Небесные тени

Глава 11

Наверху в Соборе кипела суматоха, а спрятавшийся в своей мастерской Гефест надеялся, что о нем в конце концов забудут. Наивное заблуждение – и бог вполне это осознавал. Кроме того, его все сильнее и сильнее мучило странное, неописуемое чувство, сопровождавшееся неприятным покалыванием в горле и желудке.

Новая, неожиданная эмоция для такого существа, как он, но Гефест знал, что это страх. Чувство тревоги постепенно вонзало в него свои когти, так сильно, что, казалось, еще немного – и оно захлестнет его с головой…

Впервые за все время своего существования, по крайней мере за последние нескольких столетий (все, что было ранее, почти не сохранилось в его памяти), Гефест испытывал сильную боль, терзавшую его тело и разум. Как бы он ни пытался убедить себя успокоиться, ему это не удавалось. С тех пор как у бога механики завязались эти странные отношения с Верленом, которого он теперь был готов считать своим братом, последние несколько недель он все больше и больше беспокоился об этом юном болване, обладавшем редким талантом подвергать себя опасности.

Верлен этого не знал, но Гефест простился со своей последней надеждой, отдав юноше единственный ключ от построенного им секретного прохода. Через эту потайную дверь можно было покинуть Собор и попасть в подвалы, расположенные рядом с северными воротами Стального города.

Гефест устроил этот тайный ход, рассчитывая, что в один прекрасный день сбежит из дворца вместе со своей возлюбленной, так долго томившейся в плену у Ориона. Безумный план, который, согласно предсказаниям Прозерпины, не имел шансов на успех ни в одной из реальностей, сотканных в узорах Паутины времени.

По крайней мере, Гефест не напрасно потратил столько сил, работая над планом побега. Хотя бы его брат и Сефиза спаслись из этого проклятого места…

И вот Гефест стоял в центре просторного зала, нервно потирая лоб, его тревога все возрастала.

Действительно ли Верлену и Сефизе удалось благополучно выбраться из Собора? Теперь они в безопасности?

Гефест пообещал Прозерпине защитить этих двух молодых людей во что бы то ни стало, но что он мог сделать теперь, не зная, где они находятся?

Утром в его мастерскую приходили центурионы из личной охраны императора – разыскивали Верлена. Как и накануне, Гефест сделал вид, будто понятия не имеет, где находится юноша, и солдаты его отца почти не настаивали, не имея веских причин сомневаться в его словах.

Тем не менее его предательство вскроется рано или поздно. Орион так могущественен, а его ментальные когти царапают все больнее и точнее. Еще чуть-чуть – и император сможет заглянуть за пелену черного тумана, которой Гефест заволок свой разум. К этой защите бог механики прибег, следуя мудрому совету Прозерпины. И тогда все будет кончено…

Внезапно из соседнего помещения донеслись крики боли, выводящие Гефеста из задумчивости. Он поспешно подошел к изголовью койки, на которой лежал окровавленный легионер – недавно бог снял с несчастного последние остатки божественной брони. Удивительно, но парень все еще цеплялся за жизнь.

Никогда еще никто не осмеливался проделать такой фокус, теоретически это вообще было невозможно…

Предполагалось, что, после того как человек становился солдатом Империи, куски зачарованного металла навечно сливались с его плотью, будучи напрямую соединенными с нервной системой. В итоге Гефесту пришлось действовать с большой осторожностью, чтобы снять с бедного парня оставшиеся части экипировки. Из тела пациента пришлось удалить все ставшие теперь бесполезными оборванные провода и металлические детали. Операция оказалась чрезвычайно сложной. Кроме того, Гефест имплантировал пациенту устройство, гасящее ментальные волны, – он разработал его на скорую руку, чтобы защитить выжившего солдата от мысленных атак Ориона.

Теперь уже стало очевидно: ночное нападение, в ходе которого уничтожили большой отряд легионеров (и уцелел лишь один солдат, да и тот сейчас борется за жизнь), – это дело рук детей – носителей протезов, модифицированных Гефестом.

Если император засечет хоть одну неоднозначную мысль, хоть один обрывок подозрительного воспоминания, то вся работа Гефеста, все его надежды в один прекрасный день увидеть, как его отца свергнут, пойдут прахом.

Долю секунды Гефест колебался, не зная, как поступить: его пациент явно пребывал в смятении. Юноша взмахивал руками, словно отбиваясь от невидимого противника, хотя, по правде говоря, должен был лежать неподвижно – предполагалось, что он и пальцем не сможет пошевелить.

Колоссальная доза болеутоляющих и успокоительных средств, которые Гефест ввел своему покрытому ранами пациенту, должна была погрузить последнего в глубокое беспамятство. Однако ничего подобного не произошло. Глаза солдата были широко открыты, он то и дело выкрикивал что-то нечленораздельное – очевидно, не понимая, где находится.

– Я немедленно вас усыплю, не волнуйтесь! – успокаивал бог неугомонного пациента. – Скоро все закончится, обещаю.

Он начал торопливо готовить шприц, хоть и подозревал, что еще одна такая инъекция вполне может убить бедолагу. Между тем солдат лихорадочно схватил бога за край туники, словно намереваясь остановить.

– Про… программа! – выкрикнул он, бешено бегая глазами.

Гефест наклонился к легионеру, держа наготове шприц с успокоительным.

– Вы пытаетесь мне что-то сказать?

Раненый снова уронил голову на подушку, его пальцы, сжимавшие тунику Гефеста, слегка разжались. Он проговорил, на этот раз спокойнее:

– Я не… Я больше не чувствую… мысленных приказов, направлявших меня. Как будто… как будто у меня больше нет программы. Я больше не ощущаю… никого из братьев. Никакой связи. Мои рефлексы не работают… я ничего не контролирую… Это ужасно…

– Это из-за боли, – пояснил Гефест. – Вы чувствуете себя так плохо, потому что испытываете сильную боль. Потребуется много времени, чтобы ваше тело восстановилось, а кожа наросла заново. Сейчас я сделаю вам укол, это должно помочь: облегчение вам принесет только сон. Понимаете?

– Нет, я… не хочу, – запротестовал солдат. По его вискам стекали слезы. – Сон еще хуже. Опять начались сновидения, а это невыносимо. Верните мне броню… Умоляю вас… верните мне программу. С ней я смогу… вынести боль от ран, а без нее… без нее у меня полный хаос в мыслях. Без нее я окончательно сойду с ума.

Гефест предвидел, что юноше придется перенести тяжелые физические страдания, но совершенно упустил из вида его психологическое состояние.

Как может этот легионер всерьез переживать о потере внешнего мысленного контроля больше, чем о состоянии собственного тела?

– Прошу вас… мой бог, – снова застонал легионер. – Ваша… Ваша Светлость, прошу вас, сделайте… Сделайте меня снова солдатом Ориона. Я не могу вынести эти мучения без брони и… меня одолевает множество мыслей… я больше не ощущаю присутствия своих братьев…

– Сожалею, номер Семьсот шестнадцать, но выполнить вашу просьбу не могу, это просто невозможно, – заявил Гефест. – Вы не переживете такую операцию.

– Мне все равно. Я лишь хочу умереть солдатом… Смилуйтесь…

– Сожалею, но я кое-кому обещал сделать все от меня зависящее для вашего спасения.

Гефест сдвинул брови, все больше и больше приходя в недоумение. Он аккуратно разжал пальцы молодого человека, держащие край его туники. Затем вколол легионеру изрядную дозу успокоительного, надеясь, что она не прикончит обессиленного пациента.

– Нет… – простонал юноша, мотая головой. – Только не сны! Сжальтесь, Ваша Светлость…

Руки легионера безвольно упали на койку, веки начали медленно опускаться, пока наконец окончательно не сомкнулись. Пациент погрузился в сон, так что страдания до поры до времени ему не грозят. Хотя это не совсем так. К нему вернулась способность видеть сны, а также способность думать самостоятельно, без внешнего управления – а это весьма суровое испытание…

Гефест осмотрел тонкий шрам за ухом солдата, оставшийся после вживления глушителя, крошечного предмета, на котором были выгравированы изобретенные богом механики руны. Увы, он никак не мог проверить, работает ли это устройство или нет.

Верлен предлагал из раненого сделать Залатанного, подсоединив ему протезы, блокирующие мысленные атаки Ориона, однако Гефесту так и не удалось провести подобную операцию на взрослом человеке: до сих пор все подопытные, получившие измененные протезы, умирали. Кроме того, принимая во внимание тяжелое состояние молодого человека, было очевидно: он не перенесет такой процедуры. Как только его нервов снова коснется зачарованный металл, бедняга просто умрет.

Раздался глухой стук, заставивший Гефеста подпрыгнуть от неожиданности: кто-то вошел в мастерскую.

Очевидно, отцовские стражники вернулись, только на этот раз по его душу. Разве можно было всерьез надеяться, что после недавних событий его оставят в покое?

Бог не спешил выйти навстречу страже и направился в главный зал не торопясь. Едва он переступил порог, как обнаружил в зале около двадцати центурионов – они не стали ждать, когда им отворят.

Потом Гефест заметил высокую фигуру отца: Орион впервые явился в мастерскую лично.

– Тебе удалось спасти единственного выжившего в ходе вчерашнего нападения? – без предисловий поинтересовался бог-император.

Гефест напустил на себя равнодушный вид, притворившись, что его нисколько не смущает толпа солдат, вломившихся в его святая святых и стоящих вплотную к полкам, на которых размещены очень хрупкие детали.

– Да, отец. Однако боюсь, его разум не подлежит восстановлению. Учитывая нанесенные ему повреждения, предположительно необратимые, вам вряд ли удастся покопаться в его памяти…

– И все же это необходимо! – воскликнул бог богов, подходя к сыну. – Сегодня утром наше положение значительно ухудшилось, уж поверь. Выяснилось, что Верлен воспользовался сложившейся ситуацией и сбежал. Твой брат не только оставил свой пост, он еще сделался дезертиром и богоубийцей!

На этот раз Гефест не сумел скрыть удивления. Он прищурился и недоуменно поднял брови.

– Бого… богоубийцей? Верлен? Но как? Какого бога он убил?

Предполагалось, что никто не способен убить бога, это просто невозможно…

– Твою бедную сестру, самую прекрасную и нежную из нас, нашу дорогую Эвридику! Ее безжизненное тело нашли сегодня утром в Последнем саду.

– Прошу прощения?

Так значит, его младшая сестра мертва. Будучи богом, Гефест не чувствовал ни капли скорби, только глубокую растерянность.

– Ты все верно расслышал, сын мой. И все указывает на твоего брата, исчезнувшего в это самое время.

– Верлен никогда бы не совершил такое преступление, – вырвалось у потрясенного Гефеста. – Он не посмел бы… Более того, ему не хватило бы сил, чтобы сразить бога, он ведь так и не подавил в себе человеческую сторону…

– Возможно, он в итоге нашел способ это сделать, – признал Орион. Император вдруг опустил голову и прижал сжатые кулаки ко лбу – вся его поза свидетельствовала о немыслимой еще недавно уязвимости. – Я потерпел неудачу, Гефест. Я знал, что юная скрипачка дорога́ твоему брату, однако недооценил влияние, которое эта маленькая нахалка на него оказывала. Я позволил злобе и презрению затмить мой разум, отвлечь от самого главного и теперь дорого за это плачу́. Эта негодяйка настроила сына против меня, и теперь все летит в тартарары. Нужно любой ценой получить воспоминания этого солдата, узнать, что именно произошло прошлой ночью. Необходимо выяснить, кто стоит за всем этим, чтобы сорвать их планы и найти Верлена. Наверняка есть какая-то связь между мятежами, ночным нападением и твоим братом. И как я раньше этого не замечал?

Под влиянием минутной слабости Орион пошатнулся и ухватился за спинку стула, а все солдаты бросились ему на помощь.

– Отец, вы хорошо себя чувствуете? – встревоженно осведомился Гефест. Его потряс вид объятого горем, сломленного императора – он всегда полагал, что у отца нет недостатков, что он совершенен.

– За последние несколько часов я посетил слишком много разумов, – пробормотал Орион, силясь выпрямиться. Он зна́ком отогнал устремившихся к нему охранников. – Приведи мне того солдата, скорее.

Гефест судорожно втянул в себя воздух, потом пошел за спящим в соседней комнате пациентом. Он подкатил к императору каталку, и тот склонился над ней, его пальцы с длинными золотыми когтями коснулись висков бессознательного юноши.

Глаза бога богов затуманились, потом радужки будто исчезли, остались только белки.

Гефест затаил дыхание, глядя, как отец сканирует разум пациента. Вот и представился случай узнать, работает ли глушитель ментального воздействия. Если изобретенное Гефестом устройство окажется неэффективным – тогда все пропало…

Гефест видел, как заиграли желваки на алебастрово-белых скулах отца, а потом император задрожал. Неужели глушитель работает и Гефест наконец-то нашел способ защитить умы людей от Владыки всех разумов?

Орион вдруг отпрянул от несчастного раненого, резко толкнув каталку, так что она ударилась о ближайшего центуриона.

– Во имя всех преисподних! – выругался император.

Несколько стоявших на полках металлических предметов задрожали, а потом с лязгом упали на верстаки.

– Ты был прав, в этом теле больше ничего нет! Поскорее избавься от него, нет смысла поддерживать жизнь в пустой оболочке.

– Хорошо, отец, – ответил Гефест, разрываясь между ужасом и гордостью.

Подумать только, он создал вещь, способную противостоять мощи бога богов!

Орион стремительно повернулся и направился к выходу. Однако, прежде чем покинуть мастерскую, он остановился и объявил:

– Поскольку твой брат сбежал, отныне ты будешь исполнять обязанности Первого Палача. Я желаю, чтобы ты просеял город через мелкое сито и устраивал облавы по всему королевству, если потребуется. И, конечно же, ты будешь руководить казнями. Список в моем кабинете, отправляйся туда без промедления, дабы услышать имена осужденных. Ясно?

Все мускулы в теле Гефеста напряглись. Не может быть и речи о том, чтобы взять на себя унизительную роль палача. Нет, он никогда не опустится до такого…

– Да, отец, как вам будет угодно, – услышал он собственный голос.

Ошеломленный до глубины души, Гефест коснулся своих губ, не понимая, что только что произошло. Он хотел проявить твердость, тщетно пытался выразить свой отказ другим способом – безуспешно.

Он стоял в замешательстве, не в силах вымолвить ни слова, а Орион, ничего больше не добавив, вышел из комнаты, охранники последовали за ним.

Гефест ничего не понимал. Проклятие, почему он не смог противостоять отцу? Какая руна, какие чары помешали ему это сделать, если он способен оградить свой разум от когтей бога богов?

Но возможно, все так и задумано? Что, если он тоже запрограммирован и в его тело имплантированы процессоры, заглушающие любую форму протеста, любые возражения, которые у него могут возникнуть?