Наследник

ВОИН СВАРОГА

То, что его сорвали с места столь внезапно, Ротгкхона ничуть не удивило. На войне внезапность всегда и везде играет решающую роль, и ни один здравомыслящий воевода не станет заранее осведомлять простых ратников о будущем походе — если не желает, конечно, чтобы о том прослышал противник. Условия своего договора вербовщик исполнил: примчался по первому зову, имея с собой припасов на два десятка дней, броню и оружие. Остальное было заботой княжеской, а не дружины.

Приятным сюрпризом оказалось то, что он оказался в судовой рати под командой боярина Валуя. Тот явно признал в новике друга, а значит — поможет вербовщику в его планах.

В поход отправилось больше пятнадцати ладей и пять ушкуев. Считая по полста бойцов на ладью и два десятка на ушкуй — Муром бросил на войну почти все свои силы, восемь с половиной сотен воинов. Значит, ставки были высоки, и у каждого дружинника появились неплохие шансы отличиться. И самые большие — у сотни боярина Валуя, сразу вырвавшегося вперед на стремительных ушкуях.

Вниз по Оке передовой отряд шел под парусами. Незадолго до заката он добрался до полноводного Итиля, повернул на юг и пристал к берегу. Здесь дружинники переночевали, не разводя костров, а с первыми лучами снова покатились вниз по течению. Около полудня, миновав заболоченное устье широкой реки, боярин Валуй высадился с полусотней ратников и дальше вверх по течению отправился вдоль берега пешком. В число избранных им бойцов попал и Ротгкхон. А кроме того — хорошо знакомый вербовщику, молодой волхв Избор, все оружие которого составляли два ножа да легкая котомка.

Свою полусотню молодой воевода быстро не гнал, берег силы, а где-то часа за два до заката объявил привал.

— Костров не разводить, — опять распорядился боярин, — кто голоден, подкрепитесь пирогами с водой. Да токмо не забывайте, что ночью сеча случиться может.

— Ну, с пустым брюхом драться — оно легче, — вытянулся на траве недалеко от командира Ротгкхон. — Но только если уверен, что на новый день отдохнуть получится. Иначе, если придется бегать до заката, лучше все-таки подкрепиться.

— Не придется, — пообещал боярин. — До кордона булгарского немногим более версты осталось. Нам надобно так сделать, чтобы они сигнала в Ондузу не подали о приближении дружины муромской. И времени на сё токмо от заката и до рассвета. Ночью от их стараний толку мало, огня на гаком расстоянии за лесами не разглядеть, дыма в темноте не увидишь. Утром же небо над их кордоном должно быть чистым.

— Людей там много, на кордоне?

— Десятка два, не более, — ответил один из дружинников. — Коли врасплох застать, то пока караульный тревогу поднимет, пока они за оружие схватятся и из людской наружу выскочат — в нижний двор мы всяко запрыгнуть успеем. Сигнальный костер там завсегда сложен. Так что не запалят.

— На караульного я дрему напущу, по ветру, — пообещал юный волхв. — Коли тихо заберетесь, весь кордон спящими повяжете.

— Так оно, конечно, проще, — согласился ратник. — Токмо все едино шесты на подходе надобно срубить. Ворота они нам всяко сами не откроют.

— Шесты! — спохватился боярин. — Богоня, Ярун, срубите пять стволиков на шесты, а то ночью звук уж очень далеко разносится.

К сумеркам небо затянуло плотной пеленой облаков. Чтобы не оказаться ночью в непроглядной темноте, Избор провел обряд зачитки на травы и воды, принеся дары Похвисту и призвав его в помощь. Вскоре налетевший ветер раздул тучи, дав шанс звездам и яркому полумесяцу подсветить землю. Ратники приободрились, снялись со стоянки, сперва добравшись до соснового бора, а потом уже по нему быстро двинулись в нужном направлении. Шли уверенно, без колебаний — скорее всего, воины бывали здесь уже не раз и в проводниках не нуждались. Примерно через час дружинники свернули обратно к реке и вскоре затаились за густыми зарослями бузины.

Наверное, со стороны булгар было неразумно оставлять подобное укрытие на подступах к заставе, но пространство на добрых три сотни шагов вокруг крепостицы было не только начисто вырублено, но и выкошено, так что борьба с кустами на большем расстоянии сторожам могла показаться уже сильным перебором.

— Сейчас, сейчас, — скинул котомку молодой волхв, достал коробочку из навощенной березовой коры, открыл, нараспев забормотал: — За высоким лесом, под густой травой лежит-спит черен-могуч камень. Не видит камень света белого, не слышит камень песен птичьих, не касаются камня быстрые ветра, не мочит камень холодный дождь. Спит черен камень непробудным сном, мертвым сном, вечным сном. Доберись, медуниц-трава, до черного камня, забери, медуниц-трава, его мертвый сон, подними, медуниц-трава, этот сон в свой цветок, отдай, медуниц-трава, его сон бодрому человеку…

Избор высыпал изрядную горсть порошка себе на ладонь и сдул в сторону бревенчатого дома, поставленного на холм с крутыми глинистыми склонами:

— Забери, ветер, медуниц-траву, отнеси ее в открытые очи, навей в широкие ноздри, положи на горячие губы…

— Что теперь? — шепотом спросил боярин.

— Чуток переждать надобно, пока заговор подействует, — так же тихо ответил волхв.

Но тут внезапно на кордоне послышался какой-то треск, громко загоготали гуси, заорал петух, заржали кони.

— Что это? — вскочив во весь рост, громким шепотом спросил боярин Валуй.

— Видать… Видать, заговор там был защитный… От колдовства… — растерянно ответил волхв. — Или амулеты защитные, али полынь…

— Проклятье! — не дослушал его боярин и решительно рявкнул: — Вперед!!!

Дружинники, подхватив шесты — примерно в руку толщиной и шагов десяти в длину, — ринулись в сторону крепостицы. Один, поддерживая конец, бежал впереди, пятеро — сзади. Оставшийся десяток во главе с Валуем быстрым шагом двигался в конце.

Но муромцы опоздали: над верхом частокола появились головы в шлемах, защелкали тетивы луков. В одной из атакующих шестерок упал первый дружинник — шест врезался в землю, подпрыгнул вверх, вырвавшись из рук остальных. Вскрикнул от боли еще один воин — и вся группа, подхватив осиновый хлыст, стремительно отступила.

В другой шестерке оступился один из задних ратников, об него споткнулся другой — бег замедлился, превратившись в шаг. Передний обернулся, тут же вскрикнул, упал, вскочил снова, но побежал уже не вперед, а назад, а следом и все остальные.

Времени от поднятия тревоги до начала нападения оказалось достаточно, чтобы хотя бы часть вражеских порубежников успела схватиться за оружие. Ротгкхон понял, что атака сорвалась. Но дружинникам до стены нижней крепости оставалось не больше сотни шагов, и они не остановились. Однако мелькающие одна за другой стрелы цапанули одного, второго, третий споткнулся — и еще одна шестерка повернула назад.

Две последние добрались — первый воин, подпрыгнув, уперся ногами в стену, торопливо засеменил ступнями. Остальные, напирая на шест, буквально затолкали своего бойца наверх — но там защитники встретили его копьями, толкнув обратно. Точно так же отбили и вторую попытку перемахнуть частокол. Под веселое улюлюканье булгар муромцы отступили, собравшись вокруг своего сотника возле бузины. Стрелы сюда долететь могли — но уже совсем слабыми и малоопасными. Булгары это тоже знали, и нападающих не беспокоили — берегли припасы для новой возможной атаки.

У двоих из бойцов стрелы засели глубоко в ногах, одному наконечник пробил кольчугу, поддоспешник и вошел между лопаток примерно на палец, еще одному насквозь пронзил ступню. Остальные отделались порезами и царапинами.

— Кабы без колдовства обошлись, уже внутри бы рубились, — зло сказал ратник, что на отдыхе сетовал о закрытых воротах.

— Давайте еще раз! — сжал кулаки боярин. — Закройтесь!

Дружинники расхватали щиты, оставленные перед первой атакой, снова встали вдоль шестов, начали разбег. Булгары подняли луки, одна за другой басовито загудели тетивы. Вербовщик насчитал четырех стрелков внизу, и еще двое пускали стрелы сверху, из дома на холмике. Работали они быстро, щиты муромцев на глазах обрастали оперенными древками — однако теперь порубежникам удалось сбить с разбега только один из отрядов. Остальные четыре довели своих бойцов до стены и даже забросили наверх — но там храбрых воинов опять же ожидали копья, которыми булгары норовили не просто отпихнуть, а уколоть мимо щита в ноги или — с хорошего замаха, чтобы кольчугу пробить — в открытый правый бок.

Одолеть частокол не удалось — дружинники попадали назад, отступили, оставив одного из товарищей лежать возле укрепления в луже крови.

— Людей мало, боярин, — посетовал кто-то. — Напрасно на колдовство понадеялись, числом надобно было давить.

— Додавим… — Воевода передового отряда вскинул глаза к небу: — Избор, отчего небо затягивает?

— Дык, — вскинулся волхв, хлопочущий возле раненых. — Заговор, он не вечный… Еще один надобно творить…

— Так твори! Ушкуи остальные по уговору к полуночи причалить должны. В темноте могут не найти.

«На ушкуях сотня бойцов была, — мысленно прикинул Ротгкхон. — Разделить на шесть — получится, шестнадцать дружинников за раз можно перебросить. Против двадцати защитников устоят легко, а там еще полтора десятка перекинуть, потом еще… И все, взята застава».

Он достал из поясной сумки толстую войлочную тюбетейку, надел, поверх нее повязал платок, спустив завязки на затылок, пробрался ближе к воеводе:

— А ну как не успеют ушкуи, боярин? Это у нас луна светит, благо есть кому заговоры читать, а на реке, где они отстаиваются, могут быть облака и мгла непроглядная.

Боярин Валуй только рыкнул недовольно, снова обрушился на Избора:

— Давай, волхв, давай! Старайся! Мне нужен свет и мои ушкуи!

— Пусти меня попробовать, — предложил Ротгкхон. — Перемахну стену, открою ворота.

— Одному не справиться. У пятерых, вон, не выходит.

— А ты рискни! Хуже не будет. Вели только двоим ратникам меня во время пробежки щитами прикрывать, чтобы стрела в лицо не попала. Ну, и на шест вместо пяти десять воинов поставь. Уж прыгать так прыгать!

— Ладно, коли ты таков удалец, то пробуй, — не стал спорить воевода. — Велига, подсоби Лесославу. Пусть храбрость свою покажет, коли так по сече стосковался.

— Ты бы хоть шлем надел, иноземец, — ворчливо буркнул дружинник, на чем его сочувствие и закончилось.

Он отвел Лесослава к одному из отдыхающих в ожидании подкрепления отрядов, отдал необходимые распоряжения. Ротгкхон поднял тонкий кончик ствола, взял его справа под мышку, опершись на кончик левой ладонью и прижав ее еще и правым кулаком, в котором сжимал свое неизменное боковинное копье.

— Готов? — подошли двое незнакомых ратников, подняли круглые щиты, прикрывая Лесослава и себя от стрел.

Шест дрогнул, толкнул вербовщика вперед, и тот послушно побежал, приноравливаясь к толкающей лесине. Ратники мчались рядом, тополиные диски трещали и гудели от множества попаданий. Ротгкхону даже показалось, что часть стрел пробили толстую, в два пальца, древесину — острия граненых наконечников, вздыбив белую щепу, слегка высовывались изнутри. Хотя, конечно, целились лучники не в щиты, а в людей, надеясь попасть в ноги или головы. Однако сделать это оказалось не так-то просто…

Промчавшись через открытое пространство, Ротгкхон подпрыгнул, уперся ногами в бревна частокола, побежал по ним, перенеся весь свой вес на упругий шест. Усилия десяти человек забросили его на четырехсаженную высоту легко, словно пушинку — но тут храбреца ждали острия копий, злобно, до хруста костей и онемения мышц ударивших его в бока. Вербовщик, втянув голову в плечи, продолжал опираться на шест, пока тот не швырнул его еще выше, через головы защитников. Ощутив еще два смертоносных удара в спину, Ротгкхон отпустил лесину и упал вниз, на узкий, всего в шаг, помост, задел его плечом, грохнулся ниже, на утоптанную землю, кувыркнулся пару раз по ней, выронил боковину, тут же схватил снова и поднялся на ноги, оглядываясь по сторонам.

Рядом оказалось двое мужиков — в латных доспехах, но без копий, с охапками сена в руках. Видимо, таскали его к сигнальному костру, чтобы горел жарче и дымнее обычного. На муромского ратника они смотрели не то что без опаски, но даже с жалостью: после такого падения и нескольких ударов рогатин люди не выживают. Прежде чем они осознали ошибку, Ротгкхон широко взмахнул вдоль самой земли своим боковинным копьем, подрубая длинным лезвием ничем не защищенные ноги, и кинулся к воротам.

Булгары тревожно закричали, на него со всех сторон обрушился рой стрел, бьющих по телу, рукам, ногам, голове. Ротгкхон пригнулся, забросил копье себе на загривок, прикрывая шею. Ведь достаточно одного попадания в горло — и он труп. Однако пробежать нужно было всего десяток шагов, так что шансы на успех были очень высокими.

— Стой, гад! — С помоста к воротам спрыгнули сразу трое порубежников, заступая ему путь, и поток стрел прекратился: булгары боялись задеть своих.

Ротгкхон с облегчением сдернул копье с шеи, с размаху попытался разрубить голову ближнего бородача. Тот ожидаемо прикрылся щитом — и вербовщик тут же подсек ступней его ногу. Одетый в тяжелые доспехи воин тяжело грохнулся на спину, открывшись снизу, и вербовщик успел с силой ударить его основанием ратовища в пах, прежде чем шарахнулся от укола рогатиной второго защитника. Тот быстро подступил, попытался уколоть в грудь. Лесослав, перехватив ратовище двумя руками, подбил рогатину вверх, бросился вперед, в «мертвое пространство». Булгарин, быстро пятясь, зачем-то закрылся щитом. Вербовщик с силой толкнул диск ногой в нижнюю часть, ратовищем махнул в открывшееся пространство поверху, попав то ли в ухо, то ли в висок — и оглушенный противник упал, открывая путь.

Первый из булгар, громко ругаясь, уже справился с болью, поднялся на ноги — но еще недостаточно оклемался, чтобы отразить быстрый укол в основание шеи. Ругань тут же прекратилась, порубежник упал.

— Иди сюда! — Третий булгарин стукнул лезвием меча по щиту. — Иди сюда, я тебе голову отрежу!

Ротгкхон только улыбнулся в ответ. За его плечами была имперская школа фехтования длиною в тысячи лет: фехтования боевого, спортивного, общеразвивающего, базового и специализированного, фехтования курсового и в рамках рукопашного боя, фехтования на ножах, мечах, копьях, цепах и прочих «инерционниках». И всему этому пузатый и бородатый защитник ворот мог противопоставить лишь свою храбрость и десяток кровавых схваток толпа на толпу.

— Режь, — разрешил вербовщик и перешагнул стонущего копейщика.

Однако остальные порубежники уже поняли, чем кончится стычка, — с помоста у частокола спрыгнули еще трое бойцов, быстро сомкнули строй, выставили рогатины и стали медленно наступать, отжимая слишком шустрого противника к сараю.

— Проклятье! — Ротгкхон попытался достать копьем среднего, но попал в щит, сам с трудом увернувшись от двух уколов в лицо, попытался отбить копья наверх и поднырнуть — но добрался только до щитов. При попытке толкнуть один — другим тут же саданули его окантовкой под ребра. Да так, что в глазах запрыгали радужные круги, и вербовщик на миг потерял сознание, очнувшись уже на земле и только чудом успев откатиться от смертоносного укола в горло.

Жить ему все равно оставалось всего ничего — но тут случилось второе чудо: через стену внезапно перемахнули сразу пятеро муромцев. Булгары отвлекли на борьбу с Лесославом слишком много сил и внимания, оставив частокол практически беззащитным. И боярин Валуй, низкий ему поклон, этого шанса не упустил.

Дружинники сбились в кучку и ринулись к воротам. Булгары, мгновенно забыв про вербовщика, бросились им на перехват. С грохотом столкнулись щиты, зазвенели мечи. А через частокол уже перемахнула еще пятерка муромских ратников, тут же вступила в схватку. Порубежники, не потеряв пока ни одного бойца, под напором атакующих начали пятиться. Со стены им в помощь спрыгнули последние воины, строй распался, превратившись из правильного боя в тесную резню. Ротгкхон тем временем, встав и обежав место жаркой сечи, скинул с ворот засов, потянул на себя створки. Ему в спину ударили две стрелы, но изменить ничего уже не смогли — на нижнюю площадку кордона хлынули муромцы.

— Все, хватит крови! — решительно рявкнул боярин Валуй, входя в порубежную крепостицу. — Сдавайтесь!

Дружинники отступили, давая булгарам время для размышления. Уцелевшие трое порубежников немного поколебались, а потом один за другим бросили мечи. Защищать им было уже нечего.

Двое из дружинников сгоряча забежали по лестнице к дому на холме — но удары копий из отверстий в двери и из бойниц рядом с нею, заставили бойцов отступить. Наступила заминка. Передовая сотня, сумев захватить нижний двор вместе с сигнальным костром, расслабилась и собирала трофеи, Избор перевязывал раненых — и своих, и чужих. Боярин Валуй, глядя на укрепление, поднятое примерно на сажень выше частокола, пребывал в неуверенности. Равно как и последние из булгар, засевшие в толстостенном срубе за дубовой дверью в руку толщиной не тревожили врагов ни стрелами, ни сулицами. Скорее всего — просто берегли боеприпасы.

Вдобавок ко всему над кордоном начало темнеть. Нашептывания молодого волхва совершенно потеряли силу, и тучи сомкнулись, лишив землю света луны. К счастью, в сарае победители нашли запас факелов и теперь поджигали их один за другим.

— Может, запалить? — на правах друга предложил боярину Лесослав, указывая на сруб.

— В Ондузе зарево увидеть могут, — покачал головой воевода. — Почуют неладное — поднимут тревогу, пошлют дозоры.

— А если они сами подожгутся?

— Этого я и боюсь, — вздохнул боярин. — Мыслил, чарами всех усыпить. Ан оно видишь как получилось…

— Да-а… — зачесал в затылке Ротгкхон, приглядываясь к последнему укреплению булгар. Бойницы узкие, человеку через них не пролезть. Склон крутой, по нему забраться не так просто. Подступы к двери защищены несколькими бойницами, спокойно перед ней не встанешь, оружием не помашешь. Тарана тем более поставить некуда.

Разумеется, если забраться к углу и поработать топорами, то рано или поздно бревна сруба получится прорубить. Дверь можно выбить тяжелым длинным бревном, повешенным на косых козлах. Но время, время… На все эти хитрости уйдет много часов, если не дни, а взять сторожку нужно прямо сейчас!

— На крыше вроде как дранка? — поднял руку Лесослав.

— Да, — даже не глядя, согласился боярин. — Но настелена она все равно на жердины.

— Жердины всяко тоньше стен будут, — хмыкнул Ротгкхон. — За полчаса с ними управлюсь. Вели шесты вдвое связать и топор мне дать потяжелее.

— Велига-а!!! — громко крикнул воевода. — Тащи лесины штурмовые на двор.

Стянуть ремнями два самых длинных хлыста оказалось делом недолгим. Вербовщик уже привычно взял один конец под мышку, второй толкнули дружинники — и через миг он оказался на крыше дома, сбил ногой ближайшую дранку, стал рубить жерди у себя под ногами. Его примеру последовали еще двое муромцев, тоже поднявшихся на шестах на высоту, уцепившихся рядом и заработавших топорами.

— Стойте, что это? — вдруг встревожился один.

Ротгкхон и сам тоже ощутил запах дыма и пробивающееся снизу тепло.

— Никак булгары сторожку запалили? — поддакнул ему другой.

Лесослав по инерции еще несколько раз взмахнул топором, прорубив уже вторую жердину — но из получившегося лаза наружу вырвался сизый дымный клуб.

— Проклятье, горим! — Дружинники торопливо сползли к краю крыши и спрыгнули вниз.

Ротгкхон чуть задержался, отчаянно пытаясь придумать выход — но чего тут придумаешь, когда под ногами стремительно начинает гудеть обжигающее пламя? Он опустился ниже, прыгнул, закувыркался по склону холма и вскоре распластался на дворе крепости. Прямо над ним дом выбросил в небеса высоченный столб пламени: тонкая и сухая сосновая дранка кровли полыхала ничуть не хуже сена или соломы.

Булгары выдержали жар лишь немногим дольше: дверь открылась, из сруба выскочили трое босых мужчин в рубахах и шароварах, скатились вниз по склону и подняли руки. Оружия при них не было.

— Воду несите! — замахал руками боярин Вывей. — Туши сруб! Туши!

Остаток ночи прошел для дружинников в долгой борьбе с огнем — а управиться с ним, имея в руках лишь десяток бадей, торб и кожаных ведер, найденных на кордоне, оказалось практически невозможно. Удавалось разве что ненадолго сбить высокое пламя, то и дело вырывающееся через кровлю. Но пока ратники успевали принести очередную порцию воды — огонь разгорался снова.

— Хватит поливать, — наконец махнул рукой боярин. — Рассвет скоро! От воды дыма куда больше будет, нежели от углей горячих. Пусть лучше сырое досохнет и без дыма дальше горит!

Работа остановилась. Уставшие дружинники расселись на телегах, приготовленных на дрова колодах, просто на траве и молча созерцали, как пожар превращает в жаркий дым остатки вражеского укрепления. К тому времени, когда ясноликий Хорс развеял над Сурой остатки ночного сумрака, толстые бревна стен почернели и растрескались, крыша исчезла начисто, дверь провалилась внутрь. Огонь выл и бесился, высоко поднимаясь над добычей синими газовыми языками, но дым… — дыма почти не было. К чистым белым облакам, плотно затянувшим небо, поднимался широким столбом лишь дрожащий, но совершенно прозрачный раскаленный воздух.

Вот только поди угадай: заметно это дрожание над лесом с удаления в три десятка верст, или нет?

Утром к берегу наконец-то пристали потерявшиеся ушкуи с подкреплением. Как оправдывался корабельщик, Лесославу слышно не было — но боярин Валуй сжимал кулаки так, что они аж побелели, на шее же его заметно пульсировала жилка. Однако в итоге он вдруг махнул рукой и указал на Велигу. Дружинники стали грузить на корабли взятые на кордоне мешки с зерном, бочонки с солониной, раненых и убитых. Погибших оказалось всего трое, раненых — полтора десятка. Из них пятеро — серьезно. Из булгарских порубежников сложили головы семеро, столько же получили раны, пятерых повязали в полон.

К полудню мимо догорающей заставы медленно прошли ладьи. Одна повернула, высадила одетого в кольчугу, безусого, розовощекого Святогора в сопровождении кряжистого, бородатого Журбы и боярина Гродислава, со слегка опушенным подбородком. Княжич прошел в ворота, молча остановился перед ступенями лестницы, глядя на пожар. Боярин Валуй кашлянул, подступил сзади:

— Не вышло чарами глаза порубежникам отвести, токмо растревожили. Пришлось на меч брать. Лесослав воином отважным и умелым себя проявил, един стену перемахнул и целый час на себя ворогов отвлекал. Остальные ратники тем временем через стену перебрались и ворота открыли. Он же первым на крышу сторожки взобрался и вынудил булгар раньше времени сруб запалить. Ночью прогорел, к рассвету токмо угли остались. А от угля, знамо дело, дыма нет.

— Ночью горел, стало быть, зарево было, — сделал вывод Святогор. — Ондуза наверняка настороже. И так выходит, что токмо иноземец твой храбрый похвалы сегодня и достоин. Чужие промахи отвагой исправлял.

— Я виноват, княже, — подал голос молодой волхв. — С заклинанием ошибся.

— Виноватых поздно искать, — развернулся княжич. — Увечных и покойных в Муром отправь. Полон туда же. Сам верхом к Ондузе двигайся. Лошади у тебя теперь имеются. Вот по пути и узнаешь, удалось тайну нашу сохранить, али булгары уже вестников за помощью рассылают?

— Слушаю, княже, — склонился боярин.

— Спаси нас Даждьбог от общей тревоги в Булгарин. — Святогор вытянул висящий на шее амулет, поцеловал его, спрятал обратно. — Лесослав, от тебя в седле проку не будет, ступай на ушкуй. И ты, Избор, тоже. Валуй! Ведаю, что твои воины устали, но ныне не до отдыха. Седлайте коней захваченных и отправляйтесь. Ночью отоспитесь. Да поможет вам Похвист!

— Все исполню, княже! — приободрился боярин.

— Послезавтра у крепости жду… — И Святогор быстрым шагом отправился к берегу.

Ротгкхон, повернувшись к Валую, виновато пожал плечами, подхватил боковину и потрусил за княжичем. Куда денешься, коли командир приказал?

Приняв Святогора, ушкуй отвалил от берега, повернул на запад, шаг за шагом пробиваясь против течения.

— Избор, сказывай! — потребовал княжич.

— Если бы не тучи, ушкуи бы поспели вовремя. Тогда взяли бы кордон первым же штурмом, даже если бы заговор не подействовал…

— Если бы да кабы, то во рту б росли грибы, — остановил его Святогор. — Слишком много надежды на удачу у вас с молодым боярином. Дело же любое надобно готовить так, чтобы удалось, даже если половина планов сорвется. А ты что скажешь, иноземец? Как на твой обычай, верно дружинники кордон штурмовали? Али у вас иные хитрости используют?

— У нас мостики штурмовые делают, — ответил Ротгкхон. — Коли стена не очень высокая, сажени в три-четыре, сколачивают длинный помост шага в три шириной, переднюю часть на шестах поднимают, подносят и поверх стены забрасывают.

— Он же тяжел выйдет немерено?! — даже оглянулся на него удивленный княжич.

— Тем и хорош, что тяжелый, — ответил Лесослав. — Защитникам сбросить не получится. Но нести его, понятно, надобно людей много. Полста, не меньше. Да еще и атакующие десятки наготове быть обязаны. У боярина Валуя столько дружинников не набиралось. А малым числом токмо так, как он, действовать и возможно.

— Защищаешь друга своего? — поморщился Святогор. — А ведь он чуть весь поход не сорвал. Кабы застава сигнал тревожный подала, Ондуза нас уже на берегу оружием бы встречала.

— Но ведь не подала, — напомнил Лесослав.

— Вы взяли кордон чисто по случайности.

— Но ведь взяли, — ответил Ротгкхон.

— Повезло.

— Главное — результат.

Княжич оглянулся и с интересом посмотрел на иноземца:

— Ты был уверен, что сможешь взять кордон, кинувшись через стену в одиночку?

— Да.

— Ты полон самоуверенности, — отметил розовощекий Святогор суровым тоном многоопытного мужа. — Пожалуй, я дам тебе возможность ее подтвердить.

— Благодарю за доверие, княже. — Ротгкхон почтительно склонил голову перед юнцом, что был младше его самое меньшее в три раза.

Быстрый ушкуй нагнал ладьи через несколько часов и вскоре занял место во главе каравана. Впрочем — ненадолго. В сгустившейся ночной мгле корабли пристали к берегу. Дружина, высадившись на берег, подкрепилась солониной с хлебом, разлеглась на мху под сосновыми кронами. Не сомкнул глаз только Избор, начертавший защитный круг и внутри него долго возносивший молитвы и сжигавший неведомые травы и ароматные смолы.

В этот раз волхв муромскую рать не подвел — налетевший порывистый ветер разогнал тучи далеко окрест, позволив полной луне залить леса мертвенно-желтым диодным светом. Вскоре после полуночи дружина поднялась на ноги и ушла куда-то под кроны, к близкой дороге, о которой Лесослав догадался из разговоров проверяющих оружие ратников. Самого вербовщика никто никуда не отсылал — и излишней инициативы он решил не проявлять.

С рассветом муромский флот двинулся дальше. Похожие на половинки огромных бочек, ладьи изрядно полегчали, но и гребцов стало куда как меньше, а потому ползли они против течения со скоростью сильно уставшего калики перехожего. Ушкуй, благодаря узкому корпусу и малой осадке, оказался самым быстрым, и Святогор, не преминув этим воспользоваться, вырвался далеко вперед. Вскоре после полудня княжич первым сошел на один из пустующих причалов, вытянувшихся к стремнине от стен булгарского города Ондуза.

Поселение соседнего княжества мало уступало размерами самому Мурому и располагалось у впадения в Суру довольно широкой, в два десятка шагов, реки. Местность вынудила булгар построить город в виде огромного треугольника, две стены которого выходили к рекам, а третья — к затянутому ряской, широкому рву. Каждая стена, рубленная на высоту пяти саженей, тянулась примерно на четверть версты, шагов на пятьсот-шестьсот, и в основании имела земляной вал пятнадцати саженей в высоту[7]. Даже на Ротгкхона, немало повидавшего на своем веку, монументальность укрепления произвела гнетущее впечатление. Как одолеть такое препятствие без десантных ботов, без нарушающих молекулярные связи поляризаторов и поворотников, без прыжковых ранцев — он совершенно не представлял.

Окружали Ондузу обширные слободы, в которых раздавались крики, шум, хохот, плач. Подкравшаяся в темноте дружина смогла ворваться в посады незамеченной и теперь праздновала первый успех, сгоняя к реке обширный полон, выводя из конюшен лошадей, грузя возки собранным в домах добром. На глаз, женщин, детей, мужчин уже удалось наловить сотен семь или восемь. В одних рубахах, простоволосые, босые, они жались друг к другу, обнимали матерей, отцы старались прикрыть собой семьи от веселых взглядов бродящих вокруг муромцев.

Вот только что ты голыми руками против мечников и брони сделаешь? Прозевал свою свободу — теперь молись богам и надейся на счастье.

— Не заметили, — спрыгнув на жердины причала, удовлетворенно кивнул княжич. — Не зря вы с боярином Валуем жилы у кордона рвали. Прозевали булгары опасность, теплыми мы их и сонными застали. Слышишь меня, Лесослав? Со мной пойдем! Журба, Избор, Бобрец, Скулда, вы тоже!

Небольшой отряд быстро пересек по торговой улочке разоряемую слободу, остановился перед разорванным надвое мостом через реку — поднятый пролет накрепко закрывал ворота, утонувшие в глубине земляного вала, под помостами для лучников и копейщиков. Дружинники Журба и Бобрец свели щиты, прикрывая княжича от возможных стрел, Избор пристроился за щитом узкоглазого безбородого усача Скулда. Ротгкхон, демонстрируя презрение к опасности, замер отдельно, широко расставив ноги и удерживая перед собой боковинное копье. Его широкое лезвие, словно случайно, загородило от помоста с лучниками горло вербовщика и половину его лица.

— Славное сегодня утро, буртасы! — крикнул горожанам княжич. — Это я, Святогор, сын Всеграда, приплыл ныне к вашему берегу, дабы спросить: где посол муромский, боярин Боривит, что половину месяца назад к вам за вирой и кудесником злым отправился? Злодеем, что брата моего, князя муромского летом отравить пытался?

— Поганый вор! Отродье хорьковое! Муромский тать! Лживый душегуб! Тварь подколодная! — заорали со стены в ответ. Но стрел, как ни странно, не пускали.

— Верните боярина Боривита и отдайте кудесника для кары! — громко потребовал Святогор. — Или я, клянусь Перуном, сожгу Ондузу!

— Трус муромский! Жалкие трусы! Вам только с бабами воевать! — заорали местные.

Безусый княжич, даром что еще мальчишка, только прищурился, никак не отвечая на оскорбления. Он ощущал себя силой, слишком великой, чтобы замечать столь мелкие уколы.

Наконец, на надвратной башне произошло шевеление, там появился воин в алом плаще и островерхом шлеме с красным же маленьким флажком на самом кончике.

— Отпусти полон, сын болотной гадюки, и убирайся немедля! — крикнул новый воин. — Иначе ты будешь с позором повешен на этой перекладине! Это говорю тебе я, князь Ондузы Стрежислав!

О какой перекладине идет речь, Ротгкхон не понял. Возможно, это была местная идиома.

— Верни мне боярина Боривита! — громко ответил княжич.

— Боривит твой был брехливым псом, Святогор! — наклонился вперед воин. — Он оскорбил меня лживым наветом и за то был утоплен в уличном нужнике!

— Подлые твари, — покачал головой Журба. — Какая страшная смерть для славного воина.

— Ты сам выбрал свою участь, князь Стрежислав! — ответил Святогор. — Прощения не будет. Я сожгу Ондузу со всеми ее проклятыми обитателями!

Несколько стрел с шуршанием прорезали воздух и вонзились в щит Журбы. Святогор, в задумчивости поглаживая подбородок, посмотрел вправо и влево от ворот, тихо сказал:

— А ведь стена здесь куда ниже, нежели у рва.

— Это так, княже, — согласился Журба. — Да токмо реку не засыплешь. Размоет плотину течением.

— Плоты нужно навести, — предложил Ротгкхон.

— Молодец, иноземец, — похвалил его Святогор. — Быстро соображаешь. Сделать сможешь?

Стрела звякнула по лезвию копья и отскочила в сторону. Вербовщик поморщился: смерть, направленная умелой рукой, почти коснулась его своим дыханием. Покачал головой:

— Одному не управиться. Надобно мастеров не меньше двух десятков, материал подвезти, веревки, гвозди или скобы… — Возле уха ширкнула еще стрела. — …и полдня времени.

— Ондузцы посады сжечь не успели. Любые избы раскатывай и бревна на плоты пускай. Они сухие, на воде держаться будут хорошо.

— Еще бревно нужно толстое, сажен десять в длину.

— Бревно-то зачем? — не понял Журба.

— Тут же течение! От берега до берега бревно положу, а к нему плоты опосля привяжу. Веревка не пойдет, стрелами перерезать могут.

— О-отлично! — Княжич подошел к нему и ободряюще похлопал по плечу. — Вижу, ты хорошо понимаешь, как хитрость сию исполнить надобно. Журба, выдели ему два десятка новиков из черной сотни[8], пусть начинает.

По щитам опять застучали стрелы — но Святогор их словно не замечал.

— Где мост наплавлять прикажешь, княже? — Ротгкхон тоже не дрогнул от чиркнувшего по макушке наконечника.

— А сейчас посмотрим… — Святогор направился вдоль самого берега, придерживаясь за жердяные заборчики и поглядывая на поросший травой вал. Остановился напротив одной из башен, прищурился: — Что скажешь, Журба?

— Место хорошее, — согласился опытный дружинник. — Вал, вон, поплыл в двух местах, и башня наклонилась. Собьем легко. От ворот двести сажен, врасплох не застанут.

— На том и порешим, — кивнул княжич и топнул ногой: — Здесь свой мост строй, иноземец. Отсюда будем брать.

— Глянь, княже, — тронул Святогора за плечо волхв. — Никак, сигнальный дым от Мурома?

— То не Муром, то булгарский кордон на Сомовьей пади, — ответил Скулда. — Кованая рать в подмогу идет. Порубежников миновала, от они Ондузу и упреждают. Да токмо опоздали нонеча…

— Завтра будут здесь, — кивнул княжич. — Тогда сядем прочно.

Дружина располагалась вокруг города в осаду, разыгрывая избы между сотнями и десятками, снося частоколы и изгороди, мешающие быстрому передвижению. Ладьи, выгрузив снаряжение дружины, перевезли захваченный полон и прочую добычу на северный берег, оставив для нужд ратников только съестные припасы. Похоже, пленников собирались гнать к Мурому по суше. Несколько сотен воинов, перейдя речушку вброд где-то выше по течению, обосновались за рвом, прерывая связь Ондузы с миром и с этой стороны. Все были настолько заняты, что за весь длинный день о еде никто даже не вспомнил, и многочисленные костры стали загораться только в вечерних сумерках.

Вербовщик, покрутившись в одиночестве, уже собрался было опять ужинать всухомятку, салом, когда к его избе вместе с полусотней дружинников подошел боярин Валуй. Сперва крепко его обнял, потом отстранился и подмигнул:

— Правильно себя выказываешь, иноземец! Княжич ныне повелел тебя за десятника в дуване считать. Коли дальше так пойдет, к концу похода и вовсе в сотники выбьешься. Молодец! — Он похлопал Лесослава по плечам. — Журба, кстати, передать велел, что черносотенцы токмо завтра подойдут, ныне все заняты. Ты, кстати, как? Сычом живешь, али общим кругом харчеваться станешь?

— Объясни чужаку, ничего не понимаю, — мотнул головой вербовщик.

— Ну как… — Боярин зачесал нос, соображая, зачем объяснять воину общеизвестные и понятные истины. — Припасы мы все с собой берем. Но каждому на себя готовить муторно. Посему друзья али ратники из одной сотни по уговору вместе харчуются. На общий котел запасами скидываются, вместе едят. Либо вкруг кашеварят, либо кому-то самому рукастому сие поручают…

— Не вопрос! — не стал дослушивать Ротгкхон, поднял от забора тяжелый заплечный мешок: — Вкруг оно, само собой, удобнее. К себе возьмешь?

— А то! — согласился боярин, махнул рукой: — Велига, прибери сие добро в общие припасы. И сооруди что-нибудь наскоро. Чего-то брюхо уже совсем подвело!

— Вторуша! — передал команду дальше дружинник. — Прибери мешок. И разводите костер уже, жрать охота!

— Как дорога к Ондузе сложилась? — поинтересовался Лесослав, провожая взглядом свои уплывающие за дом припасы.

— Почти сотню полона наловили! — расплылся в широкой, счастливой улыбке боярин. — Лошадей три десятка, коров столько же, прочего скота изрядно. Ну, и еще всякого добра насобирали. Я уж на тот берег с холопом отправил. Не заметил никто окрест нашего нападения! И здесь никто не заметил. Князь в милости, доволен, в награду добычу всю на нашу сотню записать велел. Сам указал, где ты обосновался. Видать, желает, чтобы мы и дальше вместе службу ратную несли. Токмо прямо отчего-то о том не сказывает.

— Поручение у меня свое имеется, — признался Лесослав. — Так что в твоей сотне я ныне числиться не могу. А коли ты с воинами рядом будешь и прикроешь, от сего польза большая будет.

— Договорились, друже! — веселый боярин порывисто обнял его снова: — Рад за тебя! Рад.

На рассвете Журба привел два десятка таких же молодых, как княжич, ребят в плотных толстых стеганках, на плечах и животах прошитых толстой кольчужной проволокой. Все они были с мечами и щитами — но рукояти клинков выглядели весьма потертыми и трещиноватыми, да и клинки были короче, чем у остальной дружины. Лесославу даже показалось, что в одном из мечей он признал трофейный, взятый у торков на лесной дороге. Видать, снаряжение новикам отсыпали из княжеской оружейки. Выдали на первое время всякое старье, пока на свое еще не заработали.

Зато топоры у всех пареньков имелись большие, плотницкие, привычно засунутые за широкие ремни.

— Князь велел работу с этого дома начинать, — указал на высокий сруб у реки старый дружинник.

— Этот так этот, — не стал спорить Ротгкхон и махнул пополнению: — За мной пошли! Ломать не строить, сильно не упаримся.

Кровлю в сорок рук они раскидали моментально — ратники Валуя еле успевали оттаскивать дранку и стропилины на костры. Дальше работа пошла еще быстрее: пятеро парней вгоняли лезвия топоров под бревно, наваливались — оно подпрыгивало и скатывалось вниз. Тут же брались за дело две пятерки у других стен, скидывали свои, бревно из внутренней стены сдергивали внутрь — и снова раскидывали наружные стены. Не прошло и часа, как от дома в два жилья высотой остался только серый пыльный квадрат.

— Теперь завал разбирайте и сюда бревна складывайте! — указывал на берег Лесослав. — По шесть штук в ряд!

Поднимая вчетвером по бревну, новики перемещали их в указанное место. Когда собиралось шесть — Ротгкхон клал на край короткое бревно из внутренней стены, а потом привязывал его сверху к каждому из нижних прочными ремнями. Ремни даже искать не пришлось — порезали на ленты четыре вытертые шкуры, найденные на полах разобранного дома.

Хлопоты осаждающих вызвали на городской башне нехорошие предчувствия, и вскоре в одно из бревен тяжело ударила тяжелая стрела с широким секущим наконечником. Метился стрелок, конечно же, не в плот, а в Лесослава — но промахнулся из-за слишком большого расстояния. После второй стрелы, столь же неточной, новики стали работать парами — один вязал, второй прикрывал себя и товарища щитом. Ротгкхон от такой защиты небрежно отказался:

— Меня не зацепит, не боись.

Как ни странно, он оказался прав: вокруг него впились в землю и бревна немало стрел, но ни разу даже не задело. А вот одному из новиков — прошила насквозь высунутую из-под щита икру. Бедолага, громко ругаясь и припрыгивая, заковылял к волхвам.

Тем не менее работа спорилась — вскоре после полудня в стопке уже лежало восемь плотов. Семи, по прикидкам Ротгкхона, должно было хватить от берега до берега даже с запасом, еще один он сделал на всякий случай. Но все равно — от разобранного дома осталась еще изрядная груда бревен. Прямо хоть два моста наплавляй вместо одного!

— Сейчас бы меда хмельного большую кружку, — утер лоб Лесослав. — Молодцы, ребята! Славно потрудились.

— Хмельного меда в походе пить не стоит, — нравоучительно ответил юный голос. — После оного твои стрелы мимо ворога летят, а сам чужим мечам ровно подставляешься!

— Тогда я обойдусь водой, княже, — сразу понял, кто его навестил, Ротгкхон. — Мне нужен крепкий еловый хлыст в длину чуть более, нежели ширина реки, — и через два часа мост будет готов.

— Ты получишь ствол, — кивнул Святогор. — Но поперва тебе есть более важное поручение.

— Всегда рад служить, княже, — приложив руку к груди, склонился вербовщик.

— Я вижу, — согласился княжич. — Но дело сие донельзя опасным будет, зело рискованным. Голову рискуешь сложить.

— В моем мире клятва верности важнее жизни, княже, — твердо ответил Ротгкхон.

— Счастливы князья, которым служат такие воины, Лесослав! — Святогор развернул плечи и вскинул подбородок, повел взглядом на новиков, на стоящих поодаль дружинников, словно намекая: вот так и только так должен отвечать служивый человек своему повелителю!

— Что я должен сделать, княже? — спросил Ротгкхон.

— Завтра с утра на месте снесенного тобой дома начнется стройка. Ты должен охранять ее. Оборонить, чего бы это ни стоило! Коли исполнишь, станешь сотником. Набери два десятка добровольцев. Пообещай именем моим двойную долю…

— Дозволь мне, княже! Дозволь нам! — встрепенулись черносотенцы.

— Нет, вам умирать рано, — покачал головой Святогор. — Сие поручение для опытных мужей.

— Мне разреши! — выступил боярин Валуй. — Я со своей сотней стройку прикрою.

— Сотни слишком много, побратим, — ответил Святогор. — Оставь при себе два десятка охотников, самых опытных и умелых. Прочих отошли. В дозор отправь, пусть деревни окрестные еще раз осмотрят. Здесь рядом лишних ратников не оставляй.

— Исполню в точности.

— Хорошо. — Княжич еще раз скользнул глазом по сложенным плотам, по валу и стене над ним, прошел мимо молчаливого Журбы, но вдруг остановился и оглянулся: — И еще одно, Лесослав. Дело твое важное. Однако же никаких укреплений, тынов, ловушек или иных хитростей оборонительных делать не смей!

— Ты читаешь мои мысли, княже, — усмехнулся Ротгкхон. — Я как раз прикидывал, где рожны в три ряда вкопать.

— Запрещаю. Отвагой своей и мечом стройку сию защищай!

— Исполню в точности, княже, — приложил руку к груди вербовщик.

Святогор ушел, сопровождаемый угрюмым Журбой, стреляющим по сторонам глазами.

— Ты чего-нибудь понял, дружище? — тихо поинтересовался Ротгкхон. — Оборонять не щадя сил, однако же укреплений не строя и числом малым?

— Нет, — ответил боярин. — Но коли велено, надобно исполнять. Пойду охотников на смерть среди ратников скликать.

Вскорости большая часть Валуева отряда поднялась в седло и ушла на юг искать поживы в булгарских деревнях. Правда, теперь, после того, как неведомая застава у Сомовьей пади подала тревожный сигнал, селяне должны были спрятаться в чащах и топях по замаскированным схронам. Оставшиеся дружинники проверяли оружие — смотрели, ладно ли сидят наконечники рогатин, не рассохлись ли щиты, правили клинки мечей и ножей.

— Чего-то грустно стало, — сделал вывод Лесослав. — Меда хмельного нам нельзя — так, может, хоть каши вне срока заварить? Спешить некуда, вяленое мясо в этом разе хорошо разварится. А у меня его половина мешка!

Мысль была принята со всеобщим одобрением, и неизменный кашевар Велига потрусил с котелком за водой.

Остаток дня прошел в покое и сытом блаженстве. Дружинники развалились тут и там возле отведенной князем для иноземца избы. На пустырь из леса тем временем на четверках лошадей плотники таскали одно за другим длинные свежесрубленные бревна. Не просто длинные — целые стволы по пятнадцать сажен в длину. Да и сами работники были не юнцами из черной сотни, а опытными, пожилыми мастеровыми, не имеющими никаких признаков принадлежности к дружине — ни доспехов, ни оружия, ни шлемов.

— Это еще что затевается? — удивился Лесослав.

— Камнемет княжич ставит, — зевнул боярин. — Дурак он, князь Ондузский. Зря он Вышемира отравить пытался. Теперь мы ему город дотла спалим, дабы другим кудесникам неповадно было Руси вредить.

— Он пытался отравить муромского князя? — удивился Ротгкхон.

— Да. А ты думал, отчего мы сюда с мечом пришли?

— Жизнь — это борьба, — пожал плечами вербовщик. — Вся история человеческая из войн состоит. Честные и храбрые собирают дружины и армии, умные и трудолюбивые нанимают защитников и держатся за друзей. Страны воюют друг с другом. Сильные покоряют слабых, равные созидают союзы, богатые покупают бедных, хитрые обманывают честных. И так будет всегда и везде, пока вся Вселенная не станет одной единой Империей. Вселенной честных и трудолюбивых людей во главе с мудрым справедливым правителем. И только тогда везде и всюду наступит мир. Какая разница, отчего случилась война на этот раз? Когда у людей нет единой власти, повод всегда найдется.

— Ты говоришь об этом с таким безразличием, что у меня мурашки по коже, — вздрогнул боярин. — Нет, я не боюсь сражений и люблю возвращаться со славой и добычей. Но нельзя же воевать просто так! Русский витязь обнажает клинок только для защиты правды и справедливости!

— Это хорошо, — улыбнулся Ротгкхон. — Правда и справедливость — это и есть смысл существования Империи. Из тебя получится прекрасный воин Наследника.

— Подожди, — забеспокоился боярин и даже присел. — Что такое «империя»? Это название твоего народа, твоей страны или имя твоего повелителя? И что ты называешь «правдой и справедливостью»?

— Да, это название моей родины, — не стал пока вдаваться в детали вербовщик. — И смысл ее правды, для начала, — это установление полного мира везде и всюду. Разве это плохая цель? Представь себе, что многие поколения селян, ремесленников, купцов будут рождаться, жениться, рожать и растить детей, нянчить внуков и покидать мир, так ни разу в жизни не столкнувшись с ужасами войны? И это будут не просто счастливчики, а многие, многие поколения — все до единого человека, весь мир целиком!

— Ты воюешь, чтобы добиться мира? — рассмеялся боярин Валуй.

— А чего тут удивительного? — перекатился на бок Ротгкхон. — Вот представь себе, что ты пошел отсюда на юг, все дальше и дальше, присоединяя к Мурому все новые земли. Эти земли будут становиться муромскими и уже никогда не будут воевать между собой. И чем дальше ты уйдешь, тем больше мирных городов и весей останется за твоей спиной. А когда ты дойдешь до края земли, мир наступит для всех.

— Города, которые я встречу, могут воспротивиться присоединению, Лесослав.

Ротгкхон приподнял брови, потом красноречиво вытянул меч и положил рядом с собой.

— Они могут оказаться сильнее! — предположил Валуй.

— Это долгий путь, боярин, — улыбнулся вербовщик. — Путь поколений.

— А если я встречу державу, столь же сильную, как моя? — включился в игру собеседник. — Что, если она не захочет стать частью Мурома, а пожелает сделать Муром своим уделом?

— Ты же ищешь не войны, а мира, друг мой. Если обе державы ищут мира, они найдут способ соединить свои города и силы, чтобы жить в мире, а их дружины продолжат раздвигать общие границы.

— А если чужая держава не пожелает союза?

— Вот для этого мы с тобой и живем, боярин Валуй, — спрятал меч обратно в ножны Ротгкхон. — Для того, чтобы разрешать эти глупые споры в пользу Империи. И чтобы споры эти возникали как можно дальше от наших городов.

— Странные вещи ты сказываешь, иноземец… — задумался боярин, подняв глаза к пасмурному небу. — Но если это правда, то вскорости твоя империя придет и сюда, к нам, к Мурому?

— Я уже здесь, — закинул руки за голову Ротгкхон. — И я пришел с миром.

— Подожди, Лесослав, я уже совсем ничего не понимаю, — нервно передернул плечами боярин. — Ты сейчас шутишь? Продолжаешь свою сказку?

— Моя Империя далеко, и она не желает с вами воевать, — невозмутимо ответил Ротгкхон. — Она предлагает вам союз. Добровольцы вашего мира поклянутся в верности моему повелителю и станут служить ему с присущей вам честью и отвагой. Взамен Сварог всеми своими силами встанет на защиту вашего мира, если ему будет угрожать опасность.

— Сварог?! — вскочил на ноги возмущенный боярин. — Твои шутки перешли всякие пределы, иноземец! Ты оскорбляешь наших богов!

— Я их не оскорбляю, я им служу, — все так же спокойно ответил Ротгкхон. — И именно поэтому с их дозволения я служу делу русскому в муромской дружине. Я готов поклясться Перуном, друг мой, коли ты сомневаешься в моей честности, но здесь не самое лучшее место и время, чтобы устраивать Перунов суд. Мы должны исполнить поручение Святогора.

— Это… Это… — заметался боярин между привезенными бревнами и догорающим очагом. — Это… — Он вдруг остановился: — Наверное, я сплю?

— Никто из вас никогда не спрашивал, зачем плыла моя ладья в могучую Русу? — размеренно продолжал вбивать невероятные мысли в разум туземца вербовщик. — Я плыл нанимать воинов. Где еще можно найти самых преданных защитников дела Сварогова, как не в сердце Руси, среди его внуков?

— Это невозможно, я сплю, — замахал руками Валуй. — Ты сказываешь сказки. Все это…

— А доказать слова свои ты сможешь, иноземец? — наконец не выдержал Велига, до того не рисковавший вмешаться в беседу боярина и его друга. Еще несколько дружинников, затаивших дыхание от услышанного, перебрались ближе.

— Могу. — Ротгкхон поднялся, вытянул из подсумка платок, тряхнул им в воздухе и набросил на ближнее бревно. — Вы все видели, что перед боем я завсегда повязываю этот платок себе на голову. Теперь будете знать, почему. Разрубите его пополам.

Велига не стал ждать второго предложения, выхватил меч и широким взмахом рубанул по тряпице. Клинок глубоко засел в древесине, выдернул его ратник не без труда. Лесослав потянул ткань за уголок и встряхнул в воздухе, демонстрируя полную целостность платка:

— Он соткан из драконьего волоса, — с напускной небрежностью соврал Ротгкхон. — Железо, кость, медь, камень… Его неспособно повредить никакое оружие. Из того же драконьего волоса сотканы моя рубаха и мои штаны. Именно поэтому я хожу в бой без другой брони. Великий Сварог награждает таким одеянием всех своих слуг. Это плата за три года службы. Ну, и прочее оружие. Сварог щедр… Что, не верите? — Он снова бросил платок на бревно. — Хорошо, попробуйте еще, порежьте.

На предложение откликнулись сразу четверо дружинников. Они тыкали ткань ножами, рубили боевыми топориками, резали мечами, пробивали рогатинами, в мочалку раздробляя древесину под платком — но повредить монокулярную нить, разумеется, не смогли.

— И что теперь будет? — растерянно спросил Велига, наблюдая, как иноземец прячет в поясную сумку невероятную матерчатую броню.

— Ничего, — пожал плечами Ротгкхон и снова растянулся на кошме. — Мы все на службе у княжича Святогора, разве вы забыли? Даже ради великого Сварога русский воин не должен совершать клятвопреступления. Спите. Завтра будет тяжелый день.