Метро 2033: Нас больше нет

Глава 1 Ребенок

Два месяца назад. Октябрь 2033

Двое мужчин сидели, пережидая, пока мутант за дверью успокоится и отправится на поиски новой добычи. В свете фонариков они рассматривали свою чудесную и жуткую находку – дневник и младенца, волей случая оказавшегося в одной из квартир в разрушенных Мытищах.

– Сколько лет на свете живу, сколько после Катастрофы по поверхности хожу, а такого никогда не видел, – тяжело вздохнул старший, не отводя глаз от дневника.

Это были первые слова, произнесенные за полчаса. Они нарушили тревожную тишину квартиры, вернули в реальность задумавшихся о своем разведчиков.

Младший, Слава, пристально рассматривал ребенка, мучительно ворочая в голове гнетущую, тяжелую мысль, которая не давала ему покоя. Парень уже сожалел о горячих и поспешных словах, сказанных раньше, и ему больше не казалась хорошей идея тащить это в бункер. Ребенок мутанта не может быть человеком. Не может. Не может. Это противно здравому смыслу.

– Николай Ильич, это же бред какой-то. Ребенок, которого родил мутант. На человека-то похож, а вдруг не человек? А вдруг он наших детей заразит? – парень, наконец, высказал то, что его тревожило.

– Не заразит. Это же не грипп, воздушно-капельным путем не передается. Надо его к нашим отнести, там разберемся. Не до завтра же тут сидеть. Есть охота, да и день пережидать в этом доме совсем не горю желанием, особенно зная, что за дрянь тут, за дверью, бродит. Собирайся, что ли, – устало ответил разведчик, закрывая блокнот.

«Fugit irreparabile tempus[1]. Пожалуйста, помните нас…» – мелкие завитки аккуратного женского почерка к концу дневника сменялись заляпанными кровью страницами, написанными явно мужчиной. «Прощайте. Женя Иваненко».

– В мире, исковерканном ядерной войной, бывает всякое. Неверие может стоить жизни. Интуиция помогает спастись. А судьба порой безумна, но на то она и судьба, – задумчиво протянул Николай, обращаясь скорее к самому себе.

Сомнения мучили его не меньше, чем его юного напарника. В голове набатом гудел тревожный колокол: «Быть беде!». Но тихий трезвый внутренний голос спорил: «Нельзя оставить этого ребенка здесь. Ему нужна помощь, наша помощь! И ты не сможешь спать спокойно, если бросишь крошку умирать!»

Что побудило этих двоих прийти сюда именно сегодня? Почему не на день позже, когда младенец был бы уже мертв? Почему именно им предстояло принять непростое решение, судьбоносное для стольких людей?

– Идем. Надо выбираться отсюда. Скоро рассвет, а нас ждут. Рюкзаки оставим здесь, сейчас есть дела поважнее, – скомандовал Николай.

– Погоди. А если все же… – неуверенно возразил Слава.

– Все вопросы – в бункере. Там и доложим, и дневник еще раз перечитаем. Авось прояснится что, может, старики и знают, кто в этой чертовой квартире жил.

Парень вздохнул, глядя на ребенка, уснувшего на застиранной куртке разведчика.

– Нехорошее у меня предчувствие, – проворчал он, – еще наплачемся.

– А что ты предлагаешь?! – неожиданно резко спросил Николай. Нервы не выдерживали того количества впечатлений, которое свалилось на этих двоих за последние пару часов.

– Да черт его знает. Оставить…

– Младенца? В разрушенном доме? Мутантам на съеденье? Да ты озверел, смотрю, совсем! – рявкнул старший. – Все, я сказал, в бункер. Там пусть Егор разбирается, хоть к тварям на улицу, хоть подушкой пусть придушит, а я такой грех на душу не возьму!

– Егор Михалыч нас с тобой за такое с потрохами съест. Ты о безопасности подумал? О своих детях? Или тебе выродок мутанта важнее? – взвился Слава.

– А не ты ли мне полчаса назад говорил, что мы ребенка не можем тут оставить? Я тебя первым спросил, тварь это или человек. И что ты мне ответил? Ребенок как ребенок. А теперь – задний ход? Два часа малыша на руках качали – давай его обратно выкинем, на съедение монстру за дверью. Ты на такое способен? Я – нет. Они мне потом все трое в кошмарах являться будут, мать, отец и малыш.

– А теперь посмотри ему в рот и подумай еще раз, – тихо сказал Слава, отводя взгляд.

Старший разведчик осторожно заглянул в приоткрытый рот младенца. Отшатнулся. Перевел взгляд на товарища, осознавая увиденное.

– И как тебе картина? У новорожденного ребенка уже есть шесть зубов. Отлично, да? А дальше что?

Славу разбирал истерический смех. Парень заходился нездоровым хихиканьем, не в силах остановиться, и в полумраке заброшенной квартиры этот звук казался жутким.

– Он – не монстр, – упрямо повторил Николай, не слыша ничего вокруг. – Мутант, но не монстр. Мы должны его спасти. Отнести в бункер. К людям. Он – человек. Его родители были людьми.

Парень резко вдохнул, пытаясь сдержать истерику и душащий ледяными руками страх, скривился от боли. Показал разорванную химзу и ранку, запекшуюся кровью.

– Это очень по-человечески, да? Когтями меня достала, мерзость такая. И яйцами тухлыми от нее пахнет. Очень на человека похожа!

– Она была человеком, – горько прошептал разведчик. – Она была человеком.

Слава все смеялся и никак не мог остановиться. Николай без замаха ударил его по лицу.

– Прости, дружище. Иначе ты бы не успокоился, – примирительно сказал он. – Все. Надевай противогаз. Идем!

Дорога до бункера под зданием конструкторского бюро была совсем короткой. Пятьсот метров – и вот он, забор, за которым спасительные двери, безопасность и своеобразный уют подземного мирка на сто человек. Но эти метры стоили жизни многим разведчикам убежища КБ АТО.[2]

На крыше девятиэтажного дома, указующим перстом высившегося над разрушенными пятиэтажками, обосновалась крылатая тварь, не брезговавшая закутанной в резину человечиной. Защитой от нее служили лишь высокие деревья, и на какое-то время дорога сквозь чащу стала для сталкеров спасением. Но без веской причины ни один здравомыслящий разведчик туда не совался.

Под сенью деревьев было сыро. Раскачивались зыбкие тени – то ли порыв ветра шевельнул тяжелые ветви, то ли за деревьями скрывалось что-то неведомое и страшное. Повезет – проскочишь незамеченным, доберешься до спасительных дверей. Не повезет – окажешься навсегда погребенным в сумраке переплетенных лиан и ядовитых цветов. Останешься пропавшим без вести в памяти выживших мытищинцев, а что с тобой стало, никто и никогда не узнает.

Неизвестность страшнее всего. Как темная комната, полная теней и шепота. Что там, за порогом? Ветер вздохнул? Или нет? И не разглядеть, не узнать. Только стоять, замерев от животного страха, ожидая своей участи. Не темноты боится человек. Неизвестности.

Сталкеры замерли под покосившимся козырьком подъезда, прислушиваясь. Небо затянуло тучами, накрапывал дождь, шурша опадающей листвой. Ветер забивался под химзу, холодил взмокшую спину. В воздухе вместе с дождем в свете фонарика плясали крохотные снежинки. Скоро зима…

Сквозь туманное марево ночи не видно было, что творится в десяти шагах. Упустили момент, не вернулись вовремя, и их застал дождь. Но надо идти, на востоке тучи светлее, близится рассвет.

Николай приник к окулярам прибора ночного видения, стараясь разглядеть, не караулит ли их летучая бестия. Не видно. Ни черта не видно. Подождать бы, но нельзя, за спиной, в подъезде – тварь, в любой момент готовая броситься из темноты, располосовать когтями, оборвать последний крик.

На руках старшего тихо сопел младенец. Только бы не проснулся…

Слава переминался с ноги на ногу, нервничал. Стылый ветер ухал в водосточных трубах, нагоняя жуть. А до дома – всего пятьсот метров. Десять минут бегом, а там – безопасность, теплый ужин, постель…

– Через лес? – нарушил тишину Николай, кусая губы под маской противогаза.

– Лучше не надо. Авось проскочим? – заплетающимся языком выговорил Слава.

Эмоции зашкаливали. А ночь почему-то казалась особенно страшной. Сколько таких ночей, то ясных, то дождливых, то по-зимнему мрачных разведчики провели в разрушенном городе, сколько раз прятались от мутантов, отстреливались от летучей бестии с крыши дома пятнадцать по улице Попова.

После десятой вылазки казалось, что уже ничто не сможет напугать. После сотой – руины микрорайона стали родными, знакомыми, каждый дом, каждый сантиметр пространства был изучен до мелочей. Здесь – пригнуться, минуя ядовитую лиану, свисающую с крыши магазина, там – отойти в тень перевернутой рыночной палатки, чтобы пролетающая над головой крылатая нечисть не заметила добычу. Возле детской поликлиники свил свою паутину паук, и это место стоит обходить стороной, а за поворотом часто бродит стая собак… Все понятное, простое и привычное сегодня вдруг стало чужим.

В этом районе Николай вырос, ходил в детский сад, потом через лесопосадку – в Институт леса, на факультет естественных наук. Потом работал в филиале Мытищинской энергосети… Каждое утро садился в ярко-желтый автобус с номером 13. Ехал мимо центральной больницы, городского парка, красивого белого храма Рождества Христова с золотым куполом…

«Сейчас ни за что бы в такой не сел, суеверным стал!» – смеялся потом Николай в кругу друзей.

Родной микрорайон, Леонидовку, он знал, как свои пять пальцев. Во время первых вылазок на поверхность это знание спасло оказавшихся в бункере жителей района. Ведь им были известны все магазины, склады и торговые центры, где можно было поживиться тем, что сохранилось после Катастрофы.

А сейчас город в одночасье стал страшным. Даже родной подъезд дома 14, последней из сохранившихся пятиэтажек, столько лет служивший надежным укрытием, перестал быть безопасным…

Время шло, а сталкеры не двигались с места, обратившись в слух.

В подъезде за их спинами послышались тяжелые шаги. Бестия проснулась…

– Валим! – в панике крикнул Славик.

Ох, не к добру… Разведчики обнаружили себя. Теперь оставалось только бежать. Бежать и не останавливаться, лишняя секунда могла спасти жизнь.

Они неслись по дороге вдоль самой кромки леса. Бывшая лесопосадка отвоевывала себе все жизненное пространство, сминая железнодорожные пути и гаражи, подбираясь к домам.

Сзади ломались ветки, тварь настигала разведчиков, продираясь сквозь кусты. Она была явно быстрее. Сокращала расстояние.

Сверху послышался знакомый до дрожи вопль. Летучее чудовище проснулось.

События развивались мгновенно. Разведчики нырнули в тень деревьев и помчались наугад. Мутант выскочил на дорогу. Сверху спикировал крылатый монстр.

Позади людей послышались гипнотические завывания. С нисходящей интонацией. Сверху – вниз, сверху – вниз. Тревожное глиссандо завораживало, лишало воли к сопротивлению.

Слава оступился, споткнулся и полетел в прелую листву, тихо матерясь сквозь зубы. Николай остановился рядом, баюкая проснувшегося ребенка. Только бы тот не закричал.

– Баю-бай, баю-бай, – тихо бормотал мужчина, прижимал малыша к себе. – Сейчас будем дома.

Еще триста метров. Бетонный забор уже виднелся впереди, осталось совсем чуть-чуть. Успеть, лишь бы успеть.

Молодой разведчик поднялся, замер, прислушиваясь. Взвизгнула летучая бестия, и все стихло. Был слышен только шепот дождя в листве.

Светало. Тени становились длиннее и четче.

Одна из теней шевельнулась не в такт остальным. Отчего-то в противоположную сторону. Заметил краем глаза. Обернулся – ничего нет.

Но стоило отвернуться – и тень вновь задвигалась отдельно от других. В иррациональном страхе обернулся опять. Хрустнула ветка под ногой.

Кажется, тень была у третьего дерева. Почему же показалось, что она ближе? В самом деле, ерунда. Отвернулся. Теперь у второго от них дерева. Она ближе. Черт побери, ближе!

– Бежим, – сдавленно прошептал Николай. – Скорее, бежим.

Он тоже видел тень. Нестрашную, обычную. Это дерево отбрасывает ее в зыбком предрассветном сумраке.

Слава в панике осветил фонарем деревья. В дорожке света тени исчезли. Но одна отчего-то задержалась. На долю секунды, на мгновение.

Сердце заколотилось, пропустило такт и запрыгало где-то в горле. Под противогазом было липко от пота и частого дыхания.

Разведчики сорвались с места и бросились прочь, ломая ветки, – скорее под землю, в спасительный бункер. До двери оставалось двадцать шагов. Десять.

Молодой сталкер не выдержал и обернулся. Кромка леса осталась позади. Под деревьями метнулась хорошо знакомая фигура – бестия. Теперь она знала… Она все знала…

Ребенок на руках у разведчика закричал, будто прощаясь. Тварь остановилась, вскинула голову, встретилась взглядом со Славой, кивнула, словно разумная, благодаря.

Теперь юноша был точно уверен, что беды только начинаются…

Николай уже нырнул на лестницу, ведущую к двери, застучал условным стуком. Секунды растягивались в вечность, пока, наконец, им не открыли.

Крохотный подземный мир встретил своих жителей знакомыми запахами и звуками, а гермодверь из толстого тяжелого металла надежно защитила их дом от ужасов внешнего мира.

– Командира бункера сюда, срочно! – выговорил разведчик, без сил сползая на пол по стене.

Часовые смотрели на них со смесью страха и любопытства. Ребенок на руках Николая надрывался криком.

– Что за…? – выговорил, наконец, один из них.

– Потом. Пожалуйста, позже… – простонал Слава.

Пока прошли дезактивацию, начальник бункера успел дойти до внутренних гермодверей. За его спиной в коридор стекались любопытствующие.

– Ильич, ты чего чудишь? Часовых мне перепугал, Вася влетел ко мне с глазами по пять копеек, руки трясутся, говорит, там, у дверей, вызывают, – начал Егор Михайлович и осекся, увидев ребенка на руках у сталкера.

– Это ты там со страху родил, что ли? – заикаясь, попытался пошутить командир. Шутка улетела в молоко.

– Такие дела, Егор… – начал разведчик. – Понимаешь, такое случилось, не увидишь – не поверишь…

– Пойдем в кабинет, поговорим, – кивком головы пригласил начальник.

Егор Михайлович Коровин, лысеющий коренастый мужчина с темными суровыми глазами, начальник бункера автоконструкторов, наконец, оторвался от чтения и растерянно осмотрелся вокруг.

– От те здрасте… – хмыкнул он, откладывая дневник, найденный в квартире. – Я тебе сейчас перескажу, как понял, а ты меня, в случае чего, поправь. Под Гуманитарным институтом в Москве, на Мичуринском проспекте, был бункер, в котором не работала система фильтрации. Когда по нам шмякнули, в этом бункере спаслись студенты и преподаватели института. Но – радиация же! Их командир назначил себе из студенток заместительницу, некую Марину Алексееву, которая вот тут, на фотографии. Она добыла в НИИ экспериментальной фармацевтики пластохинон, вещество, которое задумывалось как препарат от старости, он мог замедлить метаболизм и приостановить мутации. Все бы ничего, но радиация и этот пластохинон оказались плохо совместимы, и как только его перестали принимать, детишки бункера мутировали в кровожадных тварей и сожрали всех взрослых, старую гвардию этой самой Марины. Тьфу ты, если бы у меня в бункере был детский сад, я бы первым рехнулся. В это же время чисто случайно там нарисовался некий Женя Иваненко, старый знакомый нашей Марины. Он устроил диверсию, но обломался и подыхает от лучевой болезни. А Марина тем временем мутирует в очень злого монстра и съедает своего хахаля. Но этот товарищ успевает заделать ей ребенка, которого мы сейчас и видим. Марина добирается до Мытищ, своим ключом открывает квартиру, которую мы двадцать лет взломать пытаемся, рожает там ребенка и окончательно теряет все человеческое, что в ней было. Тут появляетесь вы со Славиком и находите ребенка. Я все правильно сказал?

– Да вроде так… – протянул разведчик, глядя в пол.

Егор Михайлович потер ладонями виски, размышляя.

– То есть, у нас в окрестностях появилась очень хищная тварь, которая раньше была человеком и жила в семьдесят девятой квартире в доме четырнадцать, вы притащили в бункер ее зубастого ребенка… и?

– Что «и»? Она просила его спасти. Записка от нее вот, корявым почерком написана: спасите сына, он – человек. По виду – похож. Да, с зубами. Но не монстр.

– И что ты мне прикажешь со всем этим делать, Коля? – строго спросил начальник. В его глазах блеснула сталь.

– Оставить ребенка, найти ему кормилицу, вырастить в память о нашей землячке.

– То есть, тебя вот ни разу не смущает то, что я сейчас пересказал? Что люди превратились в мутантов, кровожадных тварей, одна из них притащилась сюда, а вы принесли в бункер ее отпрыска? А если он заразный? Если мутант? Если он через десять лет вырастет в монстра и сожрет нас всех, как это сделали такие же милые детки в бункере Гуманитарного института? Ты так спокойно это все предлагаешь… А мне что делать? – раздраженно спросил начальник. Груз непринятого решения давил, тревожил: что делать, как поступить? По совести? По разуму? Или как-то иначе?

– Егор, если пластохинон так действует, то это величайшее открытие современности. Если ребенок останется здесь, мы сможем… Сможем исследовать… – Николай запнулся, смутился, пытаясь оправдаться.

– Исследовать? Коля, нам не до исследований, ты это понимаешь? Ты уже сколько лет мечтаешь выбраться в Москву, в какую-нибудь лабораторию забраться, натаскать сюда пробирок и опыты ставить, а мне людей кормить нечем. У нас продукты на исходе, впереди зима, если входы завалит, хрен куда до весны вылезем. Ты открытиями бредишь, а я просчитываю, как нам не сдохнуть с голоду. Ты романтик, да… Спасти ребенка. Прекрасно! А если он опасен, что станет с нашими детьми?! – Егор Михайлович говорил сурово, жестко, но в его глазах было отчаяние.

– Егор… Мы ведь не можем так оставить ребенка, не обратно же его тащить? – жалобно возразил разведчик.

– А если я тебе прикажу сейчас отнести его обратно? – тихо, устало спросил командир.

– Там и останусь, вместе с ним. Подамся на Метровагонмаш, в их убежище, попрошу помощи. И никому не расскажу, что это за ребенок. Скажу, дед я ему.

– Ну, знаешь, Коля! Если ты готов ради этого ребенка наш бункер предать, то ладно, была – не была, пусть остается. Под твою ответственность. А с тобой разговор еще будет. Ты меня в гроб загонишь, Ильич. Я и так от всего этого поседел и облысел, а тут ты еще. Ребенка отдай нашим мамочкам, пусть приглядят. И медик пусть его осмотрит. А сам уйди с глаз долой, чтобы я тебя до вечера не видел, а то сорвусь. И не дай бог что-то из-за этого выродка не так пойдет, я с тебя шкуру спущу, каким бы другом ты мне ни был. Иди, – приказал начальник, отворачиваясь к стене. Его грузом придавило принятое решение. И душа была не на месте. Мучили дурные предчувствия…