Не мир принес

Пролог

Да, давненько с ним такого не случалось, где-то месяца три, если память не изменяет. А уж с законной супругой Ольгой Викторовной и того больше, вот уже более полугода подполковник милиции Семен Иванович Чутков не выполнял супружеского долга. А все работа эта проклятая, шутка ли сказать — начальник милиции целого района. И не просто района, а с центром в городе, пусть и небольшом, но с железной дорогой, пристанью, автобусным вокзалом, промышленными предприятиями, колонией общего режима. И почти без выходных, и каждый день на нервах, какой уж тут супружеский долг.

А сегодня получилось! И не просто получилось, а уже два раза! И с кем! Ладно, была бы фотомодель какая, что на конкурс красоты районный приезжали (с одной из претенденток на звание «Мисс Зареченского района» Чутков тоже потерпел постыдное фиаско), а то так, шлюшка вокзальная, ни рожи ни кожи. Девок-то в сауну, где они отдыхали в узком кругу с коллегами из ФСБ и местной ГОЧС, привезли в достатке, там и пофигуристее были, и посимпатичнее, но он почему-то сразу понял, что если у него сегодня что-то и получится, так не с крашеными ногастыми дурами, а только с этим юным существом. Что-то притягательное было в ее нескладной худощавой фигуре, в ее розовых сосочках на маленькой грудке, в ее личике, еще не носящем следов порочности, как у бывалых шлюх. Даже раздевалась она не как остальные, быстро и деловито, а вроде как стесняясь.

Грустно признаться, но только со шлюхами ему все чаще приходилось общаться в последнее время по причине мужской слабости. Обеих своих любовниц, Ларису Петровну — бухгалтера с автовокзала, и Галеньку — официантку из ночного бара при железнодорожной станции, он уже давно не навешал с интимными намерениями, ограничивался дружескими визитами на работу и скромными подарками. Нет, он продолжал уважать этих женщин, как и верную супругу свою, Ольгу Викторовну, но очень боялся признаться любовницам в своей мужской слабости, чем давал им повод для обид и сцен ревности. Со шлюхами куда легче, если чувствуешь, что не можешь, легко прикинуться, что тебе хочется только стриптиза. Пусть попляшут под музыку, поизвиваются. А шлюхи и рады, гораздо легче задницей перед клиентом вертеть, нежели ту же задницу под «прибор» подставлять.

Нет, вы не подумайте, он не какой-нибудь там развратный тип, он понимал, что связь со шлюхами, если вскроется, поставит крест на его милицейской карьере. Кто будет с каким-то начальником РОВД церемониться, когда за то же дело генеральный прокурор с работы слетел. Но девок в сауну «подгонял» его давний приятель, главный по местному ФСБ, которому Чутков по пьяному делу проговорился о своей проблеме. Тот взялся помочь, гарантировал, что девки «проверенные, рот рабочий» и держат они этот рот на замке, потому что они у него, «как у Мюллера, под колпаком. На каждую отдельная папочка заведена». И правда, в первое время шлюхи помогали как-то растормошить чутковского «друга», в основном путем умелого минета, а потом и они ничего не могли поделать с его беспомощно опавшим естеством. И никакая «виагра» не помогает, хоть и стоит бешеных денег. Стыдно сказать, он почти импотент, а ведь ему едва исполнилось пятьдесят…

Но сегодня все получилось почти как раньше, с любовными играми, ласками, со звериным рыком во время оргазма. Господи, неужели мужская сила вернулась к нему?! Глядишь, и законной супруге кое-что достанется, а то она так жалостливо смотрит на него по вечерам… Или это все благодаря этой восемнадцатилетней девчушке? (Ей было восемнадцать, было, он ученый, он лично паспорт проверил у бритого сутенера, что привез девок в сауну.) Если так, он найдет ей непыльную работенку в бывшем пионерлагере, а теперь — спортивно-оздоровительном комплексе «Дзержинец» (поварихой или еще кем), поселит в отдельную дачу на берегу реки и будет навещать по возможности…

Чутков откинул одеяло и еще раз посмотрел на безмятежно раскинувшееся обнаженное тело… Такое юное, гладенькое. Устала, девчушка, шутка ли сказать, часа два он не давал ей покоя. Он осторожно, даже как-то нежно провел ладонью по изгибу спины, по ее упругим ягодицам, вздрогнувшим под его пальцами. Ого! «Старый друг» его зашевелился, намекнув, что вполне еще бодр. Неужели получится и в третий раз?! Не веря еще в свое счастье, он запустил руку под одеяло. Точно! Он сможет! Ну, Семен Иваныч, ну ты сегодня молодца!

И в это время зазвенела «мобила». Что за черт?! Какого хрена! Это ведь не его служебный мобильник, это личный, только для экстренных случаев. Этот номер от силы человек пять в районе знают, сплошь из руководства, он даже жене неизвестен. Семен Иванович с досадой отметил, что «друг» его опять бессильно опал, и нажал кнопку приема.

— Товарищ полковник? — тут же раздался в трубке незнакомый голос.

— Да, с кем я говорю?

— Моя фамилия Колесников.

— Какой Колесников? — удивился милиционер.

— Учитель средней школы Колесников, — пояснил собеседник. — Меня забрали ваши милиционеры и посадили в клетку. Незаконно! Мы отмечали с коллегами окончание проверки старших классов по линии Губ-ОНО, засиделись в школе допоздна, а по дороге домой, у станции меня ограбили неизвестные, сняли шапку и угрожали ножом. Я с телефона дежурного по станции вызвал милицию, но они никого искать не стали, а привезли меня сюда и посадили в клетку. А шапка очень приметная, енотовидная собака!..

— Какая собака! Какое ОНО! Вы что, с ума сошли или выпили лишнего?! Вы представляете, кому звоните?!

— Ну да, вы же начальник над всеми этими милиционерами. Они вели себя совершенно по-хамски, меня оскорбляли, даже ударили. Я-то вызвал их для помощи, а они… А выпил я всего три рюмки коньяку, у меня и свидетели есть, директриса наша Валентина Алексеевна может подтвердить…

— Немедленно дайте трубку дежурному! — резко перебил его подполковник.

В трубке раздалось какое-то шипение, чьи-то голоса, звук чего-то разбиваемого.

— Он не может говорить, он плачет, — снова раздался голос Колесникова.

— Что?!

— Я бы сказал, даже рыдает, это он мне ваш номер дал…

— А милиционеры, которые вас задержали. Дайте им трубку!

— Они не могут, они дерутся!

— Что?

— Они дерутся между собой, палками. Очень сильно дерутся, боюсь, не покалечили бы друг друга. Совсем забыл сказать, что они и пьяные к тому же. Так что вы приезжайте поскорее, сами посмотрите. А то они, чего доброго, все ваше отделение разнесут…

Чутков отключился и быстро набрал номер отделения. В трубке долго и нудно отозвалось длинными гудками, дежурный к трубке не подходил. Он понял, что это ЧП, что надо ехать. Быстро оделся, кинул на постель несколько смятых купюр (платить было не обязательно, он просто хотел сделать ей подарок) и, сурово приказав испуганной девчушке: «Ждать меня здесь!» — резко вышел на улицу. Водителя, дремавшего на кушетке в бильярдной, он будить не стал. Из «Дзержинца» до райцентра было не больше двадцати минут, и он уселся за руль служебной черной «Волги» сам. Конечно, выпитый коньяк еще давал о себе знать, но кто осмелится остановить машину самого начальника РОВД?! Разве что сумасшедший. Только в машине он дал волю чувствам и, прогревая двигатель, минут пять истошно матерился. Громко! Вслух!

Двери РОВД были открыты нараспашку, одна из створок хлопала от порывов метельного ветра, и свет из коридора сливался с тусклым мерцанием неоновой вывески с надписью «Милиция». Чутков, кипя от негодования, громко хлопнул дверью и вступил в подведомственное ему учреждение. Из-за решетки «обезьянника» на него пялились три пары глаз — местные бомжи, частенько сдававшиеся в милицию, чтобы провести ночь в тепле. На бетонном полу лежало полуобнаженное тело, с наколками во всю спину. По изображению храма Василия Блаженного Чутков узнал местного дебошира, неоднократно осужденного за хулиганства гражданина Бурцева. Дебошир спал, морда его была разбита, руки скованы за спиной наручниками. Так, пока все нормально, если не считать раскрытой двери и пустующего кресла за пультом дежурного. И еще какой-то странный звук сверху, словно мебель перетаскивают.

Чутков поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж и замер, пораженный увиденным. Два сержанта патрульно-постовой службы молча и сосредоточенно лупили друг друга дубинками. Причем как-то странно дрались, всю силу свою они вкладывали в удары, не стараясь увернуться от ударов напарника. Судя по расквашенным носам и характерным багровым кругам под глазами, этим делом они занимались давно.

— Отставить! — гаркнул Чутков, непроизвольно положив руку на кобуру.

Менты бросили волтузить друг друга и вытянулись по стойке «смирно».

— Что за безобразие, вы что, перепились совсем?! — зловеще спросил Чутков и принюхался. — Точно, пьяные! Вы оба у меня завтра из органов вылетите! На стройку пойдете, уголь грузить! В деревню — в навозе копаться! Где дежурный?!

Менты, как по команде, указали в сторону двери с табличкой «Комната для совещаний». Погрозив пэпээсникам кулаком, Чутков открыл дверь и снова замер. Открывшаяся его глазам картина поразила его еще больше: в центре комнаты, заставленной рядами обшарпанных деревянных кресел с дерматиновыми спинками, стоял незнакомый лысенький мужичок в очках с треснувшими стеклами, а рядом, прижавшись курчавой головой к мужичку, как в картине «Возвращение блудного сына», стоя на коленях, плакал капитан Ермашин — гроза Зареченска, с жетоном «Дежурный» на груди. Плакал тот самый Ермашин, при одном упоминании имени которого местные бандюки грустили и начинали размышлять, что пора бы перебираться в областной центр, а то и в Москву, а цыганки, торгующие наркотой на центральном рынке, выбрасывали товар из карманов на бегу и сигали через рыночный забор не хуже прыгуна Бубки, причем без шеста. И вот этот лучший сотрудник зареченской милиции по итогам прошлого года сейчас стоял на коленях перед лысым хмырем и, содрогаясь от рыданий, быстро говорил:

— Авдонина с керамзавода тоже пытал, бил сапогами по почкам и Уголовным кодексом по голове. Заставлял признаться в краже силового кабеля с завода. Потом выяснилось, что кабель украл главный инженер, но Авдонину все равно «треху» дали. Черту, то есть Чертанову, и Соломонову из николаевской бригады наркотики подкинул при задержании. Они свои успели «скинуть», но я им подкинул из реквизированных у самого Николая. Сына Глеба Петровича, зам. главы местной администрации, прошлым летом «отмазал». Они с сынком директора железнодорожного техникума малолеток на озеро вывезли и там их трахнули вкруговую. Сам деньги родителям потерпевших передавал. А еще…

— Капитан! В чем дело, капитан! — грозно сказал Чутков. — Что творится в отделе во время вашего дежурства?!

— Да вот, Семен Иванович, каюсь, — как-то просто ответил Ермашин, размазывая слезы по щекам.

— Хороший человек, — объяснил лысый очкарик, указывая на Ермашина, — но запутался сильно. Мерзкая у вас работа, товарищ полковник…

— Вы кто? — еле сдерживая себя, спросил Чутков.

— Я Колесников, учитель. Это я вам звонил…

В это время за дверью что-то загремело. Чутков распахнул дверь и увидел, как пэпээсники снова начали лупцевать друг друга «демократизаторами», даже с еще большим остервенением. Нанося друг другу удары, они громко кричали:

— Это я, я у того пьяного инженера бумажник забрал, а потом за этот грабеж трех пацанов в клетку упекли.

— А я магнитолу и колонки себе в «тачку» поставил, что у Веньки Клюва при обыске забрал. Он их на стоянке у Арсена свистнул.

— А мне Арсен по сотне за ночь платит, чтобы его девок не трогали!

— А мне по сто двадцать!..

Терпение Чуткова лопнуло. Он развернулся к Ермашину и хотел уже рявкнуть что-то очень страшное, типа «удостоверение на стол» или «сдать оружие», как… Он почувствовал, что слезы катятся из его глаз, крупные, как горошины, слезы. Ему стало так тоскливо, так ужасно пусто внутри, в районе солнечного сплетения, что он не удержался на ногах и упал на колени. Не понимая, что он делает, а вернее, слишком хорошо понимая, что ему сейчас нужно, он на коленях подполз к учителю Колесникову и, потеснив Ермашина, прижался лицом к драпу ветхого учительского пальтишки.

— Это я подсидел Михал Михалыча, бывшего начальника РОВД, — прорыдал навзрыд Семен Иванович Чутков, полковник милиции, отмеченный правительственными наградами и благодарностями областного руководства. — Это я! Он мне доверял, как лучшему другу, как брату, а я на него рапорт в УВД накатал. И когда комиссия приезжала — подтвердил. От Арсена ежемесячно по пять тысяч долларов получаю за «крышу», барона цыганского два раза выпускал, хоть его и с поличным брали с крупной партией героина, со шлюхами грешил…

Почему-то все объяснения этим в общем-то серьезным противоправным действиям, еще днем раньше казавшимся ему такими убедительными, сейчас показались совершенно беспомощными. Да, он приказал не трогать местного цыганского барона, потому что барон Николай Васильевич Романов крепко держал табор в кулаке и не позволял своим под страхом проклятия и изгнания продавать «герыч» детям в школах и на дискотеках. С оружием барон тоже никогда не связывался, и если Николая посадят, его сын Роман — совершенно безбашенный оторвяга — ударится во все тяжкие, и от местных ромал жди больших неприятностей. Но ведь это — все равно криминал. Разве начальник РОВД должен выбирать из двух зол меньшее? Разве он не должен пресечь любые попытки наркоторговли в своем районе, если даже придется посадить в клетку весть табор, включая матерей-героинь и десятилетних пацанят, обчищавших карманы граждан на рынках.

Да, он тайно покровительствовал Арсену, владельцу городского рынка и десятка полуподпольных саун со шлюхами. Арсен обещал, что на «его территории всегда будет порядок», и гарантировал, что жалоб от клиентов не будет. Он свое слово держал, к тому же ежемесячно «отчислял» через доверенных людей по конверту с «зелеными» наличными деньгами. Разве не взятка это? Да, действительно, жалоб от посетителей рынка и клиентов блядских саун практически не поступает, но ведь ему-то хорошо известно, каким образом Арсен поддерживает на «своей земле» «порядок». И выходит, что милиция получает деньги с рынка за то, что… не работает на рынке.

И еще Чутков почему-то вспомнил немолодую женщину в теплом пуховом платке. Она привезла баранину из деревни и пришла в милицию жаловаться, что «черные паразиты» на рынке принуждают ее сдать им все мясо оптом по очень низким ценам. А когда она отказалась, не дали торговать, кинули под прилавок протухшую рыбу, побили ее водителя, а потом и вовсе прилавок перевернули…

Что же ему ответил тогда Арсен, когда он… нет не отругал, а просто пожурил его по телефону?

— Послушай, дарагой, весь мир правилно торгуэт: оптовый торговля — розничный торговля. Та тетка баранов пасет, стадо у нэе, зачем сама торгует? Пуст опт сдает, да? Я в розница торговат буду, да?..

Только потом Чутков узнал, что у фермерши — матери шестерых детей — умер муж от заражения крови, и она зарезала последних овец, чтобы справить достойные поминки. Муж поранился на работе, залил рану на боку йодом и все откладывал визит к врачу. Это ведь в какую даль ехать нужно, в райцентр, потому как в селе ни фельдшера, ни аптеки, а тут работы непочатый край. В больницу он попал, только когда рана загноилась и началось заражение крови. Так и умер на каталке в коридоре переполненной поселковой больницы. Про это даже в местной газетке печатали, молоденькая журналистка расследование провела, фотографию Арсена на фоне рынка поместила. Ее потом за это «расследование» с работы выперли, редактор аж матерился, бумаги ее из стола в окно выкидывая. А Чутков, принимая очередной конверт от Арсена, только расстроился, что купюры старого образца, с «маленькими» президентами.

При всей невероятности ситуации казалось, что учитель Колесников совершенно не удивлен происходящему, он сочувственно улыбался и ласково гладил плачущих ментов по головкам и прислушивался к все учащающимся ударам, доносящимся из-за двери. Как бы эти милиционеры не поувечили друг друга. Ему было легче, куда легче, его главный грех за последние лет десять — завышение показателей оценки знаний учащихся при роновских (по-новому — волостных) и облоновских (нынче — губернских) проверках. Но вот в детстве, еще в школе, он как-то украл у своего одноклассника Витька замечательный пластмассовый танк на батарейках и с пультом управления. У танка даже башня поворачивалась и прожектор горел. Этот танк подарил Витьку батя, шофер-дальнобойшик, только вернувшийся из рейса, и Витек принес его в школу похвалиться. А Колесников, освобожденный от физкультуры, прокрался в класс и украл. Как же Витек тогда плакал… Поиграть с этим чудесным танком Колесникову так и не довелось, он спрятал его в лесопосадке, в кабине старого грузовика, и сначала боялся его даже вытаскивать, лишь заглядывал краешком глаза, на месте ли. А когда наконец осмелился вытащить, оказалось, что от сырости в нем сели батарейки. Еще через неделю танк свой он обнаружил на раме того самого грузовика совершенно исковерканным. Его расстреляли из поджигных «большие ребята», видимо, нашли случайно. А Витька, которому отец из-за пропажи танка так и не купил обещанный велосипед, так и не узнал, кто украл у него самое ценное. И учитель почувствовал, как по щекам его покатились слезы.

Ученые до сих пор не пришли к единому мнению, был ли зареченский инцидент первым на Земле проявлением «благодати Амадея», первым «торком»? Пальму первенства оспаривают также секта мормонов в американской Юте и жители небольшого коста-риканского городка Эль Мулло, где также ночью произошли необычайные явления, в ходе которых глава местного наркокортеля, по совместительству — мэр и меценат, повесился на центральной площади, прямо на ножнах сабли статуи Симона Боливара. Но там какая-то запутанная интрига получилась, и никаких документальных подтверждений почти нет, так что историю Нового Мира принято отсчитывать от той памятной ночи в небольшом российском городке под названием Зареченск и от рапорта капитана Ермашина — первого торкнутого в истории человека.

Сейчас трудно судить, почему именно Зареченск был накрыт первой «волной благости Амадея». Выдвигалось несколько убедительных теорий, в которых ссылались на географическое расположение города: на высоковольтные линии, проходящие поблизости, на телевизионную вышку, расположенную буквально в сотне метров от того самого РОВД. Другие же ученые обращали внимание в первую очередь на ситуацию: налицо возмущение интеллигента, обратившегося за помощью к властям в лице милиции и властями же оскорбленного. И именно это возмущение, многократно усиленное силовым полем Амадея, и привело к известным последствиям.

Теперь мы уже почти точно знаем, как сложились судьбы, если можно так выразиться, «персонажей» первого зареченского инцидента. Начальник РОВД полковник Чутков в ту же ночь написал рапорт на имя начальника губернского УВД с перечислением всех своих должностных нарушений, с подробным описанием всех известных ему случаев коррупции в Зареченском районе. Рапорт был отправлен по почте и изъят тем же утром самим отправителем. Через две недели, во время второго торка, рапорт был отправлен снова и также поутру изъят. В конце концов уже переписанный и дополненный рапорт попал на стол начальника областного УВД через… полтора года в большой папке ему подобных, а мог бы стать первым. Но надо отдать должное, Чутков одним из первых среди высоких милицейских чинов уволился из органов, а потом и возглавил добровольную народную дружину Зареченска. Погиб смертью храбрых во время поимки банды «отпетых чикатилов», за неделю до гибели женился на молоденькой девчушке с ребенком — поварихе из лагеря «Дзержинец». Бывшая жена его не осуждала и даже взяла осиротевшего ребенка на воспитание.

Капитан Ермашин тоже забрал свой рапорт, написанный в ту памятную ночь, и порвал его, но на следующий день написал снова вместе с явкой с повинной. Оказывается, за ночь он собственноручно расстрелял двух человек — местного криминального авторитета Никитова (кличка Никита) и наркобарона по кличке Оглы. Несмотря на то что охрана у обоих была поставлена на уровне.

Процесс был громкий, Ермашина осудили, но в последнем слове он сказал, что «не сожалеет о том, что избавил Землю от двух мерзких гнид», но очень раскаивается в должностных преступлениях, свершенных до этого. Прокурор неожиданно отказался требовать для Ермашина срока на всю катушку и попросил объявить перерыв. Неизвестно, чем бы все кончилось, но в «автозаке» капитана проткнул заточенным электродом какой-то наркоман из банды Оглы. Ему и так светил «четвертак», тем более ломка началась, так не все ли равно…

На основании рапорта и показаний Ермашина из заключения были освобождены пять человек, оговоривших себя в ходе следствия по разным делам. Четверо живы до сих пор, но слесарь Авдонин вышел на свободу совершенно сломленным, его «опустили» на зоне. Выйдя на волю, он устроился ночным сторожем и спился в полгода.

Хулиган-дебошир Бурцев, проспавший в «обезьяннике» РОВД до утра, опохмелился в буфете железнодорожной станции, неожиданно расчувствовался перед буфетчицей, рассказал о своих многочисленных прегрешениях, пустил слезу и с воплем «А задолбала такая жизнь!» бросился под проходящий скорый поезд. Бурцев и был признан первым в истории торкнутым самоубийцей.

Оба сержанта пэпээсника, лупившие друг друга дубинками, на следующий же день уволились из органов, один окрестился в церкви и уехал с молодой женой жить в глухую брошенную деревню. И первыми работниками на его ферме стали те самые станционные бомжи, что сдавались по ночам в милицию на ночлег. Он жив до сих пор, его с сыновьями недавно показывали в программе «Крестьянский вопрос» как показательных фермеров. Второй пэпээсник сначала пил, потом завербовался по контракту на Кавказ, где и пропал без вести.

Что касается учителя Колесникова, то он совершенно не понимал, зачем его чествуют, как какого-то героя, и почему к нему в школу приезжает так много журналистов. Он продолжал работать завучем и брал дополнительные часы в продленке, чтобы починить старенький «Москвич». Но когда на ночные улицы вышли чикатилы, и в стране объявили ЧП, он одним из первых в городе записался в народную дружину и потратил все сэкономленные на ремонт машины деньги на покупку помпового ружья. Он умер от воспаления легких в местной больнице, заболел после двух смен ночного дежурства на улицах. На похороны его собрался чуть ли не весь город. Вы и сейчас можете увидеть его могилку на окраине зареченского кладбища. У скромной плиты памятника постоянно лежат свежие цветы и стоит стакан водки, накрытый краюхой. Можете выпить в память скромного русского учителя — через некоторое время кладбищенский сторож подойдет и стакан снова наполнит.

Прошел один год…