Некромантисса

2

— Гелле!

— Я сейчас!

— Иди к нам, скорее!

Быстро-быстро топочут детские ножки. Со второго этажа с визгом слетает, почти не касаясь ногами ступенек, девочка в голубом платье. Платье вышито бабочками, но вышивка уже растрепалась — свисают нитки, одна бабочка-калека однокрыла, от другой остались только жёлтые усики. Подол платья чем-то запачкан, а большой, на вырост, подгиб оторвался наполовину и сзади свисает, как маленький шлейф. С шестой ступеньки Геллена прыгает, распахнув руки, будто птичка с ветки. Лореана со смехом ловит её и кружит в воздухе. Лореада хмурится, ловит сводную сестру за ногу в вязаном чулочке и с укором оглядывает дырку.

— Опять порвала, — ворчит Лореада, — вся обтрёпанная ходишь, прах земной. Твои платья, наверно, не вырастут из травы, Гелле! Мама два вечера шила, а ты…

— А почему не вырастут? — обиженно спрашивает Геллена.

— Потому что ты прах земной!

— Ада, не брюзжи, — весело говорит Анна, — от этого растут бородавки. Ты же не хочешь ходить вся в пупырях, как жаба?

— Жаба! — хихикает Геллена. — В пупырях!

Лореада мрачнеет как осенняя туча. Это совсем не смешная шутка. Заклятия Снов Земли не удаются ей. Вот уже две недели, как Ада старается не выходить из дому, а если всё же приходится, то кутается в платок так, что видны только глаза. Она вся покрыта белесовато-зелёными пятнами. На самых крупных проступает змеиная чешуя. Даже тёмные волосы Ады на висках стали иззелена-седыми.

— Я посмотрю на тебя, — резко говорит Лореада, — когда придёт твой черёд петь Земные Сны. На кого ты тогда будешь похожа!

Лореана виновато склоняет голову, опускает Геллену на пол и прижимает её к себе, обняв за шею.

— Не сердись, — с улыбкой просит она. — Прости нас с Гелле, мы обе дурочки.

— Да, это видно, — хмуро замечает Ада. — Так мы сегодня будем работать или поиграем в салки?

Геллена выпутывается из рук Лореаны и деловито подтягивает чулочки.

— Салки!

Обе старшие сестры смеются.

— Ты же сама упросила нас показать волшебство, — замечает Ада. Она уже сменила гнев на милость. — Что, не будем колдовать?

— Но ты сказала «работать», — недоумевает Геллена. — Разве волшебство — это работа?

— Конечно. Если это настоящее волшебство.

Геллена хлопает глазами, прозрачно-серыми, как вода в вешнем ручье. Задумавшись, она берётся обеими руками за ладонь Лореаны и прижимается к её юбке.

— Но ведь волшебство, — несмело говорит она, — это… это чудо.

Выпростав ладонь, Лореана гладит её по золотоволосой головке.

— Если хорошо потрудиться, — отвечает она, — то будет чудо.

…Геллена смотрит настороженно, затаившись, словно зверёк. Только что, крепко взяв её за обе руки, старшие сёстры отвели её в сторону, к комоду, и велели стоять там, чтобы, упаси Дева, её не тронуло заклятие. Геллена стоит послушно и даже не думает шалить: она знает, что может случиться, если заклятие угодит не туда, куда надо. Анна и Ада рассказывали. Когда они упражняются, то часто промахиваются и попадают друг в друга. Но они колдуньи, они справятся, если вдруг врастут в пол или превратятся в болотные огоньки, а Геллена колдовать не умеет. Для неё это очень опасно.

Сёстры опускаются на колени и прижимают ладони к доскам пола, будто собираются его мыть. Они с родителями ещё вчера решили, что лестницу на второй этаж пора укреплять: она давно рассохлась и страшно скрипит, а седьмая ступенька грозит скоро треснуть. Геллена стоит, покусывая пальчик, и вспоминает, кто что сказал тогда. Отец сказал, что заменит доску, вобьёт новые гвозди и всё проклеит, а мачеха ответила, что ему не стоит лишний раз трудить спину. Пусть лучше Анна и Ада позаботятся об этом. Геллена спросила мачеху, неужели они будут колдовать, а та со смехом ответила: «Что ты, солнышко. Это ещё не колдовство, это так — подколдовки».

Геллена вздрагивает, когда Анна начинает петь.

С закрытыми глазами, с нежной улыбкой на лице, Лореана похожа на лисичку. Песня её тихая и даже не очень красивая — часть звуков она не поёт, а дышит, и они похожи на шелест листвы под ветром. В песне нет слов. Ада повторяет за сестрой обрывки мелодии, а потом начинает низко мурлыкать, плавно и однообразно; её голос напоминает журчание вод.

«Они заколдуют лестницу, — думает Геллена, — чтобы лестница проросла сама в себя и была крепкой, как живое дерево».

Но сперва на песню откликается не лестница, а почему-то одежда сестёр.

Может, они так и задумали, а может, просто ещё плохо умеют.

Материя их платьев обычно выглядит как зелёная парча, хотя Геллена знает, что на самом деле это мох. Сейчас всякий бы увидел, что это мох. Сквозь него пробивается травка, на нём распускаются маленькие жёлтые цветы. Это очень красиво. Геллена мечтает носить такое платье. Платья Анны и Ады очень красивые, даже когда просто парчовые. Папа и мачеха стараются одевать Геллену хорошо и красиво, но они не могут одеть её в парчу, а мшистое платье не живёт без колдовства… Геллена не завидует старшим сёстрам. Она просто очень, очень хочет стать колдуньей. Как они.

Они хорошие. Когда папа сказал Геллене, что скоро у неё появятся старшие сёстры и новая мама, Геллена очень испугалась. Но скоро оказалось, что бояться нечего. Никто не смог бы бояться, когда вокруг столько чудес. Анна и Ада добрые и весёлые, хоть ссорятся часто, зато часто и мирятся. А Лореаса, их мама, похожа на королеву или даже на саму Деву Сновидений, и она всё-всё может, даже летать, обернувшись ветром. Геллена тоскует по своей настоящей маме и до сих пор иногда плачет ночью, и она ни разу не смогла назвать мамой Лореасу, но думает, что когда-нибудь потом станет так её звать. Не сейчас. Когда-нибудь.

— Вот и всё, — говорит Ада, распрямляет спину и устало проводит по лицу зелёным рукавом, стирая испарину. — Гелле! Пробегись-ка по лестнице, попробуй, что получилось.

Близится ночь. Уже затеплились окна в домах. Бредёт по улице фонарщик с длинным шестом. Геллена видит его в окно из коридора на втором этаже. Тихо падает снег. Где-то далеко-далеко играла и затихла шарманка. Шарманщика не видно. Геллене хочется, чтобы сёстры запели и наколдовали что-нибудь маленькое. Зима наступила, и они больше не поют Снов Растений, зато поют Сны Воды, и снег в саду за ночь складывается в чудесные фигуры — белые деревья и белых зверей.

Геллена бесшумно сбегает вниз. Помолодевшая лестница чуть заметно пружинит под ногами. Прошло полгода с тех пор, как Анна и Ада пели ей, и лестница уже не пытается выкинуть молодые побеги. «Может быть, весной она зацветёт», — думает Геллена.

Лореаса сидит у камина в глубоком кресле и вяжет для падчерицы голубые чулки. Напротив неё, в другом кресле, попыхивает трубочкой улыбчивый муж, а старшие дочери устроились на подушках, брошенных поверх ковра.

Геллена кидает в Лореану подушкой, и Лореана хихикает, а Лореада опять начинает ворчать. «А в меня!» — окликает Кодор. Он откладывает трубку на подставку и получает подушку прямо в руки.

…Нет могил под углами этого дома, и крыша крыта черепицей, а не костями…

Лореаса погружается в свои мысли и теряет петлю. Подбирая её, она вспоминает письмо от Анжевины, бывшей соученицы; сколько лет прошло с тех пор, как они в последний раз перемолвились словом, сколько столетий… Только мимолётные лебеди по осени приносят от неё вести и уносят весной ответы подруги. Теперь у Анжевины большая семья: Анделара, Анселера, Анниола и внучка Анкелина. Анделара отделилась и живёт своим домом. Как повелось, Анделара пытала счастья, но и она потерпела неудачу. Никто из тех, кого знает или знала когда-то Лореаса, не стал новой Девой Сновидений.

И всё же однажды это случится.

Однажды мир станет больше.

Игра дочерей всё шумливей, отец вовсю подначивает их: никому не скрыться от весёлой кутерьмы и суматохи. И наконец брошенная подушка прилетает прямо в Лореасу.

— Ах вы бездельницы! — беззлобно укоряет та. — И ты, старый бездельник, им потакаешь. Нашли бы себе занятие!

— Чем же нам заняться? — лукаво спрашивает Лореана.

— Уж я вам найду занятие! — грозится мать. — Давно пора вытряхнуть ковры и начистить медь. Недурно бы поставить тесто. А дорожки в саду замело — не пройти.

Лореана миролюбиво отвечает:

— Снег я распою перед сном. Чистить и мыть мы будем завтра. А про тесто ты поздно вспомнила, мама, уж прости!

Запыхавшаяся Геллена собирает подушки и укладывает их аккуратно. Щёки у шалуньи красные как маков цвет. За осень она заметно вытянулась: всё ещё девочка, но скоро станет девушкой. Летом ей исполнится десять… Отец улыбается, глядя на неё, и подзывает к себе. Геллена усаживается ему на колени.

— Мама Лореаса, — вдруг говорит она, — а когда я начну учиться?

Углы губ Лореасы вздрагивают. Она не отрывает взгляда от вязания: «Всё ещё не „мама“, но уже „мама Лореаса“, вот как…»

— Чему ты хочешь учиться? — ласково спрашивает она.

— Петь.

Спицы Лореасы замирают. Она поняла, о чём говорит падчерица. Но всё же хватается за ускользающую надежду:

— Что же, давай сходим к учителю музыки…

— Нет, нет! — Геллена крутит головой так, что разлетаются золотые косы. — Петь сны. Сны Земли, и Сны Воды, и Сны Растений. Как ты.

Лореаса медленно опускает вязание на колени.

Воцаряется тишина. Слышно, как тикают часы; кажется, слышно, как за окном падает снег. Сёстры-близнецы настороженно смотрят на мать. Лореаса сидит неподвижно, сжав губы, на лбу пролегают морщинки, бледность покрывает лицо. Несколько мгновений, и уже Кодор начинает подозревать неладное. Геллена недоумённо хлопает длинными ресницами. Она готова испугаться. Она сказала что-то плохое?

Отец прижимает Геллену к груди, но смотрит на жену.

— Лоре, — начинает он, — мы…

Лореаса прерывисто вздыхает.

— Что же, — говорит она более самой себе, чем притихшей семье, — пора, так пора.

Растерянная Геллена беспомощно глядит на старших сестёр. Лореада отвернулась, схватила кочергу и яростно ворошит дрова в камине. Лореана уставилась в пол и теребит подол платья. «Тут что-то плохое», — понимает Геллена, и ей, наконец, становится страшно. Но она от природы не робкого десятка, она дочь Королевского Лесничего, и никто не учил её, что девочка должна быть слабой. Геллена слезает с отцовских колен и становится между отцом и мачехой, прямая, как маленький солдатик.

— Мама Лореаса, — решительно спрашивает она, — а что не так?

Лореаса склоняет голову.

— Ты смышлёная девочка, Гелле. Я думала, пройдёт ещё лет пять, прежде чем мы заговорим об этом. Но раз уж так вышло, слушай меня и не забудь моих слов.

Геллена кивает с решительным видом.

Она ждёт.

Добрую минуту Лореаса не может заговорить. Наконец, она пересиливает себя.

— Я знаю, что ты расстроишься, Гелле, — глухо говорит она. — Мне очень жаль огорчать тебя. Но я не хочу тебя обманывать. Гелле, ты никогда не будешь колдуньей.

— Почему?

Лореаса быстро поднимает глаза, окидывает фигурку падчерицы внимательным взглядом. Видно, что Геллена пока ещё и не думает огорчаться. Она просто требует ответа.

— Потому что ты человек.

— А разве люди не колдуют? Почему я не могу научиться? — и Геллена не выдерживает, прибавляет умоляюще: — Ну пускай не как ты! Хотя бы чуть-чуть!

Лореана плотно зажмуривается. Лореада сидит с кочергой в руках и, забывшись, завязывает её в узел, словно шёлковую ленту. У неё по-прежнему скверно со Снами Земли, но она прирождённая певица Сна Металлов.

— Люди колдуют, — отвечает Лореаса, и страшно тяжела ей эта честность. — Ты можешь научиться. Но пожалуйста, Гелле, никогда, никогда не пытайся!

Некромантисса гонит от себя мысли о том, насколько легче было бы умолчать, солгать, отмахнуться. Сказать: «Вырастешь — узнаешь». Геллена ещё так мала. Но неведение здесь куда опаснее знания.

— Почему?!

Вслед за дочерью этот вопрос повторяет Кодор.

— У людей, — хрипло говорит Лореаса, — совсем другое волшебство. Бойся ведьм человеческой крови. С ними приходит зло.

— Почему?

Совсем смерклось. Тикают часы. Потрескивают дрова в камине.

— Смотри, — говорит Лореаса и показывает вязание. — Видишь, две стороны, лицевая и изнанка. Так же устроен мир. У него есть две стороны, Сон и Явь. Сон — это жизнь, а жизнь есть сон. Нашу жизнь и всё, что вокруг нас, поёт Дева Сновидений.

— Поэтому для Девы поют в храмах, — кивает Геллена. Она подбирается ближе к мачехе и садится у её ног. — Мне рассказали в воскресной школе.

— Да, — кивает Лореаса. — На самом деле есть много Дев Сновидений. Каждая из них поёт часть мира, и эти части складываются, как лоскутки в одеяло. Девы Сновидений получаются из некромантисс — из тех, чьи песни оказались самыми прекрасными и могущественными.

Глаза Геллены округляются. Она смотрит на мачеху с восторгом.

— А ты?

— А у меня не получилось стать Девой Сновидений, — Лореаса улыбается с затаённой печалью. — Но я поддерживаю песню нашей Девы. Подпеваю ей.

— И Анна с Адой тоже?

— И они тоже, хотя они ещё долго будут учиться. Мы предназначены для этого с рождения, как реки предназначены течь, а деревья — расти. У людей предназначение другое.

— Какое?

— Я не знаю, — Лореаса впервые встречает пытливый взгляд Геллены. — Я не человек. Я только знаю, что люди, когда умирают, уходят на другую сторону мира — в Явь. Там всё по-другому. Там — другие важные дела.

— Важнее, чем здесь?

— Я не знаю. Но я знаю, что для них нужно хорошенько подготовиться, пока ты живёшь.

— А при чём тут ведьмы?

Лореаса вновь показывает незаконченный чулок.

— Ты умеешь вязать. Связала себе и Анне отличные шарфы. Что будет, если ты начнёшь вытаскивать нитки из полотна и тянуть из в разные стороны?

Геллена пожимает плечами.

— Всё испортится. Станет косо. Можно поправить, но совсем хорошо уже не будет.

— Примерно это и делают ведьмы. Они хватают нитки и тянут их в разные стороны, чтобы полотно перекосилось и стало таким, как они хотят. Можно пытаться исправить то, что они натворят, но совсем хорошо уже никогда не будет. Поэтому я и прошу, Гелле, опасайся ведьм и не пробуй ведьмовство.

Геллена нахмуривается. Сжимает и разжимает кулачки.

— Я не буду, — говорит она наконец. Лореаса не успевает вздохнуть с облегчением, когда Геллена спрашивает:

— А откуда взялись ведьмы? Как они появились?

— Это долгая история, — говорит Лореаса, и на лице её написано, что она совсем не хочет рассказывать. Но тут подаёт голос Кодор.

— Я тоже хочу услышать, — говорит он. — Я не знаю этой истории. Даже не знал, что такая есть! Поведай её нам, Лоре, пожалуйста.

— И мы не знаем, — вдруг удивлённо говорит Лореана. Мать бросает ей грозный взгляд, но время упущено: уже вся семья смотрит на Лореасу с надеждой.

«Как же, — досадливо думает некромантисса, — занятная история ввечеру, чего же ещё желать! Ах я дурочка, не додумалась иначе повести разговор…» Отказываться поздно, остаётся только умалчивать о главном. Несколько минут Лореаса размышляет, как и о чём следует умолчать. Её слов ждут с наивными улыбками. Даже близнецы рассчитывают, что услышат просто сказку о старых временах. Лореаса готова ругаться — но и это неразумно, нельзя, чтобы дочери и падчерица слишком серьёзно отнеслись к легенде, упаси Дева, чтобы они начали доискиваться правды, спрашивать, сопоставлять…

— Все, что мы видим вокруг, — начинает Лореаса, — и сами мы — сон, который придумала и спела Дева Сновидений. Я уже сказала: Дев много. Каждая из них поёт часть мира…

И тембр голоса Лореасы изменяется.

Вместе с ним изменяется ритм её речи, он подчиняет себе все движения её тела — дрожь пальцев, биение сердца, глубину дыхания. Вслед за телом и душой певицы волшебная песнь пронизает и покоряет всех, кто её слышит — даже огонь камина, даже камень и дерево, из которых построен дом, даже снег за стенами дома и землю, спящую под покровом снега. Много лет пройдёт, прежде чем дочери Лореасы прикоснутся к этой науке, ибо это последняя, самая последняя ступень перед попыткой запеть Сон Жизни…

Лореаса поёт Сон Сказок.

Она поёт про то, что Девы Сновидений знают друг друга. Взоры каждой Девы могут проникать в души и замыслы других Дев до самого донышка.

В незапамятные времена Девы собрались вместе, чтобы установить начальный тон пения: тот великий Звук, который собирает мир воедино. Они быстро пришли к согласию, потому что у них не было повода для распри. В ту пору в замыслах их не было ничего похожего на ведьмовство. Живые существа могли причинить зло другим живым, зло мог изведать и принести в мир каждый, но никому не под силу было исказить мелодию мира, которая пела, что зло уходит, а добро остаётся.

Согласившись, Девы улыбнулись друг другу и приготовились петь Сон Жизни, полный неизречённого света, несказанной красоты и неописуемого величия.

В этот миг, нарушив все замыслы и законы, родилось Вечное зло.

Никто не задаёт Лореасе вопросов. Устремлённые на неё взгляды внимчивы и светлы, но в них нет ни единой мысли, и не появится, пока не завершится Сон Сказок. Для того она и запела, вызвав к жизни самое могучее колдовство некромантисс, — пусть не будет вопросов!

Не надо лишних вопросов.

…Вечное зло родилось по вине одной из Дев. До поры оно оставалось тайной, — незначительным, малым секретом, словно пятнышко ржавчины на металле или единственный рожок спорыньи в хлебном поле. Но нельзя было скрывать его долго: все усилия сдержать его делали его только сильней.

Дева Сновидений влюбилась.

Она не узнала счастья в любви, и горе подогревало сжигавший её огонь. Но вовсе не горе её было самой большой бедой.

Истина в том, что Дева Сновидений должна любить только сны, которые она создаёт. Любить их всем своим существом, жарче и крепче, чем что бы то ни было — иначе им не обрести плоть и не стать Снами Жизни.

А Дева изведала другую любовь… Чувство её разгоралось, поглощало её целиком, и Дева не могла думать ни о чём больше. Она стала постепенно забывать своё царство. Сначала — самые отдалённые уголки, пустыри, бурьян, глухомань; потом ненаселённые горы, леса и озёра; потом — возделанные поля и исхоженные дороги…

То, о чём забывает Дева, отходит в области смерти.

Мир начал разрушаться.

Раньше или позже, несчастная поняла, что происходит. Ужас и раскаяние охватили её. Но она ничего не могла сделать. Она была беспомощна перед своей любовью и бессильна что-либо исправить, а рождённый ею мир умирал у неё на глазах. Тогда, в отчаянии, она взмолилась к Величайшей Любви, источнику всего сущего. Дева просила освободить её от чувства, которое губило её и её Сновидения.

Но даже Богиня не могла убить любовь, так как сама была ею. Она лишь извлекла её из сердца Девы и поместила её в замкнутое пространство. Вместе с нею Богиня извлекла горе, отчаяние, ужас и смертную вину — всё страдание, которое причинила Деве любовь.

Это страдание превратилось в непроницаемые Стены Кошмара.

Тот, кто прикасался к ним, немедленно пробуждался в смерть — но не уходил в Явь, а оставался на перепутье между мирами.

Так возникла Страна мёртвых. Вернее было бы назвать её Страной тоскующих призраков. Обычные умершие мирно продолжают свой путь в Явь, — а вокруг Стен Кошмара пролегли мрачные бессветные области, откуда не было спасения и где несчастные медленно превращались в злых духов.

Чтобы обезопасить живых, Дева вырастила необъятный Королевский Лес. Она погребла свою любовь в её ужасном гробу в самом сердце Леса, в торфе непроходимой топи.

С незапамятных времён обязанность Королевских Лесничих — следить за Лесом, убивать воплотившиеся кошмары и зверей, заражённых злом. Бесплотные же кошмары, зловонные выдохи чёрной топи, развеивают некромантиссы.

Но болезненный, искажённый росток Яви не увянет в глубине залесных болот. Он вечен, потому что он сродни источнику всего сущего. Он как родник мёртвой воды. Он навевает спящим страшные сны и рождает среди людей ведьм…

Медленно, медленно затихает мелодия Сна Сказок.

Лореаса откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Она чувствует глубокий, всеобъемлющий покой, тело её расслаблено, но когда она пытается взяться за спицы, то находит, что пальцы у неё дрожат. Это понятно. Ей пора в постель. Сегодня она больше не сможет даже вязать.

Она дремлет, пока семья её пробуждается от очарования Сна. Слышно, как завороженно ахает Геллена, как изумлённо покряхтывает Кодор. «Как это страшно грустно», — говорит Лореана, и Лореада отзывается: «Как это страшно».

Сейчас они начнут задавать вопросы. Это будут простые вопросы, на них можно ответить. Но сил у Лореасы уже нет. Ей хочется подремать ещё хотя бы несколько секунд, но пора подниматься и всех отсылать в постель…

Лореаса встаёт. Поначалу она даже не может заставить себя открыть глаза. Но голос её твёрд и решимость непреклонна, когда она говорит:

— Всё, дорогие мои. Нам пора спать.

— Но мама…

— Мама Лореаса, а кого Дева…

— Но почему Величайшая Любовь…

— Нет, нет, нет! — строго повторяет она. Сейчас она готова даже прикрикнуть на непослушных дочерей. — Пора спать.

На помощь приходит Кодор.

— Достаточно, милые, — говорит он. — Не видите разве: мама устала? Все вопросы завтра.

Девушки одновременно фыркают. Но добрый их отец всё же Королевский Лесничий и однажды взял в жёны некромантиссу. Доброта его куда как далека от слабости. Его слово — закон.

Кодор подходит к Лореасе и подхватывает её, обнимая за талию. Лореаса с облегчением кладёт голову ему на плечо.

Он бы и на руках отнёс её в спальню, вызвав тем самым безмолвное восхищение дочерей. Но Лореаса не забывает про его больную спину. «Поздновато Кодору для таких трюков», — думает она с нежностью и по пути только опирается на его руку.

Кодор помогает ей раздеться и лечь. В супружеской спальне горит единственная свеча. Он задувает свечу и ложится, находит под жарким волчьим одеялом ледяную руку некромантиссы. Лореаса сжимает его пальцы. Так они лежат в тишине, пока кровь колдуньи не становится тёплой. Жёлтая, сырная Луна смотрит в щель между занавесок.

Лореаса надеялась, что уснёт быстро, но всё что-то не получается. Она смотрит в белёный потолок и окликает свои сны — простые, непевучие, глубокие, как гнездо из чёрного пуха. Сны бродят одаль и приближаются медленно, медленно…

Кодор тоже не спит, заодно с женой. Немного поразмыслив, он спрашивает наугад:

— А всё же, Лоре, кому мы обязаны появлением Леса? И ведьм, и Стен Кошмара, и Страны мёртвых? Кого полюбила Дева?

Лореаса тихо усмехается.

— А сам ты как думаешь?

Кодор похмыкивает.

— Наверно, прекрасного молодого короля, — предполагает он. — Или отважного рыцаря. А может, мудрого учёного?

«Старый романтик», — с нежностью думает Лореаса, но лицо её быстро омрачается печалью.

— Нет, — отвечает она со вздохом. — Эта песня совсем о другом.

— О чём же?

— Я расскажу. Но обещай, что не станешь передавать кому бы то ни было. Дева простит нам тайну на двоих, но не простит её разглашения. Её немилость падёт на весь город.

Озадаченный Кодор приподнимается и заглядывает в лицо жены. Лореаса очень, очень спокойна. Она не шутит.

— Обещаю, — кивает муж. — Расскажи мне, Лоре. Я давно уже взрослый мальчик.

Лореаса вздыхает и смотрит на прозрачные лунные пальцы, пробирающиеся из-за занавеси. Тем временем Кодор усаживается в постели, взбивает подушку и пристраивает её у себя за спиной.

— Дева несчастна в любви, — говорит Лореаса. — А теперь, коли ты стар и мудр, ответь: есть ли на свете такой человек, который может пренебречь Девой Сновидений?

Кодор хмурится.

— Возможно, у него уже была любимая невеста или жена…

Лореаса усмехается.

— Кодор, ум Девы порождает все, чем мы живы. Как поётся в молитвах: «руды и воды, травы и древа, рыбу и гада, зверя и птицу; солнце и звёзды, ярость и нежность, войны и песни…» И рыцарь твой, и его невеста, и их любовь для Девы были бы только её видением, полностью ей подвластным.

— Тогда я не понимаю. Как можно безответно влюбиться в собственное видение?

— Не в видение.

— Но… — начинает Кодор.

И вдруг умолкает. Несколько минут он остаётся недвижим. Людская женщина заподозрила бы, что старый муж уснул сидя. Лореаса не смотрит на него, но чувствует, как течёт и вздымается его мысль, как рождается под нею догадка.

— Что есть реального для Девы? — наконец произносит Кодор; он размышляет вслух, и Лореаса не отвечает. — Величайшая Любовь в небе, Смертная Явь на земле, начальный тон песни, соединяющий миры, и другие Девы Сновидений…

И приходит молчание.

— Да, — говорит Лореаса наконец. — Это так. Она полюбила другую Деву.

Лесничий озадаченно покачивает головой. Снова вздохнув, Лореаса приподнимается и целует мужа.

— А я любила тебя, Кодор. Поэтому теперь я всего лишь некромантисса.

— Ну вот, — огорчается Кодор, — выходит, это я виноват.

Лореаса смеётся.

— Я ни о чём не жалею. Не волнуйся об этом. Но я думаю о дочерях, — она слегка прикусывает губу и размышляет несколько мгновений. Потом продолжает: — Однажды Лореана и Лореада попытаются стать Девами Сновидений. И я не верю, что у них получится. Мне больно и стыдно оттого, ведь я мать, как я могу не верить в силы своих детей, но… мне кажется, что я желаю им повторения своей судьбы. Возлюбленных, детей и вечеров перед камином, а не вечных сновидений во имя Величайшей Любви… Есть ли в этом добро? Может, и нет.

— Ох, — только и отвечает Кодор и заворачивается в одеяло.

Подумав, он прибавляет:

— Но если весь наш мир поделен между Девами, где же им найдётся место? Неужели Девы могут сражаться друг с другом?

Лореаса грустно улыбается.

— Когда появляется новая Дева, мир становится больше… Впрочем, хватит на сегодня сказок. Давай спать. Ты увидишь сон. Все, кто впервые слышит эту историю, его видят.

Кодор ложится и обнимает жену. Они засыпают, держась за руки.

Лореаса тоже видит этот сон — не свой, колыбельный и тёмный, а яркий, ошеломляющий сон Кодора.

На скале, возвышаясь над штормовым морем, под вихрями ледяных брызг стоит Дева. Рваные тучи стремительно проносятся над её головой. Свистит могучий, жестокий ветер, губитель мореходов и кораблей. Дева Сновидений облачена в одежды из алой парчи. Ветер так силён, что тяжелая парча летит по нему, словно шёлк. Смоляные кудри Девы развеваются, дико сверкают её глаза. Она поёт Сон Жизни, но нельзя различить звуки женского голоса — лишь голоса скал и туч, ветра и океана.

Огромный дракон мчится на зов Девы. Чешуя его цвета запёкшейся крови, крылья свинцово блестят, а глаза изумрудные. Подлетев, он прижимается к скале, цепляясь за неё стальными когтями, и Дева ступает ему на темя. Дракон поднимает её и уносит. Она стоит на его голове недвижимо, будто вросла в неё. Издалека она кажется огромным рубином в его короне.

Навстречу им сквозь смерчи и грозы стремится другой дракон. Тот, второй — светло-золотого цвета и блещет как солнце. У него нет крыльев. В воздухе его держат мудрость и волшебство. Он похож не на ящера, а на угря. На его гибкой шее сидит хозяйка.

Вторая Дева одета в тончайший шёлк, но под ветром он неподвижен, словно тяжелая парча. Глаза Девы раскосы и непроницаемо-темны, как камни-гематиты. Узкое лицо излучает глубокий покой. Волосы её собраны в тугую прическу и пронизаны золотыми шпильками. На кончиках шпилек сидят бабочки.

Разбиваются смерчи о цитадель тишины.

Тучи становятся легкими облаками.