Славка засунул руку под подушку и вытащил оттуда Лихо Одноглазое. У Лиха были проволочные ручки и ножки, пушистое тело с розовыми ушками и развесистый хвост. На его физиономии сверкал одинокий зеленый глаз, сделанный из пуговицы. На вид пуговица была вкусная, похожая на леденец. Вторую такую же Славка отгрыз, когда ему было лет около пяти: решил проверить свои ощущения. А мам-Юля стонала, что у нее растет не ребенок, а изверг, и что придется везти его к врачу вынимать пуговицу, и вообще, дед Вацак лучше бы подумал сначала, чем шить такое чудовище. «Что старый, что малый,» — заявила она в конце-концов и так хлопнула дверью кухни, что с потолка посыпалась штукатурка. Папа Сергей сгреб Славку и поволок в поликлинику на рентген, но пуговицы не обнаружили. Нашлась она через месяц, и дед объявил, что пришивать он не будет из принципа: а вдруг внучек вздумает откусить ее по новой. И Лихо осталось одноглазым и дожило до почтенного возраста, которого не достигли другие игрушки. Славка, однако, считал, что оно не игрушка, а друг, и обращался к нему в трудные минуты жизни, как, например, сегодня.
Славка лежал, тяжело вздыхая, с ногами на подушке — у кого угодно заболят ноги, если полтора часа простоять в углу — и жаловался Лиху, как трудно ему с братом живется, и нет у них взаимной любви. Одно Лихо его понимает и Женька, да и тот не всегда. Вот был бы жив дед…
— Несправедливо людей за правду в угол ставить, — сообщил Славка. Лихин глаз блеснул сочувственно. — И ископаемым обзывать. Мол, носится со своей историей, когда люди железные дороги проектируют и в космос летают. Космос, конечно, космосом, но одно другому не мешает. А если бы он узнал, что я с тобой вожусь, он бы смеялся сатанически: «Вот, детинушка вымахал, двенадцать лет, а все в игрушки играет,» — издевался бы. А я и не говорю, что ты игрушка. Ты — друг, — повторил Славка, гладя Лихо по тому месту, где должен был быть нос.
Последнею мыслью, с которой он засыпал, было: а были ли всадники?
Славка вначале вообще не сообразил, отчего он проснулся. Лихо мирно грелось у щеки, на потолке горел квадрат лампы: бедный Димыч делал в зале чертежи.
Цокот копыт был далеким и глухим, и оттого Славка решил, что все ему снится. Но тут громко постучали в окно. Славка подскочил на постели. Где-то заржала лошадь. И Славка бросился открывать — как был, в одних трусиках.
Дмитрий и вправду сидел за чертежами. На бегу Славка своротил табуретку, чашка, что стояла на ней, раскололась, а чай вылился на Димкины шлепанцы.
— Куда тебя черт несет? — хриплым шепотом заорал Дмитрий.
— Так стучат же…
— Брысь отсюда, — велел Дмитрий. — Сам открою.
Дмитрий был сонный и злой, и незваным гостям, пожалуй бы, здорово досталось. Вообще-то он думал, что на такие штучки способен только Женька: заявиться в три часа ночи, перебудить весь дом и с невинной улыбкой сообщить, что мама прислала его за солью. Хотя Женька жил на другом конце города. Но уж если навещал деда, то гостил у него прочно, со Славкой они были не разлей вода. Хотя непохоже, чтобы стучал мальчишка, уж больно громко и воинственно, но с Женьки станется: «Я так стучал, так стучал, думал, вы спите…»
С такими отнюдь не радужными мыслями Дмитрий распахнул дверь и, поежившись под курткой от ночного холода, двинулся к калитке.
Славка не дождался, чем кончились его переговоры с ночными гостями.
Проснулся Славка от надсадного трезвона будильника, прихлопнул его рукой. Проворчав: «Что за мода по воскресеньям часы накручивать?», сунул Лихо под подушку и поплелся на кухню. К его удивлению, Дмитрий сидел за столом и мрачно жевал бутерброд. В чашке дымился кофе. Славка втянул носом ароматный парок и осведомился:
— Ты чего тут делаешь?
— Сижу, — ответил Дмитрий, поддерживая лоб ладонью.
— А чего сидишь? Воскресенье же…
Дмитрий слегка подпрыгнул. Бутерброд шлепнулся на пол маслом вниз, хорошо, что не на джинсы. И тут Славка увидел синяк на братцевом лбу.
— Ой, — поразился Славка. — Ты где это так приложился?
— Я-а!? Это всаднички твои приложили!
Установилась тишина, в которой потрескивали электрические искры. Искры исходили от Дмитрия. Славка намочил кухонное полотенце и обмотал им брату лоб. Было это делом безнадежным, но Славка не мог покинуть Дмитрия в беде.
— Ой, Димка, — вздыхал он. — Хорошо, что тебе в институт сегодня не надо…
— Издеваешься, да?
Славкины глаза обиженно раскрылись:
— Пятница сегодня, — горестно произнес Дмитрий и утер полотенцем лицо.
— Не ври! Я же уроки не сделал!
Дмитрий вздохнул и сказал, что ему бы Славкины заботы. Подумаешь, уроки какие-то…
Славка сильно удивился и подумал, чем же Димыча так стукнули, что он вдруг поумнел и перестал считать уроки главным занятием.
— Дим, а Дим, — он потерся ухом о братнино плечо. — Ты только не злись, чем тебя звезданули, а?
Димтрий вскочил, отшвырнул полотенце, и, как раненный лев, заметался по кухне, выдавая на одном дыхании:
— Р-распускают киношников, чтоб они сгорели со своими копьями! Чтоб их…
Он поскользнулся на бутерброде, взмахнул руками и сел верхом на табуретку.
— Ну, ты талант, — оценил Славка, сияя восторгом. — Я бы точно на него грянулся.
— Сги-инь! — заорал брат.