Нежить. Доктор Смерть

ГЛАВА 10 Визит к Мельпомене

— Игорь, быстрее собирайся, а то опоздаем на премьеру!

— Сейчас, Котенок, уже иду. Вызови пока такси.

— И не вздумай брать в театр этот мерзкий «Дезерт Игл»! Там все равно охрана всех металлоискателями проверяет, так что его ты не протащишь.

Я промолчал. И вообще старался больше не обижать Киру, стал просто «белым и пушистым». Отношения с женой были натянутыми, как тонкая нить «растяжки» на горной тропе. Особенно после нейрохирургической операции Высшего вампира. Я ушел тогда в ночь, ничего ей не сказав. А вернулся через трое суток усталый и сразу же завалился спать. Наутро жена была со мной холодней космического вакуума, и глаза ее были столь же темны. Я попытался обнять ее, но Кира молча сбросила мою руку с плеча.

— Как же ты мне надоел, Игорь! Со своими пистолетами, неожиданными отлучками среди ночи, переходящим все границы цинизмом. Сколько можно так жить?!! Вся эта ночная беготня с «Пустынным — мать его — Орлом»! Ты знаешь, как я переживала, когда ты ушел ночью? Сидела и плакала. Но я не могу так больше, Игорь…

— Извини меня, Кира. Я ведь не хотел впутывать тебя в эту кровавую историю. А вот выпутываться пришлось нам вместе… Я сам устал от всего этого кровавого кошмара. Сначала — армия, десант, а потом — «полночная клиника». Но что я еще умею, кроме как выковыривать пули? Да, не повезло тебе с мужем.

— Не говори так! Я знаю, через что ты прошел, спасая меня.

— Я люблю тебя Кира, и только это чувство позволяет мне сейчас выкарабкиваться из всяческих проблем, не замечать подлости и тупости большинства окружающих. Но любовь для меня — это не только романтические вздохи при луне, но и ответственность за тебя. Я должен тебя защищать. Да и полнолуние у меня уже давно не ассоциируется с романтикой.

Мы оба решили жить обычной жизнью. Хоть я и сомневался, что это продлится долго, тоже решил отдохнуть, побаловать мою любимую обычными человеческими радостями. Мы гуляли по Питеру, наслаждались покоем уютных кафешек. За окном — дождь и порывистый ветер, а на столике дымится кофе, рядом — пузатая рюмка коньяку. Кира лакомится шоколадным пирожным, запивая его горячим какао.

А вчера я пригласил Киру в Мариинку на оперу Рихарда Вагнера «Валькирия». После стольких треволнений хотелось сбросить напряжение, расслабиться, «вкусить от благ духовных». Я не считаю себя заядлым театралом, но хорошую оперу люблю, а грандиозное творение великого немецкого композитора и вообще вряд ли кого могло оставить равнодушным.

К величественному театру, Храму искусств Северной Пальмиры, мы подъехали на такси. До начала оперы еще оставалось достаточно времени, Кира предложила прогуляться по набережной канала Грибоедова. Стоял прохладный вечер начала осени, деревья шелестели пожелтевшими листьями, их кроны дробили свет уличных фонарей. Вдали виднелись подсвеченные купола Никольского морского собора.

Недавно прошел дождь — дома и набережная были словно бы покрыты лаком. Дышалось легко и свободно.

Прогулявшись, мы вернулись на Театральную площадь, она уже была заполнена нарядно одетыми кавалерами и блистательными дамами. Но я смотрел только на жену. Кира была обворожительна в пепельно-сером вечернем платье, песцовой накидке и туфлях на высоком каблуке. Черные волосы спадали на плечи, заколотые изящной заколкой.

Не только я, но и другие мужчины заглядывались на Киру — к вящему неудовольствию их спутниц. Известно, что женщины смотрят не только на кавалеров, но и на их дам.

За год, проведенный вместе, Кира просто расцвела. Из девушки-студентки она превратилась в холеную леди. И во многом благодаря собственным способностям и целеустремленности. Она стала просто богиней полночи, с зелеными, как у дикой кошки, глазами, иссиня-черными волосами и соблазнительными формами.

В институте ее превращение восприняли как увлекательную историю новой Золушки. Однако ни ее однокурсники, ни многомудрые преподаватели и не представляли, что Кире довелось пережить.

Девушке, ставшей моей женой, пришлось сделать непростой выбор, и она, к своей чести, справилась и с обстоятельствами, и с собственными демонами. За это я ее безмерно уважал, а любовь пришла совершенно неожиданно. Кира стала для меня всем, но с ней было непросто. Да я и не искал никогда простых путей в этой непростой жизни. Хотя временами она меня все-таки изрядно напрягала: и жизнь, и девушка, ставшая для меня ее смыслом.

Ум и целеустремленность Киры были настолько же выдающимися, насколько и ее упрямство и своенравность. И все же что-то в ней есть…

— Дорогая, ты прекрасна!

— Спасибо за комплимент, — улыбнулась Кира.

Мы успели обменяться любезностями с несколькими знакомыми. На площади царило оживление. Публика уже заполняла просторный вестибюль театра.

По роскошной лестнице мы поднялись в просторное фойе, которое вело в бельэтаж. Не знаю, почему. Но мне это место нравится больше, чем более престижный партер или ложа бенуар. Как-то Кира меня спрашивала об этом. Тогда я отшутился: мол, здесь стрелковая позиция лучше. Но на самом деле мне нравится сверху смотреть на народ в антракте, да и сверху лучше можно охватить композицию и игру актеров на сцене.

Перед представлением милый женский голос предупредил о необходимости выключить мобильные телефоны до конца оперы. Как по мне, то это — пощечина всем жителям «Культурной Столицы», но, что поделать — «O tempora! O mores»! [6]Бессмертные слова Цицерона актуальны и по сей день.

Плавно зал погрузился в полумрак, и под величественные звуки увертюры началось действие первое второй оперы саги о великих Нибелунгах. Герой Зигмунд являет в дом своего врага Хундинга, заблудившись во время бури. Враги сожгли его дом, убили мать, а сестру увели в плен. В бою Зигмунд остался безоружен: «Friedmund darf ich nicht heißen» — «Мирным зваться нельзя мне».

Обожаю немецкую речь, хоть сам знаю этот язык весьма поверхностно. Но все же, отслужив в армии, участвуя в боях, как раз и привыкаешь к такой речи — отрывистой, властной, грассирующей…

Я сидел как завороженный до самого окончания первого действия, когда Зигмунд, обретший волшебный меч Нотунг, сбегает вместе со своей сестрой Зиглиндой. Они поют дуэтом: «Schläfst du, Gast?» и «Winterstürme wichen dem Wonnemond». [7]

В антракте мы взяли по бокалу шампанского и по тарталетке с черной икрой и неспешно закусили, с интересом разглядывая публику. Наряды дам поражали изяществом и блеском, кавалеры выглядели скромнее, но и у некоторых из них поблескивали бриллиантовые запонки и галстучные булавки.

Что до Киры, то она была просто неотразима. Подчеркнуто простое платье из тончайшего шелка выгодно оттеняло соблазнительные изгибы ее стройной и крепкой фигуры, а изящная застежка-фибула дробила свет острыми гранями бриллиантов, так же как и тонкая заколка в идеально уложенной прическе.

Что до моей скромной персоны, то ее оттеняла выправка военного. Даже в костюме и при галстуке-бабочке я держался как на плацу во время торжественного смотра.

Это заметили, ко мне подошел высокий и статный офицер в черной форме.

— Морпех?

— Никак нет — десантура.

Мы представили своих спутниц, разговорились. Оказывается, бывали мы в знакомых местах, и, похоже, что горные тропы топтали чуть ли ни в одно и то же время. А встретились здесь — в зале самого красивого театра Северной Пальмиры, наполненном утонченной роскошью и блеском. Обменявшись телефонами, мы разошлись. Как раз прозвенел второй звонок.

Когда в зале погас свет, мы с Кирой снова погрузились в героические события оперы Рихарда Вагнера.

Во втором действии Вотан посылает вначале свою дочь, валькирию Брунгильду, помочь Зигмунду. Но даже герой не может преступить законов богов, и валькирия является к Зигмунду с вестью о смерти: «Laß ich’s verlauten» — «В думах открыться».

Но во время поединка Зигмунда с Хундингом валькирия все же прикрывает его своим щитом, и тогда разгневанный бог Вотан своим волшебным щитом разбивает меч Зигмунда… Герой падает, сраженный, а валькирия спасает Зигелинду и обломки волшебного меча.

Накал эмоций и игра актеров, их оперные партии то и дело вызывали гром аплодисментов. На наших глазах разыгрывалось величественное зрелище божественного размаха!..

Занавес второго акта оперы закрывался под рукоплескание всего зала.

— Я пойду, попудрю носик, — заявила Кира.

— Я тоже попудрю носик… Кому-нибудь, — пошутил я.

Зайдя в уборную, я вымыл руки и подставил их под настенный фен. А потом далеко не самые приятные события обрушились на меня градом ударов, клыков и когтей!

Откуда взялся этот вампир, я и понять не мог, да и не до этого мне было. «Юноша бледный со взглядом горящим» атаковал стремительно — когти со свистом рассекли воздух и вспороли гипсовую лепнину на стене. Я еле успел увернуться, добрым словом помянув свои занятия китайским Вин-Чун. Этот стиль ушу учил использовать не силу, а скорость, что в очередной раз спасло мне жизнь. Но шансов против атакующего вампира у меня было не слишком много. И все же…

Моя женушка, конечно же, была права: на входе было установлено несколько рамок металлодетекторов. Однако наплыв публики был столь велик, что на отдельные сигналы охранники просто не обращали внимания. Иначе все просто не успели бы к началу оперы и после третьего звонка. Так что «Дезерт Игл» пронести не удалось, однако и полностью безоружным я не был.

В руке блеснуло серебристое лезвие тонкого стилета. Подарок Григория Панченко дожидался своего часа за отворотом лацкана дорогого пиджака. Так носили оружие последнего шанса бойцы Сопротивления в оккупированной Франции во Второй мировой войне. Историческая эрудиция сослужила мне добрую службу. После того что с нами случилось, я теперь и в магазин за хлебом «пустым» не выхожу. «Если у вас паранойя, то это не значит, что за вами не следят!»

Упырь снова сделал выпад когтистой лапой, но на полпути его встретило серебряное лезвие. Росчерк благородного металла распорол ладонь, кожа чудовища мгновенно почернела от соприкосновения с аргентумом. Не так давно я освященным клинком распорол горло Высшему вампиру — Черному Носферату Северной Пальмиры. А сейчас передо мной был вполне себе заурядный упыренок, хоть и смертельно опасный. Нелюдь атаковал снова, но в этот раз я оказался гораздо проворнее: молниеносный секущий удар по глазам — вопль вампира заглушили величественные звуки музыки Рихарда Вагнера. Лицо моего противника пересек мгновенно почерневший шрам. На бесконечно краткий миг вампир поддался страшной боли, которую причинял благородный металл. И тогда я без замаха вонзил острый серебряный стилет ему под нижнюю челюсть: снизу вверх! Узкое лезвие разрезало гортань и острием проникло в основание черепа. Там начинались пути основных нервных тяжей, которые отвечали за проведение нервных импульсов от мозга к сердцу, легким, а также к рукам и ногам. Теперь кровосос будет доходить долгую минуту или две, пока не сдохнет окончательно. Но сдохнет гарантированно, знание анатомии — великая штука! А уж такой специфической, как у вампира…

Я оставил сучившее ногами на мраморном полу тело и выскочил из уборной.

В вестибюле театра меня уже ждала Кира.

— Ну, что — попудрил носик? — игривый тон жены сменился тревогой, когда она увидела выражение моего лица.

Я молча рванул ее за руку, каким-то звериным чутьем уловив движение за неплотно прикрытой дверью дамской комнаты. В следующий момент дверь распахнулась и навстречу нам рванулась вампирша — совсем молодая девчонка в элегантном вечернем платье и в туфлях на высоком каблуке. Она выхватила из сумочки миниатюрный, кажущийся игрушечным «браунинг». Выстрелил он совсем негромко, патрон калибра 6,35 миллиметра произвел не больше шума, чем аплодисменты в зрительном зале. Звякнула об паркет выброшенная затвором миниатюрная гильза.

— Ложись! — Я подсек ноги Киры и прижал ее к полу.

Малокалиберная безоболочечная пуля из свинца ударилась в стену напротив, выбив облачко штукатурки. Рикошета такой боеприпас не дает по определению, а деформируется. Тем не менее какая разница, какого диаметра будет дырка во мне или в Кире — 6,35, 5,56, 9 или 11,43 миллиметра? [8]

Дело принимало весьма скверный оборот. В обойме дамского «браунинга» оставалось еще пять патронов — на нас двоих вполне хватит…

Но если вы думали, что у меня не было с собой ничего огнестрельного, то вы очень сильно ошибаетесь. Вампирша в вечернем платье тоже ошиблась.

Подготовленному стрелку для того, чтобы извлечь оружие и сделать прицельный первый выстрел, требуется 0,22 секунды. Это минимальное, физиологически обусловленное время. И я в него уложился.

Сверхкомпактный «Дерринджер» в моей левой руке грохнул дважды. Удары двух пуль «сорок пятого» калибра отшвырнули вампиршу к стенке, на белой штукатурке остались темно-красные полосы. Наповал. Одна серебряная пуля весом 14,8 грамма попала «ночной охотнице» в правый глаз, а вторая — прямо в ощеренную клыкастую пасть. Пробив кости, обе тупоносые полукруглые пули вонзились в мозг, мгновенно превратив его в кровавую кашу. В последнее мгновение своей мерзкой жизни вампирша почувствовала страшную головную боль, в прямом и переносном смысле разрывающую ее мозг. Гидродинамический удар вырвал изрядный кусок затылочной кости, кровь и ошметки «думалки» фонтаном забрызгали белую стену.

За последнюю сотню лет люди привыкли считать архаикой все пистолеты, лишенные автоматики. А зря.

В 1830 году мастерская филадельфийского оружейника Генри Дернинджера начала выпуск маленьких капсюльных пистолетов калибра «.41» — 10,4 миллиметра. До этого мастерская создавала ружья, а также армейские и дуэльные пистолеты. Однако и миниатюрные новинки вскоре завоевали американский рынок. Покупатели быстро оценили их компактность, малый вес, умеренную отдачу, удобную форму и неплохую для короткого ствола меткость. За производство таких пистолетиков взялись и другие фирмы. Попутно в фамилию изобретателя добавили вторую букву «r» — для того чтобы замаскировать нарушение патента. Так получилась игра слов: «derring» означает — «отчаянная смелость». «Дерринджеры» стали обычными в дамских сумочках и жилетных карманах деловых людей, особенно в южных штатах США.

Сейчас, похоже, история с театром и стрельбой из «Дерринджера» повторялась.

Дело в том, что президент Авраам Линкольн был смертельно ранен из компактного «Дерринджера» 14 апреля 1865 года. Спектакль «Мой американский кузен» в театре Форда стал для него последним представлением. Его убийца — сторонник южан, безработный актер Джон Уилкс Бут хорошо знал расположение помещений театра. Он пробрался в президентскую ложу и выстрелил Линкольну в голову из карманного пистолета.

— Черт подери, Игорь! Ну почему у тебя все заканчивается перестрелками?!! — Моя жена поднялась на ноги и машинально поправляла платье.

— Тихо, блин! Без истерики. Кира, неужели ты думаешь, что упыри вот так просто от нас отстанут? — Не теряя времени, я перезаряжал «Дерринджер». Кроме всего прочего, неавтоматический сверхкомпактный пистолет не выбрасывал стреляные гильзы. Это была дополнительная мера предосторожности, которая в любом случае не повредит. Нажав на кнопку экстрактора, я сунул их в карман — нечего улики плодить. А вместо отработанных цилиндриков длиной 23 миллиметра вставил в вертикально спаренные стволы по одному патрону 45-го калибра.

— И что теперь?

— Для начала — постараемся выжить. — Блок стволов, щелкнув, вернулся на место. Я спрятал в карман миниатюрный, но оттого не менее смертоносный пистолет. — Возвращаемся в зал.

— Ты что — с ума сошел?!!

— Спокойно, Котенок. Там нас точно никто искать не будет.

Киру колотило, однако она сумела взять себя в руки и вернуться в зал. Там как раз разворачивались заключительные действия оперы.

Гнев верховного бога Вотана, откровение валькирии Брунгильды о том, что сын Зиглинды по имени Зихфрид станет великим героем и сумеет заново выковать легендарный меч…

А мрачный бог заключает свою дочь-валькирию в огненный плен, она засыпает волшебным сном, а Вотан уходит…

«Leb wohl, du kühnes, herzliches Kind!» — «Прощай, мой светоч, гордость моя!» — с последними аккордами мы с Кирой покинули зал одними из первых.

— Стой, а моя накидка? — спросила Кира.

— Котенок, потом заберем, сейчас некогда.

— Блин, я на шпильках…

— Значит, иди босиком.

Взяв жену за руку, я устремился к выходу. Публика все еще рукоплескала артистам и дарила им цветы в награду за прекрасно сыгранную оперу, а мы уже мчались к выходу.

Очутившись на улице, мы стремительным шагом направились к набережной канала Грибоедова. Почему мы не попытались слиться с толпой? Да, решение очевидное, но я помнил о загадочном стрелке. Даже если он не будет стрелять по толпе, пытаясь поразить именно нас, то уж скоординировать действия ударной группы — запросто.

То, что за время третьего акта «Валькирии» охрана театра, да и вообще никто не поднял тревогу по поводу убитых вампиров, говорило лишь об одном: они избавились от тел одним им известным способом, а теперь хотели довести охоту на нас до логического финала.

Так что нужно было играть на опережение. С собой у меня был всего лишь десяток патронов к «Дерринджеру» — не густо, но хоть что-то… Два из них я уже всадил в вампиршу в театре возле дамской комнаты. Мы скрылись под сенью деревьев, их кроны причудливо дробили свет уличных фонарей, и в этой мешанине света и хаотичных теней нас было очень сложно обнаружить стороннему наблюдателю.

По лабиринту тесных питерских дворов мы с Кирой прорывались к каналу Грибоедова. Гулкие звуки наших шагов дробились эхом, отраженным от стен. По каналу можно было уйти и на моторной лодке. Хотя время уже было позднее — какая, на хрен, лодка… Тут я явно перемудрил. Из парадного мы выскочили прямо на набережную, впереди были Львиный переулок и мостик, охраняемый четырьмя скульптурами благородных хищников семейства кошачьих.

Забежав на мостик через канал, мы с Кирой увидели темный силуэт, перекрывающий нам дорогу. Позади, будто бы из сгустившейся тьмы, материализовался еще один.

— Кира, прикрой мне спину.

Вампир ринулся на меня, и шансов в рукопашной схватке у меня против него не было. Но все же — в рукопашном бою побеждает тот, у кого патронов больше. Проклятый упырь понадеялся на свои клыки и когти, а я — на сверхкомпактный двуствольный пистолет. Грянул дуплет, разнеся экспансивным серебром 45-го калибра грудную клетку исчадию полночи. Стрелять в темноте в голову было бы смертельной ошибкой. Но и так вышло неплохо. Выстрелы превратили грудь кровососа в кровоточащий кратер, сердце и легкие были изорваны обломками ребер. Казалось, у него внутри взорвалась граната. Разбрызгивая кровь и извиваясь в предсмертных конвульсиях, мерзкий кровосос канул в осеннюю воду канала Грибоедова.

И тут же стреляные гильзы полетели в воду, а я одним движением вогнал новую пару патронов в стволы. Тихо клацнули замки ствольного блока, сухо щелкнул взведенный курок. Все движения по перезарядке оружия я доводил до умопомрачительного автоматизма. В бою надо «думать телом», не отвлекаясь от основного дела: выжить самому и отправить в мир иной как можно большее число врагов.

За моей спиной раздался хриплый рык, тут же оборвавшийся. Его сменил тонкий и жалобный вой. Я мельком оглянулся через плечо: Кира подпрыгнула, опершись руками о перила мостика, и с размаху вонзила тонкий и длинный каблук прямо в глаз упырю! Вот это удар!

После того как мы с Панченко остановили обращение Киры в кровожадного монстра, девушка приобрела некоторые особенности. Скорее сохранила их как «память о вампирском прошлом». И в экстремальных ситуациях ее уникальные возможности проявлялись со всей силой.

Рывком развернувшись, я выстрелил из «Дерринджера» прямо над ухом Киры. Пятнадцатиграммовая серебряная пуля попала упырю в голову, которая лопнула, как перезрелый арбуз.

Еще раз обернувшись, я выпустил второй заряд в колено другому упырю. Конечно, его это остановило, но ненадолго… А перезарядить оружие я не успевал.

— Кира, прыгай через перила! — Понятно, что это сражение мы проигрывали, и теперь нужно было озаботиться тем, чтобы не стать закуской для кровососов. К счастью, нелюди не слишком охотно лезли в воду. Не знаю, почему, но сейчас это могло сыграть нам на руку.

Внезапно в бок упыря вонзилась короткая массивная стрела, и, судя по всему, «полночному охотнику» стало совсем худо. Нелюдь скрючился и сполз на рифленый настил мостика, судорожно цепляясь за перила. Его гипертрофированные когти отвратительно скрипели о металл. А с водной глади канала до нас донесся такой знакомый грассирующий голос:

— Прыгайте ко мне в моторку!

Не раздумывая, я перебросил через перила мостика Киру, а следом сиганул и сам. Благословенны будьте, парашютные прыжки! Благодаря им я научился группироваться. И Кира — тоже. Приземлились мы удачно, я только расшиб локоть о борт лодки. Тут же, «на автомате», дозарядил двуствольный пистолет последнего шанса.

Глянул на Панченко: тот целился из массивного многозарядного арбалета в упырей на мосту. Щелк! Тетива отправила в недолгий полет серебристо сверкнувшую наконечником массивную стрелу. Один из кровососов взвыл на тонкой ноте, когда серебряный наконечник пронзил его брюхо снизу вверх.

Мой знакомец коротко кивнул и передернул цевье, взводя тетиву. Из коробчатого магазина сверху на ложе легла новая стрела. Как я успел заметить, ее серебряный наконечник расширялся, образуя своеобразную зазубренную «лопатку».

— Умеешь пользоваться? — Заряженный арбалет перекочевал в мои руки. — Прикрывай, я пока заведу мотор.

— Рад тебя видеть, Гриша. — Панченко оставался все таким же. Курчавые волосы, заметные залысины, густая курчавая борода, усы. Криптозоолог-любитель искал на просторах СНГ знаменитого Йети — загадочное человекообразное животное. Сам походил на объект собственных поисков, обладая мощной кряжистой фигурой и необычайно сильными руками. Когда-то его экспедиция погибла от клыков упырей, выжил лишь он один. И с тех пор Панченко вел с кровососами свою беспощадную войну. Причем весьма экзотическими методами. Григорий Панченко великолепно разбирается в холодном оружии, опубликовал ряд статей и книг по истории луков, арбалетов и клинкового оружия. Он и сам ходит постоянно увешанный различным смертоносным железом. И серебром.

Вот и сейчас в моих руках оказался мощный арбалет весьма оригинальной конструкции. Натяжение тугой тетивы из специальных полимерных волокон выполнялось передергиванием цевья, как в «помповом» ружье. А сверху была устроена съемная обойма на десять стрел. Ближе к складному «скелетному» прикладу был установлен кронштейн под оптику, а на нем — ночной инфракрасный прицел. Причем не «крутая забугорная хреновина», а наш русский «Дедал». Он отличался повышенной надежностью, мог работать и в сумерках, и в глубокой тьме, не боялся случайных сполохов света. Конечно, и картинка была не такая четкая, как на американском «Thompson», однако все же вполне приличная. Особенно для меня, привыкшего к армейской ночной оптике.

Вскинув арбалет, я поймал в прицел темный силуэт вампира на мосту и нажал на спуск. Звонко щелкнула тугая тетива, послав в цель короткую и тяжелую стрелу с серебряным наконечником. Смертоносный метательный снаряд ударил в шею вампира. Повезло: я целился ниже, в грудь. Но к арбалету еще нужно было привыкнуть, впрочем, как и к любому другому оружию.

Повезло, естественно, мне, но не вампиру. Тот рухнул как подкошенный, захлебываясь собственной кровью из рассеченного горла. Стрела со смертоносным наконечником почти что рассекла ему шею, как топор палача. Панченко всегда был выдумщик по части боеприпасов, впрочем, как и я, но с той только разницей, что больше доверял «огнестрелу».

Размазанная в стремительном рывке тень бесшумно прыгнула с моста прямо в лодку. Я едва успел передернуть цевье, в очередной раз взводя тетиву арбалета. Взводилась она очень тяжело — усилие натяжения было весьма значительно даже для меня, привыкшего к ежедневным физическим нагрузкам. Но хозяин арбалета, немного походивший на объект своих криптозоологических изысканий, обладал поистине феноменальной силой.

Лодку ощутимо качнуло, когда упырь приземлился на борт. Стрелять пришлось практически в упор, и то я едва успел. Вампир сразу же кинулся на меня, вложив в свою атаку всю свою нечеловеческую стремительность.

Но стрела оказалась быстрей. Клыки нелюдя клацнули в нескольких сантиметрах от моего лица, но еще раньше смертоносное серебро поразило свою цель. Атаковал меня уже мертвец.

Предсмертный рев исчадия полночи слился с рокотом запускаемого мотора. Лодка рванулась вперед, и упырь повалился внутрь, оставляя на бортах глубокие борозды от когтей. В последних конвульсиях кровосос схватил зубами носовую банку. [9]Дерево захрустело на гипертрофированных клыках подыхающего упыря.

— Осина, — заметил Панченко, управляя «моторкой».

— Что?

— Скамья была осиновая. Так что последнее, что съел в своей гребаной жизни этот упырь, оказалось осиной…

— Глубокомысленно. — Я пожал руку нашему «полночному спасителю». Все получалось точно, как в прошлый раз: тогда он тоже спас нас с Кирой. Хотя изначально охотился именно на меня, поскольку ваш слуга покорный латал вампиров по мере сил. — Рад тебя видеть, Гриша, спасибо, что помог. Ты откуда здесь?

— Охочусь.

— Уж не на нас ли?

— Нет, просто тут упырей много оказалось, я даже удивился. А вот когда вас увидел, удивляться перестал. Уж очень они вас с Кирой любят. Кстати, Кира, здравствуйте, — Панченко кивнул моей жене.

Я пнул упыря, тело перевалилось на бок. В неверном свете масляно заблестела черная кровь вампира. В левой части груди торчал обломок стрелы, а наконечник, похоже, глубоко вонзился в тело «полночного охотника». Разрез был широким. Я посветил острым лучом миниатюрного тактического фонаря, — в ране чернели сгустки и обломки кости, а сама она дымилась, разъеденная серебром, словно бы азотной кислотой.

— Чем это ты его, Гриша?

— Стрела специальная, называется — срезень, — пояснил фанат всех видов холодного оружия, не отрываясь от управления лодкой. Мы как раз вышли на Фонтанку и свернули в один из боковых протоков. — Эта стрела — не из боевых, ее плоский наконечник напоминает скорее расширяющуюся лопатку. В отличие от граненых, бронебойных, эти стрелы используются для стрельбы с близкой дистанции по крупному зверю. Кабана или оленя они валят не хуже жакана: рассекают ребра или дробят лопатку. Широко разрубают внутренние органы.

Я повертел в руках короткую стрелу с наконечником, напоминающим широкое уплощенное долото. Да, Григорий Панченко умел извлечь практическую пользу из своих обширных познаний в таком, казалось бы, академическом разделе, как история Средневековья…

— Что теперь думаешь делать?

Я рассказал Панченко обо всем: о нейрохирургической операции Высшего, роботе-хирурге, загадочном стрелке, убивающем вампиров, заканчивая сегодняшним нападением кровососов на нас с Кирой в Мариинском театре.

— Совсем оборзели, мрази кровососущие! — Панченко был мрачен. — Отчасти из-за того, что я согласился прооперировать Высшего вампира — извечного и самого лютого нашего врага.

— Думаю идти к нему за советом: заваривается очередная кровавая каша, и уж он-то должен знать, в чем дело.

— А с каких это пор ты спрашиваешь совета у вампира, тем более Высшего, вместо того чтобы нашпиговать его серебром?

— С тех пор, Гриша, как мы вдвоем вытащили Киру из пучины кровавого безумия. А теперь эти мрази охотятся на меня. И я не знаю, что мне делать и как спасти свою жену.

— Я не признаю компромиссов!

— Да? А когда ты мне помогал Киру спасать, ты не пошел на компромисс?

— Ну, это другое дело…

— Другое дело, потому что вызвало у тебя научный интерес. Тебе, Гриша, как и мне, было интересно решать эту, ни на что не похожую, научную проблему. И мы ее решили вместе. А кроме того, хочу тебе напомнить, что ты меня сперва хотел убить — именно за то, что я лечил этих блядских кровососущих ублюдков! И нечего мне говорить о принципах! Я их ненавижу не меньше тебя, и Кира — тоже. Только мы исповедуем одно из самых древних и непреложных правил войны: познай своего врага. А каша заваривается на сей раз крутая! И было бы совсем нелишне провести разведку, прежде чем снова лезть на оскаленные пасти с серебром наперевес!

— Ладно, где тебя высадить?

— Тут недалеко. Возьми свой арбалет — хорошая штука, хоть и тяжеловат.

— Ну, до свиданья.

— Счастливой охоты, Гриша. И будь осторожнее…