Неоконченный роман одной студентки

Глава первая ЗАКОН МЭРФИ

Нет, это была не летающая тарелка! Эта штуковина вовсе не походила на тарелку, а скорее на кофейник. Озадачивало и внезапное появление за спиной этой странной машины. Кирилл проверил, хорошо ли укреплены две удочки, припустил леску, — чем черт не шутит, вдруг именно сейчас возьмет и клюнет большая рыбина! — и пополз к кустам. Из загадочного кофейника пока ничего не появлялось. Кирилл зарисовал кофейник на коробке сигарет, там же отметил время и место его приземления.

Минут десять ничего не происходило — ни с удочками, ни с кофейником, но терпения Кириллу Моневу было не занимать — недаром он долгие годы увлекался рыбной ловлей, да и работа в институте научила долготерпению, так как внедрение открытий и разработок тянулось годами.

Наконец в центре кофейника открылся люк, и машина как бы выплюнула хрупкую фигурку, одетую в нечто, похожее на костюм космонавта, только без знакомых проводов и шлангов. Небольшой металлизованный шлем на голове тоже был ладно сработан. А когда голова, по всей вероятности оглядывая местность, повернулась к нему, Кирилл увидел, что шлем обрамлял, ничуть не закрывая, совершенно земное, почти девчоночье лицо. Но тогда, выходит, и аппарат земной, а это могло означать диверсию, шпионаж и еще бог знает какие страшные вещи.

Девушка вытащила из кармана какой-то аппаратик, не больше карманных часов, долго разглядывала то его, то небо, и лицо ее становилось все более озабоченным и беспомощным. Кирилл ободрился и храбро выглянул из кустов.

— Вы что-нибудь ищете?

Девушка аж подскочила с перепугу. Очевидно, старая рыбацкая одежда Кирилла не внушила ей особого доверия, потому что она очень внимательно оглядела его с головы до ног. Но какой уважающий себя рыболов отправится на реку в новой одежде? Лишь бы сапоги были надежные. И вот, словно указав на них пальцем, девушка спросила:

— Болгария?

Нет, дело явно нечистое, раз она даже не знает, где приземлилась. Однако простодушная радость, которую в ней вызвал утвердительный ответ Кирилла, привела его в замешательство.

— Извините, а какой сегодня день?

То, что она не знает, где приземлилась, — это еще куда ни шло, но не знать, какой сегодня день? В довершение всего ее болгарский был явно с акцентом, только непонятно каким. Однако, когда Кирилл назвал дату, девушка неизвестно почему так сильно побледнела, что он невольно бросился к ней.

— Нет-нет, благодарю вас, — отвергла она его помощь. — Извините за беспокойство!

И она направилась к своей машине.

— До скорого свидания! — крикнул Кирилл.

Она мило помахала ему рукой:

— Мы никогда больше не увидимся!

— Ох, зачем вы так жестоки? — воскликнул он заигрывающим тоном, а в сущности, набираясь смелости, чтобы наброситься на нее, связать и доставить в милицию.

Заинтригованная, она приостановилась и грустно ему улыбнулась.

— Нет, я не жестокая, поверьте! — и снова оглянулась вокруг. — Здесь есть поблизости люди?

Кирилл поспешил заверить ее, что никого нет, разве что где-нибудь ниже по реке найдется еще рыболов вроде него, но это не в счет. Тогда девушка спросила его, кто он.

— Рыболов-любитель, — ему показалось, что она не поняла, и добавил: — Пойдемте, я покажу вам! Вон там мои удочки!

Почувствовав, что она последует за ним, он вступил в заросли кустарника. Издалека показал ей, как расстилает под вербой старую плащ-накидку, и девушка и в самом деле пришла. На ходу она расстегнула свой странный пилотский костюм, на котором не видно было ни молний, ни кнопок, и в бледно-лиловой дымке паутинно-тонкой блузки заколыхались, словно белые рыбины в омуте, ничем не стесненные груди.

— Я не буду вам мешать. Просто отдохну несколько минут, — и вдруг, словно что-то вспомнив, она испуганно прикрыла рукой грудь. — Извините, у вас, наверное, не принято, чтобы женщины вот так…

— Да что вы, принято, у нас все принято! Мы ведь Европа, как-никак, — заверил ее Кирилл Монев, но она уже тем же чудесным способом заклеила свой металлизованный комбинезон.

Она села на плащ-накидку, вытянув ноги в серебристых сапожках, и спросила, для чего служат две палки, концы которых, по-видимому, привязаны переливающейся ниточкой за дно реки. Выслушав его ответ, она совсем по-детски воскликнула:

— О, и что же вы будете делать с этой несчастной рыбой?

— Вместе с вами съем ее.

Ее ужас и возмущение были настолько неподдельны, что, позабыв про флирт, Кирилл с виноватым недоумением предложил девушке сигарету.

— Что это? — шарахнулась от него незнакомка.

Притворяется, будто не знает, что такое сигарета. Нет, это уж слишком. Притворялась она, правда, очень умело, только зачем?

Кирилл хотел было сунуть коробку в карман и попытаться отыскать в кармане какую-нибудь конфетку, которые всегда валялись у него по карманам рыбацкой одежды, — отвлекают от курения, — но она попросила у него коробку. Осмотрела сделанный им набросок машины, вытащила оставшиеся сигареты, бросила их на плащ-накидку, а коробку разорвала в клочки. Движения у нее были резкие, сильные и это должно было бы подсказать ему, что помимо острого глаза она обладает и другими качествами.

Он выждал, когда она бросит в реку клочки бумаги, и сказал с насмешливым спокойствием, стоившим ему немалых усилий:

— В этом не было необходимости. Предполагаю, ваша машина запатентована?

Потом, вроде бы убирая оставшиеся сигареты, он пытался достать со дна ранца веревку.

Ее улыбка тоже была тревожно-искусственной.

— Вы ведь разбираетесь в машинах, не правда ли? Я хочу вас попросить: забудьте о нашей встрече.

Кирилл вскочил, как только вытащил веревку, но бог знает как промахнулся, и уже в следующее мгновение он лежал на животе с больно вывернутыми за спину руками. Острая коленка девушки уперлась ему в поясницу.

— Зачем вы это? Разве я сделала вам что-нибудь плохое?

Ее вопросы были странно искренними, а не просто упреком в форме риторического вопроса.

— Вы плохо поступаете со мной! — пропыхтел Кирилл, прижатый щекой к траве. Попытка приподняться только усилила боль в пояснице и явно грозила ему переломом руки.

— Это в порядке самозащиты. Но если я и в самом деле причинила вам зло…

Девушка выдернула у него из рук веревку и встала. Кирилл понял, что отделался стыдом. Ведь если эта хорошо владеющая дзюдо женщина и в самом деле шпионка, то она, вероятно, еще и вооружена. Вот почему он решил сгладить конфуз шуткой.

— Я хотел вас связать и украсть машину. Уж больно она мне понравилась.

— Что за нравы! Да ведь вы даже не знаете, для чего она!

Одна из удочек внезапно согнулась, катушка затрещала, как швейная машинка. Кирилл бросился к ней, осторожно подтянул леску и застопорил катушку. Удилище еще больше согнулось, видать, рыба мощным рывком пыталась уйти в глубину.

— Там… там есть сачок…

— Отпустите ее! — неожиданно строго сказала девушка, подойдя к берегу.

— А? Вы что, ненормальная? — крикнул он, но тут же спохватился, вспомнив, что дзюдоистка запросто может сбросить его в воду, пока он занят удочкой. — Но почему, девушка? Что такого…

Предусмотрительно отойдя на несколько шагов от берега, он подтянул к поверхности воды маслянисто-черного сома килограммов на пять-шесть. Сом разинул пасть, точно безмолвно молил о помощи.

— Видали? — восторженно спросил Кирилл, надеясь умилостивить девушку, но ее реакция оказалась не такой, как ему того хотелось бы.

— Немедленно отпустите несчастное животное! Прошу вас!

— Но я… я… должен сначала вытащить его из воды…

Он ослабил леску, чтобы потом натянуть еще туже, а когда снова стал наматывать катушку, оказалось, что сом сорвался, не успев как следует заглотить крючок. Кириллу вряд ли бы удалось без сачка и без посторонней помощи вытащить большую рыбину, но тем не менее он выплеснул гнев на незнакомку:

— Вы что, всегда суетесь в чужие дела?

— Извините, пожалуйста, я нечаянно! — неожиданно испугалась сведущая в дзюдо террористка.

Он начал сворачивать удочки. Торчать здесь больше не было смысла, сом, конечно, распугал всю рыбу в омуте.

— Послушайте, вы лучше прямо скажите мне, кто вы такая, чтобы я не пытался снова вязать вас!

— Но зачем вам меня связывать, я же ничего…

— Если бы я вас связал… Знаете, сколько я охочусь за этим сомом!

Девушка явно огорчилась, по лицу ее было видно, что она раскаивается до слез.

— Не сердитесь на меня! И никому не говорите о нашей встрече! Ничего не записывайте и не снимайте, если у вас есть аппарат для съемки. Очень вас прошу!

Кирилл отбросил удочку и бросился за девушкой.

— Теперь уже я не могу не связать вас. Слишком много таинственности!

— Это очень серьезно, поверьте мне! Я не имею права даже разговаривать с вами.

— У вас такой ревнивый муж?

— И к машине больше не приближайтесь, прошу вас!

Она сказала это без тени угрозы, но в голосе ее прозвучала такая искренняя мольба, что это заставило его остановиться. А она все так же грустно помахала ему рукой на прощание, потом подбежала к стоявшей посреди поляны машине и одним прыжком нырнула в люк. Бесшумно, легко, точно воздушный шар, машина поднялась над землей. Самым невероятным образом зависла в сотне метров над лесной опушкой, будто для нее не существовало законов гравитации, и снова опустилась на поляну. Кирилл успел поймать выпрыгнувшую из люка девушку в свои объятия, хоть в этом не было никакой необходимости. Однако девушка даже не сделала попытки высвободиться, и он услышал, как она всхлипывает.

— Поломка, какая-то поломка!

— Спокойно, не расстраивайтесь, починим… вы только скажите…

Девушка резко вырвалась из его объятий.

— Я не имею права ничего вам рассказывать! — она бросилась ничком на траву и замерла в непонятном отчаянии.

Кирилл присел рядом.

— Я хочу вам помочь.

— Не можете…

— Но я инженер, специалист по машинам, причем не такой уж плохой.

— Тем хуже! — всхлипнула сногсшибательная пилотка еще более сногсшибательной машины.

Он погладил ее шлем, что она вряд ли почувствовала.

— Не надо плакать, а то, глядя на вас, и я расплачусь!

Она мигом повернулась к нему лицом. По-видимому, любопытство одержало верх над остальными чувствами.

— Вы?

— Мне очень тяжело смотреть, как вы страдаете. Наверное, я влюбился в вас.

Глаза ее, от слез ставшие еще прекраснее, удивленно дрогнули. Ему захотелось поцеловать ее, но он только прошептал:

— Вы очень красивая!

— Шутите! Да я в институте самая что ни на есть дурнушка.

— В каком институте, для манекенщиц?

Она не поняла его шутки.

— Нет, по истории древних веков. Но что же мне делать?

Глаза ее снова наполнились слезами.

— Я действительно хочу вам помочь. Почему вы мне не верите?

Неожиданно она прыснула со смеху, и лицо ее, с подтеками слез на щеках, стало озорным. Вообще, во всех ее реакциях сквозила инфантильность.

— Единственный способ мне помочь — это вместе со мной взорвать машину, а затем взять меня в жены. И, как говорится в одной старинной сказке, никогда ни о чем меня не расспрашивать, никогда не допытываться, кто я и откуда!

Он разыграл этюд трагического колебания.

— Одно условие я готов выполнить немедленно…

— Какое именно? — вновь расцвело в ней неистребимое, по-детски чистое любопытство.

— Взять вас в жены. Но что касается машины — это же варварство. Меня учили создавать машины, а не уничтожать их. Впрочем, что это за машина?

— ТСП, — уже совсем по-детски торжествуя над его недоумением, сказала девушка. — Вот видите? Даже не знаете, что такое ТСП, а беретесь ремонтировать! Темпоральное средство передвижения, или проще: хронолет. В вашем веке его, кажется, называют еще машиной времени.

— Давайте не будем морочить друг другу голову, а? — сказал инженер. — Милая девушка…

— Что не будем?

— Ваше отношение меня огорчает…

— А вы всегда влюбляетесь так быстро?

— Для бывалого мужчины вроде меня это действительно быстро.

— А вы не могли бы меня поцеловать? Сейчас, сразу!

Он схватил ее за хрупкие плечики, притянул к себе и прильнул к ее губам. Он сжимал ее в своих объятиях, пока она, задохнувшись от его страстного поцелуя, не начала извиваться в его руках, как рыба.

— Эй, вы, кажется, и в самом деле меня полюбили?

Действительно ли она была ненормальной или же просто ненормально доверчивой? Ведь любой мужчина может страстно целовать женщину, не испытывая к ней ничего, кроме сиюминутного желания! Однако Кирилл чувствовал, что в нем говорит не примитивное влечение, а его почему-то задел восторг этой сумасшедшей девчонки.

— А вы что, таким образом проверяете мужчин?

— О, нет! Я дала вам возможность самому проверить себя. — Тут она, вероятно, неверно истолковав его замешательство, вызванное ее смешным до нелепости ответом, забеспокоилась. — Но, может, вы… Я хочу сказать, в вашем веке вы можете целоваться и без любви?

Если бы рядом не торчала эта столь же абсурдная машина, совершившая у него на глазах краткий, но совершенно немыслимый полет, инженер Монев окончательно бы решил, что эта девушка чокнутая.

— А разве вы не почувствовали в моем поцелуе любовь?

Он постарался придать себе обиженный вид, но внутренне взмолился, как бы она не устроила ему повторную проверку, потому что целовать сумасшедшую женщину, как бы хороша она ни была, нелегкое испытание!

— Да-да, я почувствовала, — бог знает почему она снова начала всхлипывать. — Если я останусь, то есть если мне придется остаться… Очень прошу вас, любите меня! Мне будет тяжело в этом чужом мире.

— Ну почему — чужом? Что с вами случилось?

— Неужели вы так и не поняли? Я же вам сказала: темпоральная машина, машина времени! Мне нужно было вернуться всего на пятьдесят лет назад, причем на институтский учебный полигон, а я оказалась аж в вашем веке. Бог знает, что я напутала в настройке! А тут еще и эта поломка!

И она расплакалась уже в голос.

Кирилл и не думал верить ее сумасбродным выдумкам, но ее горе было столь неподдельным, что ему и в самом деле стало жаль девушку. Он встал перед нею на колени и, сам себе удивляясь, гладил ее шлем, пока она не выплакалась вволю. Потом она еще два-три раза всхлипнула, потерла кулачками заплаканные глаза и вскочила.

— Ух, надо все же попытаться что-нибудь сделать с этой дурацкой машиной!

На этот раз она не остановила его, даже протянула ему сверху руку, потому что для тяжелых рыбацких сапог Кирилла Монева и его чиновнической неповоротливости люк оказался слишком неудобным.

В округлом помещении едва умещались два пилотских кресла. Все приборы были расположены на пульте напротив. И все до одного были ему незнакомы.

— Как вы предполагаете, где может быть…

— Что может предполагать дура набитая… — вспыхнула она снова. — Я же ведь не только самая некрасивая, но и самая слабая студентка во всем институте!

— Паниковать совсем ни к чему. Объясните спокойно, что у вас не получается, чтобы я понял, в чем дело.

— Вы же видели: переход от движения в пространстве к движению во времени. — Она раздраженно шлепнула ладонью по одной из металлических коробок с несколькими кнопками. — Где-то здесь должно быть, но вы думаете, я в этом что-нибудь смыслю? Все на готовых блоках.

— Нет ли у вас какой-нибудь инструкции? — спросил он, внимательно оглядев опоясывающие кабину приборы. — В нашем веке есть такое правило работы с машинами: если ничего не помогает, внимательно прочти инструкцию.

Она снова не поняла, или ей было не до шуток. Девушка наклонилась, достала из-под одного кресла красивую сумочку с пластмассовыми схемами, и Кирилл туг же убедился в своей полной беспомощности.

— Лучше всего демонтировать вот этот элемент. Завтра я отнесу его в наш институт и общими усилиями…

— Нет, это невозможно, — воскликнула она. — Того, что я натворила, вполне достаточно, чтобы никогда не видать мне ни диплома, ни прав на управление темпоральными машинами.

Он пытался определить на ощупь, не расшаталось ли что-нибудь в указанном им блоке.

— Но что здесь страшного…

— Вы пока еще считаете, что такие полеты невозможны, а тут я попадаю прямо в объятия инженера, специалиста по машинам. — Несколько успокоившись, она водила пальцем по шкалам приборов. — Посещать ваши века нам строжайше запрещено.

— Тогда зачем вам эти машины?

— Для космоса. И только Институт древней истории имеет право использовать их для тех эпох и событий, о которых не сохранилось достаточно документов.

— А откуда вы так хорошо знаете болгарский? — этот вопрос давно беспокоил его.

— Я болгарка. В отношении пространства у меня хорошо получилось. Учебный полигон находится как раз на этом месте, только, разумеется, на несколько веков вперед. Нет-нет, ничего не трогайте!

Но, очевидно, где-то что-то успело сработать. Скрытая лампа, озарявшая помещение бледным искусственным светом, мигнула. В груди у Кирилла тоже что-то екнуло. В кабине потянуло холодом, как в бесшумном скоростном лифте.

— Что вы сделали? — испугалась девушка-пилот. — Мы летим!

На невидимом до сих пор экране тонуло вдали усеянное кустарником поле, разделенное надвое тоненьким волоском реки.

— Ничего. За этим блоком был какой-то люфт, я только нажал, а там оказалось что-то вроде розетки…

Она панически нажимала на какие-то кнопки, которые не нажимались, а только меняли свой цвет: красный, зеленый, оранжевый, синий…

— Ох, вся система управления на блоках…

Будто от резкого удара они упали прямо в пилотские кресла. Невольно расставив руки, Кирилл поймал ее за правую руку, девушка вцепилась пальцами в него. Экран затянуло молочной пустотой, а над ним бешено крутился маленький цифровой счетчик.

— Что он показывает? — указал на него Кирилл свободной рукой.

— Годы, которые мы пролетаем. Ой, что теперь происходит?

— Неужели такой крупный счет?

— С приближением к цели переходит на дни, а потом на часы и минуты.

У него засосало под ложечкой.

— Значит, теперь по-вашему…

— Ох, я уже ничего не знаю! Машина запрограммирована на автоматический возврат, но с расстояния в пятьдесят лет, а мы были на расстоянии в триста пятьдесят лет.

Не ощущая никакого движения, только видя перед собой бог знает что отсчитывающий счетчик, Кирилл Монев сумел взять себя в руки.

— Пусть только остановит нас там, где можно будет расписаться. Я еще не отказался от идеи жениться на вас.

Девушка повернулась к нему, его самообладание явно понравилось ей.

— Значит, вы где-то расписываетесь, когда…

Он хотел ей ответить, что расписываться не так уж обязательно, но в это время цифры на счетчике окрасились в синий, потом в зеленый цвет, они крутились уже не так быстро. Потом их поток и вовсе остановился, и в прямоугольнике экрана к ним начало приближаться что-то вроде большого ледяного катка, окруженного сводчатыми постройками.

— Да ведь это институт! — радостно взвизгнула она, схватив его за руку. Но тут же снова запаниковала:

— А с вами что теперь делать?

Все случившееся было настолько невероятно, что ему пришлось призвать на помощь все чувство юмора, на какое он только был способен.

— Очень просто, теперь вам придется взять меня в мужья.

Посадка была мягкой, почти неощутимой; люк открылся автоматически, и кабина наполнилась солнцем и ароматным воздухом. Кирилл попытался было встать, но она выставила вперед руку:

— Сидите! Нужно немедленно вернуть вас назад.

Однако теперь люк не закрывался, хоть она и нажимала разные кнопки на пульте.

— Ох, управление все еще блокировано. Где бы вас спрятать?

— Циана, ты почему не выходишь? Что случилось? — долетел в кабину властный мужской голос. — Циана!

Она вздохнула, зажмурилась и, словно кончая жизнь самоубийством, выпрыгнула из кабины. Кирилл высунул голову из люка. Она не упала, а с виноватым видом стояла перед двумя молодыми мужчинами в таких же как у нее серебристых костюмах, только без шлемов. Один из них дал ему знак спускаться, и Кирилл неуклюже свесил из люка ноги в рыбацких сапогах. Он боялся вымазать речной грязью чистый, похожий на лед настил из неизвестного ему материала на посадочной площадке.

— Спускайтесь! — громко приказал ему мужчина.

— Он мне помог справиться с машиной, все произошло совсем случайно… — почти всхлипывала девушка со странным именем Циана.

Кирилл, у которого от неловкого прыжка загудели ноги, открыл было рот, чтобы подтвердить сказанное ею, но тот же мужчина сделал ему знак молчать и снова повернулся к девушке:

— Не говори глупостей! Только усложняешь положение. Я попытаюсь забыть твои оправдания, потому что в противном случае ни одна комиссия не допустит тебя к экзамену. Или ты все еще не понимаешь, что натворила?

— Я не виновата! Почему машина дает такой разброс во времени? — перешла в отчаянное наступление Циана.

На этот раз ее окончательно сокрушили.

— А ты все еще не догадываешься, что и разброс, и поломка были запрограммированы? С учебной целью. От тебя требовалось только выйти из машины, установить, куда ты попала, и моментально вернуться, причем сделать это так, чтобы в худшем случае после тебя осталась еще одна легенда о летающей тарелке. Ты должна была обнаружить, что милокач не контачит. Если бы ты этого не обнаружила, то по истечении запрограммированного времени он сам встал бы на место. А ты не только не справилась, но в довершение всего притащила нам этого человека, хотя отлично знаешь, что любой контакт с этими веками запрещен!

Из красивых глаз Цианы хлынули слезы.

— Вправду… не было поломки?

— Это я виноват, — начал Кирилл, но его перебили с той же бесцеремонностью:

— Помолчите, прошу вас!

— Ну и отношение! — вспыхнул он. Девушка — пилот злополучной темпоральной машины, всхлипывала уже громче.

— Видите ли, — привлек к себе внимание другой мужчина, который до сих пор молчал, как-то странно поглядывая то на Циану, то на своего далекого предка: на девушку с явной любовью и сочувствием, на Кирилла же — с откровенным, каким-то детским любопытством. — Вы, наверное, человек образованный и должны понять, что нам возбраняется разговаривать с вами. Скандал и без того грандиозный. Я верну вас сразу, как только запрограммирую полет. — Он тут же направился к машине.

Кирилл крикнул ему вслед:

— Да кто вы такой, чтобы распоряжаться мною, как…

Юноша словно не понял его слов:

— Я инженер по техобеспечению полетов.

— Послушайте, коллега… — начал было Кирилл более вежливо, но другой мужчина снова вмешался с начальнической властностью:

— Вам было сказано, что мы не должны разговаривать с вами? Пойдемте со мной!

Кирилл не пошел за ним. Хотел было обнять плачущую Циану за плечи, но она не позволила ему дотронуться до нее, и от этого он снова вспыхнул:

— Я всем расскажу, какие злые и невоспитанные люди наши потомки!

Потомок-начальник усмехнулся, бросив через плечо:

— Вряд ли вам кто поверит, что вы были у нас. Кроме того, мы сотрем в вашей памяти кое-что. Ладно, идите со мной!

— Но ведь это чудовищно, это фашизм! Мы с Цианой любим друг друга, и если вы так относитесь ко мне, отдайте мне ее в мое время! — Конечно, это была очередная глупость с его стороны. Сознавая унизительность своего положения, Кирилл выкрикнул фальцетом: — Я не позволю…

— Мы и в ее памяти сотрем все это сумасбродство…

— Послушайте, молодой человек! Вы, по-видимому…

Со стороны машины послышался веселый смех. Это был инженер.

— Профессор, вероятно, вдвое старше вас.

Профессор строго погрозил в его сторону пальцем:

— Вот так и происходит недопустимый обмен информацией! Теперь ему известно, что мы…

Инженер сильно смутился.

— Но ведь вы же сотрете в его памяти излишнюю информацию!

— Я вам говорю это, чтобы вы оба поняли, сколь деликатен вопрос общения с другими временами и обществами. Циана, не покажешь ли ты нам, наконец, чему ты все-таки научилась у меня?

— Будь благоразумным, — подошла она к Кириллу, продолжая всхлипывать. — То, что ты хочешь, несерьезно. Ведь до сих пор ты считал создание темпоральных машин невозможным, правда? Невозможны были и полеты во времени. Так должно оставаться и впредь, иначе тебя будут ужасно мучить вещи, которые всем вокруг будут казаться невероятными и смешными. Ты просто можешь заболеть, пойми… — видимо, она едва сдержалась, чтобы не сказать «сойдешь с ума», но он и без того уже представил себе, как знакомит друзей со своей молодой супругой: «Она из двадцать четвертого века. Мы на машине времени…» Наверняка их обоих упекут в сумасшедший дом!

— Не сердись, милый! Я же тебе еще там говорила, что мир жесток, и самое жестокое в нем — время. Дай я поцелую тебя на прощанье!

Кирилл болезненно отметил про себя, что и через столько веков будут входу те же банальности: с такими же «утешениями» ушла от него жена, вернувшись из Африки, где она работала два года. Однако Циана прикрикнула на него:

— Открой рот!

— Циана! — крикнул ей профессор, но она уже достала из кармана маленький флакончик и, пока до Кирилла дошло, для чего нужно было открыть рот, прыснула ему в рот и в лицо прохладно-ароматной, вероятно, дезинфицирующей жидкостью.

Потом она подарила ему долгий поцелуй и снова прыснула из флакончика ему на губы.

— Теперь иди за ним!

Профессор засмеялся добродушно-иронически.

— Все по правилам, но это не компенсирует других ошибок.

А там, у реки, Циана забыла о своем флакончике — вспомнил Кирилл Монев, и от этого она стала ему еще милее. Он хотел было вернуть ей поцелуй, как это делается в его время, но девушка выскользнула из его рук и, снова всхлипывая и шмыгая носом, пошла к проклятой машине. Из люка на нее ревниво смотрел другой инженер.

Кирилл соблаговолил, наконец, пойти за профессором по той простой причине, что иного выбора не было. Здесь он никому не был нужен.

— Почему вы не хотите со мной разговаривать, если все равно будете стирать мою память?

— Потому что моя не будет корригироваться.

— Неужели я вам совсем не интересен? — горестно недоумевал человек из двадцатого века.

— Мы располагаем достаточной информацией о вашем времени.

— Прошу вас, не будьте несправедливы к девушке. Во всем виноват я, потому что…

— Ну вот, вы продолжаете вмешиваться в нашу эпоху, — засмеялся профессор и пригласил его войти в роскошную кабину институтского метро, чтобы отвезти его в специализированную психологическую лабораторию…

Кирилл Монев проснулся на берегу реки, в своем любимом месте над омутом. Ему казалось, что он дремал под вербой минут десять, не больше. Не найдя ни удочек, ни рюкзака, он яростно обругал на чем свет стоит проклятых воришек. Да и как тут было не ругаться: годами собирал он рыбацкое снаряжение, покупая все самое лучшее, а ведь на зарплату инженера не разгуляешься, не скоро обзаведешься новыми.

Увидев его таким расстроенным, хозяйка, женщина не первой молодости, но еще не терявшая надежды приютить кого-нибудь в своих объятиях, встретила Кирилла с возродившейся в ней надеждой. Как и большинство женщин, она терпеть не могла рыбного запаха, но во имя великой надежды готова была даже есть рыбу, а потому шумно выражала свою солидарность с ним, ругая воров на чем свет стоит, не забыв между прочим спросить, почему он сегодня не на работе.

Так Кирилл Монев узнал, что сегодня четверг, а открыв шкаф, чтобы убрать свою рыбацкую одежду, увидел там и удочки, и свой ранец. Это было еще одним подтверждением того, что сегодня не воскресенье. Подтвердили это и двое его друзей, которым он позвонил по телефону. Тогда зачем он пошел на реку? И когда? С днями еще куда ни шло — перепутал, но зачем бы ему идти на реку без удочек?

Однако память его не давала ответа ни на один из вопросов. В ней отложилась четкая информация, что сегодня — воскресенье, что он ходил на рыбалку и у него сорвался сом, обитавший в омуте. Эта необъяснимая амнезия так его потрясла, что он лег спать спозаранку — хозяйка и на этот раз простила ему недогадливость — и всю ночь вертелся с боку на бок, мучимый кошмарными видениями. В пятницу ему пришлось выдумывать какую-то мифическую болезнь, — не мог же он сказать правду! — которая прошла так же внезапно, как и началась, а потому он даже не успел сходить к врачу. Начальник, который давно недолюбливал его, проявил великодушие, заявив, что вычтет день прогула из годового отпуска. А в воскресенье Кирилл Монев, естественно, пошел к тому же омуту с надеждой восстановить страшный провал в памяти и пополнить коллекцию сомьих усов, заспиртованных в банке.

До обеда не случилось ничего особенного. На удочку шла только мелкая плотва, которую он, надеясь на вечерний клев, кидал в ведерко для наживки. Кирилл купался, дремал в тени, а однажды, случайно обернувшись, увидел на полянке за кустами необыкновенную машину. Нет, не летающую тарелку, потому что она походила больше на кофейник трехметровой высоты. Скрываясь за кустами, он подполз поближе и стал ждать, когда из нее что-нибудь покажется, а пока ждал, зарисовал ее на спичечном коробке. Там же он записал и час ее появления.

Минут через десять в середине кофейника открылся люк и на поляну спрыгнула тоненькая фигурка в металлизованном пилотском костюме. Она посмотрела на солнце и горизонт, время от времени наклоняясь к небольшому приборчику у нее на ладони. Видимо, она пыталась определить место приземления. А когда она повернулась к реке, оказалось, что мягкий серебристый шлем обрамлял совершенно земное, миловидное девичье лицо, окаменевшее от беспомощности и замешательства. Прошло некоторое время, из странного летательного аппарата больше никто не появился, и Кирилл набрался храбрости, приподнялся из-за кустов, откашлялся и сказал:

— Здравствуйте! Вы что-нибудь ищете?

С перепугу девушка аж подскочила на месте. Она долго и боязливо осматривала его рыбацкую одежду, потом еще раз огляделась вокруг, будто пытаясь убедиться, что они одни, и, улыбаясь, спросила:

— Болгария?

Улыбка получилась слишком робкой, чтобы казаться подкупающей, и Кирилл снова подумал было о шпионаже, диверсии и других пугающих современника явлениях. Однако, когда он подтвердил, что она попала в Болгарию, ее радость была такой искренней и непосредственной, что он уже готов был отбросить все подозрения, как вдруг она спросила:

— Извините, какое сегодня число? И год, пожалуйста!

Что за странная амнезия, которая охватывает в последнее время людей? Или, может, только возле этого омута? Кирилл посмотрел на корявую вербу, в тени которой он расстелил плащ-накидку, — она не походила на мифические ядовитые деревья в джунглях Амазонки.

Ответ Кирилла, по-видимому, ошеломил красавицу — она побледнела и пошатнулась. Кирилл поспешил ей на помощь, но она быстро овладела собой и бросилась назад к машине.

— Спасибо! Извините за беспокойство.

Кирилл пошел за нею.

— До скорого свидания.

— Мы никогда больше не увидимся! — расстроенно бросила она на ходу.

— О, неужели вы так жестоки! — крикнул он с нарочитым драматизмом, потому что как патриот он чувствовал себя обязанным, не медля ни минуты, связать ее и доставить в милицию.

Загадочная пилотка неожиданно клюнула на эту банальную, словно дождевой червь, приманку и остановилась, явно готовая к разговору.

— Не я, мир жесток. Очень жесток!

Она расстегнула кокетливый шлем и высвободила роскошные блестящие волосы, придавшие ее лицу женственность и завершенность, отчего оно стало прекрасным.

— Есть ли поблизости другие люди?

— Нет, даже таких, как я, нет.

— А вы кто будете?

— Рыболов.

— А что это такое?

Возможно ли, чтобы она и в самом деле не знала, а может, просто не знала такого слова? Кирилл ответил шуткой, сбиваясь на легкий флирт:

— Не бойтесь, они только с виду похожи на людей и даже размножаются вроде них, но вообще-то совершенно безобидные.

Она посмотрела ему прямо в глаза долгим, по-детски серьезным взглядом, пока до нее не дошел, наконец, смысл шутки. Кирилл отступил назад в кусты, почувствовав, что она последует за ним.

— Удочки во-о-он там! Пойдемте, я покажу вам!

— Если я вам не помешаю… — ответила она. — Мне нужно отдохнуть хотя бы минуточку…

Девушка пошла за Кириллом, комично стараясь не помять мягкими серебристыми сапожками бурьян и кусты.

Темпоральная машина, как блестящий металлический цветок, засверкала на стометровой высоте, совершая переход от полета во времени к полету в пространстве, и бесшумно опустилась на белую летную площадку. Ее ждали профессор — руководитель темпоральных полетов, и инженер — специалист по техобслуживанию машин. Как только она приземлилась, люк автоматически открылся, но из него никто не показался.

— Циана, ты почему не выходишь? — крикнул профессор. — Циана!

Вернувшаяся из учебного полета студентка, словно самоубийца, прыгнула головой вперед, но в последний момент ловко извернулась и ступила на ноги, обутые в элегантные сапожки. Затем из люка высунулись и свесились совсем другие сапоги — длинные, грубые, грязные. Студентка с виноватым видом показала на них пальцем.

— Он помог мне починить машину, все произошло совершенно случайно.

Профессор открыл было рот, чтобы сделать ей выговор, но вовремя вспомнил, что прежние случаи стерты в памяти незадачливой студентки, заварившей эту кашу, и, скорее с досадой, чем с укоризной, сказал:

— Не говори глупостей, девочка, этим ты только усугубляешь свое положение! Ну ладно. Эй, вы там, слезайте! — все так же раздосадованно крикнул он Кириллу Моневу.

Досадно было и все то, что должно было последовать дальше, потому что на памяти профессора, кстати говоря, не корригировавшейся, все происходило в третий раз. Уже дважды инженер по техобслуживанию темпоральной техники возвращал назад своего коллегу из двадцатого века, но машина давала какой-то сбой и высаживала его накануне, в четверг, а не в воскресенье. Да, теперь все предстояло совершить в третий раз — слово за словом, жест за жестом! Пра-прародитель будет снова протестовать, требуя, чтобы ему вернули студентку, его придется долго увещевать. Ничего не поделаешь, нужно ведь как-то корригировать его память… Даже идиотская засечка в движении институтского поезда будет той же, что и в предыдущие два раза, а профессор темпоральных полетов будет все так же бессилен перед путаницей времен.

Когда они вошли в одну из кабинок институтского метро, чтобы направиться в психолабораторию, инженер из прошлого уже смирился со своей участью и заглядывал куда только мог с профессиональным интересом, хотя профессор снова напомнил ему, что это бесполезно, — все равно через некоторое время он все забудет. На беду поезд остановился где-то между третьей и четвертой остановкой. Тут же стало нестерпимо душно, потому что климатическая установка тоже перестала работать. Однако контролирующий движение робот не замедлил отреагировать, и в скрытых динамиках послышался его голос: «Просим пассажиров извинить за непредвиденную остановку. Поезд находится не на станции…» — как будто пассажиры сами не знали этого.

Как обычно, ремонтные роботы быстро устранили неисправность, но зато с контролирующим роботом случилась какая-то, засечка, и этот говорящий идиот заладил: «Просим пассажиров извинить за непредвиденную остановку», хотя поезд уже мчался с бешеной скоростью. Пока аварийные роботы засекли сбой, у пассажиров вспухли головы от механического голоса, умолявшего извинить за непредвиденную остановку.

Только на инженера и это досадное происшествие ничуть не подействовало, или, точнее, подействовало каким-то трудно объяснимым образом: он злорадно ухмылялся, а под конец выразил желание помочиться, только почему-то непременно на их технику. При этом он употребил какое-то странное, не известное профессору выражение. Этого, конечно, никак нельзя было позволить, потому что было бы вмешательством в современность. Профессору очень хотелось понять механизм такого странного желания, но он не позволил себе расспрашивать инженера — это тоже было бы недозволенным сбором информации. Итак, он удовлетворился своей гипотезой о том, что, вероятно, частые поломки примитивной техники в том далеком двадцатом веке действовали на людей того времени мочегонно.

На этот раз профессор темпоральных полетов лично присутствовал на предстартовой проверке машины, собственноручно запрограммировал полет и лично переправил уснувшего инженера в прошлое. В пространственном отношении они снова безошибочно приземлились на берегу злополучного омута, но и на этот раз в предыдущий четверг. А в следующее воскресенье Циана, студентка третьего курса, в четвертый раз привезла им этого досадного типа, который, хоть и не был ни в чем виноват, становился им все более антипатичным.

Упорство — одно из самых ценных качеств человека, во всяком случае, человеческий прогресс в большой мере обязан именно этому качеству, и в будущем его значение будет только возрастать. Вот почему профессор понял, что невозможно замять скандал, вызванный легкомыслием студентки, только когда Кирилл Монев в одиннадцатый раз спрыгнул в своих грязных рыбацких сапожищах на белую взлетную площадку. Хоть бы вымыл их, что ли, а то приходится после него мыть весь полигон, но как было ему это внушить, если в психолаборатории стирали в его памяти все, что связано с полетом!

Профессор запросил для Института новую темпоральную машину, для чего пришлось давать неприятные объяснения и вытерпеть обследование специальной комиссии, которая должна была лично установить, что машина дает сбой в настройке. Комиссия дождалась, чтобы Циана и Кирилл прибыли в двенадцатый раз, и только тогда дала разрешение на новую машину. Она ничем не отличалась от первой и, естественно, также вернула инженера в четверг, а в воскресенье доставила его обратно. И только когда третья машина в семнадцатый раз проделала то же самое, комиссия пришла к заключению, что не в машине дело. Иногда, хоть и очень редко, в самом времени наступают деформации — ученые называют их «порогами» или «зевами», которые вызывают большой разброс в движении машин во времени. Явление еще недостаточно изученное, следовательно, современные темпоральные машины не имеют возможности корригировать эти деформации, которые, вполне возможно, они сами и вызывают — точно так же, как сверхскоростные самолеты деформировали перед собой воздушное пространство.

Пришлось ученому совету Института древней истории собраться специально для того, чтобы решить, как восстановить нормальное положение вещей. И — сколь это ни противоречит законам и сколь ни вредно для психического состояния человека прошлого — за отсутствием иного выхода пришлось вернуть инженера, ничего не стирая в его памяти, взяв с него клятвенное обещание не ходить по воскресеньям на реку. Корригировать же только память студентки.

Однако перед этим нужно было снова объяснить инженеру, что как раз Институт истории не может позволить себе такую путаницу в истории, которая наступит, если дать ему в жены студентку из двадцать четвертого века. Они увидели, что им придется до конца раскрыть, почему ему не следует ходить на реку по воскресеньям. Однако Кирилл Монев, раздосадованный отказом, встал в позу и заявил им, что они не имеют права вмешиваться в дела их века, что не у них будут отнимать дни отпуска за прогулы и что он будет ходить на рыбалку, когда пожелает. Узнав же истинную причину, он ехидно заулыбался, как это делал семнадцать раз в институтском метро, и в восемнадцатый раз заявил — на этот раз перед всем институтским советом! — о своем странном желании помочиться на их темпоральные машины, которые только мешают людям жить. По-видимому, гипотеза профессора о мочегонном эффекте поломок находила свое подтверждение.

Ученый совет также не понял сущности его необычайно странного желания, но, в конце концов, людям двадцать четвертого века простительно не понимать каких-либо желаний своих далеких предшественников. Только молодой инженер, специалист по техобслуживанию темпоральных машин, почувствовал себя уязвленным и сказал Кириллу, стараясь не выдать своей ревности:

— Коллега, насколько нам известно, именно в ваше время был открыт так называемый закон Мэрфи, который гласит: все, что может испортиться, — портится.

Однако в ответ инженер из прошлого снова ехидно улыбнулся:

— А вы принимаете этот закон всерьез?..

Они не получили разрешения на продолжение спора ввиду того, что память инженера корригироваться не будет, а значит, дальнейший обмен какой бы то ни было информацией тем более недопустим. Не теряя надежды, они засунули своего далекого предка обратно в машину, заклиная его еще и еще раз не ходить в скором времени на реку. А тот хихикал, как сумасшедший, и кричал:

— А как же сом? Ладно, нашу память вы стерли, но ведь беднягу сома вы совсем с ума свели! Семнадцать раз, подумать только! Ну разве это не вмешательство, скажите на милость! Разве не вмешательство…

Эти прощальные минуты впоследствии стали для инженера Кирилла Монева единственным утешением, потому что ему пришлось выстрадать свою встречу с будущим, не имея возможности поделиться мукой, — ведь любой его современник, услыхав такое, немедленно позвонил бы в «Скорую»! А страдания инженера начались немедленно. Три дня он колебался, стоит ли соблюдать уговор и не ходить в воскресенье на рыбалку. А что произойдет, если он попытается силой задержать студентку с ее машиной?..

Однако в последний момент под напором любопытства слово джентльмена отошло на задний план, и Кирилл прибыл в свое любимое местечко, когда Циана уже обернулась к реке с маленьким компасом в руке. Он хотел было броситься к девушке с раскрытыми объятиями, как вдруг остановился, вспомнив, что его образ стерт в ее памяти, что она его не узнает и совсем не обрадуется его появлению. Пока он раздумывал, стоит ли что-либо предпринимать или вообще больше не вмешиваться в эту путаницу с историей, как из-за кустов рядом с его омутом показался другой рыбак.

Циана подождала, пока он подойдет поближе. Они о чем-то поговорили, потом она исчезла с ним в вербняке. В Кирилле Моневе взыграли ревность и злоба. Он использовал возможность и с мстительным чувством зарисовал во всех деталях темпоральную машину в блокноте, который специально прихватил с собой. Потом еще долго потел в тайнике, пока, наконец, из кустов не появилась парочка с видом молодоженов, направляющихся в спальню. Они поднялись в машину и улетели.

— Черте вами! — сказал им вслед Кирилл, почувствовав, однако, что он несправедлив.

Природа — а оказалось, что вместе с нею и время — не терпит пустоты, да оно и на реке так: кто первый придет, тот и поймает!

Он пошел проверить, что с удочками коллеги и не согласится ли сом в восемнадцатый раз заглотить крючок. Однако под вербой он увидел разостланный старый плащ, а на нем самую обыкновенную сумку-однодневку и два нейлоновых мешочка с грибами. Молодой мужчина, которого Циана увезла с собой вместо него, оказался грибником.

— Несчастный! — вздохнул Кирилл Монев, сам не зная, почему он жалеет своего преемника: за то, что тот был грибником, или за будущее, в котором он сейчас находился. Интересно, как на него таращатся сейчас профессор или тот инженер, который, кажется, влюблен в Циану?!..

Он взял грибы в подарок хозяйке (если грибника вернут из будущего в предыдущий четверг, они еще не успеют вырасти!) и окончательно вернулся в нормальное измерение времени и пространства: нынешним вечером в давно распахнутые для него объятия хозяйки (а почему бы и нет, раз и в далеком будущем женщины останутся такими же легкомысленными и ветреными!), а с понедельника — в свой институт.

Но тоска остается тоской, а желание желанием, и ни несчастье грибника, ни счастье в объятиях хозяйки не могли утолить его тоски и желаний. Время от времени ему продолжала являться во сне машина времени, а из люка высовывалась голова громадного сома. Сом глотал воздух широкими губами и вроде бы человеческим голосом что-то говорил ему, а он все равно ничего не понимал…

После таких снов инженер-конструктор Кирилл Монев целый день уныло рисовал какие-то странные кофейники. Когда однажды его спросили, что это такое, он задумчиво ответил: это темпоральная машина. И тут же разъяренно крикнул:

— Да что здесь такого? Вы целыми днями рисуете человечков, потому что никто не покупает ваших изобретений, а мне нельзя конструировать машину времени?

Коллеги согласились с ним, но Кирилл Монев долго не мог успокоиться:

— Эх, как мы теряем здесь время, черт побери! Как теряем время!..