Нептунова Арфа

IV

- Скажите, Мэтью, вы хорошо его знали? - поинтересовался Орсон Янг, вслед за Захаровым спускаясь по трапу с главной палубы.

Захаров пожал плечами.

- Трудно сказать… Мы с ним встречались всего несколько раз. Ну, может, раз десять - от силы. Сложить - так недели не наберется, - не оборачиваясь, медленно сказал он. - Это с одной стороны. А с другой… Пожалуй, на ваш вопрос я должен ответить: да.

Трап кончился, и они пошли по длинному коридору; по обе стороны с унылой казарменной равномерностью чередовались в шахматном порядке двери кают - прямоугольники со скругленными углами, обведенные по контуру темно-синей полоской. Примерно через каждые сорок шагов коридор пересекался переборкой с такой же дверью, только открытой, и приходилось высоко задирать ноги, перешагивая через комингсы.

- Коридоры, коридоры, в коридорах - двери, - пробормотал Захаров.

- Что? - переспросил Янг.

- Ничего. Так просто, цитата.

Они остановились перед дверью, на которой сверкали ярко надраенные медные цифры 365. Прекрасный номер, отметил про себя Янг. Запоминающийся. Вот бы в отелях в такой попадать… Захаров распахнул дверь, сделал приглашающий жест.

Каюта оказалась не такой, как отведенная Янгу. Роскошные апартаменты: гостиная, кабинет, небольшой, но отменно оснащенный (наметанный взгляд Янга сразу же выделил терминал довольно мощного, судя по всему, компьютера и ворд-процессор; да, тут работать - одно удовольствие…), спальня. Сразу видно, что начальник штаба отряда Океанского Патруля - фигура.

- Располагайтесь, - Захаров махнул рукой в направлении гостиной. - Я сейчас, - и скрылся в кабинете, беззвучно притворив за собой дверь.

Янг с удовольствием погрузился в обширное, охватывающее и облегающее, как отлично сшитый костюм, кресло, вытянул ноги. Здесь было тихо и спокойно, но перед глазами снова и снова вставала залитая солнцем палуба, плоская и просторная, что твой стадион. Она была столь обширна, эта палуба «Ханса Хасса», что даже трехкорпусная махина «Сальватора» как-то терялась на ней; подлинные размеры глубоководного спасательного аппарата осознавались лишь тогда, когда ты оказывался рядом и приходилось задирать голову, чтобы рассмотреть верхний, обитаемый отсек. Оранжевое же тело патрульной субмарины, намертво зажатое между нижними понтонами «Сальватора» клешнями гидравлических захватов, казалось и вовсе игрушечным. В тени, отбрасываемой на палубу аппаратом, носилки и на них смутно угадываемая под голубым полотнищем ооновского флага фигура. И рядом - женщина: невысокая, стройная, с волосами цвета дубовой коры и таким мертвенно-спокойным лицом, что Янг не решился даже подойти к ней. Это было уже больше суток назад, но картина все стояла перед глазами, и Янг никак не мог отрешиться от нее, хотя вообще-то не относил себя к людям, излишне впечатлительным.

Из кабинета вышел Захаров.

- Ну вот, я к вашим услугам, Орсон.

Он вытащил из холодильника две бутылки минеральной с незнакомой красно-белой этикеткой, поставил на столик перед Янгом, потом опустился в кресло напротив.

- И что самое паршивое, Орсон, - в этой истории виноват я.

Захаров замолчал, мелкими глотками прихлебывая минеральную. Орсон терпеливо ждал. Это распространенное заблуждение, будто журналист должен всегда спешить. Торопливый журналист - плохой журналист. Уж если рыбу надо основательно повываживать, прежде чем подсечь, то что говорить о человеке? К тому же с Захаровым он встречался не впервые и знал, что этот пожилой грузный русский скажет все, что нужно. И так, как нужно. Если только его не торопить.

- Ведь это я уговорил Стентона перейти в Океанский Патруль, - сказал Захаров после паузы.

- Уговорили? С каких это пор идти в Патруль уговаривают?

- Ну, не то чтобы уговорил, но… Мы впервые столкнулись десять лет назад, в тридцать пятом. Я работал тогда диспетчером на Гайотиде-Вест, а Стентон был командиром дирижабля… Вы уже много раскопали о нем, Орсон?

- Меньше, чем хотелось бы.

Это не было максималистским желанием знать все. За тридцать шесть часов, проведенных на борту «Ханса Хасса», Янгу и в самом деле удалось выяснить о погибшем патрульном не слишком много. Бывший космонавт, бывший летчик, девять лет назад пришедший в Патруль. Окончил годичную Высшую школу в Джемстауне на Святой Елене. Два года стажировался в Южно-Атлантическом отряде Патруля. С тех пор работал здесь, на Тихом океане. Вот, собственно, и вся фактография. Толковый мужик, но слишком замкнутый - общее мнение. И все…

- Мы с ним тогда проговорили целую ночь. Худо ему было. Непростой судьбы человек. Рвался в космос - и пришлось отказаться. Вы слышали о болезни Стентона?

- Что-то такое… с адаптацией в невесомости, да?

- Профессионал, - одобрительно заметил Захаров. - Совершенно точно. Полная неспособность к адаптации в условиях невесомости. Встречаетс исключительно редко - сам Стентон оказался чуть ли не единственной ее жертвой. Но космос для него закрылся - и навсегда. И потерял себя человек. Летал на дирижаблях… Безрадостно летал. Все тосковал о своем черном небе - была у него такая детская мечта. Да, худо ему пришлось… Я уговорил тогда начальника патрулей Гайотиды-Вест взять его с собой вниз - просто развеяться чуть-чуть. А Стентон взял да открыл - для себя открыл - небо гидрокосмоса. Оно ведь тоже черное, Орсон.

Мы встречались нечасто - я уже говорил об этом. Но мне казалось, что все правильно. Что уходит, ушла даже из его жизни тоска по несбывшемуся. Что нашел он наконец себя и дело свое. А кончилось - сами видите, как и чем. Ну кой черт понес его за Душманом в одиночку?..

- Тщеславие? - спросил Янг.

- Нет, Орсон, сложнее. По-моему, он просто поверил в себя. И как часто бывает - знаете, ход маятника - впал в другую крайность. В самоуверенность.

- Может, стоит порасспросить миссис Стентон?

- Не трогайте пока Кору, Орсон. Не надо. А впрочем… - Захаров вдруг запнулся и смолк. - Слушайте, а ведь из вас мог бы получиться неплохой духовник, Орсон. Чем черт не шутит… Попробуйте. Возможно, ей захочетс выговориться. Надо же с кем-то разделить… И у вас это может получиться. Должно.

Янг кивнул.

- Попробую. Только еще не сейчас. Чуть позже, пожалуй.

- Позже так позже. Вам видней - это же вы психолог по долгу службы, не я. Кстати, Душман вас интересует тоже как психолога?

- Нет, Мэтью. Как психолога он меня уже давно перестал интересовать. Я ведь брал у него интервью. В Бриджтауне, года полтора назад.

- Вы интервьюировали Душмана?

- А что? Ему ведь тоже нужна реклама. Спасибо, что не трибуна, хоть этого в нем нет…

- А бывают и такие - с потребностью в трибуне?

- Как не бывать… И знаете что, Мэтью? Порой мне кажется, что в этом мы сами виноваты. Все мы.

- То есть?

- Очень просто. Мы воспитываем Душманов. С детства. Вы давно были последний раз в луна-парке?

- В прошлом году. Правнука водил. А что?

- Вспомните игровые автоматы. Что там? Морской бой. Простите, адмирал, но после разоружения это… Сафари. Убей слона - получишь пятнадцать очков, жирафа - десять, льва - двадцать пять. Убей! Вы знаете, о чем мечтаю? Чтобы стояли автоматы «Поймай браконьера». Автоматы «Спасательна операция» - не достать захватом зажигалку, а поднять подводную лодку. Тот же автомат, но другая психология.

- Не мелко ли?

- Игра - великая сила. В детстве мир познается игрой. И ею же закладывается мироощущение.

- Резонно.

- И не только в детстве. Вы слыхали о Дарвинской жестяной регате, Мэтью?

- Никогда в жизни.

- Жестянки из-под пива, тоника, швепса, кока-колы - они были в свое время настоящим экологическим бедствием. Захламленные пляжи, да и не только пляжи - все те места, куда можно было выбраться на уик-энд. И вот лет семьдесят назад кому-то пришла в голову ослепительная идея. Он подсчитал, что триста шестьдесят таких банок удерживают на плаву человека. И родилась игра - ежегодная регата и парад. Из банок стали делать лодки, плоты, катера, яхты - словом, все, что способно держаться на плаву. Из банок нужно было делать все, кроме двигателя и паруса. Причем призы присуждались не только за скорость, но и за оригинальность конструкции, богатство фантазии, красочность внешнего вида. Так что вы думаете? Ни одной банки в округе было не сыскать днем с огнем. И сейчас так по всей Австралии, потому что жестяная регата стала уже развлечением национальным. Вот то, о чем я думаю. Никакая, самая лучшая, самая умная агитация, никакие репрессивные меры не смогли бы дать такого результата. Пока вывешивались плакаты, на них не обращали внимания. Платили штрафы, но хламу не убавлялось. Придумали игру - и вот результат.

- Однако игра - не панацея, Орсон.

- Конечно. Но хорошая стратегия.

- А почему в «Пепле планеты» вы ни полслова не проронили об этом?

Значит, Захаров прочел его книгу. Приятно! Она родилась из серии радиоочерков о террациде, но потом переросла этот исходный материал. Это был репортаж с театра военных действий, которые вел человек против собственной планеты. В Амазонии и Центральной Африке каждый год сводились тысячи квадратных километров леса, - и пепел этих лесов должен был стучать в каждое человеческое сердце. Потравленная сточными водами завода синтетических жиров рыба всплыла кверху брюхом в маленькой баварской речушке - и ее пепел тоже должен был стучать в сердца людей. Разливалась по океанским волнам нефть, умирал в вольере Джерсийского треста последний горный орел - и неосязаемый пепел уничтоженной жизни должен был, обязан был колотиться в людские сердца. Если верить прессе, книга получилась. А на самом деле… Кто знает? Янг подарил ее Захарову при прошлой встрече - в сорок третьем, на очередном Тихоокеанском конгрессе. Подарил скорее в знак симпатии, которую вызывал у него этот высокий, грузный, на первый взгляд медлительный старик. Но, оказывается, он прочел. И внимательно…

- В «Пепле» я писал о другом. А об этом пишу сейчас. У меня договор с «Бертон Букс». Она так и называется - «Играть, чтобы жить».

- И все-таки почему вы непременно хотели сами брать Душмана? Это ведь совсем не игра?

Как-то незаметно Янг и Захаров вроде бы поменялись ролями - трудно было сказать, кто кого интервьюирует.

- Потому что пепел стучит в мое сердце, Мэтью, Простите громкие слова, редко я стараюсь ими пользоваться - слишком хорошо знаю скорость их обесценивания, но… Я был в доме у одного деятеля. Крупного деятеля. У него роскошная вилла - этакое ретро в стиле Луиса Кана. И в холле - голова Морского Змея. Я было подумал, муляж. Даже похвалил, дурак. А его так и передернуло: в доме все только подлинное. Вот так-то… - Янг помолчал, гася с прежней силой вспыхнувшую злость. Он плеснул себе минеральной (она была еще холодной), выпил, потом добавил уже совсем другим тоном: - Ну и, конечно же, чисто профессиональное - мы ведь, журналисты, такой народ, нам подавай что погорячее. Если я не буду оперативно давать очерки о погибшем патрульном, об арестованном браконьере, да не каком-нибудь, а самом Душмане, - кто ж мне платить будет? А ведь есть надо. Я, грешник, люблю хорошо поесть…

Захаров внимательно посмотрел на Янга, улыбнулся:

- А пожалуй, Орсон, из вас вышел бы неплохой моряк.

- Вряд ли, - пожал плечами Янг. - Яхтсмен из меня, может, и ничего, рифкомбер в самом деле приличный, а моряк… Просто я люблю море. Оно - полигон надежды. На море мы уже научились жить так, как подобает человеку, - с тех пор, как перестали считать океан театром военных действий и неисчерпаемой кладовой. Где больше всего международных работ, проектов, организаций? На море. Где, случись с тобой что, на помощь придет любой? Опять же на море. Здесь мы все просто люди, а потом уже австралийцы, русские, японцы, американцы… Здесь мы больше всего ощущаем себ человечеством - то, чему на суше нам еще учиться и учиться. Море - это модель нашего завтра. Тень грядущего. И потому его нельзя не любить. Но стать моряком… Это вряд ли. И вдобавок - невезучий я.

- Невезучий? - Захаров недоуменно поиграл бровями.

- А то как же! Вечно умудряюсь поставить не на ту лошадь. Сами посудите, Мэтью, куда это годится: я думал, «Ханс Хасс» будет обеспечивать операцию до конца, выбил из своей фирмы кредит на спецрейс - гнать сюда самолет из Каракаса влетело в кругленькую сумму, поверьте…

- Представляю.

- И что же? «Хасс» уходит на Факарао в тот самый момент, когда ваш батиандр…

- Не мой, он не из Патруля. Он участник «Абиссали-45».

- Знаю. Все равно он ваш, русский. Так вот он отправляется брать Душмана, с Гайотиды-Зюйд на рандеву с ним высылают эту чертову ветряную мельницу, куда мне не перепрыгнуть никакими силами, и с каждым часом удаляюсь от места, где должен быть, на тридцать миль.

- Для точности - на двадцать восемь.

- Какая разница? Ну разве это не есть невезение, Мэтью?

В кабинете за неплотно прикрытой дверью переливчато зазвонил телефон.

- Простите, Орсон, - сказал Захаров и, опершись на подлокотники, с усилием встал. - Я сейчас.

Янг посмотрел ему вслед. Стареет адмирал… Хотя Захаров вот уже двадцать лет не был адмиралом, Янгу почему-то хотелось называть его именно так. Сколько же ему лет? За семьдесят, это Янг знал. И хорошо, если не семьдесят пять. Пора бы и на покой. Только жаль, когда на покой уходят такие люди. А могут ли такие люди уйти на покой? Они всегда найдут себе дело…

Захаров вернулся минут через шесть-семь. Лицо его странно построжело и осунулось.

- Что с вами, Мэтью? - обеспокоенно спросил Янг. - Вам плохо? Врача?

- Нет, ничего. Я уже принял все, что нужно. Знаете, что такое невезение? Это когда для принятия батиандра посылают роторную шхуну, которая вопреки всем прогнозам попадает в штилевую полосу. И у которой слабенький вспомогач с питанием от солнечных батарей. И которая успеет лишь к тому моменту, когда у батиандра выйдет не только желтое, но и красное время. Вот так.

- И «Хасс» меняет курс? - не смог скрыть радости Янг.

- Нет, Орсон. «Хасс» всего-навсего бывший авианосец, а не самолет. Он может выжать тридцать два узла. Ну тридцать пять - на пределе. И дойти за сутки. Опоздав на восемь часов.

- Узелок, - Янг присвистнул. - И что теперь?

- У Океанского Патруля в пределах досягаемости судов, способных принять батиандра, нет.

Захаров тяжело опустился в кресло. При взгляде на него Янгу стало больно.

- Вот что, - сказал он, подумав. - Вы можете организовать мне полчаса связи?

- Извините, Орсон, но сейчас не до ваших очерков. Все каналы забиты - надо выручать батиандра. Это прежде всего.

- Я знаю, - Янг поднялся, прошелся по каюте. - И связь нужна мне не дл очерка.

Захаров удивленно посмотрел на него.

- Я не хочу пока ничего объяснять, Мэтью. Можете вы поверить мне на слово и организовать связь?

- Сейчас, - сказал Захаров. - Попробую.

Связь Янг получил через десять минут - адмирал умел быть оперативным. Первым делом Янг связался с брисбенским филиалом своей фирмы. Это заняло восемь минут. Потом - с главной редакцией в Монако. Еще девять. Наконец, с «Линдстрем Марин Сервис Компани». Здесь разговор был короче - хватило трех с половиной. Всего он уложился в двадцать минут тридцать секунд - знай наших, журналисты морякам в оперативности не уступят.

Когда Янг вернулся в гостиную, Захаров сидел в кресле, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. В девственно-чистой хрустальной пепельнице на столике лежали две порожних ампулы для безукольных инъекций.

- Ну вот, - сказал Янг, - разве ж это невезение? Это так, недоразумение.

Захаров вскинул глаза:

- То есть?

- Через шесть часов в точке рандеву будет гидроплан. Знаете, из этих ныряющих монстров…

- Знаю, - улыбнулся Захаров. - Приняты на вооружение в одиннадцатом году. «Ллир», «Си дэймон»…

- Вот-вот. Он доставит бароскаф. И примет вашего батиандра. Нужно только сообщить в «Линдстрем Марин Сервис» координаты точки рандеву. И куда батиандра доставить. Они ждут. Как видите, и пресса кое-что может. Вечная история Ливингстона и Стенли…

Захаров встал и направился в кабинет. Но, сделав два шага, остановилс и подошел к Янгу, положил ему руку на плечо:

- А знаешь, сынок, из тебя все-таки получился бы отличный моряк. Эх ты, Стенли…

- Не знаю, - пожал плечами Янг. - Зато уверен, что счет «Линдстрем Марин Сервис» выставит Океанскому Патрулю. По экстренному тарифу, заметьте. Но с этим вы разбирайтесь сами.

- Разберемся, - засмеялся Захаров. - Это нам что щенка подковать.

Пока Захаров из кабинета говорил с кем-то по телефону, Янг смотрел на его мощную спину и мучительно силился понять, зачем надо подковывать щенков. Нет, все-таки русские - загадочный народ…