотя мне совсем не нравится.

- Ну зачем же, - возразил Аракелов, - это совсем просто. Папале… а дальше как?

- …аиаина.

- А уменьшительного нет? - взмолился Аракелов. - Например, Папа? Совсем неплохо звучит…

- Тогда уж лучше Аина. Во избежание двусмысленности.

- Но по-английски…

- Зато по-французски это так же, как и на вашем языке, и мо французская кровь возмущается.

- Французская кровь?

- Это длинная история. Впрочем, французского немало во многих из нас…

- Однако по-английски вы говорите превосходно.

- Я училась в Штатах. В МТИ.[12]

Аракелов присвистнул - однако! В позапрошлом году он принял ее за какую-то сановную особу, а несколько минут назад - за любительницу новых знакомств… И притом она - туангане (черт их знает, здешние степени родства: не то двоюродная сестра, не то племянница…) заместител министра. И выпускница МТИ. Ну и коктейль!..

- Но все-таки, Аина, чем может быть вам интересен простой советский моряк?

- Братец сказал мне, что вы завтра утром отправляетесь на Фрайди-Айленд. Возьмите меня с собой, простой советский моряк, можно?

«Если об этом просит господин Хироа - почему бы и нет, - подумал Аракелов. - Места на катере - хоть отбавляй…»

- Пожалуйста, - сказал он.

- Спасибо! Понимаете, я рассчитывала на экраноплан, но он ушел на день раньше. Такое случается. А следующего ждать слишком» долго, почти неделю.

Рядом с ними опять так же беззвучно возник официант, на этот раз с подносом, которым он легко балансировал на пальцах левой руки. Поднос был уставлен какими-то чашечками, мисочками, плошечками - у Аракелова зарябило в глазах.

- А вы говорили, здесь нет местной кухни…

- Друзьям Папалеаиаины здесь подают все. Потому что ее друзья - наши друзья, - улыбаясь, сказал официант.

Аракелов чуть не расхохотался. Ай да девица! Похоже, ее тут знают все - от министров до официантов…

Осторожно пробуя поставленное перед ним местное лакомство - на вкус оно больше всего напоминало хвойное желе с брусничным экстрактом, - Аракелов исподтишка рассматривал сотрапезницу. Она была молода и красива, по крайней мере, первыми на ум Аракелову пришли именно эти два до отвращени банальных определения. Потом он понял, что она только кажется очень молодой, даже юной, а на самом деле ей куда больше, может быть, под тридцать. Да и красота ее была какой-то слишком картинной, опереточной. На сцене, на гогеновском полотне она была бы уместна. Даже прекрасна. По дл обычной жизни в ней было чересчур много театрального, слишком резкими были черты и краски лица, слишком искусственной казалась высокая прическа, стилизованная под национальную старину… «Ладно, - подумал он, - посмотрим еще, что ты из себя есть, красавица. Будет день, будет море - они покажут…»

Но первым показал это Амбал.

Амбал был судовым котом «Руслана» - здоровенный рыжий и ражий котяра, итальянский эмигрант. Он полуслепым котенком на расползающихся лапах приковылял к судовому трапу в Генуе, жалобно попискивая от невыносимого напряжения, вскарабкался кое-как на палубу и так и остался на «Руслане». Как удалось ему скрыться от бдительного ока карантинной службы, до сих пор оставалось загадкой для всех, хотя Аракелов и подозревал, что об этом смогли бы рассказать минимум двое - Амбал, если бы смог заговорить, и Альперский, если бы захотел. За год на флотских харчах задохлик, как называли его первое время («Эй, кандей, задохлика-то покормил?..»), вырос и превратился в Амбала. Да и как иначе можно было назвать этакого котозавра с огромной головой и пронзительными желтыми глазами, который, вихляя бедрами, с хозяйским видом расхаживал повсюду и распахивал все двери, какие только мог, - закрытых помещений он не выносил органически…

Когда Аракелов увидел Амбала в катере, он обомлел.

- Эт-то еще что?

- Амбал, Александр Никитич, - правдиво ответствовал Венька.

- Сам вижу. Откуда?

- С «Руслана».

- Спасибо, Вениамин Палыч, объяснил. А то я бы в жизни не догадался. Как он здесь очутился?

Венька потупился, но тут же вскинул голову.

- А что? Мы с вами на берегу гуляем, а ему только на палубе загорать? Ему, между прочим, тоже поразмяться надо. И общества ему тоже хочется. Он что, рыжий?

Аракелов расхохотался.

- Там же его обыскались!

- А вы их успокойте, Александр Никитич. Они порадуются и на радостях простят…

- Ну и хитрец ты, Вениамин Палыч! Уговорил…

Так вот, едва катер вышел из бухты и стал плавно нырять на пологой океанской зыби, Амбал из рубки, где он блаженно дрых на диване, выбрался в кокпит, подошел к сидевшей там Папалеаиаине, потерся ей об ноги и вспрыгнул на колени, - Аракелову стало не по себе от такой фамильярности.

- Шуганите его, Аина, - посоветовал он.

Папалеаиаина почесала Амбала за ухом. Тот зажмурился, вывернулся на спину и бесстыдно задрал все четыре лапы кверху, растопырив пальцы и то втягивая, то выпуская когти. Венька восторженно заржал:

- Сразу видно - наш человек, Александр Никитич. Амбал к кому попадя не пойдет. Он в людях получше нас с вами разбирается. У него для этого локатор специальный есть. Точно говорю - в журнале читал. Хорошую вы пассажирку привели, правильную!

- Ну раз правильную, так сообрази нам чайку. А то нехорошо получается - она меня уже дважды потчевала, а я…

- Момент, Александр Никитич, - отозвался Венька и скрылся.

- Кстати, Аина, - спросил Аракелов, - я ведь даже не знаю, зачем вам на Фрайди-Айленд. Ну мы с Вениамином - понятно, мы там робинзонить собираемся. Да вам господин Хироа говорил, наверное. - Папалеаиаина кивнула, продолжая гладить и почесывать вконец сомлевшего Амбала. - А вам-то необитаемый остров к чему?

- Необитаемый? - Девушка расхохоталась столь откровенно и заразительно, что Аракелов невольно залюбовался. - Какой же он необитаемый, моряк? Разве братец вам ничего не сказал? Ах склеротик!

Образ улыбчивого господина Хироа как-то не вязался с представлениями Аракелова о склеротиках.

- То есть?

- На Фрайди-Айленде уже год, как ведутся изыскания…

- Ну, досвистелся, Аль? Что я тебе говорил?

- А что ты мне говорил?

- Что свистеть на борту - не к добру. Вот теперь и будем загорать здесь до одурения.

- А я-то чем виноват, что штиль? Ты с синоптиков спрашивай.

- С синоптиков какой спрос! А вот тебе свистеть не надо было.

- Ох и зануда же ты!

- Ну вот что, ты, свистун, марш к мачте…

- Зачем?

- Я капитан или ты?

- Ну ты… Так и что с того?

- Иди к мачте и скреби. Ноготками. Сумел штиль насвистеть, так сумей и ветер наскрести. А не наскребешь - оставлю сегодня без выпивки. Своей капитанской властью.

- Ох и зануда же ты, Джайн…