Непереплетённые

1 • Мираколина

Яркий дневной свет действует на неё удушающе. Солнце высвечивает тайны, которые она хотела бы оставить при себе. Уж лучше ночной мрак, чёрные и серые полутона, слабое свечение ночных фонарей, не тревожащее тени. В темноте она плывёт невесомая, словно облачко пара.

Взаимоотношения с матерью и отцом часто вызывают у Мираколины дискомфорт — в них постоянно что-то меняется. Сначала, когда она была ещё зародышем, родители выбрали её, чтобы спасти другого своего ребёнка. Потом они выбрали для неё миссию десятины, чтобы спасти многих других людей. Потом, когда дочери исполнилось тринадцать, они не подписали ордер на расплетение. Она знает, что причиной тому была любовь к ней, и учится чувствовать себя благодарной.

Вообще-то ей нравится общаться с родителями. Но если она ведёт себя не как обычная тринадцатилетняя девочка, отец мрачнеет, а мать плачет. Всю свою жизнь Мираколина готовила своё тело к разделению. Ей нужно время, чтобы перезагрузиться, настроиться на новое, неожиданно появившееся будущее.

Она прочитала где-то, что нужно вести себя так, словно веришь, пока не поверишь по-настоящему. Возможно, притворяясь обычной, притворяясь, что рада обрести долгое, непредсказуемое будущее, она научится жить как нормальный человек.

Их жизнь изменилась, когда родители привезли дочку домой после «приключения» — так эта история называется в их семье. Приключения, которое занесло её в Тусон, штат Аризона в компании десятины-потом-хлопателя-потом-бунтаря. Отец и мать предположили, что ей будет некомфортно в их старой церкви, поэтому теперь семейство посещает другую. Большую римско-католическую церковь в старом пригороде Чикаго, напоминающую Мираколине педантичность, торжественность и красоту кафедральных соборов Рима. Кроме того, решив, что ей надо начать всё сначала, родители устроили её в новую церковно-приходскую школу. Ей без разницы.

«Ты заведёшь новых друзей, — сказали ей родители. — И никто не должен знать о случившемся».

Но в старой школе она дружила только с десятинами и не знает, как заводить обычных друзей.

Вообще-то в школе не так уж и плохо. Все ученики в униформе. Хотя юбка яркая — в красно-синюю клетку, блузка всё-таки белая, как одежда, которую носят десятины. Белый — это отсутствие цвета или смешение всех цветов, зависит от точки зрения. Привычная белизна блузки успокаивает и одновременно тревожит, словно толкая бывшую десятину назад, к её так и не достигнутой цели. Поэтому вне школы Мираколина носит чёрное, как монахиня. К тому же, в чёрном проще слиться с ночным мраком.

Ей по-прежнему снятся сны, как они с Левом бежали из замка Кавено, только для того чтобы попасть в плен к орган-пирату. Кошмары всегда приходят в ранние утренние часы. Но и днём она слишком часто думает о Леве, сама не понимая, что бы это значило.

Она почти уверена, что он мёртв. Не может быть иначе. Когда она видела его в последний раз, юнокопы атаковали детей на кладбище самолётов, чтобы отправить на расплетение. Потом её транкировали. А потом она оказалась в полицейской машине, тащившей её обратно, в новую старую жизнь.

Но что если Лев всё-таки жив? Что если он по-прежнему в бегах? Интересно, что она сделала бы, встретив его снова: отвесила бы пощёчину или заключила бы в объятия? И если он жив, думает ли он о ней так же часто, как она о нём?

Она знает, что теперь, когда перед ней простирается долгое будущее, не стоит тратить время на мысли о том, кто наверняка мёртв. Лучше сосредоточиться на церкви, спасении жизней — на том, что имеет отношение к вечности.

— Пожалуйста, только не сырные палочки, — молит посетитель благотворительной столовой. — Ещё хоть одна сырная палочка, и меня стошнит. — Несмотря на то, что в общественном центре тепло, проситель в длинном шерстяном пальто. — Как насчёт картофельных чипсов?

Лучшее, что есть в новой церкви — общественный центр с бесплатной столовой и магазином секонд-хенд. Здесь нуждающиеся получают пакеты с продуктами. Здесь бедняков каждый день кормят ужином, а по воскресеньям после мессы — ещё и обедом. Одежду раздают по вечерам и по субботним утрам — вместе с кофе и печеньем. Здесь даже есть кровати для тех, кому они нужны. Словом, куча возможностей для такой девочки, как Мираколина, чтобы кому-то помочь. Она старается работать в общественном центре как можно чаще. Это не совсем то, что отдать свою печень, но хоть так.

— Разрешите пройти! — восклицает монахиня и опускает на стойку с подогревом, за которой стоит Мираколина, полный бак острого поджаренного фарша. — Боюсь, я переперчила эту партию, так что всех предупреждай.

Сестра Варвара (названная в честь святой Варвары, которую в третьем веке обезглавил собственный отец), руководит общественным центром вместе с отцом Лаврентием (в честь святого Лаврентия Римского, заживо сожжённого на улице Панисперна). Мираколина многое узнала о святых великомучениках на прошлой неделе, на уроке Закона Божия. Идея ей по душе.

По другую сторону прилавка девочка с толстыми косичками машет Мираколине рукой с зажатым в ней шоколадным печеньем.

— Спасибо! — говорит девочка и убегает, прежде чем Мираколина успевает ответить «Пожалуйста».

Накладывая капустный салат на тарелку рядом с жареным мясом, она замечает стоящего в очереди паренька. Мелькает мысль, что он похож на Лева, и тарелка едва не выскальзывает из рук. Взглянув ещё раз, Мираколина понимает, что это не Лев. Вообще ничего общего.

Но странно — что же в этом парнишке напомнило ей о Леве? А потом Мираколину осеняет: он горбится и прячет лицо, еле слышно бормочет «Спасибо», получая из её рук тарелку с едой. Так ведут себя беглые расплёты.

Она смотрит в окно и отыскивает взглядом отца Лаврентия, беседующего со стоящим в очереди бездомным. Обычно глава общественного центра подмечает юных гостей, скрывающихся от ордера на расплетение, и поступает так, как велит ему долг. Видимо, парень прокрался мимо священника. Или сказал, что ему уже есть восемнадцать. Но он явно моложе.

— Мира! — окликает её сестра Варвара.

— Моё имя — Мираколина, сестра, — вежливо поправляет она. Разложив ещё немного капустного салата на тарелки, оборачивается к монахине, и её передёргивает. Сестра Варвара, как тореадор, размахивает алой гавайской рубахой.

— Вчера кто-то положил это в ящик для пожертвований, и я сразу подумала о тебе. Намного симпатичнее, чем твои чёрные одёжки. Что скажешь?

Мираколина не надела бы ничего столько кричащего даже по приказу Папы Римского.

— Это же для бездомных, сестра. Как я могу у них отнимать? И для меня она ярковата.

— Ерунда. — Сестра трясёт блузкой перед носом Мираколины. — Ты же такая молодая, тебе не помешает что-нибудь повеселее.

Забавный поворот, ведь монахини часто жалуются, что другие дети одеваются слишком вызывающе. Видимо, есть свои пределы и для скромности.

Мираколина осторожно отодвигает от себя гавайскую рубаху.

— Спасибо за заботу, сестра, но одежду мне выбирает мама.

Ложь, конечно, потому что мать покупает ей платья и блузки ещё колоритнее, чем эта. Бывшая десятина предпочитает чёрное и хотела бы, чтобы взрослые не донимали её с одеждой.

Мираколина снова находит взглядом мальчика, похожего на беглого расплёта. Тот в одиночестве сидит за столом и с невероятной скоростью поглощает еду. Украдкой смотрит по сторонам, потом рассовывает по карманам апельсин и пакет с сырными палочками и поднимается, чтобы уйти.

2 • Брайс

Любой смышлёный беглец знает, что бесплатная столовая может оказаться мышеловкой. Поведёшься на приманку, проявишь малейшую неосторожность — и тебя прихлопнет железная рука закона. Юнокопы всегда следят за благотворительными учреждениями. К этой столовой Брайс присматривался несколько часов, пока не решил, что тут безопасно. Он пристроился позади семейства, на членов которого был отдалённо похож, чтобы пройти мимо священника, наблюдавшего за очередью. По отношению к беглым расплётам попы непредсказуемы. Ватикан так и не обозначил официальную позицию по расплетению, и священники получили редкую привилегию руководствоваться своей совестью, а не папской политикой. Местный может как впустить Брайса, так и прогнать или даже вызвать юнокопов. Лучше вообще с ним не связываться.

Но сейчас Брайса беспокоит не священник, а девочка, которая выдала ему еду, — постоянно на него поглядывает. «Может, я ей понравился, — думает он. — А может, ей нравится награда, которую она получит, если меня сдаст». Впрочем, много за него не заплатят, он же не Беглец из Акрона. Брайс украдкой бросает взгляд на девчонку, пока та выскабливает со дна остатки мяса. А она ничего, симпатичная, вся такая подтянутая, причёска волосок к волоску. Интересно, почему она здесь трудится? Набирает баллы за общественную работу или ей тут действительно нравится? Брайс злится на самого себя за неуместное любопытство, вспоминая переиначенную расплётами поговорку: «любопытство расплело кошку». Не один беглец попался в ловушку из-за того, что из чистого любопытства совал нос не в своё дело. Брайс такой ошибки не совершит. Чего бы ни хотела от него эта девчонка, её интерес — источник угрозы. Надо валить из этой столовой как можно скорее и больше сюда не приходить. Опять придётся копаться по помойкам в поисках еды, но бывают перспективы и пострашней.

3 • Мираколина

Заметив, что парень собирается улизнуть, Мираколина поворачивается к монахине и быстро произносит:

— Сестра, ничего если я сегодня уйду пораньше? У меня завтра контрольная.

Ещё одна ложь. Будет о чём рассказать на исповеди.

Сестра Варвара удивлена, однако кивает. Мираколина снимает фартук, натягивает свитер и торопливо пересекает обеденный зал. Мальчишка уже ушёл.

Она выходит на улицу, где уже основательно стемнело, смотрит налево, потом направо и наконец замечает беглеца — тот сворачивает за угол. Церковь находится в благополучном районе, но по мере того, как парнишка и его незваная спутница движутся к автостраде, местность вокруг становится всё непригляднее. Мираколина держится на безопасном расстоянии. Преследуемый, похоже, её не замечает и не чувствует её присутствия. Она выслеживает беглецов и юнокопов уже несколько месяцев и неплохо натренировалась.

Будучи десятиной, девочка считала беглых расплётов худшими из людей. Они же преступники, крадущие тело, которое им больше не принадлежит, они позволяют другим людям умирать, потому что струсили. Однако после злополучного «приключения» в компании Лева её начали посещать сомнения. И именно эта неуверенность не даёт ей спать по ночам, превратившись во что-то вроде мании. Она беседует с юнокопами и мускулистыми бёфами, которые охотятся за беглецами. Слушает, как они хвастают своими успехами. Ей кажется, что их совсем не интересуют спасённые жизни, почки и печени, отданные раковым больным, сердца, полученные кардио-пациентами, роговицы и ткани мозга, повысившие чьё-то качество жизни. Для её собеседников имеет значение лишь адреналин и премии. Соревнование. Игра. И ничего больше.

Время от времени, дождавшись, когда заснут родители, она выскальзывает из дома и ищет расплётов. Иногда она их находит, иногда нет. Она бродит по тёмным закоулкам, и смешанный с нервным возбуждением страх стал для неё чем-то вроде наркотика. Когда ей удаётся поговорить с беглецами, она обнаруживает, что часть из них — действительно преступники, которые нарушили бессчётное количество законов и нисколько об этом не сожалеют. Остаётся только догадываться, были ли они столь же испорченными, прежде чем подались в бега. Но таких — всего лишь небольшая доля. Большинство встреченных ею беглецов, в сущности, приличные ребята, и им определённо есть что предложить миру. Многие из них так заботятся о своих друзьях или так поглощены борьбой с расплетением, что готовы пожертвовать своими жизнями.

Ребята, такие как Лев.

Спрятавшись за автобусной остановкой, Мираколина наблюдает, как парнишка, обогнув эстакаду, устремляется к тускло освещённому пешеходному мосту над автострадой. Любопытство её растёт. Похоже, беглец нацелился в совсем уж злачный район. Мама умерла бы на месте, узнав, что её дочурка посещает такие места.

Преследуемый, кажется, по-прежнему не замечает погони. Ботинки Мираколины стучат по металлической дорожке, но звуки её шагов заглушает рёв ветра и шум едущих под мостом машин.

Она доходит до конца дорожки, останавливается на верхней ступеньке спиральной лестницы и обнаруживает, что парень опять исчез. Его не видно ни на главной аллее, ведущей в район фабрики, ни на дороге к свалке, ни на улочках, густо усыпанных барами, тату-салонами и стриптиз-клубами, которыми знаменита эта часть города.

Похоже, она его потеряла и надо возвращаться. Ей уже пора домой, тем более, что после её недавнего исчезновения родители вот-вот сорвутся с катушек. И вообще, скорее всего, этот парень — просто очередной бедолага, который не скажет ей больше того, что она и так уже знает.

Но что если он — тот самый? Что если он знает тайну? Что если он объяснит ей, как из мешка с запчастями превратить себя в нормального человека?

Ладонь ещё лежит на перилах, а тело разворачивается в обратную сторону, словно намереваясь двинуться назад, в церковь. Мираколина стискивает зубы. Вот что она ненавидит больше всего! Эту нерешительность, этот голос в её голове, твердящий, что она должна стать такой, как Лев. Несмотря на то, что он неудавшийся хлопатель, за голову которого назначена награда.

Устав от собственных колебаний, она стремительно сбегает по лестнице, борясь с порывом вернуться домой. Она решает, что откажется от погони, если не нападёт на след через минуту-другую.

Запыхавшись, она ступает на мостовую, на секунду останавливается, пытаясь вычислить, куда мог направиться парень, и тут он затаскивает её в тёмную дыру под лестницей.

— Ты кто? — хрипит он, притягивая её к себе. Хоть и тощий, а сильный, оказывается. От него воняет столовской кормёжкой и грязью.

Этот беглец её недооценивает. Мираколина выворачивается из его хватки и с силой толкает противника. Тот ударяется о лестницу и падает на кучу мусора, поросшую бурьяном. Когда парень пытается подняться, она прыгает на него и прижимает жилистое тело к земле. В таких ситуациях как никогда кстати здоровое питание и забота будущего донора о своих органах.

— Уймись! — шипит она. — Я здесь, чтобы тебя спасти.

4 • Брайс

Это предельное унижение — его одолела не просто девчонка, а девчонка, раздающая похлёбку в бесплатной столовке. Брайс пытается вывернуться из-под неё, но противница знает приёмчики и держит его крепко.

— Хватит елозить, а то как врежу — частей не соберёшь!

Потом одним быстрым движением она приподнимает его на ноги и толкает вглубь дыры под лестницей, где их не будет видно с почти пустынного бульвара. Уже зажглись слабые уличные фонари, но здесь, в пространстве под лестницей, где пахнет грязью и мочой, темно.

— Я убью тебя раньше, чем ты меня сдашь, — грозит он, не уверенный, впрочем, что ему удастся исполнить эту угрозу.

Девчонка ни капельки не испугана.

— Что непонятного в словах: я здесь, чтобы тебя спасти? — интересуется она. — Вряд ли ты низкокортикальный. Видимо, просто дурак.

Он пропускает оскорбление мимо ушей.

— И как же ты меня спасёшь? Ты имеешь в виду спасение, типа: возвращайся в церковь и покайся в своих грехах? Да ни в жизнь!

— Твоя бессмертная душа — это твои проблемы. Я говорю о спасении твоей шкуры, потому что, несмотря на ордер на расплетение, она бесполезна не полностью, а только наполовину. — Противница слегка сдвигается в сторону, так что на неё падает свет фонаря. — Как тебя зовут?

Сейчас, когда он отчётливо её видит, он чувствует себя немного увереннее, но не настолько, чтобы ответить на вопрос.

— Ты юнокоп? — спрашивает он в свою очередь.

— А я похожа на юнокопа? — фыркает она и важно расправляет плечи. — Я знаю, с чем ты столкнулся. Водилась когда-то с беглыми расплётами.

Брайс бросает на девчонку полный сомнения взгляд, и она уточняет:

— Ну, вообще-то с одним расплётом.

— А ко мне-то это каким боком?

— Да всеми боками. Священник, который в столовой, отец Лаврентий, ищет расплётов и делает то, что велит ему совесть — прячет их в безопасном месте. Я тоже часть этой подпольной сети, и довольно важная. — Она смотрит собеседнику прямо в глаза и спрашивает: — Так ты хочешь, чтобы я тебя спасла, или нет?

Брайс не нуждается в спасении от какой-то девчонки из церкви, он спасал себя сам с тех пор, как ему исполнилось тринадцать, и мачеха подписала ордер на расплетение. С другой стороны, ему бы пригодился человек, который знает, как безопасно выбраться из города… Но это может стоить недёшево.

— Денег у меня нет.

— А мне и не нужны деньги. Я только хочу задать один вопрос.

Пленник напрягается, и девчонка наверняка это замечает, несмотря на темноту.

— Но это может и подождать. Пошли.

Он не двигается с места.

— Куда?

— Я знаю людей, которые отвезут тебя туда, где тебе больше не придётся бояться заготовительных лагерей.

Она выбирается из-под лестницы и ждёт. По-прежнему держась начеку, он выходит следом.

Самозваная спасительница протягивает руку.

— Меня зовут Мираколина Розелли.

Беглец с опаской пожимает её ладонь.

— А я Брайс Барлоу.

Она крепко сжимает его руку.

— Приятно познакомиться, Брайс.

Пройдя примерно четыре квартала, она открывает дверь лавочки, втиснувшейся между ломбардом и тату-салоном. Вывеска над дверью гласит: «Джек и Джилл — дезинсекторы». Над крышей парит огромный воздушный шар в форме таракана. В окне — постер с незатейливым текстом: «Мы используем только экологически чистые средства, чтобы избавить Ваш дом от вредителей».

Брайс замедляет шаг.

— Дезинсекторы? Я же не таракан, не надо меня морить.

— Это прикрытие для операции по спасению расплётов, — нетерпеливо отвечает Мираколина. — Что-то вроде шутки. Давай уже, заходи, пока тебя никто не увидел.

Она проталкивает беглеца внутрь и захлопывает за ними дверь.

Обычное помещение, больше похожее на приёмную школьного директора, чем на офис морильщиков. Мираколина открывает дверцу конторки и заводит за неё Брайса, потом нажимает кнопку звонка.

Почти сразу по интеркому отвечает голос. Из-за треска помех невозможно определить, женский или мужской.

— Вы по акции «Долой термитов»? Если вы решите воспользоваться нашими услугами, осмотр бесплатно и скидка десять процентов за уничтожение. Действует до конца месяца.

Дурацкий пароль вообще-то, но девчонка нажимает на кнопку и отвечает с такой серьёзностью, словно работает на ЦРУ:

— У меня огненные муравьи вернулись.

В то же мгновение приоткрывается дверь.

— Это ты, Мираколина?

— Да, Джек. Я привела беглеца по имени Брайс Боуэр.

— Барлоу, — поправляет её Брайс.

— Брайс Барлоу. Вы можете его взять?

— Конечно.

Мужчина около тридцати с редеющими рыжими волосами открывает дверь пошире и кричит через плечо:

— Джилл, у нас новый гость.

Рядом с ним немедленно появляется женщина, на голову ниже Джека. На правой руке у неё рукавичка-прихватка в форме лосиной головы, на левой — обручальное кольцо. Хозяйка лучезарно улыбается гостю и заключает его в объятия. Брайса уже целую вечность никто не обнимал, но секунд через пять он неловко хлопает Джилл по спине. Когда она его отпускает, он вынужден отвернуться, чтобы никто не увидел, как увлажнились его глаза.

— Рада познакомиться, Брайс. От ужина осталось немного рагу и моего фирменного пирога из ревеня. Надеюсь, ты проголодался.

Глядя на её прихватку, Брайс признаётся:

— Я мог бы съесть целого лося, мэм.

— Извини, лосятину сегодня не подвезли, — отвечает хозяйка. — И не называй меня «мэм». Я Джилл.

И уводит гостя внутрь здания.

5 • Мираколина

Мираколина собирается было пойти следом, но Джек берёт её за локоть.

— Надо поговорить.

Они возвращаются в офис, Джек выглядывает на улицу сквозь щели в жалюзи и поворачивается к собеседнице.

На лице его появляется, но быстро гаснет улыбка.

— Девочка, ты наш самый крупный поставщик. Сколько беглецов ты привела? Пять? Шесть?

— Восемь, если считать с Брайсом.

Он снова пытается улыбнуться, но столь же безуспешно, как в первый раз, и опять выглядывает на улицу.

— Что-то случилось? — спрашивает Мираколина.

И замечает на лбу Джека несколько новых морщинок. Он вдруг словно постарел на десятки лет.

— На прошлой неделе мы потеряли много ребят. Тридцать один человек. В Милуоки орган-пираты захватили фургон. А ещё через пару дней разгромили убежище в Сент-Луисе.

У Мираколины перехватывает дыхание.

— Среди них были мои?

Джек качает головой.

— Нет. Но наверняка очень скоро кто-то из захваченных ребят заключит сделку с орган-пиратами и расскажет им, где мы и чем занимаемся. Не приводи никого, пока мы не найдём новое место и не придумаем новое прикрытие.

Мираколина хмурится:

— Но что если… — и умолкает, увидев отчаяние в глазах соратника.

Джек кивком указывает на дверь, ведущую вглубь здания.

— Пока я не найду предателя, никому не могу доверять. В курсе очень немногие — только наша семья, а теперь ещё и ты. У нас в подвале двадцать семь человек, с Брайсом двадцать восемь. Сегодня чуть позже мы развезём их в трёх фургонах по другим убежищам, но ты больше сюда не приходи. Поняла?

Она вздрагивает, осознав, в какой они опасности, и приходит в ярость оттого, что ничем не может помочь.

— Я поняла, Джек. Обещай, что известишь отца Лаврентия, когда найдёте новое место. Он даст мне знать. — Она кивает на заднюю дверь. — Можно мне попрощаться с Брайсом?

Идя по коридору, она задумывается о том, что станет делать, если больше не сможет спасать беглецов. Это занятие помогает ей собирать себя воедино, когда ей с трудом верится, что её судьба — оставаться целой. У неё есть цель. И эту цель отняли орган-пираты.

Она закипает, вспомнив орган-пирата, который держал в заточении её и Лева.

На кухне Джилл накладывает Брайсу вторую порцию рагу. Даже после обеда в бесплатной столовой он поглощает пищу с такой скоростью, словно умирает от голода. Капюшон низко надвинут на глаза — мальчик, видимо, стесняется. Гриффин, брат Джилл, протирает плиту. У него бритая голова и густая бородища, но, как и у его сестры, улыбка, способная растопить лёд.

Джилл похлопывает Мираколину по щеке.

— Съешь кусочек пирога, детка. — Потом толкает локтём брата. — Пошли, Гриффин, нам надо собираться.

Оставшись наедине с Брайсом, Мираколина садится на стул напротив него. Несмотря на шорохи, доносящиеся через стены, пол и потолок, здесь неестественно тихо для места, в котором прячется так много подростков

Она уже собирается задать вопрос — тот самый, который задаёт всем своим беглым расплётам — когда Брайс откидывает капюшон и наклоняется к ней.

— Ты доверяешь этим людям? — спрашивает он.

— Конечно!

— Даже бородатому?

Мираколина внимательно смотрит на Брайса.

— А что?

Тот пожимает плечами.

— Да так, просто спросил. — Потом протягивает вновь опустевшую тарелку. — Не положишь мне ещё?

Поднявшись, Мираколина отходит к плите.

— Ты бы не торопился. Знаешь, если есть слишком быстро и много…

Но так и не заканчивает фразу, потому что, когда она оборачивается, Брайса в кухне уже нет.

6 • Брайс

Возможно, ему ничто не угрожало. Возможно, он поддался паранойе — той, что пронизывает мысли каждого беглеца. Но это спасительная паранойя, для неё есть причины. И всякий раз когда у Брайса появлялось плохое предчувствие, осторожность спасала ему жизнь. Чаще да, чем нет.

Может, бородач — не тот парень.

А даже если и тот, возможно, Брайс ошибся, и увиденное им на прошлой неделе не имело никакого отношения к беглым расплётам. Брайс знал бородаче только то, что он — табачный дилер, попутно приторговывающий сигаретами, чтобы раздобыть немного наличных. Кто знает, вполне может оказаться, что все заработанные этим типом деньги идут на спасение беглецов.

А может и нет.

Некоторое время назад Брайс обзавёлся довольно уютным лежбищем. В нескольких кварталах от конторы «дезинсекторов», позади баров и ломбардов прячется переулок, где стоят три мусорных контейнера. Два из них используются, а третий пришёл в такую негодность, что проржавевшая крышка насмерть вросла в бак. Но сзади у него дыра, достаточно большая, чтобы в неё мог пролезть человек. Брайс напихал туда подушки и даже спальный мешок, который стащил из ящика для пожертвований. До сих пор его личное убежище никто не обнаружил.

Беглец протискивается за бак — живот едва не лопается от всего съеденного — влезает внутрь и выглядывает через многочисленные дырки от пуль. Ночь ещё не наступила, так что в переулке тихо. Впрочем, чуть позже начнётся то ещё веселье. Обычно Брайс не обращает на него внимания. Отбросы общества не суются в его владения, а ему совсем не интересно лезть в их дела. Но время от времени он кое-что замечает. Как, например, в тот раз, когда, сворачивая в проулок, он прошёл мимо двух мужиков, явно заключающих какую-то тайную сделку.

«Да нет, это не он, — говорит себе Брайс. — Тут таких полно, и они все на одно лицо. А даже если и он, мне-то что? Не мои проблемы».

Но тут у него появляются свои проблемы — кто-то протискивается сквозь дыру в баке, вторгаясь в его частные владения.

7 • Мираколина

— И нечего удивляться, — говорит Мираколина, светя телефоном ему в лицо. — Думаешь, ты такой ловкий, что тебя не выследить?

— Тихо! — огрызается Брайс. — Об этом месте никто не знает, и если тебя услышат снаружи…

Она понижает голос до шёпота:

— Почему ты сбежал?

— Были причины.

— Тебя что-то испугало, верно?

— Ты можешь потише?!

Мираколина делает глубокий вдох, опускает телефон, чтобы не светить собеседнику в лицо, и шепчет почти неслышно:

— Мне нужно знать, что тебя спугнуло.

Недолго помолчав, тот наконец выдаёт:

— На прошлой неделе я видел в этом переулке типа, похожего на Гриффина. Он брал деньги у другого мужика.

— Деньги за что?

— Не знаю.

Мираколина опирается спиной о шершавую стенку бака. Может ли такое быть, что Гриффин продал их орган-пиратам? Это кажется немыслимым, но кто-то же проболтался. Кто-то из своих. Нужно что-то делать, и она знает что.

— Через несколько часов они увезут ребят. И если Гриффин встречается с подельником в этом проулке, скоро он будет здесь. — Она обдумывает эту мысль и кивает. — Подожду тут с тобой.

Она уже позвонила родителям и сказала, что останется в церкви на ночь, чтобы помочь в приюте. Они верят, что монахини о ней позаботятся. Ну и денёк выдался — одна ложь на другой.

В косо падающем свете от телефона она замечает слабую ухмылку на лице Брайса.

— А ничего, что это помойный бак, а я — беглый расплёт?

Мираколина вспоминает, как ехала вместе с Левом в крохотном багажном отсека междугороднего автобуса. Им едва хватало воздуха, а Леву вдобавок пришлось пописать в чей-то флакон из-под шампуня. Она улыбается. Странно, но это воспоминание почему-то оказывается приятным.

— Как-нибудь переживу, — отвечает она.

Час спустя, к безмерному отчаянию и разочарованию Мираколины, в переулке появляется Гриффин. Вместе с Брайсом она наблюдает сквозь пулевые отверстия в баке, как предатель встречается с каким-то безухим типом. И хотя заговорщики как минимум в двадцати ярдах от бака и говорят очень тихо, она слышит достаточно, чтобы понять, то продал их именно Гриффин.

Вопрос лишь в том, кому поверит Джилл: недавней знакомой или собственному брату. Сообразив, что ей понадобятся доказательства, Мираколина подносит телефон к дырке и включает камеру.

Воздушный таракан издевательски подпрыгивает над конторой Джека и Джилл и выглядит гораздо более угрожающе, чем когда бы то ни было прежде. Ребята выждали десять ужасных минут после ухода Гриффина, опасаясь столкнуться с ним на обратном пути. Ни Джек, ни Джилл не отвечают на телефонные звонки, включается голосовая почта. Оно и к лучшему — сообщить им нужно лично, и Мираколина знает, что не сможет обрушить эту новость на Джилл, нужно первому сказать Джеку, а уж он решит, как сообщить жене, что их предал её собственный брат. Мираколина не хочет видеть недоверие и боль в глазах Джилл. Не хочет стать человеком, который сотрёт лучезарную улыбку и, возможно, навсегда.

Металлические ставни уже опущены и дверь заперта. Ничто не указывает на присутствие внутри хоть одной живой души. И так всегда в нерабочие часы. Любая активность выглядела бы подозрительной. Мираколина жмёт на кнопку звонка, запрокидывает лицо и поднимает большие пальцы, зная, что у неё над головой, слева от входа прячется видео-камера.

Дверь с жужжанием открывается, и Мираколина проталкивает Брайса внутрь. Дверь, ведущая в помещения за офисом, распахнута, а значит, им не придётся тратить время на переговоры по интеркому. Ребята проскальзывают за стойку и спешат по коридору на кухню. Как здесь тихо. Слишком тихо. Неужели переезд уже начался и фургоны с детьми уехали? Это значит, они движутся прямо в руки орган-пиратов. Так, не паниковать! С момента, когда они увидели заговорщиков в переулке, не прошло и получаса. Заслышав шум в кухне — кто-то копается в шкафчиках — ребята устремляются туда…

…где Гриффин готовит себе сэндвич.

— Это наш беглец? И как тебе удалось притащить его обратно?

Джека и Джилл не видно. Брайс поворачивается спиной, открывает холодильник и заглядывает внутрь. Неужели проголодался и решил поесть с такой момент? Но потом Мираколина понимает, что если Брайс по пути к своему баку видел Гриффина, то и Гриффин мог видеть Брайса. Вот почему тот не снимал капюшон, оказавшись на кухне в первый раз! Вот почему он сейчас засунул голову в холодильник. Она загораживает приятеля, надеясь, что Гриффин ни о чём не догадается.

— Ты не мог бы проверить, может, для него найдётся местечко внизу? — спрашивает она.

Гриффин намазывает горчицу довольно острым ножом для стейков, но не это оружие беспокоит Мираколину. За пояс у него заткнут пистолет. Скорее всего, заряжен транк-дротиками, но от этого не легче.

— Не нужно ему местечко. Мы переезжаем. Я уже подогнал свой фургон, а Джек и Джилл поехали за двумя другими. Мы должны убраться отсюда до полуночи. — Он идёт к холодильнику и оттаскивает от него Брайса. — Приятель, нельзя держать дверцу открытой, продукты испортятся.

Он закрывает дверцу, бросает взгляд на лицо парнишки, изучает его несколько мгновений и хмурит брови.

— Где я мог тебя видеть?

У Мираколины сердце уходит в пятки, но Брайс лишь ухмыляется.

— Я ж здесь был сегодня, помните?

— Нет, я где-то видел тебя раньше…

Тот лишь пожимает плечами, изо всех сил играя свою роль.

— Все так говорят, сэр. У меня типичное лицо.

Но Гриффин явно не верит. Спрятавшись за спиной напарника, Мираколина шарит рукой по стойке в поисках хоть какого-нибудь оружия.

Предатель сощуривается.

— А это не ты ли на прошлой неделе болтался в переулке у Першинга?

Мираколина хватает стеклянный кувшин с горячим кофе ровно в тот момент, когда Брайс заявляет, что ни в каких переулках он вообще никогда не болтался. Но поздно — он разоблачён. Гриффин поднимает пистолет, и Мираколина выплёскивает кофе ему в лицо, а потом бросает в него кувшин.

Отшатнувшись, противник врезается в шкафчик, пистолет выстреливает, и дротик впивается в стену над плечом Мираколины. Ребята взлетают по лестнице на крыльях страха, и Мираколина горячо благодарит бога, обнаружив, что дверь наверху не заперта. Разъярённый Гриффин, изрыгающий проклятия, отстаёт от них всего на несколько шагов.

Мираколина захлопывает и запирает дверь, надеясь, что у преследователя нет ключа. Но даже если бы и был, Гриффин не в том настроении, чтобы им воспользоваться. Он бьётся всем своим солидным весом о дверь, пока та не срывается с петель.

Подростки, одетые для ночного путешествия, выскакивают из спален и ванных, чтобы посмотреть, из-за чего шум-гам.

— Орган-пираты! — вопит Брайс, в надежде, что на беглых расплётов это слово произведёт такой же эффект, как крики “Пожар!” в переполненном театре.

Маленькая девочка-азиатка с розовыми заколками в волосах, похлопывает его по руке.

— Какие пираты, это же Гриффин.

И сглатывает, когда тот очертя голову бросается вперёд, размахивая пистолетом.

Дети пятятся в разные стороны.

Теперь Мираколина дополняет разоблачение Брайса:

— Он предатель! Продаёт детей на чёрном рынке! Продаёт бирманской Да-Зей!

Она понятия не имеет, какая часть её выкриков правдива, но они дают желаемый результат. Подростки перестают пятиться и начинают выстраиваться стенкой. Малышка азиатка и три крупных парня выступают вперёд.

— Стоять! — орёт Гриффин. — Предупреждаю!

Он транкирует двух парней, но на из место становятся пять других.

А потом девчушка с розовыми заколками подпрыгивает и в полёте бьёт его ногой. Сквернее удара Мираколина в жизни не видела. Гриффина швыряет о стену, пистолет выпадает из его руки. И в то же мгновение, все наваливаются на врага. Дюжина детей в остервенении бьёт, пинает, хлещет — как бы на части не разорвали.

Яростные протестующие крики Гриффина переходят в отчаянные мольбы.

Мираколина поднимает транк-пистолет, который уютно ложится в ладонь. Один за другим дети замечают, как она с пистолетом в руке движется к предателю, и отступают, пока не остаётся лишь девочка с розовыми заколками, которая с энтузиазмом лупит его, сидя у него на груди. Брайс оттаскивает малышку.

Гриффин весь в крови и синяках. Похоже, он сдался, но Мираколина не собирается принимать это на веру. Она смотрит в глаза предателя, чтобы убедиться — он видит, как она поднимает пистолет.

Тот ни капельки не раскаивается.

— Ты, мелкая, тупая…

Она стреляет, прежде чем Гриффин успевает закончить фразу, и последнее слово превращается в болезненный всхлип. Дротик попадает ему в грудь. Ещё секунда — и враг теряет сознание.

Мираколина вздыхает. Завтра ей придётся встать в очередь на исповедь к отцу Лаврентию. Не потому, что она выстрелила в Гриффина, а потому, что ей это понравилось.

Вернувшимся Джеку и Джилл не требуется много времени, чтобы понять, что ситуация изменилась, когда они видят лежащего на полу в отключке и связанного братца. Мираколина показывает им разоблачительные снимки, но Джек и Джилл верят ей и без доказательств.

Джилл в ярости и убита горем, но, как ни удивительно, явно испытывает и облегчение.

— Теперь, когда мы знаем источник утечки, никто из наших ребят не станет жертвой орган-пиратов.

Поскольку Гриффин знает, куда они собирались переехать, планы приходится менять на ходу. Джек садится на телефон и находит новые убежища. Отсюда всё-таки надо убираться, и как можно скорее — бог весть сколько людей знает о том, что в доме находятся беглые расплёты.

Непонятно, что делать с Гриффином. В полицию его не сдашь — укрывательство расплётов так же незаконно, как и деятельность орган-пиратов. Их арестуют всех скопом.

Решение находит Брайс.

— Оставьте его здесь. Ребят увозите, а этого бросьте. Проснётся — а вас уже и след простыл.

— А если ему уже заплатили за информацию, — добавляет Мираколина, — он будет думать только о том, как бы унести ноги от орган-пиратов, и не станет искать вас.

Через полчаса дети рассажены по фургонам. Приезжает отец Лаврентий, чтобы повести третью машину. Этот пастырь не боится испачкать руки, когда требуется спасение — даже если это спасение от юновластей.

Мираколина замечает, что Брайс не спешит усесться в один из фургонов. Может, хочет подольше побыть с ней?

— Ты хотела меня о чём-то спросить, — говорит он. — О чём?

Как-то неловко задавать вопросы, после всего, через что им пришлось пройти, но она спрашивает об этом у всех спасённых ею беглецов.

— Как мечтать о будущем, которого у тебя нет? Как продолжать жить, зная, что мир тебя отверг?

Обычно подростки смеются или пожимают плечами, не зная ответа, но Брайс, надо отдать ему должное, серьёзно задумывается.

— Я постоянно напоминаю себе, что я прав, а мир — нет.

— Но как ты можешь это знать?

Он улыбается.

— Я верю. Не как ты, не в Бога. Я верю в себя, и до сих пор мне это помогало.

Джек, трижды пересчитав пассажиров, сообщает Брайсу, что для него есть место в фургоне, но парнишка отвечает так, как боялась Мираколина:

— Я не поеду.

Джек пробует его переубедить, но Брайс пресекает все попытки.

— Решение окончательное. Я уже год сам по себе, привык. Мне так нравится. Со мной всё будет в порядке.

— А если нет? — спрашивает Джек.

— Значит, сам виноват. Как-нибудь переживу.

— Ничего ты не переживёшь, если тебя поймают, — замечает Мираколина. — Тебя расплетут.

— Я рискну.

Через несколько минут фургоны отъезжают, оставляя Брайса и Мираколину одних. Уже занимается рассвет, пробиваясь сквозь неподвижный безмолвный туман.

— Проводи меня до церкви, — предлагает Мираколина, и это скорее приказ, чем просьба. Приятель с удовольствием соглашается.

— Итак, Брайс Барлоу, — шутливо говорит Мираколина по пути, — что ты хочешь сделать в жизни, которой у тебя не должно было быть?

— Да кучу всего. Пока не знаю, что точно, но это неважно. Одно знаю наверняка, прямо нутром чую — моя жизнь будет иметь значение. Я пригожусь для чего-то важного. И люди услышат моё имя.

— Ты уже очень пригодился детям, которых помог спасти. Хотя они не знают твоего имени.

— Ага. А прикольно получается, правда? В смысле, посмотри на себя — ты прикоснулась к жизням многих людей, которые даже не знают, как тебя зовут. Ты как бы соединяешь множество народу, связываешь их между собой.

Она пристально смотрит на собеседника. Его слова достигают самой глубины её души, и вдруг Мираколина понимает. Её желание раздавать себя не имеет ничего общего с самоуничтожением. Её цель — служить другим. Разделённое состояние связало бы её с сотнями людей, но ведь есть множество других способов единения, позволяющих реализовать себя, не так ли?

— Спасибо тебе, — говорит она, когда они доходят до церкви.

— За что? — смеётся Брайс.

— Просто так. Потому что я лучше скажу спасибо, чем прощай.

— Ну, тогда пожалуйста.

Он разворачивается и исчезает в утреннем тумане.

В общественном центре монахини готовят завтрак, пока обитатели приюта ещё спят.

— Ты сегодня рано, Мираколина, — приветствует её сестра Варвара. — Ты вообще когда-нибудь спишь?

Та зевает.

— Иногда.

Сегодня же суббота, верно? Оно побудет здесь немного, потом отправится домой и проспит весь день.

— Не хочешь помочь сестре Виталии с гобеленом? Она уже очень плохо видит, бедняжка.

Сестра Виталия, названная в честь святого Виталия (заживо погребённого под грудой камней), сидит в углу, пытаясь залатать один из церковных гобеленов. Кажется, она трудится постоянно, с безграничным терпением, утром, вечером и днём.

— Позвольте мне вам помочь, сестра, — говорит Мираколина, и монахиня с удовольствием делится работой.

«Живи как Лев», — вспоминает Мираколина. Был такой боевой клич у спасённых десятин, собранных в замке Кавено. Не поддавайся порыву раствориться в волнах всего света, сам стань светом, сияющим над волнами, чтобы указывать путь другим.

«Спасибо и тебе, Лев», — мысленно произносит она. Так же, как её краткое знакомство с Брайсом, полная треволнений дружба с Левом была даром судьбы. Остаётся только надеяться, что он всё ещё жив, и тогда она сможет вернуть ему долг.

Сестра Виталия кладёт гобелен на колени Мираколины, любезно позволяя помощнице взять работу на себя. Теперь бывшая десятина знает, что ей не нужно отказываться от своих глаз, чтобы отдать их старой монахине. И ей не нужно отказываться от самой себя, чтобы соединиться с другими людьми.

К тому же, ей всего четырнадцать лет. Вся жизнь впереди — ещё успеется стать великомученицей.