Нечисть. Ведун

Ырка

«Надо было остаться на ночлег», – повторял я себе в который раз, спешно топая по узкой, поросшей невысокой травой колее. Вокруг стелилось бескрайнее поле. Всего час назад золотистое в лучах солнца, сейчас оно приобретало зловещие ржавые оттенки. Еще чуть-чуть – и длинные крадущиеся тени поползут холодным покрывалом, погребая под собой последние остатки дня.

Я с тревогой глянул на небо. На вечернем небосклоне робко пробивалась луна. Пока бледная, застенчивая, она послушно ожидала, когда солнце наконец свалится за край далекого леса.

Изрядно уставший, я все же постарался ускорить шаг. До заветной чащи по ту сторону пашни было никак не меньше часа пути. И надо было успеть.

Поле, днем полное птичьим гомоном, людским шумом с покоса, смехом ребятни у развозных телег, сейчас наводило жуть. Недвижное, без малейшего ветерка, тихое. Душное.

В голове тревожно прозвучал голос наставника Баяна: «Ночью в поле остаться – хуже смерти. Не просто гибель водится там, а тот, кому лучшее лакомство – ведогонь, душа людская!»

Выругавшись на себя в очередной раз, я перешел на бег. Коробок с заметками больно застучал по ногам.

Надо было остаться на ночлег…

Телегу в низине я увидел сразу, как только преодолел верхушку подъема. Она стояла у самой дороги, немного накренившись вбок. Сердце радостно екнуло: неужто домчим с ветерком? Но я тут же одернул себя: любой селянин знает, что как только тень от косы длиннее роста стала, то срочно к дому собираться. А потому никто по доброй воле посреди поля вечером не встанет.

Закат все никак не сдавался подпирающим сумеркам, а потому там, внизу, можно было разглядеть некоторое шевеление. Чуть помедлив, я решительно двинулся вперед. Даже если это лихие люди, не так страшно, как то, что может застать меня ночью в поле. Уж лучше получить кистенем по темечку.

Чем ближе я подходил к телеге, тем отчетливее слышалось злобное ворчание. Прислушавшись, с облегчением понял, что угрозы ждать не стоит. Возле вывернутого колеса, треснутого и покореженного, возился немолодой уже дядька, поминутно сплевывая, ругаясь и пыхтя. Одет он был просто: широкие бесформенные штаны, рубаха, подпоясанная бечевкой, на которой висел кисет, да сбитые лапти. Встопорщенные и торчащие в разные стороны от ушей волосы лоснились от пота, а лысина томилась испариной. Скорее всего, селянин из ближайших постоев или же малый купчишко.

Занимался мужичок откровенно бесполезным делом: подступался к сломанному колесу то с одной, то с другой стороны в надежде, видимо, что сии действа каким-то чудом починят злосчастную телегу, вытащат ее на дорогу и домчат до дому.

Тяжело вздохнув, я остановился. Не везет тебе, ведун. Но делать нечего: никак нельзя было оставлять в беде непутевого мужика. Да и не поздороваться с встреченным – дурная примета.

Я кашлянул, окликнул дядьку:

– Здрав будь, друже. Что ж ты тут возишься? Негоже к ночи тут оставаться. Бросай скарб, уходить надо!

У меня не было времени на объяснения и задушевные беседы.

Мужичок вздрогнул. Увлеченный, он не услышал моего приближения, а потому резко развернулся с явным намерением обложить на чем свет стоит нежданного советчика, но вовремя осекся, приметив мое очелье. На лице его хороводом пронеслась череда самых противоречивых чувств. Он потупился, что-то промямлил и выдавил из себя, кивая на повозку:

– Лошадь, падлюка, понесла. Порвала поводу и ушла полем. Уйти, говоришь, ведун? А телега? Пожитки! Товар…

Я резко осек его:

– Еще полчаса, мужик, и от тебя рожки да ножки останутся. Сам знаешь, что в поле ночном приключиться может. Идем, живо!

С моей стороны было непочтительно так резко обрывать старшего, но носиться с несчастным купцом я никак не мог. Я очень надеялся, что авторитет очелья ведуна перевесит впечатление от моей безбородой молодости и мужичок не станет упираться.

И правда.

То ли купчишко и сам уже смирился с потерей имущества, то ли уважение к моему ремеслу, то ли просто страх сделали свое дело. А потому лишь поворчав больше для виду, он шустро перекинул через узкое плечо котомку, еще раз грустно поглядел на останки телеги и торопливо засеменил следом за мной.

А я уже спешно вышагивал по колее.

В давящей, звенящей тишине не было слышно ни обычной стрекотни сверчков, ни шелеста травы, ни суматошного порхания ночных тварей. Только глухой стук моего посоха об утоптанную землю и тяжелое сопение нового спутника.

– Меня это, Хватом кличут, – вдруг сказал мужик, чуть обгоняя и заглядывая мне в лицо.

– Неждан, – буркнул я, всматриваясь во все еще такой далекий частокол леса.

Купец меленько закивал, будто получив важный ответ, и продолжил семенить рядом.

Ночь упала на поле внезапно.

Буквально мгновение назад мы шли в сумерках, как вдруг все разом ухнуло в темноту. Луна, моментально набрав силу, залила мир серебряным светом. Все вокруг изменилось до неузнаваемости. Поле превратилось в черное озеро, уходящее вдаль, во тьму. Дорога напоминала теперь блеклые мостки, утопающие в омуте. Виделось все ненастоящим, выдуманным. Я взглянул на белый блин над нашими головами – маленькая, но радость: небо было почти чистым. В безлунную ночь в кромешной тьме выбраться с поля нам было бы невозможно.

– Быстро, – просипел я, непроизвольно переходя на шепот, – нам надо во что бы то ни стало добраться до леса. Делай, что я скажу, без колебаний!

Хват только молча сглотнул. В его припухших глазах плескался ужас. Даже встопорщенные редкие волосы как будто грустно опали.

И мы прибавили шагу.

До леса оставалось не больше трех сотен саженей, и я уже было подумал, что обошлось, когда за нашими спинами раздалось тихое:

– Хват.

Пара мгновений кошмарной тишины.

– Хва-а-ат!

И снова.

Вкрадчивый молодой женский голос, тоскливый, зовущий:

– Хва-а-атушка…

И почти сразу ему вторил детский голосок:

– Хват… Хва-а-а-ат!

Кровь моя застыла в жилах. Ужас ледяным комом подступил к горлу, сдавил нутро. Редко кто мог даже из Ведающих похвастать встречей с ыркой. По крайней мере, из тех, кто был в состоянии что-то рассказать. Уж очень не хотелось мне такой сомнительной чести. До последнего я отчаянно верил, что или мы с Хватом поспеем к лесу, или нечисть нас не учует. Наивны верующие. Страшный обитатель ночных полей нашел нас, и сейчас сквозь пелену страха пробивалась только одна мысль: «Успеть!»

Иначе конец!

Я резко повернулся к своему спутнику, стараясь схватить его за плечо и при этом не обернуться самому туда, откуда мы шли.

Нельзя было ни в коем случае дать Хвату глянуть назад.

Развернуть. Удержать!

И я успел.

Купец только начал поворот (благо он оказался тугодумом и не кинулся сразу вертеть головой по сторонам), а я уже крепко схватил его за плечи, притянул к себе чуть ли не вплотную, стараясь сузить обзор до границ моего лица. Зацепить его взгляд, приковать к себе.

– На меня! На меня смотри, дурень! – зашипел я ему прямо в лицо.

Купец растерянно, очумело глядел на меня. Чуть повел головой неуверенно.

– Но… Алена, Добранка… Они ж откуда? – Он медленно отводил от меня взор.

Туда, в ночь.

Я понимал, что еще мгновение, и купец нырнет взглядом в темноту, поддавшись на зовущие оклики. Ырка, ночной обитатель полей, старательно продолжал звать, подражая женскому и детскому голосам – видимо, близким Хвата. И стоило селянину встретиться взглядом с той нечистью, что заискивающе звала из мрака, и сроку нашей жизни не насчиталось бы и мига.

Не придумав ничего лучшего, я хлестнул завороженного мужика по лицу ладонью наотмашь. Со всей возможной силы.

Это подействовало. Он вернул ко мне мутный взгляд, в котором марево сменялось недоумением.

– На меня смотри! – вновь гаркнул я.

Мой крик, который должен был разнестись по безмолвию поля, просто утонул в душной ночи. Был – и нет.

– На меня, – еще раз медленно и с нажимом произнес я, – смотри!

И он повиновался.

Почти вплотную прижавшись друг к другу, мы застыли недвижно. Мужичок был ниже меня на добрый локоть, а потому, чтобы смотреть ему прямо в лицо, я изрядно скособочился, но сейчас это неудобство меня мало заботило.

Так мы и стояли посреди безграничной ночи, в страшном, мертвом серебре света луны. А вокруг нас, казалось, со всех сторон в поле исходил зовом мрак.

Силясь одолеть панику и желание рвануть очертя голову, я держался только на том, что я в ответе за этого случайно встреченного мужичка. Я хоть и молодой, но ведун. Мы за тем и посланы, чтобы оберегать да наставлять.

Мысленно отчитав себя за минутную слабость, я собрал волю в кулак и постарался сказать как можно весомее:

– Ни в коем случае не смотри по сторонам, Хват! Угораздило нас ночью в поле задержаться, вот и нагнал нас ырка. И теперь одно у нас спасение – до ближайшего леска добраться. Лешие никакую полевую погань к себе не пропустят. Меня слушай внимательно. Делай, как говорю. Тогда спасение будет. Понял?

Хоть голос мой и дал трещину, но Хват, молодчина, только судорожно кивнул.

Я убедился, что купец больше не порывается вертеть головой, рывком выдохнул и сказал:

– Сейчас пойдем. Закроешь глаза. Ни в коем случае не открывай! Кто бы тебя ни звал, кто бы ни молил! Я поведу. Благо луна дорогу освещает, до леса не заплутаем в поле.

И, глубоко вдохнув, я собрался с силами, закончил на выдохе:

– В путь!

Я подождал немного, пока мужичок осознает сказанное и плотно закроет глаза. После этого, продолжая глядеть прямо в обветренное лицо Хвата, взял того под руку. Крепко. И разом развернувшись на дорогу да поворотив за собой мужичка, я вскинул голову к бледному диску луны.

Мы шли.

Со стороны могло показаться, что двое юродивых слепых идут по ночному полю, осторожно ступая, не глядя, неестественно запрокинув головы и выпрямив спины. Медленно брели мы средь темного розлива трав. А вокруг нас не унимался ырка, перебирая голоса, меняя зов на плач.

Он звал то меня, то купца. Нас будто окружил хоровод наших знакомых, родных, близких или просто когда-то встреченных людей. Из темноты меня то порицал старый Баян, то с насмешкой и вызовом окликал друг детства, нахал и задира Вячко, чтобы почти сразу смениться на череду зовов Хвата. Мы словно оказались в густой шумной толпе, и каждый в ней звал, обещал, угрожал. Лишь с одной целью – заставить оглянуться, посмотреть.

Мы шли.

Потеряв счет времени, выбросив из головы все сейчас ненужное, дурное, я лишь переступал ногами, вцепившись в локоть Хвата.

Шаг.

Еще шаг.

Я не боялся сбиться с дороги: уйди мы с колеи, кочки и густая, по пояс, трава сразу бы дали о себе знать. Не отводя взгляда от луны, я краем глаза уже видел верхушки леса.

Еще чуток – и спаслись!

– Мы почти дошли! Смотри!

Слыша свой собственный голос, я с запоздалым ужасом понял, что говорю не я.

Не мог знать этого и Хват, а потому исполнил «мою» команду.

И послушно открыл глаза.

Того, что коварная нежить сможет провернуть такую хитрую штуку, я никак не ожидал. Подлый ырка заговорил с купцом моим голосом. Я настолько опешил, что сам опустил взгляд: сначала на Хвата, а после и туда, куда остолбенело и непонимающе-завороженно смотрел мой попутчик.

Чуть влево от залитой лунным светом кривой дороги…

И в то же мгновение там, в серебристом мраке, зажглись два ядовито-желтых буркала.

Ырка поймал наши взгляды.

Не знаю, каким чудом я смог сообразить так быстро, но в тот же момент я толкнул купца в сторону леса, а сам рванул следом. Хват даже и не думал сопротивляться.

Переходя на бег, нещадно толкая в спину мужичка, я уже драл горло, выкрикивая страшные, какие только мог вспомнить, ругательства. А уж вспомнить было что – наговор бранью обязан знать каждый даже самый начинающий ведун.

Возможно, нам повезло, и ырка, не ожидав такой прыти от своих жертв, чуть растерялся, подарив нам драгоценные мгновения. В то, что мы могли бы обогнать эту нечисть, я не верил. Помнил я поучения старого Баяна: «Ухватив же взгляд добычи своей, ырка движется подобно молнии, и нет спасения от него ни пешему, ни конному…»

Тягучие доли секунд.

Мы только начинали наш суматошный бег, а нужные бранные слова уже слетали с моих губ. И попадали точно в цель.

Бранные слова, стократ усиленные волшбой наговора, словно стрелы, устремились в темноту. Прямо промеж двух светящихся бельм.

Такого жуткого рева я не слышал никогда.

Мертвая, неестественная, чуждая ярость раскатилась по полю хриплым, переходящим в визг криком ырки.

И это дало нам шанс.

Несколько десятков локтей рвущего легкие панического бега, казалось, длились вечность. И пока мы медленно, будто сквозь воду, прорывались к уже близким спасительным первым деревьям, за нашими спинами все еще неистово и яростно кричал ырка.

И это было хорошо, в этом был наш шанс на спасение. Я знал, что, как только смолкнет жуткий вой, мы мертвецы.

«Не обманул Целимир, – подумал я, буквально пиная перед собой низкорослого купца. – Ырку брань хорошо тормозит. Выберемся, отмечу в записях!»

Эта разумная отстраненная мысль будто перенесла меня за много верст в родные капища Ведающих, и оттого внутри стало вдруг спокойно. Это твое ремесло, Неждан: с нечистью с глазу на глаз встречаться, борение да уговор искать. Судьбина такая.

И я с новой силой припустил, прорываясь сквозь темное марево.

Мы рухнули в первые лесные кусты одновременно с тем, как за нашими спинами наступила тишина.

Упали в заросли, покатились, обдирая лица и руки сотнями черных невидимых веток. В падении меня крутнуло вполоборота, и я, оказавшись вдруг лицом к полю, усмотрел перед собой искаженное полусгнившее лицо ырки. Два желтых огонька беззрачковых глаз жадно вцепились в меня, жадно протянулись кривые мертвые руки… Но мертвец опоздал!

Отовсюду из чащи к полевому чудищу уже устремились кривые колючие ветви, разом превращаясь в острые шипы. Норовили проткнуть нечисть, порвать гниющую плоть, навеки скрутить в корнях и утащить в землю.

Ырка отшатнулся, ощерив ряды страшных мелких и острых как иглы зубов. Клацнул челюстью, не отводя от меня взгляда, будто все еще надеялся схватить, вытянуть меня из защиты леса.

Миг постоял он, застыв на безопасном для себя расстоянии от грозных ветвей. И вот нет его.

Исчез.

А я, обвиснув без сил между кустарником и молодыми деревцами-годенками, запоздало ужаснулся: с какой же скоростью могла двигаться эта тварь! Между смолкшим криком и появлением ырки прямо за нашими спинами не прошло и мгновения.

Чудом ушли, чудом.

Я так и лежал, вдруг растеряв все мысли, ощутив жуткую усталость и опустошение.

Где-то за моей спиной шумно и неуклюже пытался выбраться из чащобника улетевший туда Хват.

– Спасибо, батюшка леший, – одними губами произнес я.

А поле уже робко начинало бледнеть. Летние ночи коротки.

В лесу защебетали, проснувшись, первые птахи.