Глава 4. Факел Кекона

Лан вошел в комнату деда, обставленную прекрасной мебелью и произведениями искусства – степенландские столы из красного дерева, шелковые панно Тунской империи эпохи Пяти Монархов, стеклянные лампы из южного Югутана. Стены были почти сплошь покрыты фотографиями и памятными подарками. Коул Сенингтун был национальным героем, одним из лидеров свирепых Зеленых Костей, которые возглавили восстание и больше четверти века назад наконец-то выкинули с острова империю Шотар. После войны, скромно заявив, что у него нет склонности заниматься политикой или желания править, Коул Сен превратился в процветающего бизнесмена и внушительную фигуру в городе. Фотографии, где он пожимает руки на различных официальных и благотворительных мероприятиях, соседствовали на стене с почетными грамотами.

Старик, которого когда-то называли Факелом Кекона, обращал мало внимания на свидетельства своих достижений и окружающую роскошь. Большую часть времени он смотрел на город или на далекие зеленые горы, покрытые джунглями и пеленой облаков. Лан гадал, а не к ним ли больше тянет деда на закате жизни. Не к городу, который он помогал выстроить из пепла войны до нынешней гудящей столицы, а в глубину острова – в то место, которое древние кеконцы считали священным, а иностранцы – проклятым, и где молодой Коул Сен провел славные дни вместе с товарищами по восстанию, как воин.

Лан осторожно остановился рядом с креслом деда. В последнее время стало трудно предсказать настроение старика. Коул Сен всегда был деятельным и грозным человеком – скорым на похвалу, но скорым и на критику, и в том и в другом случае необузданным. Он не смягчал выражения, никогда не довольствовался малым, если может рискнуть и одержать полную победу. И даже сейчас, в восемьдесят один год, он излучал плотную и мощную нефритовую ауру.

Но все же он был уже не тот. Его жена, да узнают ее боги, скончалась три года назад, а четыре месяца спустя в возрасте шестидесяти пяти лет от удара умер Айт Югонтин. И с тех пор неукротимая воля Факела постепенно таяла. Без лишних церемоний он передал Лану руководство кланом и теперь часто становился задумчивым и отстраненным, а порой – вспыльчивым и жестоким. Он сидел без движения; несмотря на летнюю жару, худые плечи были закутаны в одеяло.

– Дедушка, – произнес Лан, хотя и знал – объявлять о своем присутствии необязательно. Возраст не притупил чувства патриарха, Чутье по-прежнему позволяло ему опознать приближение Зеленой Кости за квартал.

Коул Сен смотрел куда-то в пространство, трудно сказать, обращал ли он внимание на телепередачу – недавно в углу комнаты установили цветной телевизор. Звук был отключен, но Лан отметил, что это документальный фильм о Мировой войне, и борьба Кекона за независимость была лишь ее небольшой частью. Вспышка света от взрыва на экране отразилась на множестве стеклянных рамок на стенах.

– Шотарцы бомбили горы, – сказал Коул Сен медленно, но зычным голосом, как будто обращался к огромной толпе народа, а не к темному окну. – Но боялись, что возникнут оползни. Они шли по джунглям строем, эти шотарские солдаты. Все выглядели одинаково, как муравьи. Неуклюжие. А мы были как пантеры. Снимали их одного за другим. – Коул Сен ткнул воздух пальцем, как будто нацеливаясь на невидимых шотарских солдат. – Их пистолеты и гранаты против наших сабель и ножей. Десять шотарцев на одного нашего, но они все равно не сумели нас сокрушить, как ни пытались. А уж как пытались.

И вот опять. Все те же старые истории про войну. Лан заставил себя сохранять терпение.

– И тогда они пришли за Фонарщиками, простыми людьми, которые по ночам вешали для нас зеленые фонари в окнах. Мужчины, женщины, старики, молодежь, бедные, богатые – не имело значения. Если шотти подозревали, что человек имеет отношение к Людям Горы, то не теряли времени на предупреждения. Человек просто исчезал. – Коул Сен откинулся на спинку кресла. Его голос стал серьезным и задумчивым. – Одна семья три ночи прятала меня и Ю в своем сарае. Муж с женой и дочь. Благодаря им мы вернулись в лагерь живыми. А через несколько недель я их навестил, но они пропали. Вся посуда и мебель на месте, даже кастрюля на плите, но людей нет.

Лан откашлялся.

– Это было очень давно.

– Это было, когда я учил тебя всему необходимому – как перерезать ножом горло. Быстро, вот так, – Коул Сен стремительно провел рукой по шее. – В то время тебе было лет двенадцать, но ты схватывал на лету. Помнишь, Ду?

– Дедушка, – поморщился Лан. – Это не Ду. Это я, твой внук Лан.

Коул Сен оглянулся через плечо. Мгновение он выглядел смущенным – Лан не впервые застал его разговаривающим с погибшим двадцать шесть лет назад сыном. Потом с его глаз слетела пелена. Губы разочарованно сжались, и он вздохнул.

– Твоя аура так похожа на его, – пробормотал он и снова повернулся к окну. – Только его была сильнее.

Лан сложил руки за спиной и отвернулся, чтобы скрыть раздражение. Он и без того был достаточно зол, придя сюда и увидев на стене фотографии отца и его награды, да еще приходится терпеть все более частые и откровенные оскорбления со стороны деда.

В детстве Лан берег фотографии отца как зеницу ока и мог разглядывать их часами. На самом большом черно-белом фото Коул Ду стоял между Коулом Сеном и Айтом Югонтином в армейской палатке. Все трое изучали расстеленную карту. За поясом у них торчали боевые ножи, за плечами висели сабли-полумесяцы. Коул Ду, в свободном зеленом кителе генерала Людей Горы, глядел прямо в камеру и излучал революционную целеустремленность и уверенность.

А теперь Лан смотрел на гору фотографий как на раздражающие пережитки прошлого. Смотреть на них – все равно что на немыслимый портрет самого себя, загнанного в капкан времени и пространства. Он был точной копией отца – те же нос и подбородок, даже такое же сосредоточенное выражение лица и прищуренный левый глаз. В детстве напоминания об их сходстве наполняли его гордостью. «Он вылитый отец! Ему на роду написано стать великим воином, Зеленой Костью, – восклицали люди. – Боги вернули нам героя в лице его сына».

Сейчас и фотографии, и сравнения его раздражали. Лан снова повернулся к деду, намереваясь вернуть его к действительности.

– На этой неделе домой вернется Шаэ. Вечером в четверг она зайдет выказать свое почтение.

Коул Сен быстро развернулся вместе с креслом.

– Почтение? – негодующе повторил он. – А где было ее почтение два года назад? Где было ее почтение, когда она повернулась к клану и стране спиной и продалась эспенцам, как шлюха? Она по-прежнему с тем шотарцем?

– Эспенским шотарцем, – поправил Лан.

– Да все равно, – сказал его дед.

– Она рассталась с Джеральдом.

Коул Сен немного поерзал в кресле.

– Ну хоть какая-то хорошая новость, – проворчал он. – Из этого все равно ничего бы не вышло. Слишком много крови пролито нашими народами. Хотя бы ее дети не станут слабаками.

Лан проглотил ответ в защиту Шаэ, лучше дать старику озвучить свое недовольство и покончить с ним. Он бы так не сердился, если бы Шаэ не была его любимицей.

– Она останется здесь, по крайней мере на время, – сказал Лан. – Будь к ней добрее, дедушка. Она мне писала и просила передать тебе свою любовь, и что молится за твое здоровье и долголетие.

Старик Коул только фыркнул, но как будто немного успокоился.

– За мое здоровье и долголетие, да? Мой сын мертв. Моя жена умерла. Айт Ю тоже умер. Все кругом моложе меня.

На экране телевизора бегущие шеренги солдат молча выкашивал пулемет.

– Почему я до сих пор жив, если все они мертвы?

Лан едва заметно улыбнулся.

– Потому что боги тебя любят, дедушка.

Коул Сен фыркнул.

– Мы с Айтом Ю под конец не ладили. Сражались бок о бок во время войны, а в мирное время позволили бизнесу встать между нами. – Коул Сен буквально выплюнул это слово. Он обвел комнату узловатой рукой, указывая на все, что построил, с презрением и отвращением. – Шотти не сумели сломить Людей Горы, а мы сумели. Мы разделились на кланы. У меня даже не было возможности поговорить с Ю перед его смертью. Мы оба такие упрямцы. Чтоб ему провалиться. Второго такого уже не будет. Он был настоящим воином, Зеленой Костью.

Было ошибкой приходить сюда. Лан оглянулся на дверь, придумывая лучший предлог. Деда слишком захватили воспоминания о тех днях, когда Зеленые Кости объединились ради своего народа, он не будет слушать про то (если прав Хило), что клан его старого товарища и последователя теперь стал враждебным.

– Уже поздно, дедушка, – сказал он. – Увидимся утром.

Он уже пошел к двери, но Коул Сен повысил голос:

– А что привело тебя сюда в такой час? Давай, говори.

Лан помедлил, держась одной рукой за дверь.

– Это не к спеху.

– Ты пришел поговорить, так говори, – приказал дед. – Ты же Колосс! Так не жди.

Лан резко выдохнул и развернулся. Он подошел к телевизору и выключил его, а потом посмотрел на деда.

– Речь о Дору.

– И что с ним?

– Думаю, ему пора на покой. Пришло время назначить нового Шелеста.

Коул Сен наклонился вперед, теперь полностью включившись в разговор, его взгляд стал жестким.

– Он тебя подвел?

– Нет, дело не в этом. Просто мне нужен кто-то другой. Со свежим взглядом.

– И кто, например?

– Может быть, Вун. Или Хами.

Старший Коул нахмурился, сетка морщин на его лице сложилась в новое созвездие неудовольствия.

– Думаешь, хоть один из них будет таким же способным и преданным Шелестом, как Юн Дорупон? Кто еще сделал для клана столько же? Он никогда не уводил меня с правильного пути, никогда не подвел ни на войне, ни в бизнесе.

– Не сомневаюсь.

– Дору всегда был со мной. А мог бы уйти к Горным. Айт принял бы его с распростертыми объятьями. Но он согласился со мной, что нужно быть открытыми для мира. Когда-то нас покорили шотти, потому что мы слишком долго находились в изоляции. Дору всегда меня поддерживал и никогда не колебался. Умный человек. Умный и дальновидный. Расчетливый.

«Ну да, он так и остается твоим человеком до мозга костей», – подумал Лан.

– Он хорошо тебе служил больше двадцати лет. Ему пора на покой. Я хочу, чтобы он ушел с достоинством, со всем почетом. И никакого недопонимания. Я прошу тебя поговорить с ним как с другом.

Дед ткнул пальцем в сторону Лана.

– Дору тебе нужен. Тебе нужен его опыт. Не пытайся затеять перемены только ради перемен! Дору уравновешен и надежен, не как Хило. Тебе и без того достаточно хлопот с этим шальным Штырем. Кто знает, какой болотный демон прокрался в спальню твоей матери и породил этого мальчишку, пока Ду сражался за свою страну.

Лан понимал, что грубость деда направлена на то, чтобы отвлечь его от первоначальной цели. Он всегда был мастаком по части пустить оппонента по ложному следу, что в сражении, что и позже, в кабинете. Но Лан все равно не мог сдержаться.

– Ты превзошел сам себя в попытке унизить одним махом половину семьи, – резко произнес он. – Если ты такого невысокого мнения о Хило, то почему одобрил его назначение Штырем?

Коул Сен громко засопел.

– Потому что в нем есть огонь и он не слюнтяй, отдаю ему должное. Шелеста должны уважать, а Штыря – бояться. Мальчишке стоило родиться пятьдесят лет назад, тогда бы он вселял ужас в сердца шотарцев. Он бы стал бесстрашным воином, в точности как Ду.

Глаза патриарха сузились, а взгляд стал испытующим.

– Ду погиб в тридцать лет. Он был закаленным в боях лидером. У него была жена и двое сыновей, а третий ребенок готовился появиться на свет. Он носил нефрит с легкостью бога. Может, ты и выглядишь, как он, но и вполовину не такой. Вот почему другие кланы считают, что могут проявить к тебе неуважение. Вот почему от тебя ушла Эйни.

Лан на секунду потерял дар речи. А потом в ушах заколотилась тупая ярость.

– Эйни не относится к этому разговору.

– Ты должен был его убить! – Коул Сен потряс руками в воздухе, пораженный глупостью внука. – А ты позволил иностранцу без нефрита увести свою жену. Потерял лицо перед кланом!

У Лана промелькнула жуткая мысль выкинуть деда из окна второго этажа. В конце концов, ведь именно этого старик и хотел? Дикой, эгоистичной жестокости. Да, он мог бы подраться с любовником Эйни и убить его, как положено уважающему себя кеконцу. Может, для Колосса это более подходящее поведение. Но совершенно бессмысленное. Бесполезный жест. Он бы не удержал Эйни, она все равно решила уйти. Он лишь мог растоптать ее счастье и вызвать к себе ненависть. А если кого-то любишь, по-настоящему любишь, то разве счастье этого человека не значит больше, чем собственная честь?

– И каким же образом то, что я не убил человека в споре из-за женщины, делает меня негодным Колоссом? – спросил Лан резким тоном. – Ты назвал меня своим преемником, но не поддерживаешь и не уважаешь. Я пришел только попросить, чтобы ты помог с Дору, а вместо этого получаю одни оскорбления и упреки.

Коул Сен встал. Внезапно и неожиданно проворно. Одеяло сползло с его плеч на пол.

– Если ты достойный Колосс, так докажи это. – Глаза старика были похожи на обсидианы, а лицо – на иссохшую и враждебную пустыню. – Покажи, насколько твои кости зелены.

Лан уставился на деда.

– Не будь смешным.

В один миг Коул Сен преодолел расстояние между ними. Его тело по-змеиному изогнулось, когда он стукнул обеими руками по груди Лана. От хлесткого удара тот отшатнулся. Он едва успел выставить Броню, эхо удара завибрировало по телу нефритовой энергией. Лан упал на одно колено и охнул.

– Зачем ты это сделал?

В ответ дед лишь нацелил костлявый кулак ему в лицо.

Лан поднялся и на этот раз легко отразил удар, как и три других, быстро последовавших за ним. Лан чувствовал, как воздух гудит от столкновения энергий их нефрита.

– Дедушка, – выдохнул Лан. – Прекрати.

Он попятился, пока не наткнулся на стол, по-прежнему отражая град ударов. Лан поморщился, наблюдая за почти неконтролируемой скоростью старика. Пора ему носить поменьше нефрита. Нефрит – как автомобили и огнестрельное оружие, им нельзя пользоваться слабеющим старикам. Правда, Коул Сен вряд ли по доброй воле расстанется даже с микроскопическим камешком из браслетов или тяжелого пояса, которые он всегда носит.

– Ты даже не можешь побить старика.

Коул-старший был похож на злобного хорька – такой же жилистый и костлявый, с дурным характером. Его губы скривились в усмешке, он наносил все новые и новые удары. Лан отклонился и сбил старинную глиняную чашу, она с глухим стуком упала на деревянный пол и покатилась.

– Ну давай же, – прохрипел дед, – где твоя гордость?

Он ударил Лана под рукой, засадив кулаком под нижнее ребро.

Лан охнул от неожиданности и боли. И машинально, не подумав, рубанул деда по голове ребром ладони.

Коул Сен пошатнулся. Его глаза закатились, он осел на пол с написанным на лице детским недоумением.

Лан окаменел. Он обхватил деда за плечи.

– Ты цел? Дедушка, прости…

Дед ткнул двумя вытянутыми пальцами, твердыми как ногти, в нервный узел в центре груди Лана. Тот рухнул, дико закашлявшись, а Коул Сен перевернулся, поднялся на ноги и встал над ним.

– Если хочешь быть Колоссом, то доводи задуманное до конца.

На мгновение возраст Коула Сена улетучился, он снова стал Факелом Кекона. Прямая спина, суровое лицо. Каждый нефрит его тела излучал силу и требовал уважения. На секунду сквозь пелену злости и унижения Лан увидел героя войны, каким был когда-то дед.

– Доводи задуманное до конца! – рявкнул Коул Сен. – А нефрит лишь усиливает то, что внутри тебя. То, что ты задумал. – Он стукнул по собственной груди. Звук был гулким, как от тыквы. – Без этого никакое количество нефрита не сделает тебя могущественным. – Он вернулся к креслу и сел. – Дору останется.

Лан молча поднялся на ноги. Подобрал упавшую чашу и вернул ее обратно на стол, а потом стукнул кулаком по стене, когда его с грустью осенило – только теперь дед по-настоящему сделал его Колоссом, со всей беспощадностью показав, как он одинок.

Лан молча вышел и закрыл за собой дверь.

Загрузка...