Неоконченный роман одной студентки

Глава шестая ПОЛИКЛИНИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ

В отличие от своей возлюбленной, Александр был послушным сыном двадцать четвертого века. Как инженер, специалист по эксплуатации хронолетов он порой и сам совершал полеты, однако выходить в другие эпохи ему не дозволялось, и он никогда не нарушал инструкцию. Вот почему даже специалисты квартальной поликлиники никак не могли взять в толк, почему такой во всех отношениях уравновешенный мужчина мучается и страдает из-за какой-то взбалмошной девчонки, которая ввиду особенностей своей профессии ускользнула из-под контроля поликлиники.

Сам Александр такими вопросами не задавался — он просто упивался своим страданием. Он любил Циану со всеми ее странностями и ни в чем ее не укорял. Даже этот чудовищно неприличный поступок — затеряться где-то в Космосе, не попрощавшись, не оставив своих координат! — он принял как совершенно естественный.

Как-то Циана рассказала ему древнюю легенду о Тантале и его муках, и эта легенда служила ему теперь утешением. Он видел себя Танталом, по уши увязшим в болоте своего страдания, во сне и наяву раскрывавшим рот, чтобы вкусить висящих у него над головой плодов, прекрасно сознавая, что они для него недостижимы, но зная также и то, что — по воле богов — он не умрет ни от жажды, ни от голода. Инженеру нравилась эта роль, он почти наслаждался своими танталовыми муками, потому что это было ему в новинку. К тому же он никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из его знакомых так страдал из-за несчастной любви, и потому он не только наслаждался, но и гордился свершившимся чудом.

Однако рациональному двадцать четвертому веку подобные чудеса были чужды. Сначала он получил вызов из поликлиники на консультацию. Александр несколько удивился, но так как ему было не до медосмотров, не пошел. И сам подивился собственному бунту. Он хорошо знал, что одним вызовом дело не обойдется. Так и случилось. Уже на следующий вечер к нему домой заявились не один и не двое, а целых четверо работников здравоохранения: психиатр, психолог, квартальный социолог и участковый врач.

Он без возражений выдержал полный медосмотр, однако под конец позволил себе немного робкой иронии:

— За что же я сподобился такой чести? Очередная консультация у меня только через три месяца.

Несмотря на свою профессиональную вышколенность, все четверо выглядели смущенными. Он оказался в добром здравии и добром состоянии духа. Психолог ответил от имени комиссии:

— Я буду откровенен. В поликлинику позвонила ваша приятельница, которая оставила вас. Сказала, что вы в отчаянии и, возможно, наложите на себя руки.

Александр затрепетал от волнения: разве это не доказательство ее любви? Раз беспокоится о нем, значит, любит!

— Почему вы дрожите? — тут же вскочил психиатр.

Инженер разозлился, но сказал с некоторой предосторожностью:

— Откуда мне знать? Разве я не имею права дрожать?

— Вы страдаете? — сочувственно спросил психолог, а квартальный социолог вставил с благой назидательностью:

— Видите ли, дорогой друг, человечество столько веков прилагает неимоверные усилия к тому, чтобы никто ни из-за чего не дрожал!

— Я нарушаю порядок в нашем квартале, что ли? — спросил Александр и снова задрожал, на этот раз от радости, что способен на неслыханную дерзость.

Психиатр приклеил к его виску какой-то миниатюрный аппаратик, а психолог повторил свой вопрос, но уже в другом варианте:

— Вы отчаялись, мой друг? Вероятно, чувствуете себя одиноким, покинутым?

— Это мое дело! — продолжал бунтовать молодой инженер. И дернул головой. — Я не разрешаю никаких инъекций.

— Аппарат диагностический, — успокоил его психиатр. — Но зачем вам тосковать, человече? Неужто это такая уж проблема? Мы быстро приведем вас в порядок!

— Послушайте, ей нельзя верить в таких вещах. Она хрононавт, напичкана разными древними романтическими бреднями. А может, просто пошутила.

— Пошутила? С поликлиникой? — возмутился участковый врач.

Александр почувствовал нечто вроде прилива ненависти. Эти-то уж наверняка приведут его в чувство, и он с достоверностью знал, как они это сделают: оросят его мозг разными эндорфинами, и он наверняка влюбится в первую попавшуюся женщину уже на обратном пути из поликлиники домой.

— А почему бы мне и не потосковать немного? Это что — аморально? Что здесь предосудительного: тосковать по любимому человеку?

Из всей медицинской бригады только психолог еще не нервничал, наверное, у него была хорошая закалка:

— Напротив. Это благородно и даже красиво, если этот человек уехал и вам его не хватает. Но если он вас покинул навсегда и никогда не вернется, тогда это бессмысленно. И даже опасно.

— А что в этом опасного?

— В отчаянии вам может прийти в голову мысль о самоубийстве.

Молодой инженер, которому ничего подобного не приходило в голову, усмехнулся, вспомнив очаровательный донос своей любимой. А что, если он и в самом деле покончит с собой? Циана, наверное, лопнет от гордости, что кто-то покончил жизнь самоубийством из-за нее, а потом всю жизнь будет тосковать и мучиться угрызениями совести.

И он сказал:

— Неужели так плохо, когда человек кончает жизнь самоубийством из-за несчастной любви? Моя приятельница часто мне рассказывала, что в древности… Очень забавная история случилась в средних веках, когда двое молодых итальянцев покончили с собой по недоразумению. Кажется, их звали Ромео и Джульетта.

Комиссия была потрясена, и только квартальный социолог смог отреагировать:

— Как может соблазнять вас невежество прошлых веков? Вы, молодой человек, не принадлежите самому себе, ваша жизнь — это достояние всего общества. Вам это ясно? Ладно, пойдемте с нами!

— Но я прошу вас! — осознал свою ошибку Александр. — У меня нет ни малейшего желания убивать себя. Я сказал это просто так, пошутил.

— Пошутили? С поликлиникой? — снова возмутился участковый врач, а лицо его приняло выражение решимости, будто ему предстоял ремонт неисправного сердечного насоса.

— Это вы упомянули о самоубийстве, и я просто вспомнил… А вообще-то мне и в голову не приходило ничего подобного. Я порядочный человек, можете посмотреть мои компьютерные характеристики.

Однако квартальный социолог был неумолим:

— Пойдемте!

— Ладно, только сначала я кой-куда загляну, — сдался Александр и добавил, но уже без прежнего раздражения:

— А то от вас человеку…

Но уже когда он освобождал свой организм от излишков жидкости, как освобождается человек от гнетущей его тревоги, в нем поднялась неведомая до сих пор ему ярость, от которой в голове у него помутилось, и это заставило его совершить неслыханный поступок.

Выйдя на цыпочках из туалета, он так же на цыпочках вышел из квартиры и шмыгнул в скоростной лифт. Там он на мгновение заколебался, куда ему направиться — вверх или вниз. Если он попытается бежать, поймав на крыше авиатакси, его тут же засекут. Лифт выплюнул его на улицу. Она была пуста, так что он спокойно дошел до входа в подземку, где можно надолго затеряться в многочисленных переходах.

Больше часа переходил он с одной линии на другую, пока не оказался в совершенно незнакомой ему части города. Только там он в полной мере осознал свой антиобщественный проступок, но угрызений совести не почувствовал. По какому праву они будут запрещать ему грустить? Ведь таким образом они, если рассудить здраво, отнимают у него Циану. И, если дать им волю, окончательно отнимут своей дурацкой нейротерапией. Нет, от своего несчастья он не отступится, оно его и только его, к тому же оно не наносит никакого вреда обществу…

Однако такое решение требовало определенного плана. Если обратиться в вышестоящие медицинские инстанции, можно только испортить дело, потому что там можно нарваться и не на таких замшелых фанатиков, ратующих за благо общества. Сбежать, но куда? Покинуть планету незамеченным — нечего и думать, а на ней — это при нынешней-то информационной системе! — больше чем на день-два никуда не скрыться. Наверное, и так уже сообщили куда следует. Внимание! — и его фотография уже передается по оптическим волокнам световодов. Внимание! — дрожат от возбуждения световые и радиоволны. Этот гражданин планеты Земля — посмотрите и запомните его как следует! — решил покончить жизнь самоубийством… Как ни смешно, но все бросятся спасать его. Вот бы взять да назло этим придурковатым докторам на самом деле покончить с собой!

Александр, шагавший в гневном запале по улицам, развеселился. А хороший бы номер получился! Ведь с них спустят шкуры за то, что не уберегли человека. Особенно, конечно, достанется этому противному участковому и квартальному социологу! Жаль только, не хочется расставаться с жизнью. Наверняка, и Циана покажется на горизонте. Поскитается по белу свету, а там, глядишь, надоест ей и вернется к нему. Однако, если рассуждать чисто теоретически, что будет, если он все-таки решится на самоубийство?

Это уже была почти инженерная задача, и молодой инженер с пробудившимся в нем интересом решил обмозговать ее, потому что уже в самой постановке было нечто необыкновенное, а ему хотелось думать о чем-нибудь веселом. Бесцельное его бегство уже обратилось в спокойную прогулку, и он уже мог рассуждать. Навстречу ему редко попадались люди — большинство предпочитало закрытые тротуарные эскалаторы. Те же редкие прохожие, которые попадались навстречу, тоже прогуливались и не обращали на него внимания. Это, конечно, хорошо, но… не можешь просто взять и броситься наперерез устремленному потоку машин. Радарные тормоза мигом сработают, и поток застынет на месте. Только расцарапаешь себе локти и колени о мостовую, а водители автомашин будут вскидываться по ночам от кошмаров. Может, это и смешно, но нет ничего почтенного в том, чтобы из-за тебя страдали невинные люди. А потом вымоют из тебя не только любовную мýку, но и все остальное, чтобы не повадно было нарушать общественный порядок.

С поездами дело обстояло таким же образом. И с подземными, и наземными. Охраняющие роботы действовали безотказно. Однажды ему довелось видеть, как одну бабку занесло было под поезд, когда он уже трогался с места. Вагон гневно зафырчал, его воздушная защита моментально сработала, и бабку, как на воздушном змее, подняло над перроном. Попытаться испортить в воздухе авиатакси… нет, это тоже пустая затея! Именно потому, что они работают на самообслуживании, управление ими так запрограммировано и защищено, что вывести его из строя не смог бы даже специалист. А если комиссия из поликлиники задействовала свою систему, то все авиа- и автотакси уже приняли в свои компьютеры номера его транспортного талона и просто не тронутся с места. Более того, как только он попытается ввести в их компьютер свой талон, они тут же сигнализируют о его местонахождении.

Инженер уже начинал злиться. Неужто невозможно никоим образом перехитрить всю эту технику? Дома его, конечно, ждет засада. Он не может вернуться домой, взять нож и попросту перерезать себе вены — он слыхал от Цианы, что в древности бывали такие самоубийства. Ну и заварила же кашу эта фантазерка со своими глупыми романтическими бреднями! Пойти к другу и выброситься там из окна? Нет, это крайне непочтенно. Да и все уже, вероятно, получили предупреждение по специальной кабельной связи, которая включает головизор, когда это требуется, чтобы обрушить на ничего не подозревающих людей какое-нибудь из ряда вон выходящее известие. А может, просто взять и позвонить в поликлинику, извиниться и сказать, что завтра утром он к ним зайдет? Нет, они не поверят, решат, что он хочет выиграть время, засекут его координаты и будут тут как тут…

Постепенно прохожих стало больше, и он заметил, что уже довольно давно идет по аллее вдоль берега какой-то реки. Что это за река, он не знал, так как в городе их было несколько. Вдали виднелся какой-то мост. Да, но через все реки были перекинуты декоративные мосты для любителей прогулок по набережным. И еще он заметил, как он устал. В конце концов, если кому-то захочется покончить жизнь самоубийством, можно просто прыгнуть с этого моста в реку, подавив в себе на несколько секунд плавательные рефлексы…

Однако мост оказался занятым. Да и если он и в самом деле решится на такой шаг, он не станет делать это таким примитивным способом. Придумает что-нибудь помудренее, недаром же он инженер! Вот если бы можно было добраться до хронолетов — там уж он знает, как вывести их из строя. Но и там, наверное, его поджидает засада…

Он прошел мост, оглянувшись назад, чтобы посмотреть, там ли еще та девушка, которая помешала ему подняться на мост. Ему захотелось проверить высоту моста, отдохнуть на одной из скамеек, поглядеть на воду, но девушка, которая стояла, опершись на перила, смотрела на него, как ему показалось, с подозрением. Хотя с такого расстояния ничего нельзя было увидеть. «Начинаются галлюцинации!» — подумал Александр, присаживаясь на край скамейки.

Другой конец скамейки был занят, и двое мужчин сердито приняли его извинение, сделанное постфактум, демонстративно повернувшись к нему спиной и продолжая беседу.

— Ну знаешь, эти поликлиники совсем не занимаются своим делом! — сказал один из них. От неожиданности Александр чуть не подскочил на месте. — В прошлом году я прошел очередной курс. Вроде бы гарантируют десять лет, а я и на десять месяцев не почувствовал себя моложе.

Александр облегченно вздохнул — обычный стариковский разговор. Он даже прислушался, ожидая, когда девушка уйдет с моста. Другой уже согласился с мнением своего приятеля о поликлиниках и теперь тоже рассказывал:

— А я позавчера был на одних похоронах. Бывший коллега, я почти забыл его. Должен тебе сказать, труп не произвел на меня благоприятного впечатления. Нельзя так умирать в наше время. И ведь молодой, ему ведь сто восемнадцать!

— Отчего умер? — спросил первый, но молодой инженер побежал к мосту, не дожидаясь ответа.

И пока он поднимался по бесконечной лестнице вверх, потому что эти мосты были пешеходными, он думал, что его труп тоже, вероятно, не понравится Циане, несмотря на все старания сотрудников похоронного отдела поликлиники. Значит, в инженерное задание должна входить еще одна задача: самоубийство должно быть таким, чтобы от трупа не осталось и следа.

Девушка по-прежнему стояла, перегнувшись через перила. Будто зачарованная водой, она ничуть не интересовалась его появлением. Значит, она его не знала, а потому не могла вызвать своим карманным компьютером службу безопасности. А может, и она самоубийца? — обрадовался Александр, садясь на скамейку поближе к девушке. Он вытянул ноги, шумно вздохнул, позабыв о правилах приличия, — проклятая лестница выжала из него последние силы. Девушка медленно обернулась. Это была молодая женщина, причем довольно привлекательная. Голос ее ласково коснулся его слуха, может быть, именно потому, что сейчас это больше всего было ему нужно:

— Вы выглядите очень усталым. Может, дать вам что-нибудь, восстанавливающее силы. У меня есть.

— Благодарю вас. Сейчас пройдет, — ответил он.

— Наверное, вы ведете малоподвижный образ жизни, не тренируетесь.

Ее сочувственная готовность к беседе подействовала на него благотворно. Одинокая молодая женщина живописно вырисовывалась на фоне моста. Какое счастье, что нашлась родственная ему душа!

— А здесь красиво, не правда ли? — продолжал ласковый голос. — И так спокойно! Хорошо, что сделали эти мостики. Подлинные оазисы посреди безумия, царящего вокруг!

— Какого безумия? — спросил Александр, недоумевая.

— А разве вы не находите, что вся наша жизнь — бесконечное безумие? — Она подошла к нему легкой, пружинистой походкой и села на другом конце скамейки. — Чего-то в ней не хватает, причем чего-то очень существенного, но чего, и сама не знаю.

— Признаться, я никогда не думал о жизни в таком плане. Чего в ней не хватает? Наоборот, в ней слишком много всякой всячины, и, наверное, именно это вас утомляет.

— А вам не страшно?

Бог знает как, Александр сразу понял ее вопрос. С этой высоты вода казалась неподвижной, черной, как стена, за которой таилась зловещая загадка.

— Мне? — переспросил Александр.

Женщина опустила руки на колени и, вздохнув, сказала доверительно:

— Я прихожу сюда уже несколько раз. Место очень подходящее, но мне страшно. Как гляну с моста… Высоко… долго будет продолжаться. И эта река, наверное, кишит всякими отвратительными животными.

Он не выдержал и рассмеялся, ее детские рассуждения его насмешили.

— Кишит, поэтому не советую вам этого делать.

— Но ведь жить дальше невозможно!

— Может, вы потеряли любимого человека?

— Глупости, разве можно потерять что-нибудь на этом свете, кроме самого себя? Нет никого и ничего, чего нельзя было бы заменить. Всему и всем можно найти замену. Или вы думаете, что в наши дни кто-нибудь способен на самоубийство из-за несчастной любви?

Инженер смутился. Рискуя выглядеть банальным, Александр, чтобы хоть как-то рассеять ее пессимизм, сказал:

— Посмотрите на меня: я один из таких дураков!

Она посмотрела на него, и в ее широко раскрытых глазах ему почудилось насмешливое любопытство.

— Наверное, вы чрезмерно самолюбивы.

— Я люблю ее по-настоящему! — горестно вскричал он.

— О, милый мой коллега! Вы любите себя, себя, говорю вам! Она пренебрегла вами, в вас взыграло самолюбие и так далее. Довольно знакомая картина.

— Но почему вы так поспешно судите? — уже по-настоящему обиделся Александр. — Ведь вы не знаете меня! И вообще, откуда у вас этот пессимизм? Вы так молоды… — тут он запнулся, потому что она могла и не быть молодой. Достижения современной медицины позволяют человеку сохранять неизменной свою внешность в промежутке между двадцатью пятью и шестьюдесятью годами. — То есть я хотел сказать, что вы не так молоды, ведь мировая скорбь более свойственна молодежи переходного возраста.

Наконец она отвела от него широко раскрытые глаза, будто он совершенно ее разочаровал.

— Если бы и в самом деле мог найтись мужчина, который смог бы посмотреть на женщину влюбленными глазами, не впрыскивая себе в мозг эндорфинов, тогда, возможно… Хотя бы одного встретить в своей жизни, который был бы готов ради меня прыгнуть вот отсюда, тогда да! Однако теперь нет таких мужчин на всей нашей планете. Ну, может, среди колонистов других планет, где-нибудь на астероидах и встречаются, но это, вероятно, потому что там мало женщин, да и гравитация там поменьше…

— Я никогда не употреблял эндорфинов, — попытался защитить мужское население планеты Александр, — и я могу спрыгнуть отсюда ради вас.

Она грустно улыбнулась.

— Ради меня? Нет, если вы и прыгнете, то только ради себя самого.

— Нет, прыгну ради вас! Потому что такого намерения у меня не было, я просто подошел, чтобы посмотреть на вас вблизи.

Он встал со скамейки и стал ждать ее слова в полной уверенности, что и в самом деле готов прыгнуть. Правда, мост довольно высокий, но он хороший пловец и ныряльщик, да и река, наверное, достаточно глубокая, так что ему, вероятно, удастся выплыть и потом рассмеяться в эту вызывающе ироническую мордашку.

Вместо того чтобы сказать нужное слово, молодая женщина внезапно обняла его за талию и сильно прижала к себе. Его решительность как рукой сняло. Он погладил прижавшуюся к нему головку, но уже в следующий миг в ужасе отдернул руку, услыхав слова этой странной женщины:

— Давайте прыгнем вместе, прошу вас! Одной мне страшно. Обнимите меня покрепче, я закрою глаза, а вы прыгнете вместе со мной. Умоляю вас!

— Ни в коем случае! Это будет означать, что я совершил убийство.

Он попытался отстранить ее от себя, но она всей тяжестью повисла на нем, потом соскользнула вниз, обхватив его за бедра, и упала на колени, прижавшись щекой к довольно неподходящему месту. Испытывая страшное неудобство, Александр поспешно опустился на колени и уже по-настоящему оказался в ее объятиях. Руки ее сомкнулись на его шее, губы зашептали в страстном забытьи:

— Вот так! Обнимите меня сильнее, прошу вас! О, как ты несчастен, мой бедненький! Как одинок, как страдаешь, но скоро все кончится…

Ее шепот прерывался такими же бессознательными страстными поцелуями — она целовала его в шею, щеки, в ухо. Ее пальцы конвульсивно шарили по его лицу, почти вонзались в кожу.

— И ты… и ты… — забормотал Александр в упоении от ее страдания, и в самом деле почувствовав себя несчастным. Надо было во что бы то ни стало пробудить в ней сопротивление, чтобы отклонить это молодое создание от трагического намерения, вывести ее из детского отчаяния. — Не надо, милая, не надо, я все сделаю ради тебя…

Внезапно она нажала ему на левый висок ладонью и размазала на нем какую-то жидкость, которая быстро, словно эфир, проникла ему в череп.

Александр грубо схватил ее за плечи и оттолкнул от себя.

— Что это?

— Ничего, милый, ничего! Я ввела тебе немного успокоительного. Тебе нужно успокоиться, чтобы мы могли осуществить наш замысел.

— Но я не имею ни малейшего желания прыгать с моста, пойми ты это! И тебе не дам! — он еще крепче схватил ее за плечи и в запале, сам того не желая, повторил слова ненавистного квартального социолога: — Ты не принадлежишь себе, ты принадлежишь обществу, слышишь? Ведь ты такая красивая, добрая, любого мужчину можешь осчастливить…

— Но меня, кто меня сделает счастливой?! — драматически воскликнула молодая женщина.

— Да встань же ты! — закричал он, потому что у него резко заныли суставы, так как он продолжал стоять на коленях на жестком настиле моста.

Александр решительно подхватил ее на руки и понес вниз по лестнице. Устремясь в свой пустой и одинокий дом, он нес ее не только ради того, чтобы спасти, но и как щит против любых возможных засад сотрудников квартальной поликлиники. Тут он придумал еще нечто, что было больше тактической хитростью, чем ложью:

— У тебя есть транспортный талон, а то свой я забыл дома?

Она послушно протянула ему талон, а он, вводя свой адрес в компьютер авиатакси, внутренне ликовал, чувствуя себя победителем над безумными стихиями.

Напрасно он подозревал свою поликлинику — никто не поджидал его перед домом, никто не ждал его и внутри. Кроме широкой и удобной кровати, которая будто вобрала в себя все поцелуи мира.

— О Хронос, как она красива! — воскликнул он, словно призывая в свидетели жестокого бога времени, патрона его машин, чтобы он тоже полюбовался ею и не отнимал ее у него. Он выбьет у нее из головы все ее пессимистические глупости и заставит ее радоваться жизни! С каким щедрым самозабвением обнимала она его еще минуту назад, до самого того мгновения, когда внезапно, словно уставший от счастливых игр ребенок, заснула!

Он осторожно наклонился, чтобы поцеловать еще розовую от возбуждения щечку, и тут вспомнил, что она не знает его имени. Она тоже не спросила, как его зовут. Называла его «милый, милый», и только, волнующе шептала это слово на разные лады. Вот с какой всепоглощающей силой порой притягивает людей одиночество и отчаяние!

Ее транспортный талон — он забыл даже глянуть на него — еще лежал у него в кармане, а может, и нет, кажется, он вернул его, когда они вышли из авиатакси на крыше. Так или иначе, у него уже было моральное право сунуть руку в ее карман.

Он вскочил — вроде бы осторожно, чтобы не разбудить ее, но в нем еще чувствовалось не до конца утоленная жажда безраздельного и полного обладания женщиной. Первое, что ему попалось, это какое-то служебное удостоверение. Он еще не успел прочесть имя, как ему бросилось в глаза: «врач-псих.». От неожиданности он уронил куртку на пол. Руки у него опустились, он скорчился, словно магическим заклинанием превращенный в статую сморщенного, беспомощно голого мужчины. Значит, все-таки им удалось его перехитрить!

Почувствовав взгляд со стороны кровати, он сжался, словно от холода, и присел на корточки, прикрывая наготу.

— Что ты там делаешь?

«Врач-псих.» улыбалась ему, и казалось, что улыбаются ее глаза, щеки, красивые плечи.

— Я ненавижу тебя! — прошипел Александр, оставаясь в неудобной позе.

— Ты не ненавидишь меня, милый, — сказала «врач-псих.» и поднялась во всем своем женском великолепии.

— Ты мне вкатила какие-то эндорфины?

— Нет, это был препарат, подавляющий серотонин и заставляющий твой собственный мозг побольше вырабатывать допамина.

— Но это одно и то же!

— Нет, совсем не одно и то же. Допамин — твой, и потом это не эндорфин.

Это его отнюдь не утешило. Однако ему пришлось выпрямиться, потому что от неудобной позы у него затекли ноги. Он поднял ее куртку и держал ее у себя перед животом.

— И сколько это будет продолжаться?

— А разве тебе не хочется подольше любить меня? — капризно сказала «врач-псих.» довольно бесстыдно потягиваясь всем телом.

— Ненавижу тебя! — рявкнул Александр.

«Врач-псих.» внезапно сникла. Потом, словно решившись, вскочила, показав и другую сторону своего женского великолепия. Схватила свое немудреное белье с кресла.

— Погоди, ты куда? — забеспокоился Александр.

— Ты же ненавидишь меня!

Он попытался было обнять ее, она же, извиваясь, как змея, выскользнула из его объятий и стала одеваться.

— Я опаздываю.

— Спасать еще какого-нибудь самоубийцу?

«Врач-псих.» рассмеялась довольно, как человек, хорошо сделавший свое дело.

— К сожалению, уже никто не покушается на свою жизнь, мой милый.

— Ты придешь снова?

Она вырвала у него из рук свою куртку, а он, позабыв стыд, стоял перед нею голый, как пациент перед врачом.

— Это зависит от тебя. И от твоих эндорфинов.

— Как ты можешь быть такой жестокой!

— Медицина всегда была жестокой, милый! Ладно, будь здоров и не делай больше глупостей!

— Неужели ты все-таки не придешь? — жалобно заскулил молодой инженер.

Она остановилась в дверях и оглядела его с ног до головы взглядом врача, будто оценивая его физический статус.

— А ты не вздумаешь снова кончать жизнь самоубийством, на сей раз из-за меня? — и она подбежала к нему, обняла его за шею быстрым и опытным жестом, поцеловала в ухо, и ее шепот прогремел для него праздничным салютом: — А ты действительно чудесный парень! Жди меня вечером!

Счастливо оглушенный признанием, Александр вернулся в кровать и погрузился в блаженство своей исключительности. В какое-то мгновение допамин или какой-то из его мозговых эндорфинов дали о себе знать мелькнувшей мыслью: «А что если разослали и других таких симпатичных психотерапевтов?» Но эндорфины сна уже одержали верх, и он утешился мыслью, что до вечера еще много времени, чтобы выспаться и обходить все городские мосты…

Вот чем кончилась размолвка Цианы с Александром.