Катарсис. Наследие

– Причем тут кот? – удивился Зуб. – Дороги легко перекрыть.

– Но не перекрывали же до этого?

– Так мы сами шли в западню! – возразил Зуб. – Зачем им мешать нам – самим притащить им несколько возов свежего мяса? А вот если мы захотим сбежать от уготованной ими для нас Жертвенной Ямы, то они совсем иначе будут «дергаться».

Похоже, Зуб тоже стал применять словесные обороты Старого. Кстати, Старый!

– Старый говорил, что наступать надо там, где враг не строит своей стратегии, – сказал Белый. – Если они перекроют дороги, мы пойдем Пустошами. Бросим повозки и пойдем вьючным караваном, как ходят через перевалы.

– Ха! – усмехнулся Зуб. – Хитро! Если даже я не мог и помыслить о подобном, то может сработать! Уважаемый Корень, есть дело для твоих ловкачей. Нам не столько нужны данные о враге, сколько о проходимости Пустошей. Придется вам перемастероваться в землемеров.

– Нам, безродным, что в лоб, что по лбу, лишь бы не скучать! – кивнул Корень, разворачивая коня. – Принято!

– Ну, тогда… не будем терять времени! – закрыл совещание Белый.

Как только караван развернулся и стал уходить прочь от логова Змей, эхо боли Пятого, что чувствовали Белый и Синька, усилилось.

– Они все это время вели нас, – поморщившись, сказал Белый.

Синька была испугана. Она опять собрала весь Совет, где и доложила об усилении пыток Стрелка.

– Тогда становится понятно, почему командир, не являясь ни кровью Стрелка, ни магом, чувствует его, – кивнул Тол.

– И имеет смысл только в том случае, – поддержал Комок, – если они точно знают, кто ты, командир. Хотя даже среди наших попутчиков это не всем известно. Хотя ты и показал печатку императора, удалось утвердить версию, что ты – наместник императора в Красной Звезде. Тем более что это – правда.

– Но откуда им известно то, что и мы узнали лишь недавно, и лишь – заслужив это право? – спросила Жалея.

– Очень просто, – ответил Белый. – Что за все этим стоит – Изначальный Враг. Демоны-змеелюды. И совпадение – змеелюды и Дом Змей – не случайно. Тут мы зримо убедились, какую судьбу Миру готовили эти Разрывники. И что ждало бы всех, если бы не Хранители Престола и Старые… хм, боги? Ну, ладно, не суть! А их охота на меня – не только устранение наследника, но и – месть. Я – этими вот руками – убил несколько змеелюдов. Вернее, ранил, но они – мертвы. Теперь. Мои братья их добили. Потому, Зуб, за тобой усиленный хвостовой дозор!

– Понял! – кивнул Зуб. – И это… надо бы, может быть, поднять скорость хода?

– Надо бы. Может быть, – также кивнул командир, поворачиваясь к Матери Милосердия. – Жалея, посмотри на свое имущество еще раз. С учетом вновь поступивших вестей. Может, там имеется то, что мы потом на месте восстановим? Если дойдем. Если дойдет дело до строительства Обители? А? Обещаю всемерную поддержку Дома Лебедя и Престола.

– Я поняла вас, мой владыка!

И на обочину дороги полетели узлы и свертки, сундуки и ящики. В освобождающиеся повозки грузили недолеченных людей, обессилевших, детей.

Госш низко склонился перед Белым. Он и пал бы ниц, но командир сильно ругался на подобное проявление подобострастия. Госш просил дать Безликим оружие. А Совет был резко против. Удара со спины не хотел никто. И доверия к бывшим людоедам не было никакого.

– Мы – мясо, властитель, – пылко говорил сквозь бурую ткань Госш. – Для них мы все – мясо. Я знаю. Я сам таким был.

– Был? В том-то и дело, Госш, что никто не верит, что «был», а не «есть».

– Я понимаю, владыка Каратель. Грехам нашим нет прощения. Мы забыли заветы Создателя, дали гнили скверны сожрать наши сердца, души и разум. Но и обузой быть – невмочь! Дай нам копья. Просто – колья. Хоть ножи! Поставь перед вашей Стеной Щитов! Мы долгие годы жили, боясь угодить в Жертвенные Клети! Невыносимая это жизнь! Невыносимая! Твои слова истинны – лучше быстрая смерть, чем бесконечная жизнь, которая хуже смерти! Или – убейте нас! Но, встав перед Стеной Щитов, мы хотя бы не напрасно сгинем!

– Это твои мысли? Или – всех Безликих? – спросил Белый.

– Всех, – поклонился Госш.

– Среди вас нет воинов. Только женщины и дети.

– Среди нас нет мужчин и женщин, – возразил Госш, – только грешники. Безликие грешники, отринувшие Создателя. Среди нас нет детей. Им хватило лет, чтобы нагрешить. Хватит и для искупления.

Белый смотрел на этого человека и не верил. Не верил ему, не верил себе. Не верил, что все это вообще происходит. Не верил, что ему надо сделать выбор – послать детей на смерть или убить их своими руками.

И то, и другое – грех. Вот этот Безликий говорит о грехе. Но сейчас он просит их грех взять на себя. Взять на себя перед Создателем.

– Да кто я такой перед Создателем? – воскликнул Белый. – Вам решать, как распоряжаться своей жизнью. Вам выделят щиты, копья. Вам выделят место в строю. И пусть Создатель решит – достойны ли вы Искупления! Я же предупреждаю – даже не пытайтесь повернуть оружие против нас. Лучше – сейчас бегите!

– Нам некуда бежать. Благодарю, Ал Каратель! Истинно – Создатель поцеловал тебя в макушку. Верю теперь, что рядом со Старцем бился ты против демонов. Судьба твоя – в руках богов, они дуют тебе в уши. Мне жаль твоих врагов.

На секунду пустые глаза Безликого стали глазами десятника Госша. И Белый очень хотел бы верить, что не Госша – людоеда, а Госша – стража, верного своему Смотрителю. Того стража, каким он был до Потемнения.

– Есть погоня, – доложил запыхавшийся Корень, принимая из рук Белого бурдюк с солоноватой родниковой водой, жадно присосался к нему.

– Сколько?

– Не знаю. Больше тысячи. Все небо пылью закрыли, – пыхтел Корень.

– Ну, вот, – улыбнулся Белый, – события загнали нас в обычную вилку. Мы уже не сможем избежать боя. Но мы еще можем выбрать место сражения. Так, брат мой?

– Спасибо за «брата», командир, польщен, – склонил голову Корень. – Найдем место, не сомневайся. И за воду благодарю. Лучше бы вино, но и вода сгодится.

– А вино – тю-тю. Оставим, как приманку.

– Приманку? Что ты задумал?

– Рубить хвосты. Или – ставить растяжки. Я не помню точно, как старые называли это. Зови Совет, думать будем.

Запыхавшийся Корень опять жадно пил воду. И опять – из фляги Белого. Но, поморщившись, вернул.

– Лучше бы вино.

– А вина нет больше. Оставили, как приманку.

– Я знаю. Но зачем все-то? Вот чего в тебе, Птица, не понимаю.

– Ловушка хоть сработала?

– И еще как! Мне вот даже стало интересно, чему вас в этих университетах учат, что даже ты, бездарь, не лучше меня, научил магов их магическому мастерству?

Белый рассмеялся.

– Университет тут совсем ни при чем. Моими наставниками в этом были два хитровывернутых старика – Алеф и Андр. Они это называли «минное поле». А «мины» изготовляли маги, ты же видел. Расскажи лучше, как прошло?

– Егеря Змей нашли нашу «сломанную» повозку. Конечно, нашли и вино. Это хорошо, что Тол выведал, что у них вино под запретом. Ужрались. Пришедшая следом конница тоже начала пить. Дошло до драки! Там кровь рекой полилась еще до «мин» этих. А потом пришли эти… Что все на одно лицо. Их людьми называть язык не поворачивается. Морды – одинаковые, одеты – одинаково. Даже оружие – одинаковое. И делают все – разом. Шагают – разом, идут, как копьем выровненные. Даже копья все разом, вот так – наклонили и разом, так вот и кололи. Жуть. Я даже глаза несколько раз протирал. Казалось, двоится у меня в глазах. Знаешь, как это бывает? Одно что-то, а в глазах – расслаивается. Ну, не суть! Только не двоилось у меня. Хлеб горелый, мне от этого даже самому страшно стало! Все, и все – разом! И команд я не слышал.

– Ты давай по делу, по делу, – напомнил Белый.

– Они с ходу начали бить древками людоедов, те – драться. Хорошая там куча собралась.

– Сколько?

– Ну, смотри. Егерей туда сбежалось с десяток – точно. Конные отовсюду стекались. Десятка четыре. А может, и пять. И эти, вот уж кто истинно Безликие. Там, смотри, в ряду человек пять-шесть. И вдоль коробки – рядов двадцать. Если не больше. И все они чуть не по пояс провалились в землю, как я сломал ту косточку. А потом их всех Ветвистая Молния Шепота приголубила. Я до подхода следующей коробки ждал – ни один не шелохнулся. Потом сбежал.

– Хорошо, – кивнул Белый.

– Вообще – отлично! – воскликнул Корень. – Положили уродов столько, сколько было нас, не потеряв ни одного человека! Давай еще!

– Больше не сработает. И вина нет, да и не станут они таким стадом собираться. Но сломанную телегу надо на их пути бросить. Пусть вокруг нее хороводы водят, время теряют. А нам Силу магов больше тратить нельзя. Это у Старого и Сумрака была куча накопителей. А у нас на четверку магов – ни одного. Даже самого завалящего. Надо место искать. Сколько их там осталось?

– Мразей? Не знаю. У страха глаза велики, а мне – страшно было. Казалось, там их тысячи и тысячи!

Белый усмехнулся. Настоящий трус никогда не признается, что ему страшно. Вот так, мимоходом, сказать, что боялся, может только очень мужественный человек. Сидеть одному в пределах видимости сотен врагов и наблюдать за ними не каждый сможет. Не потеряв голову от страха, не сбежав от них, не кинувшись на врага, в отчаянии, а вернувшись, по пути – совладав с собой, разложив все у себя в голове по полочкам и обстоятельно все доложив.

Белый с каждым днем все больше уважал и ценил этого безродного циркача. Хотя поначалу отношения меж ними не заладились. Корень невзлюбил Белохвоста за его отношения с сестрой, а Белому не понравились дерзость циркача, его необоснованное высокомерие и, как обратная сторона этой же монеты, – пренебрежение к знати. Но теперь Белый понял источник такого настроения акробата. Корень всего, что у него есть, добился сам. А дети знати получили все по наследству, заслугами предков. Часто – не оправдывая возложенного на них звания, бездарно теряя достоинство.

А уж Белый знал, насколько часто достоинство предков не передавалось в последующие поколения. Не сплошь, конечно, иначе традицию выделения знати в отдельное сословие забыли бы давно. Но даже один урод в десятке достойных бросал тень на всю знать. С этим боролись. Но у каждого отпрыска знатного Достойного есть куча родичей. А это – кровные связи. И тронуть недостойного – иной раз так сложно, что проще вызвать такого на поединок. Или – принять его в Имперский полк и отправить в безнадежную атаку. Заплатив за удаление этого отпрыска из знати жизнями ни в чем неповинных воинов императора. Хотя ветераны Имперских полков – тоже не бараны безмолвные, часто отпрыск ломает себе шею, падая с коня, еще до ненужной атаки, этим отменяя бессмысленные смерти.

Но это в Имперских полках. Отборных. А что происходит в их родовых землях, их доменах? Алы – тоже не дураки, заметили, как часто слабые умом и духом отпрыски не возвращаются со службы домой. И сколько спесивых «лорденышей» безвылазно жило в городах и городках – Белый не видел. Да и перед наследником они будут вести себя совсем иначе, чем перед бродячими артистами. А Корень слишком хорошо разглядел их с самой неприглядной стороны. Настолько, что у него зародилась «классовая ненависть», как называли это явление Старые. У них, вообще, все эти сословные отношения были объектом непрекращающихся шуток. Почему – Белый так и не понял. Хотя, что для богов эти сословные различия людей? М-да, правда, смешно…

И у Белого родилась шутка. Он сдержал зуд сиюминутного порыва, решив, что шутка, хорошо подготовленная, намного более смешная, чем сырая, только что рожденная.

– Собирай Совет, брат, думу думать будем.

Корень удивленно посмотрел на командира, пожал плечами:

– Что тут думать? Все же уже «перетерли» до трухи. Сколько можно! – проворчал он, но коня тронул, продолжая ворчать: – Место искать надо, где им по сопатке бить, а не языки чесать.

Он уже ускакал настолько, что Белый с трудом разобрал:

– Вот – знать! Дело надо делать! А они любое дело заговорят. В пустой звук изведут!

– Поговори мне еще! – крикнул ему в спину Белый.

– Пошел ты, командир! На Совет! – крикнул через плечо Корень.

– На колени, Корень! – рявкнул Белый, доставая свой меч, нависая над растерявшимся циркачом, пытающимся быстро сообразить, чем он вызвал гнев командира.

Белый опустил руку на наплечник Корня, придавливая его к земле. Корень рухнул на колени, склонив виновато голову:

«Договорился! Говорила мне мама – язык до добра не доведет!» – думал Корень, видя, как страшный меч командира взлетает в небо в замахе палача.

Синька визжала, птицей билась в руках Зуба. Краем зрения Белый видел закрытое ладонями лицо Жалеи, удивленные и непонимающие глаза и лица советников. Видел, что самострел в руках Лицедея дрожит широкой волной – в голове этого артиста долг перед командиром сражается с преданностью Корню.

Белый не открывал лица. Слишком сильны были его эмоции, а он не хотел бы, чтобы кто-либо видел его чувства.

Меч рухнул. В звенящей тишине пророкотали слова Белого:

– Силой, данной мне по праву рождения, именем императора, во славу Создателя, признаю тебя, Корень, Достойным!

Изумрудный клинок плашмя лежал на склоненной шее Корня. Звенящая тишина взорвалась ревом. В этих криках радости и торжества потонули слова Корня:

– Ну и сука ты, Птица!

– А то! – негромко ответил Белый. – Выбери себе, Достойный, имя, придумай герб и лозунг. Служи императору и Создателю – мыслью, словом и мечом!

– Ты! Ты! Ты! – кричала Синеглазка, пытаясь разбить свои руки о броню Белого.

– Мне очень жаль, что ты не любишь меня! – очень жестко ответило матовое сплошное забрало шлема Белого. Белый отпустил запястья девушки. И это будто разом лишило ее сил. Она села на ноги, ее плечи затряслись в рыданиях. Высокая, подчеркнуто прямая фигура командира уходила от рыдающей девушки к коням.

– По коням! – разнесся зычный приказ Сбитого Зуба.

– Ты унизила его своим недоверием, девочка моя, – сказала на самое ухо Мать Жалея, обнимая Синьку и поднимая ее на ноги.

– Я думала, он зарубит моего брата, – навзрыд выговорила девушка.

– Мы все так думали. Хорошая шутка. Странная, но – яркая. Наш командир перенял способ шутить у Игрека.

– Я боюсь его.

– И я – боюсь. И – люблю его. Как сына. И горжусь им. Но его решения ты не вправе отменить и даже – осудить. Учти это, девочка моя. Или потеряешь его. Он должен быть таким. Жестоким, справедливым, целеустремленным. Иначе – мы все погибнем. Если ты не сможешь принять его именно таким, то лучше сразу его забудь. И никогда не стой у него на пути. Погибнешь от его же руки.

– Что ты говоришь, Жаля? Ты понимаешь, что ты сказала? Это же страшно!

– Еще раз повторяю для глупых девочек – не стой у него на пути! Не пытайся влиять на него! Он – сам себе не владелец! Он – проводник воли богов. Кто ты, чтобы встать у них на Пути? А?

Жалея встряхнула девушку.

– А если не сможешь следовать за ним, как собачка, ожидая, когда до тебя дойдет его время, лучше забудь его! – продолжила Жалея. – Он не сможет по-другому. Он не станет другим. Найди себе другого, на котором не висит ответственность за людей, не висит Судьба Империи.

– Но я люблю его!

– Тогда заткнись и знай свое место, женщина! – Жалея ударила Синьку ладонью по лицу, оставив красные следы пальцев на лице девушки. – Приди в себя! Тут нет твоего возлюбленного. Тут есть – Каратель! В окружении Тьмы. И он уничтожит всех, кто ему помешает. Ты этого боишься? Да? А ты не думала, что если бы он не изменился, не стал тем, кем должен, то мы все давно бы погибли? Не думала? Вижу, что нет. Он уже потерял близкого человека – Стрелка. Не лишай его еще и любви! Как знать, может быть, только твоя любовь и остановит его у края бездны, когда придет время.

– Спасибо, Мать, – Синька ткнулась в вырез платья Жалеи, опять разрыдалась.

– Ей, сопливое воинство! – крикнул с седла свежеиспеченный Достойный, Корень. – Вы собрались дождаться Неприкасаемых? Тогда зачем держите нас? Жить надоело?

– Коря, отвали! – крикнула ему Синька, но встала и взяла поводья своей лошадки, повернулась к Жалее: – Я услышала тебя, Матерь Жалея, я постараюсь.

Корень, слышавший почти все, остальное – домысливший, усмехнулся. Ни секунды он не верил, что его сестра перестанет быть той, кем она являлась, что послушается весьма мудрых слов Матери Милосердия. Ну-ну! Будут им и еще искры от столкновений характеров Синьки и Птицы.

«Хлеб горелый, не прибил бы Лисицу в сердцах! – покачал головой Корень. – Парень-то, оказывается, резкий! Уважаю! Так меня он нае…!»

И Корень рассмеялся в голос.

Место искали недолго. Или, субъективно, долго – целый день. Егеря-ловкачи исправно, оценивающе осматривались вокруг, пытаясь найти место, подходящее под нехитрые инструкции командира. А чего тут не понять? Корень спросил, как искать нужное место. А на это Белый ему ответил:

– Очень просто. Вон, видишь пригорок. Представь на нем наши повозки полукругом и стена щитов у них. А тебе надо этот пригорок атаковать. Как?

– Ничего, годится.

– А надо найти место, на которое даже лезть не хотелось бы. От страха. От безнадеги. Вот и все.

Вот теперь все и высматривали место, которое не хотелось бы штурмовать. Три места Белый уже отверг. Одно место легко обходилось, со второго нельзя было уйти. И выгодная позиция превращалась в западню. Третье место было отвергнуто без объяснения причин.

Но к вечеру вышли к пригорку, с двух сторон зажатому топкими болотами. Дорога перемахивала по насыпи через запруженный овраг, далее по насыпи шла до пригорка, карабкалась на вершину, а оттуда уже скатывалась дальше.

– Корень, пошли ловкачей найти край топи, – велел командир, осмотрев место. – Если ее не удастся обойти – это то, что мы искали. Да и вечер уже. Привал устраиваем на вершине. Тем более, что мы не первые такие умные.

Вокруг были следы постоянных стойбищ. Кострища были выложены камнем, камнями же были выложены невысокие стены, хоть немного, но прикрывающие от ночных ветров. И даже стояла выдолбленная из куска скалы ванна – поилка для скотины. Караван за их спиной втягивался на эту насыпь, зримо показывая, как пойдет враг, потеряв главное свое преимущество – численное превосходство.

– Магам – отдыхать. Остальным – осматриваться! – махнул рукой Белый, смотря на север.

Столб пыли на горизонте был виден. Преследователи были уже близко.

Белый поспешил вниз. Пригорок был довольно крут, уставшие кони без помощи людей не затянут повозки на вершину. Но и обороняться будет легче. Задавить их массой Змеи не смогут – кругом вязкая топь. Теряется и их преимущество в коннице, которой Белого могли раскатать еще вчера. Но конница плетется вместе с пешими колоннами. Или они боятся Белого после падения Ужгорода, или решили дать боевую выучку этим Неприкасаемым.

Из повозок выстраивали стену, поднимая борта, как щиты, закатывая колеса в подрытые ямки и стопоря их. В повозках устанавливали все четыре осадных стреломета, снятых с башен Ужгорода. Белый чувствовал, что понадобятся. И запретил их, тяжелых, выбросить, когда на обочину летели операционные столы Сестер Боли.

Было у них много и ручных самострелов. Намного больше, чем стрелков, умеющих из них стрелять. А умеющих попадать стрелами в цель – еще меньше. Именно поэтому Белый организовал невиданное – стрелковые расчеты. За каждым стрелком закрепил по нескольку подростков и женщин, как ополченцев, так и Безликих. И стрелки стали учить их взводить и заряжать самострелы. А самых лучших стрелков, самых метких, поставили на стрелометы. На них стрелок также должен был только наводить орудие и стрелять. Крутить ворот, накладывать метровые стрелы должен был расчет.

Пока устанавливали повозки, пока крепили стрелометы, стемнело. Пристрелять не успели. Расчеты занялись бесконечными взведениями и зарядками самострелов. При этом на них кричал стрелок, другие воины стучали с наружной стороны щитов обухами топоров и древками секир, толкали, пинали, быстро доведя до слез не только женщин, но и подростков.

– А как вы хотели? – кричал Зуб. – В бою все это и будет! Крики, раны, огонь, смерть. А вы должны зарядить и подать! Зарядить и подать! Иначе – сожрут.

И в данной ситуации «сожрут» – очень даже буквально.

Остальные в это время копали утрамбованную, черствую корку Пустошей. Копали неглубокие, но – рвы, снося землю в мешках, в узлах, да и просто – в подолах, к повозкам, засыпая их по самое дно, полностью похоронив в земле колеса повозок, образуя невысокую, но – стену.

Копали небольшие, по ширине лопаты, неглубокие – на глубину лопаты – ямки. Но часто, много и беспорядочно. Конечно, если смотреть под ноги, ничего в них опасного не было. А плотный строй? А конная лава?

Конечно, Комок все это сделал бы лучше, быстрее, но Сила магов дороже золота. И каждый понимал, что они и живы до сих пор только потому, что с ними маги Красной Звезды.

Ловкачи доложили, что восточного края топи не нашли, а с запада топь пропадает в зарослях измененных скверной растений. И из зарослей на них уже бросались мелкие измененные Твари.

– Твари – это хорошо, – кивнул Белый. – Значит, Бродяг нет. А если они мелкие – не полезут. А были бы рядом крупные Твари – мелочь уже разбежалась бы. Корень, едрить тебя, ты что, в этой топи купался?

– Упал я, – пробасил Корень, ножом счищая белесую от соли грязь. – Сапог в топи оставил, вырвал ногу, а сапог как корова языком слизала. Потому и плюхнулся.

Никто не засмеялся. Топь – опасная вещь.

– Посветлу, выведай мне конный путь через скверные заросли в обход топи.

– Отсюда – туда? Или – наоборот?

– Отсюда – им в тыл. Хотелось бы и наоборот, но там – как выйдет. Всем, кто умеет верхом, с полуночи коней подготовить и отдыхать. Ты понял?

– Что тут непонятного? Обычный удар в затылок. Сделаю. У нас и бабы умеют верхом. Их – как?

– Тоже берем. Но ставим в самый зад строя. Добивать. Да-да, ее – тоже, – добавил Белый, видя вопрос в глазах Корня.

– Я ей саблю Стрелка отдам.

– А сам?

– Конному копьем удобнее. И топор у меня есть на длинном черенке. Пойду я, командир. Ты бы отдохнул.