НеМир. Книга первая

Глава 7 Она

Она — самая красивая…

У нее идеальная гладкая нежная кожа …

Когда она улыбается, у нее на щечках появляются милые ямочки…

Когда она сосредотачивается на чем-то, у нее между бровками пролегает морщинка…

Взгляд моих любимых глаз заставляет меня забыть обо всем…

Она пахнет так невероятно притягательно, что мне хочется дышать полной грудью, находясь рядом с ней…

Каждое движение моей девочки настолько гибкое и грациозное, что я могу часами наблюдать за ней…

Мимика моей любимой — выразительная и живая…

Моя девочка — очень любознательная…

Она — добрая и отзывчивая…

Когда моей девочке радостно и весело, улыбаются все вокруг…

Когда она грустит, все чувствуют себя неуютно…

Она — мое чудо…

Она — моя единственная…

Она — уже два месяца моя жена…

Голос Вилена врывается в мои мысли:

— Рэд, нам надо поговорить.

— Нет.

— Рэд, я же вижу, что ты…

— Я сказал — нет.

— Братишка, я очень хочу тебе помочь.

— Да пошел ты со своей помощью в…

Помощник мне выискался.

Разумеется, Вилен, зная меня с рождения, прекрасно меня понимает, и видит во мне перемены, но при этом не представляет — радоваться ему этим изменениям, или пугаться. Меня же, попросту, бесит его преувеличенное внимание к моей персоне.

Мой старший брат, при каждом удобном случае, говорит мне о том, что виноват передо мной, что очень сожалеет о том, что случилось со мной пятьсот десять лет назад. Я же каждый раз слушаю его слова раскаяния, и не понимаю, как это — чувствовать все это…

В тот роковой день, Вилен — самый молодой и перспективный доктор наук в Гарварде, прибежал домой возбужденный и счастливый:

— Рэд, ура, сегодня мне сообщили о положительных результатах. Рэд, мы участвуем в проекте!!!

Я смотрел на подпрыгивающего брата и ничего не понимал. Когда он немного успокоился, то сразу приступил к объяснениям:

— Месяц назад мне поступило предложение принять участие в научном проекте. Я ездил тогда на месяц в командировку в Россию, помнишь?

— У-гу…

— Рэд, это же обалдеть можно, какая возможность для меня, для моих исследований, для нашего с тобой будущего. Ты же понимаешь, что после гибели родителей, я не могу думать только о себе. Извини, я постараюсь рассказывать по порядку.

— Вилен, да о каком проекте речь?

Меня так напугала мысль о том, что мой брат принял за меня решение об участии в каком-то научном проекте, что я чуть не стукнул его сгоряча. Я лихорадочно думал: «Он же прекрасно знает, что я — далек от науки, и что закончил колледж только благодаря его поддержке, что я по натуре — бунтарь и хулиган. Что вообще не хочу ничем заниматься». Вилен, казалось, не заметил злость на моем лице:

— Я не имею права, пока ты не подпишешь бумаги о неразглашении, вдаваться в подробности… Но, в общем, участники этого Плана исчезают на двадцать лет. Я сразу сказал руководителям проекта, что у меня есть младший брат, и что я не могу оставить его одного, так что буду принимать участие в проекте только вместе с ним. Они сказали, что им надо провести с тобой тесты, и только после этого они смогут решить, сможешь ли ты тоже принимать участие в Плане, или нет. Две недели назад я просил тебя оказать мне услугу, и побыть для моих студентов «подопытным кроликом». И ты согласился, но потребовал с меня триста баксов?

— Ну и что…

— Так вот, это были не студенты.

Хоть я так ничего толком и не понял, но поехал с ним головной офис.

Там подписал бумаги о том, что меня сейчас посвятят в государственную тайну, за разглашение которой меня ожидает электрический стул.

Руководители сказали, что саму суть проекта мне теперь расскажет Вилен, а они, чтобы не тратить время, сразу переходят к основному условию моего участия.

Противный старикан обратился ко мне:

— Молодой человек, известно ли Вам о том, что собой представляют эмоции?

— Ну, в общих чертах.

Он сокрушенно вздохнул:

— Это значит — нет. Наука только сейчас приблизилась к разгадке основных секретов мозга человека, связанных с возникновением и проявлением эмоций. Если наши исследования верны, то мы сможем создавать людей, которые ничего не боятся или людей, которые умеют сострадать. Мы сможем давать людям возможность получать, или отсекать те эмоции, которые они только захотят. Представьте, к нам попадает закоренелый преступник, не знающий ни сострадания, ни сочувствия. После операции, он будет улыбаться при виде котенка, и плакать над слезливой мелодрамой. Или, например, к нам приходит парень, который страдает оттого, что он — трус. Мы знаем, какие зоны мозга отвечают за беспричинный страх, и отключаем их.

— У-гу, супер.

— Так вот, вашим входным билетом для участия в проекте будет согласие на операцию.

— Какую?

— Мы, так сказать, отключим вам все эмоции. После операции, Вы будете испытывать лишь те чувства, которые соответствуют основным инстинктам.

— Что-то я не очень понял…

— Ну что же тут непонятного. У нас, как и у всех животных, есть набор инстинктов, которые помогают нам выживать. Животные рождаются и умирают вместе с ними. Но люди тем и отличаются от животных, что имеют возможность приобретать качества, присущие только homo sapiens. Скажите, Вы когда-то попадали в смертельно-опасную ситуацию?

— Нет.

— Х-м. Может, в Вашей жизни был случай, когда Вы испытывали невыносимую боль?

— Да.

Старикашка обрадованно вздрогнул:

— Тогда Вы должны помнить, что в тот момент потеряли человечность.

— Чего?

— Что Вы чувствовали?

— Боль, что же еще…

— Ну вот, то есть, в этот момент все ваши эмоции были отключены. Ваш мозг не тратил свои ресурсы ни на что, а лишь подавал в виде боли сигнал опасности уничтожения вверенного ему организма.

Я аккуратно спросил:

— То есть, после операции, я буду чувствовать только боль.

Старикашка снисходительно покачал головой:

— Нет, вы не будете чувствовать ничего. Вы будете хотеть кушать и пить, спариваться, дышать… То есть, все Ваши чувства сведутся лишь к тому, чтобы жить и выжить, ну и еще, продолжить себя потомством, конечно. Теперь ясно?

— Не очень. Вы хотите сказать, что я не смогу…

Тут я задумался, и Вилен помог мне:

— Рэд, ты не будешь скучать по родителям, потому что, на уровне инстинктов, их потеря не мешает тебе жить дальше. Ты не сможешь любить женщину, потому что для продолжения рода, тебе будет достаточно просто заняться с ней сексом. Ты не будешь бояться потерять кого-то из родных тебе людей.

Я так сильно страдал без родителей, что чувствовал себя слабым и потерянным. Выслушав эти доводы Вилена, я сразу согласился.

После операции надо мной еще полгода проводили различные опыты, а мой брат приходил в лабораторию, смотрел на меня и начинал заламывать себе руки: «Что я наделал, проклятый я эгоист? О чем я только думал?»

Я не понимал, почему он так убивается…

Когда почти все плановые процедуры, наконец, были завершены, пришло время, опять ложиться под нож, но на этот раз не только мне, но и Вилену. Нам сделали какую-то «корректировку генетической способности к регенерации». Мой брат сказал, что на нас теперь все будет очень быстро заживать, и что, без этой операции, мы бы не смогли пробыть в Состоянии Заморозки целых двадцать лет.

Непосредственно перед началом Проекта, Вилен сказал:

— Ну что, братиш, до встречи через двадцать лет. Кстати, ты уже решил, куда потратишь пятьдесят миллионов баксов?

А я даже не отреагировал на его слова. На еду, на крышу над головой, на что же еще…

Но теперь у меня есть Бэмби… Теперь я начинаю что-то чувствовать…

Брат это видит… Но, у меня еще нет сформированного ответа на его вопрос, и у меня еще нет сформированных вопросов к нему по поводу этих чувств… Да и желания задавать их ему, тоже нет…

Вилен теребит меня за руку:

— Рэд, что случилось? Расскажи. Ты уже три дня сам не свой — рассеянный, несобранный.

Я чуть не зарычал на него. Только на этот раз, зачем-то, взял своего бешеного зверя под контроль.

— Ничего.

Я сказал это, а на самом деле мне хотелось закричать: Я окончательно потерял шанс сблизиться с Бэмби, стать ей настоящим мужем. И что мне теперь делать?

Вилен несколько недель доставал меня своими: «Рэд, ты забыл, когда в последний раз занимался сексом. Рэд, Крисси спрашивает о тебе. Слушай, Рэд, тебе не помешает хороший трах. Рэд, я уже предупредил хозяйку публичного дома (вообще-то он сказал это по-единокоролевски — «гражданку дома платных интимных услуг»), чтобы она освободила Крисси для тебя на завтрашний вечер».

Три дня назад я сказал Бэмби, чтобы она не ждала нас вечером, и чтобы ужинала без нас. Она улыбнулась мне, и я чуть было не послал Вилена, настолько мне не хотелось оставлять ее одну. Моя девочка уже привыкла к тому, что я рядом, в соседней комнате, и всегда прихожу успокоить ее, если она кричит во сне. Моя малышка так доверчиво и благодарно улыбается мне, когда я вырываю ее из очередного ночного кошмара… В эти минуты я могу шептать ей ласковые слова, обнимать ее, целовать ей щечки. Эти минуты — единственные, которые принадлежали только нам… Эти минуты давали мне надежду, что она сможет, со временем, проникнуться ко мне симпатией, или даже полюбить меня…

Когда мы с Виленом напялили на себя свои традиционные маски, и вошли через черный ход в «дом интимных услуг Единого города», мне резко захотелось выпить, и я заказал себе бутылку виски. Комната Крисси — единственная на этаже, и предназначена для очень состоятельных клиентов.

Пока Крисси крутила передо мной голым задом, я методично осушал содержимое бутылки. На ее плаксивое «Ну же, милый, пойдем в кроватку», я поднимал бутылку, показывая ей, что кроватка нам не светит, пока я не прикончу виски.

Для меня не существует предела выпитого. Я никогда не экспериментировал, но даже десяти таких бутылок для моего организма будет недостаточно, чтобы сбить меня с ног, или довести до беспамятства.

Я лег на спину, не раздеваясь. Крис уселась сверху и стала расстегивать на мне рубашку, тереться о меня голыми сиськами. Боже, почему я раньше не замечал, насколько от нее дурно пахнет? Крисси залезла мне в штаны, начала играть моим стояком, ласкать его, а я, вместо удовольствия, почувствовал дикое отвращение к той, кто это делает, и к тому, что и как она делает.

Я отшвырнул Крисси в сторону, и… взбесился из-за нахлынувших на меня непонятных необъяснимых ощущений. Я почувствовал… отвращение. Впервые за пятьсот десять лет. Мой зверь вышел из-под контроля, и я дал ему возможность порезвиться, чтобы справиться с этим новым ощущением.

Когда Вилен вбежал в комнату, в ней уже не осталось ни одного целого предмета мебели.

Он благоразумно промолчал, и вышел вслед за мной. Единственный вопрос, который он позволил себе задать, касался того, жива ли девушка. После моего утвердительного ответа, Вилен ни разу не затронул тему происшествия в комнате Крисси.

Мы вернулись хорошо за полночь.

Я зашел в спальню, и меня окутал запах Бэмби…

Мне сразу расхотелось идти к себе. Моим единственным желанием (как будто от этого может как-то зависеть моя жизнь?!), было оставаться здесь до утра. Я сел с прижатыми к груди коленями на пол возле двери ванной, и оперся спиной о стену. Буквально через минуту Бэмби включила свет, и подошла ко мне. Не успел я подняться на ноги, как она уже присела на корточки рядом со мной. У нее было встревоженное выражение лица. Она посмотрела на мои окровавленные пальцы, и потянулась к ним. Мне не хотелось, чтобы она запачкалась, поэтому я опустил свои руки и сказал:

— Все хорошо, Бэмби. Не волнуйся, ложись спать. Я сейчас приму душ, и буду в норме.

У меня сбилось дыхание от того, что произошло в следующее мгновение. Она… погладила меня по щеке. Это было ее первое проявление ласки по отношению ко мне.

Я прижал ее ладошку, чтобы продлить ощущение невероятного тепла. Мы так просидели еще несколько секунд, и Бэмби прижалась своим лобиком к моим коленям. Я погладил ее волосы, и прошептал: «Спасибо».

Затем все произошло настолько быстро, что не поддается моему описанию. Вот она поворачивает голову ко мне, вот ее лицо прижимается к моей груди, и я обнимаю ее за плечи, вот она вырывается из моих объятий и резко вскакивает на ноги. Стучит пяткой по ковру (я еще подумал, хорошо, что он — мягкий, и она не может пораниться), при этом указывает на меня рукой в обвиняющем жесте. Я встал и спросил:

— Девочка моя, что случилось?

Она хватает мою руку, прижимается носом к рубашке, делает вдох и закатывает глаза. Боже, она показывает мне, что от меня разит женщиной. Она почувствовала этот запах и выразила свой протест.

Следующими ее действиями были — открывание двери ванной и заталкивание меня внутрь.

Я подумал, что мне стоит вернуться, и объяснить ей все. Но что бы я ей сказал? «Бэмби — это не то, что ты думаешь/ Бэмби, да, я лежал в кровати с женщиной, но не трахал ее/ Бэмби, я не понимаю, почему тебя это вообще должно волновать/ Бэмби, я, кажется, влюбился, как мальчишка, и не могу ни о ком, кроме тебя думать». И решил, что не стоит рисковать и выходить, пока на мне все еще этот, взбесивший ее, запах.

После душа я зашел к себе, оделся в чистые штаны, и вернулся в спальню. Бэмби открыла глаза сразу, как только услышала мое приближение, указала мне на мою дверь, и демонстративно отвернулась.

Три дня… Три дня Бэмби не смотрит в мою сторону, и при этом избегает мой взгляд… демонстративно отвергает любые попытки заговорить с ней… и, самое страшное — во время сегодняшнего ночного кошмара, она благодарно кивнула мне за то, что я ее разбудил, но оттолкнула меня сразу, как только я попытался ее обнять и успокоить.

Вот как, на хрен, рассказать все это Вилену, а?

— Рэд, почему мне приходится так часто заряжать наши Иллюзоры?

Потому что я превратился в сталкера, следующего по пятам за своей женой. Нет, скорее, в проклятого маньяка, который каждую свободную минуту посвящает тому, чтобы насладиться и впитать в себя каждую черточку, каждый нюанс, каждое мимолетное движение и даже каждый вздох предмета своего преследования…

— Не твое дело.

Встаю, показывая, что разговор окончен, и нам пора спускаться к ужину.

Мой брат откладывает в сторону какие-то бумаги, и уже берется за подлокотники кресла, как в комнату без стука влетает один из рабов. Увидев меня, он реагирует вполне естественно — падает ничком на пол:

— Ничтожнейший не знал, что Вы здесь. Простите, Прим Рэд, простите.

Я перешагиваю через его распластанное у моих ног тело, и выхожу за порог.

Слышу, как Вилен спрашивает раба:

— Встань и скажи, что случилось.

— Мастер Вилен, там Прима.

Дальше я уже ничего не слышал, кубарем скатился по лестнице, и выбежал в сад.

Мне потребовалось одно мгновение на то, чтобы оценить ситуацию.

Бэмби держит на руках зареванного мальчишку, который обхватывает ее ногами за талию.

Этот мальчик — единственный, проживающий в нашем доме, ребенок. Месяц назад у него в Едином городе умерла мать, и его отец — наш раб, попросил у Вилена разрешения посвятить его сына в рабы, и поселить его с ним в пристройке для прислуги. Трехлетних в рабы не берут — какой от них прок? И мой брат, естественно, послал того ко всем чертям. Но при этом разговоре присутствовала Бэмби. Она сложила свои ручки и… Вилен сразу сдался. Интересно, мы с братом можем ей хоть в чем-то отказать?

С тех пор, как этот ребенок появился в доме, Бэмби часто гуляет с ним в общем саду — играет с ним, рисует ему…

Сейчас перед моей женой стоит на коленях отец ребенка и молит о прощении. Бэмби испуганно смотрит на меня, и жестами показывает рабу встать.

У моей девочки рассечен угол рта, и тонкая струйка крови течет по подбородку.

Я сжимаю кулаки, чтобы не убивать в ее присутствии раба, и спрашиваю:

— Бэмби, что случилось?

Она машет головой, мол, ничего, все в порядке. Меня сейчас предаст мой собственный голос:

— Кто тебя ударил?

Она показывает себе на грудь, потом сжимает кулачок и прикасается им к месту ранки, затем снова тычет в себя пальцем. Я начинаю глубоко дышать, умоляя своего зверя, который сейчас рвется уничтожить любого, кто причинил моей девочке боль, успокоиться:

— Ты хочешь сказать, что сама поранилась?

Бэмби утвердительно кивает, и несмело улыбается мне. За эту улыбку я готов на все… Ранг этого раба недостоин того, чтобы я к нему обращался напрямую:

— Хорошо, отдай рабу его ребенка, и скажи ему идти выполнять свои обязанности.

Она поспешно опускает мальчика на землю, и провинившийся, но избегнувший наказания (точнее верной смерти) раб, хватает его за руку и бежит в дом.

Моя девочка вытаскивает из кармана платок, и прикладывает его к губам. Я подхожу и нежно поднимаю ее лицо к себе:

— Сильно болит?

Бэмби прикладывает руку к сердцу (так она говорит всем спасибо) и машет головой. Х-м, показать ее Медику (плавали, знаем) и пытаться не стоит — она никогда не согласится. Что ж, придется довериться ее уверениям, что с ней все в порядке. Как же мне хочется убить ублюдка…

Бэмби, наверное, видит тень на моем лице, потому что начинает беспокоиться. Мне уже настолько хорошо удается читать ее мысли по выражению лица, что я тут же все понимаю:

— Девочка моя, не переживай, если я сказал им идти, то уже не изменю свое решение.

Она просит разрешения вернуться в дом, и отходит от меня. Я не тронулся с места, пока не услышал позади себя голос Вилена:

— Рэд, это так на тебя не похоже… Брат, как тебе удалось сдержаться?

Не знаю. Вслух спрашиваю:

— Что произошло на самом деле?

— Раб хотел наказать своего ребенка, Бэмби заступилась, и приняла на себя удар, направленный на мальчишку.

Так я и думал.

— Вилен, предупреди всех рабов, духовников и граждан нашего дома…

— Я понял. Ты убьешь на месте любого, кто прикоснется к ней.

— Да.

После ужина я опять поднялся к Вилену. Он предложил сыграть с ним в шахматы, и я согласился.

Мой брат быстро расставил фигуры на доске и сделал ход. Уже через пять ходов, я понял, что проигрываю.

В дверь тихонько постучали. Вилен крикнул:

— Да, — и в комнату входит Бэмби. У нее в руках какой-то сверток.

Она явно не ожидала увидеть меня здесь, потому что махнула рукой, мол, зайду позже. Я прошу:

— Девочка, заходи.

Она аккуратно приближается к нам, и устремляет свой взгляд на шахматную доску. Вилен спрашивает:

— Бэмби, что-то случилось?

Она показывает нам не обращать пока на нее внимание, и продолжать партию, потому что причина, которая привела ее сюда, может подождать.

Вилен сделал ход, и я уже тянусь к своему ферзю, но Бэмби перехватывает мои пальцы. Я замер… Эта пытка когда-то закончится? Я что, всегда буду так остро реагировать на ее невинные прикосновения? Вижу, что она спрашивает моего разрешения сделать ход за меня. Я тупо уставился на нее, и кивнул в ответ.

Когда она походила, Вилен воскликнул:

— Бэмби, так нечестно. Я уже почти поставил Рэду мат, — потом спохватывается, и спрашивает, — Откуда ты знаешь эту игру?

Она немного сжимается, и пожимает плечами. Я встал, чтобы усадить ее на свое место со словами:

— Девочка, дело в том, что во всем королевстве, только мы с братом умеем играть в шахматы, — и затем обращаюсь к Вилену, — ты не будешь против, если Бэмби продолжит вместо меня?

Мой брат ухмыляется:

— Ну, Бэмби, держись. Ты даже не представляешь, с кем села играть.

Девочка скопировала ухмылку Вилена, и показывает ему «это мы еще посмотрим — кто кого».

Я вспоминаю о приготовленном для Бэмби небольшом подарке, и иду за ним в свою комнату.

Прячу коробочку у себя за спиной, и открываю дверь.

Сначала вижу победно пританцовывающую Бэмби, затем перевожу взгляд на Вилена, и наблюдаю на его лице оторопелое восхищение. Моя девочка видит меня, и кидается мне на шею. Я делаю глубокий вдох и спрашиваю:

— Ты его сделала?

У Бэмби такой радостный вид, что мне хочется подхватить ее на руки и закружить по комнате. Вместо этого протягиваю ей коробочку:

— Приз для победителя.

Пока она открывает ее, я успеваю смущенно («Я» и «СМУЩЕННО» — понятия несовместимые!!!) промямлить:

— Правда, не уверен, что ты любишь такое….

В первый же день пребывания Бэмби в нашем доме, я узнал, что рыбу в ее меню включать нельзя ни в каком виде. Остальные же блюда она поедала с удовольствием…

Бэмби, наконец, справляется с крышечкой, видит содержимое коробки и радостно пищит. Выхватывает пальчиками одну конфетку, но, прежде чем отправить ее себе в ротик, легко целует меня в щеку.

Она возвращается к столу, садится в кресло и поджимает под себя ножки. Весь ее вид демонстрирует блаженство. Коробочка опустела буквально за минуту.

Вилен спрашивает:

— Почему ты не объяснила нам раньше, что любишь конфеты?

Бэмби хитро щурится, и не отвечает. Я же начинаю лихорадочно думать о том, где сейчас, поздним вечером, можно найти шоколадные конфеты?

Мой брат напоминает ей:

— Ты хотела о чем-то спросить, когда пришла?

Она кивает, берет в руки сверток и разворачивает его. Оказывается, в ткань была завернута книга. Бэмби открывает ее на закладке и показывает что-то Вилену.

Я подхожу ближе и заглядываю в книгу. Так, ее пальчик указывает на отрывок из описания «Обетованного королевства». Мне удается скрыть удивление («Я» и «УДИВЛЕНИЕ» — понятия несовместимые!!!):

— Девочка, ты умеешь читать?

Она смотрит на меня, как на умалишенного. Жестом просит дощечку с писалом. Вилен вскакивает и выполняет ее просьбу. Бэмби быстро (очень быстро и без ошибок) пишет: «А что же я, по-твоему, делаю каждый день в библиотеке?»

Я, как полный идиот, говорю вслух, обращаясь непонятно к кому:

— Девочка, ты умеешь писать?

Вилен сейчас точно упадет. Он с трудом говорит:

— Бэмби, почему ты нам раньше ничего не сказала?

Она пишет: «Потому что вы не спрашивали».

— Мы не интересовались, потому что и предположить не могли ничего подобного. Ведь в Едином королевстве женщин не обучают грамоте. Мы видели, что ты хорошо рисуешь и вышиваешь, вот и решили, что ты, скорее всего, раньше была швеей — модисткой.

Она тычет в свой первый вопрос, и я отвечаю:

— Мы думали, что ты там… смотришь картинки.

Она громко смеется и качает головой. Вилен продолжает расспросы:

— Бэмби, и что же ты думаешь о нашей библиотеке? Какие книги тебе нравятся?

Колпачок писала в ее пальчиках быстро справился с удалением написанного ранее. На освободившемся месте появилась фраза: «Отвечу или честно, или никак».

Я сказал:

— Конечно, честно.

Она пишет: «Все книги в вашей библиотеке — бредовые».

Вилен побледнел, я же, кажется, покрылся пятнами. Мой брат справился первый:

— Милая, только ты об этом больше никогда никому не говори. Это ты можешь обсуждать только с нами.

Она составляет на своем лице выражение «Да за кого вы меня принимаете? Это же и ослу понятно!»

Вилен аккуратно говорит:

— Бэмби… твоя память.

Мы читаем ее ответ: «Все так же ничего не помню».

— Ясно, — мой брат широко улыбается, — ну что ж, по поводу книг. Рэд, ты не будешь возражать, если я дам почитать Бэмби книгу не из библиотеки?

Я покачал головой, и Вилен оставил нас одних.

Моя девочка подходит к шахматной доске, и расставляет на ней фигуры.

Я не могу оторвать от Бэмби свой взгляд.

Ее волосы уже порядком отросли, и она стала стягивать их в пучок на затылке. Сейчас я наслаждаюсь видом тех мелких завитушек волос, которые выбились из-под заколки. Мне хочется прикоснуться к этим непослушным прядкам, и я подхожу к моей девочке сзади.

Она слегка вздрагивает, ощутив мою руку на своих волосах, но не отворачивается от моего прикосновения. Мне нельзя находиться в такой опасной близости к ней — мое самообладание на грани.

Но, вместо того, чтобы отойти, я нежно обнимаю Бэмби за талию, прижимая ее плотнее к себе. В этот момент меня пугает мысль, что она меня оттолкнет («Я» и «ИСПУГ» — понятия несовместимые!!!), но ничего не происходит. Ее терпение к моим рукам придает мне храбрости, и я хочу испытать ее терпение к моим губам. Наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в шею. Не встретив сопротивления, продолжаю покрывать поцелуями кожу вдоль воротника ее блузки.

Сладкая дрожь ее тела эхом отзывается во мне. Я начинаю мысленно кричать себе: «Рэд, остановись — еще немного и ты повалишь ее на пол». Подчиняюсь своему мысленному требованию, и прикладываюсь лбом к ее затылку. Теперь надо отвлечь губы, которые так и тянутся к моей любимой:

— Бэмби, девочка моя.

Она делает мягкое движение, и, не высвобождаясь из захвата моих рук, поворачивается ко мне лицом. Вижу у нее на щечках румянец и блеск в ее глазках.

Я должен воспользоваться моментом и сказать это прямо сейчас… ну же, Рэд, открой свой рот и скажи эти три слова:

— Я тебя люблю.

Моя любимая так хорошо и так радостно улыбнулась мне, что моему речевому аппарату уже не нужны никакие увещевания:

— Солнышко мое любимое…

Она прервала меня поцелуем, и мне уже не хотелось ни говорить, ни думать, а хотелось лишь отдаваться сладости этого момента. Мои губы вливаются в мягкий, не страстный, а скорее изучающий поцелуй. Какая же она вкусная (я навсегда запомню этот шоколадный привкус), как же она пахнет… Ее губки следуют за моими — они отдаются моим губам без сопротивления и собственной воли. Я раскрываю их, проталкиваюсь языком через ее зубки и… встречаю отпор. Нехотя прерываю поцелуй, и чувствую, как Бэмби прячет свое лицо у меня на груди. Мое дыхание настолько неровное, что мне требуется какое-то время на то, чтобы привести его в норму.

Я чувствую, что опять в состоянии говорить:

— Бэмби, любимая, посмотри на меня.

Она все-таки высвобождается из моих объятий, прежде чем сделать это. Боже, у нее такой лукавый взгляд.

— О чем ты думаешь?

Чтобы ответить, Бэмби берет со стола дощечку. Я заглядываю ей через плечо, и вижу: «О том, что ты здорово целуешься».

Ее ответ так потешил меня, что я громко рассмеялся… впервые за пятьсот десять лет.

Что-то упало на пол — этот звук прерывает мой смех, но не стирает улыбку с моих губ. На меня с порога комнаты пялится Вилен. Мой смех вывел его из равновесия настолько, что он уронил книгу.