Настоящие люди

— Все верно сделал, — прогудел он. — Некогда с ним возиться…

— Жаль, — заметил Рыгрин. — Видно храбрым был воином, не кричал совсем.

Элгар пожал плечами. Жизнь окончательно покинула тело рыбака и его легкая, отважная душа вороном взмыла к стальному небу.

— Вам еще будет, кого замучить сегодня, — тихо сказал юноша.

Всем убитым мужчинам перерезали горло и положили их тела лицами в землю, чтобы они никогда больше не увидели солнечный свет. Элгар жадно следил за растекающимися по гальке липкими темно-красными лужицами. Пока кровь рыбака застывала на его пальцах, юноша едва сдерживался, чтобы не облизать их. У него внутри все дрожало, ликовало в предвкушении предстоящей резни. Это волнение не укрылось от Умки.

— Разделимся, — сказал он. — Элгар и Тиркыет, останетесь стеречь байдары.

— Да ты что, Умка?! — возмутились луораветлан. — Кто идет в сражение, оставив лучший лук дома? Пусть твой парень будет с нами!

— Я сюда не лодки сторожить пришел! — крикнул Тиркыет.

Умка сильно толкнул его в грудь, так что беглый раб чуть не упал.

— Будешь делать, что я говорю, иначе отправишься на корм к своему Черноликому богу, — сказал великан.

— Ты сильнее, — опустив глаза, сдался Тиркыет, — тебе решать.

Больше никто не решился спорить с вожаком.

Поскольку все свидетели высадки были перебиты, луораветлан не торопились. Самого проворного мужчину послали в разведку, выгаданное время использовали, чтобы подготовиться к бою. Моряне надели панцири из искусно прилаженных дощечек, каждая из которых была обтянута оленьей кожей. Чавчу ограничились тем, что подвязали ремнями рукава и штанины, чтобы не запутаться в них во время боя. Самый громоздкий доспех был у Омрына: целиком из железных пластинок, блестящий, как рыбья чешуя, он не только прикрывал грудь, но и защищал ноги длинным, до самых колен подолом.

— Погляди, ну и трус, — сказал Тиркыет, пока кавралин облачался в железо. — В такой скорлупе ему и не повернуться, где уж там врага бить!

Омрын услышал его слова и нахмурился, но не ответил. Он и не собирался вступать с врагом в единоборство: единственным оружием торговца был лук. Элгар с интересом наблюдал, как Омрын прилаживает тетиву.

Луки для оседлых жителей были излюбленным орудием ведения войны, любой луораветлан мог поражать цель за триста, а то и за четыреста шагов стреляя одинаково ловко и с левой, и с правой руки. У Элгара был отличный лук из лиственницы, усиленный китовым усом и для большей прочности оплетенный по спинке сухожильями. Выпущенная из него стрела с небольшого расстояния могла насквозь пробить лахтака. Но по сравнению с оружием Омрына он казался детской игрушкой. Лук кавралина был вдвое больше, с оленьим рогом посредине и толстой тетивой. Натянуть его можно было, только упершись в перехват ногой. Омрын с гордостью погладил свое сокровище и забросил его за плечо.

— Нападем по моему сигналу, — Умка показал костяной свисток из оленьего позвонка.

— Вы, чавчу, — кивнул он пришлым оленеводам, — будете набрасывать арканы на летние жилища инук и валить их. Как повалите — сразу копьями их дырявьте вместе со всеми, кто внутри.

— Знаем, знаем, — проворчали гости из тундры. — Не в первый раз в бой идем.

— Я отвлеку всех, кто успеет взять в руки оружие, — продолжил Умка. — Если повезет — прикончу их вождя. Омрын нас стрелами с возвышенности прикроет.

Они дождались возвращения разведчика, который принес хорошую новость: стойбище инук было совсем рядом, часовых вокруг нет, а мужчины ушли и забрали с собой почти всех собак, которые могли почуять пришельцев и предупредить хозяев.

— Даже жаль, что все так складно выходит, — пожаловался Умка. — Можем вождя не застать.

— Перебьем его родных — пусть потом нас сам ищет, — сказал Омрын, который явно не горел желанием дожидаться возвращения мужчин-инук.

— Верно, — согласился старый медведь.

Напоследок каждый из воинов надел особый убор из волчьей головы, с дырками вместо глаз. Все шапки были богато украшены бусинами, ремешками и красными лентами. Там, где только что стояла группа людей появилась стая волков, вставших на задние лапы.

— Налетим на них, как кэле, — хохотнул Умка, — пусть от страха разум потеряют.

— Перебьем, как линялых гусей в тундре, — засмеялись оленеводы.

Закончив приготовления, мужчины двинулись вверх по склону холма. Последним, неуклюже переваливаясь в тяжелых доспехах, шел Омрын. Другие воины то и дело подшучивали над ним, но кавралин отмалчивался, не вступая с ними в перебранку.

— Трус, — сквозь зубы процедил Тиркыет.

Он был раздражен и зол, потому что хотел участвовать в набеге: убить врага, почувствовать запах крови… Элгар вздохнул, сжал лук двумя руками и опустился на землю, привалившись спиной к борту байдары. Ему оставалось только ждать и слушать шепот волн.

***

Инира терпеливо помогала Ахне, когда услышала страшный вой, похожий на волчий. Девушка вздрогнула и выронила шкуры. Вой повторился, ближе и громче. Ахна обхватила голову руками и застонала:

— Чавчу!

Инира недоуменно посмотрела на нее. Девушка не понимала, отчего та так испугалась? Ведь это просто оголодавший, отбившийся от стаи волк, привлеченный к человеческому жилью запахами. Ахна подалась вперед и вцепилась в руку девушки.

— Нужно бежать, — прошептала мудрая женщина.

Инира огляделась: брат увел с собой многих мужчин, но все же для защиты селения остались сильные и решительные воины, известные на всю округу своей отвагой и подвигами. О какой опасности могла идти речь? Возможно, раньше чавчу наводили страх на инук, но с появлением Амарока все изменилось…

— Что это еще такое? — проворчал Анурят. — Какой-то странный зверь. Отчего он подошел так близко?

— Скорее, хватайте копья и ножи, — Ахна замахала дрожащими руками. — Они сейчас будут здесь!

— Кто? Не пони… — он не договорил.

Стрела, взлетевшая с вершины сопки, ударила мужчину в спину. Анурят едва не упал. Инира увидела человека, который спустил тетиву. Он привстал и снова поднял лук, выбирая себе новую цель. Инук наконец-то поняли, что означал странный вой, и бросились врассыпную. Не успели защитники вооружиться, как на них, как стая хищников, налетел большой отряд.

Сперва Инира подумала, что разгневанные тщеславием инук боги наслали на гордецов злых духов. Пришельцы скалили зубы, выли и ничем не напоминали людей: у них были по-звериному острые уши. Потом один из нападающих упал, страшная маска слетела с его головы, и оказалось, что это человек, с искаженным лицом, спутанными волосами и злыми глазами, но все же живой человек.

Врагов вел мужчина в одежде из белого меха. Такой высокий и широкоплечий, что Инира даже сначала приняла его за вставшего на задние лапы медведя. Боевое копье с кривым железным наконечником выглядело детской игрушкой в его громадных ладонях, но разило без промаха, насмерть. Он легко отбросил первого подскочившего к нему инуита и тут же ударил другого. Копье с хрустом врезалось ему в висок, брызнула кровь.

— Спрячься в иглу, — приказала Ахна.

Инира не обратила на нее внимания. Сестра вождя не собиралась прятаться, как старуха или ребенок. Девушка схватила длинный нож для разделки мяса и попыталась ударить предводителя чавчу. С неожиданной ловкостью гигант увернулся, перехватил ее руку и швырнул девушку на землю. Она выронила нож, и чья-то нога тут же отбросила его. Но прикончить Иниру великан-чавчу не успел, его отвлек Анурят.

Друг Амарока еще не успел вытащить застрявшую в спине стрелу, но одной этой раны оказалось мало, чтобы вывести его из боя. Ахна справедливо назвала Анурята опытным воином, он увернулся от нескольких выпадов противника и даже сумел оцарапать копьем его руку. Но силы были слишком неравными, великан-чавчу бесстрашно бросился на охотника, обхватил его руками и повалил. Некоторое время они катались по земле, Анурят был силен, но справиться с медведем в облике человека ему было не под силу. Хрустнули кости, и обмякшее тело инуита осталось лежать, беспомощно разбросав руки, как тряпичная кукла. Воспользовавшись неразберихой, Инира успела отползти и спряталась возле своего иглу.

Бой продолжался. Несколько человек укрылись во временном жилище из шкур. Подскочившие налетчики набросили на него веревку и повалили прямо на головы защитникам. Те запутались и оказались придавленными жердями, поэтому враги легко закололи их. Белый гигант одновременно сражался с тремя противниками, его копье свистело в воздухе, молниеносно отбивая и нанося удары. Казалось, что защитники вот-вот будут разбиты, и женщины с детьми окажутся во власти безжалостных пришельцев… но тут раздался протяжный, знакомый свист. Сердце Иниры радостно забилось, она увидела приближающиеся с востока нарты, заполненные людьми. Это возвращались охотники. Инук начали торжествующе кричать — теперь они превосходили нападающих числом более чем втрое. Чавчу поняли, что победить малой кровью не удастся, и начали отступать.

Инира выпрямилась во весь рост, замахала руками приближающимся саням. Она хотела первой приветствовать спасителей, но стоило ей сделать шаг из своего укрытия, как что-то тяжелое ударило девушку по голове. Ноги Иниры подкосились и в глазах потемнело.

***

— Сколько еще ждать?! — в третий раз возмущенно выкрикнул Тиркыет.

Элгар покосился на гребень сопки, над которым белело поднявшееся солнце. За то недолгое время, что они провели у байдар, Тиркыет успел до смерти утомить его. Сначала проводник старался быть терпеливым, потом начал ругаться и сквернословить, проклинал Умку и рвался спасать его, вбив себе в голову, что тот попал в засаду. Элгару пришлось пригрозить убить дурака, если он вздумает уйти. Юноша и теперь сидел со стрелой, наложенной на ослабленную тетиву.

— Напрасно меня оставили, — бурчал Тиркыет. — Да разве они знают инук? Кто лучше меня их знает? Целый год я среди них прожил, целый год рабом у них был…

Элгар уже собрался снова прикрикнуть на беспокойного проводника, как вдруг на верхушке сопки возникла фигура. Тиркыет испуганно подскочил и схватился за короткое метательное копье.

— Это Омрын, — остановил его Элгар.

— Что он делает?

— Бежит.

Кавралин двигался неуклюже, подобрав руками железный подол доспеха. Сильно разогнавшись, он не удержался на ногах и с грохотом покатился вниз по склону. Тиркыет нервно рассмеялся.

— Толкайте байдары! — едва поднявшись, заорал Омрын.

— Что случилось? — спросил Элгар.

Кавралин не ответил. С разгону вбежав в воду, он навалился на борт лодки, пытаясь сдвинуть ее в одиночку. Тиркыет уже поднял руку, чтобы ударить труса, но тут появился Умка с остальными воинами. Элгар быстро пересчитал приближающихся мужчин и понял, что в бою они потеряли только двоих человек.

— Эй-эй! Готовьте лодки! — крикнул Умка.

Когда они приблизились, Элгар рассмотрел, что старый медведь тащит с собой пленника, небрежно перекинув его через плечо, как тушу убитого животного. Времени на расспросы не было — на гребне сопки появились заливающиеся лаем собаки, а следом и преследователи-инук.

— Мы бежим от боя?! — взвился Тиркыет.

Умка обернулся и резко ткнул его в ухо.

— Три десятка воинов приходит к сотне и оставляет после себя гору трупов, — прогудел он. — Мы не бежим, мы просто притомились…

Он не договорил, потому что рядом с его ногой по камням чиркнула стрела.

— Да что же вы стоите?! — тонким голосом закричал Омрын.

— Собаки… — Умка выразительно посмотрел на своего воспитанника.

Элгар вздохнул и прикрыл глаза. Он потянулся к разъяренным животным, готовым разорвать непрошеных гостей. Собаки резко остановились, потеряли охотничий азарт и перестали лаять. Заскулив и поджав хвосты, животные попятились прочь от берега.

Удивляться было некогда, чавчу навалились на байдары и быстро вывели их на мелководье. Инук стреляли на ходу, но не смогли ранить никого из отступающих врагов. Когда луораветлан уселись на весла, Элгар взял лук, прицелился и выстрелил. Черная молния взвилась к небу, и с берега послышались крики и ругань. Несколько вражеских стрел ударились о воду рядом с бортом байдары. Юноша увидел незримую тень ворона, взмывшую в небо над тем местом, где упал подстреленный инук. Души умерших воинов всегда обращаются черными воронами…

— Мы не бежим, мы уходим, — заметил Элгар.

Умка одобрительно хлопнул воспитанника по плечу.

— Они будут нас преследовать?

— Вряд ли, — хмыкнул старик. — Мы их здорово напугали. Сыроеды сначала залижут раны, а только потом начнут трясти кулаками и грозиться отомстить.

— Что их вождь? — Тиркыет присоединился к разговору. — Убили его?

— Лучше, — хохотнул Умка и кивнул на пленника, которого бросил на дно байдары.

Элгар поднялся, чтобы посмотреть на добычу. Пленник отпрянул и тонко закричал, закрывая при этом лицо руками.

— Нашел время чужих жен таскать, — фыркнул Рыгрин.

Умка помрачнел и нахмурился. Другие мужчины решили, что он разозлился, но Элгар понял, что за ошибку совершил старый медведь. Юноша силой отвел руки, которыми пленница закрывала лицо. Молодая женщина была невысокого роста, сложнее было оценить ее фигуру, она была закутана в просторную кухлянку и плащ с большим капюшоном, подбитым серым мехом. В таких капюшонах инук носили новорожденных детей. Пленница, однако, не была чьей-то женой или матерью — Элгар почувствовал это, едва поглядев на ее бегающие, испуганные черные глаза. Она была поразительно похожа на молодого вождя. Такие же выразительные глаза и белая кожа, разительно отличающаяся от обветренных лиц морян или грубой внешности охотников и кочевников.

— Живая? — спросил Умка. — Я уже думал, что насмерть задавил, пока нес.

Элгар продолжил рассматривать пленницу как диковинного зверька.

— Кто ты такая? — спросил юноша.

— Оставь ее, — посоветовал Умка. — Она, небось, языка настоящих людей не понимает.

— Амарок за эти слова сдерет с тебя шкуру и натянет на боевой барабан, — прошипела пленница.

Луораветлан расхохотались.

— Не сегодня, — утирая выступившие от смеха слезы, сказал Рыгрин. — Сегодня ваш волк битым ходит.

— Что же вы удирали с нашего берега, как тюлени от касатки? — лицо девушки раскраснелось, а голос дрожал.

Она старалась вести себя вызывающе и грубо, но Элгар не чувствовал в ней даже малой толики силы, которую излучал вождь инук.

— Осторожнее с ней, малыш, — предупредил Умка. — Это бешеная собака, хоть по ней и не скажешь. Во время боя она меня чуть ножом не пырнула.

— Я свяжу ей руки, — предложил Элгар.

Он без труда справился с этой задачей, хотя пленница изо всех сил сопротивлялась и ругалась. Остаток пути девушка молчала и старалась не смотреть на Элгара. По какой-то причине он пугал ее больше остальных гребцов, хотя и не участвовал в набеге.

***

Они вернулись на Имегелин, когда солнце наполовину скрылось за линией горизонта. В сгущающихся сумерках остров был угрюм и молчалив. На месте их вчерашней стоянки осталось много чужих следов, но островитяне, невидимые и неуловимые, как кэле, по-прежнему не показывались.

Вскоре запылал костер, и трое оленеводов начали танцевать вокруг яркого огненного цветка, хлопая в ладоши и песнями восхваляя свою удачу. Их тени скользили по крутому склону, касаясь белесой полосы прибоя. Элгар видел двух кэле, наблюдающих большими, как у нерпы, глазами за танцем чавчу. Он посмотрел на них и погрозил морю колчаном с оставшимися стрелами. Испуганные кэле с громким всплеском скрылись в темной воде.

— Тюлени? — вскинулся Рыгрин, увидев расходящиеся круги.

Люди подбежали к берегу, но не нашли ничего, кроме камней и вынесенных морем водорослей. Сматывая прикрепленный к гарпуну линь, Рыгрин решил выплеснуть разочарование на пленнице, которая за время их отсутствия успела подползти поближе к костру. Он несколько раз ударил ее ногой. Девушка сжалась, но не проронила ни звука.

— Оставь ее в покое, — приказал Умка.

— Не указывай нам, Умка, — вмешался Тиркыет, он затаил на старого медведя обиду за то, что тот не позволил проводнику участвовать в нападении, — поход закончился, ты нам больше не предводитель.

— Умолкни, — проворчал великан.

— Пусть лучше скажет, кого ты поймал, — предложил Элгар.

Тиркыет и Омрын возвращались в другой байдаре и еще не успели разглядеть пленницу. Рыгрин подтащил ее к костру, чтобы все смогли разглядеть красивое лицо и спутанные волосы.

— Похожа на молодого вождя! — загалдели люди, которые месяц назад участвовали в переговорах на Имегелине.

— Ну? — поторопил Умка.

— Видел ее… — Тиркыет нахмурился, пытаясь вспомнить, — инук ее сторонятся, слышал, как они что-то о каких-то тунерак говорили.

— Ничего ты не знаешь, сопляк, — сказал старый медведь, — держали там тебя в помойной яме, нечистоты у сыроедов выгребал. Омрын, ты что скажешь?

Кавралин пожал плечами:

— А что говорить? — он явно знал больше, но, как и положено торговцу не желал просто так распускать язык. — Убейте ее, чтобы не возиться без толку.

Другие воины тоже обратили внимание на спор по поводу пленницы. Никто еще не успел решить, как быть с ней, и теперь каждый спешил высказать свои предложения.

— Убьем девку и оставим тело на берегу! — предложил Тиркыет.

— Решил покормить моржей? — фыркнул Умка. — Ее обглодают до того, как сыроеды сунутся сюда.

— Значит, нужно отрезать ей голову и послать их вождю!

— Кто повезет? Может ты?

— Струсил, Умка!

Великан молча схватил проводника за горло и поднял его над землей. Тиркыет, вцепившись в громадный кулак, смешно задергал в воздухе ногами.

— Ты что-то сказал?

— Он ничего не сказал, — поспешно вмешался Рыгрин.

Умка отпустил наглеца, тот сел на землю, жадно глотая воздух. Во время ссоры пленница медленными шагами пятилась прочь от разъяренного великана, пока не наткнулась на Элгара. Она вздрогнула и рванулась прочь, но юноша быстро схватил ее и прижал к себе.

— Луораветлан, настоящие люди, — как ругательство, выговорил Умка. — Вот-вот вцепимся друг другу в глотки из-за бабы. Это моя добыча, и я еще не решил, как ею распорядиться. Что скажешь, лисенок?..

Элгар продолжал крепко держать пленницу, она не пыталась вырваться.

— Необычный попался улов, — задумчиво проговорил юноша. — Взгляните-ка.

Он силой заставил девушку вытянуть связанные руки и разжать ладони. Даже в тусклом свете догорающего костра было заметно отсутствие мозолей. Руки красавицы были чистыми и мягкими, как у младенца.

— Како! — изумленно воскликнул Умка. — Видно, сыроеды ее чтут как богиню.

Умка склонился над девушкой и силой поднял ее подбородок.

— Что скажешь? — проревел он.

— Мой брат снимет с тебя шкуру и натянет ее на барабан!

— Скорее уж я его натяну, — расхохотался Умка. — Не снимая шкуры…

Тиркыет не разделял веселья.

— За жену или ребенка мы могли бы выменять что-то ценное. Но много ли он даст за свою сестру?

— Мы не похитители, — сплюнул Омрын. — Торговать людьми дурное дело. Пусть таньги и коряки этим промышляют. Говорю, убьем ее, будет инук урок.

— Погоди… — Тиркыет похлопал коротышку по плечу. — Послушай-ка, Омрын. Да и вы, люди.

Он увел чавчу и морян в сторону, что-то вполголоса обсуждая с ними. Элгар догадался, что беглый раб придумал как навредить Умке.

— Мы в бою потеряли Гыргола и Таната, — проговорил Умка. — А на этом трусе — ни царапины. В следующий раз с копьем первым в бой пойдет, уж я прослежу. Да еще Омрына решил подговорить.

— Отчего все-таки между тобой и Омрыном такая вражда? — спросил Элгар.

— Самые жестокие ссоры всегда между братьями, — ухмыльнулся старик.

— Омрын твой брат? — удивился юноша. — Он же…

— Сопляком был, когда я уже весь Юг исходил? — подсказал Умка. — Первой женой моего отца была Чейвыне по прозвищу Великанша, моя мать. Когда она умерла, отец долго горевал, но потом взял себе вторую жену. От нее-то Омрын родился. Отец говорил, что он в деда ее удался. Тот тоже был большим хитрецом и коротышкой.

— Продавец иголок? — юноша вспомнил недавний рассказ.

Умка кивнул. Никогда раньше старый медведь не говорил о своих близких родственниках, и тем более не упоминал о родстве с Омрыном. Элгар хотел расспросить великана подробнее, но не успел.

— Тише, лисенок. Кажется, они до чего-то договорились.

— Ну что, сглупил, Умка? — подошедший Тиркыет ухмыльнулся. — Думал, схватил вождя, а оказалось, бесполезную девку приволок.

— Что приволок — то мое, — хмуро отозвался великан.

— Мы посовещались и решили, — подхватил Омрын. — Ты больше не нашего рода, Умка, живешь сам по себе, твой дом — твои порядки…

— Ты тоже не нашего рода, Омрын, — старый медведь напрягся, его лицо помрачнело. — Только я сам ушел, а тебя прогнали. Многие про то забыли, но я не забыл. Помощь мне ваша не нужна, сам управлюсь. Только тому, кто тронет мою добычу, я руку оторву.

— Много воли взял, Умка! — рявкнул Тиркыет. — Не один ты сражался, не одному тебе и девка достанется!

Мужчины начали громко спорить и ругаться. Оказалось, что Тиркыет и Омрын не всех убедили в своей правоте, слово за слово, и оленеводы согласились, что прав Умка. Пленница, напуганная угрозой скорой расправы, прижалась к Элгару и задрожала. Вздрогнув от ее прикосновения, юноша невольно опустил руки. Его ноздри защекотали ее растрепанные темные волосы. Она тотчас опомнилась, отпрянула и сверкнула злыми черными глазами. Элгар почувствовал необъяснимую грусть и обиду, как будто у него отняли нечто дорогое и важное.

— Да что мы спорим, их же только двое! — воскликнул Тиркыет и выхватил нож.

Это было последним, что он сделал в жизни. Элгар подскочил и ударил. Кулак юноши с хрустом врезался в горло проводника, Тиркыет захрипел и повалился замертво, продолжая сжимать бесполезное оружие. Рыгрин попытался ткнуть Элгара копьем, но тот с невероятной быстротой и ловкостью перехватил оружие и вырвал его из рук нападающего.

— Кэля! — заголосили оленеводы и испуганно попятились прочь. — Не приближайся! Мы вам вреда не желаем, в ваши ссоры не лезем.

— Трусы! — взвыл Рыгрин.

— Довольно, — Элгар встал между Умкой и возмущенной толпой.

Его грудь высоко вздымалась, кровь стучала в висках. Унять ярость стоило больших усилий, но юноша справился.

— Не желаете нам помогать — уходите, — сказал Элгар, обращаясь к кавралину. — Пленницу мы вам не отдадим. Кто не согласен, пусть дерется со мной на копьях.

Как и в большой яранге во время общего сбора, Элгар почувствовал, что люди боятся его сильнее, чем Умку. Старик был понятным и знакомым страхом — он пугал своей силой и свирепым нравом, другое дело его воспитанник. Никто не мог предугадать, что было у Элгара на уме. Люди заволновались, их решимость стала исчезать.

— Плывите с ними тогда в одной байдаре, — Омрын обратился к испуганным оленеводам.

Те явно были готовы одолеть море вплавь, лишь бы не приближаться к Элгару, но согласились. Торговец ушел и увел с собой морян, недовольных принятым решением.

— Вижу, вырос ты малыш, — улыбнулся Умка. — Скоро прогонишь старика, буду тебе обузой.

Элгар смолчал.

— Что теперь будем с ней делать? — спросил старик.

Он не захотел отдавать пленницу из гордости, старость давно лишила его плотских желаний, и красавица для Умки была не более чем бесполезной игрушкой.

— Как тебя зовут? — спросил Элгар у пленницы.

— Инира, — она гордо вскинула голову.

— Так ты сестра вождя?

Девушка кивнула.

— Он придет за ней, — уверенно сказал Элгар.

Глава 4

Инира открыла глаза и попробовала пошевелиться. Связанные руки и ноги отозвались тупой болью. Девушка подавила стон. Она попыталась успокоиться и собраться с мыслями. Сначала Инира подумала, что ее разбудил чей-то хриплый крик, но теперь поняла, что это был храп огромного мужчины. Он лежал на спине и звуки, вырывающиеся из его приоткрытого рта и большого кривого носа, напоминали моржовое пение. Второй мужчина, напротив, спал очень тихо, но Инира чувствовала его присутствие. Это было гнетущее, неприятное ощущение. Девушка решила, что такое же чувство она испытала, однажды заглянув в глаза связанного волка, которого поймал и привез домой ее брат.

Она прищурилась, пытаясь привыкнуть к темноте.

Инира не понимала, зачем ее оставили в живых, и какие ужасы ждут ее теперь. Вчера она была готова умереть, но теперь вернувшаяся жажда жить смешивалась со страхом перед пытками, которым подвергнут пленницу чавчу. О жестокости оленеводов ходили легенды, а эти двое, по-видимому, пугали даже своих сородичей.

«Умка и Элгар, — вспомнила Инира их имена, — белый медведь и снежная лисица».

Очень подходящие имена, возможно, на самом деле это прозвища, которые они получили за свой необычный облик. Когда на острове между ними и другими чавчу началась ссора, Инира решила что это шанс воспользоваться неразберихой и сбежать. Но отряд крепких мужчин не решился схватиться с двумя наглецами. Какие зверства они совершили, чтобы заслужить такое уважение? Инира помнила, в скольких поединках победил ее брат, прежде чем стать вождем племени. Ему даже пришлось убить двоих претендентов. «Ради будущего блага», — сказал тогда Амарок. Он был прав… или нет? Инира вспомнила жестокое нападение на их родное селение. Чавчу убивали всех кого могли поймать и крушили все, что попалось им под руку. Было ясно, что целью налета были не пленные или добыча, они пришли, чтобы уничтожить инук, а не установить над ними свою власть, как поступали прежде.

«Это не его вина, — убеждала себя Инира, — Амарок не виноват в нападении».

Чавчу пришли к ним мстить за нанесенную обиду, но это не оправдывало их коварство и жестокость. Амарок объявил им войну и дал время на подготовку, как издревле было заведено на севере. Походы и бои должны были начаться только летом. Не его вина, что чавчу ухитрились пробиться через ледоход, найти селение Катаюк и напасть на него в отсутствие вождя. Он не виноват в том, что она попала в плен.

Инук не знали, насколько изменились луораветлан после того, как этот народ встретился с таньгу и Якуниным. Новая эпоха с новыми законами и правилами войны пришла на север под грохот пушек и ружей. Укрепившиеся за время конфликта связи между родами не спешили ослабевать, и настоящие люди всего за месяц могли созвать большой сбор и собрать ополчение. Война с таньгу научила их пренебрегать капризами погоды, устраивать ночные засады и согласовывать действия отрядов из сотен или даже тысяч воинов. Только сократившаяся численность луораветлан мешала им окончательно покорить или истребить окрестные народы.

Девушка твердо решила, что она должна как можно скорее сбежать и навредить чавчу. Лучше всего — убить во сне великана и его странного спутника. Потеряв таких сильных воинов, враги тотчас присмиреют. Возможно, она даже сможет спастись, если найдет рядом с жилищем врагов каяк или байдару.

Но едва она оказалась в землянке, как чавчу связали пленницу по рукам и ногам, не оставив никакой возможности освободиться. Бросив девушку на пол, мужчины что-то долго вполголоса обсуждали. Сестра вождя понимала язык луораветлан, но смысл разговора не смогла уловить. Медведь и лисица и говорили-то не как люди, знакомые слова не желали складываться в понятные предложения, так что Инира вскоре перестала слушать и заснула.

Теперь, проснувшись и привыкнув к темноте, она смогла осмотреть внутреннее убранство просторной землянки. Сквозь отверстие в кровле пробивался тусклый свет, по которому Инира поняла, что было раннее утро, и солнце еще не взошло. В центральное помещение, где располагался очаг, вели два прохода. Один, надежно закрытый шкурами, служил выходом наружу, другой, куда более узкий, очевидно, вел в кладовую. Там наверняка можно было найти ножи или другие острые инструменты.

Медленно, стараясь не поранить руки о жесткие веревки, Инира поползла в сторону кладовой. Каждое движение отдавалось болью во всем теле. Она преодолела почти половину расстояния, когда великан перестал храпеть и шумно сел на своем ложе из белых шкур. Инира едва не закричала от ужаса. Старик отрывисто кашлянул, прочищая горло, потом поднялся на ноги. Инира закрыла глаза, снова притворяясь спящей, но великан не обратил на нее никого внимания. Переступив через лежащую пленницу, он направился к выходу, но вдруг обернулся и сказал, обращаясь к темному нутру своего жилища:

— Я не вернусь до вечера.

Сначала Инира подумала, что так старик хочет предупредить домашнего духа, чтобы тот надежно берег дом, но потом заметила поблескивающие в темноте глаза молодого чавчу. Инира не выдержала этого пронзительного, изучающего взгляда и уткнулась в скверно пахнущие шкуры.

— Все-таки встретишься со старейшинами? — спросил юноша у старика, продолжая их неоконченный разговор.

— Нет, только без толку время потрачу, — пробурчал великан. — Там Омрын уже побывал, наплел им своего вранья.

Старик ушел, хоть Инира и видела, как великан убивает ее сородичей, девушка огорчилась его уходу. Между безжалостным воином и молчаливым юношей она выбрала бы общество первого без колебаний.

Скрипнула лежанка, Инира приоткрыла глаза и увидела у своего лица тесные кожаные сапоги. Юноша склонился над ней, Инира почувствовала, как его дыхание шевелит ее волосы. Она сжалась и задрожала. Чавчу взялся за веревки, которыми были обмотаны руки и ноги пленницы, сильно потянул и развязал узлы. После чего отвернулся и ушел. Инира еще долго лежала, не смея пошевелиться. Потом села, выплюнула набившуюся в рот шерсть и огляделась.

В землянке никого не было, только тлели едва заметные огоньки углей в очаге. Девушка дрожащими руками ощупала запястья. Веревка до крови врезалась в тело и оставила глубокие следы. Инира была уверена, что чавчу вот-вот вернутся. Инуитка бросилась в кладовую. Ей удалось найти широкий нож с костяной рукоятью. Прижимая оружие к груди, сестра вождя решилась покинуть землянку.

Снаружи было холодно, дувший с моря ветер превратил свод валкарана в ледяной конус. Инира не помнила, как чавчу привезли ее в это одинокое жилище. Она ожидала, что окажется в стане врага, в окружении кровожадных мужчин, но вместо этого оказалась в заснеженной пустоши. Неподалеку лежал прикрытый навесом рыбацкий каяк, рядом с ним виднелись следы полозьев от двух саней. Ни людей, ни собак видно не было.

«Они ушли, — поняла Инира, — просто ушли и бросили меня…»

Сначала Инира обрадовалась, вопреки здравому смыслу решив, что ее посчитали мертвой. Девушка попыталась сдвинуть каяк и спустить его на воду, но лодка оказалась слишком тяжелой, вдобавок примерзшей к земле. Нужно было развести рядом огонь, чтобы лед оттаял. Инира решила проверить, далеко ли до воды. Она поднялась на вершину холма и посмотрела на море. Ей тотчас перехватило дыхание, сердце отчаянно забилось, и на глазах выступили слезы. Всякая надежда на спасение исчезла.

Налетевший ветер сорвал с головы девушки капюшон и разметал спутанные волосы. Огромные волны разбивались о берег, вынося на него остатки льдин. Беспокойная поверхность моря до самого горизонта была покрыта белыми полосками бурунов. Судя по темному небу и клубящимся тучам, которые еще не успел разметать ветер — буря началась недавно и не собиралась прекращаться. Даже если бы Инире удалось спустить на воду каяк, никакой возможности отплыть от берега или поставить парус не было. В такую погоду лучшие рыбаки предпочитали держаться от воды подальше.

Ею овладел страх. Никогда в жизни девушке не приходилось надолго отлучаться из своего племени. Она не привыкла к одиночеству, не привыкла самостоятельно думать и принимать решения. С самого рождения ее жизнь подчинялась неписанным правилам и традициям народа инук. Столетиями племя оттачивало распорядок жизни — неизменный и подчиненный суровой необходимости. Инира ждала от плена пыток, насилия и страданий, но оказалось, что страх перед одиночеством и неизвестностью способен пересилить страх перед болью или смертью. Она поймала себя на мысли, что желает возвращения чавчу.

***

Прибрежную равнину устилал неглубокий снег, по которому нарты шли быстро и легко, увлекаемые вереницей разномастных собак. Амарок от души рассмеялся, поигрывая ивовым кнутом. Обычно юноша не жалел собак, но сегодня он был расположен благодушно. Всю округу уже облетело известие о том, что мужчины Катаюк встретились на островах с наводящими ужас чавчу и заставили тех уплатить дань. Такого не помнили даже седые старики. Инук всегда жили в страхе перед нападением с противоположного берега. Впервые по безоговорочной власти луораветлан над другими народами был нанесен серьезный удар. Молодой вождь понимал, что для того, чтобы окончательно освободиться от скопившегося за столетия страха, недостаточно взять с чавчу богатую добычу. Теперь инук должны нанести врагам сокрушительное поражение: сжечь их дома, убить мужчин и угнать в плен детей и женщин…

Для такого масштабного и рискованного предприятия недостаточно было дружины, набранной из мужчин селения Катаюк, поэтому Амарок решил напомнить соседям, чьей милостью они живут, кто поддерживает мир в их землях и помогает им в случае нужды. Поездка удалась на славу. Вождь совершил путешествие по окрестным стойбищам, чтобы убедиться в верности соседей. Всюду молодого героя встречали подарками и богатыми пирами. У юноши голова шла кругом от поздравлений и заверений в вечной дружбе. О его подвигах слагали легенды, старики и шаманы падали ему в ноги и называли «атаник» — отец, предводитель. Теперь он был уверен в том, что когда придет время летнего похода против чавчу не меньше двух сотен инук соберется под его предводительством. А ведь совсем недавно его род едва выживал в заледенелой пустыне, до блеска обгладывая кости редкой добычи.

Во время посещения далекого от побережья селения Чиливик, Амарок оказался окружен группой любопытных детей. Они рассматривали его с опаской и жадным любопытством.

— Ты тот самый атаник? — спросил серьезный предводитель чиливикской ребятни.

— Я, — юноша присел, чтобы дети могли лучше рассмотреть его.

Дети обступили легендарного вождя, их руки сначала осторожно, потом все смелее начали ощупывать гостя, один малыш забрался ему на плечи.

— Расскажешь, как стать самым сильным? — серьезно спросил мальчик.

— Нужно стараться, — сказал Амарок. — Много работать и никогда не сдаваться. Когда упал, всегда вставать и не убегать от испытаний.

— Тебе говорить легко, ты конечно силачом родился!

Амарок грустно улыбнулся. Маленький инуит не мог ошибиться сильнее. Когда ему было столько же, сколько этим детям, в тщедушном теле Амарока не было и крупицы нынешней силы. Ахна рассказывала, что даже сначала приняла его за мертворожденного, настолько он был бледным и тщедушный.

«Когда ты все-таки открыл рот и закричал, — говорила старуха, — я поняла, что появился на свет человек большой силы и большой судьбы. Поэтому я назвала тебя Амарок».

Амарок — волк-гигант. Божество и чудовище, хозяин тундры и повелитель ветров. Несчастливое имя, говорили жители Катаюк. В детстве будущий вождь был с ними согласен — гордое имя было для него, немощного и трусливого, насмешкой. Другие дети избивали слабака, не разрешали присоединиться к играм. Сильнее всего ему доставалось от Нанухака, сына тогдашнего вождя. Те дни остались в памяти Амарока как время унижений, время длинных и холодных ночей.

— Бесполезный слабак, — услышал он однажды обрывок разговора. — Я как-то проходил мимо дома старухи и услышал, что внутри кто-то плачет. Думал, сестра его хнычет и окликнул, а это оказался мальчишка.

— Зачем только Ахна их приютила?..

— Собакам скормить, хоть какая-то польза будет…

Сгорая от стыда и бессилия, Амарок следующим утром забрался в дом обидчика и украл охотничье копье. Несмотря на пронизывающий холодный ветер, предвещающий бурю, мальчик покинул селение и отправился в тундру. У него не было саней и упряжки, только теплая зимняя одежда. Весь день будущий вождь бесцельно бродил по снежной пустыне. Он знал, что не сможет развести костер или тем более в одиночку убить тюленя. Амарок понимал, что из него не выйдет охотника — слишком хрупким и немощным было его крохотное тело. Он добровольно пошел на смерть, потому что считал себя слабее сестры. Один из близнецов должен был умереть, чтобы дать другому возможность выжить.

К вечеру мальчик вышел к побережью, совершенно обессиленный и сломленный. Он не хотел возвращаться домой, к тому же заплутал и вряд ли смог бы найти селение Катаюк, даже если бы захотел. Опираясь на украденное копье, он решил идти по берегу моря, пока хватит сил.

С наступлением сумерек стало холоднее, с моря то и дело налетал пронизывающий ветер, больно жаля кожу на открытом лице. Амарок оглядел однообразный пейзаж и вздрогнул, увидев извивающуюся нить дыма, которая тянулась к темнеющему небу. Подстегиваемый надеждой и любопытством, мальчик заторопился к источнику дыма. Он без труда отыскал костер, рядом с которым, греясь, сидели двое незнакомцев. Оба носили подбитые мехом кожаные кухлянки, стоптанные сапоги и по всей видимости были устроившимися на отдых охотниками. У одного из незнакомцев была густая черная борода, лицо другого было незапоминающимся и рыхлым, как будто вылепленным из грязного снега.

— Путник, — приветствовал незнакомец. — Подходи, обогрейся у нашего костра.

— А где твои собачки? — неприятным, тонким голосом спросил его спутник.

— Нет у него собачек, — сказал бородач. — Он заблудился и проголодался. Поешь с нами, ужин вот-вот готов будет.

На огне действительно стоял котелок, в котором плавали кусочки мяса. Амарок сглотнул и приблизился к костру. Свет вырвал из ночи его худощавую детскую фигурку, закутанную в теплые одежды. Незнакомцы переглянулись, их глаза заблестели в свете пламени.

— Злые времена, — пробурчал бородатый мужчина. — Слабый род избавляется от лишних ртов.

Инук редко отпускали пышные бороды, но грубое лицо охотника заросло почти до самых глаз. А лоб, наполовину скрытый поддерживающим волосы кожаным ремешком, был изборожден старыми шрамами.

— Чего стоишь? — немного неуверенно спросил бородач. — Что это у тебя там? Рыбка?

Амарок свободной рукой вцепился в пустую котомку, другая рука сжала древко копья.

— Боишься нас, что ли? — мужчина неприятно рассмеялся. — Или мясца не желаешь?

— Не хочу собачатину, — Амарок мотнул головой.

Он заметил, что у путешественников не было никаких котомок или саней с запасами, поэтому мальчик решил, что они решили съесть собак из своей упряжки.

— А кто сказал, что мы собак едим? — ухмыльнулся бородач.

— А что?

— Подойди, погляди.

Амарок осторожно заглянул в котелок. Там плавали крупные ломти мяса и розовая человеческая рука. Даже раздувшись в кипятке, она была слишком маленькой, чтобы принадлежать взрослому инуиту. Мальчик вздрогнул и отпрянул. Он споткнулся, неудачно упал и выронил копье.

— Не хочешь нашего ужина, тогда шагай отсюда, — сказал людоед.

— Хочет. Вижу, что хочет, — заметил его бородатый сотрапезник. — Садись рядом с нами, волчонок. Все равно тебе некуда идти.

Амарок хотел убежать, но исходящая от мужчины странная, притягательная сила удержала его. В сказках и легендах пожиратели человечины были безумцами, одержимыми злыми духами.

Тунерак — так называли бестелесных обитателей тундры инук. Холодные, враждебные человеку, они странствовали по ледяным просторам, собирали кости не погребенных мертвецов и разносили болезни. Амарок не раз слышал, что его отцом тоже был тунерак.

«Твоя мать долгим летом сошлась с хозяином тундры, — сказала как-то Амароку соседка. — Так-то ты и появился на свет, подкидыш!»

Но больше она не упоминала об этом, а мальчик боялся спрашивать. Другие дети же только били его и кричали: «Ангиак! Ангиак!». Подкидыш, недочеловек…

— Не бойся, — продолжил бородач, с интересом наблюдая за замешательством маленького ребенка. — Мы тебя не съедим. Мы едим только зверей, не себе подобных.

— Значит, вы варите не человека? — облегченно спросил Амарок.

— Не человека? — незнакомцы еще раз переглянулись и засмеялись. — Мы варим двуногого зверя. Какая разница, как он себя называл при жизни? В этих краях каждый считает только себя настоящим человеком. Глупцы, они просто звери! Не то, что я, или он или ты.

Успокоенный, Амарок присел возле костра.

— Так-то лучше, — незнакомец добродушно хлопнул мальчика по плечу.

Амарок против воли улыбнулся, впервые в жизни почувствовав, что его обществу рады. Он сразу же поверил в то, что угодившая на ужин охотникам дичь не имела ничего общего с людьми. Что с того, если ее ободранная лапа смахивает на человеческую руку?

— Попробуй, — бородач зачерпнул плошкой похлебку и предложил мальчику.

Амарок вежливо поблагодарил и сделал глоток. Варево получилось жирным и вкусным. Мальчик зажмурился от удовольствия и облизнулся. Он не помнил, когда в последний раз ел горячую пищу.

— Смотри-ка, нравится, — хмыкнул бородатый охотник. — Еще будешь?

Мальчик закивал. Втроем они быстро выпили содержимое котелка и съели хорошо проварившееся мясо. Наступила ночь, небо сверкало россыпью звезд, ветер утих, и на побережье опустилась необычная тишина. Амарок наелся и почувствовал, что начинает засыпать. Он хотел попросить незнакомцев взять его с собой.

— Вы откуда? — осторожно спросил мальчик.

— Мы? — усмехнулся незнакомец. — Мы твои родичи, волчонок. Просто раньше никогда не виделись. Спи, утром ты все поймешь.

Амарок почувствовал, что проваливается в сон. Лица мужчин расплылись и превратились во что-то страшное, нечеловеческое. Он хотел кричать, но не мог выдавить из себя ни звука. Небо приблизилось к земле, звезды сделались ярче и больше. Амарок начал искать знакомые созвездия, но не смог найти ни одного. Это было чужое небо. Мальчик понял, что спит и перестал сопротивляться нахлынувшей слабости.

Он проснулся ранним утром, еще до того, как солнце начало подниматься над успокоившимся морем. Незнакомцы исчезли, растаяли, как сон, и не оставили после себя никаких следов, кроме остывшего кострища. Амарок протер глаза и удивился тому, что больше не чувствует холода. Он встал, глубоко вдохнул наполненный морской солью воздух и рассмеялся. Легко и радостно, как ни разу не смеялся за свою недолгую жизнь. Он чувствовал приятное тепло, растекающееся по всему телу.

Желая проверить пределы переполнявшей его энергии, Амарок побежал по берегу. Он изо всех сил старался загнать себя, но дыхание не сбивалось, и мышцы не болели. Амарок не хотел возвращаться домой с пустыми руками. После непродолжительных блужданий по берегу, мальчик нашел тюленье лежбище и подкрался к нему. Охота на ларгу в брачный период была под запретом у инук, и в тот день будущий вождь впервые нарушил табу. Брошенное твердой рукой копье глубоко вонзилось в ближайшего тюленя. Раненное животное попыталась сбежать, и распугало своими криками сородичей. Тюлень почти дополз до проруби, когда силы оставили его. Амарок, ступая по кровавому следу, подошел к добыче и долго рассматривал ее. Тюлень дрожал и медленно умирал, глядя на своего убийцу большими выразительными глазами.

«Если у зверей могут быть человеческие глаза, — задумался Амарок, — значит, у них могут быть и человеческие руки?»

Без особого труда мальчик дотащил добычу домой. Ему навстречу вышли все жители. Впереди бежала Инира. Она бросилась ему на шею и вся перемазалась в крови тюленя. Амарок узнал, что прошлой ночью пропал Нанухак, сын старого вождя. Его искали всем селением, но не смогли найти ни следа. Амарок не задумывался о судьбе своего бывшего мучителя. Люди шептались о том, что тщедушный сирота вошел в сговор с тунерак, чтобы погубить Нанухака и забрать его силу. Вождь хотел отомстить за сына и убить подкидыша, но и его настигла странная смерть. На следующий день после возвращения Амарока белый медведь ворвался в селение. Он громко рычал и скалил свирепую морду, покрытую шрамами, распугал людей, но не тронул никого, кроме вождя. Люди нашли в разоренном жилище его изувеченные останки и с тех пор не пытались навредить сироте.

…Усилием воли Амарок заставил себя прервать воспоминания. Вот показался холм, за которым было расположено его родное селение. Другие участники долгой поездки должны были вернуться раньше. Амарок задержался, чтобы в одиночестве исполнить ритуал подношения Седне, владычице моря. Он не хотел, чтобы люди, восхищавшиеся его храбростью, видели, что даже их бесстрашный вождь порой обращается за помощью к богам. Его сердце было свободно от страха перед возмездием высших сил, он не раз пренебрегал их волей и оставался невредим, только долг перед воспитавшей его старухой побуждала юношу исполнять обряды.

«Седна разгневается», — бубнила Ахна, дрожа над тусклым огоньком жирника.

«А если богов нет?» — спросил однажды у нее Амарок.

«Если богов нет», — повторял он себе. Эти слова стали единственной молитвой юноши, надеждой на то, что никто, кроме людей не осудит его поступков. А люди… спросите их, благодаря кому сегодня звучат радостные песни, благодаря кому кладовые ямы в леднике доверху наполнены мясом? Кто призвал к порядку похитителей жен и устрашил воинственных соседей? Всюду, от ледяного края мира до теплых южных земель, услышишь имя молодого вождя, которого вскоре со страхом будут вспоминать и за морем.

«Пусть судят! Если богов нет… пусть судят».

Повзрослев, Амарок стал вспыльчивым, легко склонным и к ненависти, и к любви. Ему нравилось представлять, что в его груди горит пламя, раздуваемое ветром. Пламя, которое то заполняло его целиком, то спадало, превращаясь в теплый, трепещущий огонек.

Амарок рассмеялся и еще раз прошелся кнутом по спинам ездовых собак. Упряжка отозвалась дружным лаем и ускорила ход. Нарты взобрались на вершину холма, пропахивая в рыхлом снегу глубокий след. Ему хватило одного взгляда на селение, чтобы почуять неладное. Не хватало привычных звуков: громких голосов хлопочущих по хозяйству женщин, лая собак и радостных криков ребятни. Он заметил, что временные жилища были сложены, одно сгорело, с другого сняли все шкуры. Их пустили на странные свертки в человеческий рост, которые лежали возле воды. Амарок не сразу габ понял, что это тела убитых, которые готовили для похоронного обряда. Вождь с запозданием понял, что дом подвергся нападению.

Когда Амарок остановил нарты у большого иглу, ему навстречу вышла Ахна. Старуха сильно хромала и опиралась на палку.

— Что случилось? — спросил вождь.

— Чавчу пришли, — сказала старуха, — мстить за обиды. Напали на нас без предупреждения, пока вас не было.

Амарок почувствовал, как в нем поднимается неудержимая волна гнева.

— Убиты? Враги убиты?

Ахна покачала головой.

— Где Инира? — растерянно спросил Амарок. Случилось то, чего он страшился больше всего на свете — он снова почувствовал себя испуганным ребенком.

— Чавчу забрали ее.

***

Элгар был зол. Обида и раздражение были редкими для него чувствами, тем более в отношении Умки. Когда они вернулись с Имегелина, Элгар предложил старику взять пленницу и отправится в Вэлвыхты, где еще оставались после большого сбора оленеводы.

— Пусть сама им расскажет про своего брата, — предложил юноша.

— Без толку, — старый медведь заупрямился. — Ей не поверят. Скажут, что сыроедка себе цену набивает. Сестру сильного вождя пытать не станут, или отдадут кому-то в жены, или просто убьют.

— Но…

— Я сказал, не поеду в Вэлвыхты! — прервал Умка.

По мнению Элгара это было безрассудством. Их поход считали большой удачей, но главного они не добились. Предводитель инук уцелел и, скорее всего, сейчас готовит ответное нападение. Юноша полагал, что целью врагов станет селение Улык. До мыса Пок’ыткын инук было несложно добраться, а жители Улык дали для похода байдары и сами принимали в нем участие. Поэтому месть соседей сначала должна была обрушиться именно на них.

— Их вождь там станет свою сестру искать, — сказал Элгар.

Нужно было убедить оленеводов Арепу повременить с отъездом и дождаться лета на побережье, чтобы в случае опасности прийти на помощь морянам. Умка был уверен, что они не согласятся.

— У них своя война с коряками будет, — напомнил старик.

— Разве Омрын их не убедит?

Умка раздраженно отмахнулся.

— Омрын скорее пойдет к сыроедам и скажет, что девчонку я забрал, — пробурчал он. — Для него нет большей радости, чем мою смерть приблизить.

«Что же между вами произошло?» — подумал Элгар, но спрашивать не стал. Такая продолжительная вражда не могла начаться по пустячному поводу. Луораветлан распалялись быстро, но не умели подолгу помнить обиды.

Спор со стариком закончился ссорой. Умка утром собрался и ушел, не сказав куда. Элгар разозлился на него и решил, что лучше сам повезет сыроедку к оленеводам. Пусть заберут ее и забудут произошедшую из-за пленницы ссору. Он даже развязал девушку, но все же понял абсурдность этой затеи. У него не было знакомых чавчу, а ходившие с ними в поход оленеводы боялись юношу так сильно, что отказывались даже плыть с ним в одной байдаре. Скорее всего, его прогонят и даже не пустят в стойбище.

Оставив пленницу в землянке, юноша снарядил упряжку и уехал. Ему нужно было время, чтобы успокоиться и обдумать свои действия. Как всегда, одиночество принесло внутреннее спокойствие, и к Элгару вернулась обычная рассудительность. Запасенных на зиму припасов хватало до конца лета, и в охоте не было нужды, но юноше захотелось свежего мяса, и он подстрелил лахтака. На такого зверя положено было идти с особым копьем, в одежде из тюленьих шкур, чтобы подобраться к цели на нужное расстояние. Элгар не стал соблюдать традиций — он издали пустил стрелу с такой силой, что та насквозь пробила шею тюленя, тотчас оборвав его короткую жизнь. Юноша порадовался, что зверю не пришлось долго мучиться.

Закрепив тушу на санях, Элгар двинулся в обратный путь. Он не боялся, что во время его отсутствия пленница сбежит — деваться ей было некуда, да и вздумай она затеряться в тундре, собаки легко бы нашли ее по следу.

«Да и потеряется, что мне за беда?» — решил Элгар.

В середине дня небо на востоке озарилось заревом. Странные погодные явления случались на севере, но такого зрелища Элгар никогда не видел. Казалось, где-то вдалеке горит громадный, в два человеческих роста, костер, извергающий клубы черного дыма. Сначала юноша испугался, потому что зарево было расположено в той же стороне, что и его дом. Но потом решил что это совпадение, и на самом деле огонь никак не связан с валкараном Умки.

Он вернулся вечером. Девушка сидела у лаза в землянку, она успела где-то перепачкаться, все красивое лицо было покрыто черными пятнами. Завидев приближающиеся нарты, пленница встала и побежала ему навстречу, потом опомнилась и остановилась, застыла, как снежное изваяние. Юноша отпустил собак и отвязал свою добычу. Он заметил, что сестра вождя прячет что-то за спиной и догадался, что она нашла в кладовой нож.

— Разделай тушку, — попросил он.

— А если я тебя в спину ткну? — дерзко спросила пленница.

— Не ткнешь. Займись лучше лахтаком.

Элгар присел на один из разбросанных вокруг валкарана камней и стал делать перья для стрел. Пленница неуверенно повертела в руках нож и направилась к лежащему в покрасневшем снегу тюленю. Элгар отложил перья и принялся с интересом наблюдать за ней. Девушка с трудом приподняла тяжелую тушку и потащила ее к плоскому выщербленному широкому камню, на котором обычно резали мясо. Тюлень продолжал кровоточить и оставлял за собой на снегу глубокую красную борозду. Элгар зажмурился. С глухим шлепком мертвое тело легло на камень. Девушка запыхтела, нож с хрустом врезался в замерзшую плоть…

— Тебя зовут Инира, так?

Пленница молча продолжила кромсать тюленя.

— Расскажи что-нибудь про своего брата, — попросил Элгар, чтобы отвлечь себя от вида крови.

Инира проворчала в ответ что-то неразборчивое. Она резала очень неловко. Нож раз за разом соскальзывал и противно скрежетал о камень.

— Может у тебя лучше выйдет руками?

Она уже по локоть перепачкалась, Элгар еще не видел такой неряхи.

— Мой брат великий воин! — пробурчала Инира. — Он убьет тебя…

— И натянет кожу на барабан, — продолжил Элгар. — А зачем ему так много барабанов?

Инира ударила мертвого тюленя, нож снова выскользнул из ее руки. Элгар рассмеялся.

— Ты и вправду на него очень похожа, — хмыкнул он.

— Мы родились вместе и никогда надолго не расставались, — похвасталась девушка. — Он придет за мной. Обязательно придет.

— Значит, он хороший брат? — сказал юноша. — Уже нашел тебе подходящего мужа?..

Инира снова заворчала, пытаясь кончиком ножа подцепить край тюленьей кожи, чтобы отделить от нее мясо.

— Не порти кожу, — попросил Элгар, — на поплавки пойдет.

Пленница пробурчала вполголоса что-то неразборчивое.

— Ты не похожа на других инук, — заметил юноша.

— А ты много инук видел?

— Да.

«На Имегелине их и вправду была целая толпа…»

— Я и мой брат не простые люди, — важно сказала Инира, — наш отец не был человеком.

— Кем же он был?

—Хозяином тундры, — она прекратила резать тушу и посмотрела на юношу. — А куда ушел твой отец?

— Он мне не отец, — сказал Элгар.

Глаза девушки сузились.

— А кто? Ты преображенный мужчина? — она усмехнулась.

Элгар не разозлился. «Преображенными» мужчинами или женщинами северяне называли тех несчастных, кому кэля приказывали сменить пол. Таких людей сторонились и боялись, потому что они часто становились сильными шаманами. Луораветлан не считали «преображение» оскорблением, но другие народы часто высмеивали их. Инира была далеко не первой, кто предположил такую связь между юношей и Умкой.

— Он мне как отец… — Элгар задумался над тем, что на самом деле связывало его со старым воином. — Но не родня.

— А кто родня? — не отставала Инира.

— Я не знаю… — Элгар никогда не задумывался о своих настоящих родителях. Умка как-то обмолвился, что Элгару было всего два или три года от роду, когда он подобрал его.

— Так ты чавчу или нет? — продолжила расспросы пленница.

Элгар вздрогнул. Она задала вопрос, который мучил юношу уже очень давно.

«Луораветлан я или нет? Я настоящий человек или мне просто позволили жить рядом с людьми?»

Юноша решил, что не обязан ей отвечать. Он указал на тушу, напоминая женщине о незаконченной работе. Инира нахмурилась, и продолжила сдирать с тюленя шкуру.

— Все равно ты не воин, — заключила она. — Я тебя в бою не видела.

— А вдруг это я стрелы пускал?

— Ты? Да куда тебе! Я видела, что стрелял Омрын, коротышка в доспехе. Мы его давно знаем. Раньше он приходил к нам, чтобы торговать, до того как… — она запнулась.

— До того как твой брат решил нас ограбить? — подсказал Элгар.

Девушка с размаха вонзила нож в мясо и повернулась к собеседнику.

— А что, только вам грабить можно? Только вам убивать можно? Кто вы такие, чтобы присваивать такое право?

— Луораветлан, — без колебаний сказал Элгар, — настоящие люди.

— Чавчу вы. Оленные люди! — крикнула Инира.

— Я не чавчу. У меня оленей нет.

— Сам не знаешь кто, безродный пес. Коротышка стрелял, а не ты. Где тебе лук натянуть!

В ней говорила накопившаяся злоба и отчаяние. Элгар неторопливо поднялся, обошел залитый кровью плоский камень и достал из седельной сумки на упряжке свои лук и колчан.

— Куда попасть? — спросил он.

Инира огляделась, не нашла подходящей цели и решила сделать ее сама. Она отбежала от землянки на большое расстояние и из разбросанных мелких камушков быстро сложила небольшую горку, водрузив на нее попавшуюся под руку птичью кость.

— Сюда! — крикнула девушка и отбежала.

Элгар ухмыльнулся, нащупал кончиками пальцев колючее оперение, глубоко вздохнул, одним движением привычно натянул лук, резко вскинул его и выстрелил. Стрела сорвала с каменной пирамиды белую кость, завертелась и зарылась в снег.

— Попал. Попал! — с детским восторгом закричала Инира.

Обычно серьезное, сосредоточенное лицо Элгара против воли озарила веселая мальчишеская улыбка. Инира неожиданно улыбнулась в ответ. Они смотрели друг на друга и чувствовали, как их улыбки умирают и превращаются в нелепые гримасы. Элгар отвернулся первым, глупая сцена почему-то уязвила его.

«Волк может улыбнуться своей добыче, но добыча не должна улыбаться в ответ», — подумал юноша.

Чтобы отвлечься от странных мыслей, Элгар отрезал от тушки кусочек сырого мяса и попробовал его.

— Нужно развести костер и поджарить.

— Не получится, — Инира покраснела.

— Что?

— Я сожгла все топливо, — тихо призналась девушка. — А жир весь вылила в море…

Элгар обошел валкаран и обнаружил на берегу черные остатки огромного кострища. Он сразу понял, что за странное зарево видел в небе по возвращению с охоты. Такого расточительства он себе и представить не мог. Инира покорно шла за ним, ожидая наказания. После проведенного в одиночестве дня, после странного разговора физическое насилие стало казаться ей даже привлекательным. Но Элгар не поднял на пленницу руку. Он присел рядом с остывшим пеплом и потер лицо руками.

— Спасибо хоть дом не сожгла, — пробурчал он и рассмеялся. Инира уставилась на него, как на безумца.

— Больше ничего не натворила? — спросил Элгар.

— Нет.

— В следующий раз оставлю тебя связанной, — предупредил юноша.

— Лучше вам меня сразу убить, — заявила Инира. — Или я ночью веревки перетру и зарежу вас во сне.

— И зарежешь, — поддержал ее Элгар. — А дальше что?

— Сбегу…

— Куда? До ближайшего жилья три дня пути. Заблудишься и замерзнешь.

Инира посмотрела на каяк.

— Ты его сама даже не сдвинешь, — хмыкнул юноша. — А если спустишь на воду — отсюда до пролива еще добраться надо. Станешь плыть вдоль берега, тебя схватят моряне из Улык.

Пленница сжала кулаки в бессильной ярости, но спорить не стала.

— Жир у нас есть, — подумал вслух Элгар, — вторую кладовую ты вряд ли нашла. Нужно набрать хвороста.

Девушка подумала, что они пойдут к морю собирать плавник, но юноша направился к упряжке.

— Ты, Инира! — позвал он. — Держи.

Он бросил ей снегоступы. Чавчу называли такую обувку «вороньи лапки». Они состояли из каркаса продолговатой формы оплетенного ремнями. Закрепив «лапки» на подошвах обуви можно было ходить или скользить по глубокому снегу.

— Пойдешь перед санями, дорогу расчищать, — сказал Элгар.

Девушка не стала спорить. Она готова была выполнять любые приказы чавчу, только бы не остаться снова в одиночестве. Пока Инира возилась с завязками на снегоступах, Элгар снарядил упряжку. Он погрузил на нее маленький складной шатер, в котором можно было укрыться от непогоды или переночевать.

— Куда мы едем? — Инира решилась на вопрос.

— Недалеко. К утру вернемся.

— Я бы плавник собрала…

— Нет, — Элгар мотнул головой, — здесь его почти нет. Горит скверно, тепла не дает. Нужно много хвороста набрать. Снег уже начал таять, скоро упряжку придется отложить до зимы.

На маленьких санях не осталось места для каюра, и юноша пошел рядом с ними, поигрывая остолом. Упряжка сдвинулась с места, Инира шла впереди, утаптывая снег широкими подошвами «вороньих лапок». Сначала она старалась и работала изо всех сил, но скоро начала уставать и решила, что пусть лучше нарты увязнут или сломаются. Однако, загруженная упряжка, хоть и глубоко зарывалась в снег, шла ровно и легко. Собаки напряженно пыхтели, Инира шумно ломала снег, Элгар звенел остолом.

Так продолжалось несколько часов, по истечению которых Инира выбилась из сил. Ее ноги разболелись и налились тяжестью. Когда Элгар наконец-то остановил упряжку, девушка сильно запыхалась и едва переступала с ноги на ногу. Небо уже начало темнеть, на нем уже загорелась самая яркая звезда, которую луораветлан называют Воткнутый Кол, и начали появляться другие созвездия. Еще один весенний день подходил к концу.

Они остановились возле низины, которую образовало глубоко утопленное в землю узкое речное русло. Река не была замерзшей и едва слышно журчала в вечерней тишине. Инира присела отдохнуть, отдышалась и огляделась — и только тогда заметила то, что сразу должно было привлечь ее внимание. К шепоту воды примешивался странный скрип. Она посмотрела на берег реки и увидела чудовищ. Их тела были мучительно изогнуты, исковерканы и переплетались длинными конечностями, похожими на щупальца. Ветер раскачивал чудные создания, и они издавали тот самый необычный скрип. Элгар бесстрашно шагнул в сторону реки. Потревоженные присутствием человека, черные птицы спорхнули с насиженных мест.

— Стой! — крикнула Инира.

Юноша обернулся, проследил за ее взглядом. Сначала он решил, что она увидела в роще волка или медведя. Что могло скрыться за этими маленькими хилыми деревцами?.. Нет, никакой живности. Ивы, ольха и узкая река. Потом он понял причину ее страха и рассмеялся.

— Неужели ты не знаешь что это? — спросил Элгар, указывая на деревья.

Инира уже догадалась. После того, как увидела насколько безжизненными были напугавшие ее существа. Они напоминали скелеты, костяки каких-то невиданных животных объеденные мышами и высушенные ветром.

— Я никогда сама не видела… мне говорили, что дерево растет как цветы.

Элгар, выросший на рассказах Умки о дальних краях, понимал ее страх и восторг. Даже в мире луораветлан рощи или тем более леса были редкостью — нужно было путешествовать много дней на юг, чтобы достичь стены из зеленых елей, пройтись по лесной подстилке и увидеть разнообразие трав и растений, неизвестное суровой тундре. На сером пустынном берегу, где жили инук, редкостью наверняка были даже крошечные кустики, а все топливо и материал состоял из плавникового дерева, принесенного течением. Инира впервые в жизни увидела живые деревья.

— Разве тебя они не пугают? — спросила Инира.

— Нет.

Инира нервно рассмеялась собственному вопросу.

— Конечно, не пугают. А вот мне страшно…

Она поежилась и отступила от рощи еще на один шаг. Элгар хотел успокоить девушку — и на мгновенье потерял бдительность. Инира сильно ударила его ногой под колено, вцепилась в протянутую руку и принялась выкручивать ее. Элгар попытался вывернуться, и они вместе упали в снег, покатившись по склону холма к текущей в низине речушке. Когда они остановились, девушка продолжала тянуть на себя руку Элгара, а он мог только громко кричать от боли и кусать снег.

Поняв, что вырваться не удастся, юноша прекратил борьбу. Инира не ожидала, что он сдастся так легко, и инстинктивно ослабила хватку. Элгар воспользовался этим, резко выдернул руку, освободился и тотчас подмял девушку под себя. Она вскрикнула, попыталась отбиваться и дважды ударила его кулаком по лицу. Элгар выругался, выплевывая набившийся в рот снег вперемешку с кровью, и сильнее придавил вырывающуюся девушку.

— Никого не убьешь, выкручивая руку, — зло прошипел он сквозь зубы. — Надо бить в горло или душить!

Элгар сильнее сжал шею Иниры. Девушка подавилась криком и прекратила сопротивляться. С заметным облегчением он отпустил пленницу и поднялся, отряхивая попавший в волосы и за шиворот снег.

— А лучше сразу ножом, — вывернутая рука ныла и неприятно дрожала.

Девушка отползла ближе к ручью, не поднимаясь на ноги.

— Чего ты ждешь?! — не выдержала она. — Убей меня, чего еще ждать?

Элгар, вполголоса ругаясь, продолжал разминать руку.

— Никогда бы не подумал, что ты такая сильная, — проворчал он.

— Убей меня!! — завыла девушка.

Юноша поморщился. От криков у него начала болеть голова. Левой рукой он распустил поясной ремень, снял с него широкий охотничий нож и швырнул его на землю.

— Сама себя убей, — раздраженно пробурчал Элгар и повернулся спиной, показывая, что не будет препятствовать.

Инира подхватила упавшее оружие, рванула из ножен и, разбрасывая снег, бросилась на стоящего спиной Элгара. Он не стал защищаться, просто присел, так, что девушка споткнулась, налетев на него, и сразу же распрямился, перекидывая ее через себя. Перед глазами Иниры мелькнула белая земля со следами ее ног, лицо Элгара, серое небо, снова земля… она рухнула на снег.

— Быстро учишься, — усмехнулся Элгар. — Это хорошо.

Девушка растянулась на снегу. Она была оглушена и унижена, или же притворялась, чтобы снова накинуться на него. Элгар поднял нож и направился к реке, чтобы набрать хвороста и выпить проточной воды.

— Чего тебе от меня надо?! — со злой усталостью промычала у него за спиной Инира.

Юноша не ответил. Вода в ручье казалась теплее, чем снег и была приятной на вкус. Он улыбнулся.

— Думаешь, мой брат один за мной придет? — продолжила Инира, не дождавшись ответа. — Он соберет людей и убьет вас. Вас всего-то двое. Воины, которые ходили с вами на наш берег не станут вмешиваться. Они тоже ненавидят тебя и твоего отца!

— Он мне не отец, — напомнил Элгар.

— Все равно убьют!

— Не кричи, — попросил юноша. — Твой брат думает, что ты мертва. А раз так, то и торопиться некуда.

Инира рассмеялась.

— Он знает, что я жива.

— Твой брат не похож на шамана.

— Мы родились вместе и чувствуем друг друга. Я знаю, что он жив и не ранен, и он знает, что я жива и спросит с тебя за каждый мой синяк.

Элгар не стал смеяться или спорить. Он слышал про детей, которые рождаются в один день. Люди говорили, что такие дети неотличимы друг от друга и одного из них убивали как кэле. Инира была похожа на молодого вождя, но только внешне. Ей не досталось той обжигающей силы, которая переполняла предводителя инук.

— Никто за тобой не придет пока волнуется море, и лед не растаял, — отрезал Элгар.

***

Амарок собирал союзников. Все племена, живущие у побережья, прислали людей на переговоры. Вождь злился, потому что вместо вооруженных дружин собралась кучка стариков. Нужно было нанести по чавчу сокрушительный удар — и чем раньше, тем лучше. Но против этого восстали и люди, и природа. На следующий день после нападения на море поднялась страшная буря. Волны накатывались на берег с оглушительным грохотом, на пронизывающем ветру невозможно было устоять, не говоря уже о том, чтобы поднять парус. С появлением непобедимого воина племя отучилось полагаться только на морской промысел. Люди неохотно выходили в открытое море, и большие лодки лежали заброшенные и бесполезные.

— Мать моря разгневалась, — сказала Ахна.

Долгие годы старуха пугала соплеменников мрачными пророчествами, в которые люди перестали верить. И вот оказалось, что она была права.

— Ты прогневил богов, за что и поплатился, — напрямик заявил вождю один из старейшин.

Амарок хотел убить его за такую дерзость, но вовремя сдержался. Сейчас ему нужна была любая поддержка, и получить ее предстояло, не только вселяя в сердца людей страх.

«Прогневил богов, не давал им подношения, не чтил старших», — юноша беспощадно сжимал кулаки, слушая бесконечные обвинения.

— Что же вы раньше молчали? — не выдержал Амарок. — Раньше я у вас героем был. А теперь стал отступником.

— Верили сильному, — ответил старейшина.

Старик мог напомнить, что власть вождя основывалась на страхе, а не на любви. Но старый инуит хорошо понимал честолюбие Амарока. С помощью этого качества он надеялся контролировать опасного молодого лидера. Амарок же хотел, чтобы его не только боялись, но и любили. За ним шла молодежь, старейшинам стоило немалых трудов удержать своих юнцов. Те бежали за живым идолом в пасть к волку. Старики знали жизнь лучше. Были уже силачи и великие воины у народа инук. Были времена, когда они могли не только отбиваться от проклятых чавчу, но и ходить против них в походы. Вожди старились и умирали, их дружины распадались, возвращались прежние времена бессилия и страха. Но никто не мог вернуть жизнь людям, погибшим в бесцельных войнах. Плохой мир для старейшин инук был лучше хорошей войны.

— Где ваши люди? — хмурился Амарок, пытаясь напустить на себя важный и суровый вид.

— Все знают, что вас чавчу побили. Наши дети тебе больше не верят, — врали старейшины.

Они надеялись только на то, что Амарок не станет сам объезжать соседей. Но мысли молодого вождя были заняты другим: годами он собирал сторонников, помогал им, завоевывал их уважение и доказывал, что он один достоин стать вождем. Оказалось, что столько вложенного труда сведено на нет одной неудачей. Он поверил, что его власть пошатнулась. Хотя Амарок не участвовал в проигранной битве, его уже не считали непобедимым. И нужно же было беде приключиться как раз в тот день, когда он задержался, чтобы принести жертву морской богине. Не будь у Ахны глупых суеверий — не ушли бы победителями дерзкие налетчики. Или же богиня действительно существовала и нарочно отвлекла его, чтобы покарать?

Сердце Амарока было полно сомнений. Только однажды он чувствовал себя столь же беспомощным: в день, когда встретился с двумя незнакомцами и отведал их угощения. Старый страх юноши воскрес и расправил крылья — страх бессилия перед судьбой.

«Нет! — подумал Амарок. — Человек не игрушка богов. Однажды я изменил свою судьбу. Смогу сделать это снова».

Он задумался над тем, что не давало ему покоя длинными ночами. Чье мясо было в вареве, которое он отведал в тот день. Мясо зверя, мясо человека? Зверь, который ходит на двух ногах, сказали незнакомцы. Ненастоящий человек. Это можно было трактовать по-разному. Амарок считал себя инуитом, человеком.

«Инуит, значит человек, — напомнил себе Амарок. — Что такое человек?».

— Что такое человек? — спросил он у Ахны после встречи со старейшинами.

После нападения чавчу старуха слегла, ноги не слушались ее, руки дрожали, и она не могла выполнять никакую работу. Амарок отнес названную мать в свое иглу и укрыл тяжелыми теплыми одеялами, хотя с каждым днем становилось все теплее — Ахна дрожала и жаловалась на холод. Никто из жителей Катаюк не верил, что старая женщина выздоровеет, но Амарок из упрямства и любви к старухе не терял надежды.

— Человек, это тот, кто ведет себя по-человечески, — ответила Ахна.

— По-человечески?

— Чтит старших, заботится о детях, соблюдает традиции, — Ахна загибала кривые пальцы. — Приносит жертвы богам, слушает советы шаманов, не убивает животных в брачный период, не берет для себя лишнего…

— А если не чтит старших? Если не верит в богов? — прервал ее Амарок. — Кто он тогда? Зверь?

Старая женщина рассмеялся.

— Какой зверь? Зверь не чтит старших? Зверь берет для себя лишнее?

— Почему тогда мы не звери? — не унимался юноша.

— У нас есть сердце, — старуха улыбнулась беззубым. — Наше сердце искушает нас, потому что оно голодное. Сердце говорит нам: «возьми себе еще, отбери чужое, обладай прекрасной женщиной, сделай так, чтобы люди любили или боялись тебя».

— Значит сердце плохое?

— Человек бывает плохой или хороший, — вздохнула Ахна. — Сердце это просто сердце. Оно говорит, но решает человек.

Амарок по-своему толковал ее слова. Сердце делает нас людьми, понял он, отличает от животных. Тот, кто слушает его голос, отдаляется от животных и становится человеком в большей степени, чем те, кто сдерживается. В языке инук не было слов, чтобы описать охватившие вождя чувства. Он попробовал объяснить свои рассуждения Ахне. Та покачала головой и сказала:

— Да, тот, кто слушает сердце, перестает быть животным. Но он перестает быть и человеком.

— Объясни.

— Послушаешь сказку? — спросила Ахна. — Только эта сказка на твои вопросы ответит.

Юноша нехотя кивнул. Он давно разлюбил слушать истории названной матери. К тому же большинство он и так помнил наизусть.

— Ты много путешествуешь. Был на востоке? — спросила старуха.

— Был, — коротко ответил Амарок.

— Видел каменные лица?

Он тотчас понял, о чем говорит старуха. Старая легенда гласила, что далеко на востоке есть остров Каярталик, населенный людоедами. На этом острове никогда не тает снег, а на его скалах вырезаны огромные человеческие лица. Никто из людей не мог своими руками создать нечто подобное. То была обитель злых духов. Шаманы испытывали себя, проводя ночи на Каярталике.

— Видел, — соврал Амарок.

— Какой храбрый вырос, — Ахна лукаво улыбнулась. — Если видел, значит, понимаешь, что люди их не могли сделать. В тундре тоже находят много таких изваяний. Иногда просто каменные лица выкапывают из-под земли. Чтобы сделать их нужно десятилетиями шлифовать камень. Может, даже жизни не хватит. А там находят так много, что сосчитать не могут!

Юноша кивнул. Каменные маски он видел своими глазами.

— Ясно, что инук не могли сделать ничего подобного. Когда-то эти края не принадлежали нашему народу. То была земля высших людей. Людей сильнее тебя или меня, потому что у них было большое сердце, они всегда слушали его голос. Однажды этим людям сделалось тесно в своих владениях, и они отправились путешествовать. Всюду они оставляли свои изображения: на песке, на земле, даже на камне. Так появились каменные маски. Высшие люди дошли до того, что решили оставить свое изображение на луне и солнце. Они забыли, что земля и небо не принадлежат людям. Они брали все только для себя и не ценили того, что у них было. «Еще-еще-еще», — говорили высшие люди. Они сумели дотянуться до луны и начали вырезать на ней свои лики, когда боги прогневались и низвергли наглецов. Высшие люди, как падшие звезды, пронеслись по небу и расшиблись об землю. Они не исчезли, так велика была их сила. Они превратились в тунерак, в злых духов.

Амарок слушал внимательно, как в детстве. Рассказанная Ахной история сильно взволновала его. Высший человек. Те двое незнакомцев угостивших его варевом… Могли они быть тунерак? Лишенными части силы, но все еще могущественными настолько, чтобы называть инук «двуногими зверями».

«Сердце, — юноша прижал руки к груди, — что говорит тебе сердце?»

— Что сказали старейшины? — спросила Ахна.

— Упрямятся, — признался Амарок, — но я заставлю их подчиниться.

— Ты хочешь мстить чавчу?

— Я должен спасти Иниру.

— Послушай меня, — Ахна тяжело вздохнула. — Послушай, и не перебивай… не нужно мстить. Ты сможешь стать вождем, настоящим, сильным вождем. С тобой племя никогда не будет голодать. Никто не обидит людей из Катаюк, пока ты их защищаешь. Но если ты пойдешь против чавчу и погибнешь…

— Я не погибну.

— Не перебивай. Если ты погибнешь, наше селение исчезнет. Соседи вспомнят обиды, а Морская мать больше не пошлет нам богатый улов…

Амарока разозлило упоминание богини.

— Я принес Седне жертву, — процедил юноша, — почему она продолжает гневаться?

— Принес жертву? — Ахну позабавили его слова. — Как? Бросил в море кусок мяса, как подачку собакам?

Юноша покраснел. Он мало что знал о богине, только то, что Седна живет на дне и властвует над тюленями, моржами и другими морскими животными. Раньше в Катаюк каждый год устраивали пиршества и празднования, связанные с именем Седны, а шаман проводил непонятные для маленького Амарока обряды, из которых будущий вождь запомнил только громкое гортанное пение. А после того как старый шаман умер, про морскую богиню в Катаюк позабыли вовсе, и только Ахна продолжала вспоминать Седну и рассказывать о ней детям.

— Мать моря… — прохрипела Ахна, — прекрасная девушка, которую утопил жестокий отец. Она опустилась на дно, но не умерла. Соль и вода уничтожили ее красоту, водоросли проросли в ее волосах, руки покрылись уродливыми наростами…

Старуха закашлялась, на ее губах проступила кровь.

— Седна мучается каждый день, каждый миг. Облегчить ее страдания можно только спустившись к ней и расчесав ее спутанные волосы.

— Кто может погрузиться на дно моря? — удивился Амарок.

— Шаман.

— У нас нет шамана.

Ахна улыбнулась.

— Я знаю. Поэтому я и сказала, что Седна отвернулась от нас. Раньше всегда после смерти старого шамана рождался молодой. Теперь… теперь ты родился, малыш. С тобой связана судьба Катаюк. Не преследуй чавчу, пусть уходят. Если они вернутся, мы сможем защититься. А твоя сестра… если они хотели убить ее, она уже мертва. Если же нет… не ищи ее, так будет лучше.

— Что лучше? — не понял Амарок. — Быть рабыней чавчу?

— Инира не будет рабыней, — усмехнулась Ахна. — Скорее найдет себе сильного мужа. Чавчу не знают о том, что вы дети хозяина тундры. А жители Катаюк этого никогда не забудут, теперь, после смерти Анурята никто не согласится взять ее в жены.

Амарок затряс головой. Несмотря на красоту Инира действительно не пользовалась вниманием мужчин. Но мысль оставить ее в руках чавчу была для юного героя нестерпимой. Проще уж было отрезать себе руку.

— Я слышал, что говорят про нашего отца, — начала он, и вдруг осекся. — А мать? Ахна, кто была наша мать?

Он вдруг с ужасом понял, что ничего не знал про свою настоящую мать.

— Инира спрашивала. Я ей все рассказала, тебе сейчас не скажу. Это долгая история, а я устала. Знай только, что жители Катаюк не вспоминают твою мать, для них ее никогда не было.

— Она была инук?

— Да. Инук. Человеком, настоящим человеком.

Старуха прикрыла глаза и замолчала, утомленная долгим разговором.

— Если я не смогу победить чавчу, то люди разочаруются во мне, — сказал вождь, — тогда лучше сразу умереть.

Глаза старухи заблестели в полумраке иглу, стали влажными от набежавших слез.

— Что с тобой? — он заволновался.

— Подержи меня за руку, малыш.

Она высунула из-под одеяла высохшую дрожащую руку. Амарок неохотно подсел, сжал сухую, шершавую ладонь. Сейчас юноша не мог испытывать любви к вырастившей его женщине, он видел в ней только старость и смерть, чуждые его молодому здоровому телу. Ахна подняла руку и коснулась лица воспитанника.

— Ты хочешь остановить бурю?

— Должен.

— Отдай меня Седне.

— Что?

Юноша решил, что ослышался.

— Отдай меня морю. По-другому нельзя. Я опущусь на дно и уговорю ее простить нас.

Амарок хотел уйти, но Ахна удержала его.

— Пожалуйста, волчонок. Не хочу умереть напрасно.

Ахна продолжала держать его руку, когда Амарок вынес ее из иглу и направился к берегу. Он вошел в волнующееся море по пояс. Налетающие сильные волны забрызгали юношу белой пеной, старуха дрожала в его на руках. Амарок положил ее в воду, но высохшее старое тело не желало тонуть. Тогда вождь инук силой погрузил свою названную мать, прижал ее к дну. Старуха не сопротивлялась, вырывающиеся из ее рта пузыри воздуха тут же уносило волной. По щекам юноши текли горячие слезы, длинные волосы намокли и наполовину скрыли лицо.

Наконец, все было кончено. Он вздохнул и мучительно медленно вышел из ледяных волн. Море взревело громче, принимая жертву. Поднялась волна, порождаемая усиливающимся ветром. Никто не станет плакать по выжившей из ума древней старухе. Никто не вспомнит о ней и не совершит приношения на ее могиле, которой тоже не будет. Амарок дрожал на пронизывающем ветру и слушал море, ожидая ответа. Но слышал только хриплый плач моржей, встревоженных бурей…

***

Инира вздрогнула, вскрикнула и проснулась. Ее большие выразительные глаза поблескивали в полумраке. Элгар не спал, он устроился возле потухшего огня и перебирал теплые угли.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего, — девушка закуталась в одеяло. — Мне приснился страшный сон.

Элгар кивнул и вернулся к своему занятию. В маленькой яранге было тепло. Исходящий от углей жар и дыхание двоих человек хорошо согревали тесный полог. Ветер снаружи выл, как стая волков. Буря нарастала, норовила сорвать покрытие из оленьих шкур и добраться до людей, которые решили спрятаться от гнева стихии за столь хрупкой защитой. Элгар не боялся, ему приходилось пережидать в тундре и более сильное ненастье.

Буря началась с приходом ночи. Солнце скрылось за вершинами сопок, пришел холод, и пологие склоны тотчас укрылись блестящей наледью. К Воткнутому Колу прибавились Шесть Пращников, Стрелок, Большеголовые Братья и другие созвездия. Казалось, что если долго смотреть на мерцающие звезды, то через них можно увидеть изнанку первого неба и вторую землю, где обитают Верхние Люди и откуда, если верить сказкам, некогда упали кэле.

В ложбине между двух возвышенностей Элгар установил временное жилище, которое предусмотрительно взял с собой. Такое убежище могло вместить двоих. Когда небольшое помещение нагрелось, Элгар сбросил кухлянку. Инира удивилась худобе юноши. Она помнила, с какой легкостью он перехватил чужое копье, и ожидала увидеть крепкие мышцы. Скоро девушке тоже стало жарко, но она не спешила избавляться от теплой одежды. Она поняла, что раз чавчу не хочет убивать или пытать ее, то, скорее всего, сделает своей женой. Но Элгар не проявлял к пленнице никакого интереса. Пока горел огонек очага, он играл с ним, как с живым существом: проводил над ним ладонью, колотил по алому кончику пальцами и пытался поймать его, как бабочку. Тени плясали по пологу, Инира наблюдала за странной игрой, пока усталость не сморила ее.

Девушке приснился кошмар. Она бежала по тундре, спасаясь от преследовавших чавчу. Они догоняли, в их ледяные сани были запряжены скелеты оленей. Они скрипели, как деревья, взрывали мерзлую землю белыми копытами. Позже к этому скрипу прибавился звон колокольчиков. Инира выбежала на морской берег и попыталась войти в воду. Но тут поднялась буря и такая сильная волна, что тотчас выгнала ее назад на берег.

— Амарок! — закричала Инира. — Помоги мне, Амарок!

Брат не отзывался, он был занят своими делами и не вспоминал о пропавшей девушке. У вождя было много забот, ему некогда было обращать внимание на такие мелочи, как убийство сородичей и похищение сестры.

«Это неправда, — в отчаянии подумала Инира, — он помнит. Он придет за мной, обязательно придет!»

— Пока на море шторм — никто не придет за тобой.

Инира обернулась и увидела, что запряженные скелетами сани догнали ее. С них спрыгнул человек. Тощий, стройный и холодный, как клинок. Льдинками сверкали его глаза, движения были быстрыми, и грубыми. Когда мужчина приблизился, Инира узнала его. Это был Элгар.

— Никто не придет за тобой, — повторил он. — Ты станешь моей женой. Мы будем скитаться по краю света. Вместе с ветром, вместе со снегом, вместе с пением моржей и шелестом птичьих крыльев.

— Нет! — крикнула девушка и замахнулась на ледяного человека ножом. — Никогда!

Она ударила, и он разлетелся на тысячи острых белых осколков.

— Ничего ты не знаешь, — прошипела Инира. — Амарок никогда не сдастся. Он принесет любую жертву, чтобы…

Ее слова прервал протяжный крик. Далекий, пересиливающий рокот морских волн. Инира узнала голос своего брата и проснулась.

— Просто страшный сон, — повторила девушка.

Инира почувствовала, что вся вспотела и решилась избавиться от своего одеяния. Она через голову стащила тяжелую промокшую одежду и отбросила ее, тотчас прикрывшись одеялом. Элгар не обратил на нее никакого внимания, его взгляд был прикован к мерцающим красноватым углям. Девушка почувствовала злобу и обиду. В селении Катаюк она была первой красавицей, а для чавчу она не представляла никакой ценности: они не собирались пытать ее, не собирались совершать над ней насилие и превращать в свою жену. Она была для них просто живой приманкой, чтобы выманить опасного врага.

— Что ты делаешь? — Инира не выдержала затянувшегося молчания.

— Говорю с огнем, — объяснил Элгар.

— Он отвечает? — ехидно осведомилась пленница.

Элгар поднял глаза.

— Нет, не отвечает, — сказал юноша. — Он рассказывает.

— О чем? — девушка нервно хихикнула.

— Море хотело крови, — серьезно ответил Элгар. — Люди прошли по нему, чтобы воевать, но не поделились с морем добычей. Море осталось ими недовольно. Оно хотело лизнуть оставленные на берегу тела, но другие люди забрали их, чтобы похоронить. Тогда море разгневалось. Но высший человек утолил его жажду, он отдал морю ту, которую любил. За это море решило наградить его и успокоилось.

— Ты шаман? — спросила пораженная Инира.

— Я не знаю, — Элгар задумался. — Я не могу приказывать кэле, как шаман. Не могу камлать и бить в бубен. Я просто слушаю ветер, воду и огонь, когда они говорят со мной.

Инира поежилась. Ей сделалось холодно в натопленном пологе. Юноша рассматривал лицо пленницы, распущенную косу и голые плечи. Он редко видел женщин, но даже его малого опыта было достаточно, чтобы понять, что Инира была красавицей. Эта красота была силой не меньшей, чем сила ее брата. Элгар вспомнил, как из-за девушки едва не передрались участники похода, до того вместе сражавшиеся и прикрывавшие друг другу спины.

— Я убью тебя, когда ты уснешь, — предупредила Инира.

— Непременно убьешь, — юноша зевнул и положил руки под голову.

Девушка хотела что-то добавить, но ее прервал протяжный, полный отчаяния крик. Он доносился из-за стен яранги и пересиливал вой ветра.

— Там… снаружи,— взволнованно выдохнула она. — Ребенок кричит!

Она быстро набросила кухлянку и хотела выползти из полога, но Элгар и схватил девушку за руку. Инира дернулась, попыталась освободиться, но он держал крепко. Из холода ночи снова донесся протяжный крик.

— Это воет кокатко,— предостерег Элгар.

— Кто? — не поняла пленница.

— Кокатко,— спокойно повторил он. — Это медведь, шерсть которого скаталась и огрубела до костяной твердости. У него девять лап и он любит человеческую кровь.

Инира испуганно уставилась на него.

— Он настоящий?

— Это кэля, — уточнил Элгар. — Ты понимаешь, что такое кэля?

Девушка закивала.

— Мы называем их тунерак. Откуда ты про него знаешь? — решилась она на вопрос.

— Умка научил меня.

Инира заметила, что он не отпустил ее руку, но не стала вырываться. Ладонь Элгара была шершавой и прохладной, все же он не был духом из снега и льда. Она напомнила себе, что это чавчу, враг, убийца ее друзей и родственников. Но этой ночью она не могла его ненавидеть или бояться, потому что подлинный, первородный страх находился совсем рядом — за тонкими стенами яранги. Девушка вцепилась в руку Элгара и продолжала держать ее, пока снова не заснула.

Глава 5

В последний день весны нежданные гости пожаловали в стойбище коряков. Они приехали с севера на двух маленьких быстрых одноместных санях, запряженных непривычно большим количеством оленей: по шесть голов в каждой упряжке. Теплая весна заканчивалась, и начиналось жаркое лето. Снежный покров уже подтаял, а это означало, что или необычные гости собирались возвращаться домой пешком, или они вовсе не думали о возвращении.

Пришельцы приветствовали жителей кочевья и передали им привезенные с собой подарки, как было принято по закону гостеприимства. Предводительствовал гостями с севера необычный коротышка. Кто-то узнал его, и тут же по кочевью разнеслась новость: приехал Омрын, кавралин, известный рассказчик. Взволнованные люди столпились вокруг саней. Все наперебой предлагали гостю свою ярангу. Омрын отказался от всех приглашений, оставил своих спутников общаться с собравшейся толпой и зашагал напрямик через кочевье. Его внимательные умные глаза ничего не упускали. Увиденные здесь приготовления были точь-в-точь такими же, как и в других корякских и юкагирских стойбищах, которые он уже успел посетить по дороге сюда.

На противоположном конце селения Омрын обнаружил цель своего визита — большую конусообразную постройку, стены которой укрывал настил из сухой травы. В таких больших шалашах коряки жили летом, там же они устраивали кладовые и другие хозяйственные помещения. Это жилище было самым большим в кочевье, к тому же стояло на заметном отдалении от других хижин, а значит, принадлежало самому богатому человеку. У входа Омрына встретила молодая девушка.

— Я уже сказала мужу, что ты приехал, — произнесла она приятным голосом. — Он приглашает тебя к своему огню.

Омрын поблагодарил, сбросил мокрую одежду и вошел. Хозяин шатра, пожилой мужчина с морщинистым лицом, встретил гостя, сидя на конструкции из оленьих рогов, которая сразу напомнила Омрыну шамана Иныя. Коряк был раздет, высохшие мускулы свисали на его руках дряблыми складами, ноги хозяина были закутаны в одеяло из оленьих шкур, украшенное красивым узором из бисера. В руках он держал трубку, из которой вился белесый дымок.

— Пришел, — приветствовал он Омрына по обычаю чавчу.

Коряки были многочисленным и богатым народом. Если верить их преданиям, именно они первыми научились управляться с оленями, а уже потом распространили это знание среди соседей. Сейчас никто не мог сказать, было это правдой или выдумкой, но оленей у коряков и по сей день великое множество. Луораветлан коряков презирали. Они считали, что те из страха пошли в подданство к таньгу и с тех пор служили им, как собаки. В том была доля правды. Коряки платили дань Солнечному царю таньгу и участвовали в их военных походах. Однако над собой они не признавали иной власти, кроме своих старейшин. Хозяин шалаша, самый богатый человек в этом крупном стойбище, был одним из таких старейшин. Его звали Милют.

— Пришел, — согласился Омрын.

— Садись, садись, — Милют лениво помахал трубкой. — Угощайся табачком.

Омрын устроился на непривычном сидении из рогов и принял от подошедшей девушки трубку. Весь хороший табак на север шел от таньгу через коряков, равно как и все железо. Кавралин раскурил трубку, вдохнул горький дым и приготовился к тяжелому разговору.

— С чем пожаловал, Омрын? — осведомился престарелый коряк. — Для торговли уже поздно. Ярмарки в этом году не будет, слишком жарко.

Девушка, одна из жен Милюта, предложила гостю чашку чая.

— С предупреждением пожаловал, — кавралин отхлебнул горячего напитка. — Война будет.

— Война, говоришь? — старейшина приподнял брови. — Кто с кем воевать будет?

— Против вас луораветлан собирают большой поход, — спокойно сообщил Омрын. — И чавчу, и моряне. Больше ста человек. Самый большой поход со времен Якунина будет.

— Ты когда в мой шатер шел, успел осмотреться? — ухмыльнулся коряк.

Омрын кивнул. Он видел, что в стойбище кочевников шли приготовления к войне. Видел, как делают стрелы, видел приготовленные брони и верховых оленей, которых коряки могли оседлать, как южане лошадей. В отличие от чавчу, у коряков всегда было достаточно хорошего оружия. Таньгу охотно снабжали их железом, табаком и дурной водой. Они делали это не просто так, а в надежде на то, что разросшееся союзное племя станет на пути воинственных луораветлан.

«Пустая надежда, — подумал Омрын. — Если у зайца вырастут волчьи зубы, он не станет хищником».

— Видел, — кивнул кавралин. — Только этого мало. На вас тоже не с пустыми руками пойдут. Моряне из Улык выгодный обмен с инук провели. Теперь у них брони и оружия больше вашего. Много железа, еще из добычи, которую у Якунина взяли. Не сможете с ними справиться.

Омрын старался, чтобы его ложь звучала как можно убедительнее. На самом деле, конечно, все обстояло совсем иначе. После сорванного обмена на Имегелине поход чавчу против коряков откладывался не меньше, чем на год. Оленеводы застряли возле Улык, и южные владения настоящих людей не были защищены. Омрын попытался убедить Арепу в том, что коряки могут напасть, но вождь чавчу и слушать не хотел.

«Без таньги они воевать не могут, — рассудил Арепу. — А таньги после гибели Якунина с нами не ссорятся. Поняли, что с луораветлан лучше торговать, чем воевать!».

Поскольку спорить было бесполезно, Омрын в тот же день снарядил в долгое путешествие быстроходные сани и пригласил двоих попутчиков, которые засиделись в Улык и хотели повидать иные края. Омрын был кавралином — луораветлан и другие народы ценили его за способность вести переговоры. С началом большой войны торговля замирала, как во время походов Якунина. Поэтому Омрын по мере сил старался предотвращать конфликты между племенами, особенно если они представляли опасность для его соплеменников.

Милют докурил трубку и высыпал пепел прямо в домашний очаг. Омрын вздрогнул. Для луораветлан домашний огонь был священным, не разрешалось даже использовать на нем чужую посуду. Но Милют слишком долго жил среди таньгу и успел перенять их безразличие к высшим силам.

— Значит, предлагаешь нам уйти в горы, — хмыкнул предводитель коряков. — Зарыться под землю, выстроить остроги и ждать нападения.

— Так будет разумнее всего, — кивнул Омрын.

— Что же ты, Омрын, родичей предаешь? — упрекнул Милют.

— Чавчу мне не родня, — резко заметил торговец. — И моряне не родня. Меня выгнали из рода.

— Знаю, знаю, — покивал Милют. — Напрасно выгнали, не твоя вина, что таньги сожгли ваше селение. Даже если ты туда их привел, зря тебя прогнали.

Омрын зажмурился. Он знал, что разговор непременно коснется его прошлого. Много лет назад, когда таньги только пришли на север, никто не предполагал, что начнется большая война. Что с того, если странные пришельцы покоряют другие народы и требуют их платить дань? Луораветлан не волновали чужих беды, всех соседей они считали ниже себя. Таньгу были другие — у них было чему поучиться. Омрын, тогда не по годам умный и способный юноша, понимал это лучше других. Он быстро изучил язык удивительных пришельцев, перенял их порядки и образ жизни.

Омрын помнил их предводителя, ужасного Якунина. В сказках его описывали как великана в железной одежде и с копьем толщиной с человека, но настоящий Якунин не внушал ужаса своей внешностью, хотя силы духа у этого человека было больше, чем у всех вождей и старейшин вместе взятых. Омрын прослужил ему три года: водил по стойбищам, переводил слова кавралинов, старейшин и шаманов, рассказывал о жизни луораветлан. Тогда он не подозревал, что начнется война и что его родные погибнут от рук людей Якунина.

— У меня ни перед кем долгов нет, — отрезал кавралин. — Зла я тоже никому не желаю. Когда луораветлан поймут, что вы к нападению готовы, то не станут воевать.

Милют задумался. Молодая жена долила в его опустевшую кружку чай. Старый коряк что-то шепнул ей на ухо.

— Мой отец говорил… — Милют закряхтел и потянулся. — Так вот, мой отец говорил: глупцу верь наполовину, гостю с севера на треть, а кавралину не верь вовсе. Мудрый был человек отец. До ста лет дожил.

— Како. Разве можно дожить до ста лет? — Омрын улыбнулся.

— Можно, — покивал коряк. — Мне сказали, ты на легких санях сюда приехал, так спешил меня предупредить. А взамен что хочешь?

Омрын мысленно выругал себя за то, что совершенно забыл попросить награду за помощь.

— Разве тебе надо напоминать, Милют? Хочу того, чем коряки богаты. Оленей хочу.

— Оленей? — протянул Милют. — А зачем тебе олени, Омрын? Сколько у тебя сейчас оленей?

— Не знаю, — честно признался кавралин.

Старейшина неторопливо набил трубку.

— Я тоже не знаю, — сказал коряк. — Может, не много животных с твоей меткой в ухе есть, но не все богатство в оленях измеряется. Знаю, что всюду есть люди, которые у тебя в больших долгах. Всем ты оказываешь услуги, всех выручаешь делом и советом. Хитрый ты человек, Омрын. А я не люблю людей, у которых нет своего места в стойбище и нет своего стада оленей.

— А ты мне стадо дай за помощь, — предложил Омрын. — Скоро старый стану, не до путешествий будет.

— Кто же за стадом станет следить? — усмехнулся Милют. — Дети твои или жена?

Кавралин стиснул зубы. Старейшина коряков знал, что ни одна женщина добровольно не согласится связать себя с изгнанником, от которого отрекся собственный род. Одиночество стало наказанием Омрына за связь с таньгу.

— Не послушаете меня, значит? — Омрын решил прервать неприятный разговор. — Как хотите. Я вас предупредил, но раз не желаете меня слушать, то и убеждать не стану. Сегодня же от вас уеду.

— Зачем торопиться? — улыбнулся Милют. — Погости у нас, отдохни. Мы гостям всегда рады. А там, как знать, может, вместе с нами назад на север попадешь?

Омрын нахмурился. Он догадался, что коряки могли затеять свой поход, но не предполагал, что их планы зайдут так далеко.

— Снег начал таять, — напомнил кавралин. — На санях скоро не проехать будет. Застрянете по пути на север, будете для чавчу легкой добычей.

— Мы — коряки, — гордо заметил старейшина. — Можем и без саней обойтись. Можем верхом на оленях ехать в любую погоду. Да и потом, говорил я с шаманом. Он сказал — будет снег.

Омрын тоже слышал предсказание о скором похолодании от шамана Иныя. Когда кавралин решил отправиться в путешествие на юг, он заглянул в его ярангу крытую белыми шкурами. Старый шаман слег с какой-то хворью. Его лицо блестело от пота, губы дрожали и шевелились, постоянно повторяя: «быть буре, быть снегопаду. Самой большой буре быть».

— Ничего у вас не выйдет, — резко сказал Омрын. — Дурная затея, Милют. Луораветлан вас побьют, если вы далеко на север заберетесь. Возле Улык все оленеводы пережидают жару у моря, чтобы мошкара их стада не донимала. Вы туда дойдете, и будут вас гнать на юг, пока таньгу снова за вас не заступятся.

— Зря тебя из рода выгнали, — повторил Милют. — Был ты луораветлан, Омрын, луораветлан и умрешь. Ни таньгу, ни проклятья этого не изменят. Но я тебя убивать не стану. Останешься у нас, вместе с нами поедешь на север. Посмотришь, как воевать умеют коряки.

***

Весна закончилась. Последний снег растаял. Серые, безжизненные зимой холмы неторопливо одевались в цветущую зелень. Земля укрывалась густой травой, россыпями ярких, пахучих цветов: желтых, голубых, алых и фиолетовых. Водная стихия все еще волновалась, но долгая затянувшаяся буря миновала, и лодки снова вышли в море. Для Элгара рыбачить или ставить капканы не было жизненной необходимостью: обильные запасы могли прокормить троих человек до самой осени. Юноша наслаждался редкими беззаботными днями. Луораветлан посчитали бы такое безделье грехом, но Элгару не было дела до чужого мнения. Сегодня он лежал в высокой зеленой траве и наблюдал, как Инира собирает цветы. У нее в руках был уже пышный букет, скрывающий лицо. По другую сторону моря тоже распустились первые цветы. Но не так много, и не такие яркие…

— Зачем ты их срываешь? — в шутку спросил Элгар.

— Хочу заплести себе в волосы, — ответила девушка.

— Зачем?

Инира задумалась.

— Для красоты.

Элгар хотел сказать, что она и так очень красива, но вовремя прикусил язык. После их злополучного похода за хворостом девушка оставила попытки убить его. Инира ничего не сказала, проснувшись на следующее утро после ночевки во временной яранге. Они вернулись к землянке в полном молчании, вместе зажарили и съели лахтака, а объедки отдали собакам. Такое расточительство вскружило обоим голову, в обычное время тушка должна была прокормить двоих человек не меньше недели. Элгар рассмеялся, обгладывая кость, и девушка последовала его примеру. Это был странный смех двух людей, переживших прошлой ночью встречу с обитателями другого мира. Элгар вспоминал песню кокатко и раздумывал над тем, какой глупостью для кэле представляются людские ссоры и войны. С того дня они больше не говорили о вожде инук.

Элгар помнил о своем предсказании: вождь придет за своей сестрой. Теперь, когда буря закончилась, каждое утро на горизонте могли появиться каяки инук. Но невозможно было узнать, когда нагрянет беда, юноша лишь мог надеяться на то, что ветер и волны шепнут ему о незваных гостях. До тех пор жизнь шла своим чередом: в простых радостях и ежедневной работе.

Юноша понимал, что их общение наносит смертельный удар и по его любви к одиночеству, и по всему старому укладу жизни. Еще недавно мысль о переменах ввергла бы его в глубокую печаль, а сейчас он был рад тому, что нет нужды в поездке по побережью и не нужно выходить в море на рыбалку. Когда море успокоилось, Инира первые дни часами просиживала на берегу, вглядываясь в горизонт. Но время шло, а вестей от ее народа не было. Хотя девушка хвасталась своей связью с братом-близнецом, она не могла знать, что он думает или переживает. Наверняка она могла сказать только то, что он жив и в безопасности.

«Может быть, он бросил меня? — думала девушка. — Может быть, он думает, что я мертва?»

Чтобы скоротать время, она решила узнать больше о чавчу. К своему удивлению Инира обнаружила, что обычаи и порядки этих людей почти не отличаются от образа жизни инук. Инира выросла на рассказах о том, что чавчу — это жестокие и глупые дикари, которые не могут сделать что-то самостоятельно, поэтому захватывают или выменивают все у своих соседей. Но у Элгара в землянке было много вещей, сделанных его руками, он охотился не хуже любого инуита, умел ловить рыбу, а в чтении следов и предсказании погоды превосходил всех, кого она знала.

«Он не чавчу, — решила для себя пленница. — Он сам говорит, что не знает свою настоящую семью. Может быть он инуит, которого похитили в детстве?»

Инира закончила собирать цветы, выбрала самые большие и сплела из них венок.

— Скажи, красиво получилось? — поинтересовалась девушка.

— Красиво, — согласился Элгар.

Инира присела на корточки, широко развела руки и начала подпрыгивать, быстро переступать с ноги на ногу. Элгар недоуменно наблюдал за ее странными движениями, потом рассмеялся.

— Что ты теперь делаешь? — спросил он.

— Танцую.

— Разве это танец?

— Этот танец передается в моей семье много лет, — возмутилась Инира. На самом деле ее научила танцевать Ахна, у старухи не осталось в живых никого из своих детей, и она передала все свои знания близнецам. — Покажи, как танцуют чавчу.

— Не хочу, — Элгар лениво потянулся. — Я только один танец знаю. Танец ворона. Нужно изображать ворона и говорить как он. Вот так: «ворон-ворон».

Последние два слова он произнес хрипло, подражая карканью. Инира рассмеялась. Она перестала танцевать и присела на траву рядом с Элгаром.

«Все-таки хорошо, что я не видела, как он убивает инук, — подумала Инира. — Иначе сидеть с ним рядом было бы совсем нестерпимо».

Сейчас она уже не вспоминала о том, какой страх нагонял на нее молчаливый юноша в первые дни плена. Этот страх исчез, унесенный песней кокатко. В тот момент, в маленькой хрупкой яранге, прогибающейся под ветром, Инира взяла юношу за руку и почувствовала, что он такой же человек, как она. Может быть, из другого народа, но человек из плоти и крови. Страх ушел, осталась только неприязнь к чавчу и жуткие воспоминания о резне в Катаюк, когда старый великан на ее глазах убил Анурята и многих других ее знакомых. К счастью, старый убийца уехал, и, судя по всему, не спешил возвращаться. Снег растаял, а значит, ему придется или ждать холодов, или путешествовать пешком, что займет вдвое больше времени.

— Куда уехал твой отец? — снова спросила девушка.

— Не знаю, — честно признался Элгар.

Отсутствие Умки его не беспокоило. Старик и раньше уезжал в долгие странствия по одному ему известным делам. К тому же вместе с ним исчезли все тревожные мысли. Не нужно было думать про месть инук, коварство Омрына, судьбу Улык и про войну чавчу с коряками. Можно было просто жить сегодняшним днем и наслаждаться началом лета. Элгар запутался и сам не понимал, хочет он возвращения Умки или нет. Он любил старика, но не хотел, чтобы спокойная жизнь вместе с Инирой закончилась.

Юноша приподнялся на локте и сказал:

— Если он не придет, ты можешь остаться…

— Остаться? — не поняла Инира и переспросила. — Остаться здесь? С тобой?

Юноша молча кивнул. Лицо Иниры изменилось, ей тут же живо вспомнился кошмар, в котором Элгар преследовал ее на запряженной скелетами упряжке.

— Для чего? Для чего остаться?! — с горечью спросила Инира. — Жить, как зверь? Скитаться с тобой, как бездомный дух? Да что вы знаете о людях…

Она яростно потерла покрасневшие глаза.

— Луораветлан, как же. Никакие вы не луораветлан. Безродные бродяги. Ты хочешь, чтобы я такой же стала? У меня есть семья, у меня есть брат, будут муж и дети. А ты хочешь…

— Ничего я не хочу, — прервал ее Элгар.

Юноша не стал спорить с Инирой. Он поднялся и вернулся к землянке. Инира сорвала с головы венок, ее душили слезы. Самым обидным было то, что она даже задумалась над предложением Элгара. Остаться здесь, бросить свой народ… Ради чего? Инира пошла следом за юношей и нашла его возле валкарана. Элгар сидел на том самом плоском камне, где Инира не так давно кромсала лахтака. Он чертил на земле какие-то рисунки длинной палкой. Инуитка поняла, что ее резкие слова сильно обидели Элгара.

— Я тоже не знаю своего отца, — сказала Инира, — в нашем селении все уверены, что моей матерью завладел тунерак, злой дух.

— Женщина может сойтись с кэля?

Инира глубоко вздохнула. Когда-то длинным зимним вечером, чтобы скоротать время до возвращения ушедших охотиться мужчин, она стала расспрашивать Ахну о своих родителях. Старуха, как и другие жители Катаюк, не любила вспоминать обстоятельства рождения близнецов. С большим трудом Инира упросила приемную мать поделиться воспоминаниями.

— Ты, конечно, ничего не знаешь о народе инук и наших богах. Хочешь, я расскажу тебе сказку про Седну?

— Да, хочу.

— Только я плохо рассказываю, — Инира покраснела. — Так вот, давным-давно в далеких краях жила девушка, которую звали Седна. Она была трудолюбива, и у нее было много женихов, но она всех прогоняла. Пока из южных краев не пришел незнакомец. Он был высоким и сильным. Отец Седны хотел прогнать незнакомца и говорил: «Это же не инук. Это собачий сын!». А чтобы Седна не сбежала с ним, строгий отец заключил ее в пещеру и завалил вход камнями. Но южанин смог вызволить девушку через отверстие в каменном своде. Оказалось, что он оборотень и может превращаться в огромного ворона. Оборотень и Седна сбежали на далекий зеленый остров, где жили мирно и счастливо. Но ее отец не успокоился, он отыскал дом Седны, убил ее мужа, силой посадил дочь в свой каяк. Родичи оборотня-ворона погнались за убийцей. Чтобы облегчить каяк и спастись от погони, жестокий отец выбросил дочь в море. Она уцепилась за борт каяка, и тогда отец ножом отрезал ей пальцы. Так Седна утонула, опустилась на морское дно и стала богиней, Матерью Моря.

Инира глубоко вздохнула.

— Я плохо рассказала.

— Говорят, хорошими сказочниками только возраст делает, — успокоил Элгар.

История Седны ему понравилась. Он чувствовал, что за бесхитростной легендой о мстительном отце и дочке, нарушившей запреты, скрывается что-то большее. В сказке о появлении народа таньгу женщина тоже нарушила табу: сошлась с собаками и стала воспитывать их как своих детей. Но почему именно Седна стала Морской Матерью?..

— Если хочешь, я тебе расскажу что-то из наших сказаний, — предложил юноша, — А потом ты мне еще.

Девушка с радостью согласилась. Она очень хотела рассказать Элгару про свою мать, но понимала что еще не время. К тому же услышанная от Ахны история была очень долгой и грустной.

***

Лето еще толком не началось, а природа приготовила людям новый сюрприз. Сильно похолодало, тучи затянули небосвод, и в насмешку над недавним теплом пошел снег. Крупные хлопья опускались сплошной белой стеной или разлетались конусами вихрей, встревоженные ветром. Мороз был недостаточно крепким, чтобы облачить море в лед, но снег не таял и слой за слоем укрывал землю, убивая цветы. Овраги и лощины замело, деревья прогибались под тяжестью налипшего на ветки снега, их нежные зеленые листья покрывал блестящий тонкий лед. Люди спокойно отнеслись к перемене погоды. Теплая весна была на севере редкостью, а летом нередко случались похолодания и снегопады.