Наставник Его Величества

Глава 21-30

Глава 21

Скажу пару слов о парфорсной охоте. Это не охота для добывания пропитания своему племени и роду и выживания в трудных условиях, которые были и до возникновения первого человека. Парфорсная охота — это забава зажравшейся аристократии, которая забавлялась то гладиаторскими боями, то охотой на людей.

Основная цель парфорсной охоты — загнать до изнеможения и забить плетьми дичь, загнанную охотничьим собаками, которые до приезда охотника уже начинают рвать на куски ещё живых зайцев, лисиц, косуль и прочую живность.

Я долгое время не понимал, почему для участия в охоте нужно надевать красный фрак. В отношении чёрной жокейской шапочки, белых лосин и чёрных сапог у меня не было вопросов. Это обыкновенная аристократическая одежда для верховой езды. Но почему красный фрак? А потом, когда поглядел, как у собак отбирают полурастерзанную дичь, понял, что красный фрак нужен для того, чтобы на фраке не было видно следов крови. На красном цвете их не видно. То, что кровь видна на лосинах, это не страшно, это признак доблести, а вот фрак должен быть безукоризненным. Кстати, нужно отметить для справедливости, что по кровожадности простолюдины ни в чём не уступят аристократам.

Простолюдины не ходят во фраках, не имеют по пять-десять лошадей, каждая из которых может быть покалечена во время охоты и не гоняют зайцев по полям ватагой из пары десятков любителей острых ощущений. Это доступно не более чем одному проценту населения и населения и их последышам, называемым «золотой молодёжью».

Простолюдины охотятся на дичь старыми приёмами. Ставят петлю, а за нею морковку. Заяц сунется схватить морковку, а тут и петля у него на шее. Приходит охотник, достанет его из петли, свернёт ему шею и скажет:

— Прости, брат, ты виноват уж тем, что хочется мне кушать, — и пойдёт домой, а по дороге его словит лесничий или управляющий господских земель и вломит такое количество плетей, что не понятно, кто является большей жертвой, простолюдин-охотник или лежавший в его сумке пойманный заяц.

Так и хочется сказать этому охотнику:

— Езжай, парень, в Австралию. Там шутки ради завезли пару кроликов, и они в течение короткого времени расплодились так, что стали представлять опасность для экологии это заморской территории Британской империи. Тебе за каждого кролика, которого ты поймаешь для жаркого, ещё приплачивать будут. А если ты наладишь производство кроличьих консервов, то можешь претендовать на место пэра местного парламента или на кавалерство высшего британского ордена с австралийской спецификой.

Как говорят историки, парфорсная охота была организована древними галлами, потом перешла во Францию, оттуда в Британию и вообще распространилась по Европе, затронув и Россию.

Для участия в охоте нужно иметь по крайней мере пять лошадей. Скачки ведутся по следам и по любой местности: по полям, по кустам, по чащобе, по лесу, по лужам, через заборы и всякие стенки, отделяющие одно хозяйство от другого. На лошадей надевают ноговицы, это как бы сапоги, чтобы лошадь не поранила ноги, а что выше сапог — это сама лошадь и всадник, это уж, как говорится, всё по воле Господней.

Моей подготовкой руководил граф Китченер. В первой жизни я был красным кавалеристом пограничных войск и ни о каких парфорсных охотах и речи не шло. Лошади доставляли нас к месту несения службы, сопровождали в дозорах и помогали задерживать нарушителей границы, учитывая, что пеший конному не товарищ. Конник всегда догонит того, кто бежит пешком.

Во второй моей жизни я слышал о парфорсных охотах и даже получал приглашения на них, будучи уже флигель-адъютантом ЕИВ, но не в моём том возрасте было садиться на коня и носиться по кустам в поисках зайца.

С лёгкой руки одного писателя советского времени, который, опираясь на то, что о царском режиме все слышали, но никто ничего конкретно о нём не знает, как о диалектическом материализме, преподнёс читателям, что для военных разведчиков, обучающихся в Николаевской академии Генерального штаба, парфорсная охота была чуть ли не основным предметом и было так красочно расписано, как капитан Соколов носился на своём коньке-горбунке по кустам и чащобам, и восхищался тем, как офицеры Отдельного корпуса пограничной стражи Министерства финансов Российской империи в интересах государства обходили таможенные законы, пропуская в Россию беспошлинно анилиновые краски и лабораторную посуду из кварцевого стекла, опечатав их и написав, что в них перевозится возится воздух. Ха-ха. И ещё три раза ха-ха.

Всё это я и высказал графу Китченеру во время шитья мне красного фрака и хромовых сапог для верховой езды.

— Олег Васильевич, — сказал граф, — я вас прекрасно понимаю, но для того, чтобы быть включённым в элиту, не нужно быть семи пядей во лбу и поражать мир величайшими научными открытиями или написанием душещипательного романа. Нужно иметь много денег. То, о чём вы говорите, было возможно только в Серебряный век матушки-императрицы Екатерины Второй, где по уму встречали, а сейчас в элите встречают по размеру кошелька и титулы продают как в сувенирной лавке. Дети их гоняют на суперсовременных машинах на немыслимой скорости по улицам наших городов, и никто не может призвать их к порядку. И это не только у нас. Вчера прочитал, что один наш разведчик обосновался в Великобритании, организовал там банк, купил несколько газет, его сына решением королевы Англии назначили пэром в британский парламент и дали титул барона Сибирского. Нам какая-то Англия назначает барона Сибирского!

— Ваше сиятельство, — сказал я, — но ведь вы сами подданный британской короны.

— Был, уважаемый Олег Васильевич, — гордо ответил граф, — был, но я почти всю жизнь тружусь на благо моей новой родины России, являюсь российским подданным и никому не позволю накладывать свою лапу на нашу Россию. Русский в любой стране остаётся русским и несколько поколений его считают себя русскими. Любой иностранец, приняв в себя Россию, становится русским и даже больше, чем русским, отдавая себя всего служению России. А когда верховный правитель начинает уничтожать русских, то все люди, которые ранее считали себя русскими внутренне восстают против этого и покидают вторую родину, потому что она становится для них не родина-мать, а ё… — мать. И я хочу, чтобы в нашей элите были такие люди, как вы и надеюсь, что вы вместе с цесаревичем Николаем Третьим сможете переломить ситуацию и установить в России Золотой век.

Глава 22

Моя первая парфорсная охота состоялась двадцать пятого августа одна тысяча девятьсот семьдесят второго года от Рождества Христова за неделю до прибытия на учёбу в Николаевское кавалерийское училище. Я считал, что достаточно подготовлен для участия в этом аристократическом мероприятии.

Место охоты было выбрано в имении барона N в близлежащих землях княжества Финляндского. Я выехал за два дня до охоты в сопровождении графа Китченера, который со своей супругой ехали на автомобиле, а я верхом с заводной лошадью. Заводная лошадь — это не механическая лошадь, а запасная, мало ли что может случиться. В современном мире лошадей к месту соревнований доставляли в автотрейлерах и лошадь была свеженькой, а не изнемогала от длительного конного похода к месту сбора. Но у нас был пока не совсем современный мир. Что-то получалось так, что отсутствие войн замедляло научно-технический прогресс и общественное развитие. Если сравнивать эту жизнь с той жизнью, что была в 1985 году в моей первой жизни, то здесь было какое-то сытое полусонное царство. Никто и никуда не торопился. Это касалось не только России, но и стран всего Запада. Я вообще не говорю про Африку и Азию с Австралией. А действительно, куда торопиться? Не на Луну же, а у меня во второй жизни были планы полётов на Луну.

Нас собралось полтора десятка всадников, из них одна молодая девушка лет двадцати, двенадцатилетний мальчишка я, а остальные здоровенные мужики на таких же крупных лошадях.

— Ситуация, — подумал я, — от этих мужиков нужно держаться подальше, либо быть впереди, либо позади, а то сомнут к едерене фене.

Судя по одежде, готовилась первоклассная парфорсная охота, но, так как не было найдено ни одного животного для охоты, состоялась искусственная охота, когда доезжачий с лисьим хвостом на рукаве скакал впереди и разбрасывал резаную бумагу, чтобы указать путь, а имевшиеся собаки неслись за привязанным к лошади чучелу, своим лаем показывая, где охота. В конце маршрута доезжачий прятался, а мы должны были найти его и схватить за лисий хвост. Кто первым это сделал, тот и победитель. Нынешняя Россия не подражала Западу и тем более не обезьянничала моду, создавая свои модели, которые расходились во все стороны, но уже с иностранными названиями. Поэтому и парфорсные охоты не напоминали английские.

Я участвовал в охоте под личное поручительство графа Китченера, хотя моя фамилия не была внесена в список участников. Мало ли кто-то прознает, что в российской парфорсной охоте участвуют несовершеннолетние дети, можно прогреметь на весь мир и сделать неустойчивым членство в международном клубе парфорсной охоты.

Мы выстроились в шеренгу, я сделал девушке приглашающий жест и сказал:

— Держись поближе.

— Хм, — пренебрежительно хмыкнула она, — вам, молодой человек, нужно учиться манерам, а не на лошадке кататься.

— Ну-ну, — подумал я и тут прозвучал сигнал трубы, обозначающий старт и мы понеслись.

Другого слова, обозначающего скачку, придумать сложно. Лошадь не бежит, не скачет, она несётся как неуправляемый ветер, как ураган, особенно, если она в табуне или в группе незнакомых лошадей, стараясь вырваться вперёд, чтобы доказать своё превосходство перед другими и начать командовать всеми. Лошади способны на всё, чтобы их считали альфа-самцами и альфа-самками. Как люди, только люди не всегда быстро бегают, они чаще думают мозгами.

Мы неслись через кустарники, которые преодолевали одним махом, разглядывая следы брошенной нарезанной бумаги и на глаз определяя направление движения. Часть охотников отделилась от группы, срезая маршрут, возможно, что они знали эту местность и примерно знали, где будет доезжачий. У меня был только один ориентир — клочки бумаги, разбросанные по маршруту и следы копыт недавно промчавшейся лошади.

Моя казачий жеребец нёсся в центре оставшейся группы и постоянно скалил зубы, чтобы куснуть кого-то из соперников, и я не мешал ему цуканием, полностью положившись на интуицию и генную память его далёких предков.

На опушке небольшого леска он понёсся в чащу, а основная масса охотников стала срезать изгиб кромки леса, чтобы прямо выйти на доезжачего. Моя лошадь забирала всё левее, и мы стали удаляться от кромки леса. Боковым зрением как у лошади, у всех кавалеристов развито боковое зрение, я увидел, что за мной скачет только одна девушка с развевающимся белым шарфиком.

— Дура, — подумал я, — сейчас шарфиком зацепится за толстую ветку и будет одной мученицей на свете больше.

— Немедленно снимите шарфик, — командным голосом сказал я и, не дожидаясь исполнения моего приказа, махнул рукой за собой и пустил лошадь в направлении вероятного движения доезжачего. Метров через пятьдесят мы увидели резаную бумаги и помчались по свежим следам.

Мы практически по диагонали перерезали небольшой лесок и вышли к тому месту, где мог прятаться доезжачий. Присмотревшись к следам, я пустил коня в свободный ход, ожидая, что уж он-то приведёт меня к той лошади, за которой он гнался.

Так оно и получилось. Мы подъехали к доезжачему, и я предложил девушке взять в руки лисий хвост победителя. Через несколько минут прибыла группа, обходившая лесок по обочине и срезавшая лесной изгиб. Первая отколовшаяся группа так и не появилась.

Маршрут был небольшой, километров десять, но лесной участок был достаточно сложным. У меня была оцарапана левая щека и под левым глазом наливался хороший фонарь. Я помню, как что-то ударило меня так, что искры из глаз полетели, но в азарте погони я только вытер глаз тыльной стороной ладони и помчался дальше. У девушки шарфик уже не развевался, а был заткнут за лацкан красного фрака.

Как я и ожидал, мы оказались совсем недалеко от места старта и уже представлялись руководителю охоты. Я находился рядом с графом Китченером, который был рад моим успехам и спросил, не обидно ли мне, что приз достался девушке. Моё ироничное хмыканье было достаточным ответом на его вопрос.

— Кстати, — сказал граф, — это дочь начальника главного штаба генерала от инфантерии Алексеева. Я вас представлю ей, возможно, что это знакомство когда-нибудь и пригодится.

Мы подошли к накрытому столу, где уже собрались все участники охоты, в том числе и заблудившиеся.

— Господа, — сказал главный распорядитель, — впервые у нас победителем стала женщина. По обычаю, победитель должен провозгласить тост за здоровье Её величества императрицы, а раз победителем стала женщина, то она должна провозгласить тост за здоровье ЕИВ. Прошу Вас, Анна Александровна.

Девушка подняла бокал с шампанским и что-то сказала какую-то здравицу ЕИВ.

— Надо же, — подумал я, — Алексеева Анна Александровна. ААА. Это либо кричать от отчаяния: ааа или произнести разочарованно: ааа. Посмотрим, как мы будем это произносить.

Тут граф Китченер взял меня под руку и подвёл к победительнице.

— Анна Александровна, — сказал он, — позвольте представить вам моего дальнего родственника, баронета Туманова Олега Васильевича, без двух минут юнкера Николаевского кавалерийского училища.

— Очень приятно, — сказала ААА, — а разве в военное училище принимают несовершеннолетних детей?

— Ну-ну, — подумал я, — с манерами у тебя, дамочка, не всё в порядке. Цыплят по осени считают.

В свои двенадцать лет я был довольно рослым мальчишкой, которых в первой моей жизни называли акселератами, а за окончание кадетского корпуса экстерном — вундеркиндом. Кроме этого, я обладал недюжинной силой, полученной в ходе спортивных занятий и обусловленных особенностями роста. Когда я с чувством пожимал руки участников соревнований, то у некоторых мужчин было такое выражение, как будто я им иголку в ладонь воткнул, а у Анны Александровны даже слёзы в глазах появились, и она выдернула свою руку из моей.

— Извините, мадам, — подумал я, — силу не рассчитал, — но ничего ей не сказал.

Сразу после охоты я проходил медицинскую комиссию для приёма в Николаевское кавалерийское училище. Комиссия была серьёзная и возглавлялась целым профессором Императорской военно-медицинской академии в чине статского советника, чин статского генерала, но который был выше полковника и ниже генерал-майора. По ранним временам такой чин титуловался как Ваше высокородие.

После внешнего осмотра и прощупывая тела, которое медиками называется пальпацией, пришла очередь велоэргометра. Не пугайтесь медицинских терминов, это велосипедный тренажёр и несколькими режимами нагрузки на ноги для измерения нагрузки на сердце. И с ним я отлично справился. Динамометрические показатели мышц руки и становой мышцы были просто превосходными.

Общее решение врачей — по своим физическим показателям годен к учёбе в Николаевском кавалерийском училище.

Краем уха у неплотно закрытой двери мне удалось услышать часть разговора профессора и моего покровителя графа Китченера.

— Ваше сиятельство, — говорил профессор, — для меня просто непостижимо, чтобы двенадцатилетний мальчик по физическим и половым признакам равен не менее чем двадцатипятилетнему мужчине. В мире отмечались факты аномального развития детей, но несмотря на размеры они по умственному развитию так и оставались детьми, а мужские половые признаки у них развивались к шестнадцати годам. А здесь мы имеем дело с развитым умственно и физически мужчиной. Вы только посмотрите на его усы. В его возрасте у меня вообще усов не было. Я не знаю, как мне быть. Если я всё это напишу в истории болезни, то я привлеку едва ли не мировое внимание к своему пациенту. Его будут обследовать лучшие врачи мира, поломав молодому человеку жизнь и карьеру.

— Многоуважаемый господин профессор, — сказал граф, — давайте мы всё оставим так, как должно быть у юнкера его возраста. Я попрошу Вас наблюдать за ним и, думаю, что это наблюдение может быть основой для получения Нобелевской премии по медицине, только если это не повредит жизни и карьере нашего с вами подопечного.

Глава 23

До начала занятий в училище оставалось несколько дней. Мы получили униформу юнкеров училища, и портной подогнал её под меня.

Для человека, носившего униформу с тяжёлыми золотыми эполетами, эта униформа была чем-то вроде маскарадного костюма. Алая бескозырка с чёрными кантами, защитный китель с кавалерийскими погонами типа металлических наборных эполет, синие рейтузы с красными кантами и высокие хромовые сапоги.

— Вам известны порядки в училище? — спросил меня граф Китченер. — Я уже разговаривал с генералом, и он сказал, что всё зависит только от вас.

— Я знаю это училище и знаю порядки в нём, — сказал я. — Там всегда спрашивают молодого юнкера, будет ли он следовать славным традициям училища, то есть дедовщине, или предпочитает жизнь по общевоинским уставам Российской империи. Тот, кто выбирает жизнь по уставу, становится парией и ему невозможна служба в гвардейских частях. Тот, кто будет следовать славным традициям, того будут цукать весь первый курс и называть зверем.

Раньше училище было школой гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. В неё сбежал из московского университета Лермонтов Михаил Юрьевич. В школу и в нынешнее кавалерийское училище принимают только потомственных дворян. Курсом позже в неё поступил и небезызвестный Мартынов, которого цукал сам Лермонтов. И когда гордость земли русской начал цукать «зверя» в майорском чине, то последний не выдержал и вызвал его на дуэль. Не было никакой корпоративности выпускников Николаевского училища, и, несмотря на благородный выстрел Лермонтова в воздух, отставной майор Мартынов с превеликим удовольствием всадил пулю в грудь своего обидчика. Оскорбления по молодости не забываются никогда. И глубоко наплевать, кем стал его обидчик, славой России или остался тем же подонком, измывавшимся над молодым юнкером Мартыновым. Неизвестно, каким «корнетом» был Мартынов, но история не сохранила имён кавалерийских офицеров, которые несли бы обиду за мартыновские цуканья.

И вся эта дедовщина с элементами благородства и дворянской этики. Все друг к другу обращаются на вы, нет ни одного словесного оскорбления или рукоприкладства. Если первокурсники повздорят с применением грубой силы, то обоих участников стычки немедленно исключают из училища. Командиры смотрят на цук как на невинную шалость. Многие из них сами подвергались цуку, сами цуковали и считают, что раз они подвергались оскорблениям, то пусть и другие испытают это.

— Что же всё-таки такое цук? — спросил граф Китченер.

— Цук, Ваше сиятельство, — сказал я, — это элемент управления лошадью, резкое дёргание повода на себя, чтобы привести лошадь в готовность к выполнению команды всадника. Юнкер второго курса называется «корнетом», а юнкер первого курса — зверем. «Корнет» может в любую минуты и в любом месте заставить своего зверя приседать или отжиматься, прыгать на одной ноге и вообще делать то, что придёт в голову «корнету». Или громко спросить: назовите имя моей любимой женщины. И «зверь» должен всё это знать и громко отвечать на вопрос «благородного корнета». Для «зверей» есть запретные лестницы, запретные двери и даже запретные зеркала. И я обещаю Вам, Ваше сиятельство, что меня никто не будет цукать и я добьюсь, чтобы во второй половине двадцатого века кавалерийское училище было ликвидировано и на его месте было организовано бронетанковое училище, где цук будет под запретом вплоть до уголовного наказания. И никого по роже бить не буду.

— Что-то я тревожусь за Вас, Олег Васильевич, — сказал граф и глубоко вздохнул. — Кстати, я намекнул начальнику училищу, что Вы очень непростой человек. А что это такое, пусть он додумывает сам.

Я и сам раздумывал свою линию поведения в училище. Нужно сразу поставить себя так, чтобы всякая сволочь обходила меня стороной. Мне это училище нужно было только для того, чтобы зафиксировать своё нахождение в учебном заведении. Я был готов сдать экзамен экстерном хоть сейчас, но придётся в течение года валять ваньку, не совсем, конечно, но можно и углубить имеющиеся у меня знания по тактике, военному делу, топографии, военной администрации, иппологии, артиллерии, фортификации, праву, гигиене, черчению, Закону Божьему, русскому, французскому и немецкому языкам, математике, механике, географии, физике, химии, истории, экономике, государствоведению и психологии. Предметов много, но когда начинаешь изучать их не по первому разу, то сами представляете, что в начале нового учебного года вы сдадите все экзамены экстерном и прекратите учебный цикл.

Глава 24

Тридцатого августа я прибыл в училище и доложил о себе начальнику строевого отделения. Хорошо подогнанная по фигуре юнкерская форма, отличная строевая выправка, знание уставов, отсутствие сопровождающих высокопоставленных родственников несколько выделяло меня среди молодых юнкеров. По росту я буду правофланговым, а тут начальник строевого отделения подлил масла в огонь, попросив меня построить младший курс для приветствия начальнику училища. Моя скромность убежала от меня ещё в первой жизни на первом курсе пограничного училища.

— Первый курс!!! — зычно крикнул я. — Слушай мою команду! В две шеренги слева становись?

Бывшие кадеты сразу ушки на макушке и побежали строиться в том направлении, которое я указал вытянутой влево рукой.

По моей команде построился и выпускной второй курс вместе со своими офицерами.

А тут и начальник училища со свитой появился.

— Докладывайте генералу, — сказал мне начальник строевого отделения. — Генерал прибыл раньше, а ваши курсовые офицеры не успеют встать в строй, не разбив вас на учебные взводы.

Командовать так командовать.

— Закажите оркестру «Славянку», — попросил я начальника отделения и вышел перед строем юнкеров.

— Куррс, равняйсь, смирно! Равнение направо, — и, взяв под козырёк, а какой может быть козырёк у бескозырки, чётким строевым шагом под звуки оркестра пошёл в сторону начальника училища.

За пять шагов до свиты оркестр смолк, и я в полной тишине доложил:

— Господин генерал! Учебный курс 1972 года вверенного Вам Николаевского кавалерийского училища по случаю начала учебного года построен. Докладывает юнкер Туманов.

Как хорошо, что титулование не без моего участия отменили, а то пока выговоришь все эти превосходительства, забудешь, с какой целью начал всё говорить.

Я даже не знаю, как описать удивление начальника училища. Я же с невозмутимым лицом сделал шаг влево и повернулся кругом для следования вслед за генералом и немного слева от него.

Сначала мы подошли к выпускному курсу.

— Здорово, молодцы! — поприветствовал их генерал.

— Здраам желам господин генерал!

Подошли к нашему курсу.

— Здорово, молодцы! — поприветствовал генерал.

— Здраам желам господин генерал!

— Вольно, — сказал мне генерал.

— Вольно! — крикнул я и все два курса встали по команде вольно. — Господин генерал, разрешите встать в строй? — спросил я.

— Да-да, голубчик, — сказал генерал и пошёл со свитой к трибуне, с которой он должен был обращаться к юнкерам.

На месте правофлангового, где стоял я, уже находился начальник нашего курса, полковник, и курсовые офицеры. Впервые в истории училища первый курс не был разбит на взводы, и генералу докладывал не заместитель начальника училища по строевой части, а молодой юнкер и всё из-за того, что генерал вышел на плац раньше, чем положено, вероятно, решив перед церемонией показать гостям «трудовые» будни.

В течение десяти минут наш курс был разбит на учебные взводы, представлены курсовые офицеры, курс перестроен повзводно и заместитель начальника училища уже командовал всем училищем, докладывая генералу о построении.

Нас поздравили с началом учебного года, зачитали приветственную телеграмму от ЕИВ и пожелали успехов в учёбе на благо нашей великой родины.

Проходя торжественным маршем перед трибуной, я мельком глаза увидел графа Китченера и Анну Александровну.

— А она-то кого здесь напутствует? — пронеслось у меня и улетело дальше, не требуя ответа на мой вопрос. — Она мне не невеста, а эмансипированная девица, которая сама может решать свою судьбу. Уж для дочери начальника Главного штаба всегда найдётся блестящая партия.

Глава 25

Сразу после развода на занятия меня вызвали в кабинет к заместителю начальника училища по строевой части. Там же находился начальник нашего курса, заместитель начальника училища по учебной части и несколько преподавателей чинах от коллежского асессора до коллежского советника.

Мне устроили форменный экзамен по знанию уставов, военной администрации, тактике, топографии, иппологии. На все вопросы я дал развёрнутые ответы и был отпущен обустраиваться по месту моего нового жительства в течение года.

Я прибыл вовремя, как раз началась экскурсия по учебному и по жилому корпусу. Нам объясняли, где мы можем ходить, а где ходить не можем, в какие зеркала можем смотреться, а в какие нет. Перед самым крушением все язвы империй становятся государственными и лопаются вместе с государством. Так и здесь, цук уже стал официальной политикой руководства училища и, возможно, и Военного министерства.

Ближе к ужину на курс прибыли руководители училища и зачитали приказ о назначении меня фельдфебелем курса с присвоением соответствующего чина. Приказ был встречен молча, потому что меня практически никто и не знал. Знали, что я баронет Туманов и всё.

Одновременно был зачитан приказ о назначении портупей-юнкеров нашего курса. Это как бы младшие унтер-офицеры, командующие отделениями.

До ужина оставалось около часа и этот час я посвятил рассказу сокурсникам о порядках в училище и рассказал о ссоре бывших выпускников Лермонтова и Мартынова.

После ужина все разбрелись по своим спальным местам и стали обустраивать всё так, как кому нравится. Бедные кадеты. Училище — это не кадетский корпус. Мне будет абсолютно наплевать на то, как и кому что нравится. Если положено, что в тумбочке должны аккуратно лежать мыльно-рыльные принадлежности и некоторые личные вещи, то они так и должны лежать. А всё остальное долой, чтобы будущий офицер с ранних лет приучался к порядку. Все подушки по одной линии. Кровати заправлены так, чтобы всё было однообразно. Нужно будет заказать в училищной мастерской дощечки с ручками, чтобы разглаживать поверхность кровати.

Незадолго до отбоя я вышел прогуляться по казарме, чтобы получше освоиться с новым помещением, и чтобы в нём не было для меня незнакомых мест, которые могут использоваться для уединения тех людей, которым уединение просто-напросто противопоказано. Молодёжь может скучать по папе с мамой и уединяться от всех, а уединение может привести к очень нехорошим мыслям вплоть до суицида при откровенной обиде, что весьма вероятно в таком заведении как Николаевское кавалерийское училище.

Осматриваясь, я услышал шаги сапог со шпорами на лестнице со второго этажа. Повернувшись, я увидел идущего ко мне юнкера второго курса со слащавой улыбкой, изображающей презрение ко мне и превосходство надо мной. Нормальный человек при виде такой улыбки обычно бьёт по ней своим кулаком. Но в Николаевском кавалерийском училище хамство и рукоприкладство было не в чести, хотя цуканье было во сто крат хуже хамства и рукоприкладства.

— Господин баронет Туманов? — осведомился юнкер.

— Да, я фельдфебель курса баронет Туманов, — ответил я.

— А я граф Бобринский-третий, ваш «корнет», — ещё сильнее улыбнулся Бобринский, — а вы мой «зверь» и будете беспрекословно выполнять все мои приказы.

— Ваше сиятельство, — сказал я, — а не пошли бы Вы в пешеходную прогулку с эротическим уклоном.

Если вы рыбак, то, вероятно, помните, как ведёт себя карась, которого вы поймали в пруду. Рыба начинает открывать и закрывать рот от недостатка воздуха, хотя его вокруг полно, и ничего сказать не может.

— Да как вы смеете? — заверещал Бобринский. — Это традиция и никто её нарушать не может.

— Я могу, — просто сказал я.

— Комитет «корнетов» вынесет Вам порицание и может ходатайствовать перед командованием об исключении Вас из училища, — стараясь казаться важным, заговорил Бобринский-третий.

— Идите и соберите ваш комитет в зале фехтования, — сказал я, — а я после ужина приду на его заседание.

В спальном помещении курса я собрал портупей-юнкеров и рассказал им о порядках в училище, а также о столкновении с графом Бобринским-третьим.

— Господа, — сказал я, — если мы хотим быть рабами, то будем молчать. Если мы не хотим быть рабами, мы должны иметь голос. Прошу вас всех собраться у фехтовального зала после ужина, где я буду находиться на судилище комитета «корнетов».

Во время ужина, проходившего в большой обеденной зале, старший курс очень неприязненно смотрел в мою сторону, так как мне, как фельдфебелю курса, надлежало контролировать порядок и проверить, все ли обеспечены довольствием и столовыми приборами. Юнкера на кухне не работали. Для этого есть постоянный состав из солдат срочной службы.

После ужина наш курс сгруппировался около фехтовального зала, что затрудняло возможность «корнетам» второго курса установить контакты с подопечными «зверями».

Наконец, мне доложили, что совет собрался и ждёт меня. Ждёт — это хорошо. Подождёт. Как говорят японцы: торопиза нада нету. Так и у меня нет необходимости торопиться и вприпрыжку бежать на совет.

Глава 26

Когда я подошёл к фехтовальному залу, совет уже исходил на нет от моей наглости, а второй курс обещал кары небесные моим «зверям». При моем подходе «корнеты» стихли. Такого ещё не бывало, чтобы в первый день занятий на младшем курсе были назначены свой фельдфебель и портупей-юнкера. Все помнили незабвенное от дедушки Крылова: знать Моська-то сильна, коль лает на слона. Да и нужно иметь в виду, что на улице был 1972 год и что перед ним не было никаких коммунизмов и мировых войн, за исключением скоротечной Первой мировой. Цивилизация проникала во все поры общественной жизни и дворянские привилегии во многих странах отменялись. Для правды скажем, что не совсем отменялись, а просто дворяне сами отказывались от них, становясь в один ряд с гражданами своей страны, привнося традиции поведения и образования в слои, не затронутые этими особенностями.

Наконец, я открыл дверь и вошёл в фехтовальный зал. В зале по центру стояли два стола, за которым сидели пять авторитетов со второго курса. По сравнению со мной они выглядели как пацаны, старающиеся казаться взрослыми. Комитет — понятие эфемерное, потому что в его состав входил весь второй курс. Но так не бывает, все не могут быть комитетом. Один выборный председатель и четыре заседателя для солидности.

Для меня стула перед столами не было. Предполагалось, что я должен был стоя выслушивать сентенции комитета.

Я взял свободный стул, поставил по центру и сел. Я фельдфебель, а они просто юнкера. И своего фельдфебеля они почему-то не избрали председателем комитета.

— Я вас слушаю, — сказал я и закинул ногу на ногу, помахивая этой ногой и позвякивая колечком серебряной шпоры, которые мне вручили в качестве приза в парфорсной охоте.

Комитет этого явно не ожидал и не знал, с чего начинать. Раз вы не можете или не хотите, то начну я.

— Так вот, господа, — сказал я, — я на построении вместе со всеми обещал, что буду следовать славным традициям Николаевского кавалерийского училища. Но только славным, а не вашим цукам. Из-за ваших цуков погиб поручик Лермонтов, который цукал майора Мартынова. Кто попробует мне цукнуть, я того развалю напополам вот этой шашкой.

Я повернулся и взял из пирамиды учебную шашку поновее, сделав несколько приёмов сабельного боя.

— А сейчас я вызываю на дуэль на шашках любого из вас или всех сразу, — и я начал бросать им шашки из пирамиды.

В любой армии есть шик бросания командиром холодного и огнестрельного оружия военнослужащему и лихость того в ловле брошенного оружия.

Два человека поймали брошенные мной шашки, а трое человек, в том числе и председатель, уронили шашки на пол и полезли за ними под стол.

— Нападать будете сразу или по одному? — спросил я и, не дожидаясь ответа, пошёл в атаку на комитет.

Рука у меня твёрдая, а мастерство не пропьёшь, оно уже в крови, особенно если ты не менее трёх десятков лет носил при себе шашку и постоянно тренировался с ней.

У первого «корнета» я тремя ударами выбил шашку из руки. Второй был поопытнее, но и его я ударил тупой стороной шашки по плечу, отчего он отскочил и начал потирать ушибленное плечо, благо на нас не было никаких защитных наплечников и нагрудников. После них я взялся за комитет, но, вероятно, у меня было такое зверское лицо, разгорячённое азартом боя, что три «корнета» предпочли ретироваться под недоумённые взгляды сокурсников и аплодисменты первого курса.

Я вышел полным героем для своих юнкеров и врагом для посрамлённых «корнетов». Всех юнкеров первого курса я предупредил, чтобы они докладывали лично мне, если кто-то из старшекурсников попытается их цукать.

Как это уже было во второй жизни в первом десятилетии двадцатого века, информация была очень сильным и действенным орудием. Кто-то из моих юнкеров сообщил «на волю», что фельдфебель первого курса баронет Туманов в сабельном бою поколотил цукеров второго курса и обратил их в позорное бегство. И ещё присовокупил историю Лермонтова и Мартынова.

На следующее утро газета «Ведомости» вышла с разгромным заголовком: «Фельдфебель Туманов посрамил цукеров Николаевского кавалерийского училища. Цукеры привели к дуэли Лермонтова и Мартынова». Телевидение только об этом и говорило. Главный раввин Петербурга пояснял, что цукеры — это не евреи и не сахар, а юнкера Николаевского кавалерийского училища, которые цукают своих младших сослуживцев и рассказал, как юнкер Лермонтов цукал юнкера Мартынова и чем этот цук закончился. Корреспонденты нашли бывших юнкеров, которые хотели служить по уставу и отрицали цук, за что были изгнаны из кавалерии. Цук быстро связали с неуставными взаимоотношениями в армии и перевели на то, что выпускники Николаевского кавалерийского училища занимают высокие должности в военном министерстве и насаждают цуканье и неуставные взаимоотношения в армии. Масла в огонь подлил престарелый генерал от кавалерии, который с умилением рассказывал, как его на первом курсе цукали как хотели и как он на втором курсе цукал всех, как хотел и кого хотел. Даже слеза прошибла ветерана. И тут же оперативно добрались до военного министра, который сказал, что он уже отрядил начальника Главного штаба с комиссией, чтобы разобраться с происшествием.

Всё училище притихло. Больше ста пятидесяти лет цукали и ничего, а тут пришёл один, которому по недоразумению дали широкую лычку фельдфебеля, и он в тот же день всё испохабил. И ведь не тронешь его. Говорят, что у него очень высокие покровители.

Комиссия прибыла после обеда. Долго ли ехать, всё в одном городе. Главный штаб — одно из восьми главных управлений Военного министерства Российской империи. Я в своё время поработал в этом штабе в его Военно-учёном комитете. А сейчас Главный штаб возглавлял генерал от инфантерии Алексеев, отец небезызвестной мне Анны Александровны. ААА.

Собственно говоря, расследовать было нечего. Всё дело как на ладони. Правда, оно постоянно скрывалось, как бы оно есть, но его не видно. А сейчас, когда за дело взялись средства массовой информации, оно оказалось видимым, да ещё как видимым. Метастазы Николаевского кавалерийского училища расползлись по всей армии и за два дня их не выковыряешь. И начинать нужно с училища. Прижечь калёным железом.

Прибывшие офицеры опрашивали юнкеров. Старший курс говорил, что никакого цука нет. Конечно, они рот раскрыли на сладкий каравай цука, а он возьми да обломись. Младший курс говорил, что они слышали о цуке и выступают категорически против него.

Вечером вызвали и меня перед грозные очи начальника Главного штаба. Рядом сидел полковник из Главного управления военно-учебных заведений Военного министерства и старательно записывал по ходу нашего разговора.

— А что вы скажете, господин баронет? — спросил меня генерал Алексеев.

— Господин генерал, мне, собственно говоря, сказать нечего, — сказал я. — Был вызван в комитет «корнетов» училища и проинформировал их о том, что не позволю цукать моих юнкеров. Вот и всё.

— Так ли уж всё? — усмехнулся генерал. — А что за сабельный бой, о котором так заливается пресса?

— Никакого боя не было, — сказал я. — Просто мы были в фехтовальном зале, и кто-то из «корнетов» попросил меня показать, как я владею шашкой. Вот я и показал им пару приёмов.

— Почему вы их называете «корнетами»? — возмутился генерал.

— Я их так не называю, это они себя так называют, — сказал я.

— А как на это реагируют офицеры училища? — спросил генерал.

— Не знаю, господин генерал, — ответил я, — я второй день в училище и с офицерами пока не соприкасался.

— Понятно, — протянул генерал и стал ходить вдоль стола, заложив руки за спину. — А вот у меня такой вопрос. Что бы вы сделали, если бы вам поставили задачу вытравить неуставные взаимоотношения в армии?

Я не стал ломаться как барышня на выданье и сказал просто и по-военному:

— Первое. Сменить офицерский состав училища. В армии много прекрасных кавалеристов, не заражённых цуком. Втрое. Все юнкера должны получить письменное предостережение, что за попытку цука они будут исключены из училища и отправлены рядовыми в армейские части на срочную службу, начало которой будет отсчитываться со дня прибытия их в часть. Предостережение об исключении со службы за пропаганду цука должны получить все без исключения выпускники училища. Через три месяца вы не узнаете армию, господин генерал.

— Не слишком ли вы планетарно мыслите, господин фельдфебель? — сказал генерал.

— Никак нет, господин генерал, — сказал я. — Если мыслить масштабно, то кавалерийское училище нужно закрыть и перевести его за город, преобразовав в училище ракетных войск и артиллерии, или в бронетанковое училище. Вторая половина двадцатого века, а в центре столицы пахнет как на конюшне. Причём запах существенно зависит от качества поставляемого овса.

— А вы сами хотели бы учиться в бронетанковом училище? — спросил генерал.

— У меня другая судьба, господин генерал, — сказал я. — Через год я сдам экзамены экстерном за курс Николаевского кавалерийского училища и пойду служить по административной линии.

— Интересный вы человек, господин фельдфебель, — сказал генерал, — но уж больно вы свободно ведёте себя с начальником Главного штаба.

— Прошу прощения, господин генерал, — сказал я. — Вы задавали вопросы. Я отвечал. Никаких вольностей я не допускал.

— Так-то оно так, — сказал генерал Алексеев, — но сдаётся мне, что я вас откуда-то знаю, а вот откуда, никак не припомню.

— Возможно, что Анна Александровна говорила обо мне? — как бы случайно спросил я.

— Возможно, — задумчиво сказал генерал.

А я генерала Алексеева помнил ещё молоденьким поручиком, приехавшим сдавать экзамены в академию Генерального штаба.

Глава 27

Меры по наведению порядка в училище не заставили себя ждать.

Начальник училища был введён в состав Государственного совета, где и будет дремать до почётной отставки. Курсовые офицеры из числа выпускников Николаевского кавалерийского училища были переведены в строй. Все юнкера получили и подписали предостережение о недопустимости в училище цука и других форм неуставных взаимоотношений, а наш набор был объявлен последним кавалерийским. Главному управлению военно-учебных заведений Военного министерства поставлена задача подыскать новое место дислокации училища за пределами города.

Я не отрицаю кавалерийской подготовки. Для пограничников и корпуса военных топографов лошади являются незаменимыми помощниками в их трудной службе. В железнодорожных войсках при строительстве новых дорог и объектов. У медиков для доставки раненных с поля боя. Артиллерия практически вся перешла на механическую тягу. Ракеты на лошадях не перевозят. Лошадей не запрягают в танки, разве что только что в военно-полевые кухни. Офицеры Генерального штаба обзавелись джипами, а лошадь нужна в основном для аристократических прогулок по утрам в избранных садах столицы.

Я по команде передал мой текст училищной песни для исполнения в строю под мелодию «Марша славянки». Текст был разучен на нашем курсе и исполнялся во время вечерних прогулок перед отходом ко сну. На ночь продували лёгкие. Песня стала популярной, её стали петь и в других училищах. И только после этого она была узаконена приказом начальника Главного управления военно-учебных заведений.

Облетели последние листья

И опять начался новый год,

Аксельбантов блестящие кисти

И в манеже учебный галоп.

Юнкера — мы надежда России,

Эй, труба, нам «Славянку» сыграй,

Мы пощады в боях не просили,

С нами Бог, но и сам не плошай!

И профессия наша известна —

Защищать нужно Родину-мать,

Хоть она не всегда и любезна,

Мы не можем её выбирать.

Юнкера — мы надежда России,

Эй, труба, нам «Славянку» сыграй,

Мы пощады в боях не просили,

С нами Бог, но и сам не плошай!

Мы по жизни душевные люди,

Нашим дамам приносим цветы,

Нам минуты даны для прелюдий,

И любовь моя встречная — ты.

Юнкера — мы надежда России,

Эй, труба, нам «Славянку» сыграй,

Мы пощады в боях не просили,

С нами Бог, но и сам не плошай!

Скоро выпуск и мы — офицеры,

Бросит мелочь мальчишеский строй,

И забот у нас будет без меры,

И по золоту звёздочек рой.

Юнкера — мы надежда России,

Эй, труба, нам «Славянку» сыграй,

Мы пощады в боях не просили,

С нами Бог, но и сам не плошай!

Учёба шла своим чередом. Я повторял уже пройдённые мною предметы и консультировался с преподавателями по отдельным темам программы второго курса. Наш курс никто не трогал, и учёба шла как по маслу. Были, конечно, и эксцессы, но это внутренние дела и на ход учебного процесса они влияния не оказывали.

Помимо чисто кавалерийских дисциплин мы изучали общевойсковые дисциплины, такие как тактика пехоты и стрелковое дело. На вооружении всё так же состояла качественно усовершенствованная винтовка Мосина и самозарядная винтовка Токарева. Конструктор Токарев был из простых казаков, рано осиротел, но получил образование, стал оружейным мастером, выучился на офицера, и я его помнил сотником и есаулом 12 Донского казачьего полка. Кроме самозарядной винтовки Токарев создал пистолет Тульский Токарева (ТТ) тридцатого калибра (7,62 мм), а потом и тридцать восьмого калибра (9 мм). Из пистолета тридцатого калибра я, в своё время, стрелял довольно неплохо, то с пистолетом тридцать восьмого калибра я сталкивался вплотную, можно сказать, впервые. У последнего чуть посильнее отдача, но останавливающее действие пули намного сильнее. А если ты умеешь стрелять из пистолета, то сможешь прекрасно стрелять из любого пистолета. Мои преподаватели были сильно удивлены, когда я на второй стрельбе положил двадцать девять очков из тридцати возможных. Первая стрельба ушла на выявление точки прицеливания и особенностей спуска курка.

Из другого оружия на вооружении были ручной пулемёт Дегтярёва пехотный и пистолет-пулемёт тридцатого калибра системы Дегтярёва-Шпагина. А пулемёту системы Максима равных до сих пор не было.

На последних конноспортивных состязаниях в училище я взял первый приз, отлично пройдя все препятствия и чисто срубив все цели, оставив позади себя всех «корнетов» и «хорунжих» последнего казачьего эскадрона для Отдельного корпуса пограничной стражи.

В выходные дни я уезжал в увольнение в имение графа Китченера.

— Вы произвели положительное впечатление на начальника Главного штаба, мой друг, — сказал мне граф в один из приездов. — Я с ним разговаривал, и он всё время говорит, что встречался либо с вами, либо с человеком, как две капли воды похожим на вас.

— Кстати, Ваше сиятельство, — спросил я его, — а я похож или не похож на того офицера Туманова, которого знали вы?

— Вы знаете, дорогой баронет, — сказал граф, — сказать, что вы именно тот человек, который водил меня за руку, конечно, нельзя, но вы так сильно напоминаете этого человека, что трудно ошибиться в том, что вы это вы.

— Вы, Ваше сиятельство, совсем как мудрец у восточного правителя, — сказал я, — которого спросили, что обозначает ясно видимое обстоятельство, очень неприятное шаху. И тогда мудрец, чтобы не обидеть правителя, начал рассказывать ему, что ничего и не было, а то, о чём он говорит, это просто сон. Сон про то, что это был не сон, а сон про не сон означает, что этого не было и можно продолжить дальше спать.

И мы оба засмеялись.

— Конечно, — сказал граф, — тот, кто Вас знал раньше, тот уверенно скажет, что вы тот самый полковник Туманов Олег Васильевич и не ошибётся, потому что вы и есть Туманов Олег Васильевич. Кстати, ожидайте сюрприза.

— Какого сюрприза? — удивился я.

— Пока не знаю, но вами интересовалась ААА, — улыбнулся граф. — Похоже, что вы её крепко зацепили. Не зря она приходила на первый учебный день в ваше училище вместе со своим отцом.

Глава 28

Перед самым Рождеством я получил приглашение прибыть на празднование светлого праздника Рождества Христова по указанному здесь адресу в семнадцать часов. И подпись. ААА. Ничего странного, дочь военного и время указывает по-военному.

В указанное в приглашении время я прибыл по указанному адресу и оказался в большой квартире начальника Главного штаба генерала Алексеева. Я был одет как павлин в парадную форму, а по-другому нельзя было. На мне был мундир и кивер драгун наполеоновского времени с Андреевской гвардейской звездой, чёрный мундир с красным лацканом, красно-чёрный пояс и длинные брюки-шоссеры с красными генеральскими лампасами при ботинках с прибивными шпорами, белая гвардейская портупея шашки и белые замшевые перчатки. По сравнению со мной даже камер-юнкер Пушкин Александр Сергеевич выглядел швейцаром, а не придворным чином, хотя о камер-юнкере был сочинён шутливый стишок другом поэта Соболевским:

Здорово, новый камер-юнкер!

Уж как же ты теперь хорош:

И раззолочен ты, как клюнкер,

И весел ты, как медный грош.

И я выглядел таким же клюнкером, то есть позолоченной кисточкой на гусарском мундире и в упряжи лошади.

Встретившая меня горничная взяла мои шашку и кивер. Кивер был повешен на вешалку рядом с генеральскими фуражками, и моя шашка скромно разместилась среди золочёных ножен и портупей генеральских шашек и сабель.

— Ну, — думаю, — сейчас нужно будет представляться всем генералам, — и я осмотрел себя в большое зеркало в прихожей. Всё было в порядке. Но меня проводили в комнату, где собралась молодёжь.

Ко мне подошла ААА, попросила у всех минутку внимания и представила меня:

— Господа, представляю вам отличного и бесстрашного кавалериста, юнкера Николаевского кавалерийского училища и моего хорошего знакомого баронета Туманова Олега Васильевича. Прошу любить и жаловать. Господин баронет ещё и поэт и если мы его попросим, то он нас порадует новыми стихами.

Молодёжь поаплодировала такому представлению. Как говорится, тут и ленивый не мог устоять.

— Господин баронет, а сколько вам лет? — спросила одна симпатичная мордашка, достававшая мне до плеча.

— Двадцать пять, сударыня, — ответил я, — жаль, что мне не положено задать такой же вопрос вам.

Все снова засмеялись, а я краем глаза увидел, как нахмурились брови ААА.

Я быстро перезнакомился со всеми. Все в основном студенты столичных университетов, а девушки все как одна слушательницы медицинского курса Императорской Военно-медицинской академии. Был и слушатель медицинской академии в скромном мундире, но с погонами, украшенными серебряным галуном и золочёным совмещённым вензелем императоров Павла Первого и Александра Первого.

Несмотря на вторую половину двадцатого века, этикет поведения привилегированных классов практически не изменился. Девушки обращались друг к другу по имени, а мужская часть либо по имени и отчеству, либо с добавлением господин. Мне кажется, что это не страшно.

Я прибыл вовремя и через несколько минут горничная внесла поднос с шампанским. Мы подняли бокалы за присутствующих и немного выпили.

— Прекрасное шампанское, — подумал я. — «Абрау-Дюрсо» князя Льва Сергеевича Голицына. Почти сто лет назад по приказу императора Александра Второго на берегу озера Абрау на Кавказе заложили удельное имение, впоследствии ставшее известной винодельней. В 1891 году князь Лев Сергеевич Голицын был назначен главным виноделом ведомства Уделов министерства Государственного имущества. Рислинг, португизер, пино фран, пино гри, совиньон блан, траминер, а затем и знаменитое шампанское «Абрау-Дюрсо». Ребятам я, конечно, рассказывать это не буду, чтобы не вызывать вопросы своим всезнанием. А говорить о чём-то всё равно придётся. Кстати, с князем меня познакомили, когда он был в довольно уже зрелом возрасте. Прямо скажу, фанат виноделия. У нас многие сановники и знаменитости стараются увековечить себя в марках вина и стать поставщиками двора Его Императорского Величества.

— Господин юнкер, — обратилась ко мне одна из будущих медработников, — а правда, что вы один дрались на шашках с десятью соперниками и вышли победителем?

Я скосил глаз на ААА и увидел, что она покраснела.

— Ага, голубушка, — улыбнулся я внутренне, — так ты уже расписывала меня перед подругами.

— Ну, это была не драка, а учебное занятие, — скромно сказал я, — и было их чуть поменьше, а я демонстрировал приёмы владения личным холодным оружием офицера. И сразу предупреждаю вас, здесь я не буду демонстрировать эти приёмы.

И все снова засмеялись, в том числе и ААА, поняв, что я её поддержал.

— Вот у нас, если юнкер закончит учёбу по третьему разряду, то его выпускают в армию подпрапорщиком. А вот если у вас кто-то окончит учёбу по третьему разряду, то какую квалификацию он получает? — спросил я у слушателя Военно-медицинской академии.

— У нас это просто, — рассмеялся он, — закончишь по третьему разряду, то и получишь квалификацию тюремного врача. Там никого лечить не надо, просто надо не мешать, чтобы заключённый сам по себе отправился в мир иной. Как говорят, есть человек — есть проблемы, нет человека и никаких проблем.

— Вы, вероятно, в числе отличников? — спросил я. — А то вы как-то восторженно рассказываете про должность тюремного врача.

— Студенты засмеялись, но смеялись так, что слушатель ВМА сам понял, что ему не место в этой компании.

— Почитайте что-нибудь из вашего лирического, — попросила одна из подруг ААА. Все аплодисментами поддержали её. В том числе и ААА.

— Что же вам почитать? — задумчиво сказал я. — Разве что вот это:

В любом романе есть Татьяна,

И для неё есть добрый гений,

Печальный демон без изъяна

С известным именем Евгений.

Татьяне в жизни беззаботной

По нраву быт имений сельских,

Летать ли птицею свободной

Среди лесов, берёз карельских.

Что было дальше, всем известно,

О том поведал миру Пушкин,

А наш герой ещё ребёнок

Ломает на полу игрушки.

Он мог родиться в прошлом веке

В последний день, в последний час,

И все же новым человеком

Мы назовём его сейчас.

Малыш наш русский по рожденью

С французским именем Николь,

Неравнодушен он к варенью,

В его руках большой пистоль.

Он станет точно офицером,

А, может, крупный бизнесмен,

Кто будет мальчику примером,

Сказать не можем мы совсем.

Но точно знаем, что покоя

Не будет знать огромный дом,

Забудут, что это такое,

Поскольку вместе мы живём.

А где-то рядом дочка Настя

В восторг приводит пап и мам,

Она сама по жизни счастье

И скоро будет в гости к нам.

Николь и Настя в том романе

Найдут себе свою судьбу,

Об этом в книжечке в кармане

Я чуть попозже напишу.

Я даже не ожидал, какой шквал аплодисментов и крики встретят моё незамысловатое стихотворение. На крики прибежал хозяин квартиры с женой, а за ними в комнату ввалилась толпа носителей золотых и серебряных погон с генеральскими зигзагами.

Глава 29

— Что случилось? — воскликнул генерал Алексеев, но увидев довольные лица молодёжи, сразу успокоился, а заметив меня, он указал на меня пальцем и обратился к генералам, — вот он возмутитель всего спокойствия, господа генералы. Молодой, дерзкий, умный, перспективный, погодите, он ещё нами командовать будет. А вы знаете, чью песню распевают юнкера наших военных училищ? Вот этого молодого фельдфебеля Николаевского кавалерийского училища. Я вам ещё скажу, что он мне напоминает моего старшего товарища, флигель-адъютанта ЕИВ и полковника Туманова Олега Васильевича. И он тоже полный тёзка моего старого товарища. Это совершенно случайное совпадение, которое случается раз в тысячу лет, и я уверен, что и здесь он появился не просто так, а по воле Всевышнего. Пойдёмте, господа, помянем моего старого товарища.

Один из генералов подошёл ко мне, положил руку на плечо и задушевно так спросил:

— Сынок, пойдёшь служить в мою дивизию?

— Сынок, — протянул я про себя, — в мой последний приезд в город Энск ты был подпрапорщиком в роте обеспечения учебного процесса кадетского корпуса, а сейчас смотри, генерал и меня сынком называешь, папаша, в твою дивизию, — а сам бодро сказал, — почту за честь, господин генерал, но как отметил генерал Алексеев: всё в воле Всевышнего.

Генерал так и не понял, что его вежливо послали вслед за всеми пить за моё прошлое и ушёл в довольном расположении духа. Это даже хорошо, что многие иносказания понимаются не всеми. Зато в глазах ААА я заметил туманную поволоку. Тонкие и чувствительные люди понимают, что это такое.

Внезапно в комнату вошла горничная и сказала, что господа генералы просят к себе баронета Туманова.

Я вопросительно посмотрел на ААА, но она непонимающе пожала плечами.

Я вошёл в залу и остановился у дверей. Негоже скромному фельдфебелю сразу переться к генеральскому столу.

— Подойдите сюда, Туманов, — сказал генерал Алексеев, — выпейте с нами за царствие небесное полного вашего тёзки, так вы на него похожи, что просто оторопь берёт.

И генерал подал мне гранёную стопку водки. За упокой солдата всегда пьют водку, и только для причащения к Богу пьют «Кагор» и едят смоченную в вине булку.

Я поднял стопку и сказал:

— За бессмертие души! За бессмертие души полковника Туманова и я уверен, что его душа находится рядом с нами и также пьёт водку за ваше здравие и процветание. Аминь!

И я выпил водку, закусив канапе с селёдкой и сливочным маслом, поданным мне матерью ААА и женой генерала Алексеева.

Все как-то умолкли, пришибленно оглянулись вокруг и тихо выпили из своих стопок. Я отошёл к двери, звонко щёлкнул каблуками ботинок с прибитыми к ним шпорами, а это я умел делать всегда, чётко повернулся и вышел.

Что-то я в мистику ударился, хотя лет через несколько нужно будет проверить место захоронения моего предшественника, зайти в мою старую квартиру, где мы проживали с Марфой Никаноровной, зайти к родственникам Терентьева Христофора Ивановича. Он пожил подольше меня и человек по натуре был писучий, уж он-то оставил свои записки обо всём.

Я вошёл в комнату к молодёжи и все взгляды сразу устремились ко мне: ну что-там? В ответ я поднял большой палец правой руки: всё окей! И все стали веселиться. Играли в буриме. Сочиняли стихи на заданную рифму. Игра шла как-то вяло и не оживилась с моим приходом. Молодёжи нужно было ещё что-то. Общее мнение — господин Туманов, почитайте нам ваши стихи.

— Хорошо, — сказал я, — но только одно стихотворение, мне нужно успеть в казармы до окончания срока увольнения. Восточное, — объявил я.

Я люблю считать моих верблюдов,

По ночам, когда совсем не сплю,

Вот урюк на старом медном блюде,

Я со смаком есть его люблю.

За моей спиной поют барханы,

Мне кальян подаст моя ханум,

Вот в тени сидят седые ханы,

Обсуждая тайны Кара-Кум.

После двух затяжек из кальяна

Мне открылся сладостный Эдем,

Все вокруг покрыто кашей манной,

Я один её никак не съем.

Я по жизни много где полазил,

Нюхал в городах я жизни дым,

Только лучше всех Европ и Азий

Маленький уютный мой кильдым.

Я молил в обед вчера Аллаха,

Чтоб не слал мне гурий по частям,

Будет целой, и на ней рубаха,

За неё я жизнь свою отдам.

Нет в саду моем цветочков,

В нем живёт любимая жена,

Я купил ей сто платочков,

Чтобы быть красивой для меня.

Я люблю считать своих верблюдов,

Словно деньги в пухлом кошельке,

Как фисташки на любимом блюде,

Как красавиц в нашем кишлаке.

Смех и аплодисменты. Я откланялся и вышел в прихожую. Я думал, что меня пойдёт провожать только ААА, но в прихожую высыпала вся молодёжная компания и даже несколько генералов выглянули из залы.

Все с интересом смотрели на то, как я надеваю шинель, портупею с шашкой, но мой кивер держала в руках ААА. А это много значит.

Я надел кивер, чётко козырнул и вышел из квартиры.

Глава 30

На Рождество не было крутых морозов и ночь была тихой и волшебной, как и любая рождественская ночь. В такую ночь происходят всякие чудеса, но я не был суеверным человеком и не верил в рождественское чудо. Недалеко от наших казарм я услышал сзади чьи-то шаги и хриплый и почему-то знакомый голос:

— Мужик, дай прикурить.

Я повернулся и увидел трёх мужиков. Один стоял недалеко от меня с папироской, а двое других обходили его, приближаясь ко мне. Тут что характерно. У этих двух мужиков на левые руки было что-то намотано толстое, прикрученное тёмной, вероятно, сталистой проволокой. Так обычно делают догхантеры, когда идут схватить бешеную собаку или уголовники, собирающиеся напасть на вооружённого холодным оружием человека.

Опыт дать прикурить у меня уже есть и достаточно богатый опыт. Сейчас дашь прикурить, а тебе снова дадут по башке и очутишься ты где-нибудь в Рязани в году каком-нибудь одна тысяча восемьсот двенадцатом и снова придётся приспосабливаться к жизни в то время в своей четвёртой жизни. Мне это уже начало надоедать.

Я молча вытащил шашку и ударил по мужику с папиросой. Он упал как сноп. Я его бил, а не рубил. Двое других налётчиков оцепенели, а я молча бросился на них. Шашка у меня не ширпотребовская, а из коллекции графа Китченера дамасской стали и точил я её как бритву, показывая своим товарищам, как брошенный над ней носовой платок распадался на две части, пролетая над клинком.

Мужики были не робкого десятка и сразу пошли на меня, защищаясь намоткой на левой руке. У левого от меня налётчика я заметил нож, поэтому и рубанул его первым. Шашка разрубила проволоку и прорезала намотанный обрывок ватника, не задев руку. Не давая ему опомниться, я рубанул по плечу руки, в которой был нож и одновременно рубанул третьего, который закрылся намоткой на уровне живота. В это время из домика контрольно-пропускного пункта училища выскочил солдат роты учебного обеспечения и выстрелил из винтовки вверх. Через несколько секунд раздался свист полицейского свистка, и я увидел бегущего в нашу сторону городового.

На выстрел выскочило несколько наших юнкеров с шашками в руках, и мы обеспечили надёжную охрану двух раненных человек до приезда полицейской машины. Один нападавший, которого я вроде бы оглушил, сбежал.

На следующий день к нам приехали сотрудники жандармерии и сняли показания с участников вчерашнего происшествия.

На мой вопрос, почему налётчиками занимается жандармерия, а не полиция, приехавший ротмистр сказал, что это политические террористы, а обеспечение безопасности армии возложено на жандармерию.

— А к какому политическому течению относятся бандиты? — спросил я.

— Как обычно, — сказал ротмистр, — социал-демократы. Призывают народ к революции, чтобы свергнуть существующую систему и установить новую, которая уничтожит все сословия и обеспечит каждому человеку безусловный доход в виде прожиточного минимума.

— Даже неработающим? — спросил я.

— Им как раз в первую очередь, так как они являются главной движущей силой социал-демократии, — просветил меня офицер. — А вам нужно быть осторожным. Я не помню случаев нападения на юнкеров вашего училища. Покопайтесь среди ваших знакомых, возможно, что у вас есть какой-то враг, который хотел вам отмстить.

Я внимательно посмотрел на фотографии задержанных и мне показалось, что тот, кто просил у меня прикурить, очень сильно похож на того красавчика, который протягивал мне кирпич, чтобы я добил повергнутого мною Шмоню и которого мы вместе уронили в пыль под смех мужиков у пивного ларька.

Я рассказал ротмистру об этом случае и через несколько дней мне сообщили, что я оказался прав в своих предположениях. Если бы догадался об этом раньше, то этот красавчик никогда бы уже не помышлял о том, чтобы когда-либо мстить мне. Всё-таки сословные различия есть сословные различия, за одно и тоже представители разных сословий получали разные сроки.

В училище приезжала и ААА, чтобы лично убедиться, что со мной всё в порядке. Вероятно, у меня судьба такая, что самым близким ко мне человеком должен быть медик.

Приезд ААА ещё больше убедил всех, что у меня самое высокое покровительство и что мне уготована блестящая карьера. Разубеждать я никого не стал, чтобы не вызвать обратного эффекта. Я же никому не рассказывал и о содержании моего личного разговора с ЕИВ.

Доверенные лица графа Китченера за небольшие, надо сказать, деньги переделали мою метрику на год рождения одна тысяча девятьсот пятидесятый, о чём были уведомлены и мои родители с братом. Одновременно кадровые работники главного управления Военно-учебных заведений нашли опечатку в моих документах в училище, исправили мой год рождения и сразу мне стало двадцать три года.

ААА мне тоже сказала, что посчитала шуткой мой возраст во время парфорсной охоты, где мы с ней познакомились. Мы с ней встречались почти каждое воскресенье, и я был вынужден объявить, что ААА является моей невестой, чтобы не компрометировать её частыми встречами с юнкером кавалерийского училища. Мой поступок был одобрен графом Китченером и отцом моей невесты.