( Не) пара для вампира (СИ)

Глава 19

Ведомая внушением, Николь кричала до хрипоты, пока не сорвала голос.

Орэ её отчаянием упивался и двигался всё жёстче, отрывистее и эгоистичнее. В какой-то момент изнурённая вампиресса утратила чувство времени и перестала различать, прошла ли минута, полчаса, час — каждое мгновение сделалось одинаково невыносимым.

Если можно выжечь душу, не покалечив тело, то жених, без сомнения, придумал лучший способ. Маркиза ещё никогда в жизни не чувствовала себя столь опустошённой, беспомощной и пронзительно одинокой.

Герцог де Эвиль щадил её физическую оболочку, но наносил удар за ударом словами: убийство родителей, убийство брата, убийство подруги и служанки, убийство любимого мужчины. Казалось, высокородный готов выжечь весь Дракард, чтобы заполучить желаемое.

Николь не представляла, что умеет так ненавидеть.

Не зверь, а именно её человеческая часть — ни Хант, ни Лемейн вовек не смогли бы приблизиться к вампиру, которому она дала согласие на помолвку. К тому, кто загонял её в силки, как заветную добычу, не останавливаясь ни перед чем на своём пути.

Как же она жалела, что промахнулась, и не всадила кинжал ему в сердце по самую рукоять! Впрочем, без толку: сердце у аристократа отсутствовало.

К тому моменту, когда Орэ кончил своё грязное дело и придавил её тяжестью разгорячённого влажного тела, бессмертная не спускала глаз с оружия, воткнутого в столешницу.

В отличие от жениха, у неё сердце было. Не бессмертное вопреки тому, как величали себя вампиры. После того, что сотворил с ней герцог, хотелось вырвать его из груди и растоптать.

Лишь бы ему больше не достаться.

— Я запрещаю тебе причинять себе вред и пытаться покинуть спальню, — проследив направление её взгляда, ударил приказом Орэ. — В остальном можешь быть свободна.

Едва получив волю, тело Николь сжалось в комок.

Девушку заколотило так, что зуб на зуб не попадал. В последний раз она чувствовала себя настолько ужасно на пороге летаргии из-за перехода. При мысли, что и тогда виной всему являлся высокородный, маркиза с трудом сдержала рвотный позыв.

Увы, она не могла ни вывернуться, ни заплакать, ни закричать.

Вампир оставил после себя пустоту и пепелище.

— Мне нужно к лекарю, — как ни в чём не бывало заметил герцог.

Он приподнялся на вытянутых руках и поморщился: не затягивающаяся из-за серебра рана на плече кровоточила и доставляла ему беспокойство.

— Когда я вернусь, мы продолжим, так что приведи себя в порядок.

Маркиза Бертье не удостоила жениха вниманием.

Внушение ослабляло и её, и зверя, поэтому тёмная сущность уже не могла защищать вампирессу. Травма от изнасилования слилась в ней с откатом от ментального влияния и обрушившимися в миг эмоциями.

Николь хотелось зареветь и зарычать, чтобы выпустить боль, но глаза оставались сухими, а сорванное горло саднило и сипело.

Пошатываясь, девушка поднялась, подошла к столу и, с трудом вытащив из дорогой древесины клинок, провела по острию подушечкой пальца. Не питая иллюзий, замахнулась, но всадить его себе в грудь, конечно, не смогла — руки, словно чужие, остановились в считанных сантиметрах от плоти.

Стиснув зубы, бессмертная отшвырнула бесполезное оружие на стол.

Изнурённый долгими внушениями разум соображал лихорадочно.

Всё ещё трясясь, как на морозе, вампиресса подошла к окну, распахнула створки, чтобы разогнать спёртый воздух. Попыталась шагнуть за пределы рамы, но вновь упёрлась в невидимую стену.

Чертыхнувшись, вошла в ванную. Через золотистое зеркало на неё смотрела измученная миниатюрная девушка, похожая на привидение. Посеревшая кожа, затравленный взгляд, искусанные в кровь губы, надорванная на плече прозрачная сорочка.

Грудь опять сдавило тошнотой, и Николь пришлось опереться ладонями о бортик широкой бронзовой ванны, чтобы не упасть. Пару минут ушло на то, чтобы побороть припадок и продышаться.

Затем вампиресса включила воду. Хотелось смыть с себя запах, пот и прикосновения ненавистного мужчины, пусть ради этого придётся содрать кожу. Маркиза остервенело тёрла мочалкой тело, когда на пороге ванной показались служанки.

— Вам помочь, маркиза? — тихо спросила Айла, будто могла знать, что с ней приключилось.

Первым желанием Николь было закричать «Убирайтесь, предательницы!» и швырнуть в девушек чем потяжелее, но бессмертная сдержалась и произнесла не своим голосом:

— Да, мне нужна помощь, — потоптавшись на месте, служанки подошли и опустились на колени, приняли из рук госпожи флаконы с мылом и душистыми маслами.

Вампиресса только того и ждала: когда освободились руки, схватила Весену за плечи и повалила в воду, где впилась в горло девушки клыками и сделала несколько жадных глотков крови. Алая жидкость согрела и уняла дрожь, прояснила мысли.

Весена лишь приглушённо пискнула, а вот более сообразительная Айла отскочила в сторону и бросилась в сторону двери, когда её догнало внушением маркизы:

— Сядь и веди себя тихо, как мышка, ты мне понадобишься.

Замерев, брюнетка повернулась, подошла к госпоже и присела на маленький круглый пуф, стоявший возле ванны. Глаза девушки выдавали суеверный ужас, пока она наблюдала, как Николь восстанавливала силы и расправлялась с её подругой.

Насытившись, зверь зашевелился в груди, нашёптывая и соблазняя иссушить служанку до дна, а после свернуть ей шею. С чего бы кого-то жалеть в поместье, где Николь никто ни разу не пожалел?

Где обе девушки бросили её на растерзание по первому слову своего господина. Реши Орэ держать невесту не внушением, а руками служанок, те и бровью бы не повели.

Зажмурившись от страшной боли, искалечившей даже истинную суть, не то, что её саму, Николь отпустила Весену, пока та ещё дышала. Марк не позволил бы ей уподобиться жениху и превратиться в бездушное чудовище. Марк никогда бы не сдался и не изменил себе. Как и её отец — лорд Бернард Бертье.

— Помоги мне собраться, Айла, — велела маркиза, поднявшись из пены.

Дрожащими руками служанка подала полотенце, принесла строгое бордовое платье, которое выбрала госпожа, собрала чуть влажные волосы вампирессы в изящный высокий хвост. Под страхом расправы девушка справилась в рекордные сроки.

— Смотри на меня и запоминай, — просипела Николь, стараясь беречь голос, — ты спустишься в подземелья и выяснишь, жив ли граф Кросс и где его держат.

При мысли, что Орэ мог сотворить с Марком в припадке бешенства, если сотворил такое с той, которую прочил в матери своих детей, воля изменила вампирессе, а горло сдавил нервный ком. Совладав с собой, маркиза добавила:

— Меня не волнует, как ты это сделаешь; если придётся, лги, изворачивайся, укради, убей. Но если ты не справишься и не добудешь для меня информацию, то уже я убью тебя. Высосу всю жизнь до капли, оставив лишь иссушенный труп.

Судя по перекошенному выражению лица, обещанием служанка впечатлилась. Под внушением она выполнила бы приказ и без угрозы, но страх за собственную шкуру призван был придать девушке ускорения и изобретательности.

— Перед тем, как уйдёшь, позови ко мне Далию, да пусть поторапливается, дело не терпит отлагательств. И чтобы тебя никто не видел, — велела леди Бертье и махнула рукой, отпуская прислугу.

Девушку как ветром сдуло.

Сражаясь с дрожащими пальцами, бессмертная села за стол и написала несколько быстрых строк той, к кому бы не обратилась и под страхом смертной казни.

Однако её положение грозило стать куда хуже смерти, поэтому Николь задавила гордость на корню и без лишних расшаркиваний поклялась герцогине де Лонтельи, что исполнит любую её волю, сделает что угодно, если леди Ленора освободит графа Кросса из заточения.

Помимо Орэ, его тётушка являлась единственной настолько влиятельной особой, что имела возможность осуществить её просьбу. Возможно, чистокровная вампиресса посмеется и позлорадствует над коротким посланием, но на пороге отчаяния Николь не оставалось ничего иного, кроме как искать покровительства у врага.

В конце концов, герцогиня так стремилась избавиться от неё, и, выбирая между смертью ради Марка и жизнью в плену Орэ, маркиза приняла решение без колебаний.

Когда заспанная Далия постучалась в покои, бессмертная уже начала нервничать. Смазливая блондинка приходилась одной из приближенных служанок жениха, так что Николь рассудила, что у неё больше возможностей беспрепятственно покинуть поместье.

Зачаровав смертную, велела под страхом смерти разыскать леди Ленору и передать ей послание лично, удостоверившись, что герцогиня прочитает его на месте.

Далия поклонилась и скрылась за дверями спальни, а на Николь обрушилась свинцовая усталость. Внушение тянуло силы, а она не сумела восстановить их до конца.

Вспомнив о бесчувственной Весене, вампиресса прокляла Дракард, Полночную империю и Рубарис вместе взятые и выволокла служанку из остывшей воды, потратив последнюю энергию.

Девочку пришлось оставить на полу в ванной, а своё тело вампиресса с трудом дотащила до постели и уронила лицом в подушки. Наволочки хранили запах ненавистного жениха, а потому к проклятию добавился весь род де Эвилей до десятого колена.

Чтоб их всех побрал рассвет!

Если бы я разделял хоть одну из религий старого мира, то мой личный ад выглядел бы примерно так: затхлое подземелье, освещаемое огарками тающих свечей, истерзанное тело на грани между жизнью и смертью, приглушённый стук капель крови о каменный пол, сменившийся далёкими криками ярости и отчаяния.

Криками женщины, которую я любил и которой не мог помочь.

Снова.

После ухода герцога-садиста, на плечи навалилась такая слабость, что хотелось одного — забыться и не испытывать мучительную боль, выжигавшую плоть дотла.

К несчастью, выяснилось, что мой внутренний зверь тоже тот ещё садист: с завидным упрямством он держал меня в сознании и не позволял сорваться в спасительную бездну, чтобы страдания прекратились.

Без разницы, в какую сторону качнётся чаша весов.

Сначала я думал, что истинную суть, как и меня, триггерит голос Николь. Стоило прикрыть глаза, и живое воображение дорисовывало картины, от которых у меня все волоски на теле вставали дыбом.

Я потерял столько крови, что, как бы сердце ни рвалось к возлюбленной, я не мог пошевелить и пальцем, я не отключился-то лишь благодаря истинной сути.

Потом понял: я на грани летаргии.

Если вырублюсь, могу больше никогда не проснуться.

И я поднимал веки, словно налившиеся свинцом, и наблюдал за сумбурной пляской теней в расплывчатых и меркнущих кругах света, против воли вслушивался в то, как изверг-аристократ забавлялся с моей вампирессой и мечтал об освобождении.

Наиболее очевидным вариантом виделась смерть.

Неужели это и есть конец моей истории?

Неужели я и правда сгнию заживо в подземных темницах особняка де Эвилей на радость блондинистому герцогу?

Кто защитит мою любимую женщину от слетевшего с катушек насильника, особенно когда тот станет императором и завладеет безграничной властью?

Зверь шевельнулся в груди, но он тоже ослабел до крайности.

Все оставшиеся ресурсы уходили на поддержание сколько-нибудь ясного сознания. Каждый новый вдох давался с бо́льшим трудом. Перед глазами темнело и преодолевать темноту становилось сложнее. Худшая ночь за обе мои жизни.

Даже когда не стало Лары, я не чувствовал себя так паршиво.

Я знал, что сделал для неё всё, что мог. Знал, что она не одна, держал за руку, когда тонкие пальчики дрогнули в последний раз. Но Николь осталась один на один с настоящим монстром в чужом мире, в чужом доме, в чужой постели.

Как я мог допустить подобное?..

«Надо было довериться тебе, — признался зверю, ощутив в ответ не рык, а так, слабую вибрацию в солнечном сплетении. — Ещё на дуэли. Раскрыться второй половине себя и растерзать ублюдка без условностей и правил. Тогда мы не оказались бы здесь. Всё этот глупый, человеческий страх…»

Мысль оборвалась на середине, я облизнул пересохшие губы. Жажда терзала наравне с серебром.

Огоньки свечей двоились перед глазами, голова кружилась, но сильнее пугало, что я терял связь с истинной сутью. Она затихала, таяла. Ресницы опустились, голова склонилась к ключицам, но я в отчаянии цеплялся за жизнь.

Когда за дверью раздались лёгкие торопливые шаги, и она с отвратительным скрежетом отворилась, я решил, что впал в летаргию и вижу предсмертный сон.

Сюрреализм происходящего моей версии полностью соответствовал, поскольку на пороге пыточного зала появился лохматый и бледный Элиот в компании — вот тут мне захотелось заржать в голос — великолепной и собранной герцогини де Лонтельи.

— Милорд, вы живы?

Паренёк бросился ко мне, поскользнулся на луже крови, шлёпнулся в неё, вскочил весь перемазанный алым и, будто не заметив, приподнял мою голову, напряженно всматриваясь в лицо.

В тот миг даже я обалдел от своего воображения и детальности снов, которые в обычные дни не запоминал.

— Тише, мальчик, — велела леди Ленора, озираясь и прикрыв за ними дверь.

Пробирающий до мозга костей лязг иглой вонзился в голову, заставив поморщиться. Вампиресса приблизилась, приподняв подол.

— Эли… от, — выдохнул, насилу вспомнив имя слуги.

— Госпожа, умоляю! — начал тот, но герцогиня остановила его коротким властным жестом.

— Граф Маркус Кросс, если я освобожу вас от оков и выпущу из темницы, даёте ли вы слово, что заберёте с собой маркизу Бертье и я впредь не увижу её в Дракарде? — спросила миледи, вытащив из-под полы распашного платья внушительную связку ключей.

Это точно сон, такого быть не может!

— Обещаю, — выговорил, с трудом разлепив губы, и поднял голову, чтобы посмотреть в лицо воображаемой спасительницы.

В чёрных, как ночь, глазах герцогини отразились два ярких синих огонька, и женщина отпрянула, позабыв о стати, наступив дорогущей туфелькой в кровь и запачкав платье.

— Потомок первородных… — прошептала она, раскрыв рот и попятившись. Выглядела миледи, словно увидела призрака, которым я и так очень скоро стану. — Это невозможно! Они истребили друг друга много веков назад!

— Ключи, ваша тёмность, — напомнил напряжённый Элиот, очевидно, не разделяя замешательства герцогини де Лонтельи.

Как во сне — хотя почему как? — бессмертная протянула слуге связку, держа за нужный ключ, всё ещё не отрывая взора от моих глаз.

Впервые я радовался тому, что они светятся, поскольку не чувствовал в себе истинную суть, но без неё изменение цвета радужек не представлялось возможным.

Слуга с осторожностью раскрыл один браслет, за ним второй, и я бесславно рухнул на него, повалив тоненького паренька на перепачканные кровью полы.

Леди Ленора успела отпрянуть, подобрав юбки, и бросилась к двери, но, взявшись за ручку, обернулась. Её лицо показалось мне по-детски испуганным, как если бы она до сих пор не могла поверить своим глазам. Понимая, что хоть момент и не подходящий, другой возможности не будет, я кое-как приподнялся на руках.

— Почему вы так поступаете, герцогиня? — спросил непослушным языком.

Мой голос вывел женщину из оцепенения. Она моргнула и отвернулась.

— В память о Бернарде, — произнесла очень тихо и очень глубоко, когда я уже перестал надеяться на ответ, после чего вышла, оставив дверь приоткрытой.

— Элиот…

— Я понимаю, милорд, — кивнул слуга, смягчивший падение, и, высвободив ладонь из-под моего тела, оттянул ворот рубашки, обнажая шею.

— Прости меня, — зажмурился от удовольствия, когда клыки вошли в тёплую плоть, и кровь хлынула в рот. Друг дёрнулся и обмяк.

Я не мог смягчить боль внушением, но мог, по крайней мере, контролировать себя и не торопиться тянуть из него силы, чтобы Элиот не пострадал.

Алая жидкость пьянила, как сама жизнь, слабость, сонливость и боль начали отступать, а с ними проясняться разум. Не могу поверить, но это не сон. Меня правда освободила герцогиня де Лонтельи — тётя худшего чудовища в Дракарде.

Может, в том и причина?

— Я вернусь за тобой, друг, — пообещал Элиоту, бережно опустив его плечи и голову на холодный камень. Увы, слуга уже не слышал меня, а я не мог ему помочь.

Поднявшись на неверных ногах, я утратил равновесие и опёрся ладонью о стену, чтобы не упасть.

Чувствовал себя, как зомби в классическом представлении кинематографа — очень неловким и очень неповоротливым. Уж не знаю, сколько времени я провисел на руках, но тело окаменело и мышцы отказывались подчиняться.

К счастью, стражи за пределами темницы не оказалось, подозреваю, за их отсутствие тоже стоило поблагодарить герцогиню. После пыток я слишком ослаб, чтобы справиться даже с одним вампиром.

Судьба, похоже, наигралась со мной и смилостивилась, поскольку следующим, кого я встретил в особняке герцога, оказался смертный лакей. С ним, в отличие от Элиота, я не церемонился, пусть скажет спасибо, что сохранил жизнь.

Пьянея от крови, я шёл по резиденции де Эвилей, оставляя за собой дорожку из бесчувственных тел.

Странное дело, чем сильнее я раскрывался зверю, чем больше энергии отдавал ему, тем твёрже становился шаг, тем быстрее стягивались тонкие, но глубокие раны от кнута.

Учителя графини Сен Клэр твердили в один голос, что чистокровный вампир, а тем более обращённый, не должен срываться на множественные жертвы, рискуя утратить рассудок и озвереть полностью.

Либо это страшилки для вампирят, либо у первородных, кем бы они ни являлись, другие правила игры, но обезумевшим я себя не чувствовал, напротив, обретал близкое единство с истинной сутью и ощущение полноценности.

Я прекращал бояться, зверь начинал доверять, и вместе мы легко распустили стражу герцога на первом ярусе, внушив каждому, что у него одобренный господином выходной.

Однако на втором ярусе меня поджидал сюрприз: слуги и стражники де Эвиля лежали то ли обескровленными, то ли погружёнными в глубокий сон. Обитатели поместья дышали, судя по колыханию грудных клеток, но не шевелились.

Очень сомневаюсь, что это дело рук герцогини де Лонтельи и, тем более, Николь.

Нос уловил едва уловимый знакомый аромат, и я сделал глубокий вдох.

Дразнящая лёгкость экзотических цветов и сладкие ноты персика, где я мог слышать его? Смутное ощущение беспокойства зародилось в груди, как в ночь на Дьерском мосту, только усиленное чутьём зверя.

Обратившись в слух, я искал дверь, что вела к возлюбленной.

Остро, отчаянно боясь опоздать.