Найденыш (СИ)

Глава 10. Смерть короля

Ромейн пришла к королеве сразу после завтрака, как и было условлено. Мэгими, исправно сидящая в приемной, приветливо улыбнулась и поздоровалась. Девушка ответила ей тем же. Вообще, в последнее время между ними установились почти приятельские отношения. Это было удивительно для посторонних, ведь раньше они друг друга терпеть не могли. Но зная истинную подоплеку дела, это было уже не столь удивительно.

— Все в порядке? — спросила Ромейн, кивая на дверь.

— Сегодня что-то тихо. Кажется, она еще не выходила из спальни. Сэлли отнесла ей завтрак, но очень быстро ушла. Кстати, — Мэгими понизила голос, метнув настороженный взгляд в сторону королевских покоев, — она была очень сердита. Так что, поосторожнее.

Ромейн кивнула.

— Да, замечательная новость, — вспомнила девушка, — его величество наконец простил своего сына. Вчера вечером он вернулся домой.

Ромейн приподняла брови и этим ограничилась.

— Я вообще не понимаю, зачем король его прогонял. В том, что произошло, вины принца нет, и все это знают.

— И откуда они это знают?

— Там была Маттин, — фыркнула Мэгими, — в последнее время именно она является признанной фавориткой его высочества. И потом, что ты спрашиваешь? Уж тебе-то это известно доподлинно.

— Может быть, мне и известно, но я не болтала об этом, — отозвалась Ромейн, — именно поэтому меня удивляет то, что все в курсе.

— Тоже мне, секрет. Достаточно только посмотреть, как они глядят друг на друга. Королева смотрит так, словно перед ней редкое лакомство, до которого невозможно добраться, а принц… сразу видно, что он ее терпеть не может.

— Как занятно, — хмыкнула девушка.

— Посмотрим, что будет теперь, — подытожила Мэгими.

— Да, посмотрим. Ну что ж, я пошла.

— Осторожнее, — привычно посоветовала ей та.

В комнате и в самом деле было пусто. На столе стоял нетронутый завтрак, прикрытый салфеткой. Ромейн постояла, не зная, что делать. Может быть, уйти, раз королева еще спит. Но тут из спальни послышался голос Оливетт:

— Это ты, Роми?

— Да, госпожа. Доброе утро.

— Я сейчас выйду.

Она появилась через пять минут. Ромейн присела, украдкой разглядывая ее лицо. И какие сюрпризы ждут нас сегодня?

Оливетт нервничала, причем, делала это столь явно, что и слепой заметил бы. Женщина поминутно кусала губы, не могла усидеть на одном месте, а к завтраку едва притронулась. К тому же, она очень часто поглядывала на дверь. Ромейн не знала, что именно ее беспокоило. Может быть, приход мужа? Или вчерашняя встреча с Лукасом? Что, в конце концов, происходит? Того и гляди, королева начнет в отчаяньи заламывать руки и бегать по комнате.

— Вы хорошо себя чувствуете, ваше величество? — рискнула девушка.

И получила в награду негодующий взгляд.

— Я уже и забыла, когда чувствовала себя хорошо. А в чем дело, Роми? Что за неуместные вопросы?

— Прошу прощения, ваше величество.

— Какая бестактность! И вообще, я не понимаю, что ты здесь делаешь? Разве я тебя звала?

— Нет, но…

— Что «но»? Хватит. Ступай отсюда, и приходи лишь тогда, когда тебя позовут.

Ромейн сощурила глаза. Сколько можно это терпеть? До каких пор это будет продолжаться? Оливетт постоянно обвиняет ее в том, что она не делала и делать не обиралась, регулярно срывая на ней свое плохое настроение. Если она приходит, ее тут же гонят, если нет — немедленно зовут, обвивая в нерасторопности. Причем, в обоих случаях она только исполняла указания королевы!

Ромейн молча развернулась и вышла.

Мэгими, подняв голову на звук, хотела что-то сказать, но осеклась. Она собралась подняться на ноги, но в это время на столе треснул графин, заливая все кругом водой, а остальные предметы задрожали и принялись подпрыгивать, включая и стул под девушкой.

— Успокойся, — сказала Мэгими очень мягким тоном, — Роми, ты меня слышишь? Успокойся, ладно? Возьми себя в руки, пожалуйста.

Но Ромейн уже взяла. Она перевела дыхание и оглядела место побоища. Никаких особенных повреждений, кроме графина, не обнаружила.

— Извини, — проговорила она.

— Ничего. Но с этим нужно быть поосторожнее. Хотя я тебя очень хорошо понимаю. Она и святого из себя выведет. Что на сей раз?

— Мне надоело это терпеть, — прошипела Ромейн, — что бы я ни сделала, все не то и все не так.

— Со мной было то же самое, — сочувственно заметила Мэгими, — постарайся не обращать внимания. Ты ведь знаешь, для тебя это особенно важно.

— Я знаю, — девушка села на стул и поморщилась, заметив, что со стола капает вода, — черт возьми. Графин треснул.

— Да пустяки, — махнула рукой ее собеседница, — велю принести другой, вот и…

Она осеклась во второй раз. На ее глазах трещина в стекле начала уменьшаться, а потом исчезла совсем. Вода, извиваясь, словно живое существо, потекла к щели в полу и просочилась сквозь нее.

— Мама, — вырвалось у Мэгими.

Пару секунд она просидела с вытаращенными глазами и раскрытым ртом, а потом выпалила:

— Первоклассное колдовство. Давненько я такого не видела.

У Ромейн вырвался смешок.

— Рада, что тебе понравилось. Вообще-то, это довольно просто. Магия обратного действия.

— Возможно, для тебя это и просто. Ты ведь очень сильна. Наверное, будешь сильнее даже Меора, со временем.

— Меор — очень средний маг, — снисходительно пояснила Ромейн, не испытывая к бывшему учителю никакого почтения.

Зато Мэгими снова открыла рот от изумления.

Но продолжать эту занимательную беседу им не дали. Распахнулась входная дверь и в приемную влетела Сэлли. Именно влетела, а не вошла, как обычно. Лицо у нее было испуганным, губы дрожали.

— Кошмар! — вскричала она, — это просто ужас какой-то! Господи!

— Что случилось? — Мэгими вскочила на ноги.

— Где кошмар и ужас? — спокойно спросила Ромейн.

— Там, — и Сэлли махнула, рукой, — боже!

— Да что произошло, Сэлли?

— Его величество, боже, ему так плохо! Кажется, он умирает.

— Что-о?! — громко вскричала Мэгими и помчалась к выходу, по пути уронив стул.

— Король умирает? — переспросила. Ромейн недоверчиво, — но почему? Я хочу сказать, с какой стати?

— Не знаю я, с какой стати, — ответила служанка, приходя в себя, отчего в ее тоне появились знакомые ворчливые нотки, — но говорят, ему стало плохо сразу после завтрака.

— Съел что-то не то? — предположила девушка.

— Я там не была. И вообще, хватит тут болтать, Роми. Иди, скажи ей, — она мотнула головой в сторону королевских покоев.

— А сама что? Боишься?

Сэлли презрительно фыркнула.

— Глупости. Иди, не бойся, она не расстроится, — она поспешно прикусила язык, но было поздно.

Слова уже вылетели и вернуть их назад было невозможно.

— Ой, что ж это я ляпнула-то, — затараторила Сэлли, — сама не знаю, что это на меня нашло. Конечно, расстроится. Давай, иди, Роми.

Ромейн сдержала смешок и отправилась к двери. Ну разумеется, королева расстроится. Очень расстроится оттого, что король еще не умер. Сэлли только высказала вслух то, что давно было всем известно. Уж кто-кто, а Оливетт о смерти мужа горевать не станет. Она его терпеть не могла.

— В чем дело? — недовольно спросила королева, когда девушка вошла в комнату, — я, кажется, велела тебе не заходить сюда, пока тебя не позовут. Что у тебя с головой, Роми?

— Я зашла лишь на минутку, ваше величество, — с ледяной вежливостью произнесла Ромейн, отвешивая поклон, достойный торжественных приемов, — только для того, чтобы сообщить вам ужасную новость. Его величеству очень плохо.

— Что? — переспросила Оливетт отрывисто, сцепляя дрожащие руки и пытаясь унять радостную улыбку, которая так и норовила появиться на лице.

Ромейн повторила свои слова, словно прилежная ученица.

— Боже. Полагаю, я должна пойти к нему.

Королева подошла к зеркалу и поправила волосы. Лицо ее было абсолютно спокойным, она уже взяла себя в руки.

— Пойдем со мной, Роми. Наперсница должна сопровождать свою госпожу в таких случаях. Следует неукоснительно соблюдать этикет, не так ли?

И не дожидаясь ответа, Оливетт вышла за дверь.

Она шла по коридорам медленно, склонив голову. Все, кто встречался ей по пути, сочувственно сторонились, полагая, что женщина скорбит о болезни короля. Но Оливетт прятала не горе, она скрывала радость и торжествующую улыбку. Она была счастлива.

Придворные, столпившиеся у дверей королевских покоев, раздвинулись, давая королеве пройти и склонились в поклоне. Лица у всех были скорбными. Происходило действительно что-то серьезное. Оливетт махнула рукой Ромейн, давая понять, что девушке следует идти за ней и вошла в комнату.

Ромейн предпочла бы остаться, но не могла не подчиниться приказу. Служба в наперсницах начинала тяготить ее и девушка уже подумывала о том, что оттуда следует уходить и как можно скорее.

Она увидела короля сразу, как только вошла и тут же поняла, что Сэлли не солгала и не преувеличила. Король действительно умирал. Печать смерти уже находилась на его белом, будто мраморном челе. Ромейн поняла не только это, но и то, что помочь ему невозможно. Может быть, приди она раньше, можно было бы что-нибудь сделать, а теперь поздно. Странно, почему с ним произошло это ужасное происшествие? Что с ним?

Ромейн вгляделась попристальнее и ответ не заставил себя ждать. Девушка вздрогнула, и украдкой осмотрелась, не видел ли кто. Но все были слишком заняты для того, чтобы смотреть на нее.

Яд. Сильный, быстродействующий яд. Господи Боже мой, короля отравили!

Оливетт тем временем тоже смотрела на мужа, а потом перевела взгляд на священника, находившегося у изголовья кровати. Тот перебирал четки узловатыми пальцами и читал молитву, полуприкрыв глаза. Однако, королеву он заметил.

— Он отходит, — прошептал ей священник и отошел в сторону, — Господи, спаси его душу.

Оливетт кивнула и перекрестилась. Она подошла ближе и посмотрела прямо в серые, упрямые глаза короля, взгляд которых сейчас был подернут пеленой боли. Ей хотелось видеть это как можно ближе и женщина встала на колени, молитвенно сложив руки. Но собиралась вовсе не молиться, ей хотелось насладиться агонией того, кто столь сильно довлел над ней все эти годы. Король силился что-то сказать, но не мог. Было видно, что жить ему оставалось какие-нибудь пару минут, не больше.

На губах Оливетт появилась быстрая, но весьма красноречивая улыбка. И умирающий все понял. Он стиснул кулаки в бессильной ярости, его лицо перекосилось.

— Надеюсь, вам очень больно, — прошептала королева одними губами, — будьте вы прокляты.

Король издал судорожный вздох.

В это время распахнулась дверь и в спальню влетел принц Филипп. Он отпихнул стоящего на дороге священника и кинулся к кровати.

— Отец! — вскричал он.

Скорее всего, это было последнее, что услышал король. В следующее мгновение его тело сотрясла легкая судорога, а глаза навеки закрылись.

— Пути Господни неисповедимы, ваше величество, — произнес священник с достоинством, что было достаточно сложно сделать, поднимаясь с пола, — душа вашего батюшки отлетела, царствие ему небесное.

Филипп обернулся и в упор посмотрел на него.

Оливетт закрыла лицо руками. Нужно продолжать играть комедию, хотя ей хотелось не плакать, а смеяться и танцевать. Король умер. Какое счастье! Боже, наконец-то она свободна!

— Боже мой, какой ужас, — прошептала она, однако, ее шепот услышали все, кто находился в комнате.

Нужно немедленно подумать о чем-нибудь грустном. Как назло, королева не могла выдавить из себя ни единой слезинки.

— Как это случилось? — спросил новоявленный король у священника, — почему он умер? Вы можете мне это объяснить?

Священник вполголоса, чтобы не оскорблять умершего, начал рассказывать, но Филипп невежливо перебил его, заявив:

— Чушь. Люди не умирают, поев жареной баранины. Это полный бред.

Ромейн посильнее сжала губы, чтобы ни одно слово не вырвалось наружу. Чушь, конечно, чушь, и бред, и полная ерунда. Но она не могла озвучить истинную причину смерти. Да у нее и не спрашивали. Девушка стояла в стороне, у самой двери с непроницаемым, замкнутым лицом и опустив глаза для пущей надежности. Она все поняла, только поймав случайно улыбку Оливетт. Ромейн догадалась обо всем и ей стало тошно.

— Ваше величество, — говорил тем временем священник, — но такие случаи бывают. Люди едят баранину, а потом запивают ее холодным питьем. И в результате смерть. Очень прискорбно, но это факт.

— Это чепуха, — резко сказал Филипп, — в это поверит только безнадежный идиот.

— Но ваше величество, — начал недоумевать священник, — что в таком случае, предполагаете вы?

— Я пока ничего не предполагаю. Я хочу выяснить, отчего умер мой отец, и я это выясню.

Оливетт, не отрывая рук от лица, вдруг вся покрылась гусиной кожей. Ее пальцы начали мелко дрожать. Господи! Что пошло не так? Что он заподозрил? Это же Филипп, столь же упрямый, как и его отец. Такого не переубедить, даже пытаться не стоит. Боже мой, она об этом не подумала!

Король повернулся к телу усопшего и неожиданно заметил съежившуюся коленопреклоненную фигуру у изголовья. Мачеха. Чертова мачеха, стоит тут и делает вид, что рыдает. Скорбь изображает, дрянь паскудная. Она всегда ненавидела мужа, она мечтала об этой минуте, она…

Глаза Филиппа расширились от внезапного подозрения.

— Сударыня, — произнес он таким тоном что даже священник отступил к двери, хотя ни в чем виноват не был, — что вы можете сказать по этому поводу?

Слово «вы» он выделил.

Оливетт встала на ноги, перекрестилась еще раз, сосчитала до десяти, чтобы дать себе время прийти в норму, и повернулась к королю.

— Я столь же удивлена, как и вы, ваше величество, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул, — меня позвали сюда, когда король уже отходил. И я совершенно ничего не понимаю.

— Ну да, — он скривил губы, — ну да. Вы, конечно, ничего не понимаете. Как всегда.

— Я не понимаю, о чем вы, ваше величество, — пробормотала королева, отступая.

Она сделала, шаг назад, потом еще один. Дальше отступать было уже некуда, позади была стена, а всю женщину заполнял такой безграничный страх, какого она даже перед мужем не испытывала. Филипп смотрел на нее так, будто все знал. Господи, он догадался! Боже, но откуда? И что он может знать! Тогда почему он так смотрит?

— Почему вы дрожите? — осведомился Филипп, от взгляда которого ничего не укрылось, — и почему у вас такие виноватые глаза, сударыня? Что молчите? Зато я знаю, почему.

— Нет, это неправда, — прошептала Оливетт; бледнея до синевы, — я не виновата. Не виновата, не виновата…

И тут входная дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял Лукас. Его лицо было бледным, но решительным. Трое людей, священник, Филиппа королева уставились на него, как на привидение. А Ромейн, по-прежнему никем не замечаемая, вообще ни на кого не желала смотреть.

— Это сделал я, — твердо проговорил вошедший, — мне и отвечать.

— Ты-ы? — протянул король изумленно, — ты, Лукас?

— Я, — подтвердил тот.

— Но зачем? Зачем, ради всего святого?

— Это мое дело, зачем, ваше величество.

Оливетт тут же перестала дрожать, на ее щеках появилась краска, а из глаз исчезло затравленное выражение. Она спасена. Теперь никто не посмеет утверждать, что в смерти короля есть ее вина.

— Мы пригрели змею, — проговорила она громко, — вот, как ты платишь за доброту, мерзавец!

Лицо Ромейн искривила брезгливая гримаса, которая тут же исчезла. Гадость, какая же гадость все это!

Королева хлопнула в ладоши, призывая стражу, которая незамедлительно явилась.

— Взять его, — приказала она и была в это мгновение чудо, как хороша, — это убийца нашего любимого короля.

Филипп молчал, не сводя с Лукаса изумленного взгляда. Поэтому от него не укрылось замешательство последнего, когда прозвучал приказ королевы. Замешательство, непонимание и боль, промелькнули и исчезли.

— Хорошо, — медленно сказал король, — уведите его.

Он развернулся и взглянул на Оливетт. Ничего не изменилось. Она снова дрогнула и съежилась.

— Теперь вы.

— Я не…

— Молчать. Вы немедленно убираетесь отсюда в загородный дом, где и будете находиться неотлучно. Я запрещаю вам появляться здесь.

— За что же такая немилость, ваше величество? — рискнула спросить Оливетт.

— Хотите, чтобы я это сказал? — вдруг прошипел Филипп, меняясь в лице, — в самом деле?

Королева поспешно замотала головой. В глазах короля она увидела такую ненависть, от которой просто кровь в жилах стыла.

— Вон, — сказал Филипп напоследок и отправился к двери.

Подходя к выходу, он впервые заметил Ромейн и слегка удивился, откуда она здесь. Впрочем, тут же понял, откуда. Но девушка смотрела в пол с таким ничего не выражающим и пустым лицом, что подозрительность Филиппа, обостренная несчастьем, усилилась в сотню раз.

Правда, говорить он ничего не стал, не стал и задерживаться в комнате.

Лишь после его ухода Оливетт смогла обрести жалкие остатки собственного достоинства. Она тряхнула волосами и направилась к двери.

— Пойдем, — велела она Ромейн, — нас гонят вон из собственного дома по нелепой прихоти нового короля.

Наперсница направилась вслед за ней, так и не сказав ни слова.

Филипп не ложился спать, размышляя о происшедшем. Он знал, он чувствовал, что смерть короля не случайность, и это подтвердилось. А теперь он столь же безошибочно чувствовал, что Лукас лжет. Он не может быть убийцей, у него нет причин для этого, нет и никогда не было. А у Оливетт были эти причины, и весьма веские. И еще кое-что. Порою Филипп ловил странные взгляды Лукаса, бросаемые на королеву. А что, если предположить…

Просидев в кресле у камина полночи, Филипп сумел найти объяснение происходящему. Он не был ни тугодумом, ни идиотом. И для того, чтобы все окончательно выяснить, новый король направился навестить заключенного.

Удалив стражу и оставшись с пленником один на один, Филипп некоторое время молчал, в упор глядя на него.

Лукас сидел на жесткой койке, сложив руки на груди, прямой и неподвижный, с ничего не выражающим лицом.

— Зачем ты это сделал? — наконец спросил король.

Лукас мельком взглянул на него и снова опустил глаза.

— Что ты молчишь? Думаешь, я не знаю, что сам ты никогда бы до такого не додумался? Думаешь, я не понимаю этого? — Филипп сел рядом с ним, — давай говорить прямо, Лукас. Для кого ты это сделал? Кто толкнул тебя на это?

— Никто, — отозвался Лукас, разлепив непослушные губы.

— Неужели? Ты считаешь меня дураком, Лукас? Эта самая Никто всю жизнь мечтала избавиться от мужа. Ты ей помог, спасибо. Она сказала тебе «спасибо»? Что-то я не припомню. Обрети разум, Лукас. Эта твоя госпожа Никто просто использовала тебя. Она всех использует ради своей выгоды. Ты же сам видел, как она тебя предала. И после этого ты будешь молчать?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, ваше величество, — упрямо заявил Лукас, — мне некого выгораживать. Я сделал это сам.

— Идиот, — простонал Филипп, — полный идиот. Ты хочешь умереть за человека, который этого не стоит.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — повторил тот.

— И это все, что ты можешь мне сказать? Ты убил моего отца, своего короля, от которого ничего, кроме добра не видел, ради этой… этой… — он на мгновение задохнулся от ярости и не мог подобрать слов, — да она же смеется над тобой! Она нашла дурака, который будет таскать для нее горячие каштаны из огня. Хорошо она отомстила своему мужу, ничего не скажешь!

— Я сделал это для себя.

— Тебя осудят и казнят, — король встал, — ты этого хочешь?

— Я готов ответить за содеянное.

— Болван, — бросил Филипп, — ты безнадежный болван. Тебя обвели вокруг пальца, ты и рад — радешенек. Что еще тут можно сказать!

Он махнул рукой, досадуя на собственную беспомощность и вышел, захлопнув за собой дверь камеры.

Вернувшись в свои покои, Филипп прошел мимо проснувшегося Люка, остановился, а потом вернулся назад.

— Люк, — сказал он.

— Да, ваше величество?

— Мне нужна мисс Шиниз.

— Что, сейчас? — изумился плохо соображающий после сна парень.

Король покачал головой.

— Спроси еще что-нибудь столь же умное. Конечно, нет. Завтра с утра займешься этим. До полудня она должна быть здесь. Главное, не поднимай шума. Об этом никто не должен знать.

— Но ваше величество, она должно быть сейчас с королевой, а ее вы отправили…

— Я знаю, куда я ее отправил, и это совсем не то место, куда бы я хотел ее отправить на самом деле. Мне все равно, где она сейчас, но завтра она должна быть здесь.

— Ее величество?

Филипп на мгновение прикрыл глаза рукой.

— Люк, почему ты такой тупой? Или ты со сна всегда плохо соображаешь? Я сказал: мисс Шиниз. Мне нужна мисс Шиниз. Ты понял или мне повторить это еще раз?

— Я понял, — Люк поспешно закивал.

— В таком случае, ты знаешь, что тебе следует делать.

— Да, но…

— Что? — он повернулся к слуге, — что ты опять не понял?

— Я все понял, ваше величество, я только хотел спросить. А что, если мисс Шиниз не захочет сюда идти?

— Ты, кажется, мужнина, а не манная каша. Не захочет, притащи силой.

— Но ведь вы велели не поднимать шума, — напомнил ему Люк.

И Филиппу очень захотелось дать ему подзатыльник.

— Притащи, не поднимая шума. И не задавай идиотских вопросов. У меня уже голова болит.

— Ваше величество, — жалобно протянул парень, — как же можно силком тащить мисс Шиниз? Она такая… такая…

— Какая? Ты что, боишься к ней притронуться?

— Нет, но я просто не представляю…

Филипп тяжело вздохнул.

— Я знаю, что она очень высокомерная девица и слишком много о себе мнит. Ты ведь это имеешь в виду, Люк? Иногда в ее присутствии я сам теряюсь в догадках, кто кому должен прислуживать. Но не забывай, что она всего лишь наперсница королевы, не более того.

Люк молча поклонился, хотя совершенно не одобрял столь варварского способа обращения с мисс Шиниз. Она внушала ему необъяснимое почтение. И если честно, даже саму королеву он притащил бы сюда в мешке с куда большим удовольствием.

Ярость Филиппа, возникшая после посещения Лукаса, весьма поутихла после разговора со слугой. Настолько, что единственным его желанием было лечь поскорее в постель и постараться заснуть.

Наутро Люк, испытывая небывалое для него уныние, отправился выполнять приказ короля. Уныние на него нахлынуло по той простой причине, что он не знал, какими словами убеждать наперсницу королевы пойти с ним добровольно, а тащить ее силой он не мог и не хотел. Не мог потому, что это казалось ему плохой идеей. А почему ему так казалось, он и сам не мог объяснить.

Королева отправилась в загородный дом сразу, как только Сэлли собрала вещи. Впрочем, на это ей потребовалось довольно много времени, ибо Оливетт не собиралась оставлять здесь даже самой малости. Понаблюдав за поспешными сборами, женщина обернулась к Ромейн и процедила сквозь зубы:

— А ты что стоишь? Ступай к себе и займись тем же. Не слышала, мы уезжаем.

Чуть помедлив, девушка, отправилась в свою комнату, где села на стул и глубоко задумалась.

Что ей теперь следует делать? Похоже, пришла пора оставить службу у королевы. После происшествия Ромейн было неприятно находиться с ней в одной комнате. Просто немыслимо! Девушка никогда не предполагала, что Оливетт способна на такое, на такую жуткую, невообразимую мерзость. Именно мерзость, иначе не скажешь. Она еще как-то могла бы понять, если б королева в порыве ярости схватила стилет и ударила мужа, как это произошло с Мэгими. Но пойти на такую изощренную и жестокую месть… Нет, этого Ромейн не понимала и не хотела понимать. Единственное, чего она хотела — это поскорее убраться из королевского замка и более не прислуживать Оливетт.

Хотя, с другой стороны, уйти вот так просто она не могла. Меор велел ей не высовываться и ждать известий. Он говорил, что должно пройти некоторое время прежде, чем ее семья с ней свяжется. Все это очень хорошо, но когда именно это случится? Сколько ей еще придется находиться здесь и терпеть выкрутасы королевы, становящиеся с каждым днем все более невыносимыми? И почему она должна это терпеть? С какой стати? И от кого? Кто такая эта самая Оливетт? Всего-навсего человек, жалкая, ни на что не способная особь. Впрочем, кое на что она все же способна. К примеру, на хладнокровное убийство. Чего еще ожидать от этих людишек!

Нужно бросать эту опостылевшую службу как можно скорее и уходить. Прямо сейчас. Да, но Меор сказал… А почему, собственно, она должна слушать какого-то там Меора? Кто он, вообще, такой? Обычный придворный маг с более, чем средними способностями. Она, Ромейн, в тысячу раз его сильнее, уже теперь, а с каждым днем ее силы все растут. И она должна прислушиваться к словам Меора?

Если б эти мысли были услышаны магом, он мог бы поистине ужаснуться тому, насколько сильно ему удалось внушить своей воспитаннице почтение к собственной персоне.

Впрочем, Ромейн была достаточно благоразумна, чтобы понимать, что уходить пока преждевременно. Пока ей идти некуда. Она ведь даже не знает, куда именно нужно уходить. Где ее родовое гнездо? Меор позабыл сказать ей это. А может и не позабыл, а нарочно не рассказал, чтобы она не предпринимала поспешных шагов.

Тяжело вздохнув, Ромейн принялась собирать вещи. Нужно смириться с обстоятельствами. Пока. Ничего не попишешь.

Правда, в отличие от Сэлли, она собралась за считанные минуты. Но Сэлли не обладала магическими способностями.

Вернувшись в королевские покои, Ромейн застала все ту же картину. Оливетт стояла посреди комнаты, а Сэлли носилась кругом с кучей разнообразных предметов.

Королева услышала звук открываемой двери и повернула голову.

— Я же велела тебе собирать вещи, — процедила она сквозь зубы, — в чем дело?

— Они уже собраны, ваше величество, — отозвалась Ромейн тоном, который был способен заморозить пламя.

— Уже? — королева прищурилась и недоверчиво посмотрела на наперсницу, — и где они?

— За дверью.

— Хм. Сэлли, — она повысила голос, — тебе бы следовало у нее поучиться. Долго ты еще будешь тут носиться и действовать мне на нервы?

— Еще немного, госпожа, — запыхавшись, ответила служанка, — еще несколько минуточек.

Ее «несколько минуточек» растянулось почти на час. Оливетт презрительно фыркала, наблюдая за этой суматохой. Но наконец-то все было готово.

Пришедшие на зов слуги снесли вещи вниз и сложили в приготовленную карету. Следом за ними отправилась и королева со своей наперсницей и служанкой.

— Он еще пожалеет об этом, — бормотала она по пути, — и очень сильно. О да, ваше величество, не сомневайтесь.

Ромейн слышала эти слова, сказанные очень тихо и ей стало не по себе. Задавать вопрос, что именно королева имела в виду, было глупо. Сегодня девушка уже имела возможность увидеть, на что способна ее госпожа.

Загородный дом, куда сослали Оливетт, был значительно меньше королевского замка и немного скромнее охотничьего домика, правда, не размерами, а внутренним убранством.

Комнат там было не слишком много. Королева, разумеется, выбрала себе самую лучшую, а остальные предоставила обслуге делить между собой, как им захочется. В комнате поменьше устроилась Ромейн, рядом с ней — Сэлли, а прочие обустроились в совсем маленьких.

Собираясь направиться в свои апартаменты, Оливетт проронила, не гладя на наперсницу:

— Можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Пока мне не понадобятся твои услуги. По крайней мере, в ближайшую неделю.

Ромейн слишком хорошо успела изучить характер госпожи, чтобы доверять ее словам. Ну, конечно, не понадобятся услуги, кто бы спорил! В самом деле, до тех пор, пока она не пошлет за ней и не устроит разнос за то, что она много спит, тихо ходит или плохо слышит. Ромейн и сама не подозревала, как мало в ней осталось терпения, жалости и снисходительности. Чуть-чуть, самую малость.