Некроскоп

Глава 15

Москва. Вечер пятницы. Квартира Драгошани на Пушкинской улице.

Уже темнело, когда Драгошани наконец-то добрался до своей квартиры и первым делом налил себе выпить. Весь обратный путь поезд тащился невероятно медленно, а отсутствие Бату делало путешествие долгим и утомительным. Да, во-первых, отсутствие Бату, а во-вторых, растущее возбуждение, ощущение того, что он вот-вот окажется в центре какого-то крупного конфликта. Время шло, а у Драгошани оставалось множество дел, сделать которые необходимо Несмотря на ужасную усталость, он не мог позволить себе отдыхать. Неясное предчувствие заставляло его двигаться не останавливаясь по избранному пути.

Выпив еще одну порцию, он почувствовал себя немного лучше, позвонил в особняк в Бронницах и убедился, что Боровиц все еще пребывает в трауре на своей даче в Жуковке. Он попросил позвать к телефону Игоря Влади, но ему ответили, что тот уже ушел домой. Тогда Драгошани позвонил на квартиру Влади и попросил разрешения приехать. Тот сразу же согласился встретиться.

Влади жил в отдельной служебной квартире недалеко от Драгошани, но Борис тем не менее поехал к нему на машине и через десять минут уже сидел в его крошечной гостиной, вертя в руках бокал с водкой.

Покончив со всеми обязательными в таких случаях приветствиями и формальностями, Влади наконец поинтересовался:

— Так в чем дело, Борис? Чем я могу быть вам полезным?

Теряясь в догадках, он с удивлением смотрел на темные очки Драгошани, на его мрачное серое лицо.

Как будто мысленно соглашаясь с чем-то, Драгошани кивнул и произнес:

— Мне кажется, вы ожидали моего прихода.

— Да, я предполагал, что мы можем встретиться, — осторожно ответил Влади.

Драгошани не собирался ходить вокруг да около. Если Влади не будет ясно и четко отвечать на вопросы, он его просто убьет. Вполне вероятно, ему в любом случае придется это сделать.

— Ну что ж, и вот я здесь, — сказал он. — Как все пойдет дальше?

Темноволосый, невысокого роста Влади казался вполне искренним и откровенным — во всяком случае, ему удалось создать такое впечатление.

— Что пойдет дальше? — невинно спросил он, удивленно поднял бровь.

— Послушайте, давайте не будем валять дурака, — ответил Драгошани. — Я почти уверен в том, что вам известна причина моего прихода. Вам за это платят — за умение заранее предвидеть события. Итак, я спрашиваю вас еще раз: как все пойдет дальше?

Влади, нахмурившись, откинулся назад.

— Вы имеете в виду Боровица?

— Для начала — да.

Лицо Влади приняло холодное, непроницаемое выражение.

— Он умрет, — бесстрастно ответил он. — Завтра около полудня. Сердечный приступ. Разве что... — Он замолчал и помрачнел.

— Разве что?..

— Сердечный приступ, — пожав плечами, повторил Влади.

Драгошани кивнул и вздохнул с облегчением.

— Да, — сказал он, — именно так все и произойдет. А что будет со мной... и с вами?

— Я не пытаюсь предсказывать собственное будущее, — ответил Влади. — Это, конечно, огромное искушение, однако слишком уж большое разочарование приходится испытывать, когда знаешь, что тебя ждет, но при этом не в силах что-либо изменить. И к тому же знание будущего пугает. Что касается вас... все несколько странно.

Тон, каким он это сказал, очень не понравился Драгошани. Он поставил стакан и подался вперед.

— Что именно странно? — спросил он. Ответ мог оказаться весьма важным.

Влади подлил еще водки в оба бокала.

— Для начала давайте проясним кое-что. Относительно вас и меня, — сказал он. — Я вам не соперник. У меня нет видов на руководство отделом экстрасенсорики. Никаких. Я знаю, что Боровиц вместе с вашей рассматривал и мою кандидатуру на этот пост. Но меня эта работа не интересует. Думаю, вам следует об этом знать.

— Вы хотите сказать, что отказываетесь от нее ради меня?

— Вы здесь не при чем, — покачал головой Влади. — Я просто не хочу занимать этот пост. И не завидую тому, кто его займет. Юрий Андропов не успокоится, пока не уничтожит нас, даже если ему придется потратить на это остаток жизни. Честно говоря, я вообще предпочел бы держаться от этого в стороне. Вам известно, что я дипломированный и опытный архитектор, Драгошани? Это действительно так. Предвидение будущего? Я бы с большим удовольствием рисовал в воображении проекты будущих прекрасных зданий.

— Зачем вы говорите это? — поинтересовался Драгошани. — Это не имеет никакого отношения к делу.

— Имеет. Это имеет прямое отношение к жизни. А я хочу жить. Видите ли, Драгошани, я уверен, что вы каким-то образом будете участвовать в смерти Боровица. В его “сердечном приступе”. Но если из борьбы с ним вы выйдете победителем — а это так и будет, — какие же шансы у меня? Я не храбрец, Драгошани, но и не глупец. Отдел экстрасенсорики — ваш...

Драгошани еще больше подался вперед. Сквозь темные стекла очков его глаза поблескивали красноватым светом.

— Но вы по долгу службы обязаны докладывать о подобных вещах Боровицу, Игорь, — скрипучим голосом произнес он. — А тем более о вещах столь важных. Вы хотите сказать, что ничего не рассказали ему? Или он уже знает, что я... буду иметь к этому отношение?

Влади поежился и выпрямился. На минуту ему показалось, что Драгошани гипнотизирует его своим почти змеиным взглядом. Или волчьим? Во всяком случае в его взгляде было нечто нечеловеческое.

— Я и сам не знаю, зачем я оправдываюсь перед вами, — наконец сказал он. — Ведь возможно, старый хитрец сам послал вас ко мне!

— А если так, разве вы не узнали бы об этом? — спросил Драгошани. — Разве вы со своим талантом не могли бы это предвидеть?

— Я не могу предвидеть все, — резко ответил Влади. Драгошани кивнул.

— Гм-м-м... В таком случае он меня сюда не посылал. А теперь ответьте мне честно: знает ли он о том, что завтра умрет? А если знает, известно ли ему, что я буду иметь к этому отношение? Ну же, я жду...

Прикусив губу, Влади покачал головой.

— Нет, он ничего не знает, — пробормотал он.

— Почему вы ему не сказали?

— По двум причинам. Во-первых, даже если бы он и знал об этом, он все равно ничего не смог бы изменить. Во-вторых, я ненавижу старого ублюдка! У меня есть невеста, и я хочу жениться на ней. Я жду этого уже десять лет. Но Боровиц не разрешает. Он хочет, чтобы мои чувства всегда были обострены, чтобы мой талант не затухал. Он говорит, активный секс неблагоприятно отразится на моих способностях! Старая сволочь! Он держит под контролем даже мои отношения с собственной невестой!

Громко расхохотавшись, Драгошани откинулся в кресле. Взглянув на его раскрытый рот и торчащие там длинные острые зубы, Влади вновь испытал ощущение, что перед ним не человек, а какой-то странный, неизвестный зверь.

— О, в это я легко могу поверить! — Смех Драгошани неожиданно смолк. — Это так на него похоже. Ну что ж, Игорь, — Драгошани понимающе кивнул. — Думаю, что теперь вы можете смело готовиться к свадьбе и жениться, когда вам будет угодно.

— Но вы захотите, чтобы я по-прежнему работал в отделе? — кисло спросил он.

— Конечно, захочу, — кивнул Драгошани. — Вы слишком ценный кадр, Игорь, чтобы позволить вам стать простым архитектором, вы обладаете поистине большим талантом! А вот что касается отдела... Это только начало. В жизни существует кое-что поинтереснее. Когда все будет позади, я собираюсь подняться выше. А вы можете пойти вместе со мной.

В ответ Влади уставился на него бессмысленным взглядом. Неожиданно Драгошани почувствовал, что тот что-то скрывает.

— Вы хотели рассказать о том, что ждет меня в будущем, — напомнил он. — Теперь, когда мы разобрались с Боровицем, пора поговорить об этом. Вы, кажется, сказали, что-то вам показалось... странным?

— Да, странным, — подтвердил Влади. — Но я, конечно же могу ошибаться. В любом случае вы все узнаете... завтра.

Он нервно дернулся, увидев напряженное и встревоженное лицо Драгошани.

— Что? Что вы такое говорите о завтрашнем дне? — Некромант стал медленно подниматься на ноги. — Вы тратили время, болтая о всяких пустяках, а сами знали, что завтра меня ожидает нечто важное? Когда именно? Где?

— Завтра вечером, в особняке, — ответил Влади. — Что-то значительное, но что именно, мне неизвестно.

Драгошани заходил по комнате, перебирая в уме возможные варианты, высказывая предположения.

— КГБ? Они к тому времени обнаружат тело Боровица? Едва ли так быстро. А если даже и обнаружат, какие у них основания заподозрить отдел в причастности к этому? Или меня? В конце концов это будет всего лишь “сердечный приступ”. Такое со всяким может случиться. Может быть, это будет связано с кем-то из сотрудников отдела? Может, это вы, Игорь, ведете двойную игру? — (Влади отрицательно покачал головой.) — Возможно, саботаж? — продолжая ходить из угла в угол, размышлял Драгошани. — Если так, то-какого рода саботаж? — Он сердито потряс головой. — Нет-нет, не похоже. Черт побери, Игорь, говорите, вы знаете больше, чем мне рассказали! Что? Что конкретно вы увидели?

— Ну как вы не понимаете! — заорал Влади. — Послушайте, я же не сверхчеловек! Я не могу всегда и все видеть определенно!

Драгошани знал, что это правда. Голос Влади ясно выдавал его собственное раздражение — он тоже хотел бы узнать точный ответ.

— Иногда все видится очень неясно — как, например, в случае с Андреем Устиновым. Я знал, что в тот вечер будет какой-то шум, и предупредил Боровица, но я, клянусь жизнью, не мог точно сказать, кто или что станет его причиной. Вот и сейчас то же самое. Завтра должна произойти какая-то крупная неприятность, и вы, Драгошани, окажетесь в центре событий. Причиной станет что-то пришедшее извне, но это будет... большая беда. Вот и все, что я могу сказать с уверенностью.

— Нет, не совсем все, — зловеще произнес Драгошани. — Я не понял, что вы подразумеваете под словом “странный”? Почему вы все время избегаете ответа на мой вопрос? Мне что, угрожает опасность?

— Да, — ответил Влади, — большая опасность. И не только вам, но всем, кто находится в особняке.

— Проклятие! — Драгошани грохнул кулаком по столу. — Вы говорите так, будто мы все завтра умрем!

Влади побледнел и отвернулся. Но Драгошани, обхватив его лицо пальцами, так что рот Влади вытянулся в виде буквы “О”, притянул его к себе и заглянул в испуганные глаза.

— Вы абсолютно уверены, что рассказали мне все? — медленно и четко проговорил он. — Может быть, вы все же попытаетесь объяснить, что означает слово “странно”? Возможно, вы предвидели и мою смерть?

Влади рванулся, высвобождая лицо из руки Драгошани, и вместе с креслом отодвинулся назад. Белые следы на его щеках, оставленные пальцами Драгошани, превратились в красные пятна. Он не сомневался в том, что Драгошани способен убить его. Следует хотя бы попытаться выполнить его требование.

— Хорошо, слушайте, — сказал он. — Я постараюсь объяснить вам все как можно лучше. А дальше... выводы делайте сами.

Когда я смотрю на человека, пытаясь определить, что ждет его в будущем, я вижу, как правило, прямую линию голубого цвета, как будто нарисованную снизу вверх на листе бумаги. Можете назвать ее линией жизни. Длина этой линии и есть продолжительность человеческой жизни. По ответвлениям и петлям на ней я могу определить, что ждет человека впереди и каким образом повлияют на него грядущие события. Линия жизни Боровица обрывается завтра: На конце ее имеется отклонение, свидетельствующее о физическом недомогании, — в данном случае о сердечном приступе. Кроме того, в конце ваша линия жизни пересекается с его, а дальше продолжается уже одна. Вот почему я говорю, что вы будете иметь отношение к его смерти.

— Но как далеко простирается моя линия? — требовательно спросил Драгошани. — Что произойдет завтра вечером, Игорь? Моя линия жизни тоже обрывается завтра?

Влади вздрогнул.

— Ваша линия жизни совершенно не похожа на другие, — наконец ответил он. — Я вообще не представляю, как ее читать. Примерно полгода назад Боровиц приказал мне еженедельно готовить ваши прогнозы на будущее и докладывать ему лично. Я попробовал... но это оказалось совершенно невозможным. Ваша линия жизни имеет такое количество отклонений, что я просто не знаю, каким образом ее расшифровать, даже приблизительно. С такими странными петлями и извилинами мне никогда не приходилось сталкиваться. Больше того, через несколько месяцев выяснилось, что ваша линия разделилась надвое, превратилась в две параллельно идущие линии. Причем вторая была уже не голубой, а красной — такого я никогда прежде не видел. И еще: первоначальная, голубая линия постепенно начала краснеть. Это похоже... на близнецов, Драгошани. Другого объяснения у меня нет. А завтра...

— Что завтра?..

— Завтра вечером одна из линий прервется.

— Одна половина меня умрет, — подумал Драгошани. — Но какая именно?” А вслух спросил:

— Красная или голубая?

— Обрывается красная линия.

Вампир погибнет! Драгошани воспрянул духом. И едва сдержал готовый вырваться из груди радостный смех.

— А что с другой линией?

Влади покачал головой — у него не было определенного ответа на этот вопрос. Наконец он сказал:

— Вот здесь-то и начинается самое непонятное. Я никак не могу это объяснить. Голубая линия теряет красноватый оттенок, изгибается в виде петли и вновь возвращается к тому месту, откуда начиналась красная!

Драгошани снова сел и взялся за стакан. То, что рассказал ему Влади, его никоим образом не удовлетворяло, но все же это было лучше, чем ничего.

— Извините, Игорь, я был груб с вами. Теперь я вижу, вы постарались сделать все возможное, и благодарю вас за это. Но вы сказали, завтрашние события будут иметь весьма серьезные последствия, поэтому у меня есть основания предположить, что вы поинтересовались будущим тех, кто будет в это время находиться в Бронницах. Я хочу знать, каковы именно вероятные последствия завтрашних событий.

Влади прикусил губу.

— Боюсь, мой ответ не понравится вам, — предупредил он.

— Расскажите все, что знаете.

— Последствия будут самыми разрушительными. Какая-то сила — мощная сила — появится в особняке в Бронницах и практически уничтожит его!

Киф! Это может быть только Гарри Киф! Другой угрозы на сегодняшний день не существует... Драгошани вскочил и, схватив на ходу пальто, бросился к двери.

— Я должен уйти, Игорь, — сказал он. — Еще раз благодарю вас. Поверьте, я никогда не забуду того, что вы для меня сегодня сделали. А если вы вдруг сумеете увидеть что-то новое, я буду вам очень благодарен, если...

— Конечно, — облегченно вздохнув, сказал Влади, провожая его до двери, а когда тот уже готов был выйти на улицу, добавил:

— Борис, а что все-таки случилось с Максом Бату?

Этот вопрос был очень опасным, но Влади не мог не задать его.

Драгошани" на миг замер, потом обернулся и ответил:

— С Максом? А, так вам о нем известно? Что ж, это был несчастный случай.

— А... — кивнул Влади. — Конечно...

Оставшись один, Влади допил водку, а потом погрузился в собственные мысли и просидел так до глубокой ночи. Услышав, как где-то в застывшем городе часы пробили полночь, он вздрогнул, встрепенулся и решил все же нарушить им же самим установленные правила. Обратившись мыслями в будущее, он проследил собственную линию жизни до ее конца и обнаружил, что она резко обрывается через три дня!

Почти не задумываясь над тем, что делает, Влади начал быстро собирать кое-какие вещи — готовиться к побегу. Его неотступно преследовала мысль о том, что после смерти Боровица Драгошани возглавит отдел экстрасенсорики — точнее, то, что от него останется. Как бы то ни было, Григорий Боровиц все же был человечным. Но Драгошани... Влади твердо знал, что никогда не сможет служить под его началом. Вполне могло случиться, что Драгошани тоже погибнет завтра вечером, а если нет?.. Линия его жизни была столь запутанной, непонятной. Нет, у Влади есть только один выход — он должен попытаться, хотя бы попытаться! — избежать неизбежного.

А в это время почти за тысячу миль от Москвы в одной из смотровых башен Восточно-Берлинской стены Игоря Влади уже поджидал автомат Калашникова. Влади, конечно, этого не знал, но начиная с этой самой минуты пути “Калашникова” и Игоря неумолимо начали сближаться, чтобы пересечься через три дня ровно в 22 часа 32 минуты.

Драгошани поехал прямо к себе. Оттуда он позвонил в особняк в Бронницах и переговорил с дежурным офицером. Он назвал ему имя Гарри Кифа и передал его описание для немедленного распространения по всем контрольно-пропускным пунктам на границе, а также аэропортам СССР, добавив, что Гарри Киф является западным шпионом и его следует немедленно арестовать, а в случае возникновения затруднений с арестом немедленно уничтожить. КГБ наверняка узнает обо всем, но Драгошани это сейчас совсем не волновало. Если Кифа возьмут “сивым, кегебешники все равно не будут знать, что с ним делать, а уж Драгошани в этом случае найдет способ до него добраться, но если его убьют... что ж, на этом все и закончится.

Что же касается предсказаний Влади... Драгошани в определенной степени доверял им, но ни в коем случае не воспринимал как непреложную истину, как нечто неизбежное. Влади утверждает, что нельзя изменить предначертания судьбы. Драгошани придерживался другого мнения. Кто-то из них, безусловно, прав, а кто именно, покажет завтрашний вечер. В любом случае вполне возможно, что Гарри Киф не имеет никакого отношения к тому, что должно произойти в особняке в Бронницах, а поэтому все должно идти согласно намеченному плану — по крайней мере пока.

Сообщив информацию в особняк, Драгошани налил себе еще выпить — на этот раз покрепче, что отнюдь не входило в его привычки, — и Свалился в постель. Он был настолько измучен, что крепко проспал до позднего утра...

В 11.40 утра он спрятал машину в зарослях кустарника в стороне от шоссе, не доезжая примерно милю до ближайшей дачи, поднял воротник пальто и остальную часть пути до Жуковки прошел пешком. В полдень он свернул с дороги и, утопая в снегу, направился прямо через лесок, узкой полосой тянувшейся вдоль берега реки, по направлению к даче Боровица. На лице его играла мрачная усмешка. Быстро пройдя по мощеной дорожке, он подошел к двери и осторожно постучал по резной дубовой панели. В воздухе пахло дымом. Было очень холодно — у Драгошани даже волоски в носу замерзли. Но свисавшие с крыши дома сосульки указывали на то, что близится потепление. Скоро снег подтает, и следы Драгошани исчезнут, а тогда никому не придет в голову подозревать, что он побывал здесь.

Изнутри послышались медленные шаги, и дверь со скрипом приоткрылась. Бледный, взлохмаченный, с покрасневшими глазами Григорий Боровиц выглянул наружу, щурясь и моргая от дневного света.

— Драгошани? — сурово сдвинув брови, произнес он. — Я же сказал, чтобы меня не беспокоили. Я...

— Товарищ генерал, — перебил Драгошани, — если бы не срочная необходимость...

Боровиц шире открыл дверь и отступил в сторону.

— Ну, входи, входи, — проворчал он, но в голосе его уже не слышалось прежней живости. После недельного пребывания здесь он потерял былую молодцеватость, искреннее, неподдельное горе сломило и состарило его. Все эти наблюдения вполне устраивали Драгошани.

Войдя в дом, он проследовал за хозяином через небольшой коридор, отодвинул портьеру и оказался в маленькой, отделанной сосновыми панелями комнатке, в которой, завернутая в саван, тихо лежала Наташа Боровиц. Черты ее крестьянского лица, миловидного при жизни, после смерти казались непривлекательными и даже грубоватыми. Она была похожа на огромную плохо обработанную восковую свечу с морщинистой поверхностью и торчавшим вместо фитиля пучком редких, жестких волос. Погладив ее по лицу, Боровиц опустил голову и отвернулся, не сумев, однако, скрыть блеснувшие в глазах слезы.

Он провел Драгошани в знакомую тому комнату, служившую одновременно гостиной и столовой, и указал на стоявшее возле окна кресло. Все окна дачи были плотно закрыты шторами, но здесь занавески были раздвинуты, пропуская тусклый зимний свет. Молча покачал головой, Драгошани отказался от предложения сесть, а Боровиц тяжело опустился на мягкую кушетку.

— Я лучше постою, — сказал Борис, — я не надолго.

— С кратким визитом? — без всякого интереса проворчал Боровиц. — Мог бы и подождать, Драгошани. Завтра мою Наташу увезут от меня, и тогда я вернусь в Москву и в особняк в Бронницах. Так что же все-таки заставило тебя срочно приехать? Ты говорил, путешествие в Англию было весьма успешным.

— Да, действительно, — ответил Драгошани, — но с тех пор кое-что успело произойти.

— В чем дело?

— Товарищ генерал, — начал Борис, — Григорий, я прошу вас не задавать никаких вопросов, а просто кое-что сказать мне. Помните ли вы тот разговор, который состоялся у нас с вами относительно будущего отдела экстрасенсорики? Вы сказали, что однажды примете решение о том, кто займет ваш пост, после того как вы... уйдете в отставку. Вы также добавили, что выбор будет сделан между моей кандидатурой и кандидатурой Игоря Влади.

Не веря своим ушам, Боровиц сурово уставился на Драгошани.

— Так вот зачем ты приехал?! — прорычал он. — Ничего себе срочная необходимость! Ты что, решил, что мне пора уходить? Или что я сам готов уйти? Теперь, когда Наташи нет, думаешь, я отойду от дел?

Боровиц выпрямился, и в глазах его появился знакомый Борису огонь. Только сейчас некромант не испытывал страха перед этим человеком.

— Я просил вас не задавать вопросов, — напомнил он, и в голосе послышались недобрые нотки. — Мне нужны ответы от вас, Григорий. А теперь скажите: кого вы избрали своим преемником? И вообще, приняли ли вы какое-либо окончательное решение? А если приняли, то оформили ли его в письменной форме?

Боровиц был потрясен и одновременно пришел в ярость.

— Ты осмеливаешься?.. — заревел он, выкатив глаза. — Ты осмеливаешься?.. Ты забываешься, Драгошани! Ты забыл, кто перед тобой стоит и где ты находишься! Кроме того, ты забыл — или предпочитаешь не помнить об этом, — что я только что потерял жену! Ну и черт с тобой, Драгошани! Я отвечу на твой вопрос; нет, я пока не отдал никакого письменного распоряжения! Мне это ни к чему, потому что я еще долго собираюсь стоять во главе отдела.

Уверяю тебя! Более того, если бы мне пришлось выбирать сейчас преемника, то ты никогда не стал бы им, можешь выбросить из головы саму мысль об этом! — Дрожа от ярости, Боровиц вскочил с кушетки. — А теперь убирайся прочь с моих глаз! Выметайся, не то я...

Драгошани снял темные очки в массивной оправе. Взглянув на Драгошани, Боровиц замер на месте, поразившись произошедшей перемене. Перед ним был не Драгошани — нет, это был кто-то совсем другой. И эти глаза! Невероятно красные глаза!

— Я увольняю вас, Григорий! — зловещим голосом произнес Драгошани. — Но вы уйдете не с пустыми руками. После стольких лет верной и преданной службы.

Он вдруг съежился, плечи его будто сами по себе поползли вверх.

— Увольняешь меня? — Боровиц хотел было попятиться назад, но прямо за спиной стояла кушетка. — Ты... увольняешь... меня?..

Драгошани кивнул и улыбнулся, обнажая крупные острые зубы:

— У нас есть маленький прощальный подарок, Григорий!

— У вас? — прохрипел Боровиц.

— У меня и у Макса Бату, — ответил Драгошани. И в то же мгновение перед глазами Боровица разверзся ад!

Потом кто-то изо всей силы толкнул его в грудь; широко раскинув руки, он отлетел назад, ударился о стену и вновь качнулся, падая вперед. Полочки и небольшие картины рухнули со стены вниз. Боровиц упал, почти растянувшись на кушетке. Схватившись за грудь и глотая ртом воздух, он попытался подняться на ослабевшие вдруг ноги. Сердце его разрывалось. Он понял, что сделал с ним Драгошани, хотя у него в уме не укладывалось, как ему это удалось.

Наконец он смог выпрямиться. Протягивая к некроманту короткие, трясущиеся руки, он прошептал:

— Драгошани! Драго...

Но тот снова пустил в него мысленную стрелу... и еще раз...

Первая, как муху, пришлепнула Боровица, пригвоздив его к кушетке, но он сумел приподняться и, прежде чем его настигла следующая, успел закончить последнее слово, произнесенное им в жизни:

— ...шани!

Все, конец. Бывший шеф отдела экстрасенсорики больше не подавал никаких признаков жизни. Его поза и весь его вид свидетельствовали о том, что он скончался от “сердечного приступа”.

— Великолепно! — Драгошани был очень доволен.

Он огляделся. Дверца углового шкафа была приоткрыта, за ней на полке среди бумаг, конвертов и других канцелярских принадлежностей стояла старенькая пишущая машинка. Он достал ее, поставил на стол, вложил лист чистой бумаги и сосредоточенно начал печатать:

"Я чувствую себя неважно. Видимо, это сердце. Смерть Наташи тяжелейшим образом отразилась на моем здоровье. Думаю, мне конец. Поскольку до сих пор я не назвал имени того, кто должен продолжать после меня работу, я делаю это сейчас. Единственный человек, которому я могу доверить выполнение своих обязанностей после смерти, — Борис Драгошани. Он полностью предан СССР и в особенности руководителю нашей Партии.

Кроме того, поскольку я чувствую, что конец мой близок, я хочу, чтобы тело мое после смерти было передано на попечение Борису Драгошани. Ему известны моя воля и пожелания на этот счет..."

Усмехнувшись, Драгошани вытянул вверх лист, перечитал напечатанный текст и ручкой нацарапал внизу “Г.Б.”, стараясь как можно точнее подделать почерк Боровица. Потом достал носовой платок и тщательно протер клавиатуру, после чего перенес машинку к кушетке. Присев рядом с покойником, он взял его руки и оставил на клавиатуре отпечатки пальцев. Все это время за ним следили широко раскрытые безжизненные глаза Боровица.

— Ну вот и все, Григорий, — сказал Драгошани, перенося машинку обратно на стол. — Сейчас я ухожу, но я с тобой не прощаюсь. После того как тебя обнаружат, мы с тобой снова встретимся, только на этот раз в особняке в Бронницах. И чего тогда будут стоить твои великие тайны, Григорий Боровиц?

Было половина первого ночи, когда Драгошани вышел из молчаливо стоявшего среди деревьев дома и направился обратно к своей машине.

Как всегда по субботам, в особняке в Бронницах людей было меньше, чем обычно. Однако, как только наблюдатели на внешней стене заметили Драгошани, они тут же сообщили по цепочке о его прибытии. Дежурный офицер ожидал его возле центрального корпуса. Он был одет в униформу, сотрудников отдела — серый комбинезон с желтой диагональной полосой на левой стороне груди. Задыхаясь, он подбежал к Драгошани, чтобы приветствовать его, пока тот ставил машину на отведенное место.

— Хорошие новости, товарищ Драгошани! — доложил он, провожая Бориса и открывая перед ним двери. — У нас есть сведения об английском агенте Гарри Кифе.

Драгошани словно клещами вцепился ему в плечо. Осторожно высвободившись, офицер с удивлением и недоумением уставился на Драгошани. “Что-то не так?"

— Все в порядке, если Киф в наших руках, — прорычал Драгошани. — Если нет, значит, все очень плохо. Но вы не тот, с кем я разговаривал вчера вечером?

— Так точно, товарищ Драгошани! Он сменился с дежурства. Но я прочел его записку. И сегодня утром я, конечно же, был на месте, когда поступили сведения о Кифе.

Драгошани пристально посмотрел на офицера. До сих пор он не успел разглядеть его как следует. Худой, плечи покатые — заурядный, ничем не примечательный человек, но в то же время буквально раздувающийся от сознания собственной значительности. Не из числа экстрасенсов — обыкновенный старший офицер охраны. Хороший служащий, ответственно относящийся к своим обязанностям, но, по мнению Драгошани, чересчур важничающий и самодовольный, — он таких не любил.

— Идите за мной, — холодно произнес он. — По пути расскажете о Кифе.

В сопровождении офицера Драгошани быстро проскочил по коридорам и начал подниматься по лестнице, ведущей к помещениям персональных апартаментов Боровица. Едва поспевая за ним, офицер, задыхаясь, взмолился:

— Прошу вас, не так быстро, а то я не в состоянии что-либо вам рассказать!

Но Драгошани не сбавил темп.

— Что там с Кифом? — бросил он через плечо. — Где он? У кого он? Его везут сюда?

— Он ни у кого, товарищ Драгошани, — пропыхтел офицер. — Мы всего лишь знаем, где он. Он в, Восточной Германии, в Лейпциге. Он проехал в качестве туриста через контрольно-пропускной пункт Чарли в Берлине. И, кстати, совершенно не пытался скрыть свое настоящее имя. Это очень странно. В Лейпциге он находится уже четыре или пять дней. И почти все время проводит на кладбище. Очевидно, ждет связного.

— Вот как? — Драгошани на минуту остановился и насмешливо посмотрел на сопровождающего. — Очевидно, говорите? Позвольте вам заметить, товарищ, что там, где дело касается этого человека, ничего очевидного быть не может! А теперь быстро пойдемте в мой кабинет — я дам вам кое-какие указания.

Через минуту они вошли в приемную перед кабинетом Боровица.

— В ваш кабинет? — удивленно переспросил офицер. Сидевший за столом секретарь Боровица — молодой человек в очках с толстыми стеклами, с тонкими бровями и рано поредевшими волосами — поднял недоуменный взгляд. Драгошани махнул большим пальцем в сторону оставшейся открытой двери.

— Выйдите! Подождите за дверью. Я вызову вас.

— В чем дело? — вскочил пораженный секретарь. — Товарищ Драгошани, я протестую, я...

Перегнувшись через стол, Драгошани схватил его за левую щеку и выволок прямо по столу на середину комнаты — карандаши и ручки разлетелись во все стороны. Не обращая внимания на пронзительные вопли удивления и боли, он подтащил секретаря к открытой двери и, выпустив из рук, поддал коленом в зад.

— Жалуйтесь Григорию Боровицу, когда увидите его в следующий раз, — рявкнул он. — А до тех пор будете подчиняться мне, или я вас пристрелю!

После этого он проследовал в бывший кабинет Боровица, за ним едва поспевал трясущийся от страха офицер охраны. Усевшись в кресло за столом Боровица, Драгошани вновь взглянул на него.

— Ну так, кто следит за Гарри Кифом? Охваченный страхом офицер заикаясь стал докладывать:

— Я... я... мы... Восточногерманская пограничная служба безопасности, — наконец выговорил он.

— Хорошо, — кивнул головой Драгошани. — Говорят, они знают свое дело. Так вот, от имени Григория Боровица я приказываю немедленно арестовать Кифа. Если возможно, взять его живым. То же самое я приказывал сделать вчера вечером, а я не люблю повторять дважды свои приказы!

— Но нет никаких оснований для ареста, — попытался объяснить офицер. — За ним ничего не числится, и, следовательно, он не совершил ничего предосудительного.

— Основание есть... убийство. Он убил нашего глубоко законспирированного агента в Англии. Так или иначе его необходимо взять. Если возникнут сложности, немедленно пристрелить. И это тоже я приказывал сделать еще вчера вечером.

Офицер охраны принял обвинения на свой счет и попытался оправдаться:

— Но это же немцы, товарищ! Некоторым из них хочется думать, что они сами руководят своей страной. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Нет, — ответил Драгошани, — не понимаю. Пройдите в соседнюю комнату — там есть телефон — и свяжитесь со штаб-квартирой пограничной службы безопасности в Берлине. Я сам с ними поговорю.

Офицер продолжал стоять, раскрыв рот, в изумлении глядя на него.

— Живо! — рявкнул Драгошани. И вслед мгновенно выскочившему из кабинета офицеру крикнул:

— И пришлите ко мне того болвана, который стоит за дверью!

Когда секретарь Боровица вошел, Драгошани обратился к нему:

— Садитесь. И слушайте. До возвращения товарища генерала его обязанности буду исполнять я. Что вы знаете о работе, ведущейся в особняке?

— Практически все, товарищ Драгошани. — Секретарь все еще был бледен от испуга и держался за щеку. — Товарищ генерал многое оставил на мое попечение.

— Наши людские ресурсы — Что именно вас интересует, товарищ Драго...

— Кончайте с этим! — рявкнул Драгошани. — Никакого “товарища” мы только теряем время! Зовите меня просто Драгошани.

— Есть, Драгошани!

— Людские ресурсы? — повторил Драгошани. — Сколько у нас людей?

— Здесь? В особняке? Сейчас? Основной штат экстрасенсов и около дюжины охранников службы безопасности.

— Система вызова и оповещения есть?

— Да, конечно, Драгошани.

— Хорошо. Мне необходимо, чтобы здесь было не менее тридцати человек. Не позднее 17.00. Я хочу, чтобы это были наши лучшие телепаты и провидцы, включая Игоря Влади. Это возможно? Сумеем мы с этим справиться к 17.00?

Секретарь согласно кивнул.

— У нас более трех часов? В таком случае несомненно справимся.

— Тогда займитесь этим.

Оставшись один, Драгошани откинулся в кресле и положил ноги на стол. Он обдумывал свои действия. Если немцы возьмут Кифа, а тем более если они его убьют (в этом случае непременно устроить все таким образом, чтобы тело Кифа попало лично ему в руки), это позволит исключить возможность причастности Кифа к тем событиям, которые должны произойти здесь сегодня вечером. В любом случае трудно себе представить, чтобы Киф сумел за оставшиеся несколько часов добраться сюда из Лейпцига. Тогда следует рассмотреть другие возможности — но какие? Саботаж? Быть может, “холодная” война экстрасенсов превращается в нечто иное? Или убийство сэра Кинана Гормли стало искрой, поджегшей давно зарытый фитиль? Но чем можно нанести серьезный вред особняку? Он был неприступен, как средневековая крепость. Да будь их хоть пятьдесят Кифов; они все равно не смогут преодолеть внешнюю стену! Злясь на самого себя за то, что никак не может справиться с растущим внутренним напряжением, Драгошани заставил себя выбросить Кифа из головы. Нет, угроза исходит от кого-то другого. Он снова стал размышлять о защитных сооружениях особняка.

Драгошани прежде никогда не понимал, зачем укреплять особняк, но теперь он радовался, что тот защищен вполне надежно. Конечно, старик Боровиц, прежде чем возглавить отдел, много лет прослужил в армии — он был блестящим стратегом, и, безусловно, у него имелись свои причины настаивать на подобной степени обеспечения безопасности. И все же здесь, в двух шагах от Москвы... Чего он опасался? Мятежа? Вмешательства со стороны КГБ? Или это один из его предрассудков, оставшихся со времен политического и военного противостояния в мире? Безусловно, особняк был далеко не единственным хорошо укрепленным объектом в СССР. Космические центры, ядерные научно-исследовательские станции, лаборатории по разработке химического и биологического оружия в Березове — все это были сугубо секретные и строжайше охраняемые точки, находившиеся под неослабным вниманием спецслужб.

Драгошани сердито нахмурился. Как бы ему хотелось сейчас, чтобы в его руках оказался труп Боровица — там, внизу, в операционной, валяющийся на металлическом столе со свисающими из распоротого живота кишками, со всеми секретами, лежащими перед Борисом как на ладони. Ну что ж, это неизбежно произойдет, как только будет обнаружено тело старого маразматика.

— Товарищ Драгошани, — голос дежурного офицера прервал размышления Драгошани. — Я связался со штаб-квартирой пограничной службы безопасности в Берлине! Соединяю вас!

— Хорошо, — ответил он. — А пока я буду разговаривать, вам следует выполнить еще одно поручение. Я хочу, чтобы вы тщательно осмотрели особняк. Особенно подвалы. Мне кажется, там есть помещения, в которые никогда никто не входил. Я хочу, чтобы вы перевернули все вверх дном. Ищите бомбы, зажигательные устройства — словом, все, что может вызывать подозрения. Задействуйте как можно больше людей, в первую очередь экстрасенсов. Вы все поняли?

— Да, конечно, товарищ.

— Очень хорошо. А теперь соедините меня с этими чертовыми немцами.

Было пятнадцать минут четвертого утра. На Лейпцигском кладбище все застыло от поистине арктического холода.

Гарри Киф в отчаянии замер у подножия надгробного памятника Августа Фердинанда Мёбиуса. Шея и уши его были спрятаны в поднятом воротнике пальто, а в руках он держал давно опустевшую фляжку из-под кофе. Он тщетно пытался применить своей талант экстрасенса, свой “метафизический” дар к тесно связанным между собой свойствам видоизмененных пространства и времени и четырехмерной топологии. Интуитивно он чувствовал, что может подобно Мёбиусу, путешествовать во времени, но механика этого явления была так же недоступна для его, как любая неприступная горная вершина. Его инстинктивные или, быть может, интуитивные познания в математике и неевклидовой геометрии оказались недостаточными. Он чувствовал себя человеком, которому дали уравнение “Е=mс^2" и предложили решить его, произведя атомный взрыв, но при этом лишь мысленно! Каким образом можно превратить бестелесные числа теоретической математики в физические явления и тела. Недостаточно знать, что дом состоит из десяти тысяч кирпичей, — для того чтобы его построить, необходимо иметь эти кирпичи! Мёбиус был бестелесен и поэтому легко мог перемещаться в пространстве на самые далекие расстояния, но он, Гарри Киф, был человеком из плоти и крови и обладал тремя измерениями. Даже если представить, что он вдруг найдет способ телепортирования из одной гипотетической точки в другую, из некого А в некое В, физически не преодолевая расстояние между ними, что тогда? Куда ему телепортироваться и как узнать, где именно он находится в тот или иной момент? Это было бы равносильно тому, чтобы в доказательство существования земного притяжения броситься вниз со скалы!

Много дней он размышлял над этой проблемой, забыв обо всем остальном. Он ел, пил, спал — словом, делал лишь то, что было необходимо для поддержания жизни, но не более. И все же проблема по-прежнему оставалась нерешенной, пространство и время отказывались принимать нужные формы, уравнения представляли собой неразрешимые и непостижимые констатации, заполняющие замусоленные страницы его памяти и мышления. Сама по себе идея физического проникновения в рамки метафизического была великолепной, но как воплотить ее в жизнь?

— Вам необходим толчок, Гарри, — устало проговорил Мёбиус, наверное, в пятидесятый, если не более, раз возникая в мыслях Кифа. — Я думаю, это для вас единственный выход. В конце концов необходимость — мать изобретений. Вы знаете, что именно вам нужно, — и вы обладаете интуитивной способностью и навыками для достижения своей цели, — но у вас пока нет серьезных оснований и причин для воплощения вашего намерения. Единственное, что вам сейчас требуется, это сильный стимул, который побудит вас сделать последний и самый главный шаг.

В душе Гарри был полностью с ним согласен.

— Возможно, вы и правы, — сказал он, — я уверен, что непременно сумею сделать это. Просто все дело в том, что я еще... не попытался, наверное? Это все равно что бросить курить. Вы обязательно откажетесь от сигарет, но только тогда, когда будет слишком поздно, когда вы будете умирать от рака. Но я не хочу ждать так долго! Я обладаю достаточными теоретическими знаниями, математическим складом ума, соответствующими личными качествами, интуицией, но до сих пор у меня не было острой необходимости, толчка, если хотите, побуждающего стимула. Позвольте, я попробую объяснить вам, как это выглядит.

Я как будто сижу в ярко освещенной комнате, в которой есть окно и дверь. Я смотрю в окно и вижу, что за ним темнота. Она будет там всегда. Это не ночная тьма, но нечто более темное, что будет длиться вечно. Это космическая чернота, лежащая между мирами. Я знаю, где-то по-соседству есть другие комнаты, подобные этой. Но понятия не имею, в каком направлении следует двигаться. Если я выйду за дверь, я стану частью этой черноты, она окружит меня со всех сторон. И никогда больше я не смогу вернуться сюда или войти куда-либо еще. Дело даже не в том, что я не могу выйти, а в том, что я не хочу даже думать, что меня ждет снаружи. Факт сознания того, что это существует, равносилен возможности оказаться там. Я знаю, выход туда расширит мои возможности, но как именно и насколько — неизвестно. Я похож на цыпленка внутри скорлупы, я не испытываю желания разбивать ее, пока мне не придется это сделать.

— С кем это вы разговариваете, мистер Гарри Киф, — раздался вдруг голос, отнюдь не похожий на голос Мёбиуса, холодный, бесстрастный, но одновременно любопытный.

— Что? — Гарри недоуменно поднял глаза. Перед ним стояли двое, и он сразу догадался, кто они и откуда. Он узнал бы их, даже если бы не имел никакого представления ни о шпионаже, ни о взаимоотношениях Востока и Запада. От них веяло еще большим холодом, чем тот, который приносил несильный, но пронизывающий ветерок, круживший опавшие листья и обрывки бумаги по дорожкам между могильными камнями.

Один был очень высокий, а другой — коротышка, но одинаковые темно-серые пальто, надвинутые на лоб шляпы и очки в тонкой оправе создавали впечатление, что они близнецы. Они были близнецами с точки зрения внутренней сути, характеров и мелких амбиций. Нет, ошибиться было нельзя — это были люди в штатском, полицейские, возможно, из тайной полиции.

— Что? — резко вскочив на ноги, повторил Гарри. — Кажется, я опять разговаривал сам с собой? Мне очень жаль, но я часто сам с собой разговариваю. Это уже превратилось в привычку.

— Разговариваете сами с собой? — повторил за ним высокий и покачал головой. — Нет, не думаю. — У него был сильный акцент, а на губах играла мрачная улыбка. — Думаю, вы разговаривали с кем-то другим, возможно, с другим шпионом, Гарри Киф.

Гарри отступил два шага назад.

— Я действительно не знаю, о чем... — начал он.

— Где ваша рация, мистер Киф? — перебил коротышка, ткнув носком ботинка землю на могиле, возле которой сидел Гарри. — Она зарыта здесь? Говорите, вы целыми днями сидите здесь и разговариваете сами с собой. Вы что, за дураков нас принимаете?

— Послушайте, — продолжая пятиться, хрипло проговорил Гарри. — Вы, должно быть, приняли меня за кого-то другого. Шпион? Это же смешно. Я обыкновенный турист.

— Вот как? — сказал высокий. — Турист? В середине зимы? Турист, который приезжает лишь затем, чтобы изо дня в день сидеть возле одной и той же могилы и разговаривать с самим собой? Могли бы придумать что-нибудь поумнее, Гарри Киф. У нас есть версия поинтереснее. По нашим весьма надежным сведениям, вы являетесь английским агентом, к тому же еще и убийцей. Поэтому просим вас следовать за нами.

— Не ходи с ними, Гарри! — раздался вдруг в голове Гарри невесть откуда взявшийся голос Кинана Гормли. — Беги, мальчик, беги!

— Что это? — выдохнул Гарри. — Кинан? Но каким образом?...

— О, Гарри! Мой Гарри! — прозвучал крик матери. — Ради Бога, будь осторожен!

— Что это? — снова произнес Гарри, продолжая пятиться и тряся головой.

Коротышка вытащил наручники.

— Должен вас предупредить, Гарри Киф, сопротивляться не советую. Мы официальные представители контрразведки пограничной службы безопасности и...

— Ударь его, Гарри! — раздался в ушах Кифа крик Грэхема Лейна. — Ты сумеешь справиться с обоими! Ты же знаешь, как! Нападай на них, прежде чем нападут на тебя! Но будь осторожен, они вооружены!

Увидев, что коротышка с наручниками в руках успел сделать три шага в его сторону, Гарри принял оборонительную позу. Второй тоже начал приближаться.

— Что такое? Вы угрожаете нам насилием? Имейте в виду, мистер Киф, у нас приказ взять вас живым или мертвым! — заорал он.

Коротышка собрался было надеть на Гарри наручники, но Киф, развернувшись вполоборота, размахнулся и ударил его ногой. Удар пришелся прямо в грудь, хрустнули ребра, и коротышка отлетел назад, врезавшись в напарника. Вопя от боли, он рухнул на землю.

— Ты не сможешь победить их таким способом, Гарри, — настойчиво твердил ему Гормли.

— Он прав, — вторил голос Джеймса Гордона Ханнанта. — Это твой последний шанс, Гарри, ты обязан им воспользоваться. Даже если тебе удастся справиться с этими двумя, придут другие. Это не тот способ. Ты должен употребить свой талант, Гарри, он гораздо обширнее, чем ты думаешь. Я не обучал тебя математике — я всего лишь показал тебе, каким образом ты можешь воспользоваться тем, что уже заложено в тебе. Но твои возможности до конца еще не раскрыты. Послушай, у тебя есть формула, о которой я и мечтать не мог! Помнишь, однажды ты сказал это моему сыну?

И Гарри вспомнил.

Перед его мысленным взором возникли вдруг какие-то непонятные уравнения. И там, где их не должно было быть, раскрылись двери. Его метафизическое мышление наложилось на физический мир, как бы в стремлении подчинить его своей воле. Он слышал, как кричит от ярости и боли поверженный агент в штатском, видел, как высокий полез в карман пальто и вытащил уродливое короткоствольное оружие... Но поверх реальной картины, нарисовавшейся перед его глазами, возникли широко открытые, манящие к себе двери в пространственно-временное измерение Мёбиуса.

— Вот оно, Гарри! — услышал он крик Мёбиуса. — Тебе подойдет любая из них!

— Но я не знаю, куда они ведут! — громко прокричал в ответ Гарри.

— Удачи тебе, Гарри! — раздался одновременный крик Гормли, Ханнанта и Лейна.

Пистолет в руках высокого агента изрыгнул огонь и свинец. Горячее дыхание обожгло шею успевшему увернуться Гарри. Он крутанулся, подпрыгнул и с полулета ударил высокого ногой, с удовлетворением заметив, что удар пришелся в лицо и плечо. Высокий упал, выронив пистолет, гулко ударившийся о мерзлую землю. Корчась от боли и выплевывая вместе с кровью зубы, агент потянулся к пистолету, схватил его двумя руками и с трудом приподнялся. Уголком глаза Гарри видел дверь на ленте Мёбиуса. Она была так близко, что при желании до нее можно было дотронуться рукой. Бормоча под нос что-то непонятное, высокий нацелил на Гарри пистолет. Выбив оружие из рук агента, Гарри схватил немца за рукав, повалил и швырнул с размаху...

...В открытую дверь.

Немецкого агента больше... не стало!

Словно из ниоткуда эхом донесся его ужасный, долгий, тягучий, постепенно замирающий вопль. Это был крик проклятой навеки души, навсегда исчезающей в непроглядной тьме.

Услышав крик, Гарри вздрогнул, но его замешательство длилось недолго. Не успел вопль стихнуть, как Гарри услышал громкие звуки отдаваемых приказов и топот бегущих ног. Петляя между могилами, окружая со всех сторон, к нему бежали люди. И он понял, что должен немедленно воспользоваться дверями — иначе будет поздно. Лежавший на земле агент сжимал в трясущихся руках пистолет. Глаза его неестественно округлились под впечатлением того, что ему пришлось увидеть. Он понимал, что стал свидетелем чего-то... непонятного, и не был уверен, что осмелится нажать на курок и выстрелить в этого человека.

Гарри, не дав ему опомниться, вышиб пистолет из его руки. Потом, помедлив еще одну секунду, он позволил фантастическим формулам появиться на воображаемом дисплее своего мозга. Бегущие люди были совсем близко. Мимо просвистела пуля и, ударившись о мрамор, отколола куски камня.

На могильной плите Мёбиуса появилась словно ниоткуда дверь, раскрытая в никуда.

— Эта вполне подойдет, — подумал Гарри и сделал длинный прыжок.

Скорчившийся на холодной земле восточногерманский агент видел, как Гарри Киф вошел в камень... и исчез в нем!

Те, кто пытался окружить Гарри, неожиданно столкнулись друг с другом и остановились как вкопанные. Руки, державшие оружие, оставались вытянутыми, готовые выстрелить в любой момент. Холодным напряженным взглядом оглядываясь вокруг, они пытались отыскать Гарри. Покалеченный агент указывал им трясущимся пальцем на надгробие Мёбиуса. Потрясенный до глубины души, он не мог выговорить ни слова.

А пронизывающий холодный ветер все дул и дул...

В половине пятого вечера Драгошани был в курсе событий. Подтвердились его наихудшие опасения: Киф жив; больше того, он сумел каким-то образом испариться и избежать ареста. Как ему удалось сбежать — неизвестно, во всяком случае свидетельства были столь противоречивы и запутаны, что доверять им было нельзя. Один из агентов пропал, судя по всему, погиб, а другой серьезно покалечен, и теперь немцы подняли шум, требуя объяснить, с кем же в действительности им пришлось иметь дело. Ладно, пусть требуют чего угодно — Драгошани и сам хотел бы знать, с кем он все-таки имеет дело!

Так или иначе, но теперь заботы свалились на его плечи, а время поджимало. Не оставалось никаких сомнений, что Киф появится здесь. Появится сегодня вечером? Каким образом? Кто может ответить на этот вопрос? Когда конкретно? Это тоже казалось неразрешимой загадкой. Лишь в одном Драгошани был совершенно уверен, он придет! Один человек против целой армии. Это непосильная задача, такое невозможно представить, но Драгошани знал, что многое из того, что кажется невозможным обычным людям, на самом деле происходит...

Тем временем система срочного оповещения и сбора в особняке сработала великолепно. Прибыли те, кого потребовал вызвать Драгошани, и еще с полдюжины людей. Они заняли посты возле пулеметов на внешней стене и в пристройках, а также в хорошо укрепленных дотах, встроенных в контрфорсы главного здания. Экстрасенсы работали внизу, в лабораториях, где были созданы условия, наиболее отвечающие потребностям их талантов. Из офицеров Боровица Драгошани организовал собственный штаб.

В соответствии с его распоряжением особняк обследовали снизу доверху, но, узнав о бегстве Кифа, Драгошани приказал прекратить обыск. Теперь он знал, откуда следует ждать неприятностей. К тому времени подвалы были тщательно обследованы, доски пола и старинные плиты в старых зданиях подняты, фундаменты оголены. Три дюжины людей за три часа способны нанести значительный ущерб, особенно если знают, что от этого может зависеть их жизнь.

Но больше всего Драгошани приводила в ярость. Мысль о том, что причиной разрушений стал один человек. Весь хаос возник из-за него — из-за Гарри Кифа. А это означало, что Гарри Киф обладает огромной разрушительной силой. Но в чем она состоит? Драгошани знал, что он — некроскоп, ну и что из этого? Он также видел, как из реки поднялось мертвое тело и бросилось на помощь Гарри. Но это была его мать, и все происходило за тысячи миль отсюда, в Шотландии. А здесь нет никого, кто будет драться за Гарри.

Во всяком случае, у Драгошани всегда была возможность сбежать — ведь неприятности должны были, коснуться только особняка. Но бежать было не в его интересах. Вовсе не потому, что это сильно смахивает на предательство, а потому, что в этом случае не сбудется предсказание Игоря Влади — предсказание о том, что вампир внутри него погибнет сегодня вечером. Драгошани жаждал, чтобы это предсказание сбылось. Он действительно мечтал о том, чтобы это произошло именно сейчас, пока его мозг принадлежит только ему и способен испытывать подобное желание.

А что касается самого Влади... Группа оповещения обнаружила в его квартире адресованную невесте записку, в которой Влади объяснял причину своего отсутствия и обещал вскоре дать о себе знать откуда-нибудь с Запада. Драгошани едва ли не с удовольствием передал его подробное описание на все возможные пункты выезда. Приказ был беспощаден: во имя безопасности и процветания СССР Влади должен быть немедленно по обнаружении уничтожен.

Итак, с Влади все ясно, и все-таки... может, лучше было бы, чтобы он остался здесь? Драгошани много думал об этом. В чем настоящая причина бегства Влади? Испугался ли он Драгошани, или было что-то еще, от чего он попытался скрыться?

Предчувствовал ли он, что приближается нечто ужасное, видел ли то, что произойдет в самом ближайшем будущем?