Не мир принес

Глава 1 НОВЫЕ РЕАЛИИ

Сзади сигналили нетерпеливые лихачи и просто водители, мечтающие побыстрее выбраться из этого чадящего и рычащего потока, блестящей змеей в несколько рядов растянувшегося по трассе, но машина тащила хреново, движок грелся. Стрелка датчика температуры медленно перевалила через красную черту, лампочка на панели приборов тревожно замигала.

Васинцов чертыхнулся, включив поворотник, съехал на обочину, поднял капот. От радиатора шел пар, двигатель вентилятора охлаждения жужжал, вентилятор странно дрыгал лопастями, но не крутился. Васинцов потрогал рукой расширительный бачок — горячий. Он для очистки совести подергал за провода, ведущие к вентилятору, хотя прекрасно осознавал, что провода здесь ни при чем.

Вплотную к обочине подходили заросли акации, майор справил малую нужду в кустах, снова поднялся на трасу, огляделся. Машины плотным потоком шли на Москву, понедельник — день тяжелый, особенно утром, в час пик. И что теперь делать? Ждать, пока двигатель остынет, и ехать дальше? А сколько он остывать-то будет? Васинцов снова потрогал рукой бачок. Горячий…

Он опять огляделся. Слава Богу, не в тундре сломался, все-таки ближнее Подмосковье, вот и автосервис метрах в ста: ярко раскрашенный «горбатый» «запор» с гоночными антикрыльями, с блоком прожекторов на крыше и широкими, как у «формулы», колесами торчал на длинной металлической штанге высоко над крышами ремонтных блоков. «Запор» помигивал фарами, видно, заманивал клиентов. Что ж, считай, что заманил.

Механик в синем комбинезоне деловито вытер руки ветошью и пощелкал пальцем по кнопкам калькулятора.

— Ого! — сказал Васинцов, увидев итоговую сумму за предполагаемый ремонт.

— Как знаете, — пожал плечами мастер, — движок вентилятора надо менять, однозначно. Радиатор промывать, запаивать, патрубки тоже менять, а то так и будет подтекать. Тосол опять же новый надо, или старый хотите залить?

Васинцов с сомнением посмотрел на бурую жидкость в расширительном бачке, отрицательно мотнул головой:

— Ладно уж, лей новый.

— У нас еще по-божески, а вот МКАД переедете, — и мастер махнул рукой куда-то в сторону Москвы, — цена вдвое вырастет, не сомневайтесь.

Васинцов не сомневался, на сомнения времени не было, он опаздывал на работу. Надо же, опоздать на планерку в первый же рабочий день после отпуска, Одинец живьем съест.

— Слушай, тут до маршрутки далеко? Или где тут «тачку» до Москвы словить можно?

— А зачем вам «тачка»? Сами видите, что на дороге творится, а на въезде обязательно в пробку попадете, из-за контроля такие пробки стали здоровые.

— Какого контроля? — не понял Васинцов.

— Видно, давно в Москве не были? Уже две недели как контроль ввели «противозвериный», прямо с первого июня. Но вас-то, наверное, на контроле особо проверять не будут, — и мастер указал пальцем на шеврон Васинцова, с которого хищно щерилась лысоголовая птица.

Васинцов хмыкнул:

— У «грифов» своя проверка. Так как, говоришь, мне до города добраться?

— Вон, видите дорожку, идите прямо по ней, через лесопосадку до платформы. Там электричка через каждые пять минут. Через полчаса на Казанском будете, а за машиной вечерком подъезжайте…

Васинцов давно не ездил на электричках, а потому с интересом озирался по сторонам. Он почему-то подумал, что все беды России происходят потому, что власть держащие страшно далеки от своего народа. Ибо власть имущие разъезжают на персональных авто и взирают на мир через тонированные стекла шикарных лимузинов, а народ простой все больше из-за стекол электричек и переполненных троллейбусов. А оттуда как-то по-другому мир выглядит, потому и не получается общности во взглядах. Впрочем, грешно было ругать данную электричку, чистенький вагон, мягкие сиденья, ни выбитых окон, ни порезов на спинках — все так цивильно.

Пассажиры, почти заполнившие вагон, большей частью спали, те, что бодрствовали, читали свежую периодику, купленную у бойких мальчишек в синих спецовках и бейсболках. Удивляло отсутствие нищих и калек, осуществлявших сбор мелких наличных у сердобольного народонаселения. Васинцов опять ухмыльнулся своей свежей мысли: почему-то калеки и прочие нищие просят денег у народа не очень богатого, в электричках, метро, подземных переходах. И милиция их почти не трогает. Но вот стоит предприимчивому попрошайке заняться тем же у дверей солидного офиса, хорошего ресторана или банка, короче, там, где обретаются люди с реальными деньгами, его тут же погонят в шею.

В вагон вошел кондуктор в высокой фуражке, как у французских полицейских, и предложил гражданам, не имеющим билетов и проездных, приобрести оные. Он не стал слушать объяснения Васинцова, что на полустанке не работала касса, деловито рассчитал, оторвав билетик и дав сдачу с червонца.

— Видала контролера? — услышал Васинцов краем уха разговор сзади. — Он тут неделю назад зверя поймал, голыми руками скрутил…

Васинцов обернулся, беседовали две старушки в черных платочках. Перед каждой стояло по большому джутовому мешку, видимо, семечки.

— Да ладно тебе, — не поверила одна.

— Ей-ей! — заверила другая и перекрестилась. — Сама видела. Зверь-то так, старенький уже, его что-то на контроле не торкнуло, минут через десять только клыки полезли. Так этот контролер ка-аааа-ак сиганет на него и давай руки крутить, это уж потом мужики из вагона подоспели. Даже «тревожную кнопку» не нажал…

Васинцов глянул в сторону вагонных дверей, на перегородку, где краснела кнопка вызова милиции. Рядом с ней появилась еще одна — ядовито-оранжевая. Под ней красовалась надпись «звероопасность». Вот как? Да, давненько он ездил в электричках.

— Граждане пассажиры, — раздалось из динамиков. — Во исполнение постановления московского правительства в связи с повышенной звероопасностью на въезде в Москву проводится тест-контроль. Просьба сохранять спокойствие и оказывать посильную помощь работникам правоохранительных служб. Спасибо за содействие, счастливого пути!

— Опять гадость эту нюхать, — пожаловалась бабка, та самая, что видела подвиг железнодорожного контролера. — Веришь ли, я после нее до самой Москвы прочихаться не могу.

— И не говори, — согласилась товарка. — А мой-то зять, тот по три раза на дню нюхает, у них производство какое-то секретное. Сначала даже уволиться хотел, а сейчас ничего, привык.

Васинцов не понял, о какой гадости идет речь, и развернул свежекупленные «Факты и комментарии». Так, что у нас в мире новенького? А то совсем он от жизни отстал, теперь вот придется наверстывать.

С цветной обложки газеты пялился матерый волчище с окровавленной пастью. Кровь капала прямо с клыков, желтые глаза зверя горели лютой ненавистью. Крупно заголовок: «Тест-контроль в столице приносит первые результаты! Зверь за рулем „VOLVO“! Тут же фото поменьше: шоссе, забитое машинами, стрелки с оружием на изготовку, здоровенный зверюга, привязанный к шесту, тело на дороге, накрытое белой простыней. На некоторых стрелках знакомая форма, не иначе как „грифов“ к этому делу привлекли. Ну и дела.

Васинцов развернул газету и углубился в чтение. Сначала факт, написано сумбурно, видимо, информацию принимали по телефону «горячей линии». «Факты и комментарии» тем и брали, что с репортажем о горячем событии они выходили в продажу через три часа после самого события.

Итак, место события: трасса Москва — Челябинск, район Люберцы, пост тест-контроля. Несмотря на вечернее время, еще жарко, машин скопилось много. Водители нервничают, ругают контролеров, в общем, как обычно. Один из сотрудников группы «ГРИФ» замечает, как постовой гаишник украдкой берет что-то у водителя автомобиля «вольво» и пропускает его вне очереди. «Гриф» проявил бдительность, машину остановил и потребовал водителя пройти дополнительный тест. Тот отказался в нецензурной форме. «Гриф» объявил тревогу. Тогда автомобиль сбивает сотрудника и на полной скорости пытается уйти по обочине, но прокалывает колесо и улетает в кювет. Первым к машине-нарушителю подоспел тот самый гаишник, он и стал первой жертвой зверя. Уйти зверю не дали сотрудники группы «ГРИФ», применившие спецсредства.

Далее подробное описание места происшествия, анкетные данные и послужной список сержанта гаишника, его портрет в кругу семьи. Тут же снимок, сделанный явно тайком. Простынка с носилок откинута, видно лицо человека, голубые глаза широко открыты, мертво смотрят прямо камеру. На шее — страшная рана…

Черт побери! А где информация про зверя? Что значит никаких документов не обнаружено? Вы хотите сказать, он ехал в Москву без водительских прав, без техпаспорта? Допустим, хотя верится с трудом, тогда на чье имя машина оформлена? Не хотите говорить, тогда так и напишите: «в интересах следствия имена изменены»…

Васинцов еще раз перечитал «факт», взялся за показания очевидцев. Ничего интересного — сплошь эмоции. Дальше — комментарии. Комментариев было много, тут тебе и главный санитарный врач Южного округа, и капитан — дежурный по посту ГАИ (очень, очень лаконичный комментарий), и глава фракции «Зеленых» в Думе, и представители общественности. Эту лабуду Васинцов читать не стал, отыскивая комментарии настоящих специалистов, наконец нашел какого-то инспектора Валентинова — пресс-секретаря группы «ГРИФ», но прочитать не успел — в вагон вошли люди в черной форме.

— «Грифы» и в поездах? — удивился Васинцов про себя. — Что за новость? А впрочем, если и на дорогах дежурят…

«Грифы» были при оружии, и если у лейтенанта, что шел первым, на поясе болтался сложенный «Абакан», то сержант, державшийся шагах в трех сзади, держал в руках «калаш», причем предохранитель был снят. Лейтенант подходил к пассажирам и давал по очереди понюхать из блестящей капсулы. После чего внимательно глядел в глаза. Подойдя к Васинцову, он вытянулся и четко отдал честь.

— Здравия желаю! Понюхайте, товарищ майор. Извините, но инструкция гласит: «Проверять всех».

Васинцов осторожно нюхнул. Странный запах, явно чувствуется чеснок, гвоздика, табак, машинное масло и еще что-то непонятное, но очень знакомое. Кажется, именно так пахло там, в «предбаннике» «зверинца». Лейтенант глянул Васинцову в глаза, еще раз зачем-то отдал честь и двинулся дальше. Автоматчик еще с минуту постоял около их прохода и, не опуская автомата, перешел к соседнему сиденью.

Бабка с семечками не врала, едва дверь за контролерами закрылась, раздался ее первый чих. Через секунду к ней присоединились и остальные пассажиры. Васинцов удивленно обернулся и тут… чихнул сам. На глаза накатились слезы, словно «черемухи» надышался… Вагон прочихался где-то через пару минут, когда поезд уже тронулся. Только та самая бабка с семечками все чихала и чихала, приговаривая после каждого чиха: «Ой, Господи! Ой, Господи!»

Васинцов утер выступившие от чихания слезы и принялся было снова за газету, когда услышал крики. В тамбуре вагона что-то происходило, там обозначилось какое-то движение, наконец дверь с визгом ушла в стену, в вагон вбежал перепуганный мужчина в шляпе и что было силы ударил по оранжевой кнопке.

— Товарищи! Граждане! Господа! Есть кто с оружием?! У нас в вагоне зверь! Целых два зверя!

Васинцов кинул газету на скамью и, выхватывая на бегу из кобуры «Гюрзу», кинулся в соседний вагон.

Звери мирно спали под самой «тревожной кнопкой». Выглядели они не ахти, можно даже сказать — жалко выглядели. Один — седой старик бомжеватого облика в пиджаке с залатанными рукавами. Морда его сильно вытянулась, из пасти свисала слюна, зубы были желтые и подгнившие. Второй — молодой парень, можно даже сказать, подросток с давно нечесаной гривой соломенного цвета, из которой умильно торчали короткие треугольные ушки, также покрытые светлой шерстью. Румяный и губастенький, в полинявшей олимпийке, он вызывал, пожалуй, даже чувства умиления, нежели страха. И даже мощные клыки, далеко выступающие из верхней челюсти, почему-то не пугали.

— Они как понюхали, то есть — тест-контроль прошли, сразу же опять заснули, — громким шепотом объяснял тот самый интеллигент в шляпе, — а как поезд тронулся, так зубы у них и полезли…

Васинцов оглянулся, пассажиры, не успевшие выбежать из вагона, испуганно сгрудились у противоположной двери. Впереди стояла группка бритых подростков в высоких ботинках, камуфляжных брюках, с символикой «Ангелов Ада» на черных майках. В руках у пацанов зловеще поблескивали цепи, а у одного — устрашающего вида дубина, утыканная гвоздями.

— Слышь, майор, ты бы это, свалил бы, — прогундосил один из бритых, — мы бы сами с ним разобрались.

— Брысь, — сквозь зубы прошипел Васинцов, — еще увижу с этой дубиной, на зону пойдешь, или сам тебе в задницу ее плашмя запихаю. Брысь, сказал!

Бритые забурчали, но из вагона поспешно вышли.

— Ремень, — коротко скомандовал Васинцов, — дайте кто-нибудь ремень, лучше два.

Оставшиеся в вагоне мужики полезли расстегивать пряжки, и в руку Васинцову легло с полдюжины кожаных изделий. Выбрав два покрепче, майор наклонился над зверьми. Начать он решил со старика, потихоньку накинул ременную петлю тому на руки и резким движением стянул, замотав узлом. Старик едва открыл глаза, как Васинцов уже захватил петлей одну руку молодого, но вот вторую спутать не успел. Парень мгновенно открыл глаза, оскалил пасть так, что шерсть на загривке у него встала дыбарем, и резко рванул рукой, едва не свалив Васинцова на пол. Но в атаку не кинулся, а крепко прижал к своей груди потрепанную спортивную сумку с надписью «PUMA».

— Деда, грабят! Караул! — заорал он неожиданным басом. А дед удивленно пялился на свои путы и что-то неразборчиво приговаривал…

— Всем оставаться на месте, сохранять спокойствие! — раздалось у Васинцова за спиной. Васинцов обернулся. Те самые «грифы» — лейтенант и сержант, с ними два милиционера линейного отдела, все в «брониках» и сферах, у всех «калаши». Васинцов спрятал «Гюрзу» обратно в кобуру и потребовал наручники.

— Почему так долго? Минут семь прошло, как «тревожную кнопку» нажали, — зловеще, сквозь зубы сказал Васинцов, нацепив наручники на лапы странной пары. Ни дед, ни пацан не сопротивлялись, а лишь испуганно пялились на людей с автоматами.

— По инструкции, — начал оправдываться лейтенант, — по инструкции мы должны быть в бронежилетах, со спецсредствами.

— Какая инструкция?! Какие спецсредства?! За семь минут зверь может полвагона в клочья подрать! А тут женщины и дети… были, — добавил Васинцов, глядя в другой конец вагона. — По прибытии доложите своему начальству об инциденте и о времени, что у вас занял путь через три вагона…

— Есть, — тихо ответил лейтенант.

— А теперь свободны, дайте команду машинисту продолжать движение…

— А эти? — кивнул лейтенант на деда с внуком.

— С ними я разберусь, — пообещал Васинцов.

— Но инструкция…

— Отставить! Идите!

Он облокотился спиной о переборку тамбура и еще раз оглядел путешественников. Судя по всему, едут из глухой деревни, в городе так давно не одеваются, даже бомжи. Васинцов повертел пистолет на пальце и сунул его в кобуру. Почему-то эти звери ему опасными не казались.

— Ну и кто же мы будем? — спросил Васинцов. — Документы у вас имеются?

— Здесь, в кармане, — кивнул старик на свой пиджак.

Васинцов достал из внутреннего кармана какие-то бумаги, сильно потертые, и два новеньких паспорта. Коротковы Иван Михеич и Олег Иваныч. Следуют из психиатрической клиники поселка Назаровка в столицу на обследование. Вот так дела, мало того что звери, еще и психи — час от часу не легче.

— Почему следуете без сопровождающего? — спросил Васинцов, просматривая какие-то медицинские справки и направления.

— Так была сопровождающая, — охотно объяснил старик, — Анна Николаевна из нашего отделения, фельдшер. Да с ней беда приключилась, гнойный аппендицит, с поезда в Рязани сняли и на «скорой» в больницу. Вот как бывает, и врачи тоже болеют. А нам что оставалось? Вернуться? Денег на билеты нет, мы и решили сами добираться в первопрестольную.

— Сами? Вы себя в зеркало-то видели?

— Да че уж там, видели, конечно. Да от этой гадости, что в поезде нюхать дают, не то что зубы, хвост отрастет… Тока нашей вины в том нет, мы с внуком отродясь душегубством не занимались. А то, что зубы полезли, так не вырывать же. Вы бы, товарищ начальник, руки нам освободили, а то жмут наручники-то, мы спокойные…

— Потерпите, — тихо сказал Васинцов, — что в портфеле?

— Лучок, картошечка, яички вареные, хлебушек, — перечислял старик, — сальца немного, все, что нам в дорогу собрали. С деньгами-то у нас в больничке совсем плохо.

— В больничке? — переспросил Васинцов. — А ты, дедушка, часом, не сидел?

— Было такое, что скрывать… — ощерился старик, — грешил по молодости лет, но без душегубства. За кражу скота два раза в зону ходил. Но перевоспитался…

— А ты что скажешь? — спросил Васинцов молодого зверя, больше похожего на рысь, нежели на волка. Тот поскреб лапой шерсть на загривке:

— А че говорить-то? Я и не знаю, с чего у меня зубы полезли. Зато припадки прекратились, и голова не болит больше…

— Он за полгода три класса окончил! — гордо сказал старик. — А то так бы и сидел во втором…

Доехали без приключений, всю дорогу старик развлекал Васинцова рассказами о житье-бытье в дурдоме, а Коротков-младший тайком рассматривал себя в зеркало и щупал мощные клыки. Ближе к Москве пассажиров стало гораздо больше, но в вагон, где «везли зверей», заходили неохотно, несмотря на свободные места, а одна тетка устроила скандал, обещая, что немедленно напишет Президенту: «Где это видано, чтобы зверюг в электричках перевозить!»

Вызвав для охраны тех самых ментов из поездной охраны, Васинцов сдал путешественников в линейный отдел милиции и проследил, чтобы их посадили в отдельную клетку. Менты опасливо жались к степам отделения до тех пор, пока железный запор не лязгнул. Майор устало вытер пот со лба и наконец закурил. Потом позвонил «на базу», вызвал дежурного по «зверинцу» и коротко обрисовал обстановку. Дежурный обещал немедленно выслать группу за «объектами».

— Ну что ж, путешественники, всего доброго, — сказал Васинцов на прощание, — Бог даст, свидимся.

Он глянул еще раз на Коротковых, залез в карман, достал старую «пятисотку» и протянул ее старику:

— Держи, отец, мороженого пацану купи, ну и себе… Водочку-то потребляешь?

— В меру…

— Вот и угостись за мое здоровье, а с такой мордой больше на электричках не катайся, зашибить могут.

— Спасибо тебе, добрый человек, — чуть не прослезился старик. — Даст Бог, свидимся.

Васинцов пересчитал оставшуюся в кармане наличность и сообразил, что теперь не хватит не только заплатить за ремонт, но и на такси. Тоже мне, самаритянин нашелся, зверушкам последнюю наличность отдавать. Придется ехать на метро.

Он вышел из «линейки», чувствуя на своем затылке завистливые взгляды ментов. Среди обычных милиционеров почему-то бытовало мнение, что у «грифов» оклады, как у банкиров, льготы, как у министров, и санаторно-курортное обеспечение, как у членов политбюро бывшего СССР. Бредятина какая… Быстро сориентировавшись на местности, Васинцов направился к подземному переходу с буковкой «М». Перед тем как нырнуть под землю, он остановился и огляделся. Даже воздух ноздрями втянул. Чего-то не хватало! Все вроде нормально, машины ревут моторами, пешеходы перебегают улицу в десяти метрах от «зебры», светофор мигает, лоточники торгуют, но чего-то все-таки не хватает. Бомжей и нищих! Где московские бомжи, попрошайки и прочие полузаконные обитатели московских вокзалов и метро? Где матери с грудными младенцами и табличками с просьбой о помощи? Где восточные мадонны с чумазыми отпрысками числом до полдюжины? Где одноногие калеки с сизыми от алкогольных суррогатов носами? Где «ветераны Кавказских локальных войн» при камуфляже и значках «Гвардия»? (За прочие знаки отличия настоящие ветераны порой бивали и инвалидов, и их хозяев.) Попрошаек не было даже в метро, а из подземных переходов как-то выветрился устойчивый запах мочи…

— Уважаемые пассажиры! — прозвучало из динамиков. — Во исполнение постановления московского правительства движение поездов Московского метрополитена во время сильных торков будет временно приостановлено. Просим вас заблаговременно ознакомиться с графиками торков, которые имеются во всех вагонах. Извините за неудобства, счастливого пути.

— Генк, двигай в бухгалтерию, — сказал Корич, вваливаясь в кабинет.

— На хрена? — удивился Васинцов.

— Тебе премиальные за зверей положены, тех, кого весной сдали, и за сегодняшних придурков.

— Не понял…

— Пока мы лечились, — хмыкнул Корич, — парламентарии закон утвердили. За каждого сданного в руки властей зверя премия положена.

— И много?

— По «штуке» за рыло! — гордо заявил Корич. — Выплачивается в тот же день по предъявлении удостоверения личности.

— О как! — поразился Васинцов. — И что, «грифам» тоже положено?

— А что, «грифы» — не люди?

— Грифы — это птицы, хищные птицы семейства ястребиных, — сообщил, вваливаясь в кабинет Одинцов. — Различаются на настоящих грифов и грифов американских — кондоров. Смекаете? Американский гриф — не настоящий гриф! Крылья в размахе до трех метров, голова и шея покрыты коротким редким пухом, питаются падалью и отбросами — по существу естественные санитары. А настоящих грифов семейства ястребиных аж 14 видов, в горах и предгорьях Кавказа и Средней Азии встречается черный гриф, бородач, стервятник, в Центральной Азии — кумай, белоголовый сип. Не верите, можете сами свериться в Большой Советской энциклопедии. Некоторые виды занесены в Красную книгу…

— А посему им выдаются служебные удостоверения красного цвета, — добавил Васинцов, пожимая руку начальнику.

— Точно! — кивнул Одинцов, наряженный в бермуды и широкую гавайскую рубаху. — Как отдохнули?

— Нет слов, — заверил Васинцов, — отдохнул на все сто! Жопа до сих пор от уколов синяя. Но от этого рвения только прибавилось, так что готовы к выполнению любого задания любимого начальника, даже на подвиг!

— Слышал-слышал я уже про твои подвиги. Не успел на работу выйти, как пару зверей лично в клетку сдал. Учись, Корич!

— Учусь, товарищ полковник! — заверил прапор.

— Так вот, птицы вы мои лысоголовые, естественные санитары общества, если отдохнули, то пора и за дело. Майор, ты когда на вокзале своих зверьков сдавал, ничего странного не заметил?

— Зверьки какие-то странные. Дед и внук. Матерые зверюги, но не кусались. А внук к тому же от олигофрении вылечился.

— Я про это уже в отчете прочитал. Я про вокзал говорю, там ничего не удивило?

— Бомжей нет и попрошаек, — подумав, ответил Васинцов.

— Молодца! Обратил внимание. Так вот, коли обратил, так и выясни на пару с прапорщиком Коричем, пока ваша группа не долечилась в полном составе, куда это они все подевались? У меня уже есть по этому поводу кое-какая информация, но хотелось бы, чтобы вы сами, свежим, так сказать, взглядом…

— Будь сделано! — козырнул Васинцов.

— Тогда что стоите? Дуйте в бухгалтерию за премиальными, и за работу, за работу. Внедряйтесь поглубже, по Станиславскому. И еще это, перед заданием инструктаж по технике безопасности пройдите, начальство обязывает…

Оказалось, премиальные выдавались «новыми», так что Васинцову хватило не только заплатить за ремонт машины, но и купить Карине хороший кухонный комбайн. Она давно просила.

Мила долго смеялась, увидев Васинцова и Корича в бомжовских обносках, выданных им на складе. Коричу досталась строительная роба и потрепанный комбинезон с линялой надписью «Мостстрой» на спине. Едва напялив на себя сию затрапезину, Корич сгорбился, сунул руку в карманы, в угол рта — «беломорину». Ну как пить дать — матерый бомж с большим жизненным опытом. Что касается Васинцова, то на бомжа он решительно отказывался походить, хотя гример с костюмером старались от души. На инженера-производственника, выгнанного из дому женой за поздний приход домой, — да, на бомжа-профессионала — нет! Карина хохотала до слез…

— Да ладно тебе, Карин, — обиделся Васинцов, — это же работа…

— Знаю, знаю, — продолжала хихикать Карина, тут же залезла на антресоли и извлекла смешную, чуть побитую молью кепку. Напялив чудовищный головной убор на голову сожителя, она отошла на пару шагов и удовлетворенно хмыкнула:

— Теперь совсем другое дело. Это очень хорошая кепочка, Гена, у нее подкладка на сваленной шерсти, будут бить по голове — не так больно.

— Вот спасибо, порадовала…

Глава 2 ПОЧТИ ПО СТАНИСЛАВСКОМУ

— А как зверушки? Не шалят? — спросил Корич, шумно устраиваясь на верхнем ярусе нар.

— Э-э-э-э, как нонче зверушки, — улыбнулся беззубым ртом старик-сторож. — То ли дело раньше, с полгодика назад звери были! Вот это звери! Как-то раз дежурил, поясничку у меня схватило. Ну зимой это было, в феврале, когда они в стаи сбивались. Вот-вот, когда торкать особо сильно начало. Так вот, заступил я на дежурство, ворота запер, освещение наладил, собачек с цепи спустил, вернулся в вагончик чайник поставить, тут-то меня и скрутило. Аж хоть вой. Так-то я на объект разов по пять за ночь выхожу проверять, а тут не разогнуться, хоть вой… Так вот, грелку к спине подложил и думаю, позвонить, что ли, в «скорую» или сменщику, чтобы подменил. А потом думаю, нет, не стану, он — парень молодой, студент, ему отсыпаться перед занятиями надо, да и женка у него молодая, заревнует. Думаю, потерплю, ничего со мной не стрясется, пусть уж хоть раз Чубайс с Черномырдиным подежурят, зря, что ли, кормим, а уж поутру в поликлинику. Как Бог уберег, вышел бы я на улицу хоть раз, и все… В общем, слышу, скребется кто-то в дверь и жалостливо так: «Дедушка, откройте». У меня ж прям мороз по коже. И не за себя испужался, объект-то важный. Элитное жилье мы строили, не то что сейчас, там один обогревательный котел столько стоил, что нам со старухой вовек не расплатиться, никакой пенсии не хватит. А плитка кафельная, а лампы на стенах, рамы финские с этими, со стеклопакетами, да тот же кирпич. Знаешь, сколько стоит?! Да нет, не силикатный, тот, из которого камины кладут, каждый в отдельную бумажечку завернутый. Пропадет что — спрос-то с меня, с кого ж еще? Я, конечно, сразу за телефон, в милицию звонить. А трубка молчит, «кнопку тревожную» нажимаю — никакого толку. А за дверью все скребутся и голосом таким детским: «Дедушка, дайте покушать, дедушка, кушать очень хочется». Ну что было делать? Это мы сейчас умные такие стали, а тогда-то звери в диковинку были, думали, что сказки все это. Так вот я и кричу через дверь, мол, уходите, это объект охраняемый, а тут как что-то в стекло ка-а-а-ак вдарит… Кирпичом это они запустили. Стекло вдребезги, я весь в осколках, глаза протираю, а они в вагончик лезут. Был бы простой вагончик, все, хана мне, растерзали бы. А здесь вагончики особые, бывшие вахтовые, решетки на окнах приваренные. И дверь тоже железная. Эх, и натерпелся я страху, морды звериные в окно лезут, лапы когтистые ко мне сквозь решетку тянут, а я в угол забился и всем телом трясусь.

— Это ж прям как в «Вие», — хохотнул Корич.

— Точно, точно, — закивал словоохотливый дед, — мне так потом в милиции и сказали: «Ты, дед, Хома Брут в современном варианте». Хорошо хоть, я и так седой совсем был, больше седеть нечему было. Так вот, чувствую я, сейчас сердце не выдержит, разорвется, а тут чайник засвистел, вскипел, значица. Он у меня вообще-то электрический, да спираль сгорела. Как обычный на плитку ставлю. Схватил я его и давай на зверей лить кипятком крутым. Ох и визгу было!

— Ну и? — заинтересованно спросил Корич.

— Разбежались зверюги! Поняли, что не взять им меня, и разбежались! А разговоров-то с утра было, сначала мне не поверили, думали, совсем свихнулся дед. На этих, на кункурентов грешили, а потом как собачек растерзанных нашли, разобрались. Премию потом мне от фирмы строительной выписали за героизм, хотели в газете пропечатать, даже девочка приезжала — корреспондентка, да запретили ей, видимо. Помните, тогда на это дело еще запрет был. Так что легким испугом я и отделался, только Черномырдина с Чубайсом жалко, порвали их на мелкие кусочки, от Чубайса только хвост рыжий и остался…

— Да, дед, досталось тебе, — сказал Васинцов, глянув на старый будильник — ну что, дедушка, может, ты выпьешь, а мы на боковую.

— Ой, что это я, — спохватился дед, — вы спите ребятки, спите. Сейчас вот граммулечку прииму и пойду объект проверю. Хотя что это за объект, так, тьфу. Это мне, старому, завтра отсыпаться, а вам-то вкалывать…

Действительно, повкалывать Васинцову с Коричем за эти три дня пришлось изрядно. Вместе с десятком еще «таких же бомжей» они нанялись разнорабочими на «замороженный» строительный объект. Вроде как цех бетонный строить собирались, да бросили. Теперь объект, видимо, разморозили, и новые хозяева решительно меняли проект. Так что и ломиком приходилось помахать, и дерьмо птичье застарелое потаскать. И человеческое попадалось, не без того. Но заплатить хозяева обещали щедро, да и ночевать разрешали прямо на стройке: в раздевалке и в вагончике сторожа. Был и позитив, удалось выяснить, что бомжей и прочих неустроенных граждан со всей Москвы организованно свозили куда-то под названием «Орешки». Некоторые из встретившихся им здесь бомжей об «Орешках» говорили, как о чем-то сказочном, месте, где осуществляются все мечты бездомного человека, другие же, наоборот, утверждали, что там «какая-то подляна». Но все основывались только на слухах, никто из встретившихся там не бывал…

— Слышь, командир, — сказал Корич, когда дверь за стариком закрылась, — не пустышку ли тянем? Может, пора вернуться в отдел, дать задание ментам отловить пару бомжей да и выбить у них все про эти «Орешки»?

— Думаешь, Одинец дурак? — возразил Васинцов, поглаживая свежие мозоли на ладонях. — Если бы так все было просто, он бы нас и не посылал.

— Верно говоришь, только сколько нам еще здесь куковать? Это прям не задание, а отсидка какая-то. Срок на Магадане.

— А ты что, был на Магадане?

— Тьфу, тьфу, тьфу, не накаркай… Тебе-то хорошо, твоя Милка в курсах… Просто смешно получается, еще недавно суперзверюг отлавливали, а нынче бомжуем. Цветем и пахнем. Эх, помыться бы сейчас, в баньку бы.

— Перебьешься, спи давай…

Бифштекс, «артельный пес» помеси сеттера с чем-то дворовым, радостно тявкнул и встал перед прорабом на задние лапы.

— Гы-гы-гы, — заржали работяги, — смотри-ка, псина, а соображает, у кого денежки. Гляди, Пашка, уйдет пес от тебя к богатому хозяину.

Пашка, молоденький паренек в замызганной, измазанной побелкой спецовке, виновато улыбнулся и позвал пса к себе. Прораб здоровый парень лет тридцати в хорошей кожаной куртке, поставил дипломат на бетонный блок и внимательно осмотрел страждущих. «Страждущие» — бригада чернорабочих из трех десятков граждан без постоянного места жительства, столпившихся у штабеля бетонных плит, жадно уставилась на чемоданчик. День зарплаты!

— Что, православные, заждались? — спросил с усмешкой прораб.

— А то… — заволновались бомжи.

— Не волнуйтесь, повезло вам, хозяин у вас честный — работяг не обижает, не то что другие. У нас все по совести: поработал — получи, — сказал он, открывая чемоданчик. — Давайте подходите по одному.

Работяги выстроились в очередь и стали получать зарплату. Многие тут же, почти не пересчитывая, засовывали купюры в карманы, радостно улыбаясь, другие же щупали каждую бумажку, раза по три сверяли по ведомости свои «трудодни».

— Че, значит, вычли?! — неожиданно раздалось у «кассы». — Че это мне втрое меньше? Я че, рыжий? Ты мне сказал трубу пробить, я те пробил, че те еще надо?

Кричащий на самом деле рыжим не был, а может, и был. По причине полного отсутствия волос на бритой голове определить масть было довольно трудно. Он, сжав кулаки, стоял перед прорабом и требовал «полной оплаты работы», сопровождая свои доводы изощренным матом и блатной феней.

— Послушай, уважаемый, ты бы фонтан свой прикрыл, — спокойно ответил прораб. — Я поручил пробивать трубу тебе, а не им, — и прораб кивнул на Пашку и Андрюшку, двух изможденных бомжиков в одинаковых спортивных шапочках. Те испуганно на говорящего глянули и одновременно засунули деньги поглубже в карманы фуфаек. Васинцову они были знакомы, приходилось поработать на разгрузке. Ребята вроде ничего, только забитые какие-то, большей частью молчат, улыбаются виновато. Пашка к тому же животных любит, вон Бифштекса подкармливает.

— Ну и че?! А тебе какое дело? Труба пробита? Пробита! «Бабки» гони! — орал бритый.

— «Бабки» я вот эти ребятишкам отдал, — с улыбкой ответил прораб. — Я тебя, земеля, кем нанимал? Разнорабочим, а не надсмотрщиком. С этой должностью я и сам как-нибудь справлюсь, ха-ха-ха. Я ж говорю, у нас все честно, заработал — получи. Не хочешь работать, пошел на х…

Васинцов напрягся, что-то на этой стройплощадке изменилось. Вроде как ветерком свежим повеяло…

— Ах ты, сука! — взвизгнул бритый и кинулся на «прораба». Тот словно ждал, ловко увернулся, да еще поддал локтем в бритый затылок, вроде как для ускорения. Бритый, сильно ударившись в бетонную стену маковкой, упал на четвереньки, но подниматься не торопился.

— Зверюга! — крикнул кто-то за спиной Васинцова. Ну да, конечно, «кто-то». Корич, кто ж еще, реакция у прапорщика еще та.

Бритый быстро, почти мгновенно «перекинулся» в зверя. Васинцов повидал много перевоплощений в зверей, но такого быстрого еще не видел, да и не слышал ни о чем подобном. А зверь уже поднимался во весь рост. Нет, это уже не «волчар», это уже какой-то новый вид. Гамадрил? Гавиал? Или гавиал — это крокодил, а не обезьяна. А бывший бритый теперь очень походил на обезьяну, жилистого самца с огромными белыми клыками, мощной грудью, такой мощной, что пуговицы с рубашки поотлетали от напора бугров мышц прямо на глазах…

Строители разом ломанулись к лестнице, сбивая и едва не топча другу друга. Васинцов сделал шаг в сторону и быстро огляделся. Ну хотя бы лом, лопату хотя бы, не с голыми же руками на такого зверя идти. Но идти на зверя и не потребовалось, «прораб» сунул руку за пазуху и извлек предмет, очень похожий на дуэльный пистолет XVIII века с большой блямбой на конце ствола.

«Сетевик, — сообразил Васинцов, — новая разработка». Приходилось ему с такой машинкой поработать, против зверя эффективна, ничего не скажешь, но когда в опытных руках… «Прораб» на опытного никак не походил. Он вел себя, как впервые зверя увидел. В этих случаях либо орут со страху и кидаются наутек, либо впадают в психологический ступор… Видимо, здесь второй случай. Прораб глупо улыбался, даже, кажется, ковырялся пальцем в носу. Но когда зверь уже метнулся в его сторону, успел нажать на спуск. Оглушительно хлопнуло, так, что уши заложило, но Васинцов все же расслышал истошный визг. Еще бы! Повизжишь тут, когда тонкая стальная сеть, разогнанная мощным пиропатроном, резанет тебя по телу. Зверь отлетел к стене и, воя, начал кататься по пыльному бетону. К удивлению Васинцова, те самые забитые бомжики Андрюшка и Пашка не сбежали, как остальные, а остались на площадке. Мало того, они, как по команде, вскочили на ноги и разом навалились на тварь. Опасаясь коварных клыков, они умело стали цеплять на зверя намордник, налапники. Откуда это у них? Неужели под фуфайками прятали?

Васинцов кинулся было ребятам на помощь, но сзади его тактично придержали. Корич. В руках прапорщик сжимал здоровенный кусок арматуры, и где только нашел, когда успел?

Скрутить зверя получилось не сразу, один из «бомжиков» отлетел к стене, тут же вскочил и крикнул:

— Миха, ввали-ка ему успокоиловки, силен, черт! Паш, поберегись-ка.

Михой оказался «прораб», он кивнул, подпрыгнул к борющимся и, выбрав момент, всадил в волосатую спину зверя несколько зарядов из блестящего прибора.

«Пневмошприц, — сообразил Васинцов, — знаем, проходили».

Зверь еще дрыгался, но замок намордника уже щелкнул, да и лапы обезьянозверя оказались стянутыми за спиной.

— Уф-ф-ф, — стер грязь со лба один из «бомжиков», — силен… Слышь, Мих, на сколько, думаешь, потянет?

— Такой тыщ на тридцать «новыми» — не меньше, — авторитетно сказал «прораб», наклоняясь над спутанным сеткой комком. Тут же он резко отпрыгнул. — Кусается, сволочь!..

— По сусалам его, по сусалам, — устало предложил самый маленький «бомжик». — Я тебе говорил, Паш, что это — не «волчар», что тут особый намордник нужен…

— Фигня, управились же… — ответил Паша.

— Слышь, мужики, вы кто? — первым пришел в себя Корич.

— Мы-то? — Андрюха с интересом уставился на Корича с Васинцовым. — Мы-то, допустим, ловцы, а вот вы что за птицы? Чего с остальными не сбежали? Зверя не боитесь?

— Кто ж их не боится. — Корич глянул вниз, на пустую лестницу, по которой скатились остальные строители, потом на Васинцова.

Тот кивнул:

— Мы из группы «ГРИФ», слышали такую?

— И документики, стало быть, имеются? — словно и не удивился Андрюха.

Корич еще раз переглянулся с Васинцовым, достал из потайного кармана удостоверение и предъявил в раскрытом виде, не давая в руки.

— Разрешите и мне полюбопытствовать, — сказал «прораб» и, достав из кармана куртки очки, разглядел печать и дивный лик Корича на удостоверении. — Надо же, спецназ «ГРИФ», слышал много, вижу впервые. Впрочем, мы что-то такое примерно и подумали. Андрей, предъяви господам офицерам наш патент…

Васинцов с удивлением рассматривал украшенный гербами и печатями лист с большой надписью «Лицензия». Действительно, группа частных предпринимателей (ФИО, паспортные данные, место прописки, номер лицензии на оружие и спецсредства) имеет право на отлов «зверей и зверолюдей» на всей территории РФ.

Дата выдачи, витиеватая подпись министра внутренних дел.

— А что вы так вытаращились, господа «грифы», — удивился Михаил, — словно впервые увидели?

— Знаешь, командир, — сказал вместо ответа Корич, возвращая ловцам документ, — мне будет что высказать по возвращении нашему обожаемому начальнику. Мог бы хотя бы предупредить.

— Надеюсь, господа, вы не претендуете на данную добычу? — спросил «прораб», указывая на постанывающего зверя.

— Не будем, — заверил Васинцов, — но зарплату ты нам с прапорщиком выдай, зря, что ли, неделю горбатились…

Из раздевалки доносилось нетрезвое пение. Работяги отмечали законную зарплату. «Прораб» Михаил поехал с прибывшей спецгруппой сдавать отловленного зверя и получать премию, «грифы» с оставшимися ловцами сидели в вагончике сторожа и тоже от спиртного не воздерживались.

— Надо же, «грифы»! Самые настоящие «грифы», — не переставал восхищаться захмелевший Андрюха, в очередной раз протягивая Коричу руку для пожатия, — ребятам расскажу — не поверят. Про вас же легенды ходят! Говорят, вы зверей голыми руками брали.

— Было и такое, — не стал отпираться Корич, умело вскрывая консервные банки большим ножом.

— Да брось ты эти банки, — не унимался хмельной Андрюха, — мужики, а че мы здесь сидим, а может, в кабак?! В сауну, девчонок вызовем, Мишка щас бабки привезет, гульнем!

— Я ж тебе уже говорил, — спокойно отвечал Корич, приступая к разделке сала. — Мы на задании, нельзя нам пока в баню, от нас пахнуть соответственно должно…

— Молчу, молчу, — закивал Андрюха.

Второго ловца, молчаливого парня, звали Павлом. Вытянуть из него хоть слово было весьма трудно, да и выпивал он как-то странно. Глотнет — поставит стаканчик, снова глотнет — поставит. И не разбавлял. Чистый спирт словно дегустировал, как коктейль какой-то. Васинцов сообразил, что если они хотят получить хоть какую-то полезную информацию, то разговорить надо Павла, потому как из бессвязного трепа Андрюхи понять что-либо было совсем трудно, да он и сломался быстро, растянулся на нарах и засопел.

— Если честно, мы сначала на вас подумали, — наконец сказал Павел, глянув в глаза Коричу. — Больно у вас лицо… характерное, извините. И повадки. Но быстро поняли, что ошибаемся.

— И по каким же приметам?

— Вы — человек суровый, но не злобный. И глаза у вас не бомжовские, уж извините, это опытному человеку сразу видно. Такой без своего угла никогда не останется.

— Да, видел бы ты мой «угол» в поселковой общаге, — хмыкнул Корич.

— Это не совсем то… Вы, наверное, служили? Военные часто с этого начинают, с койки в казарме, но постепенно все как-то устаканивается. У военных в глазах уверенность есть, хотя бы надежда. У бомжей большей частью глаза другие, без надежды, что ли…

— Ладно, хватит о моих глазках ясных, скажи лучше, как вы того, лысого, вычислили? Случайно?

— Не-е-ет, — впервые за вечер улыбнулся Павел, — я их, как бы лучше сказать, чувствую…

— В смысле? — быстро спросил Васинцов, переглянувшись с Коричем.

— Чувствую затаенную агрессию. Вот ничего вроде не происходит, а я чувствую угрозу, от человека исходящую, даже если он улыбается. Мы когда еще мальчишками были, я всегда знал, когда драки не миновать, а когда миром решить можно. Я, если честно, драться не люблю… А от него, от лысого, агрессия скрытая так и перла. Это при вас он пальцы не гнул, а с нами и с остальными непутевыми особо не церемонился. И хитрый — начал с малого, сначала Андрюху попросил ему нары в подсобке уступить, потом защищать пообещал, говорил, что среди блатного мира в почете. А потом работать за себя заставил, сказал, что бок у него схватило, получилось, вроде как работаем бригадой, а он у нас бригадир. Андрюха для виду возмутиться попробовал, так он ему по зубам и заточку к ребрам. В общем, явный зверюга. Ну мы сразу Михаилу звякнули, он ход операции и разработал. Тут ведь как, чтобы зверь проявился, его спровоцировать нужно, лучше всего на ярость, чтобы контроль над собой потерял и сущность его наружу выперла…

— Слушай, а этот лысый, он ведь тоже на бомжа особо не похож.

— Так он и не бомж. Москвич в третьем поколении, потомственный домушник, гоп-стопами порой грешил. А после третьего срока поумнел, решил от зоны подальше держаться, хотя блатных законов и на воле придерживался. А уж воровская романтика… Соберет толпу малолеток безбашковых, наплетет им про «настоящих пацанов», которые друг дружку под пулей не сдадут, напоит пару раз бормотой дешевой и натравляет по ночам на поздних прохожих. Большей частью — на подвыпивших. И ведь хитрый какой, роли распределял. Одни бьют, другие — карманы чистят, третьи — на шухере стоят, добычу — то есть общак — ему. А он, щедрый дядя, опять им бормотушечки купит, костюм спортивный по дешевке сообразит, гитару для посиделок. А детишки-то большей частью из неблагополучных, они слова доброго ни дома, ни в школе, а тут тебе авторитетный дядя руку жмет. Вот и старались, кто как мог. И ведь что получается, привлекать-то его не за что: он-то сам никого не бил, никого не грабил. А пацаны несовершеннолетние… Ну дадут им условный срок или посадят, он новых наберет.

— Это что, — недоверчиво спросил Корич, — он все так вам и рассказал?

— Нет, конечно, это Михаил дело на него из милиции привез. Объемное, надо сказать, дело, много там грехов за ним числится.

— Странно, и чего же он при таких доходах с жилья законного подался?

— Стаю его, тех, что после торков остались, более сильный зверь к лапам прибрал. А потом сожительницу его торкнуло от души. Засовестилась она мужниных проделок и в органы заявила. А может, просто надоел он ей. Тут еще тест-контроли повсеместно, а зверье их ох как не любит. Короче, совсем плохо ему дома стало…

— Так чего же он из столицы не сматывался?

— Хрен его знает… У зверей, сами знаете, территории свои определенные, жалко их другим оставлять. Видно, хотел отсидеться и стаю новую собрать, он нам как бы между прочим намекал, красивую жизнь сулил… Или с супружницей своей просто поквитаться не успел.

— Ё-мое! Паша разговорился! — радостно закричал «прораб» Михаил, вваливаясь в сторожку и сгружая на стол пакеты с бутылками и деликатесами. — Андрюх, вставай, Андрюха! Что, сломался, черт непутевый? А еще ловец! Ладно, дрыхни, завтра расчет получишь. Ну что, господа «грифы», отметим нашу сегодняшнюю удачу. Кстати, знаете, что мне эта бритая обезьяна напоследок крикнула, когда ее в клетку ЦИИИ запихивали? Пообещала, что обязательно нас найдет и всех отпидарасит. Надо же, говорящий бабуин, да и злопамятный к тому же! Ну и хрен с ним!

Захмелел Михаил быстро:

— Слушайте, господа «грифы», а что вы в институте Капицы со зверьми делаете? Ну тех, которых мы, ловцы, сдаем.

Корич ощерился:

— И много вы, Михаил, зверей сдали?

— Да ладно тебе, командир, не обижайся. Я не про то. Ну семерых я сдал, троих вот с Пашкой и Андрюхой, хорошие ребята. Двух чикатил, между прочим. После одного оборотня-лиса тридцать уколов от бешенства получил. У вас-то зверюг, наверное, за сотню?

— Около того, — не стал спорить Корич.

— Мне просто не понятно, че с этими уродами делают дальше?

— Изучают, — уклончиво объяснил Корич.

— Изучают, говоришь? А на хрена? Сколько ж времени изучают, а зверья все больше и больше. Не, нам, ловцам, — это самое то, больше зверя — больше «бабок». Мне, честно говоря, эта работа в самую сласть. Я ведь из ментовки ушел, не, не подумайте ничего такого, по собственному. Не люблю этих нарядов, начальства, рапортов разных. А тут — настоящая охота, головой думать надо. Вычислил зверя, слабые места его нашел, спровоцировал, скрутил — сдал. Пожалуйте в кассу за премиальными.

— Так чего же тебя не устраивает?

— Матереет зверь, на глазах матереет. Вот вы скажите, этот зверобизян, что мы сегодня взяли, вы из-за него здесь «куковали»? Ладно, можете не отвечать, понимаю… У меня просто впечатление складывается, что специально кто-то матерого зверя выводит, новую породу, и не одну. Что касается вас… В общем, господа «грифы», если хотите завтра попасть в так называемые «Орешки», советую вам сегодня покрепче набраться. Обещаю лично доставить вас к ближайшему вытрезвителю. Только зря это, мои ребятки в «Орешках» побывали, нет там зверя. Ну, будем!

Глава 3 БОМЖЕРАЙ

Хмурый милицейский старшина окинул Васинцова усталым взглядом, матерясь про себя, толстыми волосатыми пальцами потыкал в клавиши компьютера, внося данные в «поиск», ударил по «Энтеру».

— Что же вам, гражданин Бубенцов, на родной Тамбовщине не сидится? — укоризненно сказал он, когда на экране высветились строчки анкетных данных и довольно сносная фотография Васинцова в старомодном пестром галстуке.

— Так ведь это, работы там нет, — засмущался Васинцов и потер «синяк» под глазом.

— Так, значит, на заработки к нам?

— Ага.

— Строитель?

— Точно.

— Руки покажь. Хреновый из тебя строитель, гражданин Бубенцов. Вон мозоля-то какие, как у новичка, словно в первый раз лопату в руки взял. Небось покалымил на пропой и вся работа. Ой, не дыши на меня, умоляю. Драку зачем затеял? Последнюю бутылку не поделили, наверное? А документы? Ну конечно, украли. А на обратную дорогу денег нет, точно? Но как заработаешь, так сразу домой, угадал? Эх, гражданин Бубенцов Петр Леонтьевич, посмотрел бы ты вокруг. — Васинцов удивленно огляделся. И чего смотреть? Обычная ментовская дежурка с пультом и решетками на окнах. А старшина тем временем продолжал свою мысль: — Посмотрел бы, как народ вокруг жить стал, люди о совести вспомнили, про Бога. Неужто тебя совсем не торкает?

— Почему не торкает? — «обиделся» Васинцов. — Как всех. Я даже плачу порой.

— И неужто во время торка не стало тебе стыдно за беспутную жизнь твою? Ведь здоровый, не старый еще, а дни, Богом тебе отпущенные, в вине топишь…

— Так зарплату грех не обмыть, — пробурчал Васинцов. — Слышь, начальник, нас скоро отпустят, а то похмелиться хочется, сил нет.

Мент хохотнул и взялся за телефон:

— По идее положено тебе, гражданин Бубенцов, 15 суток…

— За что? — искренне удивился Васинцов.

— По совокупности: антиобщественное поведение, разбитая витрина, драка и членовредительство, отправление естественных потребностей в общественном месте.

— Я никому членов не вредил…

— Ладно, — мент неожиданно широко улыбнулся, — сильно похмелиться хочешь?

— Не то слово…

— В «Орешки» поедешь?

— А там выпить дадут? — быстро спросил Васинцов.

— Дадут, дадут, там все дадут…

Потрепанный «икарус», чадя солярной копотью, стоял на задворках Казанского вокзала, около него уже толпилась очередь. Васинцов, обряженный в грязную строительную куртку с порванной молнией, наконец потерял терпение и, выйдя из конца очереди, заслонил собой вход, чтобы те, что понаглее, не лезли, их и так уж штук пять проскочило, а салон-то уже до половины наполнился.

— Ты че, мужик? — дыхнул на него перегаром здоровяк. — Я инвалид, мне без очереди положено.

— Справку покажь, — предложил Васинцов.

— А ты кто такой, шоб тебе показывать, гнида…

Васинцов хотел было врезать ему под дых коротким слева, но спохватился. Он же бомж, алкаш, он же драться не умеет. Не умеет, а хочет…

— Ну ты, сука, за гниду ответишь! — заорал Васинцов и, широко размахнувшись, врезал здоровяку по морде. В последний момент рука автоматически сжалась в кулак, и удар получился более хлестким, чем планировалось.

Здоровяк тут же упал на колени, зажимая струю крови из носа.

— Ну дурак, — мычал он, — ну дурак…

— Че, есть еще инвалиды?! — спросил Васинцов вызывающе. Таковых не нашлось, и пьяная рвань, что собиралась пролезть без очереди, уныло поплелась в хвост.

— Граждане, товарищи, но разве так можно? — укоризненно сказала, выбираясь из автобуса, престарелая монашка с маленьким крестиком на груди. — Как вам, мужчина, не совестно ближнего своего бить!

— А че он обзывается? — пробубнил Васинцов. — Он меня гнидой при всех обозвал! И без очереди лез.

— Я же уже говорила, что сегодня обязательно заберем всех, — сказала монашка, — так что нет никакой нужды толкаться, видите, еще автобус подходит, это тоже наш. Что касается вашего поведения… Обзываться тоже плохо, но драться — больший грех. Пропустите, пожалуйста.

Она помогла здоровяку подняться с колен и осторожно повела его в салон. Половина толпы около автобуса разом ломанулась к старому «лиазику», так что в «икарус» Васинцов забрался без особой толкотни. Он уселся на заднее сиденье, рядом с тем самым типом, что дрых в «мыльнике» на соседней койке. Тип заговорщически подмигнул и достал из-за пазухи бутыль:

— На-ка хлебни, браток.

Васинцов приложился к горлышку. Красное крепленое вино, вроде как вермут или портвейн, жуткое пойло… В желудке у него забурчало: с вечера пришлось принять внутрь ради соблюдения типажа полторы бутылки такой же гадости. Не сблевать бы по дороге. А впрочем, можно и сблевать, никто особо не удивится.

Да, контингент в автобусе подобрался на редкость специфичный. Васинцов хоть и выпросил в «конторе» фильтры для ноздрей, устойчивый запах немытого тела, давно не стиранной одежды, перегара и блевотины то и дело вызывал у него в желудке спазмы. А может, все-таки «бормота» виновата? Он тайком достал из кармана маленькую черную таблетку и проглотил. Сразу же стало легче. Он еще раз приложился к бутылке, и крепленое вино легко заскользило по пищеводу, уже не вызвав отвращения. Даже стало как-то веселее.

— Господа, друзья, братья во Христе, — сказала монашка, берясь за микрофон, — наш автобус отправляется до станции назначения «Орешки». Там вас ждет ужин, баня, чистая постель…

— А выпить дадут? — крикнул кто-то из середины салона.

— Дадут, дадут, — заверила монашка. — Просьба в пути не перемещаться по салону, не курить. С Богом!

Рыча мотором, автобус выехал на площадь трех вокзалов. Какая-то бомжиха громко и визгливо затянула «Ой, мороз, мороз». Откуда-то спереди песню подхватила гармонь.

Гримеры «конторы» хорошо поработали над Васинцовым и Коричем и заверили, что грим продержится три дня, причем даже к водным процедурам устойчив. И все-таки бани он побаивался. А вдруг как фальшивые синяки смоются, разоблачат ведь. Но синяк показал себя молодцом и продолжал светиться под левым глазом боевого майора и под правым — у боевого прапорщика. «Старые наколки» тоже выглядели впечатляюще, да и по фене Васинцов так ботал, что и бывалый урка позавидует — уиновская подготовка сказывалась. Подвело их совсем другое — мощные натренированные тела и ровный загар. Да, они с Коричем резко выделялись накачанными смуглыми торсами от белесых худосочных или, наоборот, пузатых тел бомжей.

— На Каспии икоркой промышляли, — объяснил находчивый Корич, заметив взгляды соседей по душевой. — Эх и повеселились.

— И много икорки взяли? — недоверчиво спросил тот самый здоровяк, которому Васинцов расквасил клюв.

— Во! — Васинцов провел ладонью по горлу.

— А че ж «бичуете»?

— Я ж те говорю — хорошо повеселились! — терпеливо объяснил Корич.

Переодевшись в новую робу, что-то среднее между больничной пижамой и армейским камуфляжем, Васинцов с Коричем вместе с толпой бомжей прошли в трапезную. Вроде столовая, но гораздо больше, похоже на чуть перестроенный заводской цех. На столах были расставлены миски, бачки с дымящимся рагу и бутыли с чем-то прозрачным. Коротышка-бомжик повел багровым носом:

— Спирт! Бля буду — спирт, не соврали, значит!

Проснулся Васинцов от странного зуда по всему телу.

— Во дела, — всерьез обеспокоился он, — неужто вшей от соседей подхватил. Да вроде после бани…

Он сел на узкой кровати и задрал майку. Но насекомых на теле не было, чесались большие красные пятна, обильно выступившие по груди и животу. Аллергия, что ли? Рядышком зачесался Корич. Не открывая глаз, он чесался обеими руками: живот и шею. Васинцов огляделся. В полумраке огромной спальни чесалось еще человек двадцать, один даже вскочил на ноги и истошно чесался, приплясывая. Остальные спали как убитые. Разведенного спирта на столах в трапезной было столько, что почти все упились, упавших уносили под руки. Впрочем, много ли алкоголикам надо.

— Слышь, Корич, проснись, — толкнул Васинцов прапорщика.

— А? Что? — открыл тот глаза, не переставая почесываться.

— Смотри, что творится-то? — и майор продемонстрировал свой покрасневший живот.

— И у меня такая же фигня. Аллергия на спирт? — сразу же предположил Корич.

— А хрен его знает…

В это время у обеих дверей «спальни» появились санитары в белых халатах. Они парами тихо подходили к чесавшимся и уводили по одному. Васинцов кивнул в сторону санитаров, Корич понимающе подмигнул. Но санитары агрессивных мер не предпринимали.

— Не могли бы вы пройти с нами? — предложил высокий молодой парень в белом халате.

— А на хрена? — снова вошел в роль Васинцов.

— Идемте, врач все объяснит…

Врач, красивая женщина лет сорока, сидела за столом, занимавшим чуть ли не полсцены небольшого кинозала, и просматривала какие-то бумаги, похожие на личные дела. Осмотрев чешущихся бомжей, она благожелательно улыбнулась:

— Дорогие друзья, потерпите немного, сейчас вы примете по таблетке, и зуд пройдет.

Два санитара оперативно роздали каждому по зеленой капсуле. Васинцов решил было спрятать для исследования, но тут зачесалось так, что он без раздумий принял таблетку внутрь. Через минуту зуд стих, а потом и вовсе пропал, и Васинцов с удивлением рассматривал свой живот, на котором не осталось и следа от красных пятен, только следы от расчесов. Неглубокие — благо, в бане им постригли ногти. Зато наступила икота…

А врачиха снова мило улыбнулась и сказала:

— Дорогие друзья, извините за причиненные неудобства, но эти симптомы, то есть зуд по всему телу и икота, говорят об отрицательном эффекте, который производит на ваши организмы неумеренное потребление алкоголя.

— Че, зашивать, что ли, будете? Задницу торпедировать? — крикнул с места тот самый, клювастый здоровяк.

— Вовсе нет. — Врачиха в очередной раз показала свои прекрасные зубы. — Лечение в «Орешках» — вещь исключительно добровольное. Просто мы предлагаем вам излечиться от алкоголизма и стать полноценными членами общества.

— А остальные? — раздалось сзади. Васинцов обернулся, оказалось, на задних рядах разместились примерно полтора десятка женщин.

— Остальным мы помочь уже не в силах, — развела руками врачиха.

— Обдурили! — завизжала какая-то женщина пьяным голосом. — Обещали жрать давать и водки сколько влезет, а теперь… — Тут же ее визг прервался мощным «ик», все, в том числе и докторша, засмеялись.

— Никто вас не обманывал, просто мы предлагаем вам шанс вылечиться. Гарантируем вам проживание, питание, работу, в «Орешках» работы много…

— Работы? — крикнул клювастый. — Так и знал, и-ик, рабов, и-ик, набирают, канавы рыть, и-ик, баранов для чурок пасти…

— В основном у нас работы по специальности и по уходу за больными, — спокойно продолжила врачиха. — Сейчас вы проследуете в отдельный бокс, где вас ждут отдельные комнаты, и вы сможете продолжить прерванный сон, а завтра мы с вами встретимся и еще раз все обсудим. И предупреждаю вас от попыток принятия алкогольных напитков в ближайшую неделю, если не хотите опять чесаться. А там посмотрим.

— Слышь, тебе не кажется, что здесь над людьми какими-то опытами занимаются? — спросил Корич, когда они остались в курилке одни.

— Похоже на то, — ответил Васинцов. — Думаешь, пора делать отсюда ноги? Только что мы Одинцу скажем? Лечебно-трудовой профилакторий, куда заманивают бомжей халявной водкой, а потом травят разной химией? Зачем? Я чего-то совсем ничего не понимаю.

Действительно, бывший совхоз «Красный Богатырь» — а ныне производственно-аграрное хозяйство «Орешки» походило одновременно и на лечебницу, и на производственное предприятие очень широкого профиля. В «лечебнице», за высоким забором с колючей проволокой жили «больные». Как понял Васинцов, в любой момент они могли получить свою дозу спиртного, оттого из-за высокого забора то и дело доносилось нетрезвое хоровое пение, крики, женский визг, звуки потасовок. Васинцов еще больше удивился, когда узнал, что изоляции по половому признаку за забором нет.

Что касается «промзоны», то здесь кипела работа. По соседству с теплицами, где зрели помидоры, с бройлерными цехами, откуда раздавалось кудахтанье кур, можно было заметить боксы автосервиса, жестяную и переплетную мастерские, коптильню, лесопилку со столяркой. В них неторопливо работали люди в удобных одинаковых комбинезонах.

Васинцов с Коричем из предложенных на выбор видов деятельности выбрали теплицы и теперь высаживали рассаду или собирали клубнику в плетеные лукошки. В принципе можно было и не работать, надсмотрщиков здесь не было. К примеру, тот самый здоровяк по имени Аркаша, получивший от Васинцова оплеуху, демонстративно возлежал на травке около большого пруда и ныл, что его обманули, что хочется похмелиться, а тело все чешется. Впрочем, сегодня с утра он валяться перестал, пруд спустили, и Аркаша с удовольствием вычерпывал карпа сачком на дно лодки.

Если не брать во внимание содержимое «лечебницы», то создавалось впечатление, что здесь работает обычное подмосковное многопрофильное хозяйство. Разве что когда «грифы» решили проверить дорогу к шоссе, они неожиданно напоролись в лесу на широкую песчаную полосу, как в кино про границу, и два ряда колючей проволоки. Тут же был натянут сигнальный провод, и вел он к небольшому блокпосту, который охранял маленький такой броневичок с солидным стволом пулемета, торчащим из круглой башни. В принципе преодолеть «колючку» для «грифов» было делом плевым, но все-таки…

Уходить из «Орешков» они решили только тогда, когда будет хоть примерно ясно, что здесь творится.

— Ну как работается на свежем воздухе? — услышал Васинцов знакомый голос. У входа в теплицу, скрестив руки на груди, стоял доктор Олег Миронович Танюков собственной персоной. На докторе был белый халат, на голове блестящий кружок, названия которого Васинцов не помнил, в одной руке он держал две коричневые папки с личными делами, порою отмахиваясь ими от назойливых мух. — Что же вы это, господа «грифы», решили квалификацию поменять? Или же вправду так вас жизнь допекла, что в бомжи подались? А может, зверей здесь ищете? Тогда спешу разочаровать, здесь, — он сделал особое ударение на это слово, — здесь зверей нет.

Ломать комедию дальше смысла не имело. Васинцов встал и без особых колебаний пожал доктору руку:

— Вот так встреча… Значит, вы здесь всем командуете, и как я сразу не догадался.

— Ну конечно, вы-то думали, что я где-нибудь в лаборатории секретной заседаю или даже в Кремле нити заговоров плету.

— Про секретную лабораторию — почти в точку. Думал, вы космической лабораторией руководите, уж больно вы про освоение Марса красиво говорили…

— Марс? Марс подождет… пока… А я вот он где, с народом, с человеческим, так сказать, материалом. А этот молодой человек, если я не ошибаюсь, прапорщик группы «ГРИФ» Корич? Наслышан, наслышан про вас и чрезвычайно рад познакомиться. Ну что, может быть, проследуем ко мне в кабинет, обещаю угостить превосходным кофе. Местного, между прочим, производства.

В кабинете царил бардак, стол был завален какими-то бумагами, папками, из компьютера торчали какие-то блоки и провода (но экран светился), угол кабинета занимала барная стойка с грильницей, микроволновкой и чем-то еще, вроде как аппарат для кофе-эспрессо.

— Звоните, звоните, не стесняйтесь, если в город, то через «девятку», — сказал Танюков, заметив быстрый взгляд Васинцова в сторону телефонной трубки, небрежно лежавшей среди кип бумаг на столе. — Извиняюсь за бардак, все никак руки не доходят порядок навести, а уборщице я к столу подходить строжайше запрещаю. Да нет, никаких секретов, я вам клянусь, просто после их уборок я вообще ничего найти не могу. Значит, кофе, булочки с джемом, бутербродики с ветчинкой, карбонатом, все местного производства, между прочим. Предложил бы вам ликерчику и коньячку, но еще денька три подождите от греха, а то чесаться будете, ха-ха-ха. А вы говорите — тайны. У нас тут тайн нет, и гостям мы всем рады, даже тем, что попадают к нам таким образом, как вы.

— Одинцов знал, что вы… что вы здесь? — в лоб спросил Васинцов.

— Скажем, так, предполагал, — улыбнулся Танюков. — Но еще раз повторяю, он зря перестраховывался. В нашем лечебном учреждении нет никакой тайны.

— А вооруженная охрана? Броневики?

— Для внутренней безопасности. Поблизости — лесной массив, а московские звери все чаще в леса уходят от людского-то гнева. А так никакого насилия, вот вы лично, вы ощущали на себе насилие?

— Допустим, но вот эти медицинские препараты, зуд, икота…

— Полноте вам, обычный «зельцер», препарат, который можно купить в аптеке, помогает при аллергии и от похмелья. Мы лишь немного усовершенствовали его, дабы отсеять чистых от нечистых.

— «Чистых от нечистых», как сие понимать?

— А так и понимайте. Вам же доктор все объяснила там в кинозале, не правда ли? Вы — «чистые», ваши организмы совершенно спокойно смогут обходиться без алкоголя. Нет, выпивать вы можете, в меру, конечно, но особой зависимости нет. Я бы очень удивился, если бы в «грифах» обнаружились алкоголики. Впрочем, в жизни разное бывает. Что же касается большинства наших пациентов, то их лечи не лечи — толку никакого… «Нечистые»… Так что пускай пьют…

— Подождите, подождите, — перебил его Васинцов, — вы хотите сказать, что собираете со всей Москвы бомжей и привозите их сюда, чтобы… поить?

— А чего вы так удивлены? Что конкретно вас удивляет? Да, эти люди перешли ту грань, когда возврат к нормальной жизни в нашем понятии еще возможен. Круг их жизненных интересов свелся к желанию принять в организм дозу алкоголя, утолить голод и совокупиться. Впрочем, у многих мужчин по известным причинам с этим большие проблемы, я имею в виду совокупление, в то время как пьющие женщины, наоборот, к беспорядочным половым связям очень даже склонны. Так что проблем в удовлетворении своих половых потребностей наши клиенты обычно не имеют. По крайней мере конфликтов на этой почве почти не зафиксировано.

— Все! Я сейчас свихнусь! — громко сказал Васинцов. — Вы это серьезно?

— А что?

— Здесь что, варшавское гетто? Резервация, концлагерь?

— Скажем так — это санитарно-лечебное учреждение, где больные алкоголизмом получают то, что нужно для поддержания жизнедеятельности их организмов. Они получают все что хотят и ни в чем не нуждаются. Мы их кормим, поим, лечим, моем в бане, развлекаем. И никакого насилия со стороны администрации — обратите внимание. Можете расспросить их сами, да, впрочем, что там расспрашивать. Вы же видели, какая очередь к нам. А ведь еще лето, уверяю вас, с наступлением холодов они наши ворота штурмовать будут. У нас же — «Бомжерай», как они сами его называют.

— Мне показалось, та очередь не к вам, а за халявной похмелкой.

— Одно другому не мешает. Кстати, мы же никого не принуждаем, вот типовой договор, который подписывают все наши пациенты, ознакомьтесь…

«Я (ФИО — печатными буквами), добровольно соглашаюсь на проживание в санитарно-лечебном учреждении „Орешки“, обязуюсь выполнять режим, установленный администрацией»… — Васинцов глянул вниз страницы договора и прочитал обязательства «санитарно-лечебного учреждения» — «СЛУ „Орешки“ гарантирует пациенту трехразовое питание, 0,75 литра этилового спирта в день, отдельную кровать в общежитии, медицинское обслуживание».

— Но зачем?!

— Как зачем? Господин Васинцов, вам что, нравятся бомжи в подземных переходах?

— Нет, но… Я не понимаю смысла. Но кто за все это платит? На чьи средства существует ваш… ваше санитарно-лечебное заведение?

— Частично на самоокупаемости. Знаете, люди, вылечившиеся от этого недуга, как правило, очень жадны до работы, а хозяйство здесь вы видели. Опять же, производство этилового спирта вещь сугубо выгодная и не требует особых затрат, а что еще пьющему надо? В-третьих, частные пожертвования, в-четвертых, дотации из столичного бюджета.

—???

— А вы просмотрите милицейскую статистику: после весенних торков, когда кривая преступности упорно стремилась к нулю, лишь наши несчастные бездомные сограждане с затуманенными алкоголем мозгами и создавали проблемы. Либо они кого-то грабили с целью приобретения спиртного, либо их били представители возмущенной общественности. До суда линча доходило. И опять же, эта тяга пьяного человека к разрушению… Градоуправе выгоднее выделять нам некоторые средства, чем ремонтировать искалеченные остановочные павильоны, менять трубки наружной световой рекламы, заново сажать рассаду в вытоптанные клумбы.

— Послушайте, Танюков, хватит вешать нам лапшу на уши. Мне почему-то кажется, что вам глубоко плевать на разрушенные остановочные павильоны и на спокойствие граждан. Вы, «серые», занимаетесь… улучшением людской породы?

Танюков с улыбкой глянул на Васинцова:

— Как я понимаю, ваш напарник Корич в курсе всех дел? Хорошо. Допустим, мы занимается селекцией людской породы, пытаемся в куче человеческих отбросов найти перлы, если выражаться библейским языком. Заодно очищаем общество от этих самых отбросов. Как вы думаете, где бомжу лучше — у нас или где-нибудь в подземном переходе с табличкой «Подайте на пропитание». Да, мы очищаем общество, а разве вы, «грифы», занимаетесь чем-либо иным?

— А вам не кажется, что вы слишком много на себя берете? Селекцией они, видите ли, занимаются… Мы охраняем людей от зверей, а вот вы… — резко ответил Васинцов.

— А откуда эти звери появляются, вы никогда не задумывались? — перебил его Танюков.

— Над этим думают ученые.

— Ну конечно, а меня таковым вы не считаете. А я, между прочим, доктор наук. Предлагаю сменить тон, давайте жить дружно. Вот вам не кажется интересным выяснить, почему в благополучной семье, у умных, образованных родителей неожиданно рождается моральный урод, или, наоборот, у бомжихи, родившей под забором неизвестно от кого, появляется малыш с задатками вундеркинда. А такие случаи хоть и редки, но случаются.

— Допустим, но кто вам дал право?..

— А вам?

— Мы работаем на правительство.

Танюков мягко улыбнулся:

— Мы тоже, можете расспросить своего начальника Одинцова. Вы кушайте булочки, кушайте. И очень рекомендую кофе, варю по собственному рецепту с солью и сахаром.

— Слушай, командир, а когда этот доктор успел кофе сварить, и откуда булки с бутербродами на столе появились? — спросил Корич, усаживаясь в салон «Газели» с улыбчивым орешком на борту. — Он ведь с кресла своего не вставал.

— А хрен его знает, мне почему-то показалось, что он всю дорогу возле барной стойки у электроплитки стоял…

Глава 4 ИНСТРУКТАЖ

— Что, не удалось долго побомжевать, — сказал Одинцов вместо приветствия, — раскусили?

— Не было опыта, в роль не вписался. Надо было Станиславского перечитать накануне, — парировал Васинцов.

— Но отсутствие результата — тоже результат! — изрек Одинцов важно. — А результат таков, что зверей там пока нет… и это обнадеживает.

— Слушай, командир, брось темнить, что происходит? Почему этот Танюков там оказался? Какое отношение имеет его богоугодное заведение к нашей работе? И еще эти ловцы, откуда это все?

— А вы что, на инструктаже по технике безопасности не были?

— Нет, не успели, времени не было.

— Вот черт, ну прям как дети! Я зря, что ли, особо предупредил? Давайте живо на инструктаж, комната 18…

Комната №18 представляла собой длинный узкий пенал, заставленный мудреной техникой, назначения которой Васинцов не знал, разве что только микроскоп он видел раньше. Вдоль стен были развешаны темные экраны с какими-то неясными силуэтами.

— Эй, есть кто живой? — громко крикнул Корич.

— А, «грифы» пожаловали, давно вас дожидаюсь… — Невысокий очкарик в белом халате появился откуда-то из-за нагромождения стеклянных колб, пробирок, реторт и прочей стеклопосуды. — Только что получил за вас разнос от Одинца, за то что выпустил вас на задание без инструктажа, как будто я за вами гоняться должен.

— Не убыло бы от тебя, — пробурчал Корич, — мог бы и погоняться, нежели здесь штаны протирать. Проветрил бы хоть, дышать нечем.

— Ой, какие мы все деловые и грозные, — ухмыльнулся инструктор. — Как-нибудь перебьетесь. Давайте садитесь в кресла и пристегивайтесь. Только сначала нюхните…

Васинцов послушно втянул ноздрями воздух из знакомой металлической колбочки и звонко чихнул, Корич немедленно его поддержал. Отчихавшись, прапорщик спросил:

— Что за гадость такая?

— Тест-контроль, сыворотка такая, позволяет активизировать нервные центры звериной сущности особи, — охотно объяснил инструктор. — В общем, глаза блестеть начинают и зрачок желтеет.

— Еще бы, не заблестят от такой гадости, — сказал Корич и снова звонко чихнул, — у меня слезы прямо градом. Чего в ней намешали-то?

— Да разное, в том числе и вытяжку желез внутренней секреции самки зверя.

— Что, это мы мандятину нюхаем? — возмутился Корич.

— Не только, просто остальных компонентов сыворотки вам лучше не знать, — заверил инструктор, — давайте живо в кресла, у меня обед скоро.

Недовольно бурча, «грифы» уселись в высокие кресла, пристегнулись широкими ремнями и с интересом стали рассматривать загоревшиеся вдоль стен диаграммы. С них пялились оскаленные звериные морды.

— В общем так, пока вы там в профилактории лечили свои болячки и дышали свежим сосновым воздухом, здесь произошли кое-какие изменения. Привычные вам звероволки попрятались по лесам, чикатил изловили группы, подобные вашей, и ловцы — крутые ребята с государственной лицензией. Правда, сдать властям удалось далеко не всех, народ наш, знаете ли, к суду линча тоже склонен. Но это издержки воспитания. На основании проведенных исследований ученые выявили закономерность: чикатилами становятся, как правило, граждане, ранее осужденные за насильственные преступления против личности либо имеющие склонность к оным.

— Короче, Склифосовский, без тебя знаем, ты нам про новых давай, — прикрикнул Корич.

— Не гони, не запряг, — ответил инструктор. — Продолжаю: волчары, как правило, в своем человеческом естестве имели склонность к неуправляемой агрессии.

— Хватит врать-то, — перебил Корич, снова чихнувший от зелья, — ты нашего Гулина помнишь? Мухи не обидит, пока не разозлишь. Ему бы в монахи, а не в «грифы», тем более — не в волчары. А ты говоришь, агрессия.

— Слушайте, — возмутился инструктор, — вот я сейчас напишу рапорт, что группа «ГРИФ» отказывается проходить инструктаж, будет вам тогда премия…

— Все, все, — сдался Корич, — молчу. Если чихать начну, рапорт не напишешь?

— Если заткнешься! Так, продолжаю: появившиеся в последнее время особи представляют несколько иной вид, их называют «зверобизяны». Они умны, хитры, скрытны и очень опасны. Торки переносят легко, но могут прикинуться, что испытывают моральные мучения…

— Глянь, командир, точно как тот бритый, — сказал Корич, кивая на загоревшийся экран. Действительно, звероподобное существо с мощными буграми мышц на полосатой груди очень напоминало зверя, что скрутили ловцы там, на стройке.

— В отличие от волчаров ему требуется минимум времени для обращения в звериное естество, в отличие от чикатил зверобизян умеет как нападать, так и защищаться. Может сделать вид, что спасается бегством, а потом напасть. Отмечены летальные случаи.

— Мы это видели, — кивнул головой Васинцов. — А почему название такое странное?

— Это из рапорта милицейского патруля, взявшего первого такого зверя. С грамматикой у сержанта плохо было, в сельской школе до армии обучался, вот он и написал в рапорте: «Задержан зверь обизяна. Крупный, лохматый, кусается». Так и пошло «зверобизян».

Далее «снежники», вон на той диаграмме. Хорош красавец? Это самец, рост 2.20, выловлен под Мурманском зимой, лакомился импортными яблоками на овощебазе. Любит, стервец, сладенькое. Живет с семьей в лесу, стая примерно в двадцать особей. Кормится собирательством, рыбной ловлей, старшие дети обворовывают по ночам туристов, пойманные с поличным плачут и давят на жалость. Вид не агрессивен, но к контактам не расположен, как только упомянутый самец вернулся в стаю, немедленно ее куда-то увел. Радиомаячок, прикрепленный к шкуре на спине, обнаружил и уничтожил. Подобные особи обнаружены также в обилии в тайге за Уралом. Если его не трогать — не опасен, случаев нападения на человека не зафиксировано.

На левой диаграмме «человекорысь». Вид очень опасный. Неимоверно силен, ловок. Держится особняком, в отношениях с самками более чем страстен. Отмечены случаи насилия по отношению к обычным женщинам. Самое скверное, что заразен. Это пока не доказано, но, по-видимому, так и есть. Не советую встречаться один на один.

Васинцов с Коричем переглянулись. Мощный зверь с горящими газами на диаграмме очень напоминал того, в которого они разрядили по обойме там, в Окске.

— И наконец, так называемые «чудаки». Пока считаются безвредными и для человека неопасными, но обладают сильным гипнотическим даром. Как правило, они сдаются властям сами, набирают номер телефона доверия и ждут, забаррикадировавшись в квартирах. Интересно, что ближайшие родственники вообще не считают их зверьми, но отклонение от нормы налицо.

— Что значит «налицо»?

— Более густой волосяной покров, крупные зубы, особенно клыки, заостренные ушные раковины, желтый цвет зрачков глаз. В принципе с помощью небольших косметических операций эти мелочи можно ликвидировать, что некоторые и делают… Особо обращаю ваше внимание: эти особи гораздо лучше переносят жару и холод, более выносливы, нежели обычный человек, не восприимчивы ко многим присущим людям болезням, в том числе гриппу и кариесу, будь он неладен, лучше видят, лучше слышат, об обонянии я уже не говорю. Про гипнотические способности я уже упоминал? Добавьте сюда, что их женщины, «чудачки», очень плодовиты. Близнецы для них — норма, тройня или четверня — отнюдь не редкость.

— Просто суперлюди какие-то, — пробормотал Корич.

— Единственная известная слабость: очень плохо переносят торки, моральные страдания у них часто сопровождаются с физическими — сильные головные боли. Некоторые сходят с ума. Добавлю, что при всех своих выгодных качествах по сравнению с людьми особи данного вида не являются общественными.

— В смысле?

— У них нет потребности к общению, чаще всего они замыкаются в себе без всякого желания общаться с внешним миром. Только книги, компьютер…

— Так это не «чудаки», это хакеры, — предположил Корич, — у меня сосед такой же, целыми днями и ночами сидит перед компом.

— Они равнодушны к материальным благам, к своему общественному статусу, — глянул на прапорщика с укоризной инструктор.

— Не, тогда не, мой сосед к материальным ценностям очень даже…

— А как насчет общения с себе подобными? — спросил Васинцов.

— Никакого интереса. Мы как-то поселили двух таких в одной комнате на месяц, они за все время от силы полчаса поговорили.

— И что, это все? А зачем мы пристегивались? — спросил Корич.

— Надо, значит. Во время инструктажа вот этот излучатель посылал запись волн различных частот, испускаемых разными видами зверей. У вас нормальная реакция, а то некоторые впадают в панику или сознание теряют. А сейчас наденьте шлемы, да-да, эти, упритесь затылками в подголовники, положите руки на подлокотники (Васинцов услышал, как щелкнули браслеты на запястьях), теперь держитесь, включаю вой стаи волчаров. Не очень приятная процедура, но что поделать. Внимание, загрузка!

Сначала завыл один волк, тоненько, прерывисто, словно и не завыл, а заскулил, жалуясь на голод, его подхватил голос более мощный, раскатистый — вожак. Вой вожака был иного характера, тот сулил славную охоту и богатую поживу. Тут же присоединился вой на тон ниже, видимо, главная самка. Через минуту к волчьей песне присоединилась и остальная стая.

…Васинцов стоял в степи, в холодной заснеженной степи. Ему было холодно и страшно. Ноги его глубоко проваливались в снег при каждом шаге, корка наста не выдерживала его копыт. Да, ноги его заканчивались копытами, он был коровой, заблудившейся коровой. И бубенчик на шее уже не радовал, хозяин не услышит его, вряд ли он осмелится выйти в степь в такую пургу. А волки осмелятся, они уже совсем рядом. Их лапы не проваливаются в наст, их вой слышен все ближе и ближе. Тоскливо, ужасно тоскливо стало Васинцову, какое-то безразличие ко всему овладело его членами. Нет, не надо было ему уходить с хутора вслед за санями, на которых увезли его теленка, такого маленького, большелобого, с рожками и смешной кисточкой на хвосте. Надо было оставаться в стойле и жевать, жевать, жевать это восхитительно пахнущее сено. Ведь его было так много и в кормушке, и на сеновале, и на чердаке овина. А вечером хозяйка сварила бы вкусную похлебку из муки и жмыха. Теперь все, не будет больше ни похлебки, ни сена… Спасаться бегством бесполезно, он и так уже выбился из сил. Сейчас его съедят, сейчас острые крепкие зубы вцепятся в его полное теплой крови тело, и добрая рука хозяйки никогда больше не выдоит из его набухшего вымени жирное молоко. Васинцов повел рогатой головой, холодно, морозный ветер пронизывает насквозь. Упасть, что ли, в сугроб? Пусть снег занесет его… Нет, надо идти, из последних сил идти, а появятся волки, что ж, у него есть рога, острые рога, есть копыта, он будет биться до конца…

Но что это? Неужели колокольчик? Да, так звенит колокольчик на дуге, в которую впрягает лошадку хозяин. Все ближе и ближе. Васинцов поднял морду и радостно замычал…

Заснеженная степь мигнула и исчезла с экрана, Васинцов сидел в том же кабинете №18.

— Уф-ф-ф, ну и вой, — сказал Корич, утирая пот со лба. — Мне, командир, такое сейчас привиделось…

— Будто конь мой вороной… — хихикнул инструктор, записывая что-то в толстую тетрадь на столе.

— А при чем здесь конь?

— Так, из песни это, не обращайте внимания. В общем, реакции нормальные, сейчас чикатил попробуем. Товарищ прапорщик, будьте добры, пристегните руку, вы же на инструктаже. Внимание, загрузка!

…Васинцов торопливо шел по ночному переулку, прижимая сумочку к груди. Какой он дурак, что остался перепечатывать этот доклад до поздней ночи, никуда бы он не делся, этот чертов доклад. Ведь можно было часов в девять встать, сказать, что ребенок дома голодный, и уйти. И этот козел-начальник тоже хорош, продержал до полуночи, буркнул «спасибо» и все. Хоть бы догадался подвезти предложить. Ну ладно, не хочет на своем «ауди», за чехлы новые переживает, дал бы денег на такси, так ведь только махнул рукой на прощание. Козел и есть козел, хоть и фамилия у него Баранов.

Васинцов глянул на дешевенькие часики на запястье, ну вот, без пяти час, лифт дома точно отключили. Он свернул с освещенной фонарями улицы в темный переулок, высокие каблучки звонко зацокали по покрытому трещинами асфальту. Ну за что ему, Васинцову, такие мучения, ну что за гребаная жизнь! Любовник — жмот, на именины колготки подарил да набор теней дешевенький, а не увидел на праздничном столе любимого коньяка — надулся. А откуда у бедной секретарши деньги на коньяк. Муж бывший — скотина, уехал на Север, и ни слуху ни духу. А обещал алименты день в день выплачивать. Сын — оболтус, двоечник, читать не хочет, учиться не хочет, ничего не хочет. Лапа растет, никаких кроссовок не укупишь. Ой, и каблук, кажется, сломался…

Васинцов запрыгал на одной ноге, снимая туфлю. Точно сломался! Ну что за беды ему такие! Последние «выходные» туфли!

— Эй, красотка, что скачешь козочкой? — раздался хриплый голос.

Васинцов обернулся. Из переулка показалась высокая фигура. Внутри у Васинцова похолодело.

А фигура подошла уже совсем близко, мужчина в длинном темном плаще, лица в темноте не видно.

— Каблук сломался? Вот беда! Может, на руках тебя донести, я смогу, я сильный.

Васинцов лихорадочно рылся в сумочке: помада, косметичка, кошелек, пачка салфеток, ключи, все не то, где же он… Баллончик с красным перцем на боку, купленный по случаю на рынке. А мужик уже протягивал к Васинцову руки, одна легла на талию, вторая вцепилась в его высокую грудь.

— Позабавимся, красотка, — и чикатил, а это был, без сомнения, чикатил, точно такой, как показывали по телевизору, изобразил лицом ужасную гримасу. Изо рта его исходило жуткое зловоние, да и от остального тела омерзительно пахло, запах звериного пота. От страха у Васинцова задрожали ноги, мелко так, противно, сердце, казалось, ухнуло из привычного места в груди куда-то вниз живота, а лапа, когтистая лапа уже разрывала тоненькую блузку.

Васинцов неожиданно для себя громко заорал и нажал на клапан баллончика. Струя ударила прямо в глаза зверю, прямо в его пасть. Зверь ослабил хватку и стал широко разевать пасть, ловя воздух. Васинцов еще успел разглядеть огромные клыки зверя перед тем, как припустить по переулку со всех ног, благо, что вторую туфлю удалось скинуть на бегу.

Он бежал, не оглядываясь, он слышал этот топот сзади, за ним гнались. Гнался чикатил, получивший в морду струю перцового газа, оттого еще более взбешенный. Стучаться в ворота частных домиков бесполезно, в подъездах трехэтажек тоже не спрячешься, в подъезде чикатилу сделать свое дело будет еще сподручнее, бежать надо на перекресток, к кафешке, где местная молодежь, бывает, сидит до утра, благо что лето. Над кафешкой светилась вывеска, за пластиковыми столиками на улице сидели несколько компаний.

— Там, там, — запыхавшись, кричал Васинцов…

— Вам что, женщина? — сказал, поднимаясь с пластикового стул, охранник с дубинкой на поясе…

— Там чикатил, — выдохнул Васинцов, — он меня хотел…

А охранник уже выхватывал дубинку и перепрыгивал через штакетник, огораживавший территорию уличной кафешки.

— Братва, чикатил! — крикнул гривастый парень в черной клепаной куртке. Толпа, хватая со столов пустые бутылки, как по команде ломанулась с места, вслед за охранником, трое бросились к стоящим здесь же мотоциклам.

— Вон он! В переулок побежал! Ату его! Мужики, загоняй его на нас, не дайте через забор уйти…

Васинцов сидел за столиком и то и дело нервно прикладывался к стакану с минералкой, официантка нежно гладила его по плечу и успокаивала, хозяин в пятый раз набирал телефон милиции и громко матерился.

— Эй, женщина, пострадавшая! — крикнул тот самый гривастый, с сиденья никелированного «Волка», и кивнул на тело, привязанное за веревку к мотоциклу. — Глянь-ка, тот?

Васинцов осторожно подошел к телу. Чикатил был сильно избит, морда была в чем-то мокром и буром, но это был, без сомнения, он: плащ, клыки, запах. Васинцов кивнул.

— Слышь, хозяин, — крикнул гривастый байкер, — не надо милиции, мы его сами туда доставим, — и байкеры разом заржали…

— Эй, «грифы», вы как? — услышал Васинцов голос словно с небес. Он открыл глаза. Вот черт, это же программа! А он и впрямь себя бабой вообразил, секретаршей-разведенкой…

— Давайте живее в себя приходите, — предложил инструктор, — сейчас еще одну программку легонькую пройдем, и хватит на сегодня…

— Ты че, сдурел? — подал голос Корич. — Я тут чуть было со страху не обгадился. Ты ж меня, паразит, бабой сделал…

— Для вас же стараюсь, — начал терять терпение инструктор, — у меня через пять минут обед, давайте в темпе, мне еще заключение писать… Внимание, загрузка!

Васинцов сидел у костра, сжимая карабин в руках. Огонь слабо освещал стоянку бывшей геологической станции, куда ему пришлось возвращаться после того досадного падения в овраге. Круз и Лариска, собаки породы лайка, нервничали, Круз то и дело подбегал к краю полянки, отрывисто тявкал и снова возвращался к костру, жалобно поскуливая. Лариска сидела на месте, не сводя глаз с просеки, и тоже порой тявкала. Это не медведь, на медведя собаки не так реагируют. Васинцов попробовал привстать, застонал и тут же опустился обратно на свой спальник. Каждое движение болью отдавалось в распухшей ступне. Неужели перелом? Или все-таки вывих?

Серая тень отделилась от толстого ствола лиственницы. Большой лохматый зверь вышел на поляну и выжидательно глянул на Васинцова. Нет, это не медведь, медведи редко ходят на задних лапах, разве что в цирке, да и шерсть у него слишком светлая. Круз, как был на брюхе, начал пятиться, отползая поближе к хозяину, Лариска обнажила клыки…

Пришелец сел на поваленный ствол дерева, как-то по-человечески закинул ногу на ногу, потер колено. Лицо заросшее настолько, что щек не видно, глаза ярко светятся, хорошо видны мощные клыки. Но Васинцову почему-то показалось, что опасности нет, и он опустил карабин…

Вспышка. Он снова сидит в кресле «инструкторской».

— Ну ладно, на сегодня хватит, — сказал очкастый инструктор, просматривая бумажную ленту с какими-то зигзагами. — Подведем итоги. Господин Корич, в целом тест вы прошли удачно, никакой паники, оценка своих действий, анализ развития событий налицо. Но я бы посоветовал вам больше отдыхать, вы, как показывает график, излишне агрессивны и нетерпеливы. Вот в степи, зачем вы развернулись и пошли навстречу волкам?

— Сразиться хотел, — пробурчал Корич.

— Сразиться? А что, разве исход сражения вам был не ясен, волчары порвали бы вас в пять минут.

— Но это мы еще посмотрели бы, у меня рога о-го-го…

— Далее, в ночном переулке зачем вы кинулись биться с этим чикатилом врукопашную? Вы же — слабая женщина, а он зверь, какая уж тут битва? Берите пример с вашего командира майора Васинцова. Все реакции правильные, в степи он не отчаялся, а из последних сил уходил от волчьего воя, в переулке совершенно правильно ослепил зверя из баллончика и кинулся за помощью.

— На то он и командир, — хмыкнул Корич.

— Теперь о последнем тесте. Господин прапорщик, почему вы начали палить в воздух из своего ружья?

— Это не ружье, а карабин.

— Хрен с ним, пусть будет карабин, так почему? У вас же сломана нога, вы нуждались в помощи.

— Ничего, я как-нибудь сам, а что, эта лохматая тварь с понтом помочь, что ли, могла бы?

— Почему бы не попробовать?

— Да ну на хрен, вдруг как она заразная.

— А вы что скажете, майор?

— Судя по всему — этот лохматый и есть так называемый «снежник», что вы нам показывали на диаграмме?

— Да, но в программе, в которую я вас погрузил, вы этого знать не могли.

— Да, не мог, но он, этот лохматый, не показался мне опасным. Он сел как-то по-человечески…

Очкарик покрутил в руках шариковую ручку:

— Хорошо, будем считать, что первый инструктаж пройден, можете работать, через недельку жду вас снова в гости.

Одинцов сидел за столом и просматривал какие-то документы. Увидев Васинцова, он закрыл папку и кивнул на стул.

— Как инструктаж?

— Ощущения незабываемые…

— То-то! Мне тут результаты прислали, тебе — твердая пятерка, у Корича — слабенькая четверочка, больно уж резок наш прапорщик. Сначала делает, потом думает. Кстати, можешь его поздравить с лейтенантом.

— О! Есть повод отметить!

— Забудь пока, работы невпроворот. Из-за этих тестов приходится половину состава отсеивать, а где мне народу звероустойчивого набраться?

— Может, среди ловцов посмотреть?

— А что, есть идеи?

— Да я в рапорте писал про этого, Пашку. Совсем молоденький парень, а зверя за версту чует. Тем более собака у него стоящая, а то нам без кинолога в последний раз совсем плохо пришлось. Вместо собаки Корич носом водил.

— Пашка, говоришь, хорошо, учтем.

— Товарищ полковник, я вот спросить хотел…

— Спрашивай…

— А эти зверюги, ну новые виды, откуда их столько?

— Ты в небо давно смотрел?

— А что?

— А ты глянь.

— Ну и?

— Видишь вон ту звездочку с хвостиком?

— Допустим…

— Комета возвращается, зверушек будет больше.

— Как больше? На сколько?

— Знать бы… Помнишь, что говорили раньше про пропащего человека? «Совсем человеческий облик потерял». Не исключено, что зверьки как раз из такого контингента и получаются. Ладно, по ребяткам-то своим соскучился? Да, приехали и инструктаж прошли, на базе они давно тебя дожидаются. Вот прочти предписание, видишь кем подписано? То-то! Ты как в вопросах религии? Ну в Бога-то веришь? Ну хоть крещеный? И то хорошо. Забирай своих излечившихся и двигай знакомиться со священнослужителем.

Глава 5 ЦВЕТЫ НА ПОМОЙКЕ

— И что, этаких красавцев могут позволить себе работники обычной подмосковной свалки? — удивленно присвистнул Васинцов, рассматривая три блестящих американских внедорожника, оснащенных всеми причиндалами, включая лебедку, обтекатели и мощный блок прожекторов на крыше. Машины, как выходцы из другого мира, блестели лакированными боками на стоянке за двумя рядами колючей проволоки и совершенно не вписывались в пейзаж подмосковной свалки.

— Не-е-е-ет, — протянул с улыбкой монах, назвавшийся Мануйловым, в новенькой, с иголочки рясе, — это хозяйские. Бывшие хозяева купили для московского начальства, а те, что еще в петлю не полезли, после торков взятки брать перестали и все бумажки без «подарков» подписывают. Вот новые хозяева и думают, что с этими чудищами делать. Детям в приют отдать? Да зачем детям они, им автобус куда удобнее. Самим ездить — бензина ужасть сколько жрут, вот и стоят пока без дела. Хотели на грузовики поменять, не меняет никто…

— Ну с машинами, я думаю, мы вашим хозяевам поможем, — ухмыльнулся Васинцов. — А пока давай показывай свое хозяйство.

— А че показывать, вот оно все, — и Мануйлов махнул рукой в сторону гор мусора, возле которого копошилось с полсотни человек в оранжевых комбинезонах и респираторах с мешками в руках. Здесь первая разборка. Там, — он показал вправо, в сторону приземистых ангаров, — металлблок. Весь металл от чугуния до пивных банок и пробок, чуть дальше — стекло, тряпки и бумага, рубероид прямо здесь делаем, видите, труба дымит, это и есть цех. Слева — «дрова», все деревянное, вон там «пищевой» цех — для свиней и прочего скота комбикорм делаем. Свинарник у нас дальше, в ближайшей деревне. Там, где большая труба, — крематорий и электростанция, и себе хватает, и Москве продаем.

— Что, пепла с крематория? — съехидничал Юдин.

— Нет, электричества, — спокойно объяснил Мануйлов. — А вон там новый ангар строится — букинистический, реставрационная и художественная мастерские, выставочный зал…

—???

— Детишки там забавляются. Знаете, сколько ценных старых книг и журналов можно на помойке найти! А мебели старинной! Корпуса от старых телевизоров, магнитофонов, приемников охотно магазины бытовой техники берут для оформления витрин или чего еще.

— Это понятно, ну а мастерская-то зачем? И выставочный зал.

— Э, ребята, — улыбнулся Мануйлов, — тут, на свалке столько вещей интересных. Вот надысь с Апрелевки привезли машину компакт-дисков бракованных, так с них ребятки такого понаделали! Вон, видите мужик энтот блестящий с гитарой, их рук дело…

— Ай, молодца, — восхитился Кайметов, разглядывая огромного блестящего короля рок-н-ролла, ноги которого служили въездной аркой на свалку. — Неужели детишки сами…

— А то. — Мануйлов гордо улыбнулся и тут же мелко закрестился, убоясь греха гордыни. — Это прежние хозяева только и знали, что все под бульдозер закатывать, а наши послушники, они с умом. Так что если здесь будете ждать, то пожалуйте ко мне в вагончик, там у меня и телевизор, и холодильник, и мебель мягкая. Все отсюда! Чаем напою. А ежели отец Иоанн срочно нужон, так он в третьем секторе с послушниками, там и найдете. Только вот что, любезные, вы бы оружие свое попрятали бы, негоже перед детьми-то и с оружием смертоносным. И еще, сынки, курить у нас строжайше запрещено, — сказал монашек, заметив, как Корич вытягивает сигаретину из пачки. — Особенно тебе, с такой-то рожей. Испугаешь дитев, дым изрыгая…

«Грифы» сложили своих «беркутов», спрятали их в подсумки и, сверившись по большой схеме на щите перед въездом, зашагали в третий квадрат. Обогнув огромную гору мусора под эстакадой, они обнаружили три десятка «оранжевых» подростков около десятка груженых «КамАЗов». Отца Иоанна они заметили сразу, хотя он тоже был в комбинезоне с респиратором, болтавшимся на шее. По росту определили. Священнослужитель препирался с водителями, отказывавшимися заехать сначала к реставрационным мастерским.

— Старик, — выговаривал один из водителей в меховой безрукавке из окошка кабины, — я не на окладе, понял, и соляра у меня не казенная, я сколько потопал, столько и полопал, понял? Мне семью кормить.

— Но поймите же, — уговаривал отец Иоанн, — здесь мебель из какого-то старинного особняка, есть очень редкие экземпляры, паркет дубовый, старинный. Это сюда наверняка по ошибке попало, этому место в музее…

— Да, — влез какой-то очкастый мальчуган с ярким атласным альбомом в руках, — тут облицовка печи изразцовая, восемнадцатый век!

— Вот видите, — словно обрадовался поддержке отец Иоанн, — восемнадцатый век! Тут ехать-то немного, километра два, мы быстро…

— Ага, а там вы еще копаться целый день будете, изразцы свои выковыривая, а нам стоять! — упирался водитель. — Это мусор, мужик, обычный строительный мусор, понял? Люди хлам выбрасывают, а новое строят! Эй, ребята, выгружай…

— Я тебе дам, выгружай, — тихо сказал Васинцов, запрыгивая на подножку «КамАЗа». — Тебе же говорят, быстро, чего ж не помочь детишкам?

Водила, видно, был парнем не из робких, ловко выхватив откуда-то из-под панели монтировку, он сурово глянул на Васинцова. Но заметив у того на шевроне лысую птицу, как-то испуганно оглянулся по сторонам.

— Дети же просят, — миролюбиво добавил Васинцов, — да и мы с разгрузкой поможем, правда, ребята?

«Грифы», окружившие оранжевую кабину грузовика, согласно закивали, мол, какой базар, начальник, мигом сделаем.

— Ладно, черт с вами, если вам так приспичило в дерьме копаться. Поехали, только быстрее, — пробурчал водила и отщелкнул кнопку на второй двери. Оранжевые детишки с радостным визгом полезли в кабину машины.

Управились они довольно быстро. Шоферы, сначала угрюмо сидевшие чуть поодаль, выслушали лекцию того самого парнишки с альбомом, заинтересовались и тоже полезли в кузова. Водила в безрукавке даже раскопал в куче щебня изящный деревянный столик на гнутых ножках. Правда, облупившийся и сильно поцарапанный. Дети с радостным визгом окружили находку, листая альбомы и определяя примерный возраст деревянного шедевра.

— Начало девятнадцатого, — наконец объявил эрудированный очкарик, — французская работа.

— Понял, братан, французская работа, — пожал водиле руку Васинцов. — Твой столик еще Наполеона помнит!

Растроганный водила залез в кабину и угостил ребятню фантой. На всех не хватило, и он сбегал к палатке у въезда и, кроме воды, принес шоколадок, жвачки и прочих гостинцев. Дети шумно благодарили.

— Спасибо вам, большое спасибо, — сказал отец Иоанн, снова пожимая Васинцову руку. — Как я понял, вы тот самый офицер, что передан нам для охраны?

— Да, святой отец, капитан Васинцов.

— А по имени, отчеству?

— Геннадий Николаевич.

— Так что ж, Геннадий Николаевич, вот наша скромная обитель.

— Так уж и скромная, — улыбнулся Васинцов, оглядывая красивый трехэтажный особняк с лоджиями, увитыми зеленым плющом. Стены дома во многих местах были украшены яркими детскими рисунками. Немного наивными, но трогательными, с овечками на зеленом лугу, с пятнистыми коровками, лошадками, скачущими во весь опор.

— А вы думали, раз приют, значит, должно быть все серо и убого? Это же дети, Геннадий, детям решительно противопоказана серость и убогость. Это портит детей с самого начала! Дети же — как чистый лист, чем больше чистых белых листов их сознания будет испачкано серостью и убогостью, тем меньше радости будет в их будущей жизни, тем меньше радости принесут они окружающим, тем самым обделив себя и мир. Впрочем, что же мы стоим. Давайте поднимемся ко мне наверх, здесь осторожнее, рабочие еще не закончили. Вот и моя комната. Вы не против, если я пока переоденусь? Извините, я постараюсь не заставить себя долго ждать. Можете пока присесть, здесь чай и кофе, телевизор включается так, можете познакомиться с библиотекой. Это — моя гордость! И не только потому, что все собрано на свалке, впрочем, сами поймете…

Прислушиваясь к шуму душа за стеной, Васинцов разглядывал «келью» святого отца. Более всего его удивил большой портрет Екатерины Великой над письменным столом. Царица была в парадном облачении, в императорской короне, со скипетром и державой в руках. А вот почему отец Иоанн так гордился своей библиотекой, Васинцов так и не понял. Занимая всю стену, она была четко разделена на три равные части: духовная литература, причем Евангелие соседствовало с Кораном и Пятикнижием, книги по педагогике и светская литература. Причем странный какой-то подбор, здесь и «Война и мир» Толстого, и «Война миров» Уэллса, и несколько томов О. Генри, и «Антикиллер» Корецкого, и «Это я, Эдичка» Лимонова.

Отец Иоанн появился уже одетый в рясу, с крестом на груди, он на ходу сушил длинные волосы феном и отдувался от пара.

— Нравится?

— А почему именно Екатерина? — спросил Васинцов, указывая на портрет.

— Великая была царица. Она первой на Руси организовала государственные приюты. Да, не удивляйтесь, первой. Мать из любого сословия, даже крепостная рабыня, могла оставить ребенка у порога приюта, и он поступал на полное государственное обеспечение. Получал образование, девицам даже выдавалось из казны скромное приданое на свадьбу. К сожалению, этот исторический факт незаслуженно забыт, а жаль. Вот о птенцах гнезда Петрова всем известно, а вот о том, сколько прекрасных людей вышло из стен этих приютов…

— Вот вы сказали, святой отец, насчет серости и убогости. А как же насчет свалки? Разве не сера и убога свалка, что-то не очень напоминает она мне райский сад. Да и запах там…

— От запаха есть респираторы. Что касается остального… Мир несовершенен, сын мой, более того, он далек от совершенства. Пока далек! И, кроме райских садов, в нем хватает свалок, и нашим детям придется эти свалки разбирать. Приходится учиться заранее. Тем более работа на свалке, кроме двух урочных часов, — совершенно добровольная. Можете мне не верить, но ребята там проводят по шесть часов, и нам приходится их оттуда выгонять чуть ли не силой. Им интересно, понимаете, азарт созидания. Мы спасаем для использования то, что через некоторое время будет уничтожено навсегда, закатано бульдозером. А книги! А старинная мебель! Это один из «уроков», который наши дети должны запомнить навсегда. Человечество слишком расточительно, люди слишком безалаберны, мы слишком много берем у природы и слишком многое не используем до конца. К примеру, знаете, что придумали наши старшеклассники? Систему дополнительного сжигания мусора путем принудительной подачи кислорода и еще чего-то на электростанции, чтобы воздух не загрязнять. Мы ученым показали, они за головы схватились, ничего подобного даже представить не могли. А видели бы вы, как ухаживают дети за животными на фермах, некоторые уже сегодня сто очков дадут иному сельскому ветеринару. Ну ладно, о наших коммунах в деревнях как-нибудь потом. Возьмем урок совсем иного типа, моральный, так сказать. Вот сегодня, с этими водителями, что дети поняли? Не оглядываясь на мир, смотря только себе под ноги, можно упустить много важного и красивого, как тот водитель, что нашел столик. Вы видели его глаза? Уверяю, завтра он пойдет в музей, могу с вами поспорить! Сам пойдет и семью поведет, костюм с галстуком наденет. А дети, как они радовались за водителя, как смотрели на него, сколько радости было в их глазах! Они же за него радовались. И эта газировка… Думаете, им здесь газировки не хватает, конфет, жвачки так хотелось? У нас этого в достатке, видели автоматы в коридоре? Пожалуйста, фанта, кола, лимонад сколько угодно, охлажденная, только стаканчики подставляй, «чупа-чупсы», шоколадки, конфеты — только кнопку нажми, все бесплатно. Ограничиваем только диабетиков. Дети, что сюда попадают, в первое время тайком с уроков сбегают, чтобы карманы набить, под подушками прячут, потом привыкают… Но то, что их угостил этот «злой шофер», — настоящая победа. Уверяю вас, сегодня за обедом только разговоров об этом и будет…

— А не боитесь ли вы, что юные всходы доброты, взращенные вами, зачахнут, едва столкнутся с суровой действительностью?

— Лишнего добра не бывает. Вы знаете, у нас ведь не только сироты, есть и дети с живыми родителями. Они навещают наследников, радуются за них, некоторые работать тут же остаются. Мы не возражаем, монахов, как вы видите, мало, а без взрослых все-таки трудно. Теперь у нас даже дружина своя есть, взрослые добровольно окрестности патрулируют. Но бывают и иные случаи. Тут недавно мамаша одна приезжала, приличная такая с виду, в парике и маникюре. Посмотрела на дочку свою, кашу за обе щеки уминающую, и не выдержала, разоралась. Маме, видите ли, на похмелку по утрам не хватает, а «мерзавка», это она про дочь родную, вся такая сытая и довольная. Я распорядился больше не пускать ее в приют, а дочери сказал, что мама уехала в Сибирь работать директором магазина игрушек.

— Святая ложь?

— Она самая, и знаете, меня даже не торкнуло за эту ложь.

— Ну вы прям Песталоцци какой-то! — искренне восхитился Васинцов.

— Что? Вы знаете Песталоцци? Я поверить не могу, интеллектуальный уровень российского офицерства растет на глазах. Извините, дорогой мой, но до этого меня только Макаренкой называли, даже в очень высоком Министерстве внутренних дел.

— А вы знаете нашего министра?

— Да, имел честь быть представленным. Это еще до той поры, когда озверевшие ублюдки стали поджигать приюты, интернаты и дома ребенка. А я тогда предупреждал. Видимо, теперь наш уважаемый министр вспомнил мой визит двухлетней давности и прислал вас. Кстати, передайте мою горячую благодарность за то, чем нам все-таки помогли по линии МВД. Особенно за стройматериалы.

— Может быть, вы сами передадите? Министр хочет с вами встретиться.

— Что ж, я готов. Только меня несколько смущает… Скажите, а почему приехали именно вы, да еще с таким мощным сопровождением? Если я не ошибаюсь, вы все вооружены, ведь это сложенная «кобра» у вас в подсумке?

— Вы разбираетесь в оружии, святой отец?

— Приходится, если откровенно, я когда-то имел непосредственное отношение к оружию…

— Что ж, и я не буду скрывать от вас. Если наша теория… вернее, теория, разработанная нашими специалистами, верна, вашему приюту угрожает опасность, причем в ближайшее время.

— Нелюди?

— Мы называем их чикатилами.

— Чикатилами? Ах да, тот маньяк из Ростова. Что ж, не лишено смысла. Хотя «нелюди», на мой взгляд, — вернее. В принципе я чего-то подобного и боялся, но не ожидал, что так скоро. Так вы будете нас охранять?

— Да, две ближайшие ночи, пока сюда не прибудет специальная команда для охраны и эвакуации.

— Никакой эвакуации, — твердо сказал Иоанн. — Дети еще не готовы! Мы никуда не поедем и сможем защитить себя.

Васинцов не понял, что значит «не готовы» и каким образом монах собирается бороться со стаей чикатил.

— Это не мне решать, — не стал он спорить, — моя задача — обеспечить вашу безопасность. Кстати, а каким именно образом вы намереваетесь себя защитить?

— Давайте я вам лучше покажу. После ужина.

— У вас неплохо кормят, — сказал Васинцов, откладывая вилку. — Я бы не отказался от добавки.

— Пожалуйста, ради Бога. Видите, дети стоят у раздачи, тоже за добавкой, можете подойти, и вас пропустят без очереди. Уважение взрослых — важная часть воспитательного процесса.

— А почему те дети сидят за отдельным столом?

— Рекомендуемая диета. Кому-то нельзя сладкого, у кого-то проблемы с весом, приходится ограничивать. А вот и юнкера…

Васинцов обернулся и увидел две шеренги коротко стриженных мальчишек. Они, нацепив фуражки и черные курточки на вешалки, без суеты рассаживались за длинные столы по десять человек.

— А вы ребят не балуете, смотрю, миски у них, бачки. Как у солдат.

— Они и есть солдаты, пусть и маленькие…

— Дежурный по полигону сержант-инструктор Горбушин! — четко отдал честь и доложился красавец-кадет. — Происшествий на полигоне нет, третий взвод ведет занятия по изучению устройства безоткатного орудия.

— Ого! — Васинцов запрыгнул на броню и заглянул в люк. — Святой отец, а вас не привлекут к уголовной ответственности за хранение тяжелого оружия — то есть танка?

— Если привлекут, то дадут очень много. Здесь, кроме «Т-90», еще американский «Абрамс» — трофей из Ирака, английский «Чифтен», два бронетранспортера, броневик времен гражданской, пара пушек, зенитка, есть боевой вертолет, но без двигателя, правда.

— А как состояние?

— В полном порядке.

— Вооружение?

— Разумеется, не действующее, но при желании…

— Все-все, я ничего не слышал, а то придется идти с вами по одной статье. И все-таки в моей голове не укладывается, я как-то представлял себе приют при монастыре иначе.

— С кельями и постоянными молитвами? Это вам к патриарху. Мы же не монахов готовим, ушедших от общества, а, наоборот, активных членов общества.

— А как насчет смирения христианского, насчет щеки, что надо подставить?

— Я вижу, вы хорошо знаете Священное Писание, а не припомните ли, как процитировал Иисуса Матфей: «Не мир принес Я, но меч». А когда берутся за мечи, щеки уже не подставляют. Добро должно уметь защищать себя. Кстати, видите эту группу? Будущие армейские священники. И словом могут успокоить, и автомат разобрать. Занятия ведет отец Афанасий, замечательный, надо сказать, человек. Вы помните, когда начали эксперименты по введению армейских священников?

— Да, что-то читал в журнале, — соврал Васинцов.

— Отец Афанасий был одним из первых. Пришел ко мне и попросил благословить на служение в одной подмосковной военной части. Я благословил. А там, в части этой, бардак, «дедовщина», мордобой. Отец Афанасий от общежития отказался и в казарме с солдатами поселился, спал там же, ел с ними из одного котла. Через недельку он и сообщает господам офицерам о нарушениях, творящихся в данной военной части, о «неуставщине», о вымогательствах старослужащих. Подробно, с фамилиями, с указанием деталей… Руководству части, конечно, скандал ни к чему, и они поступили сообразно своим понятиям о воинской дисциплине. Вывели из строя главных драчунов, сплошь старослужащих, и вкатили им по десять суток «губы». Сами понимаете, что сталось с теми солдатами, что осмелились пожаловаться на издевательства. Их объявили изгоями — «стукачами», если по-армейски. А поскольку в казармах их по ночам избивать боялись из-за присутствия батюшки, то вызывали в автопарк по одному. Представляете ужас молодого бойца, который тайком пробирается из казармы в автопарк, зная, что его там очень сильно изобьют. Сам идет на побоище! Наверное, вот эти чувства агнцев, идущих на заклание, даже страшнее, чем сами побои.

— И чем же кончилась та история?

— Ах, извините, я отвлекся. Так вот, отец Афанасий приказал солдатам из казармы не выходить, а сам отправился в автопарк. Объяснил неразумным «дедам» всю пагубность их поведения, а когда понял, что водка в их головах заглушила голос разума, просто набил им морды и сдал комендантскому наряду. Я забыл сказать, что отец Афанасий в миру Виктор Таймыров — мастер спорта по вольной борьбе и чуть-чуть боксом занимался. Короче, справился. Истязателей осудили, командир части получил взыскание и издал приказ, чтобы дежурные по роте офицеры ночевали в казарме. И вы знаете, не сразу, но за год-два «дедовщину» в той части вывели напрочь. И рецепт прост, едва начали открыто говорить правду о том, что происходит, «дедовщина» исчезла сама собой. «Деды», конечно, полов не мыли, но и рук не распускали. Вот такая история. Что ж, надеюсь, вам полигон понравился, не хотите ли пройти в казарму…

— Так здесь и спят будущие лучшие офицеры в мире?

— Лучшие младшие офицеры-наставники. Это очень важно! Наши выпускники вряд ли будут великими полководцами, им скорее всего никогда не суждено разрабатывать гениальные военные операции и захватывать вражеские города. Зато солдат в их подразделении будет всегда накормлен, одет и обут, он не будет вздрагивать по ночам от криков пьяных «дедов», не побежит с поста за водкой. Солдат будет в совершенстве знать военную науку и сможет выжить там, где обычный человек просто не выживет.

Васинцов оглядел двухъярусные койки с сопящими мальчуганами.

— Отдыхают, — объяснил отец Иоанн. — Это старший курс, они сегодня ночью в карауле.

— А вы не лишаете их детства и будущего? Может быть, они и не собираются стать военными?

— Уже после четвертого класса кадет может выбрать светское или духовное воспитание. Но, поверьте, уходят из кадетских классов крайне редко. Что касается будущего… А часто ли сироты, выпускники детдомов имеют хорошее будущее? Да хотя бы свое жилье, хотя наше государство когда-то брало на себя такое обязательство? Отвечу вам честно — нечасто. Не удивляйтесь, я хорошо изучил эти данные, как-никак, а наша система приютов — все-таки конкурент государственной системе опеке сирот. Не хочу обвинять всех огульно, но большинство чиновников данного ведомства мечтают побыстрее спихнуть сироту во взрослую жизнь, и чтобы больше о нем не слышать. И лишение свободы бывших подопечных они не считают чем-то таким возмутительным, скорее — наоборот. А мы готовим специалистов высочайшего класса в своем деле, и уверяю, любой командир полка будет счастлив иметь в своем подразделении хотя бы пару таких офицеров.

— Но все-таки с младенческих лет жить в казарме, по команде… Нормально ли это?

— А что значит «нормально»? Что мы вообще знаем о том, какая должна быть жизнь. И что значит «счастливая жизнь» и «счастливое детство»? Вы знаете, однажды к нам в приют попали два брата. Одному на вид лет десять, второй чуть помладше. Их сняли с товарного поезда, они ехали на коробках с мороженой горбушей в холодильном вагоне, представляете? Трое суток при минусовой температуре в каком-то тряпье и питались той же самой рыбой. Они почти не разговаривали, хотя речь хорошо понимали, и русскую, и китайскую, но отвечали только «да» и «нет». И еще они не улыбались, никогда, не умели. Врачи сначала подумали, что какая-то умственная отсталость, но нет, все реакции в порядке, психика в норме. Попытались выяснить, кто они и откуда — ничего определенного сказать не могут. Жили в лесу, на берегу реки, взрослые ловили красную рыбу, а они солили ее и делали всю остальную работу: уборка, дрова, вода, починка сетей, штопка одежды. Спрашиваем, сколько было взрослых, отвечают: больше, чем пальцев на четырех руках в двух больших домах с сетями. Кстати, знаете, как их звали? Чумазый и Придурок! Они в самом деле считали, что это были их настоящие имена, их просто все и всегда так называли. Но не только в именах дело. Знаете, что они сделали первым делом, как проснулись в детприемнике? Встали в пять утра и вымыли весь пол, и в спальне, и в коридоре, и на кухне, вычистили туалеты, и все в абсолютной темноте, света они включать не умели. Потом подошли к дремавшему охраннику и знаками спросили, где лопаты. Охранник не ответил, они нашли сами и принялись чистить снег на внутреннем дворе, раскидали весь, а не как тамошний дворник, что прокладывал узкие дорожки. Охранник спросонья ничего сначала не понял, а потом кинулся в деткомиссию звонить, оттуда нам. Я сам за ними приезжал, чтобы забрать. Нашел их на кухне — они картошку чистили. Знаете, что удивило? Они не сидели на месте, они постоянно что-то делали. Два серьезных маленьких мужчины с каким-то недетским спокойствием в глазах, сделав какую-то работу, они тут же брались за следующую. Они долго не могли ничего есть, кроме полусырой рыбы, картошки и каши, и то, если все это смешать в миске и поставить на пол. Когда им дали конфет, они спокойно смешали их с кашей и без всяких эмоций съели. Не знали, как пользоваться вилкой и ножом, не трогали игрушек, долго не могли приучиться спать на постели — ночью они забирались под кровать в обнимку и только так засыпали. Большущих трудов стоило их обучить раздеваться перед сном. Но каждое утро ровно в пять вставали и принимались за работу: убирали, чистили, кололи дрова, переговариваясь какими-то странными звуками. Они вообще не могли сидеть на месте, постоянно искали себе работу, постоянно, понимаете? Усадить их за парты было мучением, просто мучением, приходилось прикрикивать. Мы только потом поняли, что сидение за партой для них было непозволительной роскошью. Они просто не могли понять, как это так можно, столько времени они сидят без работы и их не бьют. И еще при разговоре со взрослым они втягивали голову в плечи, словно ожидая ударов. Они и в самом деле думали, что их будут бить, и очень удивлялись, что никто этого не делает. Наша медсестра заплакала, когда проводила медосмотр: два жилистых мальчишеских тела с впавшими животами и удивительно твердыми мускулами. И шрамы, по всему телу шрамы от травм и побоев. Они месяц приучались не бояться электрического света, три месяца — пользоваться вилкой и ложкой, мылом, зубной щеткой, научились сносно говорить через год, а улыбаться — через два, когда, кстати, перестали вздрагивать по ночам. Вот и скажите, применима ли к ним общая шкала «нормальной жизни». В течение суток иметь хотя бы часовой перерыв в работе, хотя бы шесть часов сна и не очень жестокие побои — вот была их мечта там, на берегу у браконьеров. Да, вспоминая о «той» жизни, они назвали самым счастливым днем тот, когда рыбаки из-за бури задержались на сутки, и поэтому целый день ребят никто не бил, а спать они легли, сделав всю работу в бараках, перепилив и переколов все дрова. Они легли с наступлением темноты и спали целую ночь, и именно та ночь осталась в их памяти самой счастливой в жизни! Не тот день, когда они впервые попробовали мороженого, не баня с горячей водой в интернате и не первые костюмчики с кармашками и удобные кроссовки, а целая ночь спокойного сна, без побоев и пьяных окриков перепившихся браконьеров. Вот вам и теория относительности. Мне пришлось очень много с ними работать. Нет, пришлось — не то слово. Я ждал этих занятий, я готовился к ним не меньше, чем к экзаменам в семинарии. Они же, когда поняли, что не надо постоянно двигаться, работать физически, начали обращать внимание на окружающий мир, впитывать знания о нем, как сухая губка влагу. Они спрашивали обо всем, их все интересовало, а видели бы вы, что творилось с ними в зоопарке…

Кстати, не только мы их учили, а и они нас. Вы знаете, что в честь братьев Горбушиных назван курс выживания русского спецназа? Что позу сна и сохранения тепла в снегу спецназовские специалисты «срисовали» с них?

— Постойте, постойте, — удивился Васинцов, — это когда спишь в обнимку с напарником, зарывшись в снег, и голова под курткой с дыханием себе под рубашку? Переворот каждые полчаса с полной готовностью немедленного действия? Так называемый теплосберегающий полусон?

— Ну вот видите, Геннадий, вы тоже знаете. Именно в такой ими придуманной позе они проспали неизвестно сколько времени под нарами в бараке браконьерской артели. А еще метод пилки дров двумя пилами сразу, питание без остановки и отрыва от работы, «хитрый физконтакт» — незаметный внешне уход от ударов, перевод прямых ударов в скользящие…

— И это все они?

— Да, им приходилось терпеть много побоев, а так как к побоям нельзя привыкнуть, они научились уходить от ударов, незаметно уходить, чтобы истязатель не заметил.

— А удалось вообще что-нибудь выяснить об их родителях, про их прошлое, как они туда попали, в эту артель чертову?

— К сожалению, нет. Они так ничего не вспомнили, только тайга, река, дрова, вода, уборка, рыба. Словно родились уже с тряпкой в руках, бедные дети. Они как-то умели различать рыбаков, этих браконьеров, по одним им известным приметам, боялись самых жестоких, старались оказаться поближе к тем, кто не дрался. Но рыбаки много пили, а потому дрались почти все. Мы тут провели свое расследование, точнее, поспрашивали. Оказалось, в тайге и на побережье уйма самых разных браконьерских артелей, старатели, охотники. И очень во многих есть такие же Чумазые и Придурки, правда, не дети — опустившиеся взрослые или падшие женщины.

— Может, врут, а может, просто ребятам не повезло и они попали к уркам?

— Возможно, только трудно представить себе живых людей, которые бы так издевались над детьми. Скорее всего какая-нибудь спившаяся мамаша просто продала своих детей в рабство…

— А что сейчас с этими братьями? Какова их судьба? Им-то сейчас уже лет по восемнадцать?

— С Горбушиными? Так вы одного из них видели совсем недавно с повязкой дежурного…

— Что? Тот красавец — сержант из автопарка?

— Да, Борис Горбушин. А вон на той койке спит Глеб, его брат. Борис и Глеб — мои приемные сыновья, — сказал отец Иоанн и смущенно улыбнулся.

Глава 6 ПРИВИВКА ОТ БЕШЕНСТВА

— Нет, танк нам, наверное, не понадобится, а от броневичка мы не отказались бы. Займем мы у вас броневичок, договорились?

Отец Иоанн кивнул.

— И вот еще. Там у вас на стоянке стоят три импортных чудовища с прожекторами на крышах. Не одолжите для благого дела? Обещаем обращаться аккуратно.

Отец Иоанн снова кивнул:

— Ключи у сторожа, скажите, что я распорядился.

— Кстати, а почему вы уверены, что тот водитель обязательно пойдет в музей и семью поведет? — спросил Васинцов, когда отец Иоанн провожал его до ворот приюта.

— Какой водитель? Ах тот, с «КамАЗа»… Я ему абонемент на всю семью дал…

Когда с ближайшего холма раздался протяжный вой, Васинцову показалось, что волосы у него на голове зашевелились, а по спине под майкой скользнула капля холодного пота. Ужасный вой, достающий до самых печенок. Тут же на вой отозвались в небольшой лесопосадке справа, потом завыло из оврага.

— Хорошо у них система связи налажена, никаких раций не надо, — причмокнул губами Кайметов…

— Только громкая какая-то связь, на нервы давит, — пробурчал Юдин, — может, не поздно еще ментов-то вызвать?

— Нельзя! — твердо ответил Васинцов. — Менты все испортят, сами справимся. Ты как, Русланыч?

Коричу было совсем плохо, он сидел, обхватив голову руками, и тихо стонал. Кайметов присел на корточки, погладил друга по спине и погрозил кулаком куда-то в сторону холма.

— Кайметов, — приказал Васинцов, — давай тащи его в машину и сам там оставайся. Стрелять только по сигналу. Если «мелкие маньяки» появятся, по сусалам их, по сусалам. Юдин, у тебя как?

Юдин прильнул к окуляру прибора ночного видения:

— Пока ничего не видно.

— А биолокатор?

— Так далеко еще.

— А ты все равно посмотри.

— Ну посмотрел, пусто пока все. Как думаешь, командир, сколько их здесь примерно?

— Черт их знает… Менты говорят, на свалке тусовалось около полусотни бомжей, большинство — совсем спившиеся: Два десятка «химиков» работало, возможно, еще шпана с соседнего поселка, шлюхи придорожные.

— А вожак?

— Вожак по всему — сильный. Видел, как Корича скрутило?

— Дзюба, думаешь, сработает твоя ловушка на свалке?

— Должна сработать, иначе можем не управиться…

— Есть, командир, есть! — крикнул Юдин. — Биолокатор показывает, что со стороны оврага двигается группа, штук двадцать особей.

— Ну с Богом, ребята, — не по-уставному скомандовал Васинцов, — по местам!

В эту же минуту слева загрохотал пулемет, Вазгян бил короткими очередями, там же пару раз грохнуло — сработал гранатомет Стерха. Стая ответила беспорядочной пальбой с редкими вкраплениями автоматных очередей.

— Давай, — скомандовал Васинцов, и Крушилин нажал кнопку на панели машины. Яркий свет осветил пересеченную оврагом пустошь, по ней метались какие-то тени.

— Дай Бог, чтобы это были не ночные грибники! — сказал Крушилин и нажал на гашетку.

— Эй, потише, машину импортную поцарапаешь! — сказал Юдин, подставляя уловитель под вылетающие гильзы. Тут же за спиной грохнуло, небо озарилось от взметнувшегося пламени — сработала ловушка на свалке.

Васинцов представил себе, как корчатся в пламени потерявшие человеческий облик люди, и поморщился. Тут же захрипело в наушниках:

— Командир, Русланыч очнулся, какие будут указания?

— Включай все прожектора и рви к нам.

Вожак был удивительно хитер, петлял следы, и без Корича они его точно бы упустили. Но прапорщик уверенно указывал направление движения, пока джип не уперся бампером в покосившиеся ворота.

— Он здесь, в кочегарке, — уверенно сказал Корич. — Здесь его логово. Он ранен.

Вот как, вожак стаи чикатил проживал в котельной автобазы? Причем базы довольно крупной, вон, «КамАЗы» в рядок выстроились. Юдин ловко перекусил цепь ножницами и распахнул ворота ногой.

«Форд», ярко светя прожекторами, въехал во двор базы, едва не зацепив лишенный колес «газон», и остановился прямо перед дощатой дверью котельной. Они выскочили из машины, и Юдин так же ногой выбил ее. Три фонарика осветили Кирпичные стены котельной, небрежно побеленные, черный прямоугольник печи, гору угля в углу… На заплеванном полу прямо перед печью корчился полуобнаженный человек, густо заросший густыми курчавыми волосами. Корич пошарил рукой по стене и нащупал выключатель. Вспыхнул свет.

— Что же это вы безобразите? — раздалось у них за спиной. — Я вот щас милицию вызову.

Держа наперевес помповуху, словно собираясь пойти в штыковую атаку, перед ними стоял дед — сторож в потертой шинели ВОХРа.

— Отставить, мы сами милиция! — сказал Кайметов, вырастая словно из-под земли за спиной деда.

— А чего тогда над инвалидом измываетесь?

— Каким это инвалидом?

— Да Самсоном, кочегаром нашим. Инвалид он по зрению, на солнце не видит ничего. Живет себе, божий человек, жизнью побитый, трудится в поте лица, а вы…

В этот момент «инвалид» и «человек божий» завыл и бросился в атаку. Он был не один, из-за печи, словно из ада на свет божий, вынырнули еще три тени. Визжащие, хрипящие твари сбили с ног стоящего впереди Юдина, вожак же вцепился в Корича. Это были хитрые твари, и они решили дорого продать свою жизнь. Звякнула разбившаяся лампочка, Юдин вскрикнул от боли…

Если бы не Кайметов, вовремя подогнавший машину к узким дверям, неизвестно чем бы все закончилось. Едва мощные прожектора осветили свившиеся в клубок тела, Васинцов вскинул винтовку и твердо всадил три снотворные ампулы в обнаженные тела. В ответ раздался рев, для верности Васинцов выстрелил еще дважды.

— Ой, командир, ты мне, кажется, в жопу попал.

— Так чего ж его рожа у твоей жопы?

— Это не он, а она, баба это, она кусалась…

Не в силах сдержаться от смеха, «грифы» выволокли из кучи тел сопящего Юдина и поволокли к машине. Корич встал сам, весь рукав и «броник» на груди у него были в крови. К счастью — в чужой. «Инвалид»-Самсон тоже был жив, он слабо поскуливал, держась за живот.

Старик сторож, мигом слетавший за лампочкой, удивленно покачивал головой:

— Ну Самсон, ну и угораздило тебя. Че ж ты так зарос, прям зверь, и хвост опять же.

— А это кто такие? — Кайметов толкнул ногой какую-то чумазую особь явно женского пола.

— Так Манька это, «плечевая», и Люська, подруга еёная. Их раньше дальнобойщики в рейсы брали в сторону теплых краев, пока они совсем не скурвились. А третью я не знаю. Эка, молоденька какая, совсем еще девчонка, и че они у него делали?

Четвертую самку они обнаружили за печью, покрытое угольной пылью косматое существо оскалилось, показав белые зубы, и прикрыло руками большой живот. Месяцев семь, не меньше…

С помощью того же сторожа они приспособили «переноску» и осветили дальние уголки кочегарки. Помимо разного мусора, засохшего человеческого кала и обглоданных костей, в основном бараньих, Васинцов наткнулся и на кость, похожую на человеческую. Чуть позже в куче угля обнаружился и обглоданный человеческий череп. Старика сторожа тут же вывернуло скромным ужином, и он едва удержался на ногах…

Глава 7 В СТЕНАХ ДРЕВНЕГО КРЕМЛЯ

Президент прошествовал по ковровой дорожке парадного зала, кивнул начальнику охраны и вошел в приемную. Министры уже были на своих местах, и при появлении Хозяина дружно встали.

— Привет, привет, — широко улыбнулся Президент, — рад вас видеть воочию, а не на экранах мониторов.

Министры оценили цветущий вид Президента, по всему отдых в горах пошел тому на пользу, и тоже заулыбались. В трудные времена нет ничего лучше, чем цветущий и уверенный вид «вожака стаи».

— Садитесь, — приветливо сказал Президент и первым уселся в кресло, увенчанное золотым двуглавым орлом. — Начнем работу. И прессе, наверное, посоветуем сделать то же, нечего нас снимать, а то в последнее время и так от ваших лиц не скроешься. Какой канал не включишь, сплошь министры, да депутаты, да олигархи. И все каются, каются, каются…

Министры, как по команде, потупились, Президент дождался, когда телевизионщики свернутся, широко улыбнулся им на прощание, даже помахал рукой…

— Ну что ж, граждане мздоимы, коррупционеры, лгуны, педофилы и пидерасты, начнем работать?

— Статья за гомосексуализм из УК давно исключена, как во всем цивилизованном мире, — пробурчал с места министр, известный своими крайне правыми взглядами и нетрадиционной ориентацией.

— В цивилизованном мире? — даже как-то обрадовался такому возражению Президент. — А продавать целые комбинаты иностранным корпорациям за копейки, это тоже в цивилизованном мире принято?

— Там тоже каются, и не меньше нашего, — продолжал ерепениться правый министр, — вы бы тоже могли вспомнить свою избирательную кампанию и о деньгах, на которые она проводилась.

— Слушай, а ты не заткнулся бы, — предложил Генпрокурор. — У меня телефон не умолкает после твоего вчерашнего сенсационного интервью, все спрашивают, кто допустил, что пидоры так беззастенчиво грабят страну и почему ты еще на свободе? И чего это тебе приспичило при таком скоплении народа каяться? Да еще при телевизионщиках? Спец-Церкви тебе мало?

— Все, не помогает больше церковь. Я ж как раз с исповеди ехал, когда торкнуло. Так торкнуло, что хоть на галстуке вешайся.

Министры переглянулись, они хорошо понимали, о чем шла речь, и слово это слово «торкнуло» уже прочно вошло в русский лексикон. В Западной Европе то же явление называли по-немецки «вывернуло», у америкосов и того гаже — «выблевало на правду».

— А охрана твоя куда смотрела? — спросил военный министр.

— Охрану тоже торкнуло, водитель еще попробовал держаться, а я тут слезу пустил.

— А он и поплыл? — догадался милитарист. — Жалостливый попался? А ты, часом, не его в попку тетекаешь в свободное от работы время?

— А ты, часом, свои коттеджи в заповедном Подмосковье и виллу на Канарах еще детишкам обездоленным не передал? — «отбрехнулся» правый министр. — Бессребреник ты наш.

Военный министр обиженно запыхтел, но ничего не ответил.

— Брэйк! — скомандовал Президент. — Если начнем собачиться, до утра здесь сидеть будем, как раз до следующего торка. Кстати, торк ожидается очень мощным, так что прошу принять меры и воздержаться по возможности от интервью и прочего общения с прессой. Вы, конечно, большей частью — мудаки, что подтверждают ваши искренние признания, но приходится пока работать с чем есть, тем более другие — еще хуже. На случай, если сильно прижмет, вашим секретарям розданы инструкции. Во время торков для любителей покаяться принародно в ближнем Подмосковье на бывшей военной базе оборудован храм. Там будут круглосуточно дежурить порядка двух тысяч человек, в том числе и священнослужители. Телевидения не будет, так что кайтесь на здоровье. Но попрошу впредь без сюрпризов. И еще, мы ведь договорились, что никаких секретов между собой у нас не будет, а с каждым торком я узнаю о членах своего правительства все больше и больше нового. Я этого не потерплю! Уважаемый Министр по делам госимущества, я надеюсь, процесс привартизации по тем комбинатам, о которых вы вчера так трогательно говорили в камеру, умываясь слезами, уже запущен? Замечательно! И остальным, сегодня же ночью прошу всех членов правительства, в том числе и замов, покаяться перед камерой по полной программе и передать материалы в секретариат. Мы должны быть готовы к тому, что информация эта все равно всплывет, а скандалы нам больше не нужны. И так наше правительство называют самым коррумпированным.

— Это в Европе, — вставил Министр иностранных дел, — в Африке и Азии там вообще караул. Я уж не говорю про Южную Америку…

— Орден себе за это нацепите, — посоветовал Президент сурово. — Давайте о делах текущих. Что у нас в стране творится? Премьер, докладывайте.

— В стране творится большой торк, — начал Премьер, — народ кается, потом очухивается от покаяний, потом бросается вкалывать, как очумелый. По всем показателям прошлый год опережаем, как бы не надорваться от такого энтузиазма. Что еще добавить, с кредитами и долгами все в порядке, Европа усовестилась и долги с нас не жмет, деньги в страну возвращаются — это олигархи и крупный бизнес прощение вымаливают, возвращаемое имущество не успеваем регистрировать, так что я распорядился вдвое увеличить штат соответствующего ведомства. Церковь тоже не знает, что со свалившимся на нее богатством делать, монастыри переполнены, запись на пострижение в монахи на год вперед.

— А что новенького за рубежами?

— Нью-йоркская биржа опять обрушилась, высокотехнологические акции никто не берет, все готовы торговать только за золото и золотые векселя. Слава Богу, золота у нас завались, причем старательные артели сдают металла в два раза больше, чем промышленные драги. Нонсенс, но факт. Так что общая ситуация и перспективы в экономике самые радужные, не считая последствий торков. Пальба стоит, так что уши закладывает, теряем народонаселение повсеместно. По ночам страна словно вымирает. Но про это, думаю, лучше Министр внутренних дел расскажет.

Все посмотрели на Главного Мента. Главный Мент пробежался пальцами по клавишам, вызвав на экраны ноутбуков коллег графики и схемы.

— Ситуация действительно очень серьезная. Мы провели крупномасштабное изъятие огнестрельного оружия у населения, но всю веревку и мыло мы изъять не в состоянии. Решение о выдачи оружия населению в темное время суток, несмотря на рискованность этого шага, тоже принесло положительные результаты, как и возрождение народной дружины. В ряде населенных пунктов банды ночных чикатилов истреблены полностью, в подавляющем большинстве городов число пострадавших от стай чикатилов заметно снизилось. Это вы можете оценить по графику №8. В том же файле видеоматериалы по уничтожению банд чикатилов, предупреждаю, это — не для слабонервных. С ростом суицидов среди населения мы пока справиться не в силах. Организация дежурных команд на больших мостах результаты принесла — число самоубийц таким методом резко снизилось, но вот выпадать из окон и лоджий я гражданам запретить не могу. Это, в конце концов, их окна и лоджии.

— Да, так скоро и работать некому будет, — пробурчал Министр здравоохранения.

— Как раз наоборот. Если оценивать последствия торков по социальному принципу, то как раз рабочие и крестьяне — наименее пострадавшие. Процент самоубийств и попыток самоубийств в этих социальных слоях удивительно мал.

— А кто же впереди? — поинтересовался главный Айболит.

— Уголовники, как содержащиеся на зонах, так и уже отсидевшие, и, как ни странно, люди вполне благополучные: финансовые воротилы, олигархи, банкиры, владельцы крупных предприятий. За ними сразу идут политики и крупные чиновники. Чуть отстает милиция с Министерством юстиции, но в их среде наибольшее число суицидов посредством табельного оружия. Врачи и научная интеллигенция предпочитают яд, учителя и прочее образование — веревку с мылом, шоу-звезды — высокие этажи и крыши.

— Как дела со священнослужителями?

— Естественно, случаев суицидов в среде священнослужителей меньше, но не намного, на уровне пролетариев. В предсмертных записках святые отцы каются в лености, прелюбодеянии, чревоугодии, гордыни. В тех грехах, от которых обычный пролетарий в петлю не лезет. Но есть и более серьезные покаяния: мздоимство, расхищение общинных средств, донос, даже педофилия.

— Кстати, а дети? — раздалось с края стола.

— До двенадцати лет не зарегистрировано ни одного случая суицида или попыток оного. А вот на переломный возраст приходится достаточно.

— Не кажется ли вам, уважаемый министр, что констатация процентного состава самоубийц по социальным категориям — не совсем то, чего мы от вас ожидаем? — спросил Президент.

— Если вас интересуют обычная преступность, то ее практически нет. Я имею в виду дневное время суток. Люди перестали воровать, убивать, грабить. Практически перестали! По отношению к прошлому году уровень преступности сократился в 9—10 раз. А те самые оставшиеся проценты выдают нам так называемые чикатилы по ночам. И основной задачей вверенного мне ведомства на данный момент времени я считаю нейтрализацию этих самых банд чикатилов. Что касается суицидов, думаю, нереально взваливать борьбу с этим на одну лишь милицию. Уже доказано, что склонность граждан к наложению на себя рук — прямое следствие так называемых торков. И то, что мы до сих пор не знаем природу этого явления в полном объеме, отнюдь общему делу не способствует. Мы не можем к каждому гражданину поставить по милиционеру, тем более тот же самый милиционер вполне может во время дежурства около гражданина прострелить себе голову. Случаи такие были, и они не единичны. Мы пытаемся восполнить потери привлечением офицерских кадров из армии, но в милицию идут неохотно.

Вызывает удивление и следующий факт — обилие немотивированных некорыстных преступлений, а попросту, вандализм.

— Поподробнее, пожалуйста, — попросил Президент.

— Участились нападения на музеи, галереи, выставочные залы, случаи осквернения памятников, мемориалов. Преступники и хулиганы ничего не берут, они только громят, жгут, рушат. Все, чему радуется глаз человеческий. Мы усилили охрану подобных заведений, что принесло свои результаты. Как правило, задержанные поутру начинают каяться, а уж во время торков — особенно. Выясняем личности — нормальные люди, некоторые даже с высшим образованием. Спрашиваем, зачем витрину с Джокондой разбил? Плечами пожимает, не знает, но обещает за все заплатить. Думаю, это тоже связано с уже упомянутыми торками. И совсем уж вопиющие факты — агрессия некоторых граждан в отношении к детям, отмечены нападения на пионерлагеря, интернаты. Причем не только звери…

— Что ж, весьма познавательно, — сказал Президент. — Ладно, у меня для вас сюрприз, только не знаю, приятный ли. Прошу вас заслушать специально приглашенного академика Филонова из института Капицы. И как раз по поводу причин данного явления и его дальнейших последствий. Думаю, возражений не будет.

Президент нажал на кнопку своего ноутбука, большая двустворчатая дверь открылась, министры шумно поприветствовали маленького сухенького старичка в круглой профессорской шапочке. Старичок явно растерялся в присутствии таких высоких особ, он снял шапочку, обнажив седые локоны, смущенно улыбнулся, не зная, куда идти дальше.

— Пожалуйста, уважаемый академик, занимайте место, где вам удобнее, — предложил Президент, нажимая следующую клавишу. Прямо из пола с легким жужжанием поднялась кафедра, мягкое кресло со столиком, большой монитор. — Ваши материалы уже загружены в программу, так что вам остается только щелкнуть пультом.

Академик кивнул, уже гораздо увереннее прошагал к кафедре, вооружился указкой.

— Коллеги, — сказал он, прокашлявшись, потом спохватился и добавил: — Уважаемый Президент, господа министры. Несмотря на то что в прессе и на телевидении тема так называемых тырков, или по научному — «высокочастотных излучений психологического воздействия», муссируется довольно часто, вынужден признать, что до сих пор более или менее четкого объяснения этому феномену нет. Ни у нас, ни за рубежом. И все-таки осмелюсь утверждать, что отечественная наука продвинулась в этом, так сказать, направлении достаточно далеко. Нами применялись различные методы исследований и изучений, от экспериментов на малых группах социального общества — как-то северные племена в тундре, деревни староверов и прочее, — так и социологические исследования в мегаполисе, то есть в Москве. Но не буду забегать вперед, сначала об общеизвестном. Итак, первая более или менее достоверная информация о торке, или тырчке поступила из небольшого городка Зареченска, расположенного на реке Оке. Вот эта точка на глобусе, обратите внимание. Четырнадцатью часами позже торкнуло жителей тоже небольшого городка, но уже в Америке, в штате Юта. Через день Австралия — небольшой яхт-клуб на берегу океана, и Коста-Рика со вторым зарегистрированным суицидом. Сопоставляя эти точки на карте, мы не нашли ничего их связующего, зато на глобусе… Посмотрите, мы соединяем изогнутой линией две точки в Северном полушарии и две в Южном. Вам не кажется, что есть что-то общее…

— Да они перпендикулярны! — грохнул басом военный министр.

— Скорее параллельны, — тактично поправил академик. — А имея не одну точку на глобусе, а сразу четыре, и зная точное время явления, не составило труда вычислить, из какой точки в космосе исходило нечто, вызвавшее известные нам явления.

— Я так и знал, что это астероид, — снова встрял милитарист.

— Скорее комета, — снова тактично поправил академик. — Ее вес, орбиту и примерный состав довольно быстро вычислили астрономы, но даже мощнейшие электронные микроскопы не смогли ее в указанном месте космоса обнаружить. Тогда венгерский ученый Амадей Шварценбах выдвинул оригинальную теорию «неправильной орбиты».

— Ну вот, все у этих евреев неправильно, — не унималась военщина.

— Скорее у австрийцев, — невозмутимо возразил академик. — Шварценбах — австриец и очень талантливый ученый, известный прежде всего своими оригинальными, я бы сказал, нетрадиционными идеями и гипотезами. Вот он и предположил, что данная комета движется по «неправильной» орбите.

— Что значит «неправильной»?

— Вот представьте себе, к примеру, Луну. Она движется вокруг Земли по правильной орбите, и мы сегодня можем точно сказать, в какой именно точке будет наш естественный спутник, допустим, в два часа ночи через сто лет. Это касается и подавляющего большинства остальных небесных тел. Например, комету Галлея мы будем видеть в ночном небе каждые 78 лет. Но может случиться так, что небесное тело потерпит на себе какое-то возмущение. Последствия взрыва сверхновой, столкновение с другим небесным телом и прочее. Как пример, если в нашу Луну врежется большой метеорит, она может сойти со своей орбиты. Так вот, летящая к нам комета имеет довольно вытянутую орбиту и пролетает мимо Земли раз в десять тысяч лет. Только, судя по скорости, она недавно изменила свою орбиту.

— Как это недавно?

— Разумеется, в космических масштабах недавно, две тысячи лет назад, может, тысячу…

— А можно на нее посмотреть? — поинтересовался правый министр.

— К сожалению, пока нельзя. Она летит прямо на нас, но со стороны Солнца.

— И что, — не унимался военный министр, — она летит прямо на Землю? Я че-то подобное в кино видел с этим, Шварценеггером…

— С Уиллисом, — поправил Президент. — Коллеги, давайте не будем отвлекать академика.

Генерал закрыл рот ладошкой, мол, извиняюсь, был не прав…

— Благодарю вас, господин Президент, — поклонился академик. — Напомню, что комета сама по себе не такое большое небесное тело, как астероиды, которыми нас пугают в зарубежных фильмах. В основном она состоит изо льда, и лед под влиянием Солнца тает, превращаясь в огромный газообразный хвост, вот этот хвост и направлен сейчас в сторону Земли. Земля, как известно, вращается, отсюда и чередования торков, днем влияние от хвоста кометы намного больше.

— Но академик, — спросил с места Министр образования. — Вы сами сказали, что первые торки начались год назад, они привели к Большому Исходу, но потом все затихло. И вдруг снова, да еще так сильно, с массовыми суицидами. Как это объяснить?

— Это как раз и объясняет теория профессора Амадея. Зацепив Землю краешком своего хвоста, комета уже улетала от Солнца, но внезапно какая-то неведомая сила изменила ее орбиту. Ее словно подтолкнули в сторону Солнца, и ей словно «понравилось» в Солнечной системе, наше Солнце ее просто «поймало». Теперь она плавится, махая своим хвостом, то и дело задевая Землю. Причем вычислить ее точную новую орбиту мы пока не в состоянии.

— Уважаемый академик, мы здесь тоже не дураки, кое-что понимаем, — встрял Айболит, — но что значит «понравилось», «поймало», это же небесные тела, они летают по определенным правилам.

— По орбитам, — уточнил академик. — Да, но я сказал то, что сказал: наша Солнечная система приобрела новую комету, и сейчас она летит в сторону Земли, и хвост опережает ее.

— Допустим. Но какова природа этих самых торков? — снова прекратил прения Президент.

— Излучение и состав газа хвоста кометы до сих пор толком не изучены. Но точно установлено, что у подавляющего большинства людей оно вызывает активацию той части мозга, что отвечает за… мораль. Если проще — влияние Амадея будит в людях совесть.

— Это связано с религией?

— Только в той степени, в которой каждый конкретный человек отождествляет совесть и религию, мораль и религию. Человек, подвергшийся воздействию этих лучей, начинает испытывать муки совести, чувство горького сожаления о нехороших поступках, им совершенных.

— Но согласитесь, академик, понятия «хорошие» поступки и «нехорошие» — весьма размытые, — вставил реплику Главный Мент. — Для подавляющего числа людей украсть из чужого кармана кошелек — недопустимо с моральной точки зрения, для христиан — это тяжкий грех, именуемый воровством, для правоведов — это уголовно-наказуемое преступление, называемое кражей. Но для самого вора — это естественный процесс, профессия, способ добывания на жизнь. И я сомневаюсь, что он будет мучиться приступами совестливости из-за какого-то кошелька. Да наоборот, он еще гордиться будет и рассказывать подельщикам, как ловко обчистил чьи-то карманы.

— Вот в том-то и дело! — торжествующе сказал академик. — Именно об этом я и хотел сказать! Это излучение действует на мораль человека независимо от того, морален ли он от природы или по воспитанию. Это что-то вроде теории соленого огурца. Бросьте огурец в соленую воду, и он станет малосольным, хочет он этого или нет! Понимаете? Большой процент самоубийц в уголовной среде именно этим и объясняется. Человеку, отвергающему общественную мораль, приходится невольно постигать мораль и осознавать, что сделанное им — чудовищно! И человек часто не силах справиться с этим осознанием. Чикатилы, о которых сейчас так много говорят, — это вовсе не мутации, это сумасшествие от стресса, вызванного осознанием содеянного. Представьте себе, вы — нормальный, добропорядочный гражданин, хороший семьянин и общественник. Однажды вы просыпаетесь и узнаете, что ночами крадете и насилуете маленьких детей. Что вы сделаете, если не наложите на себя руки? Сойдете с ума, ведь так?

— Допустим, но ведь кончают самоубийством и вполне добропорядочные люди.

— Да, — тихо сказал академик, — но у каждого свой болевой порог. Кто знает, какие грехи носит в своей душе человек, кто-то предал, кто-то донес, кто-то лжесвидетельствовал. Ведь не обязательно воткнуть нож в человека, чтобы его убить, порой достаточно листка бумаги, чтобы написать донос, или пачки денег, чтобы нанять киллера. Обратите внимание, накладывают на себя руки обычно люди не раскаявшиеся.

— Да ладно, мой дантист сиганул с моста в Москву-реку, едва вышел из синагоги, — вставил Министр обороны, широкой улыбкой продекламировав мастерство покойного дантиста.

— Видимо, обращение к Богу не могло его избавить от душевных страданий и он понял это.

— Скажите, академик, а есть ли какая-либо защита от этого излучения?

— Пока комета еще относительно далеко, могу порекомендовать прятаться от излучения на ночной стороне Земли. Шучу, конечно. Нет, все наши опыты по созданию защитного от торка экрана пока закончились ничем. Нам не понятна сама природа излучения…

— Это что же будет дальше, академик?

— Что? Скорее всего комета Амадея будет летать вот по этой вытянутой орбите. Примерно до орбиты Плутона и обратно. Так что в нашем небе она будет частым гостем.

— И сколько это будет длиться?

— Боюсь, что до скончания веков, пока не произойдет еще какой-нибудь космический катаклизм.

— То есть торки будут продолжаться?

— Я, наверное, все-таки недостаточно ясно объяснил главного. Очень скоро торк станет постоянным на всей Земле, и, по расчетам астрономов, продлится он довольно долго.

— И что, — прозвучало в наступившей тишине, это впервые взял слово главный Штирлиц, — постоянно будет тянуть покаяться прилюдно. Да это же ужас, лютеранство какое-то. Солярис в планетарном масштабе. И вы, уважаемый академик, говорите об этом так просто…

— А как мне еще говорить, я ведь ученый, я только констатирую факт. Тем более вы знаете, меня ведь не торкает. Совсем. Понимаете, каяться мне не в чем.

— И что же, за всю жизнь так ни разу и не согрешили? — угрюмо спросил эфэсбэшник.

— Отчего же, были грехи, особенно по молодости. И гордыней грешил, и с молодухами, и завидовал, бывало. Но всегда находил в себе силы попросить прощения за причиненные мною обиды. Тем более я ведь уже пожилой человек и, хотя по-прежнему стою на материалистических позициях, частенько захожу в церковь. Так что во всех грехах я давно покаялся, причем довольно искренне. Правда, был один случай, это еще при академии наук, никогда себе не прощу. Был у нас один подающий надежды молодой ученый, и направили его ко мне на кафедру. Так вот…

— Торкнуло академика, — простонал из угла Айболит. — Ой, блин, и у меня начинается. Чертова гуманитарная помощь, и зачем я с ней связался?! И ведь деньги плевые были, а бедные обездоленные, наплодившие кучу ублюдков, опять голодали…

Президент посмотрел на часы и недовольно нахмурился:

— На полтора часа раньше срока. Странно… Думаю, пора объявить перерыв для массового покаяния, так что мучайтесь спокойно, уважаемые. Я пока пообщаюсь со святым отцом, а доклад он сделает чуть позже…

— Знаете, — задумчиво сказал Айболит из Министерства здравоохранения, утирая слезы платочком и отхлебывая крепкий чай из стакана в мельхиоровом подстаканнике, — у меня в студенческие еще времена кошка была сиамская. Около помойки нашел, потерялась, наверное. Умная такая животина, красивая, уляжется на колени, начнет мурлыкать, сразу все беды свои забываешь. Только с делами туалетными порой промахивалась мимо ящика с песком. Могла в углу надуть или под дверь. Так вот, совестливая она была очень. Понимает, что провинилась, и бродит с хвостом поджатым, постанывает так тихонько. И вот пока ее не накажешь, не успокоится. А потыкаешь ее мордой около лужи, не со злобы, а так, легонько, для порядку, глядишь, успокоилась. Хвост трубой, опять мурчет, играет…

— Мудрая у тебя кошка была, — сказал главный милитарист, глотая валидол и запивая его водкой. От торка он всегда отходил таким вот странным образом. — А у меня жена кота купила на выставке, перса с плоской мордой, породистого, с медалями, триста баксов отдала. Вот скотина попалась: самовлюбленный, наглый, шерсть от него везде, срал где попало, о мебель когти точил, китель мой парадный разодрал. Я как-то выпил коньячку, достал табельный да и пристрелил его на хрен! Жена плакала, потом смирилась. Я ей рыбок купил.

— Грустная история, но поучительная, — сказал Премьер, — а куда подевался Хозяин?

Глава 8 ПРЕДСКАЗАНИЕ

Хозяин появился только после получаса после окончания торка, Президент вошел в зал в сопровождении православного священника в длинной рясе, со скромным серебряным крестом на груди. Под мышкой батюшка нес толстую книгу. Главный Мент узнал ту самую книгу, что приносил отец Иоанн к нему на прием и которую так и не получил возможности даже открыть. Что ж, все мы ошибаемся. Академик тоже пришел в себя, но все еще держался за сердце и с непонимающим видом разглядывал какой-то мудреный график на экране монитора.

— Что, коллеги, все отошли? — заботливо спросил Президент. — Тогда разрешите представить вам отца Иоанна, наставника приюта Сергиевой Пустыни. Ему есть что рассказать вам о всех вас интересующем вопросе, то есть почему торкает, зачем торкает и что есть торк по существу. В предыдущей части совещания мы выслушали, так сказать, материалистическую точку зрения, попробуем послушать идеалистическую. Пожалуйста, святой отец.

Отец Иоанн подошел к кафедре, умело вставил в дисковод блестящий диск, прокашлялся:

— Господа, история знает немало примеров чудесных предсказаний, я их всех перечислять не буду, замечу только, что Нострадамус — далеко не самый яркий пример. Его терции, написанные на старофранцузском, довольно вольно переводились на разные современные языки, таким образом многие события и исторические личности просто «подгонялись» под них. Но не буду умалять его дар, некоторые совпадения уникально точны, впрочем, речь сейчас не о нем. В России тоже было немало своих провидцев. К примеру, русский священник, мученик Варфоломей предсказал больше чем за сто лет точное время гибели династии русских царей Романовых. Он угадал, точнее — увидел точный срок гибели последнего российского монарха и всей его семьи. Но мало кто знает вот об этом документе. — Отец Иоанн погладил кожаную обложку древней книги. — Очень древний и ценный документ, из библиотеки Иоанна Грозного. Ношу его так свободно, потому как копия.

Главный Мент разочарованно вздохнул и услышал похожий вздох из уст своих коллег.

— Открыт для науки совершенно случайно, в тайном схроне, найденном в начале прошлого века в Вологде, в старинном монастыре. Долго эти разрозненные, плохо сохранившиеся листы пергамента и плохой бумаги с текстами, полными грамматических ошибок, клякс, несуразностей, несоответствий и бог еще чего, не могли идентифицировать. Обратите внимание на экран, вот так они выглядели во время обнаружения. К тому же некоторые записи неоднократно повторялись. И если часть записей была точно определена как отрывки из откровения Иоанна Богослова, то остальные не были похожи ни на что… Исследователи зашли в тупик. Бумаги сдали в архив, и спасло дело то, что их было очень много — целый сундук, и то, что они были написаны на греческом, древнерусском и старославянском. Их назвали «Ферапонтовой рухлядью» по имени, обнаруженном на нескольких пергаментных свитках. Надпись была сделана одной рукой и гласила следующее: «Ферапонтъ рече дуракомъ». Бумаги пролежали в архиве библиотеки, расположенной тут же, и попались на глаза молодому послушнику вновь открытого в тех стенах монастыря. Он хорошо знал компьютер, с благословения отца-наставника просканировал все документы «Рухляди», сложил воедино все фрагменты, даже самые крохотные клочки и отрывки. И как Шампольон с Розеттским камнем, в одну из бессонных ночей он разгадал тайну «Ферапонтовой рухляди». Известно, что монастырь владел ценной книгой, привезенной в стародавние времена из Византии, еще известно, что по велению царя Иоанна Грозного она была перевезена в Москву среди тысяч подобных книг, чтобы бесследно исчезнуть под названием «Библиотека Иоанна Грозного».

— Так библиотеку вы не нашли? — спросил с места Министр культуры. — Эх, жаль, а то у меня чуть от возбуждения сердце не выскочило.

— Я вас не слишком утомил с подробностями? — спросил отец Иоанн.

— Нет, что вы, что вы, очень интересно, — раздалось с мест.

— Спасибо. Так вот, он доказал, что все отрывки на древнерусском и старославянском — перевод одной и той же старой греческой книги. Кстати, довольно грамотный перевод. Возник вопрос, а кто переводил книгу, человеком он, без сомнения, был образованным для тех времен. Возможно, им был тот самый Ферапонт, настоятель монастыря.

Теория послушника-компьютерщика следующая. Зная о неминуемом часе расставания с книгой, а оно было неминуемо, ослушаться царя тогда не смели, Ферапонт решил сделать ее копию. Не исключено, что он даже хотел подменить книгу, отдав в Москву копию. Так вот, вместо молитв он дал монахам урок переписывать книгу. Даже тем, кто не знал греческого, даже неграмотным — просто копировать. Исследователи доказали правильность этого — многие тексты именно скопированы. Как это определили? Попробуйте дать написать один и тот же текст знающему японский и не знающему. Одного взгляда на иероглифы будет понятно, кто писал, а кто копировал. Видимо, работа закончилась успешно, и хотя греческих записей больше всего, все-таки есть и старославянские, и древнерусские списки, видимо, у отца Ферапонта нашлось время и для перевода. Теперь оставалось сопоставить текст в единое целое.

С откровением Иоанна было легче: там строфы пронумерованы, да и текст мы знаем чуть ли не наизусть. Что касается оставшегося текста… Когда был закончен перевод с греческого, когда пробелы в тексте были дополнены отрывками со старославянского и древнерусского, специалисты просто пришли в восторг и вознесли хвалу Господу. Это было неизвестное науке Откровение неизвестного автора. По силе, дерзости, смелости не уступающее Откровению от Иоанна. Не уверен, что у этого документа тот же автор… это совершило бы переворот во всем богословии и нашем взгляде на основы христианства, но… — святой отец широко перекрестился, — но и отрицать этого не стану. Хотя большинство склоняется к мысли, что это — откровения Андрея Византийского, самого известного в истории юродивого.

Теперь о самом предсказании. Сначала автор в иносказательной форме описывает мучения грешников, не раскаявшихся в своих грехах, предсказывает страшные войны всех народов «вокруг Срединного моря» в наказание людям за грехи. Он даже описывает химическую атаку, танки и ковровые бомбардировки. Но главное… слушайте:

И будет ждать Спаситель одну тысячу лет

И еще тысячу лет.

И иссякнет терпение Долготерпивого.

Пошлет он знак с небес.

Хвостатый знак, но хвост не виден.

И будет знак праведным — благодать.

Неправедным — мученье.

Когда светло.

И выйдут невиновные в исход.

Тюремщик двери отворит.

И захотят неправедные сравниться с праведными.

Сравниться в смерти.

Ибо злато, власть и сила — неправедным

На этом свете.

Смиренье — праведным и рай на том.

И выйдет зверь.

Лишь праведный с рожденья отворотит зверя.

Лишь праведные в праведном мире.

Когда настанет благодать и днем и ночью.

Наступит Новый Мир

И разделятся…

— Вы считаете, эта «хвостатая благодать» и есть комета Амадея, — прозвучало с конца стола.

— Вы считает, что нет?

— Пока я вижу лишь совпадение в сроках, две тысячи лет после вознесения Спасителя. Но вы хотите убедить нас…

— Послушайте, уважаемые, я никого ни в чем не хочу убедить. Пятнадцать лет назад, только познакомившись с этим документом, я пришел в патриархию и попросил помощи. Мне там не поверили, но благословили и чуть-чуть помогли. Так появилась Сергиева Пустынь. Десять лет назад я приходил к Министру народного образования, мне там тоже не поверили, но тоже немного помогли, так приюты появились по всей стране. Год назад я приходил к Министру внутренних дел, он с трудом меня выслушал, посчитал за сумасшедшего, но тоже немного помог. Я не мог настаивать, я мог ошибаться. Хотя после Исхода все стало ясно не только мне. Теперь сомневаться времени нет, и ситуация изменилась. Патриарх благословил меня, и Церковь переводит на нужды приютов часть из тех огромных средств, что жертвуют в количествах неимоверных. Теперь мне не нужны деньги. Для того чтобы воспитывать праведников, мне нужны… праведники — праведные воспитатели и… дети.

— Ну конечно, только праведники у нас в школах и остались. Какой идиот еще будет за такую зарплату работать, — пробурчал школьный министр. — Теперь давай еще самых лучших попам отдавать. Массовые крещения устроим.

— Никаких крещений не надо, — решительно сказал Иоанн. — Этот документ разослан во все конфессии мира и практически везде признан подлинным. Как и чудо Исхода, как и благодать, называемая у нас торком. Учителям достаточно не отрицать чуда благодати и личным примером праведной жизни воспитывать праведников…

— Скажите, — неожиданно перебил Иоанна молчавший до этого Президент, — а вы могли бы возглавить систему нашего народного образования?

В наступившей тишине все услышали, как школьный министр громко икнул.

— Я — нет, — словно ожидая этого вопроса, ответил отец Иоанн, — но вот отец Серафим… Его специально готовили к этому посту.

— Вы готовили? И сколько же лет отцу Серафиму?

— Восемнадцать.

В зале можно было запускать муху.

— А почему бы и нет, — громко и четко прозвучал голос Президента, — давайте вспомним, сколько мне было, когда я победил на выборах. Но пока не будем торопиться. Уважаемый Министр народного образования, вы ведь у нас православный? Тогда назначим отца Серафима вашим персональным духовником с окладом заместителя. Согласны?

— Постойте-постойте, — замотал головой военный министр. — Это все хорошо, книжки умные, предсказания, праведные — неправедные. Школьного министра в жопу — это тоже правильно, а то даже в самый завалящий вуз нынче без блата и взяток не поступить. Но я все равно не понял, сколько эти торки еще продлятся? Когда опять начнется нормальная жизнь?

— А она уже начинается, — спокойно ответил отец Иоанн. — Я не силен в астрономии, но, по моим расчетам, в течение нескольких лет торки будут довольно часты на Земле, не исключено, что придет момент, когда торк будет постоянным, все 24 часа в сутки, на всей планете.

— Но это же безумие! — вскочил с кресла Министр обороны. — Так невозможно жить, работать. У нас же военная тайна, стратегические секреты! Может, ее, комету эту, ракетой ядреной, как в том кино?

— Идиот, — простонало в дальнем углу стола. Это был председатель ФСБ, его только-только отпустило…

— Послушайте, святой отец, — сказал Президент, провожая отца Иоанна до дверей. — Мне не дает покоя та самая подпись на пергаменте: «Ферапонтъ рече дуракомъ». Что она означает?

— Трудно сказать. По-видимому, так Ферапонт оценивал труд своих монахов. Эта надпись фигурирует на самых плохих, испорченных листах, означая: «Ферапонт говорит, что переписавший это — жуткий тупица, загубивший ценный пергамент». Попросту дурак, если по школьной системе, то «кол».

— Странно, а почему тогда нет листов с подписью «Ферапонтъ рече умница», или как там еще по-старославянски?

— Видимо, эти листы шли прямиком в сшивку книги, и прилежные монахи поощрялись иным способом.

— Логично, значит, с уникальнейшим документом в истории человечества далекие потомки смогли познакомиться лишь благодаря двоечникам и лодырям?

— Получается, что так…

Параллель 6. ПОЛНОЛУНИЕ

Полнолуние — самая благодатная пора для зверя. Когда огромная луна выходит из земной тени и отражает солнечный свет во всей своей красе. И волны великого океана стремятся к луне, вызывая приливы и отливы, и даже воды рек и речушек тянутся к луне, подтачивая высокий берег изо дня в день, из года в год, из века в век. Что же говорить о человеке, тоже почти полностью состоящем из воды.

Зверь прислушался к своим ощущениям: он здоров, он почти полностью восстановился, он вновь силен и готов к выходу в мир. И он знает, что дальше делать…

Белов еще раз глубоко вдохнул, набрал в легкие воздуха и с силой дунул в трубку.

— Ого, да с такой дыхалкой вам в стеклодувы идти можно, — хмыкнул доктор, глянув на показания прибора. — И все остальное у вас в норме. Хотя еще пару недель назад я всерьез опасался за вашу жизнь. И что это за волшебное лекарство, что привезли вам друзья из Москвы?

Белов пожал плечами. Он и в самом деле не знал, что за препарат вколола ему жена того капитана Васинцова, когда они неожиданно навестили его в больнице. Они вроде как на юга ехали отдыхать на машине, вот и заехали по пути в гости. Карина как увидела Белова, струпьями покрытого, сразу крикнула: «Гляди, Генк, как у тебя после Киржача» — и тут же вколола ему какой-то маслянистой жидкости из аптечки. Надо же, вот они, современные женщины, вместо румян-помады в сумочке ампулы да капсулы. Да, она еще три ампулы оставила, и вот, ни струпьев, ни гноя, и кровь в норме.

— В общем так, я вас выписываю. Вот предписание, пару неделек поваляетесь в вашем ведомственном санатории, там ужасть как хорошо, и можете выходить на работу.

Белов кивнул и выставил на стол пятизвездочную бутылку коньяку. Доктор глянул в сторону двери, вздохнул, пробормотал что-то типа: «С хорошим человеком грех не выпить» — и выставил пару медицинских стаканчиков.

Они сложили сумки в багажник, Галка прыгнула к Белову на заднее сиденье, обняла, прижалась к плечу и начала гладить тонкими пальчиками по отросшим за время болезни волосам. Брат Коля глянул в зеркальце заднего вида, улыбнулся и включил зажигание. Он уверенно вел машину по выщербленному асфальту, жаловался, что в последнее время работы совсем не стало — даже злостные браконьеры совесть стали иметь, удочки себе покупают, но все же похвалился, каких крупных браконьеров недавно выловил и какую классную рыбалку он приготовил для Белова к его выписке. Они въехали в сосновый бор и остановились на стоянке перед белым корпусом санатория.

— А в общем-то, Борь, ты не торопись, полежи, полечись, успеешь ты еще бандюг-то наловить, — сказал Коля, выволакивая сумки из багажника, — говорят, этот санаторий — просто рай, там, говорят, икру дают на завтрак.

Зверь осторожно выполз на балкон, потянулся, размял плечи и встал на задние лапы. Он в порядке, он полностью восстановился. Одним прыжком соскочив на землю, зверь осмотрелся, потом глянул в небо. Полная луна и свежий ветер, как раз то, что надо, и бежать ему надо вот туда, прямо на юг.

Он мчался огромными прыжками меж деревьев и наслаждался легкостью, с которой ему дается движение. Легкость движения после той чудовищной боли, что ему пришлось пережить. Но они ответят за эту боль! Они все ответят! Но сначала он возьмет свою самку. Он слишком долго был один, он устал от одиночества, а что может быть хуже одиночества?! Когда ты страдаешь и нет никого рядом, чтобы поддержать тебя, помочь зализать твои раны.

Бежать пришлось долго, но он не устал, совсем не устал. Напротив, эта пробежка пошла ему даже на пользу, легкая разминка перед серьезным делом. Вот и железная дорога. Он умилился ей, как старой знакомой, с наслаждением вдохнул запах мазута и мокрого железа рельс. А вот и поезд, как под заказ, большие открытые вагоны, груженные лесом, большими бревнами. Это даже лучше, чем вагоны обычные.

Зверь резко оттолкнулся лапами и повис, уцепившись за край вагона, когти царапнули по доскам, он практически без усилий подтянулся и очутился на штабеле толстых бревен. Поезд преодолел поворот и начал быстро набирать скорость. Зверя просто переполнял восторг: скорость, ветер в лицо, огромная луна над головой. Его разбирало встать во весь рост и завыть торжествующе, но он знал, сверху — опасные провода с электричеством.

Поезд снова застучал колесными парами на стыках и сбросил скорость. А вот и знакомые места, вот здесь он обычно спрыгивал. Попробуем и сейчас. Зверь решил не лихачить и прыгнул в заросли. Тут же боль обожгла его спину. Вот черт, на сучок нарвался!

Зверь выбрался на откос и принюхался. Конечно, летние запахи — это вам не зимние, здесь от разнообразия и сбиться можно, вон какой букет: помойка свежая, вишня цветет, где-то во дворе шашлык жарят, ароматы цветочные, от которых голова кругом пойдет у кого угодно. У кого угодно, но только не у него. Он учуял ее запах, еле уловимый, но такой манящий запах, самый великолепный запах в мире.

Зверь уже не бежал, он осторожно крался вдоль заборов, в двух местах только его уникальное чутье уберегло от беды. Чертовы частники набили кольев посреди тропинки и везде накрутили колючей проволоки, ни пройти, ни проехать. Вот ужо доберется он до вас!

А вот и дом, окошки светятся, какое-то тявканье со двора раздается. Она завела щенка? Ну нет, этот щенок ему не соперник, как и тот пес, которому он свернул шею. Но нюх у него хороший, вон, почувствовал, под крыльцо забился.

Зверь подошел к самой ограде, отмахнулся от вишневой ветки, хлестнувшей его по морде, и… встретился взглядом с ней. Она стояла у окна и всматривалась в темноту. Она очень умная, его избранница, она погасила свет в комнате и теперь смотрела прямо на него, прямо ему в глаза.

Зверь уже не скрывался, он выпрямился во весь рост, она должна наконец понять, как он красив, насколько лучше он того коротышки. Кстати, запаха его не чувствуется, и табаком его противным уже не воняет. Хороший знак! Ну что ж, любимая, встречай, я иду к тебе…

Нет, он не может подойти к ней, что-то незнакомое и очень сильное не пускало его к ней. Какая-то древняя, могучая сила. Что-то надетое прямо на нее. Перстень! Они называют это перстень, глупое приспособление, которыми их самки пытаются украсить себя. Идиотизм! Разве нужно себя украшать еще чем-то, кроме того, чем тебя наградила мудрая Природа? Нет, когда они будут вместе жить в логове, которое он уже для них присмотрел, никаких украшений не будет. Ни камней, ни кожи, ни ткани. Ей, конечно, сначала придется трудно без одежды, но она быстро привыкнет, он верит в нее.

Зверь еще раз попробовал преодолеть невидимый барьер, но убедился, что это никак невозможно. Что ж, он не сердится на нее, он терпелив. Главное, что она уже начинает понимать его, вон, позвала полюбоваться на него своего брата — самца средних лет, и щенка. Да, надо еще решить, что делать с ее щенком. Слишком уж он слабенький, сумеет ли он возглавить стаю, когда придет время? Или лучше придавить его сразу, как поступают настоящие вожаки с детенышами от других самцов?

Дверь дома заскрипела, на пороге появился Ее брат. В его руке это страшное ружье? Извини, Ее брат, для нас еще не наступило время знакомства…

Зверь возвращался в новое логово в самом благодушном настроении. Ну и что с того, что сегодня он не смог взять своей самки, разве гон у него? Он потерпит, он терпеливый. Главное, что она здорова, сильна, готова к спариванию, чтобы стать матерью новой могучей стаи.

Белов сразу заметил, что с Галиной что-то не так. Она выставила на тумбочку какое-то варенье в баночках, выложила пирожки в пакете и замерла, уставившись в одну точку, бессильно уронив руки.

— Что случилось, Галь? — тихо спросил Белов.

— Он снова появился.

— Кто?

— Тот зверь. Я видела его, его глаза, и Ванечка видел, и Коля. Он сидел в кустах совсем близко от забора. Сидел и смотрел в наши окна. А утром мы следы нашли на песке. Он вернулся.

Белов сел рядом с Галиной на кровать, взял ее за руку:

— Ты помнишь того поляка, что приезжал к нам весной? Он сказал, что тебе нечего бояться, пока ты носишь на руке этот перстень.

— Перстень? — всхлипнула Галина. — Это же просто камень. Ты же сам говорил, что тот поляк — сумасшедший. Я боюсь, Боря, понимаешь, боюсь. Я не переживу этого ужаса снова. Ну что мне делать, Боря? Вы же убили его. Неужели он мог выжить?

— Это совершенно исключено! — решительно сказал патологоанатом, собирая свои ужасные инструменты в сумку. — Я сам препарировал труп вот на этом самом столе и могу уверенно сказать, что он был совершенно мертв, абсолютно, стопроцентно мертв! Мертвее не бывает! Но если вы считаете, что человек может ожить, после того как его выпотрошили и вытащили мозг, тогда ладно…

— Поймите, доктор, я ни в чем не хочу обвинить вас…

— И на том спасибо, — низко поклонившись, ехидно ответил бородатый трупорез.

— Я просто хочу взглянуть на могилу, это запрещено?

— Господи, как же я намучился с этим трупом! — воздел руки к потолку патологоанатом. — Даже когда местного олигарха вскрывал, такого ажиотажа не было.

— Ажиотажа?

— Ну да, приехали какие-то столичные светила, кишочки, потрошки его в баночки-коробочки сложили и вместе с трупом увезли.

— Куда?

— На кудыкину гору! Оно мне надо? Мое дело вскрыть и написать отчет. Хотите почитать? Интересующий вас клиент был совершенно мертв и нашпигован пулями разного калибра, как… Слушайте, а кого шпигуют? Утку, гуся? Впрочем, не важно. В нем было два десятка пуль, в том числе и в жизненно важных органах. И в сердце, и в печени, и в сером веществе мозга. Я насчитал пять ран, стопроцентно ведущих к летальному исходу. Да и остальные…

— Скажите, доктор, а вам ничего не показалось в этом трупе странным?

— Да, показалось, подписки с меня никто не брал, потому скажу откровенно: пули, попавшие в спину, застряли очень мелко.

— Что значит «мелко»?

— Мелко — это значит, что они не пробили внутренних органов, а застряли в мышцах спины. Словно это Шварценеггер перекачанный, а не обычный житель средней полосы России, злоупотребляющий слишком калорийной пищей. Я-то знаю, как ведет себя пуля из «стечкина» и «Гюрзы», попадающая в человеческое тело. И еще… мне показалось, что этот парень немножко грешил онанизмом или был спермодонором. Знаете, спермы в нем было гораздо выше нормы. Как в быке-производителе.

— Спасибо, вы мне очень помогли.

— Да че там, заходите почаще, всегда буду рад вам помочь, — сказал доктор и радостно рассмеялся.

Главврач судмедэкспертизы внимательно просмотрел удостоверение Белова, позвонил в прокуратуру, выяснил, работает ли там такой, спросил про его внешность, удовлетворенно кивнул и открыл сейф.

— Вот здесь, под номером 2118 ваше тело, — сказал он, указывая пальцем в нужную графу.

«Претензий на захоронение не предъявлено. Родственники не обнаружены. Тело передано в ЦИИИ им. Капицы г. Москва», — прочитал Белов краткую запись.

Домбровский узнал его сразу, словно ожидал звонка. Он выслушал Белова и коротко бросил в трубку: «Я вылетаю немедленно».

Белов принял штангу на грудь, перевел дух и выжал снаряд. Потом опустил штангу на помост и повторил упражнение снова.

— Отлично, — инструктор похлопал его по плечу, — набираешь форму на глазах, спину-то по утрам не ломит?

— Есть немного, и ноги побаливают.

— Ну смотри, не переусердствуй, сколько ты в больнице-то провалялся?

— Да считай с апреля.

— Да, угораздило тебя. Ну не беда, и не таких на ноги ставили. В общем, данные у тебя отличные, больше уделяй внимания водным процедурам, по лесу пешочком погуляй, трижды в день — тренировки. Ты у меня еще мастером станешь…

Белов зашел в душ, ополоснулся и, уже утираясь, услышал, как запищала «мобила» в кармане куртки.

— Слушаю…

— Борис Глеповитш, это Домбровский. Я в «Шереметьево», буду в вашем городе через четыре часа, мой номер 318 в отеле «Краков». Я жду вас с нетерпением.

Белов переоделся, прикинул, что еще успеет поужинать, и набрал номер Галины.

Домбровский был, как всегда, изящен. В светлых брюках и мягкой куртке, с шелковым платком на шее и идеальным пробором прически он сидел за столом и что-то внимательно читал с экрана очень дорогого с виду ноутбука.

— А, дорогой Борис, заходите! — крикнул он громко, едва Белов постучался и приоткрыл дверь. — Безумно рад видеть вас снова. А вы выглядите молодцом, посвежели, загорели, даже, кажется, поправились и стали шире в плечах.

— Вы тоже загорели, — улыбнулся Белов, — и ваш русский стал просто идеален.

— Да, я много практиковался. Знаете, для нового фильма я нанял труппу русских актеров. Это очень экономично, и русские, они, как это говорят, такие крутые актеры.

— Крутые, — поправил Белов.

— Да-да, крутые. Но что же мы стоим, присядьте.

— Над чем работаете? — спросил Белов, краем глаза заглянув в экран ноутбука.

— Разумеется, над сценарием.

— А что, в Америке фильмы снимают без готового сценария?

— Очень часто, сплошь и рядом. Знаете, иногда даже новые роли приходится дописывать прямо по ходу съемок. Чаще всего получается, как вы когда-то выразились, «говно», но иногда срабатывает.

— И о чем же ваш новый фильм?

— Об оборотнях, конечно.

— О Господи, разве это кого-то сейчас интересует? Разве у вас в Штатах не хватает сейчас своих чикатил?

— Чикатил?

— Ну зверей. Людей, потерявших под влиянием торков человеческий облик, заросших…

— Ах это, сколько угодно. Полиция сейчас их отлавливает по всем штатам, да и местное население в стороне не остается. Вы знаете, в Америке гораздо проще приобрести оружие, и местные мужчины собираются в группы. Как в кино, шерифы, рейнджеры, рейды на лошадях и джипах. Это стало спортом, пока не участились жертвы, теперь этим занимаются профессионалы. Так что фильмом про злых оборотней никого не удивишь, как не удивишь никого фильмом про кровожадных вампиров. Другое дело — показать любовь вампира. Знаете, какие сборы собрал последний «Влюбленный Дракула»? Я же хочу показать влюбленного зверя, оборотня. Согласитесь, страсть оборотня — это уже что-то!

— Так вы мечтаете об «Оскаре»?

— Да, — очень серьезно ответил Домбровский, — и если я его получу, половина его по праву ваша.

— С какой стати?

— Вы дали мне идею написать историю моей семьи, и про прадеда в Сибири. Про любовь оборотня к прекрасной княжне. Чем не сюжет?

— Но вы сами говорили, что ваша прабабка была простой казачкой.

— Но не стоит все понимать так буквально. Я пошел дальше: русские декабристы и княгини, графини, прочие дворянки, поехавшие за ними в Сибирь.

— Круто, и что же дальше?

— Оборотень страстно влюбляется в прекрасную княгиню и преследует ее всю жизнь. Ее дочь, внучку, правнучку, видя в них продолжение ее, бесконечно любимой. Согласитесь, любовь, страсть оборотня — это уже что-то! Но это только предыстория, потом действие переносится в Штаты, в Лос-Анджелес, в наше время. Впрочем, не буду пересказывать вам весь сюжет, вот дискета, распечатаете, прочитаете сами. Теперь вернемся к делу. Ваша Галина, она ясно видела зверя?

— Да, она сказала, что он как на подиуме вертелся перед ней, если бы у него были трусы, он бы точно их снял и стриптиз показал.

— Так я и думал, — тихо сказал Домбровский. — Он влюблен в нее.

— Но он умер, понимаете? — чуть ли не крикнул Белов. — Сдох, простреленный двумя десятками пуль, тело его препарировали, а потом сожгли в институте Капицы. Я сам читал заключение.

Домбровский не ответил, он встал, подошел к окну номера и глянул на улицу:

— Летом Россия совсем не такая, как ранней весной, у вас очень много зелени и совсем немного машин. Борис, скажите, ваша Галина носит мой подарок? Очень хорошо. Что мне ответить вам, Борис, иногда зверь не умирает даже умирая. Но я научу вас, как убить зверя. Навсегда убить! Но не сегодня, давайте сегодня отдыхать. Вы не хотели бы составить мне сегодня компанию, я приглашаю вас на ужин.

— Сегодня, наверное, не получится, я ведь официально все еще нахожусь на излечении в санатории. Давайте завтра?

Это была отговорка, разумеется, Белов мог бы остаться на ночь в городе и составить поляку компанию. Просто он хотел спокойно обдумать услышанное.

Глава 9 В ЧИСТИЛИЩЕ

Проснулся Васинцов от странных звуков, словно большим железным ключом скрежетали в замочной скважине и одновременно мяукал котенок, скорее всего — совсем маленький. За окном было темно, часы на стене светились стрелками и показывали половину четвертого. Странно, очень странно, тем более звуки раздавались с кухни. Он просунул руку под подушку и осторожно вытащил пистолет. Стараясь не скрипнуть кроватью, вставил ноги в тапки и неслышно прокрался к кухонной двери. На кухне горел свет, но кто именно сидит за столом, разглядеть через мозаичный витраж было совершенно невозможно. Если это вор, то какого черта он делает на кухне, если Карина, то рано ей еще, только вчера звонила, что командировка еще неделю продлится.

Васинцов взвел курок и осторожно толкнул дверь ладонью. За столом сидела Карина, перед ней стоял футляр от «контрабаса» — ее винтовки «Шершень». Сама винтовка лежала тут же, разобранная, а металлические звуки, что разбудили Васинцова, были звуками разбираемого и собираемого оружия. Что касается котенка… Это не котенок мяукал, это Карина тихо плакала, слезы крупными каплями скатывались с ее щек, некоторые булькали прямо в стакан. Под ее рукой на подоконнике стояла початая квадратная бутыль клюквенной «Морозовки», и початая довольно основательно. В горшке с любимым Каринкиным цветком торчали длинные, измазанные помадой бычки.

— Давно приехала? — спросил Васинцов, пряча пистолет под майку. Карина кивнула, не переставая вставлять в раму затвор, еще какие-то железячки, пружинки, винтики. Васинцов сел на холодную табуретку, молча достал с полки стакан и поставил перед собой. Карина глянула, быстро закончила собирать «Шершня» и, уложив его части в футляр, щелкнула никелированными замками.

— Ну, с приездом, — сказал он и выпил водку залпом.

Карина словно и не услышала, она смотрела в свой стакан и продолжала плакать, но уже беззвучно.

— Ну что случилось, Милка? — спросил Васинцов, беря табуретку и пересаживаясь поближе. Он нежно обнял ее за плечи и учуял сильный, очень сильный запах пороха. Видимо, после операции Карина даже не успела принять душ.

— У них были дети, Генка, понимаешь, дети. Маленькие, беспомощные. А мы их в упор…

Больше ничего путного в эту ночь он от Карины не добился, хотя они просидели за столом почти до рассвета. Когда за окном стало светлеть, она ушла в ванную, долго там плескалась, а вернувшись в спальню, укрылась с головой одеялом и почти сразу заснула.

Но Васинцову доспать так и не дали, едва он задремал, запищала «мобила».

— Да что они, сговорились, что ли! — выругался Васинцов, снова глядя на часы. — Полседьмого! И это в воскресенье!

Звонил Одинцов.

— Рапорт твоей Карины удовлетворили, — сухо бросил он.

— Какой рапорт? — удивился Васинцов.

— Сам у нее спроси. В общем-то она права, не бабье это дело… В общем так, Карина переводится в твою группу.

— А что она будет на «объекте» делать?

— Забудь про объект. Ваша группа получает специальное задание, будете «вести» отца Иоанна.

— Что, этого попа?

— А чем он тебе не нравится? В общем так, собирай группу и вперед, к девяти он тебя ждет.

— Как к девяти? Сегодня же воскресенье, выходной…

— В гробу отдохнем…

— Ну и юмор у вас, товарищ полковник.

Васинцов едва поспевал за отцом Иоанном. Этот сухощавый, в общем-то уже пожилой человек довольно бойко перебирал ногами, и майор, чтобы не потеряться меж этих бесконечных рядов спеленатых, как новорожденные, людей, пару раз даже сбился на бег. Сколько же их здесь? Сотни? Тысячи, десятки тысяч? Длинные ряды взрослых младенцев, мужчин и женщин, спят, гримасничают во сне, сопят… Нет, спят не все.

— Батюшка, отец родной, — раздалось из одной «люльки». — Не могу больше, дай прощение…

— Бог даст, — отмахнулся отец Иоанн, но все-таки свой галоп чуть унял и даже осенил несчастного крестным знамением.

— Тяжелые здесь, — пояснил неведомо откуда взявшийся молоденький санитар в белом халате с закатанными рукавами, — суицидники. Вам, уважаемые, кого?

— Гнашевича Роберта Вениаминовича, — по бумажке прочел отец Иоанн.

— Гнашевич, Гнашевич, — потер лоб рукой санитар, — Роберт Вениаминович Гнашевич. Нет, тут такого нет.

— И что, вы всех тут помните? — подивился Васинцов.

— Ну не всех, конечно, но многих. Нам же приходится их исповеди покаянные выслушивать, такого уж наслышались…

— Сашенька, голубчик, будь добр, разузнай, где нам господина Гнашевича найти?

— Сей момент, батюшка, — и санитар, поклонившись, удалился в сторону комнаты дежурного.

— Вы его знаете? — удивился Васинцов.

— Я всех своих учеников помню!

Васинцов понял, что работа отца Иоанна начинала приносить плоды. Обычный человек среди этих близких к помешательству людей и дня бы не выдержал. Саша вернулся довольно быстро.

— Святой отец, Гнашевич в палате для очень тяжелых. Туда вход посторонним запрещен, но я вас проведу.

— Уж проведи, голубчик, сделай милость. Очень надо.

Следуя за Сашей, они прошли какими-то длинными коридорами, через посты охраны, поднимались по лестницам и спускались в подвал. Наконец суровый охранник в бронежилете дал им расписаться в толстой книге, сухо сообщил, что администрация ответственности за их жизнь и безопасность не несет, и, повернув большое железное колесо, как на подводных лодках, не без труда отодвинул тяжелую дверь.

Васинцов уже не снимал руку с кобуры. А зачем, зачем опускать, чтобы она автоматически сама снова прыгнула на кобуру? Это были уже не просто зверьки, это были настоящие звери, в большинстве своем полуобнаженные, заросшие шерстью, с мощными клыками, с острыми когтями, заменившими ногти. Видимо, процесс этот был довольно болезненным. Васинцов своими глазами видел, как молоденький врач делал крупному рыжему самцу укол и удалял под наркозом уже начавший отслаиваться ноготь, из-под которого выпирал розоватый когтище. Зверь ойкнул, но тут же горячо поблагодарил доктора и, поглаживая замотанный бинтом палец, предложил партию в шахматы. Врач не отказался. Эту сцену Васинцов мог наблюдать, потому что внимание отца Иоанна привлек высокий зверь в вольере напротив, святой отец вообще часто останавливался, говорил с санитарами, сидевшими в узких нишах между «вольерами», что-то записывал в блокнот и шел дальше.

Васинцов не мог отделаться от мысли, что они идут по большому аквапарку — стенки камер были из толстого пуленепробиваемого стекла, и находившиеся в них люди-звери смотрели на них с разными эмоциями, некоторые с интересом, большинство же — совершенно равнодушно. Он вспомнил старый фильм про доктора-людоеда и подумал, что очень похоже…

В одном из «аквариумов» Васинцов неожиданно заметил семейную пару, два зверя сидели, обнявшись, на диванчике перед телевизором и увлеченно смотрели что-то из мира животных. Еще больше Васинцов удивился, заметив и третьего обитателя вольера — молодую самку, она устроилась на мягкой циновке у ног «хозяина» и нежно поглаживала его лапкой по бедру.

— Отец Иоанн, вы знали обо всем этом? — спросил Васинцов, снова нагоняя священнослужителя.

— Догадывался.

— Значит, кроме нас, работает несколько групп типа «ГРИФ»?

— Естественно, но вы, кажется, лучшая. По крайней мере наиболее эффективная.

— И все они сдают пойманных зверей сюда? Наши тоже здесь?

Отец Иоанн остановился и удивленно посмотрел на Васинцова:

— Звери, где вы видели зверей? Вы что, так еще ничего и не поняли? Это больные, они добровольно здесь. В любой момент они могут выйти. Теоретически, конечно. Потому что там, наверху, их ждет довольно незавидная участь. Те, что ловите вы, — взбесившиеся особи и подлежат полной изоляции или уничтожению. А эти люди, я подчеркиваю, люди, ничего противозаконного не совершили. И торкает их, обратите внимание, гораздо реже, а некоторых вообще не торкает.

— Но выглядят они…

— Ваш Корич тоже, извиняюсь, на Алена Делона не похож. Кстати, поинтересуйтесь у него, он подтвердит, что стал бриться гораздо чаще, особенно в последнее время.

— У него что, вырастут когти?

— Вовсе не обязательно…

— Тогда скажите, в конце концов, что мы ищем?

— Не что, а кого, и не ищем, а нашли. Господин Гнашевич? — вежливо обратился отец Иоанн, постучав в стеклянную дверь.

«Человек», сидевший за компьютером к ним спиной, повернулся на крутящемся кресле и удивленно спросил:

— Да, но не имел чести быть представленным.

— Священник Сергиевой Пустыни, наставник Иоанн. Это господин Васинцов из группы «ГРИФ».

Лицо зверя расплылось в странной гримасе. Надо понимать — в улыбке:

— Рад воочию увидеть таких известных людей. Чем обязан?

— У нас к вам несколько вопросов.

— Пожалуйста, буду рад. Да что вы там стоите, проходите в комнату, не бойтесь, я не кусаюсь, ха-ха-ха, — и Гнашев. щелкнул мощными челюстями. — Извините, глупая шутка, никак не могу привыкнуть к своему новому облику…

Васинцов снова убрал руку с кобуры и шагнул в «аквариум». Внутри было довольно мило, пахло свежо, кажется, свежим сеном, по крайней мере совсем не так, как в затхлых коридорах больницы, через которые им пришлось пройти.

Хозяин гостеприимно указал на диванчик у стены, потом на маленький столик:

— Угощайтесь, есть хороший коньяк, сигары. Подарок моего друга, старины Рауля, прямо с Кубы. Я, к сожалению, этих радостей жизни уже лишен, разве что сладости, в последнее время пристрастился к меду в сотах. Часами могу жевать. Так какое у вас ко мне дело?

— Нас интересует ваш брат.

— Артур? А что именно интересует вас по поводу моего брата?

— Вы знаете, где он сейчас?

— В последний раз мы с ним виделись перед его отлетом в Штаты для заключения контракта и продажи пакета акций. Но тут все это началось, контракты и акции в одночасье оказались простыми бумажками. Он тогда немного сорвался, загулял. В последний раз он звонил мне из Израиля, рассказывал, что решил пройтись по святым местам.

— Он… он тоже изменился?

— Да, он очень переживал, даже плакал. Я пытался его успокоить, мы где-то часа два говорили по телефону, но не уверен, получилось ли у меня вселить в него уверенность и надежду.

— Если не секрет, фактическим главой концерна «Гнашевич корпорейшн» являетесь вы или…

— Владелец — наш отец, Отто Гнашевич. И пока он жив…

— Но финансовую политику концерна осуществляете вы?

— Да, после тщательных консультаций с отцом. Хвала Богу, ему в последнее время значительно легче.

— Ваш брат имеет доступ к значительным финансовым средствам?

— Формально да, он может выступать от лица концерна в Штатах и африканских странах, но по крупным сделкам, финансовым изъятиям он в обязательном порядке консультируется со мной и отцом.

— Что значит крупным?

— От десяти миллионов и выше. «Новыми», разумеется.

— Ого! Поздравляю вас, если сделка в 10 миллионов для вас не очень крупная сделка, дела у вас обстоят хорошо.

— Вы же знаете, святой отец, вряд ли скоро деньги вообще будут иметь смысл.

— Да, но пока имеют. Вам известно, что ваш брат Артур перевел около сорока миллионов через офшорные зоны на счета подпольной лиги «Судного дня»?

— Артур? Не может быть.

— Тем не менее это так. Вы можете справиться об этом у своего отца. Вы можете сказать, какие задачи ставит перед собой лига «Судного дня»?

— Я знаю о ней очень мало. Только то, что размещено в Интернете. Артур как-то обмолвился о ней, и я поинтересовался. Какой-то странный вариант всеобщего покаяния.

— А вам известно, что лига «Судного дня» готовит сам Судный день?

— Не до конца вас понял.

— Да что там понимать, — не сдержался святой отец. — Они, в том числе и ваш братец, собираются устроить небольшую ядерную зиму, лет этак на пять. Чтобы покаявшееся человечество перед лицом Всевышнего предстало в полном составе без исключений! Так сказать, оптом…

От удивления Васинцов вздрогнул и выплеснул изрядную долю из черной бутылки в длинный бокал для коктейлей.

— Это очень крепкий ром, молодой человек, — словно механически сказал Гнашевич, глядя в одну точку в полу. — Боюсь, как бы вам не стало плохо.

— Мы привычные, — сказал Васинцов и опрокинул напиток в себя. Не соврал, зверюга, действительно очень крепкий, аж слезы из глаз. А Васинцов, между прочим, и к спирту привыкший.

Гнашевич встал, ссутулившись, подошел к столику и налил себе рюмку.

— Оптом? Уничтожить человечество? Я знаю, что вы говорите правду, но не могу в это поверить. Так чем я могу вам помочь?

— Черт побери, кто же вы такой на самом деле? — спросил Васинцов, снова стараясь приноровиться к батюшкиной скоростной манере передвижения.

— Не богохульствуй, сын мой. Грех не самый большой, но все же грех. Вас еще не торкало по поводу богохульства? Скоро начнет. Что касается меня, то я скромный слуга Божий.

— С каких пор скромные слуги Божьи посвящены в важнейшие государственные тайны?

— С тех самых, как его подопечных стали посещать откровения и вещие сны.

— Вы о детях, батюшка?

— О них. Я сегодня просто еще раз убедился, что эти сны — не детский бред и не детские фантазии. Как вы думаете, откуда шестилетняя девочка, сиротка из крохотной русской деревни, может знать про финансово-промышленную империю Гнашевичей и про их младшего отпрыска, собирающегося устроить Армагеддон?

— Не знаю, — откровенно ответил Васинцов, — но, думаю, вряд ли увидела по телевизору. Что вы собираетесь делать?

— Во-первых, связаться с вашим начальством, я почему-то по-прежнему ему доверяю, во-вторых, срочно увозить детей, им теперь здесь действительно очень опасно.

— Увозить куда?

— Куда увозят детей летом? К морю, купаться, в Крым или на Кавказ. И как можно быстрее, как быстро ваша группа может собраться?

— Но постойте, святой отец, как это в Крым?

— А что вас не устраивает? Вы не любите моря? Тогда у вас есть хороший шанс накупаться вволю, если мне не изменяет память, ваша группа должна сопровождать нас везде.

— Да, но я должен доложить руководству, — пробормотал совершенно сбитый с толку Васинцов.

— Так докладывайте, чего ждать! Уф-ф-ф, жара! Слава Богу, добрались. У вас есть карточки на метро?

— Я на машине, — ответил Васинцов.

— И где она, ваша машина?

— Там, на стоянке около госпиталя.

— Так что же вы молчали?! Столько времени потеряли. Вот теперь из-за вас придется возвращаться.

Васинцов понял, что больше словесного урагана со стороны святого отца он не выдержит. Осторожно взяв отца Иоанна под руку, он усадил его под зонтик в летнем кафе и дал знак официанту принести холодной газировки.

— Вы посидите здесь, батюшка, а я пока машину подгоню.

— Послушайте, святой отец, а кем вы были до… как это у вас там называется, до пострижения? — спросил Васинцов, включая зажигание и помогая отцу Иоанну пристегнуться.

— До рукоположения, хотите вы сказать? Я был Апостолом, девять рейсов на Поездке…

— А-а-а-а-а, тогда понятно…

— Да ничего тебе не понятно, — неожиданно грубо сказал отец Иоанн и мелко закрестился.

Одинцов словно и не удивился докладу Васинцова.

— Чертов монах, — пробурчал он, — какого хрена он туда поперся? Ладно, разберемся.

— А мне-то что делать? — спросил Васинцов.

— Что тебе этот поп сказал?

— Сказал, что надо срочно с детьми выезжать на Кавказ.

— Сказал, так выезжайте…

— Мил, собирайся! — крикнул Васинцов, едва открыл дверь.

— Собирайся куда? — спросила Карина, выглядывая из ванны.

— На кудыкину гору! Где твой акваланг и ласты?

— Что? Неужели на море? Отдыхать?

— Работать! — ответил Васинцов, вытягивая с антресолей спиннинг и ласты.

Свет в вагоне мигнул, поезд дернулся, потом еще раз и, наконец, медленно тронулся.

— Все, поехали! — сказал Васинцов, наблюдая за проплывавшей мимо платформой. А как вы на счет коньячку? — спросил он осторожно, доставая из сумки бутылку с пятью звездочками.

— Коньячку? — Святой отец отложил газету и заинтересованно посмотрел на янтарный напиток. — А почему бы и нет?

В ярком спортивном костюме и белых кроссовках, с широкой окладистой бородой отец Иоанн смотрелся довольно забавно. Он открыл свою сумку, позвенел в ней чем-то и выставил на стол небольшие серебряные стаканчики, несколько баночек с грибками, овощной икрой, маленькими пупырчатыми огурчиками. В завершение он торжественно водрузил на стол плоскую бутылочку.

— Наливка, домашняя, — с гордостью сказал он, — здесь все домашнее с нашей подмосковной фермы. Все натуральное, без химии и нитратов. Я слышал, вы тоже в деревню переселились?

— Да, купили с Кариной домик по объявлению в Подмосковье. Теперь в долгах как в шелках, зато в своем доме на своей земле. Знаете, милая такая деревенька, где все здороваются на улице. Плохо только — добираться на работу долго, да на хозяйство времени много уходит. Непривычные мы, горожане, к сельской жизни, но Каринке нравится.

— Карина? Ваша жена?

— Пока нет еще.

— Значит, живете во грехе? Грустно. Грустно, когда даже лучшие представители общества пренебрегают правилами христианской морали. Детей-то, надеюсь, нет?

Васинцов польщенно улыбнулся, значит, священник считает его лучшим представителем общества…

— Детей пока нет. Но надеюсь…

— Вот за это и выпьем, за ваших будущих детей и за детей вообще, — предложил отец Иоанн, поднимая изящный стаканчик. Они, чокнувшись, выпили и закусили грибком.

— Святой отец, я давно хотел спросить, как вы пришли к э-э-э-э…

— К вере в Бога?

— Нет, к этой идее с детьми.

— А для меня обе эти идеи едины. Длинная история, но времени у нас, видимо, много, не утомлю рассказом? Я уже говорил, что служил в группе АПО на Поездке во время «смуты»? Попал туда совершенно случайно, я ведь на юридическом учился, вот нас и послали на практику, посмотреть, что есть «ускоренное судопроизводство в условиях чрезвычайного положения». А Поездок под завязку разным отребьем забит: мошенники, наркоманы, сутенеры, проститутки, бомжи вонючие, со столичных вокзалов взятые. Многие вообще без документов, у других всех бумаг — один рапорт о задержании. Что по пути в вагонах творилось — не пересказать, через каждый час шмон, а они все равно все пьяные да под кайфом. А их ведь судить надо. Так вот, посмотрел я на эти судилища и за голову схватился. Рассмотрение дела, показания свидетелей, прения защитник-обвинитель, последнее слово и вынесение приговора — на все полчаса. Тут же срок, и поехали кататься в Сибирь… Суд скорый и правый. Насчет скорого согласен, насчет правого… И самое удивительное, ребята, что со мной на практику присланы были, от такого суда просто в восторге были, мол, чего с этой швалью цацкаться, дать срок, а там разберемся.

У судей-то этих планерки, то есть итоговые совещания, положено было по ночам проводить, вот нас и попросили в заключение первого же совещания высказать свое мнение. Остальные практиканты обстоятельно докладывают свои наблюдения, мол, так держать, восхищаемся вашей тяжелой, но нужной работой, господа Апостолы! А я встал и выдал, что ничего более ужасного в жизни своей не видел, что это не суд, а судилище. Видели бы вы, как они на меня смотрели. А после совещания старший Апостол — командир Поездка приглашает меня остаться. Все, думаю, сейчас «неуд» в аттестацию вкатит и обратно в универ отправит. А он так обстоятельно меня про биографию расспросил, с кем-то созвонился и… назначает меня государственным защитником группы АПО. Времена были жесткие, отказываться не полагалось, так и стал я Апостолом.

Повидать много чего пришлось. Да не мне вам рассказывать, вы, кстати, наливайте, не стесняйтесь и на грибки налегайте, рекомендую. Так вот, три бунта пережил, два подрыва, чуть живьем не сгорел. После ранения был направлен на Закавказский Поездок. Вы его, кстати, не видели никогда? О! Просто чудо техники — чисто бронепоезд, ни одного рейса без обстрела не проходило. Так вот, везли мы как-то полон Поездок депортированных азербайджанцев из столицы. Приличный в общем-то народ, не считая наркоторговцев и крутых парней из мафии рыночной, многие с семействами, с детьми. Спокойный рейс выдался, судить никого не надо, просто везем граждан определенной национальности на историческую родину, пусть их там судят, если есть за что. Знал бы ты, какие нам деньги предлагали некоторые, чтобы их из Поездка выпустили и личные дела их «потеряли». Бабы по ночам выли так, что хоть уши затыкай. Но довезли без происшествий, остановился Поездок на границе, и выходят эти депортированные… Слушайте, майор, и так мне их жалко вдруг стало. Сорвали их с насиженных мест, выдернули из столицы, где «все схвачено», где они «помидор-мандарин» торговали, сунули в зубы компенсацию за жилье по гостарифам, и что дальше? Кто их ждет на родине исторической, там своих торговцев хватает. Прохожу я мимо одного такого многодетного папаши в костюме тысячедолларовом, с золотым «Ролексом» на запястье, а он смотрит на флаг с полумесяцем, что над таможней на ветерке трепещется, в глазах у него затравленность какая-то. Их свои же братья-мусульмане в форме таможенников так трясли! Вы, говорят, не настоящие азербайджанцы, вы, говорят, в Москве с жиру бесились, пока честные азербайджанцы от лишений загибались на родине. Словно они виноваты, что после Алиева-азера себе бандита в Президенты выбрали. Но не в том дело, видели бы вы глаза его жены. Там не затравленность, там ненависть, лютая злоба. «Будьте вы прокляты, чтоб ваши дети отвернулись от вас»! — прошипела она и плюнула. Прямо мне под ноги. Да, не дай вам Бог испытать на себе такой взгляд. А тем же вечером мы загружали в Поездок уже наших, суверенный Азербайджан в ответ депортировал ровно столько же россиян. Да какие там россияне, там и русских-то почти не было. Сплошь ублюдки с богатым криминальным прошлым и старыми советскими паспортами, некоторые прямо из тюрем. Хотя было несколько интеллигентных семей из Баку, смешанных в основном. Они почему-то считали во всем виновных нас, Апостолов. И хочешь верь, а хочешь — не верь, одна русская женщина, загружая своих детей в вагон, тоже плюнула мне под ноги и тоже сказала: «Да будьте вы прокляты!» Словно сговорились.

Что это был за рейс, лучше и не вспоминать, по статусу они не считались даже задержанными, просто следовали до пункта распределения под Москвой, так что у нас даже вагона охраны не было — отцепили на границе и оставили для другого Поездка. Что же наши пассажиры творили! В первую же ночь пьянки, наркота, поножовщина, а самые горячие решили «пощупать», что с собой везут «богатенькие» из Баку. Мы в принципе чего-то подобного ожидали, но у них было оружие, откуда, до сих пор никто не знает. Тогда мы чудом выжили. Когда в наше купе влетела граната, я поклялся, если выживу, если высший Дух существует, если он сохранит мне жизнь, я посвящу ее остаток служению Богу.

— Граната не взорвалась? — спросил Васинцов, снова наполняя стаканчики.

— Взорвалась, только в ящике под нижней полкой. Это наш командир вовремя сообразил, схватил ее, сунул под полку и сам на нее лег. Он погиб, меня с еще одним Апостолом контузило. Но мы выжили, нам повезло — взрывом дверь заклинило. А потом подоспел спецназ… Но пока помощь пришла, пока Поездок загнали в «отстойник»… В общем, у нас на руках оказалось три десятка сирот — дети тех самых, бакинских. Взрослых почти всех вырезали. Вот этих детей я и повез в Москву в распределитель. Но когда посмотрел, в каких условиях там дети содержатся… В общем, я поклялся, что посвящу себя детям, и они станут первыми воспитанниками обители.

— А как же вас со службы отпустили? — удивился Васинцов.

— Пока в госпитале валялся, выборы прошли, ЧП отменили, Поездки расформировали, Апостолов… сами знаете. Так что отпустили меня с миром. Я принял сан, а юридический заканчивал уже заочно.

— Значит, вы священник с дипломом юриста?

— А что вы удивляетесь, среди священнослужителей встречаются люди самых разных специальностей в прошлом. Вы знаете, что нынешний наставник Сергиевой Пустыни в прошлом — циркач, фокусник?

— Забавно. И как же вы начинали?

— Сначала уговорили местное начальство оставить детей в монастыре, что передали церкви по указу Президента. Объяснили оставшимся воспитателям, что и как. Остались немногие, но те что остались, стали классными педагогами…

Глава 10 У САМОГО СИНЕГО МОРЯ

Васинцов глянул на выложенную цветной плиткой улицу, застроенную шикарными особняками с окнами на море, и присвистнул.

— Что, теперь строят такие хоромы под детские спортивные лагеря?

— Вы о чем? — спросил отец Иоанн. — Ах это, нет, что вы, это бывший поселок газовиков-нефтяников. Не бурильщиков, конечно, и не начальства, а так, сотрудников среднего звена. Еще по весне единодушным решением пайщиков кооператива все это передано государству вместе с пляжами, лодочной станцией и аквапарком, ну а государство нам. Как я понял, коттедж охраны вон тот, у входа…

Васинцов опустил очки на нос, накинул полотенце на плечо и, ступая легкими пляжными шлепанцами по нагретой гальке, вышел на берег. Отец Иоанн тоже в плавках, темных очках и широкой панаме сидел за круглым столиком пляжного кафе, перед раскрытой книгой. Той самой. Над ним буквально нависал пузатый дядька с физиономией совершенно кавказского типа. Дядька, активно жестикулируя, ругался, не давая отцу Иоанну и рта открыть, за спиной его, сложив руки на груди, стояли два красавца кавказской же наружности. Толстяк орал, явно заводя сам себя, обычно так орут, когда от слов собираются переходить к делу.

— В чем проблема, святой отец? — спросил Васинцов удивленно, подходя к кафешке.

— Кито такой? — спросил пузанчик, презрительно глянув на Васинцова.

— Отдыхающий, — ответил за Геннадия отец Иоанн.

— Так ыды, отдыхай, — порекомендовал толстяк и снова повернулся к священнику.

— Батюшка, я не понял, что хочет от вас этот представитель коренного населения? — расправляя полотенце в руках, спросил Васинцов.

— Видите ли, Геннадий, этот господин — владелец платного пляжа на взморье, ну там, где качели-карусели, лодки моторные.

— Ну и?

— Он сердится, что наши ребята в виде урока убирают мусор с соседних пляжей, так называемых диких. И отдыхающие охотно теперь там загорают, а не идут к нему за плату, поэтому он терпит убытки, и шашлык у него совсем не покупают, мясо портится.

— Слышь, да? Ты умный такой, — снова начал пузач, — скажи своим дытышкам, пусть купаются, да, плавают, да? Пусть мороженое кюшают, газировка пьют. Зачем в грязи копаются, да? Бумащки-фигащки, дерьмо разное. Плохой ты учитель, да? Пусть убирают те, кто деньги получает, понял, да?

Толстяк снова орал, и руки его, непрерывно двигаясь, едва не цепляли святого отца за нос.

— Слышь, орел горный, — спокойно сказал Васинцов, — а ну-ка быстро пакшонки свои от батюшки убрал. Со служителем божьим надо учтиво разговаривать.

— Щито? — опешил пляжевладелец. — Ты щито сказал?

— Вали отсюда, урод, а то я тебе, любезный, лицо набью.

Пузан аж поперхнулся от такой наглости, он покраснел, как перезревший помидор, и посмотрел на своих охранников глазами, вылезшими из орбит. В принципе Васинцов был готов к продолжению событий, он сделал шаг назад, пропустил мимо себя бросившегося в атаку джигита, мощным пинком в зад прибавил тому ускорения. Второго он поймал, накинув ему на шею махровое полотенце. Развернув противника наподобие того, как метатель молота собирается запустить свой снаряд в воздух, Васинцов метко впечатал того в крашенный мерзкой зеленой краской столб солнцезащитного грибка. Джигит тихо ойкнул и сполз на гальку. Отряхнув руки, Васинцов, не оборачиваясь, резким ударом локтя в солнечное сплетение отправил в аут набежавшего было сзади охранника и подошел к толстяку.

— Слющай, уважаемый, — умело передразнил майор побелевшего от страха пляжевладельца, — слющай и запоминай. У тебя уборщиков много, да? Пусть убирают, и твой пляж, и дикий пляж, да? Люди купаться хотят, загорать хотят в чистоте и уюте. А ты мусор свой, вместо того чтобы в контейнерах вывозить, на соседние пляжи скидываешь, нехорошо, да? А море штормит, и грязищу всю эту с берега смывает, ну скажи, это хорошо, да? — Свой монолог Васинцов сопроводил мощным тычком в упитанный живот.

Толстяк упал на колени и судорожно стал ловить воздух ртом.

— Если узнаю, что ты на уборке экономишь, такие процедуры будут проводиться ежедневно, — добавил Васинцов уже без акцента и пнул толстяка в упитанный зад. Толстяк на карачках сделал три прыжка, вскочил на ноги и со всех ног пустился по пляжу. Один тапок слетел с его ноги, модные пляжные штаны сползли до середины задницы, оголив заросшие курчавой шерстью ягодицы.

— Хоть хвоста нет, и то радует, — сказал Васинцов, усаживаясь в пластиковое кресло и делая знак официанту.

А толстяк, отбежав на безопасное расстояние, развернулся и погрозил Васинцову кулаком, изрыгнув какое-то страшное проклятие на своем гортанном языке. Васинцов привстал, делая вид, что собирается в погоню, и корыстный пляжевладелец решил не искушать судьбу, а потому развернулся и побежал еще быстрее. Один из его охранников наконец отдышался и последовал за своим хозяином, второй так и лежал около грибка, тоненькая струйка крови стекала из его более чем крупного носа на махровое полотенце.

— Вот сволочь! — сказал Васинцов, выдергивая из-под джигита махровое полотнище, — казенное полотенце мне загадил.

— Геннадий, — озабоченно сказал отец Иоанн, — а вы его случайно не того…

— Да нет, че с ним случится. Жив, собака, сейчас очухается. — Васинцов принял у официанта бутылку минералки и, сильно встряхнув, полил лежащего. Тот слабо застонал и пошевелился.

— Вот видите, сейчас очнется.

Джигит заворочался, держась за столб, поднялся на ноги, посмотрел на свою ладонь, залитую кровью, потом на Васинцова.

— Вот ведь бестолковый, — с досадой сказал Васинцов, когда джигит схватил с подноса проходившего мимо официанта бутылку за горлышко и разбил ее о столб. — Поберегитесь, батюшка.

Майор уже не церемонился, едва кавказец сделал выпад, он правым кулаком выбил страшную «розочку» из руки нападавшего, а левой ладонью резко ударил ему прямо в кадык. Нападавший захрипел и снова повалился на колени. Васинцов ударом ноги в голову опрокинул его на гальку и сделал знак бармену, схватившемуся за телефон.

— Не надо милиции, я сам милиция, — заверил майор, — за разбитую бутылку я заплачу. Пойдемте, батюшка, — предложил он, бросая полотенце на поверженного врага, — я этих уродов знаю, пока голову ему не расшибешь, не успокоится. Видели, как у него глаза-то кровью налились? Пойдемте искупаемся, вон и Карина вышла.

— Скажите, Геннадий, — спросил отец Иоанн, когда они вышли из моря и развалились на мелкой гальке, — а вам его не жалко было?

— Кого вы имеете в виду? Пузатого?

— Нет, вот этого парня, последнего, того, что с бутылкой?

— Нет, совершенно не жалко. Он ведь, как я понял, охранник, и его работа охранять хозяина в различных жизненных коллизиях. Сегодня ему не повезло, противник, то есть — я, оказался сильнее. Такое бывает, и нередко. А на войне как на войне, жалеть противника — себе вредить. А вот что бы сделали вы, святой отец, не окажись меня рядом? Пообещали бы, что ваши дети больше не будут убирать пляжи, или подставили вторую щеку, когда он врезал бы вам по первой?

— Запретить ребятам я ничего не могу, они ведь сами придумали себе такой урок. Согласитесь, видеть, как загаженный пляжниками берег превращается в уютный уголок, и не только видеть, но и самому принимать в этом участие, — что может быть лучше?

— Нет, это, конечно, все правильно, но если бы чурка все-таки смазал вам по мордам? Кинулись бы давать сдачи или смиренно промолчали?

— Промолчал бы, конечно, но немедленно пожаловался бы вам.

— И очень мудрое решение…

Каринка послала Васинцову воздушный поцелуй, натянула маску на глаза и спиной бухнулась в прозрачную воду.

— Красивая она у вас, — искренне сказал отец Иоанн, — даже не подумаешь, что такая красавица, которой мужа любить да детей рожать, на самом деле снайпер-профессионал с боевыми заслугами.

— Карина считает, что с детьми пока лучше не спешить. Можно пока пожить для себя, пока молодые.

— Да, она молодая, а вы. Вам-то уже за сорок? И виски седые.

— Да, виски седые и исполнительный лист в бухгалтерии. Я был женат, святой отец, к сожалению, опыт оказался неудачным, а ведь поначалу казалось, что любовь до гроба. Не хочу больше ошибаться. Надежная подруга куда лучше сварливой жены, поверьте, они, женщины, очень меняются, получив штамп в паспорте…

— Я верю, я ведь тоже был женат.

— Вот как? А я думал, монахам это запрещено.

— А кто вам сказал, что я монах? Я священник, пастырь божий, пытаюсь нести веру в души заблудшие.

— Веру во что?

— Веру в Спасителя, в то, что он не зря умер, и в то, что за все воздастся. Вы знаете, меня ведь не любят в епархии, как и остальных отцов — наставников Сергиевой Пустыни. Нас бы давно «съели», если бы не отец Сергий, у него большие связи там, наверху. Еретиками нас считают высокие чины в епархии.

— И в чем же вы так сильно провинились?

— Канонов церковных не соблюдаем, башкой об пол не стучимся и по ночам спим, вместо того чтобы на коленях молитвы орать. Думаю, если Бог есть, ему вовсе не обязательно, чтобы народонаселение славило его днем и ночью, стучась лбом об пол. Чай, не язычники мы. Это у греков и римлян было, какому богу больше храмов построят да жертв принесут, тот и более крут. А мы верим, что Бог един и он любит людей — свое творение.

— Все ясно, вы — толстовец. Любите Бога, но не любите церковников. Чего же тогда сами в священники подались?

— Сейчас это наиболее эффективный способ донести идею добра. Мы ведь не рассказываем трехлетнему малышу об устройстве макровселенной, а читаем ему «Курочку Рябу» и «Колобка», потому что ему это и понятно, и интересно. Так и большинству людей сейчас больше понятна идея добра, воплощенная в христианской идее.

— Да, с такими воззрениями вам вряд ли светит блестящая карьера в лоне Православной церкви.

— Ну и что с того? Вот моя карьера, — и отец Иоанн указал на стайку резвящихся в воде детишек. — Видели бы вы их, когда они к нам поступили, просто ужас. Грязные, голодные, вшивые, озлобленные на весь мир. А теперь посмотрите, смеются. И дело не в том, что мы их отмыли и накормили. Знаете, физические шрамы на обществе заживают относительно быстро, даже после войн и локальных конфликтов. На месте взорванных и разрушенных домов быстро возведут новые, краше прежних, с улиц смоют кровь и заасфальтируют свеженьким, вместо срубленных деревьев можно посадить новые саженцы. Глянешь и не поверишь, что еще год назад на месте цветущего города были жуткие развалины, озаряемые лишь разрывами и вспышками выстрелов. Да и люди тоже изменятся… Они снимут камуфляж и наденут что-нибудь нарядное, шорты, шлепанцы и пестрые гавайские рубахи навыпуск. А вместо автоматов возьмут в руки гитары, теннисные ракетки или еще что. Все довольные, смеются своим маленьким радостям, влюбляются, нянчат и балуют детей. И не подумаешь, что пару лет назад они рвали глотки друг другу зубами, когда кончались патроны. Да, с виду они веселы и благополучны, даже у тех, кто был ранен, шрамов практически не видно. Но вот рубцы психологические останутся надолго, может быть, даже навсегда. Как бы хорошо они ни выглядели, эти люди все равно уже готовы к тому, что через год, через месяц, даже, может быть, через день им снова придется драть друг другу глотки неизвестно зачем, неизвестно для чего. Возможно, они боятся этого больше всего в жизни, возможно, война осталась для них самым страшным воспоминанием, но они готовы к этому самому ужасному. Большой, глубокий шрам через все сердце, через всю душу. Как пилой тупой по живому. Это уже потерянное поколение, познавшее вкус крови на губах. Но дети, дети — это совсем другое. В детях есть надежда, надежда на то, что мир изменится, что они когда-нибудь искупят первородный грех первого человека. Мир гармонии, радости, света вижу я в сладких снах, мир, где нет злобы, зависти, боли. Мир, где нет лжи — прямой причины и злобы, и зависти, и прочих болезней этого мира. Вы понимаете меня? И вот этим малышам этот мир строить.

— Идеализм какой-то, — перевернулся на спину Васинцов, — но возможен ли такой мир? Половина населения планеты голодает, а разве может быть мир там, где голодают?

— Скажите, Геннадий, а вы знаете примерную численность вооруженных сил на планете? Даже сейчас, после сокращений. А полиции? А сколько у нас всевозможных охранников? И обратите внимание, в основном это — сильные и молодые мужчины, на содержание которых уходят огромные средства. Как вы думаете, если эти сильные мужчины перестанут учиться и учить других убивать друг друга и разрушать города, а займутся созидательным трудом, они смогут прокормить всех голодных? Если наши заводы перестанут выпускать страшные танки и ракеты, а будут делать трактора, комбайны и остальное, что нужно для возделывания земли, голодных будет меньше?

— Допустим, а как быть с природой человека, разве нет в каждом ребенке стремления стать первым, лучшим?

— Да, есть, и мы в приюте всячески развиваем эти стремления. Но четко ограничиваем пути и средства достижения лидерства. Быть лучшим среди других, почему бы и нет? Вот посмотрите на этих первоклашек. Они же очень разные, кто-то лучше прыгает, лучше плавает, лучше рисует или играет на флейте. И это нормально. Но быть лучшим за счет других, в ущерб другим, это у нас не приветствуется…

— Откровенно говоря, сомнения меня обуревают, батюшка. Излишняя доброта, она тоже, знаете ли… Меня в нежном возрасте родители в детский оздоровительный лагерь отдавали, и была в отряде девочка одна, очень чувственная. Зверушек любила, жучков, паучков, птенчиков разных. Мы на реку купаться, а она ходит по лесу, ищет, кого бы спасти. Приволочет на дачу птенчика, ящерку или ежонка и давай над ним сюсюкать, лечить-кормить, одеялком на ночь укрывать, везде с собой таскать. Разумеется, животина от такой любви и чуткости довольно быстро околевала. Девчушка в слезы, истерика чуть ли не до икоты, тут же хоронить. Могилку выкопает, стенки фантиками-стеклышками украсит, гробик из красивой коробочки сделает. Похороны! Только оркестра не хватает. И ведь любовью такой весь отряд заразила, девчонки наши да и ребята некоторые только и делали, что по округе рыскали, животинок искали, даже беличье гнездо приволокли с бельчатами, даже птицу какую-то болотную с длинным клювом. Так что, сами понимаете, похороны у нас были чуть ли не ежедневно, девки от слез не просыхали. Вот кончилась смена, автобусы за детьми приехали, а у нас под дачей целый зоопарк, и ужи, и ежи, а уж котят-щенят немерено. Расцеловала эта добрая девочка зверушек в мордочки, в очередной раз слезами умылась и с чемоданчиком в автобус — пионерские песни петь.

— А зверушки?

— Сдохли, наверное. Я ж в тот же самый отряд и на следующую смену попал, как приехали, вещички свои в камеру хранения сдали, сразу под дачу залез, интересно ведь, как там зверушки, а там пусто, только вонь и трупики. Вот вам и любовь…

— А как же вожатый? Воспитатель?

— У нас вожатая была, студентка из педвуза, рыжая такая, конопатая. Так она тоже котятам-щенятам умилялась…

— Вот вам и ответ. Некомпетентный педагог, ей нужно было объяснить детям, как нужно обращаться с животными, а не сюсюкаться. А жалостливую эту девочку просто записать в кружок юннатов, пусть бы она кроликов да черепашек морковкой кормила в живом уголке.

— Хорошо, тогда второй пример. В том же лагере по воскресеньям проходили у нас спартакиады, и за каждую победу ребят награждали медалями — шоколадными, естественно. Вот мы и порешили, что все медали будем собирать в «общий котел», а потом за полдником их честно поделим на весь отряд и съедим. Дружный у нас отряд был, сплоченный, как сейчас говорят. Но когда полдник настал, оказалось, что делить нечего, в коробке оказались только кругляшки из фольги. Шоколад сожрали Лавровы, три брата-акробата из интерната для детей из неполных или неблагополучных семей. Наш вожатый в воспитательных целях поручил носить коробку с медалями одному из братьев, самому оторвяге, чем он незамедлительно и воспользовался. И ведь вот что удивительно, медалей-то было очень много, на всех бы хватило, на весь отряд, но братья решили сожрать все, и даже сыпью после этого покрылись — аллергия. И вы думаете, им стыдно было? Да на линейке, когда их вывели перед отрядом, они ухмылялись, радуясь, как сумели всех надуть…

— Вы их, разумеется, наказали?

— Да, ночью «темную» всем троим устроили и побили жестоко. А потом бойкот объявили до конца смены.

— Вот вам и ответ. Смотрите, они, братья эти, сожрали весь шоколад, зная, что наказание обязательно последует, — то есть бросили вызов коллективу. Наказание последовало: «темная», бойкот, да еще их Господь наказал в виде аллергии. Им самим судить, стоило ли это съеденных шоколадок, скорее всего они ощутили, что потеряли гораздо больше, чем приобрели. Вот вам возмездие. Второй урок: разумеется, мысль присвоить общественную собственность возникла не сразу у всех троих, кто-то первым сделал такое подлое предложение. Но пострадали все одинаково. Надеюсь, в будущем остальные два брата задумаются, стоит ли слушать третьего, подвергаясь такому риску. И третий очень важный урок — библейская заповедь: «Не искушай без нужды». Видимо, ваш вожатый не знал этой заповеди, или он просто плохой психолог. Впрочем, что вы хотите от студента педвуза? «Доверяй, но проверяй» — не этому ли учат современных студентов? Он доверил, но не проверил. Педагогический эксперимент не удался — ему наука на будущее. И четвертое… Вы ведь сказали, что спартакиады у вас проходили по воскресеньям — в родительские дни?

— Да, а что?

— Ко всем детям ведь наверняка приезжали родители, привозили конфеты, шоколад? А эти Лавровы, как я понял, от особой опеки родителей не страдали? Не было ли в этом съедении шоколадок попытки восстановить социальную справедливость?

— Признаться, о таком раскладе я никогда и не задумывался, а ведь действительно… Ну вы и психолог. Скажите, святой отец, а вы бы доверили этому Лаврову коробку с шоколадом?

— Не пытайтесь подловить меня, господин майор, я и читал, и смотрел «Республику ШКИД», и «Педагогическую поэму», и «Путевку в жизнь». Вы знаете, что знаменитый Макаренко на закате своей карьеры имел много-много проблем? Советую ознакомиться с его трудами и биографией поподробнее. Что касается меня, то я доверил бы ящик с шоколадом тому, кому доверил бы коллектив. Ведь по сути эти медальки, этот шоколад — добыча коллектива, ему и решать, кому добычу охранять…

— Значит, доверить самому честному, самому надежному? И детей этому учите. И они будут доверять, пока не встретятся им на пути такие вот братья Лавровы. Может быть, они и не виноваты, что выросли такими, может, родительской ласки действительно не хватало или шоколадок не доставалось, но факт, что они, злые, голодные, способные на любую подлость, встретятся вашим детям на жизненном пути. Непременно встретятся. Они уже подрастут, наберутся опыта, они уже не попадутся так глупо. Они сожрут общественный шоколад и скажут, что его отнял хулиган из старшего отряда, а то и вовсе свалят на кого-нибудь, подсунув ему в тумбочку пустые фантики. А когда ваши дети вырастут и им придется самим добывать себе «шоколад»? Как им дальше жить в мире, где если не все, но очень многое построено на элементарной лжи?

— Скажите, Геннадий, а сами вы часто лжете?

— Не понял?

— Ну часто ли вам приходится врать?

Васинцов сначала подумал, потом ответил:

— Ну, не часто. Скорее — довольно редко. Нет такой нужды.

— Но все-таки приходится. И что вы чувствуете после этого?

— Практически ничего. Ну разве что по утру торкнет немного и все.

— А почему? Потому что ложь ваша безобидная и никому не несет вреда. А если бы ваша ложь привела к трагедии, гибели человека?

— Ну, святой отец, вы и загнули.

— Не можете себе представить? Сами обходитесь без лжи, при этом уверены, что мир на этой самой лжи основан? Нет, все-таки почему же вам кажется такой дикой идея, что следующее поколение людей не будет врать?

— Она не кажется мне дикой, она кажется мне нереальной.

— Молодой человек, — устало сказал отец Иоанн, — еще пару лет назад вы даже в самом фантастическом сне не могли бы представить, что сильные мира сего вдруг станут каяться в своих грехах принародно, что жаднейшие и подлейшие существа, ограбившие страны и народы, вдруг захотят добровольно вернуть все награбленное? Но ведь это происходит, пусть не без божьей воли, но ведь и человек — творение божье. Так что давайте закончим на этом наш спор, потому как я вижу, что вам усиленно сигнализируют вон с той скалы. Если не ошибаюсь, этом ваш заместитель капитан Дзюба.

— Ну и зрение у вас, святой отец, — восхитился Васинцов, прикладывая бинокль к глазам. — Действительно Дзюба, и действительно машет полотенцем. Не случилось ли чего?

— И что у нас стряслось? — спросил Васинцов, поправляя плавки.

Дзюба сидел на большом камне своего «наблюдательного пункта» около мощной подзорной трубы. Отсюда хорошо просматривался весь пляж и окрестные скалы, вчера старлей целый вечер просидел над картой, выискивая эту точку. Дзюба не ответил, а только кивнул в сторону Крушилина и Стерха, лежащих на мелкой гальке у самой воды. Около «грифов» валялись маски, ласты, подводные ружья. Тут же, в большом пластиковом пакете что-то судорожно билось, видимо, добытая рыба.

— Ну и что? — не понял Васинцов.

— Он был под водой двенадцать минут.

— Кто?

— Стерх. Он нырнул и плавал на глубине целых двенадцать минут. На глубине, понимаешь, и ни разу не поднимался глотнуть воздуха.

— Слушай, а ты не ошибся? Может, он всплывал, а ты просто не заметил?

— Исключено! Через эту трубу прыщик на заднице за километр разглядеть можно, а не то что трубку дыхательную… Я сначала так просто за ними смотрел, а потом… Крушилин, тот нормально плавал, через трубку дышал, а этот, словно рыба.

— Разберемся. — Васинцов поднялся и, обжигая ступни о нагретую солнцем гальку, двинулся к подчиненным.

— Как успехи, ихтиандры?

— Во, командир, дывись, яку гарну рыбину Стерх подстрелил! — радостно закричал Крушилин и раскрыл пакет. — Еще пару таких же, и уха!

Рыбина действительно была хороша, Васинцов и не знал, что в Черном море подобные встречаются.

— А как водичка там, на глубине?

— Холодно, — поежился Стерх, — до сих пор согреться не могу, вон, мурашки по всему телу.

— А что, ребята, не устроить ли нам малые олимпийские игры? Ну, кто дольше под водой продержится? Чур я — судья, у меня и секундомер есть.

Стерх пробыл под водой восемнадцать минут, даже больше — восемнадцать с половиной. Он вынырнул, скинул маску и, увидев Крушилина на берегу, победно вскинул руки. Тут же счастливая улыбка исчезла с его лица.

— Вы че, ребята? — сказал он, заметив странные гримасы на лицах сослуживцев.

Васинцов молча протянул ему секундомер.

— Че, я был под водой четверть часа? Во здорово! Это ж рекорд мира, а я еще бы мог, легко, хотите…

Тут же он запнулся на полуслове. Он все понял, медленно собрал маску, ласты, трубку, не торопясь вытерся полотенцем.

— Куда мне, командир?

— Сам знаешь, инструкция, — тихо ответил Васинцов.

Инструкция для работников и сотрудников ЦИИИ им. Капицы была строга и даже категорична. Если человек сам или окружающие его люди замечали за ним необычные для обычного человека способности или изменения в организме, он должен немедленно отправляться в карантин.

Глава 11 ПОХИЩЕНИЕ

Васинцов глянул на часы и вскочил. Черт побери, электричка через полчаса, а до станции столько же, если быстрым шагом! Точно опоздает! А потом думай, как в управлении оправдываться, они там на входе какую-то чушку электронную поставили, не отметишься карточкой вовремя, настучит начальству…

Он чмокнул спящую Карину в щечку, мигом натянул брюки, рубашку, куртку, на ходу сунул кобуру под куртку и, не умываясь, кинулся к двери. Почти бегом пробежал мимо ворот, прикидывая, как бы срезать дорогу через кусты. Наверное, лучше вот здесь, через магнолии и лавровые кусты.

Стоп! Какие магнолии?! Какой лавр?! Точнее, какая на хрен работа?! Он же на Кавказе, у моря, это же Лазаревское, райские места, он же здесь в командировке, охраняет покой отца Иоанна и его детишек.

Васинцов остановился на месте, глянул в сторону моря и громко рассмеялся. Надо же так лохануться! Совсем у него крыша от работы поехала. Но смеялся он недолго, совсем рядом в кустах появилась фигура человека, эта фигура быстро подняла руку, и Васинцов заметил в ее руках что-то похожее на пистолет. Реакция у него была отменная, но стрелка с капсулой оказалась все же быстрее. Васинцов почувствовал легкий укол в шею, ухватился за стрелку, но выдернуть не успел. Как подкошенный он рухнул на остывший за ночь асфальт…

— Вот так дела. Правильно говорили древние: «Гора с горой не сходится, а человек с человеком»…

Васинцов с трудом раскрыл глаза, медленно сфокусировал зрение. Изображение еще было чуть расплывчатым, но гул в голове постепенно утихал. Он сидел в глубоком кресле, руки его были пристегнуты к подлокотникам странной формы наручниками. Прямо перед ним на диване, положив ноги в дорогих с виду туфлях на низенький журнальный столик, сидел крупный мужчина. Он, ухмыляясь, рассматривал удостоверение Васинцова, бумажник и пистолет в кобуре лежали тут же, около пепельницы.

Васинцов быстро осмотрелся, скорее всего — номер в пансионате среднего уровня, даже чуть выше среднего: зеркало в полстены, фонтанчик с водяной мельницей в углу, вон, даже камин есть. В спину немного дуло, видимо, там дверь на балкон. Ладно, разберемся. Он внимательно рассмотрел человека, сидевшего напротив. Постой, а кто сказал, что это — человек? Нет, брат, меня не обманешь, ушки-то у хирурга поправлял? Вон, рубчики-то еще не зажили. И бреетесь вы гораздо чаще, нежели обычный среднестатистический россиянин, и в очках темных вам даже в сумерки приходится ходить, иначе даже непосвященный вашу звериную сущность легко заметит, даже ребенок. Теперь в школах специальный курс проходят: «Распознай зверя» называется. Впрочем, а кто на Кавказе сейчас без очков ходит, на любом лотке этого товара завались.

А мужчина тем временем отложил «корки», бросил в рот (или в пасть?) конфету-тянучку и с интересом принялся рассматривать Васинцова.

— Очки можете снять, не испугаюсь, а то мешают, наверное, при искусственном свете, — предложил майор.

Мужик хохотнул, снял очки и бросил их на стол. Ну точно, зверь, вон зрачки уже пожелтели, и крупный какой. А зверь убрал ноги со стола, в упор посмотрел на Васинцова:

— Так вот вы какой на самом деле, командир группы «ГРИФ» майор Васинцов Геннадий Николаевич.

— Вы меня знаете?

— А как же, а как же, — кивнул головой мужчина, — наслышан про ваши подвиги и даже визуально наблюдать имел удовольствие. Правда, несколько в необычном виде, вы тогда были наряжены в смешную фуфайку и играли роль бригадира грузчиков. Очень достоверно играли, уверяю вас. Мой партнер даже купился на вашу игру, в результате чего и спер целый вагон коробок с разным барахлом.

— Вы о той истории на базе?

— Разумеется, ну и повеселились мы тогда. Сначала смеялись над тупыми ментами, которые решили, что смогут уберечь от нас целый вагон американских «Макинтошей», стоящих чертову уйму денег, а потом друг над другом, когда поняли, что тупые менты подбросили нам разный мусор вместо дорогушей техники. А потом смех кончился, почему-то стае очень не понравилось, что ее подставили под ваши пушки за какое-то барахло. Вы к тому же завалили довольно крупного вожака, а у него были братья. Они такие щепетильные в вопросах кровного родства, эти волчары.

— Конечно, остальную разную шваль, что осталась там, на базе в лужах крови, вы в расчет не берете.

— Полноте вам, господин майор, играя в большие игры о шестерках не думают.

— Да? Но это когда играешь в дурака. А вам известно, что четыре шестерки — это уже каре, и оно легко бьет даже трех тузов?

— Действительно, хорошее замечание, надо запомнить. Значит, вы играете в покер, майор Васинцов, тогда вам известно, что самая сильная карта в покере — джокер.

— Разумеется.

— Вот, предлагаю об этом и поговорить, нежели предаваться словопрениям. Как вы насчет серьезной беседы?

— Для начала неплохо бы узнать, с кем именно я буду вести «серьезную беседу».

— Резонно. Зовите меня Петром. Как любимого апостола Христа, что трижды отрекался от Спасителя, несмотря на то что тот сулил ему место по правую руку от трона и тепленькую должность привратника у небесных врат. И если верить вашим попам, место это получил.

— Если верить Марку, любимым апостолом Христа был не Петр, а ученик, чье имя в Евангелиях не упоминается…

— Действительно? Тринадцатый апостол? Что-то слышал про это. Надо перечесть на досуге. Но вернемся к нашим баранам. Как вы уже поняли, я — так называемый зверь, и все, кого вы здесь можете увидеть, — тоже звери. Так вы нас окрестили. Хотя сами себя мы зовем несколько иначе. Как вам нравится название «продвинутые»? Но мы не в обиде, на наш взгляд, гораздо лучше иметь проблемы с ежедневным бритьем, нежели пускать слюни и сопли во время торков.

— Интересная система оценки ценностей, впервые с подобной сталкиваюсь.

— Очень зря, вам бы не мешало просто поговорить с кем-нибудь из наших там, в институте, вместо того чтобы ломать им кости своими дубинками и поджаривать электрошоком.

— Прошу прощения, болтать — не моя специализация.

— Ну да, работа такая, — сказал зверь голосом волка из известного мультика.

— Вот именно, моя работа — беречь покой людей от подобных вам зверей. Мне почему-то не нравится, когда людей убивают, и моему начальству тоже…

— Людей? О Господи, он говорит о людях! Он еще ничего не понял! О каких людях ты говоришь, гриф-стервятник? О той массе ублюдков, что воют перед церквями на коленях, когда сверху торкнет? О той толпе, что очень скоро и вовсе превратится в стадо баранов? Ты что, прикидываешься или на самом деле до сих пор вас начальство за дураков держит? Нас от силы десять процентов от общей массы, тех, кто способен на что-то. Половина из этих десяти — мы, желающие жить свободно, вторая половина вы — жить нам не дающая. Скажи, майор, тебе нравится нажимать на курок, когда ты видишь в прицеле силуэт зверя? Ну скажи, нравится ведь, — и зверь ощерился, показав крупные клыки.

— А зубки-то вы регулярно подтачиваете, — улыбнулся Васинцов, — не очень приятная, должно быть, процедура. Ненавижу эту стоматологию. Я как-то коронки ставил, так когда мне зуб обтачивали, я чуть не сблевал от запаха паленой кости. Давайте на самом деле закончим болтать и вы скажете, что вам от меня надо?

— Интересный вы тип, господин Васинцов. Сидите привязанный к креслу и грубите. Ладно, скажу, нам нужна одна девочка из приюта, набитого этими чертовыми сиротами. Не прикидывайтесь удивленным, вы знаете, о ком я говорю. Хорошо представляя, с кем имею дело, гарантирую, что ей не будет причинено никакого вреда! Нам нужна только информация, которой она располагает, точнее, источник этой информации. Мы могли бы взять ее и сами, без особого труда…

— Так уж и без труда…

— А вот представьте себе. Мы взяли бы ее без шума и без крика, так же, как взяли вас — спецназовского командира…

Васинцов открыл было рот, но не нашелся, что ответить.

— Молчите? Правильно делаете. Все это тайное бегство из Подмосковья, вся эта ваша охрана — детские игры, вы даже не представляете, в какие игры ввязались.

— О Господи! — настала очередь взмолиться Васинцову. — Кто бы знал, сколько раз я уже слышал эту фразу. И кто ее говорит, жулик средней руки, промышлявший взломами складов на бывшей овощной базе и оставляющий за собой кучи фантиков от сосучек.

Зверь рыкнул и щелкнул челюстью.

— Ну вот, уже теряете самообладание, — продолжил Васинцов, — знаете, что я вам скажу, бросьте эту затею, воевать с детьми — даже для зверей это уже слишком.

— Я не собираюсь воевать с детьми, мне надо только выяснить, что привиделось этой чертовой девке. Вам ясно, майор Васинцов? И если вы хотите выйти отсюда живым…

— Хочу, конечно! Вам что, надо узнать, что видела во сне Людмила Коротких? И всего-то? И стоило ради этого стреляться в меня дорогим снотворным и тащить сюда? Господин Петр батькович, а что, нынешние звери, или, как вы сами называете — «продвинутые», не знакомы с компьютерной техникой?

Зверь нахмурился:

— В каком смысле?

— А в таком, что я вижу у вас на тумбочке довольно крутой ноутбук.

— И что же?

— А то, что если вы освободите мне руки и допустите меня до Интернета, то я с удовольствием могу вам все это продемонстрировать, именно то, что вас так сильно интересует.

Зверь коротко рыкнул, почти мгновенно в дверях номера показался высокий мускулистый парень. Зверь снова рыкнул и кивнул в сторону тумбочки. Парень кивнул, включил компьютер и довольно бойко защелкал пальцами по клавишам. Через пару минут они были в Сети, Васинцов четко, по буквам назвал электронный адрес, а еще через несколько минут на экране высветилась картинка…

Худенькая светленькая девочка в коротком светлом платьице сидела на диване и испуганно смотрела в камеру. Голос за кадром прокашлялся:

— Это российская школьница Людмила Коротких. Ей пять лет, она сирота, воспитывается в приюте Сергиевой Пустыни под Москвой. Двадцать второго июля сего года девочка видела вещий сон. Людочка, расскажи, что ты видела во сне?

Девочка продолжала смотреть прямо в экран:

— Люда, не бойся, расскажи нам про свой сон.

Девочка опустила глазки, нерешительно затеребила краешек платьица:

— Мне приснился ангел, он был большой, белый и красивый, он светился весь. Он сказал мне, что миру и всем людям Земли угрожает большая опасность, что плохие люди задумали уничтожить мир и для этого собирают много денег. Они хотят купить очень мощное оружие и уже нашли продавцов. Деньги им дают разные плохие люди через счета корпорации «Гнашевич кор-по-рейшн», а уничтожить мир решили террористы из секты «Судного дня». Они получают деньги через Первый коммерческий банк, главный счет в у них в женевском банке «Олива — Е551АВ2452207».

— Тебе ангел назвал этот счет? — спросили за кадром.

Девочка оставила в покое край платьица и снова глянула в камеру.

— Да, он попросил меня запомнить этот счет и сказать миру, пока не поздно. У них есть еще счета, но этот главный.

— А что тебе еще сказал ангел?

— Ангел сказал, что будут большие испытания, но люди не должны отчаиваться. Он мне назвал еще несколько… организаций, которые занимаются плохим, и их… рек-ви-зи-ты. У них трудные названия, я вот на бумажке написала.

Девочка вытащила из кармана обычный тетрадный листок в клеточку, камера наехала и показала несколько длинных названий на английском, написанных детским почерком, и несколько столбиков цифр.

Петр схватил ручку и лихорадочно начал переписывать их в блокнот.

— Зря вы так торопитесь. Вы можете поставить на повтор и остановить кадр. Этот файл, он уже у вас в компьютере, — просветил Васинцов снисходительно.

— И это может прочитать каждый?

— Да, у кого есть компьютер с подключением к Интернету. Мы ссылки на все новостные сайты отправили, по всему миру, даже с английским переводом.

— Идиоты, это же стоит миллионы! — отшвырнул от себя ручку зверь.

Васинцов ухмыльнулся:

— А вы, господин Петр, хотели эту информацию продать? Так что, не будете меня жизни лишать? Отпустите с миром? Вы же все, что хотели, получили…

— Скажите, товарищ полковник, я похож на латентного педераста?

— Что?!

— Нет, вы скажите откровенно, как мужчина мужчине, я привлекательный? Я симпатичный? Тогда почему за сравнительно короткий срок два мужика откровенно говорят, что я им нравлюсь? Сначала очкастый доктор, запросто принимающий личину «серого человечка», потом зверюга по имени Петя. Я ему, видите ли, понравился, поэтому он оставляет мне жизнь. Наверняка с далеко идущими планами, не удивлюсь, если завтра Петюнчик ко мне с букетом алых роз заявится. Так что не стесняйтесь, товарищ полковник, если я вам тоже нравлюсь, так и скажите, пойду в аптеку за гондонами и гелем анальным. У вас как у начальства — приоритет.

— Слушай, хватит истерики! — Одинцов резко остановил руку Васинцова и отодвинул бутылку на край стола. — И водку жрать хватит. Ты же мужик, офицер!

— Ну разумеется! Я боевой офицер! Меня во сне убеждают, что пора на работу, заставляя сломя голову мчаться незнамо куда, потом усыпляют, и зверюга с подпиленными клыками в костюме от Версаче меня допрашивает. А потом я просыпаюсь на берегу моря и вижу, как моя обожаемая Карина выходит из волн, как Афродита из пены, только в акваланге. Они что, случайно меня туда, на берег, отволокли? Они ясно показали, что могут все. Все, что угодно. Спрашиваю Карину, какого черта ты в темноте нырять поперлась? Она отвечает: неожиданно пришла в голову идея понырять с фонариком. Замечательная идея, правда? Им ничего не стоило пустить пулю в лоб и мне, и Карине там на берегу. И без особых хлопот по камню на шею, и на дно. Пока нас хватились, крабы от обжорства полопались бы. А вы говорите, боевой офицер. Да им плевать на все наши посты и систему наблюдения.

— Постой, ну чего ты горячишься, — сказал Одинцов, — что в конце концов случилось? Ты жив, здоров, Карина в порядке. Я вам на подстраховку группу «Кобра» привез — классные ребята, профессионалы…

— Стерх тоже был профессионалом, а туда же… Кстати, как он?

— Нормально, приехал весь такой загорелый, довольный, сейчас в лаборатории парится, морковку жрет за обе щеки.

— А как он… ну, вы понимаете?

— Все в норме, больше никаких отклонений, но ныряет, скажу тебе. В последний раз час сорок показал, вылез из бассейна, глаза как у рака…

— Что ученые говорят?

— Руками разводят, совершенно невозможный способ получения кислорода из воды, безжаберный. А в остальном все такой же, уколов боится.

— Ну хоть с ним-то все нормально… Что будем делать, товарищ полковник?

— Вспоминать.

— Что именно?

— Все! Успокоился? Вот и чудненько. Смотри, ты говоришь, что проснулся в половине седьмого, так?

— Точнее, двадцать минут седьмого.

— Не важно, Карина говорит, что нырять она пошла в семь и тебя на берегу увидела около восьми, точнее — в восемь ноль пять. Примерно полтора часа, верно? Давай подсчитаем, за это небольшое время далеко тебя увезти не могли, правильно? Ведь прошло еще время, пока ты очухался, пока с этим Петей болтал, по Интернету файл качали, верно? И что со стороны балкона шум моря слышался, ты тоже говорил, верно? Вот и получается, что место, где тебя держали, где-то рядом, скорее всего особняк с видом на море.

— Скорее не особняк, а профилакторий, или санаторий, или дом отдыха. Обстановка там казенная была, кровать, тумбочки…

— Ну что, эта комната?

— Похоже, очень похоже, — сказал Васинцов, осматриваясь. — Если не считать разгрома — очень похоже. Комната на самом деле носила следы недавнего побоища, колченогая кровать сдвинута к стене, картины и портьеры с окон валялись на полу. Около балконной двери недвижимо лежало тело, крупный мужчина в спортивном костюме.

— Зверь, — емко сказал Одинцов, — странный вид, почти неотличим от человека. Без хвоста. Но очень силен, троих наших ребят на «скорой» увезли. Пришлось стрелять на поражение.

— Ну да, этот парень, кажется, сидел за компьютером. А остальные?

— Ушли через балкон.

Васинцов нагнулся над перилами:

— Ого… Да тут метров двадцать до земли.

На самом деле балконы профилактория, построенного на отвесной скале, выходили прямо к морю. Вид отсюда открывался просто превосходный, но от мысли спуститься вниз, бр-р-р, аж дух захватывает.

— Спустились по веревке?

— А хрен их знает, — пожал плечами Одинцов. — Мы на всякий случай весь профилакторий обыскали и окрестные скалы — ни одной живой души. И это в разгар сезона!

В это время в кармане Одинцова забрякал мобильник.

— Да, я, — сказал он быстро. — Что?! Это точно, она не могла просто потеряться, пойти с подружками на море, еще куда?..

— В чем дело, — спросил Васинцов. По лицу Одинцова было видно, что случилось ЧП.

— Люда Кортоких пропала, ее нигде нет с самого утра…

— Странно, очень странно, — размышлял Одинцов, меряя комнату связи большими шагами, — если этому зубастому Петру нужна была информация, то он ее получил в достатке, зачем же ему еще и девочка?

— Может быть, они думают, что она знает еще что-либо? — предположил Васинцов.

— Может, и думают, — ответил Одинцов. В это время компьютер пискнул, сообщив, что идентификация фоторобота закончена. — Глянь-ка, похож на того Петра, что с тобой… беседовал.

Васинцов глянул в монитор:

— Похож, даже очень похож…

— Тогда я вообще ничего не понимаю.

— В смысле?

— Знаешь, откуда этот орел?

— Ни малейшего понятия.

— Коллеги наши…

—???

— ФСБ! Некий майор Кочетов из Главного управления.

— Вот новость, — сказал Васинцов обрадованно, — значит, девочка у них? Постой-постой, что, в ФСБ служат звери?

— Я что Бог? — пожал плечами Одинцов. — Тут у него зубы нормальные.

Отец Иоанн сидел, глядя в одну точку, губы его беззвучно шевелились, видимо, он молился. Наконец он поднял голову:

— Это я виноват, это я погубил бедную девочку. Надо было запретить ей даже вспоминать об этом видении. Но я не мог, понимаете? Если видение было, оно ведь не так просто было, оно же для людей…

Васинцов не нашелся что ответить, да и не успел.

— Товарищ полковник, — сказал Кайметов, не снимая наушников. — С вами хочет пообщаться майор ФСБ Петр Кочетов, у него какая-то информация о пропавшей девочке.

Глава 12 В ГОРАХ

— Черемша? Ты! — радостно сказал Васинцов.

— Ну да, я.

— Какими судьбами?

— По контракту, дела настоящего захотелось.

— А что опять в лейтенантах? Тебе же за нас вроде старлея дали.

— Дык опять звездочку сковырнули. Набил морду зампотеху, тот солдатиков пригонял себе дачу строить и керосин фермерам продавал. Вот ведь сволочь, и не торкнуло его ни разу. Хотели под трибунал меня отдать, но обошлось, успел на Кавказ завербоваться, так что только одной звездочкой и отделался. А вы как, в полном составе?

— Почти, Стерха только нет.

— А что с ним?

— Ныряет слишком долго.

— Аа-а-а, — понимающе кивнул Черемша. — У нас тоже один такой объявился. Прикинь, с полукилометра высоты вывалился по пьяному делу с вертолета, и хоть бы хрен, ни царапины. Планировал, как белка-летяга, и так аккуратненько на скирд соломенный приземлился. Теперь в Москву откомандировали, говорят, уникум, изучать будут. А еще один, повар — половники взглядом гнет, крыс гипнотизирует. Они теперь ему морковку-редиску сами на огороде выкапывают и к порогу кухни приволакивают. Клево, да? А Сидоров так и не объявился?

— Нет пока, тот город «зоной отчуждения» объявлен.

— Да, дела, а у нас тут все сплошь «зона отчуждения».

— Шалят?

— Постреливают порой, и люди пропадают, но справляемся. Только зверя много развелось, так что вы вовремя. Я как услышал, что «грифы» прибывают, так начальника за жабры, мол, уже с ребятами работал. Тот проникся, так что теперь я к вам прикреплен. А так здесь классно, воздух свежий, барашки, молодое вино. Ну что, загружайтесь в моего «Грача», на базу полетим.

Васинцов огляделся, высокое чистое небо, аэродром на фоне гор, зенитки, на вышках видны силуэты стрелков. Кавказ!

— О мадам, — завизжал от восторга Черемша, увидев Карину, — как я счастлив видеть такую красоту в этих диких местах. Вы знаете, тут есть чудная долинка с такими дивными видами, с прозрачным озерцом…

— Рога пообломаю, — пригрозил Васинцов.

— Молчу, командир, — сразу сдался Черемша, хватаясь за сумки Карины, — молчу и завидую…

Омоновский подполковник встретил их на пороге вагончика, приветливо кивнул, представился Матюхиным и натянул на мощный торс тельняшку.

— Давайте сбрую скидывайте и на построение, — крикнул он куда-то в сторону. Васинцов обернулся и глянул на ребят в черных комбинезонах, сидевших на броне въехавшего в лагерь БТРа, омоновцы разглядывали «грифов» с не меньшим интересом, видно, видели впервые.

— В общем так, командир, — сказал Матюхин, прочитав пакет и расстилая на столе карту. — Не знаю, как вы там, «в стране» зверя ловили, какие у вас там правила были, хочу сразу предупредить, на помощь местных особо не рассчитывайте. Нас и так здесь особо не любили, а как торкать начало, столько зверья лютого развелось, что хоть сам вой. Третья командировка уже за год, а с каждым разом все хуже и хуже. Все местные запуганы донельзя, в любви тебе клянутся, защитником называют, а спиной повернешься, в спину тебе и ударят. Главное: никому на слово не верь, увидишь человека, достань пистель из кобуры, не помешает, зверя увидишь, сразу стреляй, пока стаю не вызвал. Че это у тебя на поясе за пистель такой интересный? Сетка? Кинь в рюкзак и забудь, тут сетка не поможет. Так, что еще… в «зеленку» особо не суйтесь, тут все в минах и капканах, шашлык готовый у местных не покупайте, запросто отравить могут, барана купите, проверьте на собаке или продавца заставьте сначала попробовать. Водку жрете? Местную не берите, пойло, лучше выпишите на базе спирт, там к этому делу с пониманием. Да, впрочем, у вас Черемша пилотом, тот черта лысого найдет.

Теперь о вашем задании. Если разведка не врет, а врать ей смысла нет, то интересующая вас группа может находиться, — омоновец ткнул карандашом в карту, — вот здесь или вот здесь. Банда Урчилоева, да теперь уже скорее стая, и людьми зверства творили, а уж зверьми… лютые волчары да чикатилы. Торговля людьми — их тайповый промысел, еще при «совке» рабов имели, знамена передовиков их деды получали за прогрессивные методы экономного хозяйствования. Ну правильно, официально у них один пастух числится, а на деле десяток славян вкалывают, в Махачкале на вокзале или в Сочах в порту выловленные. Урчилоев — зверь лютый, наш осведомитель рассказывал, что он пленным глотки лично перегрызал, и теперь большей частью в зверином обличье пребывает. Обернуться в человека может, но не надолго, уж больно звериная сущность прет. Брата своего Аскера лично загрыз, того еще зимой торкнуло, решил в мирные чабаны податься, так Урчилоев наказал при всем семействе. Очень жадный, давно бы мог за бугор слинять и жить припеваючи на деньги, за рабов вырученные, а он опять здесь. Мы стаю эту изрядно пощипали по зиме, но как «зеленка» пошла, они опять обнаглели, да и сам Урчилоев, говорят, появился.

— Послушай, командир, а этот Урчилоев не мог прийти из-за бугра специально из-за девочки?

— Девочки? Слушай, майор, а девочка эта, она что, дочка чья-то из «кремлевских»? Или олигарха какого?

— А хрен ее знает, — соврал Васинцов, — может, и дочка. Известно только, что какая-то анонимная структура обещала за нее живую и здоровую миллион «зеленых» денег. Как думаешь, этот Урчилоев, тот взялся бы за такое дело?

— Без базаров. Этот урод по ошибке учителя местного украл и то пятьсот баксов с его родни взял, а просил сначала 50 тысяч. За миллион он и на Чукотку ползком поползет. Я ж говорю, жадная тварь…

Честно говоря, желанием Васинцова было врезать со всей дури в это нордическое лицо, прямо в нос, чтобы юшка брызнула, чтобы клюв в лепешку, но вместо этого он пожал протянутую руку майору. Кочетов был, как и прошлый раз, в темных очках, только сейчас вместо стильного европейского костюма на нем был спецназовский камуфляж. Он по-хозяйски прошелся по штабу, снял портупею, бросил ее в кресло, расстегнул ворот куртки:

— Жарко, да? Нормальные люди в море плескаются, а мы, как идиоты, в сапогах паримся…

— Я, кажется, услышал слова «нормальные люди»? А как же «продвинутые»?

— Да ладно тебе, майор. Люди, не люди, какая разница, одно дело делаем.

— Дело? Ну и методы у вас, в этом случае, господин майор.

— Обиделся, что ли. Подумаешь, снотворным в него стрельнули. Вы мне, между прочим, классного парня завалили, до сих пор в госпитале валяется.

— Выжил все-таки? Молодца. Наши стреляли на поражение. Зачем в драку полез?

— Задание у нас такое.

— Ну тогда не взыщи: сопротивление правоохранительным органам, кстати, серьезное преступление. А что, апостол Петр, нельзя было по-нормальному? Или методы у нашего ФСБ с годами не меняются?

— Но ты-то цел, и баба твоя цела, а мы чуть шеи себе не переломали, когда от ваших костоломов уходили.

— Кстати, как вам удалось уйти, там ведь только скалы отвесные, а всю округу мы обыскали.

— Морем уходили, под водой, об остальном не спрашивай.

— Лады. Ну давай, майор, колись, что вам про девочку известно и на кой хрен она вам понадобилась?

— Вообще-то это государственная тайна, но тебе скажу. Девочка нам не нужна, нам нужен Гнашевич.

—???

— Поступила информация, что группа, тесно связанная с лигой «Судного дня», очень интересуется Людой Коротких из приюта Сергиевой Пустыни. Более того, эта группа объявила премию за эту девочку.

— Тот самый миллион?

— А ваша разведка тоже неплохо работает.

— И вы хотели?..

— Мы хотели взять девочку под контроль и через нее выйти на Гнашевича и его группу. Вот и все.

— А зачем надо было меня… усыплять и волочь в свой, как его, профилакторий?

— Познакомиться хотел, — буркнул Кочетов, — чтобы ты со своими головорезами нам крупную добычу не спугнул. Слушай, майор, хватит меня допрашивать, а? Давай лучше думать, что делать дальше.

— Ну цели-то наши, как я думаю, нынче совпадают. Вам нужна девочка, чтобы поймать Гнашевича, нам она нужна, чтобы вернуть ее в приют живой и здоровой к любимым подружкам и педагогам. Только извини, майор, но использовать ребенка в качестве наживки я тебе не дам.

— Да пошел ты! Испугал, я не таких видел. Что ж ты думаешь, раз глаза пожелтели, то и совести совсем нет?

— А что, не так?

— Не так, но скрывать не буду, меня больше интересует не девочка, не те, кто ее выкрал, а как раз те, что за ней приедут. Клянусь, я жизнь отдам, чтобы ее выручить, но сначала я хочу узнать, что за покупатель за ней приедет. Или прилетит. Второе, исходя из места нахождения стаи, — вероятнее.

— Так вы точно знаете, где Люда Коротких и ее похитители находятся?

— Конечно, вот здесь, — и он ткнул пальцем в точку на карте, — горный аул, называется Черная скала, если с местного переводить. Место глухое, граница близко, там что ни аул, так Черная скала.

— Слушай, Черемша, а ты, может, тоже того? — сквозь рев двигателя проорал Васинцов.

— Что того?

— Ну, тоже уникум. Как ты в тумане-то видишь?

Черемша широко улыбнулся и ничего не ответил. И в самом деле, в густом тумане он вел машину уверенно, даже лихо. Вертолет закладывал виражи, мастерски минуя скалы, едва не цепляя брюхом вершины «зеленки», и даже более легкий «Беркут», в котором разместились эфэсбэшные «орлы» во главе с Кочетовым, едва успевал за десантным «Грачом».

— Ну и компания у нас подобралась птичья, — усмехнулся Васинцов, — «грифы», «орлы» на «Граче» да на «Беркуте», а в последнем еще и Кочетов…

— Лейтенант Миль, вы остаетесь здесь, это не обсуждается, — сказал Васинцов строго. — Будете прикрывать группу сверху, особое внимание на дорогу из ущелья, возможно, противник вызовет подмогу. С вами рядовой Аверьянов.

Карина хотела было что-то сказать, но, встретившись взглядом с командиром, молча отдала честь и, кликнув Пашку, пошла «пристреливаться» к местности.

— Наши договоренности остаются в силе? — спросил Кочетов, подходя к Васинцову. На Кочетове и его группе были странной расцветки комбинезоны с капюшонами и непривычно тонкие «броники». Цвет комбинезонов постоянно менялся, один из «орлов» прилег на большой серый камень, чтобы осторожно выглянуть вниз, и через секунду его одежда приобрела такой же цвет. Глянешь — только ботинки высокие со шнуровкой на камне лежат, причем один ботинок по другому порой легонько поглаживает.

— Впечатляет, — покачал головой Васинцов.

— Спецкостюм «Спрут», могу пару таких же подогнать.

— Если живы останемся.

— Значит, как договорились, никаких действий, пока не появятся покупатели.

— Договорились же, чего заладил, как попка. Начинаем только по твоему сигналу, а пока изучаем диспозицию.

— Хорошо, тогда по местам…

Две группы разошлись в разные стороны, перед тем как исчезнуть в тумане, Васинцов обернулся. Карина сидела у скалы, бережно держа винтовку на коленях, она почувствовала взгляд, повернула голову и послала ему воздушный поцелуй.

— Слышь, командир, как думаешь, где они девочку держат? — шепотом спросил Юдин.

— В доме, наверное, не в зиндане же.

— Может, я на разведку?

— Не лезь поперек батьки в пекло, сейчас Дзюба все тебе скажет, а пока сиди и не дергайся. И прицел прикрой, вдруг зайчика пустит, вон, солнце уже всходит.

Дзюба мудрил над данными сканера и радиоперехватами Кайметова, он что-то чертил на схеме, то и дело выглядывая с биноклем из-за скалы. Наконец он дал знак, и группа за исключением Крушилина, оставшегося в наблюдении, собралась вокруг капитана.

— Смотрите, — сказал Дзюба, выкладывая на плоский камень подробную схему аула. — Вот здесь у них посты, вот здесь пулеметное гнездо и здесь тоже. Но часовые спят, а отсюда человек вообще ушел. Вот в этот дом. Может, просто в комфорте решил поспать, может, к женщине. С дисциплинкой у них хреново. Видно, хозяин еще не приехал. Судя по поведению и переговорам, чувствуют они себя в полной безопасности, и это нам на руку. Девочка скорее всего вот здесь, в доме, пока точно известно, что она в порядке, для нее отдельно готовят, какой-то Мурат просил какого-то Мухтара прислать для нее конфет…

— Оно и понятно, — пояснил Юдин, — «лимон» баксов в платьице с бантиком.

— Глохни, — сказал Дзюба, и Юдин прикрыл рот ладонью. — Что еще хорошо? Туман по утрам хорошо, если дождь пойдет — хорошо, все остальное плохо. Почему? Объясняю: это не аул, это укрепленный район какой-то. Укрепились хорошо, неделю осаду держать можно, и когда только построить успели? Это — не просто пулеметные гнезда, это ДОТы, здесь, перед дорогой, укрепленный бункер. И откуда только?

— Камня здесь навалом, а цемента у них тоже хватает, Кочетов говорил, что у Урчилоева в долине свой завод цементный. Легальный, между прочим, налоги государству платит, у работников — медстраховка.

— Тогда ясно, — почесал макушку Дзюба, — с вооружением и техникой тоже беда: пулеметы современные, здесь — скорострельная пушка, а во дворе дома сами видели — БТР на ходу. С воздуха до них не добраться, вот тут на вершине зенитка, здесь сидит абрек со «стингером», может, еще кто есть с той стороны, наверняка есть, эфэсбэшники на связь выйдут — точно выясним.

— И общий итог? — предложил Васинцов.

— В лоб нам аула не взять. По крайней мере потери будут значительные.

— Предложения?

— Предлагаю следующие действия: дождаться покупателя, устроить засаду и освободить девочку по дороге. А потом по этому логову бомбовым ковром в три захода.

— А если они за девочкой не на машине, а на вертолете? Сбивать предложишь? — спросил Корич.

— Нет, я предложу Вазгяна нарядить чабаном, у него нос местным обычаям соответствует, тебя — собакой, а нас баранами, так и войдем в аул под видом стада.

— Где нас благополучно и зарежут, — добавил Юдин, — и сделают шашлык. Гляньте, Крушилин че-то зовет.

Васинцов взял бинокль и глянул вниз: в середине аула из ям выбирались люди, много, около двух десятков. Оборванные, лохматые, некоторые в цепях. Они быстро построились в колонну и двинулись по дороге в сторону строительной площадки.

— Ну вот, а ты говоришь, когда только построить успели, — шепотом выругался Юдин. — Цемент есть, камень есть, рабочей силы — завались…

Рабочих подгоняли два крупных волчара. Васинцов заметил, как один из них в прыжке сбил с ног какого-то доходягу и начал зубищами трепать его спину.

— Кайметов, есть что от «орлов»?

— Да, файл пришел, сейчас распакую, — ответил прапорщик, щелкая по клавишами ноутбука.

— Да, ковровая бомбежка отпадает, — пробормотал Васинцов, разглядывая рабов, привычно взявшихся за лопаты и мастерки.

«Аул атаковать бесполезно, — высветилось на экране, — идем на перехват покупателей по дороге».

— Вот шкура гэбэшная, — выругался Васинцов шепотом и защелкал по клавишам: «А как же девочка?»

«Извини, мой объект — покупатель. Мне он нужен живым».

«Там еще два десятка рабов в зиндане, видел? Нам одним не справиться».

«Сначала покупатель, возьмем, поддержу всеми силами…»

Через минуту появилась еще строчка:

«У меня приказ, извини».

«Зубки подтачивать не забывай», — со злобы настучал Васинцов и вышел со связи. Да, положение — хуже некуда, и так взятие аула выглядело делом проблематичным, а тут еще Урчилоев приехал с десятком головорезов на двух джипах.

— Отряд, слушай команду, — сказал он. — На «орлов» надежды мало, скорее всего придется действовать самим. Мы с Коричем и Юдиным идем за девочкой перед рассветом, вы прикрываете нас и атакуете по команде — зеленая ракета… или с первыми выстрелами. В случае чего отходите к вертолетам и эвакуируйтесь. Предполагаемое время атаки — рассвет, когда рабочих погонят на стройку.

Туман был такой густой, что в десяти шагах ничего не было видно. Крушилин хотел было чихнуть, но вовремя успел засунуть в нос капсулу.

— Так, попрыгали, — скомандовал Васинцов.

«Грифы» запрыгали на месте, все было в норме, даже у Юдина «броник» был затянут как надо.

— Хорошо, ребята, с Богом. Туман нам на руку…

— Командир, тут тебе послание, — удивленно сказал Кайметов.

Васинцов подошел к связисту, глянул в экран и прочитал послание.

— Команда, отставить!

Васинцов покрутил колесико и изображение в оптическом прицеле стало гораздо четче. «Широкий» джип появился на дороге, перевалили через речушку, подняв фонтан брызг, и бойко запрыгал по ухабам. Перед пулеметным гнездом машина остановилась. Два абрека в пятнистом камуфляже подошли к машине, заглянули в салон. Держались без боязни, автоматы свободно болтались на ремнях. Один из абреков махнул рукой, мол, проезжайте.

У ворот большого дома «чероки» остановился, из машины вышли двое. Васинцов сделал увеличение до максимума. Елы-палы, эфэсбэшники, вон тот, что пониже, стрелок, второй — связист. А зубы-то, зубы, почище, чем у Кочетова, и как он их раньше-то не разглядел. Спецвзвод зверей, мать их продвинутую. Неужели этот план сработает? Коротышка вытащил из багажника чемодан, поставил его на капот. А вот и господин Урчилоев во всей красе, в папахе, в шитом золотом халате при джигитах. И тоже все зубастые. Ну эти сговорятся.

Урчилоев обнялся с эфэсбэшниками, чуть ли не расцеловался. Нет, ребята, с такими зубищами и шерстью вам не целоваться, а обнюхиваться под хвостами пора. Нет, ну этот Урчилоев хорош, в гости зовет, чуть ли не силой тащит, а сам все на чемоданчик зырк, зырк. Ребята, ну покажите вы ему деньги, а то ведь не успокоится. Вот, правильно, как у него глазки-то заблестели. Теперь девочку, девочку требуйте, не хрена вам в доме его делать, пусть сюда выводят. Молодца! Умеете работать! Теперь, главное, не торопитесь. Проверяйте девочку, и так и сяк смотрите, с фотографией сравнивайте. Ну правильно, что не очень похожа, на фотографии она радостная, с огромным белым бантом на макушке, а сейчас испуганная, заплаканная, сколько вокруг бородатых зубастых дядей. И все чужие. Теперь заставьте на Коране поклясться, что все честно, Коран-то в машине есть? Еще бы! Так, а теперь вам пора. Шашлык в следующий раз, девочку в машину и пока, вы же серьезные люди, вы же делом занимаетесь. Господи, неужели получится? Господи, сделай, чтобы получилось, чтобы эти зубастые эфэсбэшники спокойно уехали вместе с девочкой. Они же отдали миллион, что еще? Взять барашка с собой? А почему нет? И вина возьмем, хоть и правоверные, багажник, он большой. Ну все, поехали. Получилось. Когда джип исчез из виду, Васинцов опустил винтовку и облегченно вздохнул.

— Кайметов, передай Кочетову, что я все видел и что он молодца. Я его должник. Сообщи на базу, обрисуй ситуацию и попроси поддержки с воздуха, только координаты точно обозначь. Атакуем на вечерней зорьке, когда рабочих погонят к ямам. Крушилин, возьмешь на себя охрану, патронов не жалей. Надеюсь, работяги сообразят, куда бежать. Наша цель — зенитка и «стингеры», запомнили? Мы должны дать «свободный воздух», и мы его дадим. Господи, сделай так, чтобы этот Урчилоев с джигитами оказался не таким правоверным и нажрался бы на радостях от приобретенного миллиона или хотя бы обкурился. Ну что тебе, Господи, жалко, что ли?

Они появились неслышно, два серебристых самолетика со звездами на крыльях. Ракеты, оставляя дымный след, отделились от крыльев и понеслись вниз, почти одновременно столб огня поднялся над местом, где стояла зенитка. Васинцов снова поймал в перекрестие прицела голову стрелка, копошившегося над длинной трубой «стингера», задержал дыхание и нажал крючок. Мимо! Да. Карину бы сюда, она бы не промазала. Да в принципе не так уж и важно, вон Юдин по нему с гранатомета влупил, так, что мокрого места не осталось. А кто это там внизу засуетился? Господин Урчилоев? В любимом халате на голое тело и со знакомым чемоданчиком в руках. Прыгайте, прыгайте в свой джипер, за поворотом вас ждет с нетерпением группа «Орлы». Им же надо как-то этот миллион оприходовать.

А гул вертолетов все ближе и ближе. Ура российскому ОМОНу! Э-э-э-э, да это не ОМОН, это Черемша, не удержался, сволочь, не может он без воздушной охоты. Как он с пулемета-то прошелся, аккурат очередь в окоп положил. А пулеметик-то у него крупнокалиберный. А вот и доблестный ОМОН. Ну-ка, подполковник Матюхин, покажите, как надо воевать в горах, у вас ведь давно на этих ублюдков руки чесались.

Матюхин, криво ухмыляясь, сидел на броне трофейного БТРа и курил «беломорину». Омоновцы деловито обходили дом за домом, изредка раздавались хлопки контрольных выстрелов.

— Надо же, — сказал Матюхин и похлопал по круглой башне боевой машины. — Это ж со второй чеченской еще! А ты, командир, молодец, и «грифы» твои молодцы. Признаюсь, не ожидал. Думал, вы там в Москве своей зажрались совсем.

— Я не москвич, — заверил Васинцов.

— Ну значит, зема. Зверей на кого записывать будем? — спросил Матюхин, кивнув на трупы бородатых горцев, выложенные в ровный рядок.

— Да на своих записывай, нас-то тут по идее вроде как и нет. А что, живых не осталось? — удивился Васинцов.

— Милай, какие живые? — хохотнул Матюхин.

Да, живых остаться не могло по определению. Вчерашние рабы, худые, как скелеты, изможденные, оборванные, в синяках, ходили по полю недавней брани, порою наклоняясь над телами с ножами в руках.

— Ты что, подполковник, это же…

— И что «это»? — хмыкнул Матюхин, прикуривая новую «беломорину» от своей папиросы. — Хочешь этих зверушек в клетку? Да они дальше райцентра отсюда не уедут. Сначала в отстойнике будут раны зализывать, а там либо выкупят, либо еще амнистию какую объявят. Нет уж, я от народного гнева людей удерживать не возьмусь.

К БТРу подошел один из «рабов», хорошо сложенный высокий парень, только очень худой. Подошел, пожалуй, не то слово, подковылял, ноги его на щиколотках представляли собой сплошную рану, местами загноившуюся. Немытые волосы его космами свисали до самых плеч, вся спина была в косых шрамах, как в старых, так и совсем свежих. Подошедший приставил два пальца к губам, Васинцов протянул ему сигарету, чиркнул зажигалкой и, глянув парню в глаза, содрогнулся. Такая глухая тоска читалась в этих выцветших глазах.

— Долго же вы летели к нам, ребята, — сказал парень, затянулся, тут же закашлявшись.

— А что, давно здесь загораешь? — с той же ухмылкой спросил Матюхин.

— Третий год. Приехал, понимаешь, с невестой с аквалангом понырять. Вот, вместо моря оказался в горах. Самое обидное, на моей же машине нас сюда завезли пара попутчиков с автоматами.

— А невеста?

Парень махнул рукой и не ответил. Прокашлявшись, он кинул сигарету в пыль, растер ее черной пяткой.

— Слышь, командир, тут недалеко еще аул есть, там еще пара «туристов» с Махачкалы привезенных. Нас вместе держали, потом меня сюда, строить, значит. Там парень — физрук и две вожатые остались. Бьют их много, девчонок насилуют. Я могу показать, только автомат дай.

— Какой тебе автомат, — с улыбкой сказал Матюхин, — тебе в больницу надо, а то оттяпают ноги по самые яйца.

— Ноги подождут, — сказал парень серьезно. — Только автомат дай.

— Привет героям! — Кочетов сидел на валуне и поигрывал большим блестящим пистолетом. Одна рука у него была на перевязи. — Видал трофей? Если я что-то понимаю в арабском, подарок от принца королевской крови.

Пистолетик был действительно хорош, именной золоченый кольт с рукояткой из слоновой кости.

— Как это тебя угораздило? — спросил Васинцов, указав на перевязь.

— Да этот урод прокусил, насквозь, — сказал Кочетов и кивнул на тело, с головой накрытое задним чехлом от машины. Из-под тела вытекала бурая лужа, кровь.

— А второй?

— Второй жив, его как раз мои ребята обрабатывают.

— Гнашевич? — спросил Васинцов быстро.

— Нет, посредники, — с досадой ответил Кочетов. — Может, и знают что про «Лигу», но совсем немного. Получается, пустышку тянули. Хочешь на Урчилоева глянуть? Матерый зверюга, с хвостом, между прочим.

— У него где-то еще рабы есть.

— Конечно, есть.

— Надо бы его допросить.

— Уже…

Только сейчас Васинцов заметил, что у бампера джипа сидит связанный человек со спущенными штанами. К причинным местам человека вели какие-то провода из-под капота машины. Около него сидел на корточках спецназовец в комбинезоне и что-то быстро записывал в блокнотик.

— Упрямый попался, сначала визжал, зубы скалил, но вот электричества не любит, быстро раскололся.

— Слышь, а куда его дальше? — спросил Васинцов, кивнув на Урчилоева. — Тут омоновец этот сказал, что большинство зверюг здесь очень быстро на волю выходят.

— Этот не выйдет, он как-то связан с Гнашевичем, поэтому его сразу в Москву. Там уже ждут. Но, думаю, на Гнашевича через него не выйти… Хорошо хоть девчушку спасли, там она, в машине. Только просьба, не надо там у себя о нас широко распространяться, пусть это будет нашей маленькой тайной. Лады? Может, еще сможем зацепиться за Гнашевича.

Людочка Коротких, крепко обняв Каринину руку, дремала на заднем сиденье джипа. На губах ее играла детская улыбка, видно, снилось что-то хорошее. Карина тоже спала, на глазах у нее были черные очки.

— Умаялась, — шепотом объяснил Пашка, — все глаза в прицел проглядела, не спала почти.

Дождь лил не переставая, и даже Черемша изрядно вспотел, пока посадил вертолет на площадку. Васинцов первым спрыгнул на бетон, скинул сферу, подставив коротко стриженную голову под холодные струи. Они выбрались, выбрались сами и вызволили девочку, Людочку Коротких, невинное дитя, едва не погибшее из-за того, что ночью ей являются ангелы с подробными банковскими реквизитами. Как меркантилен стал мир, раз и ангелы занимаются подобными делами. А этот похож на ангела ночи, в черном плаще, с черным нимбом над головой. Конечно, это не нимб, это фуражка. Почему-то с каждым годом у российского офицерства фуражки все больше и выше. Одинцов вышел из темноты, глянул на «грифов» и обнял Васинцова. Стареет, служака, раньше за ним такой сентиментальности не наблюдалось.

— А отец Иоанн, он разве не приехал?

— Он улетел в Москву вместе с детьми.

— А девочка?

Одинцов промолчал и только уже в салоне подкатившего автобуса тихо сказал:

— Девочке сейчас лучше на время исчезнуть. Слушай, ты давно меня просил об отпуске, может, тебе взять Карину и поехать втроем куда-нибудь в теплые края. Хочешь в Грецию? Теплое море, античные развалины, шикарный отель. Нравится? Или в Египет, пирамиды, Красное море, рыбки. Каринка хоть душу отведет. Да и от зверей отдохнешь, арабы давно своих в пустыню отселили, сафари на них устраивают. Ну как, нравится?

— Сафари?

— Нет, идея с Египтом. Тогда завтра и поезжай, путевки, документы на троих, премиальные ждут в аэропорту Адлера.

— На троих, вы имеете ввиду с… Людмилой?

— А почему бы и нет? Гляди, она от Карины не отходит. Отец Иоанн очень просил, возвращаться в Москву после всего случившегося ей опасно, а тебе он доверяет.

— Ну не знаю, я как-то не представляю себе, как обращаться с детьми.

— Вот и поучишься, глядишь, пригодится…