Нелюди

Глава двадцать первая

Вся стрельба прекратилась примерно час тому назад. Некоторые из нападавших вели огонь до тех пор, пока у них не кончились патроны, но все же у многих еще оставались запасные обоймы.

Солнце село, но теплая июньская ночь была ясной и лунной, и этот свет от звезд и луны оказался настолько ярким, что террористов, окруживших усадьбу Карсон, было прекрасно видно, когда они передвигались вокруг дома в тени платанов и плакучих ив.

Чарльз Уолш, Марк и Хитэр Пирсоны и Бен Харрис продолжали вести наблюдение из четырех окон первого этажа, прикрывая все четыре стороны дома. Но никто из них не был как следует вооружен. Марк имел при себе отобранный у Кинтея автоматический пистолет 45 калибра с достаточным количеством патронов, но у него была небольшая прицельная дальность. Чарльз, Хитэр и Бен захватили с собой старое оружие времен гражданской войны, в котором еще применялся черный дымный порох — заряжающийся со ствола ричмондский мушкет, старый морской кольт и еще один револьвер времен Южной Конфедерации. Все эти реликвии раньше висели на стене в кабинете Уолша. Еще у них были ножи и топорики для разделки мяса. Все, обороняющие дом, знали, что ничего не смогут сделать, если террористы начнут вести прицельный огонь с большого расстояния. Их задачей было дать отпор нападающим, если те попытаются поодиночке или группами ворваться в дом или подойти достаточно близко, чтобы забросать его гранатами.

Если же бандитам удастся прорвать оборону, то защитникам усадьбы придется бежать к люку подвала и условленным образом стучать по нему. Кто-нибудь из уже спрятавшихся внизу отодвинет засов и откроет люк. И тогда они спустятся в подвал и присоединятся ко всем остальным. Сейчас там уже находились четыре женщины — Джоан Берман, Софи Харрис, Анита Уолш и Андри Уорнак. Все они были здоровы, хотя и напуганы, обеспокоены и охвачены горем. Кроме них в подвале было и несколько не совсем здоровых людей. Джордж Стоун с приступом лихорадки лежал на старом диване, над ним деловито хлопотала Джейни. Сэнфорд Берман раскинулся в алюминиевом шезлонге с холщовой обивкой и громко храпел. От него сильно разило виски. Генерал Кинтей, все еще связанный и с кляпом во рту, тихо постанывал на матрасе на твердом земляном полу.

Портативный радиоприемник в подвале был настроен на станцию, передающую новости. Все укрывшиеся здесь от нападения террористов, кто только был в состоянии трезво оценивать обстановку, надеялись, что по радио передадут какое-нибудь специальное сообщение о том, что власти знают о приземлении самолета с Зеленой бригадой в их районе и к ним уже спешат на помощь. Но пока ничего подобного не было слышно. Передавались лишь обычные новости о каких-то дальних бедствиях, о политике, спорте, и сообщения о погоде.

Наверху, на посту, занятом доктором Чарльзом Уолшем, у одного из окон гостиной, был другой портативный приемник, настроенный на эту же станцию. Он слушал его через наушник. В руках Чарльз держал свой ричмондский мушкет времен Гражданской войны между Севером и Югом. Вот прошлое и столкнулось с настоящим — современное зло уничтожило то, что он так бережно лелеял и что было ему так бесконечно дорого.

Погрузившись в ностальгию по прошлому, Чарльз научился заряжать старые пистолеты и ружья и стрелять из них. И вот теперь он использовал их для своей защиты. Он частенько стрелял по бумажным мишеням и картонным силуэтам оленей и медведей гризли, потому что был слишком мягким и добросердечным, чтобы ходить на настоящую охоту. Но все-таки ему хотелось испытать чувство солдата или охотника прошлых времен. Подумать только! Когда-то людям приходилось полагаться на это оружие в своей борьбе за выживание. А ему никогда еще не приходило в голову, что однажды он будет вынужден убить из него человеческое существо.

По иронии судьбы, насколько стало известно Чарльзу во время проводимых им исторических изысканий, усадьбе Карсон ни разу не приходилось отбивать нападений индейцев, однако, когда ее строили, были приняты все меры защиты на такой случай. Большинство юго-восточных индейских племен погибли от пуль белых завоевателей и болезней еще за несколько десятилетий до того, как стало процветать поместье Карсон. Теперь же пришлось столкнуться с опасностью гораздо худшей, чем нападение вооруженных луками дикарей, но сражаться при этом приходится с оружием, годным разве что для защиты от стрел и томагавков.

Выглядывая из окна на лужайку перед своим обожаемым домом, Чарльз видел, как его противники, словно привидения, кружатся под деревьями, то выходя из тени, то снова скрываясь в ней. Казалось, они бродят здесь без определенной цели. Видимо, эти люди делают зло ради зла. Но Чарльз не понимал, почему. Что сделало их такими? Как первобытный человек, он испытывал сейчас смертельный страх перед тем, чего не мог объяснить и понять.

Чарльз и сам всегда был человеком рассудка и всю жизнь интересовался тонкостями и нюансами человеческого интеллекта. Он привык абстрактно анализировать эмоциональные и умственные проблемы своих пациентов. Но сейчас ему предстояло действовать, а не просто наблюдать, иначе он не сможет помочь никому спасти свою жизнь.

Тем временем Джим Спенсер уже летел на вертолете в Ричмонд, где располагалось региональное управление ФБР. В Шарлотсвилле такого управления не было. Спенсер договорился о том, что через ричмондское управление он будет держать связь с директором ФБР в Вашингтоне и контролировать содержание и распространение своего заявления для печати и радио. Кроме Спенсера и пилота в вертолете никого не было.

Три других экипажа были отосланы назад в Шарлотсвилл. Один из них вез с собой в больницу Ларри Уорнера. На остальных вертолетах бойцы группы захвата направлялись на аэродром для ночлега. На рассвете Спенсер присоединится к ним. Сейчас же было слишком темно, чтобы прочесывать леса в поисках террористов, но при дневном свете все будет иначе. На них начнется настоящая охота, и все будут уничтожены, как и мечтал Спенсер еще в Нью-Йорке, когда Зеленая бригада только начинала свою дерзкую акцию.

Спенсер решил, что живущие в горах люди, которые могут оказаться в опасности, подождут своего спасения до утра. Для средств массовой информации эта задержка будет объяснена тем, что к моменту обнаружения места крушения Боинга стало уже слишком темно, чтобы начинать операцию. Действительной же причиной было нежелание Спенсера допускать посторонних к ликвидации последствий его провалившегося мероприятия. Он и не думал обращаться к местной полиции или полиции штата с просьбой проверить дома местных жителей. Ведь если бы они начали шарить по округе, то могли бы легко обнаружить такое, что поставило бы в неловкое положение не только его самого, но и ФБР в целом. А если ему удастся довести всю операцию до конца под своим единоличным контролем, он сможет потом представить это дело таким образом, чтобы накал страстей очень быстро прошел.

По прибытии в управление ФБР в Ричмонде Спенсер собирался подготовить сообщение для радио и печати. В нем говорилось бы, что захваченный самолет уже находится на земле, и пилот остался в живых, совершив вынужденную посадку после взрыва террористами гранаты в пассажирском салоне. В результате завязавшейся борьбы некоторые заложники и террористы были убиты, а другие, вероятно, получили повреждения мозга из-за того, что снабжение кислородом пассажирских салонов было нарушено вследствие взрыва гранаты. В этом сообщении ничего не будет говориться об операции ФБР по ликвидации всех последствий аварии, которая начнется лишь завтра утром. Спенсер умолчит и о точном месте падения Боинга, чтобы не вызвать панику у людей, проживающих в этом районе и чтобы местные слуги закона не совали свой нос куда не следует.

Хитэр Пирсон была, конечно, напугана, но все же гордилась и мужем, и собой. Ведь она нашла в себе мужество отстоять первую вахту вместе с ним. Ее пост был на кухне, а Марк находился рядом в столовой. Добросовестно выполняя советы мужа, она стояла возле самого окна, чтобы было удобней вести наблюдение, но одновременно старалась не выходить из тени, чтобы никто не заметил ее снаружи. Хитэр заткнула за пояс большой нож для разделки мяса, а рукой время от времени ощупывала тяжелый большой револьвер времен Гражданской войны, который лежал неподалеку на раковине. Если только они с Марком выберутся отсюда живыми…

Она с самого начала сказала себе, что если хоть кто-нибудь останется цел, то это будет, главным образом, благодаря ее мужу. Он сумел сейчас показать, из какого теста он сделан на самом деле. В такой чрезвычайной обстановке проявились его лучшие качества — мужество, деловитость, сообразительность. Он нашел занятие каждому, даже тем, кто был настолько запуган, что боялся пошевелиться. Хитэр тоже пришлось нелегко. Она не могла и предполагать, что ей придется когда-нибудь делать нечто подобное. Самым ужасным и печальным из всего пока что было перенесение окровавленных тел Бренды и Мередит Мичам наверх, чтобы уложить их в кровати и накрыть простынями. Потому что стоять на вахте здесь, в кухне, зная, что их трупы лежат совсем рядом, было просто невыносимо.

Но у кухни было одно важное преимущество: это был отличный наблюдательный пункт, который, кроме того, находился ближе всех остальных к подвалу. Тут же была и кладовая с продуктами — прямо позади Хитэр. А всего в десяти футах — люк в подвал. Она сообразила, что Марк умышленно поставил ее именно здесь, стараясь тем самым как можно лучше обезопасить ее и быть, по возможности, рядом. Может быть, для того, чтобы понять, как он действительно любит ее и заботится о ней, и потребовалась именно такая кризисная ситуация. И кто знает, может, теперь любовь с новой силой вспыхнет в их сердцах и для них начнется совсем другая, счастливая жизнь? Только бы выбраться отсюда живыми…

Хитэр поняла, почему Марк стал снова самим собой — таким, каким он был раньше, хотя он тоже в какой-то степени был сейчас напуган и подавлен. Сейчас он делал нечто жизненно важное и необходимое всем. От его правильных действий зависело очень многое. Если бы он не взял бразды правления в свои руки, кто бы сделал это вместо него? Кто бы сумел так безошибочно расставить посты и определить каждому задание? На карту было поставлено слишком многое. Может быть, это неведомое раньше чувство собственной неповторимости и необходимости для других зажжет в нем новый огонь надежды? И когда все будет уже позади, вдруг он поверит в себя не только как в настоящего мужчину и стратега, но и как в художника?

Или же, наоборот, как только адреналин перестанет в избытке поступать в его кровь, он вновь превратится в прежнее отчаявшееся и жалкое существо?

Хитэр не знала ответа на этот вопрос, но сердце ее наполнилось надеждой. Неожиданно вдалеке тихо заржала одна из лошадей. Хитер вздрогнула — через разбитые окна звук казался неестественно звонким и резким. Она шагнула вперед и осторожно выглянула наружу, пытаясь понять, что творится возле загона. Пуля и Молния заржали еще громче, явно напуганные присутствием кого-то постороннего. Потом они стали бить копытами по деревянной изгороди, пытаясь разбить ограждение и вырваться на волю. И только тогда Хитэр увидела, что так сильно испугало коней. В ту же секунду она схватила с раковины старинный револьвер и крепко сжала его в руке. К загону медленно ковыляли трое террористов. Один из них нервно захихикал, увидев животных.

— Что там происходит? — раздался из столовой шепот Марка.

— Лошади! — так же тихо ответила Хитэр. — Они напуганы!

— А с тобой все в порядке?

И тут раздалось сразу несколько выстрелов.

Хитэр отпрянула назад и бросилась на пол. Но террористы стреляли не в нее. Ни одна пуля не влетела в дом. Они безжалостно расстреливали великолепных скакунов.

Стрельба продолжалась до тех пор, пока не опустели магазины их автоматов и не послышались противные глухие щелчки — патроны кончились.

— Хитэр! — громким шепотом позвал Марк.

Она осторожно приподняла голову и увидела в загоне трупы лошадей. Террористы стреляли настолько беспорядочно, что часть изгороди разлетелась в щепки.

— Лошади погибли! — сообщила она. — Они застрелили Пулю и Молнию!

— Тише! — Марк не хотел, чтобы их услышали.

Хитэр чуть не забыла, что разговаривать громко было сейчас большой глупостью. Слезы безудержно катились по ее щекам, и она еще крепче сжала свой револьвер, ожидая, что шквал огня обрушится сейчас и на дом. Но ничего подобного не произошло. Только возле загона продолжали раздаваться щелчки уже разряженного оружия.

Собравшись с духом, Хитэр снова прильнула к окну и увидела за ним жуткую картину: трое террористов по-прежнему стояли возле загона и пустыми глазами созерцали разбитую изгородь и окровавленные трупы Пули и Молнии. Они не шевелились, а только продолжали нажимать на курки, будто бы в этом сохранялся какой-то смысл. Постепенно из леса вышло еще с полдюжины таких же зомбиобразных существ, они присоединились к своим товарищам, но не предпринимали никаких действий, а просто стояли у загона и тупо смотрели перед собой. Тогда до Хитэр дошло, что у этих новых пришельцев просто нет оружия — вот почему они не стреляют. Она прищурилась, чтобы получше разглядеть их. Среди новичков оказались две неплохо одетые женщины, у одной из которых на ногах были туфли на высоком каблуке. Еще один солидного вида джентльмен был одет, как директор какой-нибудь крупной фирмы. И тогда Хитэр догадалась, что это — бывшие заложники Зеленой бригады. Оставалось только неясным, почему они больше не боятся террористов и подходят к ним на такое близкое расстояние, не опасаясь расправы, да еще без присмотра разгуливают по двору и вообще бродят, где им только вздумается. Потом новички медленно повернулись в сторону дома и в их глазах Хитэр, едва успевшая спрятаться за занавеской, увидела ту же пустоту и звериную ненависть. Они ничем не отличались от террористов. Правда, у них не было оружия.

В тот самый момент, когда Хитэр, заслышав выстрелы по лошадям, бросилась на пол кухни, один из бывших заложников подошел к заднему крыльцу дома. Он встал между дверью и окном таким образом, что Хитэр никак не могла его видеть. Это был совсем еще молодой человек с ярко-оранжевыми крашеными волосами, торчащими вверх по последней панковской моде. На нем была надета красная блестящая водолазка и такого же цвета облегающие плотные брюки. Запекшаяся кровь залепила ему обе ноздри, и теперь парень тяжело дышал ртом, обнажая при этом сломанные кривые передние зубы.

В отличие от других бывших заложников этот молодчик имел при себе оружие — винтовку того несчастного террориста, который вздумал перерезать тесаком проводку и таким образом устроил себе казнь. Но эту винтовку юноша нес совсем не так, как это принято у военных. Он волочил ее по земле, ухватившись за ремень, будто ненужную, но забавную вещицу, которую только что нашел, гуляя в лесу, и теперь раздумывал: вроде и вещь никчемная, и бросить жалко.

Неожиданно он заметил в окне лицо Хитэр и сразу же понял, что ему непременно надлежит овладеть ею. Ему давно уже грезилось, что он когда-нибудь трахнет именно такую вот симпатичную чистенькую блондинку. И теперь его поврежденный мозг уже не мог переключиться ни на что другое. Он приставил винтовку к перилам крыльца, тихо, но очень быстро расстегнул молнию на брюках и вынул свой член.

Но как же схватить эту женщину? Она, пожалуй, стоит далековато от него.

И тут его взгляд упал на ремень винтовки. Для него это было все равно, что веревка, привязанная к совершенно ненужной палке. Но вдруг откуда-то из глубины подсознания всплыли кадры какого-то документального фильма: такими палками с веревкой собачники отлавливают бездомных дворняг, накидывая им на шею петлю.

Парень пригнулся, кровь в его члене отчаянно стучала, а он все стоял и ждал, когда же наконец эта женщина подойдет достаточно близко чтобы он смог накинуть на ее шею свою удавку.

«Смена караула» должна была произойти через пятнадцать минут, ровно в одиннадцать часов. Софи разрывали противоречивые чувства: с одной стороны ей страстно хотелось, чтобы это время поскорее прошло, и Бен вернулся в подвал живым и невредимым, а с другой — ей было страшно подниматься туда, наверх. Она сидела на нижней ступеньке подвальной лестницы и поминутно бросала взгляды на люк над своей головой. Несколько минут назад она услышала автоматную очередь и приготовилась открыть вход в подвал тем, кто уцелел после этого нападения и теперь нуждался в убежище. Но никто не постучался, и ей не пришлось отодвигать тяжелый засов. И все равно она сидела и дрожала, постоянно думая о Бене. И даже зазвучавший под сводами мягкий и ровный голос Аниты испугал ее, хотя доктор Уолш хорошо знала, как надо успокаивать нервных людей в момент стрессовой ситуации:

— Не волнуйтесь… это случайные выстрелы. Если там наверху начнется что-то серьезное, они сразу же дадут нам знать.

— А вдруг они уже все погибли? — всхлипнула Софи. — Откуда вы знаете, что их не убили той самой очередью, которую мы недавно слышали? Может, они уже лежат там в крови, а террористы тем временем подходят к дому…

— Нет, я в такое не верю, — спокойно ответила Анита. — Все эти выстрелы звучали на заднем дворе, а наши посты расположены по всем четырем сторонам. Так что, стреляя лишь с одного места, невозможно убить сразу четырех часовых.

Такое простое логическое объяснение поставило Софи в тупик. Она всегда хорошо относилась к доктору Аните, но теперь ее уважение к ней возросло сразу в несколько раз. Она чувствовала прямо-таки благоговение перед этой отважной женщиной, которая способна еще разумно рассуждать в такие трудные минуты. Но женское сердце все равно не поддалось никаким логическим доводам, и Софи проволновалась все оставшееся время, пока наконец Бен, здоровый и невредимый, не показался на ступеньках подвала.

С тех пор, как Бен вышел на пенсию, он стал настоящим занудой, день и ночь пристававшим к ней со всевозможными советами и наставлениями. Сорок лет он проработал инженером на фабрике, и за эти долгие годы у него, естественно, сформировался свой стиль и подход к работе. Он привык делать все по расписанию и считал себя «непревзойденным руководителем», хотя теперь у него остался всего один подчиненный — его собственная супруга. И это в конце концов так надоело бедной женщине, что в последние месяцы она всерьез начала подумывать о разводе.

Но теперь Софи просто мечтала о том, чтобы утром проснуться от его придирок по пустякам, от его постоянных надоедливых указаний, как лучше сделать то или это. Ей так было необходимо это обычное занудное утро. Каждый раз на завтрак — неизменный кофе с осточертевшими булочками. А потом садиться с ним и смотреть, как солнце поднимается над горизонтом из небоскребов, с балкона их квартиры в таком же высотном доме. А потом выслушивать целую лекцию о том, как именно нужно стирать его рубашки и при какой температуре их сушить, и как складывать после глажки. Она поняла, что прекрасно может смириться с его старческим занудством, и даже начать по-своему любить его, если только они будут живы.

Анита Уолш осматривала Джорджа Стоуна. Он лежал на боку и все еще находился под воздействием укола. Сразу после того, как в него попала отравленная стрела, его пульс стал сбиваться, начались сильное головокружение, тошнота и рвота. Пока Чарльз перебинтовывал его в кухне, Джордж успел запачкать рвотой весь пол. Но сейчас он уже чувствовал себя значительно лучше, хотя еще сильно потел, а края ранки побагровели и отекли из-за повреждения кровеносных сосудов и действия яда. Это был яд, вызывающий свертывание крови, как, например, у гремучих змей, а не нервно-паралитического типа, как у кобр.

— Доктор Анита, — спросила вдруг Джейни каким-то слабым и далеким голосом. — Мой папа умрет?

— Нет. Думаю, что нет, — Анита ласково прижала девочку к себе. — По-моему, мы как раз вовремя ввели ему противоядие. Наверное, эта стрела не очень глубоко вошла в тело твоего папы; видишь, какие у него крепкие мускулы на спине? И кроме того, она попала в лопатку. Наверное, только несколько капель яда успело попасть внутрь. И, как видишь, противоядие уже успешно действует.

Анита прекрасно понимала, что если бы стрела была заправлена ядом нервно-паралитического действия, то Джордж Стоун был бы уже мертв: Уолши хранили в доме противоядия только от таких змей, которые водились в этих местах. К счастью для Джорджа, яды, вызывающие свертывание крови, всасываются очень медленно. Но самое страшное было в том, что он мог получить и изрядную дозу этого яда, а не две-три капли, как сказала Анита, чтобы не испугать девочку. Кто знает, сколько отравы может влить полоумный фанатик-террорист в свою дьявольскую стрелу? Может быть, у них всего несколько таких стрел, но с большим количеством яда, а может — целая сотня, но со считанными каплями смертоносной жидкости.

— А как срабатывает противоядие? — спросила Джейни, в смущении опуская глаза.

— Это похоже на прививку. Как вакцина, знаешь? — объяснила Анита. — Можно делать лошади уколы ядом, понемногу увеличивая дозу, и в конце концов такая лошадь становится нечувствительной к укусам змей. Вот из крови таких лошадей и делают лекарство, чтобы лечить им людей.

— Я никогда не слышала о таком лекарстве, — простодушно призналась Джейни. — В нашей деревне про него даже не говорят. Мы ведь считаем, что от укуса змеи можно вылечиться только молитвами.

— Ну, тогда садись к папе поближе и помолись за него, — нежно сказала Анита и погладила девочку по голове.

Андри Уорнак сжалась в комок в алюминиевом шезлонге, стоявшем в самом дальнем и темном углу подвала. Она мысленно представляла себе, что могло случиться с Гарви, и от этого ее горе становилось еще сильнее. В глубине души она понимала, что ее мужа больше нет в живых, и виной этому — она сама.

Когда днем, оставшись вдвоем в своей комнате, чтобы переодеться к ужину, супруги обменялись первыми впечатлениями, то сразу же рассорились.

Гарви приревновал ее к Чарльзу, заявив, что она «флиртует с ним прямо в открытую», на что Андри моментально отреагировала, буквально следующими словами: «Не понимаю, какое это имеет к тебе отношение. По-моему, после моей операции ты только и мечтаешь о том, как бы побыстрее от меня избавиться».

Она, конечно, и в самом деле флиртовала с доктором. Но вовсе не из-за того, что хотела завести с ним нечто вроде романа: просто ей было интересно, сумеет ли она заинтересовать его своей персоной. Ей было необходимо почувствовать, что она все еще привлекательна, и если не муж, то хоть кто-то другой может пусть не полюбить, но хотя бы испытать к ней определенную симпатию.

Когда Андри начала выздоравливать после длительной и тяжелой болезни, которая чуть не свела ее в гроб, у нее не осталось почти никаких положительных эмоций — даже поддержки собственного мужа. Но потерять его любовь в такой страшный период жизни было для нее просто невыносимо. И по этой причине уже из одного только чувства самосохранения она в тот момент не могла поверить, что теряет его, вернее — не хотела поверить, и всеми средствами заставляла себя думать, что никаких проблем между ними не существует. Но теперь, спустя многие месяцы, когда она набралась уже и физических, и моральных сил, Андри готова была оказать ему достойное сопротивление и сполна отомстить за свою разрушенную жизнь и загубленную любовь.

Однако постоянные сражения с его гневом, недовольством и постепенным отчуждением быстро вымотали ее саму. И Андри пришла к выводу, что в ближайшее время ее замужество должно завершиться разводом. Такой союз просто не имел права на существование. А ее роковая болезнь лишь ускорила естественный ход событий. Видимо, они так никогда по-настоящему и не любили друг друга, но если бы не эта операция, то, Андри, может быть, и до сих пор бы еще не чувствовала, что для Гарви она безразлична.

Осознав этот прискорбный факт, она стала смотреть на мужчин по-другому, оценивать их сильные стороны и сравнивать с достоинствами мужа, которых у Гарви на поверку оказалось не так-то уж много.

Для Андри такой человек, как Чарльз Уолш, казался просто воплощением идеала, потому что совершенно не походил на ее собственного супруга. Чарльз был образован, благороден и умен. Но когда Гарви обвинил ее в том, что она слишком уж внимательно посматривает на доктора, она лишь демонстративно разозлилась:

— Неужели ты вообразил, что я влюбилась в нашего психиатра? И как только у тебя язык поворачивается нести подобную чушь?!

Она не утешила мужа, не успокоила и не рассеяла его сомнения, как советовали Уолши во время ее визитов в Ричмонде. Наоборот, она лишь сильнее распаляла его, и чтобы завести окончательно, продолжала уже открыто кокетничать с Чарльзом и во время ужина, и потом, в гостиной. Именно из-за этого Гарви в полном одиночестве и отправился на прогулку. В этот раз он не смог защититься от нее — довольной, торжествующей, смешавшей его с грязью на глазах у всех.

Но если бы она вела себя хоть чуть-чуть по-другому, он сейчас был бы снова рядом, целый и невредимый…

Хотя теперь все это казалось таким чужим и далеким… Словно чувство вины, которое постоянно приходит во сне и не исчезает, пока окончательно не проснешься. Было невозможно поверить в то, что еще несколько часов назад они ужинали вместе за одним столом, а потом пили херес и разговаривали с простыми и милыми людьми в красивых костюмах и вечерних платьях, перемежая непринужденную беседу своими колкими замечаниями в адрес друг друга. Теперь все переоделись в джинсы и простые рубашки, были запачканы кровью и грязью.

И всех поглотили страх, горе и неизвестность. А кое-кого — еще чувство вины и раскаяния вдобавок ко всему прочему. А Гарви все равно не было… И может быть, его уже не было в живых. Как ей хотелось сейчас, чтобы он вернулся! Андри бы сделала для него все, что угодно, даже если потом они и не будут жить вместе. Но только бы он не умирал…

Размышляя об этих несчастных, запуганных людях, сидящих рядом с ней в тусклом свете керосиновых ламп, Андри понимала, что не одна она хотела бы повернуть время вспять и вернуться на несколько часов назад. По сравнению с тем почти безвыходным положением, в котором все они сейчас оказались, все семейные проблемы, которые, собственно, и привели их сюда, теперь выглядели банальными и даже смешными.

Андри подняла глаза и увидела, что Анита приготовила на переносной плитке кофе, разлила его в чашки и несла одну из них к ней.

— Выпейте горячего кофе, — предложила она. — Надо взбодриться немного. Через пять минут — наша очередь заступать в караул.

— Благодарю вас, — как-то неестественно вежливо произнесла Андри. При одной только мысли о том, что ей скоро придется подняться туда, наверх, в ее кровь поступило столько адреналина, что никакого кофе уже не требовалось для поддержания ее в бодром состоянии.

— Как вы себя чувствуете? — заботливо спросила Анита.

— Нормально… Попробую пережить и это… — мрачно ответила Андри.

— Не думайте ни о чем плохом. Может быть, Гарви заметил, что дом окружен, и сейчас прячется где-то в лесу. Возможно, он нашел себе неплохое убежище… И не исключено также, что скоро он вернется с подмогой из ближайших селений.

— Именно об этом я и думала, — солгала Андри. Внутренний голос подсказывал ей, что Гарви никогда уже не вернется. Сейчас же ей просто хотелось, чтобы Анита поскорее ушла и оставила ее в покое, наедине со своими невеселыми мыслями. Наедине со страхом и чувством вины.

Как и Гарви тогда, ей сейчас нужно было побыть одной.

Как раз в этот момент застонал Сэнфорд Берман, и Анита пошла его проверить.

— Кончается действие препарата, — шепотом сказала она Джоан, которая сидела возле мужа на стуле. — Он скоро проснется, и, скорее всего, у него начнутся сильные головные боли и невыносимая тошнота, но этим все неприятности и ограничатся.

— Если только он не доберется до очередной бутылки, — прошептала Джоан.

— Это вряд ли возможно, — ответила Анита. — Все бутылки разбиты пулями, кроме той, которую он успел выпить. Весь бар после этого превратился в щепки.

— Как мне ему помочь? — еле слышно спросила Джоан.

— Попробуйте напоить его черным кофе. Чем больше, тем лучше. Если он окончательно придет в себя, то сможет быть нам весьма полезен.

В этот момент Сэнфорд приоткрыл налитые кровью глаза. В тусклом свете керосиновых ламп его опухшее с перепоя лицо приобрело зловещий оранжевый оттенок и напоминало теперь рожу людоеда, или человека, прибывшего на костюмированный бал в самой страшной маске. Джоан встала возле мужа на колени и, заботливо поддерживая его голову, помогла ему встать.

— Сейчас я принесу тебе кофе, — нежным голосом пропела она.

— Что тут происходит? Где я? — хрипло спросил Сэнфорд, но тут же вспомнил все сам и, откинув голову назад, застонал:

— Ах, черт!.. Есть раненые?

— Тише! — зашипела на него Софи Харрис. Она вскочила и указала на маленький приемник, стоявший на старой трехногой табуретке. — Передают новости о Зеленой бригаде. Им стало известно, что самолет не долетел до Кубы.

В подвале воцарилась полная тишина. Все прислушивались к голосу диктора, боясь пропустить хоть одно слово.

Бывший заложник-панк с оранжевыми волосами продолжал стоять возле дома без штанов с торчащим под прямым углом членом. Крепко сжимая в руке самодельную удавку, он прижимался спиной к стене, чтобы его нельзя было заметить изнутри. Временами слегка наклоняясь вперед, он старался оценить ситуацию. Достаточно ли близко желанная блондинка стоит к разбитому окну, чтобы можно было накинуть ей на шею петлю? Пока что она бродила в полутьме где-то примерно посередине комнаты. От ее недоступности желание юноши разгоралось еще сильнее. Яички его нестерпимо ныли, а пульсирующий пенис готов был оторваться от тела, влететь в окно и вонзиться глубоко в эту вожделенную женскую плоть. И пенис, и мозг хотели теперь одного и того же — поскорее удовлетворить примитивный половой инстинкт.

И еще у него имелась петля…

Эта петля задушит ее, как бездомную дворнягу, как грязную течную суку. Пусть только она подойдет к окну чуть поближе!..