Нежданно-негаданно

Сэм был закоренелым холостяком. Такая жизнь его вполне удовлетворяла. И кто знает, возможно, он так бы и остался холостяком до конца дней своих, если бы не девушка по имени Руфь. Прежде ему хватало для счастья занятий палеолингвистикой, но после знакомства с Руфью он вместо древних надписей видел на экране аппарата для чтения микрофильмов только ее лицо и фигуру. Ситуация переросла в научную проблему, настоятельно требующую решения.

Сэм решил проблему, женившись на Руфи. Так началось его знакомство с прозой жизни. Прошло несколько недель после их возвращения из свадебного путешествия. Руфь без явных к тому оснований вязала чтото розовое. Сэм по своему обыкновению занимался дешифровкой древних скифских надписей.

— Сэм, — ласково начала Руфь. — Сэм, зачем ты без толку растрачиваешь свободное время? Не все ли равно, сумеешь ты прочесть эти дурацкие надписи пли нет?

— Мой папочка всегда говорил, — ответил Сэм, не отрывая глаз от экрана, — коли уж берешься за дело, так делай его на совесть.

Кто, как не жена, скажет мужу правду в глаза?

— Милый, — промурлыкала Руфь, — а тебе не кажется, что за это дело и вовсе не стоит браться?

Сэм был ошарашен. Он снял очки и отодвинул в сторону аппарат для чтения микрофильмов.

— Нет, Руфь, даже в голову не приходило, — пробормотал он, шаря по столу в поисках сигарет и спичек. — А почему за это не стоит браться?

Сигареты он не нашел и принялся рассеянно грызть кончик карандаша.

— Милый мой, — отвечала Руфь, вытаскивая у него изо рта карандаш и вставляя на его место сигарету, — ты так много трудишься весь день на товарной станции, а затем возвращаешься домой и до поздней ночи ломаешь голову над какими-то закорючками. И при всем этом зарабатываешь меньше молочника.

— Но ведь я занимаюсь эпиграфикой ради… ради науки. Ради знания. Мой папочка всегда говорил: не в деньгах счастье!

Руфь ласково погладила Сэма по руке.

— Как жаль, милый, что именно мне приходится раскрывать тебе глаза. Для счастья необходимы деньги.

— Правда?

— Милый, ты слишком долго был холостяком. Ты совсем… незнаком с практической стороной жизни.

— Но, Руфь, вспомни, ты же сама соглашалась со мной, что не в деньгах…

— Не обо мне речь, Сэм. Хотя, что говорить… — она осеклась и многозначительно обвела глазами крохотную гостиную с ветхой мебелью, — но ведь появятся маленькие…

— Маленькие? — отозвался Сэм с таким недоумением, словно ему привиделось вторжение армии лилипутов. Со смущенной улыбкой Руфь показала вязанье.

— Ах, вот что! Понимаю. Ты хочешь сказать, что у нас будут… — Сэм зарделся, и у него начался легкий приступ кашля. — Но почему так скоро? Ведь мы женаты всего три месяца. У меня еще и в мыслях не было…

— Ну, что ты, еще рано, — успокаивающе рассмеялась Руфь, — это только пример, когда для счастья нужны деньги.

— А эпиграфика не нужна? — принялся отвоевывать Сэм утраченные позиции.

— Детям не нужна!

— Не понимаю, почему эпиграфика не нужна детям? Мне лично кажется, что для развития пробуждающегося интеллекта она может оказаться весьма полезной.

— Хоть бы у нас вовсе не было детей, — разрыдалась Руфь, — какой из тебя отец, если ты вечно сидишь, уткнувшись носом в свой проклятый аппарат, и тебе наплевать, что мы все умрем с голоду!

— Руфь, ты проголодалась? — озабоченно спросил Сэм. Когда она, выбежав из комнаты в спальню, бросилась на кровать, Сэм долго еще стоял в глубоком раздумье.

Менее великий человек в этот момент мог бы во имя семейного мира отказаться от своего хобби. Лысая часть человечества находилась на волосок от того, чтобы так и остаться лысой. Но Сэм продолжал отдавать все свободное время своему увлечению, не подозревая, что оно приведет к совершенно невероятному повороту событий…

Об открытии Сэма Руфь узнала точно так же, как большинство жен узнает о делах своих мужей — из его разговора на вечеринке с одним из гостей.

— Новое средство для волос? — говорил Сэм. — Все эти новинки стоят одна другой. Вот я недавно обнаружил один рецептик, так он и впрямь действует. Сомневаюсь, чтобы ваша продукция могла сравниться с той. А ведь ему почти две с половиной тысячи лет.

— В самом деле? — недоверчиво отозвался собеседник, приглаживая набриллиантиненные волосы. — Разумеется, мы нигде не пишем черным по белому, что от употребления «Шевелюры» действительно растут волосы. Мы только утверждаем, что у тех, кто пользуется «Шевелюрой», больше волос и волосы у них более густые, чем у тех, кто ею не пользуется. Мы заявляем, что все больше людей со все более густыми волосами употребляет все большее количество «Шевелюры». И даже готовы подтвердить свои слова при помощи статистики.

— Поразительно, — сказал Сэм. — А где вы берете статистику?

Молодой человек смутился и понизил голос:

— В подробности лучше не вдаваться. Этой статистикой занимается между делом один знаменитый психолог. Знаете, тот самый, который выучил сорок нью-йоркских школьников читать слова, написанные красным мелом, втрое быстрее, чем написанные белым.

— Вот уж не знаю, как мой рецепт подействует на сорок нью-йоркских школьников, — ответил Сэм. — Но древние скифы отращивали с его помощью волосы за 450 лет до нашей эры. А 20 июня сего года с его помощью отросли волосы и у меня.

— Вы шутите?

— Нисколько.

— Эти волосы?

Сэм сконфузился.

— Я же не говорил, что вырастают хорошенькие кудряшки. Растут такие же волосы, какие у вас когда-то были. По-моему, это какое-то химическое соединение, стимулирующее гормональную активность.

Руфь со всех сторон оглядела макушку супруга.

— Сэм, у тебя больше нет лысины! — вскричала она. — На ней выросли волосы!

— Ну да! Что ж тут удивительного? — нетерпеливо отозвался Сэм. — Когда я рассказал тебе, что мне наконец удалось расшифровать скифский алфавит, ты просто-напросто зевнула от скуки.

Набриллиантиненный молодой человек даже взмок от нетерпения.

— Пожалуйста, побыстрее скажите мне, что это за рецепт!

— Это питье. Его принимают внутрь, — ответил Сэм. — В него входит кобылье молоко, трава, вероятно, та самая, которую древние греки называли моли, и белое вино. Думаю, что марка вина роли не играет.

Молодой человек, ухватив Сэма за рукав, тащил его куда-то в сторону. Руфь, не успев еще прийти в себя, последовала за ними.

— Растение! — тяжело дыша, произнес молодой человек и облизнул пересохшие губы. — Как оно там называется? То есть как мы его называем?

Сэм задумался.

— Боюсь, что не знаю. Никогда не был силен в ботанике.

Руфь издала громкий вздох облегчения.

— Слава богу! Сэм, ты простофиля! Тебя хотят одурачить.

— Знаете, такое маленькое растеньице с крохотными белыми цветочками, которые раскрываются по утрам. Его всегда рисуют на рекламе «Утренней радости». Растет оно повсюду.

На предостерегающие знаки жены Сэм не обращал ни малейшего внимания.

— Знаю, знаю, — расплываясь в улыбке, отвечал молодой человек; руки его еще дрожали.

— Моли — очень интересное растение, — продолжал Сэм, — древним оно заменяло успокоительные таблетки.

Но тут разговор был прерван глухим стуком — Руфь упала в обморок.

Сэм поднял ее и извинился перед собеседником.

— Боюсь, что вечер испорчен. Просто удивительно — как только дело доходит до эпиграфики, моя жена начинает нервничать. Но она впервые потеряла сознание, услышав разговор на эту тему.

Молодой человек вложил в рот успокоительную таблетку и глубоко засунул руки в карманы.

— Не возражаете, если я провожу вас?

— Что вы?! — ответил Сэм. — Так редко удается поговорить о моей работе. Хотите послушать, как мне удалось расшифровать скифский алфавит?

— Сгораю от нетерпения! — воскликнул молодой человек. Он подозвал такси и придержал дверцу, помогая Сэму втащить Руфь. — Но сначала — одна мелкая деталь. Кто еще знает об этом рецепте?

— Пока только вы да я. И Руфь, если она слушала наш разговор. Вы не представляете, до чего приятно найти человека, которого интересуют древние скифы.

Со стоном отчаяния Руфь приподнялась на сиденье.

— Ах, осел ты этакий! — принялась она отчитывать мужа. — Его интересует только твой рецепт. Неужели ты не соображаешь, что он стоит миллионы? А ты взял и отдал его просто так.

— Это верно? — в голосе Сэма впервые промелькнули нотки подозрения.

— Конечно, меня интересует средство для ращения волос. Но древние надписи меня тоже интересуют. Скажите, а много народу умеет читать на древнескифском?

— Вот видишь, его интересует эпиграфика, — с торжеством заявил Сэм. — Сейчас я расскажу, как мне удалось расшифровать…

— Я просто жажду услышать ваш рассказ. Но сначала скажите, у вас сохранился образчик этого снадобья?

— Да, почти половина молочной бутылки. Но почему оно вас так интересует? Вам-то оно не нужно. Лучше послушайте…

— Тогда глядите! — вскричал молодой человек, отбрасывая всякую гордость, и сорвал с головы парик. Даже в тусклом свете кабины было видно, что он не так уж и молод.

— А, ну что ж, зайдите к нам, я дам вам глоточек, — ответил Сэм. Он помог Руфи выбраться из такси. От бессильной ярости она еле двигалась.

— Так вот, предчувствие, что я напал на верный след, появилось у меня, когда мне удалось раздобыть фотокопию наскальной надписи с вырезанным под ней изображением царя персов. Под рисунком была коротенькая подпись. Она могла означать множество имен: Дарий, Ксеркс, Артаксеркс…

— Не говори ему, Сэм, — простонала Руфь, падая в подставленное мужем кресло, — может, еще не поздно…

— Не будь смешной, дорогая. Моя статья уже принята к печати. Так вот, царя звали Ксеркс…

— Да, нет же. Средство для волос…

— Совсем забыл о нем, — ответил Сэм, доставая молочную бутылочку. — Не знаю только, насколько она чистая. Боюсь, Руфь не слишком тщательно их отмывает. Но насморка у меня нет…

— Меньше всего меня тревожат микробы, — отозвался набриллиантиненный мужчина, — мне бы только донести ее до рта.

Он обернул ладонь платком, но руки его так тряслись, что он боялся выронить бутылку.

— Сколько надо ждать, пока оно подействует?

— Около часа. До первой щетины. Сами волосы будут расти дольше.

Набриллиантиненный мужчина посмотрел на часы, глубоко вздохнул и уселся на диван.

— А теперь расскажите, как вы расшифровали скифский алфавит?

— С превеликим удовольствием! — отозвался Сэм и подал гостю аппарат для чтения микрофильмов. — Взгляните вот сюда. Вы, вероятно, думаете, что под рисунком высечено персидское имя в скифском произношении?

— Именно так я и думаю, — ответил бывший молодой человек, проведя дрожащей рукой по гладкой, как бильярдный шар, голове, — разумеется, персидское. Какое же еще?

— Вот и нет! — торжествующе воскликнул Сэм. — Если хотите, можете сами попробовать. Ничего не получится.

— Тогда я и пробовать не буду. Что же вы сделали? — он не мог оторвать взгляда от циферблата часов.

— Разве не ясно? Я взял древнегреческий вариант этого имени. И тут мне повезло! У меня оказался ключ к скифскому алфавиту.

— Потрясающе! — отозвался мужчина и начал расхаживать по комнате. — Извините, но от волнения я не в силах усидеть. Нервы ни к черту не годятся.

— Когда мне впервые удалось прочитать скифскую надпись, я чувствовал себя точно так, как и вы, — восторженно ответил Сэм. — Всю ночь глаз не мог сомкнуть. Есть от чего прийти в волнение!

— Знаете, мне кажется, у меня волосы на голове шевелятся.

— Верно, — согласился Сэм, — просто трепет охватывает, когда читаешь надпись, которая в течение стольких столетий была погребена! Прекрасно вас понимаю.

Руфь, перед этим скрывшаяся в спальне, вернулась в гостиную, держа в обеих руках по чемодану.

— Сэм, я ухожу от тебя. Сил моих нет глядеть на все это.

— Нет, Руфь, ты меня не бросишь. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю. Лучше я брошу эпиграфику. Теперь, когда я расшифровал скифский алфавит, я завершил труд, начатый пятнадцать лет назад. Хватит с меня древних надписей. Что ты скажешь на это, моя дорогая?

— Сэм, этот лысый мошенник прикарманит твой рецепт и заработает на нем пять миллионов долларов, а мы с тобой и гроша ломаного не получим. Ты ведь даже не знаешь его имени.

На лице у гостя появилось выражение уязвленной честности.

— Мадам, меня зовут Чак Бредфорд, — ласково произнес он. — Я не собираюсь красть рецепт вашего супруга. Напротив, я хочу ему помочь. В таких делах необходимо коллективное мышление. Вместе с ним мы…

— Вместе? Как бы не так! Я вам не позволю заработать миллион долларов на нашей идее!

— Я уже знаю рецепт.

— Тогда возьмите заодно и гранки, — сказал Сэм. — Но они еще будут мне нужны.

— Только взгляну на способ приготовления, — сказал Чак и принялся лихорадочно списывать рецепт в записную книжку. Затем, отбросив всякий стыд, он схватил бутылку с эликсиром — и был таков.

Всю следующую неделю Руфь не выходила из дому, не включала радио и не смотрела телевизор. От рекламы нигде не было спасения. «„Шевелюра“ гарантирует шевелюру! Не просто чуть больше волос! Не просто чуть меньше лысины! Те же волосы, что росли у вас когда-то! Волосы вашей ослепительной юности!»

К концу недели от «Шевелюры» пришел чек на тысячу долларов. Руфь изодрала бы его в мелкие клочки, но теперь у нее уже не было сомнений, что скоро и впрямь появится маленький, и это ее остановило.

— Вот она, наша доля от эликсирных барышей, — плакала она, размахивая чеком под самым носом у Сэма.

— Вполне приличная сумма, — отвечал довольный Сэм.

— Ты — невозможный человек. Да знаешь ли ты, сколько они заработали на этом деле?

— Меня не интересуют чужие заработки.

— Ну попадись мне только этот Чак Бредфорд, — сказала Руфь, скрипнув зубами, — уж я ему…

В дверь позвонили. Вошел Чак.

— Не надо, Руфь, — попросил Сэм, — боюсь, он этого не вынесет. Он похож на… — Сэм замялся, подбирая слова.

Чак и в самом деле выглядел ужасно. Вновь отросшие волосы жалко свисали на его замученное и осунувшееся лицо.

— …На паршивого побитого пса, — докончила вместо мужа Руфь. — Ну и нервы же у вас, Чак Бредфорд! Сначала вы нас обжулили, а теперь набрались наглости и заявились в гости?!

— Нервы? — простонал Чак. Он упал на стул и обхватил голову руками. — У меня больше нет нервов. Они полопались от перенапряжения. Сэм, со времени Нерона мир не знал таких ужасов.

— О чем вы толкуете? — подозрительно спросила Руфь.

— Не притворяйтесь! Вы были с ним заодно.

— В чем дело?

— Нечего, нечего, — сказал Чак, — вы меня впутали в эту историю, вы и выпутывайте.

— Неполадки с эликсиром? — спросил Сэм с еще более кротким, чем обычно, видом.

— Провалиться мне на этом месте, если это не так.

— Этого я опасался.

— В чем дело? — повторила Руфь. — Никогда мне ничего не рассказывают. Ваши волосы, Чак, в полном порядке.

— Да, мои-то волосы, черт бы их драл, в порядке, — простонал Чак. — Я рву их целыми прядями, а они отрастают заново. У всех, кто пил из бутылки Сэма, отросли волосы. Столько волос, сколько душе угодно. И ничего с ними не делается. Беда в другом.

— Ближе к делу, — потребовала Руфь, — выкладывайте, что там у вас?

— Мы не потеряли даром ни одной секунды, — продолжал Чак, не обращая на нее внимания, — через несколько часов производство закрутилось на полную катушку. Не дней, слышите, а часов! Упаковка, реклама — все шло как по маслу. А как раскупали этот эликсир! О, как его раскупали! В магазинах, аптеках, супермаркетах, в уличных киосках, у продавцов сосисок, всюду. Догадайтесь, чем же все кончилось?

— Чем? — взвизгнула Руфь.

— В первую неделю волосы отрастают, а затем выпадают начисто. И не только новые волосы, но и старые тоже. Вот что я вам скажу: если не принять срочных мер, то скоро нельзя будет отличить Бродвей от бильярдного стола. А теперь угадайте, кого в этом обвиняют? Меня! Слышите, меня!

Руфь хохотала, пока у нее из глаз не потекли слезы.

— Сэм, вы обязаны мне помочь, — продолжал Чак, ухватив его за лацканы пиджака. — Это ваш долг. Чего вы намешали в свое снадобье, кроме того, что в рецепте?

— Ничего, — отвечал Сэм, деликатно высвобождая лацканы. — Абсолютно ничего. Только то, что написано. Кобылье молоко, моли и белое вино.

— Так почему после вашего снадобья волосы отрастают, а после нашего — выпадают?

— Суть не в том, из чего вы делаете, — заметил Сэм, — а как вы делаете. Очевидно, у вас неверная технология.

— Но мы в точности следовали рецепту, Сэм. В точности.

— В том-то и беда. У вас неверный рецепт.

— Ах, так вы нарочно подсунули нам фальшивый рецепт?

— Ну, вот еще! — возмутился Сэм. — Если я что-то делаю, то делаю, как надо. Мой покойный папочка всегда говорил: сынок, коли уж берешься за дело, так делай на совесть.

— Это прямо пытка какая-то, — застонал Чак, — лучше уж загоняйте мне под ногти иголки. Так и знайте, если вы немедленно не объяснитесь, я выброшусь в окно.

— В рукописи, которую я отослал в эпиграфический журнал, ошибок не было. Но в гранках была опечатка. Я тут ни при чем.

— О боже, а ведь я пришел к вам просто от отчаяния, — сказал Чак, — у меня и в мыслях не было, что вам известно, в чем дело. Наши химики работают день и ночь. В ближайшие год-два они, вероятно, во всем разберутся, но мы не можем ждать. Я не могу ждать так долго. Меня линчуют. Сэм, где опечатка?

Сэм повернулся к аппарату для чтения микрофильмов и принялся делать заметки на больших карточках из плотной бумаги.

— А вот этого я вам не скажу.

— Знаете и не хотите сказать?

— А с какой стати?

— Ну вот, наконец пошел деловой разговор, — сказал Чак, вырывая у него из рук аппарат. — Сколько? Пять тысяч? Десять? К черту! Мои нервы не выдержат! Хотите миллион? Берите! Где опечатка?

Сэм забрал аппарат и принялся за чтение.

— Мой папочка всегда говорил, — рассеянно заметил он, — сынок, не в деньгах счастье.

— Послушай, Сэм! — вскричала Руфь, вырывая аппарат. — Миллион долларов!

— Сколько вы хотите? — спросил Чак, бледный, словно только что сорванный шампиньон.

— Мой папочка всегда говорил…

— Не надо! — взмолился Чак. — Согласен. Для вас, псих вы этакий, счастье — не в деньгах. Мы раздобудем вам что-нибудь еще. Что вам надо для счастья?

— Что ж… — задумчиво пробормотал Сэм. В комнате стало тихо. Последовала долгая пауза. — Для счастья мне нужна эпиграфика.

— Мы раздобудем столько эпиграфики, сколько вашей душе угодно, — отвечал Чак, тяжело дыша. — Тонны эпиграфики. Мили эпиграфики. Как бы она там ни продавалась.

— Ничего не выйдет, — ответил Сэм, — ее не так уж много, а вся, что есть, бесплатно.

— Неужели в целом свете нет ничего, что бы вам хотелось? — спросил Чак. — Что угодно, лишь бы вы обменяли это на опечатку.

Сэм долго думал.

— Есть кое-что. Но вы не сможете этого сделать.

— «Шевелюра» может все. За правильный рецепт «Шевелюра» человечьи души продаст дьяволу. Чего вы хотите?

— Боюсь, вам это покажется глупым.

— Не покажется, ей-богу, Сэм, не покажется. — Чак снова ухватил его за лацканы пиджака. — Ничто на свете не покажется мне глупым. Просите что угодно. Чего вы хотите? Отрубить голову Статуе свободы? Привязать козла на верхушке памятника Вашингтону? Вырвать страницу из библии Гутенберга? Выкладывайте, чего вы хотите!

— А смеяться надо мной вы не будете? — беспокойно осведомился Сэм.

— Я вообще больше не буду смеяться, — всхлипнул Чак.

— Хорошо. Мне хочется убедить жену, что не в деньгах счастье.

— Сэм, пусть он пишет контракт, — вскричала Руфь, — я соглашусь с этим, не сходя с места. Позволь мне заняться деловой стороной.

— Руфь, ты говоришь неискренне, — укоризненно произнес Сэм, — ты собираешься продать им слово за миллион долларов. Значит, деньги для тебя важны.

Чак принялся грызть носовой платок.

— Не знаю, что тут делать? — вздохнул он. — Пригласить психолога? Или попробовать брошюры о сердечных заболеваниях? Руфь, вы читаете медицинские брошюрки?

— Ишь, какой умник выискался! — отозвалась Руфь. — Не стану я читать ваши брошюрки! У меня есть идея получше. Почему бы вам не убедить Сэма, что счастье — в деньгах?

— Мы и это попробуем, — ответил Чак, — а еще будем искать опечатку. Может, нам повезет.

— А что там было в рецепте? — спросила Руфь.

— Эти слова вытравлены кислотой на дне моего сердца, — ответил Чак. — «На рассвете обрезать пучок моли. Отварить хорошенько в парном кобыльем молоке. Влить нарядное количество белого вина. Выпить». Вот и все.

— Что ж, посмотрим, — задумчиво проговорила Руфь, — если я отыщу опечатку, вы купите ее у меня?

— Да! И мы тоже будем ее искать, — отвечал Чак, дрожа, словно в лихорадке, — хотя мы пробовали все. Мы клали эту траву сырой, слегка обваренной и разваренной полностью. Мы ее пекли, жарили, сушили, коптили и вялили на солнце. Мы перепробовали все дозы каждого ингредиента.

— Дозировка и способ приготовления не играют столь большой роли, — с дразнящим спокойствием заметил Сэм, — стоит ли так себя утруждать?

Руфь и Чак принялись бормотать:

— Нарезать пучок моли?

— Отрезать?

— Прирезать?

— Зарезать?

— К черту! — сказал Чак. — Вздор какой-то. Надо пригласить специалистов.

— Здесь вам специалисты не помогут! — заявила Руфь. — Лучше дайте мне кругленькую сумму. Когда Сэм увидит, что я с ней сделаю, он изменит свое решение.

— Там видно будет, — ответил Чак, — пусть мой мозговой трест поломает над этим голову.

С этими словами он вылетел за дверь и скатился вниз по лестнице.

Сэм провел вечер, склонившись, как обычно, над аппаратом для чтения микрофильмов. Руфь бормотала под нос: «Разрезать пучок травы? Вылить изрядное количество белого вина? Пока эта история не кончится, я глаз не сомкну».

Она даже не подозревала, насколько пророческими окажутся эти слова.

На следующий день в гости к Сэму явилась картинка из рекламного календаря. О таких картинках жены говорят: «Милый, это даже не искусство. В жизни у женщин не бывает таких фигур». Но у посетительницы была именно такая фигура.

Узкой нежной ручкой гостья откинула роскошные золотые волосы и улыбнулась.

— Можно, я сниму накидку?

— Не стоит, — ответила Руфь, кидая испепеляющие взгляды на вечернее платье, которое открывало спину и почти ничего не прикрывало спереди. — Впрочем, валяйте. Вас, конечно, прислала «Шевелюра» — показать, что можно купить за деньги?

— Ах, что вы! — ответила девица и, не обращая больше внимания на Руфь, придвинула свой стул к креслу Сэма.

— Сэм, зовите меня Деби. Меня, правда, прислала «Шевелюра». Но вовсе не за тем, о чем думает ваша жена.

Она ядовито покосилась на Руфь.

Сэм задумчиво посмотрел на нее.

— Деби, а вы не боитесь простудиться?

— Ах, что вы, Сэм, — рассмеялась Деби. — Я ведь так молода. Кровь у меня горячая. Но как ужасно мило, что вы такой заботливый!

— Зачем же вас прислали? — угрожающе осведомилась Руфь.

— Учиться, — еле слышно выдохнула девица прямо в шею Сэма. — «Шевелюра», натурально, заинтересовалась эпиграфикой. Только куда нашим ребятам до Сэма! Но мы решили в честь Сэма организовать исследовательский эпиграфический отдел. И вот я здесь, чтобы внимать наставнику у его ног.

Она преданно смотрела на Сэма.

— Не так уж я много знаю, — скромно ответил Сэм. — Но если вас серьезно интересует эпиграфика, я буду рад обучить вас нескольким фундаментальным правилам.

— Интересует? — вскричала девица. — Да я от эпиграфики без ума! Я чуть не на коленях умоляла послать именно меня! По-моему, на свете нет более потрясающего занятия, чем эпиграфика.

— Черта с два! — раздраженно заметила Руфь. — И как вам не противно притворяться?

— Простите, пожалуйста, мою жену, — попросил Сэм, — эпиграфика действует ей на нервы. Не знаю, почему этот предмет так ее раздражает?

— А я знаю, — сочувственно отозвалась Деби, — это удел всех мужчин с могучим интеллектом. Ваша жена вас не понимает.

— Это верно? — Сэм печально поглядел на жену. — Руфь, ты, правда, не понимаешь меня?

— Идиот несчастный! — ответила Руфь. — Эту особу прислали выведать твой секрет. И ее, и Чака эпиграфика интересует как прошлогодний снег. Посмотри на нее! Впрочем, нет, — тут же поправилась она, — не смотри! Лучше скажи ей, чтобы она отправлялась домой.

— Вы действительно пришли выведать мой секрет?

— Провалиться мне сквозь землю! Клянусь, положа руку на сердце, — отвечала Деби, возлагая руку на хорошо развитую часть своей фигуры, — можете отослать меня домой, если я хоть заикнусь об этой опечатке.

— Справедливо, — ответил Сэм, кидая удовлетворенный взгляд на жену. — Ну что ж, приступим.

— Приступим, — ответила Деби, придвигаясь еще ближе.

— Сэм, я не выдержу! — вскричала Руфь.

— Дорогая, ты иди спать, — ответил Сэм, — я же знаю, что тебе это неинтересно.

— Да-да, — сладко улыбнулась Деби, — идите спать. Мы справимся сами.

— Вы-то справитесь, — ответила Руфь и хлопнула дверью.

Следующий день был воскресным. Руфь поднялась поздно, с заплаканными глазами. Она приготовила одну чашечку кофе, сварила одно яйцо и поджарила один ломтик хлеба. Когда Сэм, жадно нюхая воздух, вошел в кухню, Руфь включила приемник на полную мощность и продолжала есть под оглушительный аккомпанемент утренних новостей.

— Послушай! — вдруг воскликнула Руфь, забыв обиду и схватив мужа за руку. В голосе диктора слышалось возбуждение.

— Что творится за ланолиновым занавесом? Что происходит с волосами, выращенными «Шевелюрой»? Почему здание «Шевелюры» окружено вооруженной охраной? Слушайте полный отчет в нашем вечернем выпуске… Молния! Только что трое лысых мужчин в серых фланелевых костюмах пытались линчевать манхэттенского парикмахера.

— Прекрасно! — злорадно сказала Руфь. — Пусть Чак Бредфорд знает — жуликов ждет расплата.

В дверь позвонили.

В комнату вломился воровато оглядывающийся Чак.

— Легок на помине, — с мягкой укоризной сказал Сэм.

— За мной гонятся!

— Рада слышать! — прокомментировала Руфь. — Веревка за мой счет.

— Врезать пучком травы? — спросил Чак без особой надежды в голосе.

— Если угодно, но это вам не поможет, — ответил Сэм и вышел.

В дверь снова позвонили.

— Разве его нет дома? — разочарованно произнесла Деби. — А он обещал показать мне свою коллекцию античных монет.

— Прощайте, — отрезала Руфь, при помощи хорошего толчка выставляя Деби за дверь. Затем она повернулась к Чаку.

— Ваша взяла! Я собиралась еще немного выждать и полюбоваться, как вас линчуют. Но я должна спасти Сэма от этой женщины. Пишите контракт, и я сообщу вам правильную формулу.

— Значит, вы все-таки знали ее?

— Нет. Но прошлой ночью у меня было достаточно времени для размышлений. Мне пришло в голову, что у Сэма должна была сохраниться машинописная копия его статьи. Я поискала и нашла ее.

— Зовите соседей в свидетели, — сказал Чак, — а я тем временем составлю контракт.

Сэм отсутствовал большую часть дня. Когда он вернулся, Деби сидела на диванчике, а Руфь в кресле. Обе женщины упорно не замечали друг друга.

— Она не хочет уходить, — сказала Руфь.

— А с какой стати? — отозвалась Деби, ослепительно улыбаясь Сэму.

— А с такой, что «Шевелюра» уже получила то, что хотела. В ваших услугах, милочка, больше не нуждаются.

— Сэм, вы тоже хотите, чтобы я ушла?

— Теперь она охотится за твоими деньгами!

— Какие деньги? Что все это значит? И где обед?

— Я нашла копию твоей статьи и продала ее Чаку. И все равно никак не могу отделаться от этой девки. — Руфь была не в силах сдержать слезы. — Ты меня больше не любишь, — всхлипнула она.

— Конечно, люблю, дорогая.

— Ну, так скоро разлюбишь. Скажи ей — пусть убирается.

— Нельзя быть таким невежливым. Но почему она считает, будто у меня есть деньги?

— Я же тебе сказала. Я продала «Шевелюре» опечатку.

— Чтобы Деби больше не приходила? Не ради денег?

— Не могла же я продать ее бесплатно. Но больше всего мне хотелось избавиться от Деби.

— Дорогая, хоть ты поступила необдуманно, но твои побуждения не были корыстными. А что, если мы вообще ничего на этом не заработаем?

— Чудесно! Тогда и проблем никаких не будет.

— Что это значит? — спросила Деби. Ее наивность несколько поблекла.

— Я передал, правильный перевод скифского рецепта Правительству. Руфь, ты не имела права его продавать. Это общественная собственность. За 450 лет до нашей эры не существовало патентов. Я только перевел его.

— Но ведь у Руфи контракт! — вскричала Деби.

— Не стоящий бумаги, на которой он написан.

— Так денег нет? — спросила Деби.

— Нет.

— Тогда и Деби нет, — промолвила она и испарилась, как снежинка со знойного лика пустыни.

— Дадут мне обедать? — спросил Сэм.

— Да, милый. Но скажи, почему надо «облизать пучок моли»?

— Не знаю. Должно быть, слюна содержит какие-то энзимы. Но поскольку эликсир потом варят, то процесс гигиеничен. А что у нас на…

— Опять мясной рулет, — со счастливой улыбкой ответила Руфь. — Обожаю мясной рулет. Ты был прав, Сэм. Не в деньгах счастье. Прости, что я продала опечатку. Я больше не буду поступать тебе наперекор. Дело в том, — и тут она потупила глаза, — что я тебя люблю.