– Светлана Аркадьевна, ваши подшипники уже заказаны, – сказала я в трубку. – А вот с химией есть вопросы, нужны ваши уточнения по техническому заданию…
В кабинете, где располагались столы для девяти сотрудников отдела снабжения и логистики, царил жуткий галдеж: цокали клавиши клавиатуры, шуршала бумага, кто-то беспрестанно бормотал, кто-то прихлебывал чай.
Мои коллеги – в основном, мужчины. Среди них мой статус свободной, как бельмо на глазу.
Для них это подобно пустому сидению в автобусе в час пик, когда любой успевший может это место занять. А если нет, то желающий может и возмутиться.
– Марина Сергеевна, вас вызывает Иван Владиславович. К себе. В кабинет, - сообщила по телефону помощник генерального директора, Аллочка.
Кротков Иван Владиславович по прозвищу Крот обычно не интересовался офисным планктоном уровня ниже начальника отдела. Меня вызывал к себе только дважды в год, когда Альберт Семенович брал отпуск и оставлял меня вместо себя.
Когда я вошла в просторный, мрачноватый и неприветливый кабинет Ивана Владиславовича, тот сидел за столом нахохленный, сцепив замком пальцы.
– Добрый день, Марина. Садитесь, – сказал он мне. – Ваша сделка? – передо мной на стол шлепнулась увесистая папка по закупке.
Я сразу узнала своего поставщика.
– Моя.
– Цена выше, чем у конкурентов. Вы это как объясните?
Вся кровь бросилась мне в лицо.
– Но, – растерянно протянула я и затихла.
– Коммерческие предложения сравнивали с завышенными ценами, – обличительно вещал Крот: – Я хорошенько порылся в ваших документах.
…порылся он, ага.
Альберт сам сделки не оформляет, лишь мне скидывает. Коммерческие сам подбирает.
По мне бьет невидимая кувалда – вот дура-то! Нигде его подписи нет.
– Я СБ подключил. Мы просмотрели все ваши договора. С Альбертом я сам связался. Он в курсе.
– В курсе? – вскинула я взгляд.
– Вы уволены, Марина.
– Но я…
– Не доводите до служебной проверки. В течение полутора лет вы водили всех за нос. Сколько на откатах заработали я даже не представляю.
И так обидно и больно, будто нож воткнули в сердце.
– Сегодня до конца дня вас рассчитают, – сурово бросил директор. – Все. Свободны.
Слезы подступили к горлу.
Надо бы объясниться, но я даже говорить не могла. Меня колотило изнутри.
Проблеск сознания случился, когда я села за написание заявления на увольнение по собственному, потому как слезы закапали на бумагу. Как дошла до кадров не помню, что говорила им – тоже.
Очнулась уже на крыльце: в руке справки и трудовая, в пакете чашки с тарелками, подмышкой рамочка с почетной грамотой «Лучшему работнику отдела».