Наёмник

Глава 2

Виручия прибыла на стадион с опозданием, она оттягивала свое появление до самого последнего момента, когда дальнейшее промедление уже невозможно объяснить никакими отговорками и его могли принять за преднамеренный вызов обществу. Это было бы глупо и неблагоразумно: этикет диктовал, чтобы она уже давно сидела на своем месте в высокой ложе, но временами личные чувства мешали оставаться расчетливой. Поэтому она пошла на компромисс. Она приедет на ристалище и убедится, что ее видели, но даже ради соблюдения этикета, принятого в этом мире, она не позволит вовлечь себя в это коллективное упадочное безумие.

Когда она проходила мимо охраны, раздались звуки труб, и ее подошвы громко застучали по ступеням лестницы. Она замедлила шаги, не желая присутствовать при том, что должно было произойти, ощущая даже здесь, ниже трибун, царившее выше нетерпение. Но она не могла избежать неизбежного. Когда она поднялась на последние ступени и застыла, моргая на ярком солнечном свете, она услышала гул толпы. Он оглушил ее, рокот тридцати тысяч человек, которые кричали все разом; это было голодное рычание зверя, торжествующий крик при виде первой крови и требующий все больше и больше.

Жажда крови была заразительной. Девушка почувствовала, что это грубое, примитивное чувство шевелится и в ее крови, несмотря на глубокое презрение к играм, и сердито вздрогнула, садясь в свое кресло. Одни глаза выдавали ее, когда она смотрела на арену, где с сетями и трезубцами бегали несколько мужчин, и видела лишь бугристую почву и красные лужи. Она бросила быстрый взгляд на присутствующих в ложе и увидела то, что и ожидала; слабая надежда на то, что хоть у кого-то хватит сил выразить свое неодобрение, развеялась.

Разумеется, Чорзел был здесь, королевское кресло едва вмещало его тучное тело, лицо было неподвижно, как у изваяния, а глаза представляли собой просто щелки в одутловатой броне скульптурных форм щек и лба. Девушка посмотрела на его руки и нахмурилась, когда увидела, что его толстые пальцы впились в подлокотники так, что побелели суставы. Она снова бросила быстрый взгляд на его лицо. На нем выступили капельки пота, тонкий ручеек струился со лба по одной щеке на мокрое пятно на яркой ткани вокруг шеи. Ее озабоченность возросла. Было и в самом деле жарко, но обычно Чорзел не страдал от жары, и, несомненно, он не тот человек, который станет терпеть неудобства без особой нужды. Неужели он настолько увлечен происходящим на песке, что не может даже оторвать руки и отереть лицо?

Это было возможно, и снова Виручия подумала, что же заставило правителя превратить сравнительно безобидную игру в такое отвратительное зрелище. Разумеется, она знала официально заявленные причины — кто их не слышал, причем со всеми деталями? — но ее это не убедило. Но почему она столь уверена, что права, а все остальные ошибаются? По крайней мере, толпа, по-видимому, поддерживает закон и то же самое делают правители. Видда, например, — женщина выглядела так, будто она только что освободилась из объятий любовника, ее щеки пылали, глаза блестели, а тело прямо-таки трепетало от чувственной страсти.

А Селкес? Он выглядел, как всегда, крайне независимым, легкомысленным, вежливым за своей броней циничной насмешливости. Гладкая кожа щек давала неправильное представление о его возрасте, а ведь он ровесник Чорзела. Не впервые задавала она себе вопрос, что заставило Селкеса оставить все мечты о власти и спрятаться за личиной бездельника.

Девушка попыталась привлечь его внимание, но ей это не удалось, и она отвернулась, почувствовав чью-то руку на своем колене. Прикосновение было неприятным, и она вздрогнула, сбросив руку. С заученной улыбкой Монтарг повысил голос, чтобы перекрыть шум:

— Тебя что-то беспокоит, моя дорогая кузина? Наверное, у тебя такой слабый желудок, что ты не можешь видеть и капли крови?

— Я не считаю смерть людей забавной, — холодно сказала она.

— Но без сомнения, назидательной? Смотри, как это нравится народу. Послушай, как они кричат. Разве это не помогает тебе изучать человеческую природу, моя дорогая? — Он беззвучно засмеялся, широко открыв рот, как собака, демонстрируя глотку и ослепительную белизну зубов. — Если бы в тебе было больше женственности, Виручия, ты бы не оставалась столь бесстрастной. Посмотри на Видду, Лорис, даже Нита способна откликнуться на зрелище. А ты будто ледяная. Должно быть, в твоих венах течет вода. Не удивительно, что, когда мужчины говорят о тебе, они начинают смеяться.

— По крайней мере, они не плюются.

— Ты можешь быть в этом уверена, кузина?

Он дразнил ее, как и всегда, как в детстве, когда они играли вместе в дворцовых садах. Тогда же она поняла, что показывать свой гнев было бы большой ошибкой. Он получал удовольствие от ее бессильной ярости.

Она спокойно ответила:

— Ты садист, Монтарг. Но я не доставлю тебе удовольствия.

— Говоришь, садист, кузина?

— Садист, — повторила она, — и даже хуже, трус. Ты наблюдаешь, как умирают другие, и получаешь удовольствие от их боли. Если бы тебя действительно увлекало таинственное обаяние битвы, почему бы тебе не выйти на арену и не испытать свои силы? Может ли быть, что тебе просто не хочется испытать свое мужество?

Он не показал своей досады.

— В отличие от тебя, мой пол вне подозрений. И ты продолжаешь не понимать цели этих игр так же, как упрямо не соглашаешься с тем, что они касаются благосостояния Дрейдеи. У тебя скудный ум, кузина, но этого и следовало ожидать. Ничтожный ум в ничтожном теле. Быть может, хороший любовник мог бы тебя чему-нибудь научить. Тебе следовало бы попытаться найти такого. — Он помолчал, затем добавил с намеренной жестокостью: — Я уверен, что ты найдешь кого-нибудь, кто разделит с тобой ложе, если хорошенько постараешься. Может быть, калеку или слепого.

Как всегда, он одержал победу. Почувствовав резь в глазах, она отвернулась от его улыбающейся физиономии.

Толпа взревела. Один из бойцов прижимал к груди руку, из которой текла кровь. Монтаргов прихвостень Белев заворчал от досады:

— Этот дурень должен быть повнимательнее. И все они очень долго канителятся.

— Так поторопи их, — лениво заметил Монтарг.

Белев усмехнулся и исчез. И вслед за его приказом раздался резкий звук трубы, властный, требовательный. Внизу на арене бойцы услышали его и зашевелились более оживленно, обложили крелла сетями и трезубцами, подвергая себя смертельному риску, заставляя хищника отступить, так, чтобы другие смогли вытащить тело павшего бойца и унести его прочь, для чего несколько ловких мальчишек бросились на покрытый пятнами песок, быстро впитывающий кровь, скрывающий ее под своими золотистыми крупинками.

В относительной прохладе и полумраке раздевалки звук раздался ясно и угрожающе. Санитар усмехнулся:

— Они там не желают ждать. Уверен, что это дело рук Монтарга. За свои деньги он желает получить максимум удовольствия. Удивительно, что он еще не заставил нас построить настоящий конвейер.

Сейдуа бросил на него сердитый взгляд; подобный похоронный юмор был сейчас неуместен. Он быстро посмотрел на ожидавших своей очереди бойцов; некоторые в ответ пожали плечами и натянуто улыбнулись, другие рассмеялись с показной храбростью.

Дюмарест никак не отреагировал.

Он сидел на скамье, расслабившись, с полузакрытыми глазами, и дышал в глубоком, регулярном ритме. Его грудная клетка вздымалась, мышцы играли под бледной кожей. Многим могло показаться, что он дремлет, но управляющий не обманывался на его счет. Этот мужчина готовился к битве, словно сжатая пружина, готовая распрямиться, — он видел перед собой человека, готового бороться из-за денег и принимающего неизбежность увечья или смерти в случае поражения.

Сейдуа, прихрамывая, подошел к нему:

— Ты следующий.

— Пора?

— Скоро, — ответил управляющий, приземистый человек с большим шрамом на щеке и множеством борозд на обнаженном торсе. Крупные капли пота блестели в его раздвоенной бороде. Он отступил в сторону, чтобы пропустить мужчин с носилками, и выругался, взглянув на то, что там лежало:

— Дурак. Говорил же ему следить за ногами. Крелл наносит удар вперед, а не назад. Следи за клювом и ногами, говорил я ему. Вы все слышали. Почему же этот несчастный дурак не слушал?

Дюмарест поднялся и потянулся:

— Может быть, он забыл?

— Забыл! — Управляющий сплюнул. — На арене вы забываете только один раз. Он должен был это помнить. Он заявил мне, что боролся и раньше, и обещал, что устроит хорошее представление. У ребенка и то лучше бы вышло. — Он настороженно прислушался к крикам толпы. — Послушай-ка. Они разъяряются. Они заплатили за хороший бой, резкие, четкие действия, а не за несколько самоубийств. Ты думаешь, мне нравится, когда с арены приносят мертвеца? А таких уже пятеро, трое умирают со смертельными ранами, а четверо никогда не станут здоровыми. И ни одного крелла взамен.

— А вы бы хотели увидеть, как одна из этих тварей упадет на песок?

— И не одна! — Сейдуа нахмурился и сплюнул. — Терпеть не могу этих несчастных тварей. Не пойми меня превратно, арена — это вся моя жизнь, но прежде все было иначе. Мужчины боролись друг против друга, клюшки, доспехи и прочее. Человека могли ранить, конечно, но никогда его кишки не разбрасывали по песку. Теперь все изменилось. Появились звери. Сначала быки, а затем большие кошки, — он задумчиво потер шрамы на груди, — а затем они привезли этих ужасных птиц. И даже тогда у людей оставались шансы победить. Но они вывели очень крупную, тяжелую и свирепую породу, и теперь… — Он не закончил, осознав, что и так слишком много наговорил. Боевой дух необходим для выживания бойца. И угрюмо закончил: — Крелл — это просто очень крупная птица. Ты должен ее одолеть.

— Если нет, то она меня одолеет.

— Об этом неплохо все время помнить. — Сейдуа заглянул в коридор, ведущий к арене. — Хочешь глоток чего-нибудь перед выходом? Некоторые считают, что это помогает.

Дюмарест отрицательно покачал головой.

— Ты молодец. Я сам никогда не притрагивался к спиртному перед боем. После — да, но перед — никогда. Не важно, что они говорят, это может замедлить твои движения и привести к гибели. — Управляющий направился по коридору к выходу на арену и остановился на солнцепеке. — Только не забудь, следи за ногами. Крелл движется быстро, попытайся кинуть горсть песку ему в глаза, это его замедлит. Не стой слишком долго перед ним. Все время двигайся и… — Он замолчал, услышав рев трубы. — Ни пуха ни пера!

Невозможно было оторваться от этого зрелища.

Виручия сидела на краешке кресла, презирая себя, но тем не менее была увлечена происходящим. Смертельное притягивает, подумала она. Нетерпение, учащенное биение сердца, напряжение нервов и мышц, словно она сама была там, среди песка и крови. Феномен соучастия заставлял трибуны дрожать от удовольствия. Наркотическая эйфория превращала мужчин и женщин в зверей. Но как она может их осуждать? Они просто принимают то, что им предоставляют, опасность заменяется суррогатом, явным, видимым, в то время как они сами сидят в безопасности высоко над ареной. Точно так же, как и она.

Когда смолкли трубы, Виручия почувствовала, как ей сперло грудь, и услышала единый вдох тридцати тысяч глоток, шорох подавшихся вперед тел, увидела склоненные над песчаной ареной головы. Чувство было чисто физическим, оно проникало глубоко в кровь и плоть, — обаяние арены и причастность к этому зверю.

Рядом с ней резко вздохнул Селкес.

— Я знаю этого человека, — с недоверием прошептал он. — Я видел его раньше, много лет тому назад, я не мог его забыть.

Она почувствовала прикосновение его щеки, легкое, как дуновение, и услышала его напряженный шепот на ухо:

— Виручия, доверься мне. Это прекрасный случай отомстить Монтаргу. Не упусти его. Поставь все, что имеешь, на бойца. Это пари ты не проиграешь.

Она тихо ответила:

— Почему вы такой добрый?

— Почему бы мне самому не заключить пари? — В его голосе послышалось удивление. — Тонкое замечание, но у меня есть все, что мне надо. А тебе нужно больше, чем деньги. Вкус мести, могу тебя уверить, замечательно сладок. Ставь на мужчину против крелла и не теряй времени, пока не началась схватка. Сомневаюсь, что этот бой продлится долго.

Виручия колебалась, следя за одинокой фигурой, медленно пересекавшей арену. У нее было хорошее зрение, подмечавшее все детали: его рост, торс в шрамах, тяжелую решимость в чертах лица, — лица мужчины, который давно вышел из-под опеки правительства, общества, семьи или клана. Одиночка, какой в некотором смысле была и она. Глядя на этого мужчину, она внезапно почувствовала связь между ним и собой. Так же, как она, боец преодолел многие превратности судьбы. А вдруг, если она поставит на него, это сможет каким-то мистическим образом помочь ему, придать ему сил? И у нее еще не было случая усомниться в хорошем отношении Селкеса.

— Скорей, Виручия, скорей, — вновь прошептал он.

Голос Монтарга подкрепил ее решение:

— Тысячу на крелла. Убийство за три минуты.

Белев рассмеялся:

— Пусть будет одна минута, и ты выиграешь.

— Три, — настаивал Монтарг, — при такой резвости ему понадобится весь день, чтобы приблизится на расстояние выстрела. — Его голос стал серьезным. — Придется поговорить об этом с Сейдуа. Он стал выбирать совсем никудышный скот.

Скот! И это о людях!

Виручия повернулась к Монтаргу и выпалила:

— Пари, кузен?

— Ты, Виручия? Ты хочешь заключить пари? — Удивление было несомненным, но, придя в себя, он беззвучно расхохотался. — Неужели жара сделала из тебя человека? Ты возбудилась в предвкушении крови?

— Ты много болтаешь, кузен, — холодно процедила девушка. — А слова ничего не стоят. Ты принимаешь пари?

— На крелла?

— На человека. Ты дашь мне шанс?

Он раздумывал, поглядывая вниз на арену, но видел только хорошо обученного свирепого крелла и человека, идущего на гибель. Птица была из его собственного питомника; он знал силу хищника и не сомневался в исходе схватки. Виручия, должно быть, сошла с ума, — по-видимому, у нее от жары растопились мозги. Во всяком случае, такой шанс не стоило упускать.

— У тебя есть имение на севере, примыкающее к моему. Я ставлю против него утроенную рыночную стоимость.

— Только утроенную? — Она красноречиво пожала плечами.

— Тогда пятикратную.

— Ты осторожен, Монтарг. — Она уже начинала жалеть о своем порыве. Кроме дома в городе, имение было все, чем она владела, за исключением некоторых земель на юге, голых и малоценных. Может быть, если она поднимет цену, это заставит Монтарга отказаться от пари? Сколь высоко? Восемь? Десять? — Поставь двенадцать, и я соглашусь.

— Принято. — Он ответил быстро, человек уже приближался к птице, промедление могло означать потерю такого шанса. И какая разница, если исход предрешен заранее? — Ты свидетель, Селкес. И ты, Видда.

— Помолчи, — отмахнулась женщина. Она задыхалась, ее руки дрожали. — Я слежу за боем.

Вместе со всеми остальными.

Дюмарест чувствовал взгляды зрителей, их голод, дикую жажду крови и действия, напряженное ожидание, которое он и сам столько раз испытывал в прошлом. Какая разница — будь то небольшой ринг, на котором люди с обнаженными клинками сталкиваются лицом к лицу, или празднично убранная арена, на которой люди противостоят зверям? Зрители всегда одинаковы, различаются лишь числом. У всех один и тот же голод, все хотят одного и того же.

Он не обращал на них внимания, медленно шагая по песку к креллу. На нем не было ничего, кроме набедренной повязки; горячее солнце жгло его спину и плечи, горячий песок прожигал подошвы. Он был вооружен одним копьем, метра два с половиной длиной, и понимал, что его длина тщательно рассчитана. Он сможет метнуть его всего один раз. Если промахнется или если копье не убьет сразу, у него не будет второго шанса. Если же использовать копье для выпада, это означает еще уменьшить его длину — ведь его надо будет удержать, а если использовать оружие как дубину с железным наконечником, ему придется войти в зону досягаемости когтей и клюва.

Он замедлил шаг, полностью остановившись, когда крелл начал двигаться. Хищник достигал в высоту полутора метров плюс еще метр длинной шеи и головы — округлый шар из сплошных мускулов, покрытых жесткими перьями, со стальными когтями и клювом, как живое копье. Птица снова зашевелилась, прыгнула в сторону, и песок под ее ногами громко скрипнул в воцарившейся тишине. Она застыла, мерцая холодным гипнотическим взглядом близко поставленных глаз.

Крелл бросился в атаку.

Нападение было внезапным, еще секунду тому назад хищник был совсем неподвижен, но уже в следующий момент рванулся вперед, как будто им выстрелили из пушки, из-под его ног во все стороны брызнул песок, он вытянул вперед шею и ощетинил перья на рудиментарных крыльях. Дюмарест отпрыгнул в сторону и мягко приземлился, удержавшись на ногах, подняв копье двумя руками. Применить оружие не было времени. Лишь только он развернулся, крелл снова напал, взбороздив песок, взметнул в воздух одну когтистую ногу и разрезал ею пространство, где только что стоял человек. Дюмарест резво отбежал.

Пробегая по арене, он слышал рев толпы, раздосадованной тем, что ее лишили захватывающего зрелища. Он заметил зияющую пасть раскрытой двери в коридор к раздевалке, испуганное лицо Сейдуа, людей, замерших на возвышениях с каждой стороны двери, копья, приготовленные на случай, если придется осадить крелла, когда тот подойдет слишком близко. И он метнулся в сторону, высоко подпрыгнув и развернувшись в прыжке так, что оказался спиной к проходу, по которому пришел на арену; копье он держал обеими руками, используя его в качестве балансира при приземлении.

Крелл за ним не бежал. Он важно вышагивал в дальнем конце арены под высокой ложей, держась независимо, с вызовом разбрасывая песок. Толпа разразилась градом насмешек над тем, что им показалось трусостью.

Молодая хорошенькая девушка с искаженным от гнева лицом визжала:

— Дайте ему плетей! Забейте этого пса до смерти!

Многие подхватили крик. Но Сейдуа покачал головой, когда помощник тронул его за руку:

— Нет, не сейчас. Этот человек бьется за свою жизнь.

— Но ведь толпа требует?

— Пошли они все к чертям! Они хотят крови, а не мастерства. Неужели они не понимают, что он испытывает крелла, чтобы посмотреть, на что тот способен? А теперь заткнись и смотри.

Дюмарест воткнул копье в песок, присел на одно колено и натер руки песком, не спуская глаз с крелла. Тот продолжал ходить из стороны в сторону, качая блестящим на солнце клювом. Крелл остановился, только когда Дюмарест встал и, подхватив копье, начал медленно приближаться к нему.

Толпа в ожидании смолкла.

Бойцовая птица была выведена для одной цели, все ее естественные возможности развивались только для одного — убийства. Но все же это было животное со слабо развитым мозгом, руководимое в большей степени инстинктом, чем обдуманными решениями. На что и поставил Дюмарест, когда пересекал арену. Между ними граница, и, если он нарушит ее, птица нападет на него. Некая воображаемая линия, отделяющая собственную территорию птицы. Любой, кто нарушит ее, будет жестоко и злобно атакован, немедленно и без предупреждения. Но если птицу не довести до безумия запахом крови, она, скорее всего, не пожелает нападать издалека.

Он вспомнил девушку, которая требовала забить его плетьми до смерти. Мужчина не должен надеяться уцелеть, оставаясь на безопасном расстоянии.

Если такое безопасное расстояние существовало. И если крелл захочет и дальше топтаться на одном месте.

Наблюдая за ускорившимися движениями ног хищника, Дюмарест понял, что не захочет. Крелл обойдет всю арену, всю свою территорию, и неизбежно окажется слишком близко.

Дюмарест продолжал продвигаться вперед.

У него есть копье, руки, ноги и мозги. Он может думать и рассчитывать — исконное преимущество человека перед животными. Он может предвидеть, и приготовиться, и действовать в нужный момент. Его жизнь зависит от его решения.

Крелл встрепенулся, затем застыл, как уже делал раньше. Дюмарест сделал осторожный шаг вперед, затем второй, третий. И стремительно бросился вниз, когда птица набросилась на него.

Он упал на левое колено. Подошва его правой ноги крепко вросла в песок, ноги были согнуты под нужным углом по отношению к телу. Он держал копье внизу, уперев толстый конец в песок, твердо прижав к правой ноге. Острие было направлено косо вверх, так что блестящий конец поднимался на метр с небольшим над землей, и смотрело прямо в грудь нападающего крелла.

Он увидел, как бегущая птица напоролась на копье, как блестящая сталь поразила хищника и вошла в покрытую перьями грудь. От сильнейшего удара нога его онемела, а древко расщепилось в каком-то дюйме от его лица, когда когтистая лапа разорвала воздух перед ним. Почувствовав, как брызнула кровь, в отчаянном рывке Дюмарест откатился в сторону, в то время как крелл терзал песок, и вскочил на ноги, едва не попав под удар острого клюва, обрушившегося на то место, где он только что находился.

Рев толпы был подобен грому, и так же бешено пульсировала его кровь.

Крелл еще не был мертв. Грудные кости отвели острие копья от сердца хищника, но боль от раны довела его до полного бешенства. Крелл заметил Дюмареста и бросился на него, но толстый конец копья уперся в песок и вонзил острие еще глубже. Крелл в изумлении остановился, поднял когтистую лапу и вырвал копье из груди.

Дюмарест бросился вперед. Он мчался со всей скоростью, на какую был способен, не обращая внимания на болевшую ногу, в отчаянном стремлении успеть. И когда крелл снова был готов к нападению, он прыгнул, поймал тонкую шею и обвил ногами округлое тело. Птица под ним взорвалась в бешеной ярости, она извивалась, прыгала, тянулась вверх ногой, пытаясь когтями сбросить ношу со своей спины.

Когтями крелл не мог дотянуться, но клювом мог. Дюмарест увернулся, когда птица хотела ударить его в лицо, и вцепился двумя руками в шею птицы, ощущая напряжение мышц, а под ними биение крови в артерии. Он вцепился зубами в птичью шею, прокусил толстую кожу, подкожные хрящи, мускулы и плоть и сжимал зубы до тех пор, пока не задохнулся от внезапного потока крови, которая рубиновым фонтаном брызнула в ярком солнечном свете.

Остальное было только делом времени.

Произошло то, чего она никогда не сможет забыть.

Виручия сидела, ошеломленная шумом и яростью трибун; постепенно копившееся напряжение вырвалось настоящим взрывом — мужчины с красными лицами, крича во весь голос, горстями бросали вниз монеты, визжащие женщины разрывали одежды на груди и плечах, предлагая свои тела победителю. Волнение было едва не осязаемо, оно нависло над ареной как туча.

Она понимала, что это истерия, но помочь ничем не могла. Она и раньше присутствовала на играх, видела умирающих людей и реже победивших, но никогда еще она не испытывала то, что теперь. Мужчина, на которого она сделала ставку, победил. Они победили. Они?

Она посмотрела на бойца, замершего на песке. Он стоял прямо, неправдоподобно невредимый, и лишь немножко прихрамывал, когда ему помогали покинуть арену. Казалось, он не замечал криков и неистовства публики. Мальчики собирали сыпавшиеся дождем пожертвования, слуги деловито уносили мертвого крелла. Как мог бы он узнать, что она поставила на него вопреки всякой логике? Как мог бы он узнать о спазме, который сжал ее желудок, когда она наблюдала за боем?

Селкес тихо обронил ей на ухо:

— Посмотри на Монтарга. Видела ли когда-нибудь его таким злым?

Она не отвела глаз от арены:

— Он проиграл. Он ненавидит проигрывать. Он будет платить?

— У него нет выбора. Ставки были сделаны при свидетелях, при самом Чорзеле, как он сможет отказаться? — Селкес сдавленно засмеялся, эта мысль явно развеселила его. — Ты должна на него посмотреть, Виручия, и насладиться местью.

Она бросила на противника один лишь взгляд и увидела ярость, досаду, затем отвернулась, прежде чем он мог встретиться с ней глазами. Не в ее натуре было злорадствовать.

— Двенадцать к одному, — пробормотал Селкес. — Ты хорошо над ним подшутила. Ему нелегко будет найти столько денег. — Он снова тихо прыснул. — Я же сказал тебе, что ты не проиграешь.

— Откуда такая уверенность?

— Я знаю этого человека. Я же говорил. Это было в мире, название которого я запамятовал, много лет тому назад, небольшой эпизод, но он сильно врезался в память. Я скучал. Намечалась схватка, и я отправился посмотреть, что они могут предложить. Это был обычный бой, двое мужчин друг против друга с ножами, зрители заключали пари на победителя, просто способ времяпровождения, больше ничего. Один из бойцов был молод и немного нервничал. Рефери протянул ему нож и, когда тот потянулся к оружию, намеренно уронил его. Нож был подхвачен, прежде чем коснулся пола. — Селкес пожал плечами. — Это старый трюк, который имеет своей целью ослабить противника, штука, устроенная, чтобы обнаружить скорость реакции, но в тот раз это не было подстроено. Тот парень был поразительно быстрым.

Виручия смотрела на фигуру в дальнем конце арены. Он почти дошел до двери, через мгновение он исчезнет из виду.

— Этот мужчина?

— Тот самый. Я видел многих бойцов, так много, что их лица смешались в моей памяти, а их мастерство я забыл, но его я никогда не забуду. Тогда он был молод, на ринге новичок, еще не слишком ловко владел ножом, но он был очень быстр. Совершенно невероятно быстр. Без сомнения, это зависит от природной реакции, но на него было приятно смотреть. Ты видела, как он оседлал крелла?

Она кивнула.

— Для этого действительно нужна скорость. Скорость принятия решения и действия. Замешкайся он на долю секунды, зверь бы обернулся и распорол ему живот. Человек средних способностей замешкался бы и заплатил за это своей жизнью. А все, что было дальше? Без сомнения, ты это заметила.

Неистовство схватки, атаки, бешеные прыжки перед смертью крелла. Даже когда он умирал, он продолжал извиваться в крови, мощные мускулы рефлекторно сокращались. Да, она все заметила.

— Я знал, что он победит, — повторил Селкес. — Боец, которому удалось так долго оставаться в живых, такой быстрый, ловкий человек, мог ли он проиграть?

Гладиатор ушел, исчез в дверном проеме, и арена показалась опустевшей, несмотря на толпу людей и слуг, еще приводящих в порядок песок. Виручия встала, не желая видеть еще одну схватку, зная, что это принесет только разочарование после того, что только что произошло. И ей уже не нужно было оставаться. Она посетила игры, Чорзел ее видел, а если он возразит против ее раннего ухода, она может сослаться на внезапное недомогание.

Она посмотрела в ту сторону, где сидел правитель; тот оставался в напряжении, руки по-прежнему сжимали подлокотники. Ей показалось это странным, она нахмурилась и оглянулась на него, сделала три шага и снова оглянулась. Пот больше не выступал на его лице. В то же мгновение она оказалась рядом.

— Быстрее! — закричала она слугам. — Принесите что-нибудь, чтобы загородить Владыку от солнца. Поспешите!

Влажная ткань вокруг его шеи не поддавалась усилиям ослабить ее, и Виручия раздраженно разорвала его блузу. Под нею правитель носил защитную кольчугу, и она поразилась такой несообразительности, заставившей его сидеть на солнце с металлической тяжестью на груди. Не удивительно, что ему было так жарко.

Когда одежда поддалась под ее пальцами, она выкрикнула:

— Вызовите медицинскую помощь! Пошлите за его личным врачом и принесите воды и льда.

Под металлической сеткой тело было влажным и липким на ощупь и неестественно холодным. Склонившись, чтобы послушать сердце, она вначале подумала, что оно не бьется, но затем уловила слабое глухое эхо. Она поднялась и увидела, что со всех сторон к ней обращены лица.

Монтарг бросился вперед:

— В чем дело?

— Чорзел заболел.

— Владыка? Заболел? — Голос Видды прозвучал приглушенно и взволнованно. — Он поправится?

— Может быть, удар? — Белев присвистнул. — Ему было противопоказано излишнее волнение.

— Дайте посмотреть. — Изард вытянул шею. Другие присоединились к нему.

— И мне… — слышались голоса. — Он умирает?

Их обступили теснее, стервятники, привлеченные кровью, все еще под властью недавних переживаний. Будет забавно, подумала Виручия с непонятной отчужденностью, если игры, которые он так поддерживал, послужат причиной его смерти.

Сейдуа ликовал.

— Ты сделал это! — хрипло кричал он. Победил! Парень, я горжусь тобой!

Дюмарест выпрямился. После удушающей жары снаружи прохлада комнаты освежала. Он глубоко дышал, упивался воздухом, наполняя им грудь, насыщая кровь кислородом. Появился слуга с бокалом вина, но управляющий жестом преградил ему дорогу.

— Для победителя только самое лучшее, — загрохотал он. — Принеси охлажденного шампанского в особых фужерах.

Он усмехнулся и, положив руку на плечо Дюмареста, подвел его к кушетке.

— Выпей и отдохни, — распорядился он. — А я приведу самого лучшего массажиста, чтобы он растер тебе каждый ушиб и снял напряжение с каждой мышцы. Ты понимаешь, что ты сделал?

Он прямо-таки вырвал фужеры из рук слуги, протянул один из них Дюмаресту, а второй одним глотком осушил сам.

— Ты показал, каким способом можно победить эту проклятую птицу, вот что. Я ни на секунду не отрывал от тебя взгляда, и я умею отличить, когда человек рассчитывает все свои движения, а когда он полагается на удачу. Каждый дюйм твоих движений ты делал осознанно. Я догадался об этом, когда ты бросился бежать, и был уверен в этом, когда ты двинулся обратно. Ты слышал крики толпы? Я боялся, что у меня лопнут барабанные перепонки. Эй, парень, принеси еще вина!

Оно было холодное и сладкое и почти испарялось во рту.

Дюмарест опустил свой фужер, а Сейдуа наполнил его вновь.

— А деньги?

— Ты их получишь, и пожертвования тоже, все до последней монеты. Слуги сейчас собирают дары, и они знают, что я оторву палец у любого, кто попытается украсть хоть одну монетку. — Он слегка понизил голос. — И ты можешь также выбрать любую женщину, если захочешь. Нет ни одной девушки или матроны, которая не была бы горда лечь с тобой в постель. Да еще и заплатит за это. Для победителя все возможно.

Для победителя, но если бы он проиграл? Дюмарест пожал плечами:

— Я могу обойтись без женщины.

— А как насчет той сучки, которая визжала, чтобы тебя высекли? — настаивал Сейдуа. — Ты мог бы ее проучить. Выпори ее, чтобы она узнала, каково это. Нет? Ладно, выпей еще вина. — Он наполнил фужер и сел на кушетку, и под его солидным весом она прогнулась. — Ты охотился, — сказал он. — Ты знаешь, как работают мозги у птиц. Ты очень хорошую штуку провернул с этим копьем, но попал немного выше, чем надо. Пятнадцать сантиметров ниже — и ты сразу проткнул бы ему сердце. В следующий раз ты должен иметь это в виду.

— Следующего раза не будет.

— Неужели?

— Мне повезло, — произнес Дюмарест. — Эти копья слишком коротки. Если вы хотите, чтобы с арены возвращались живыми, добавьте еще сантиметров тридцать. И потренируйте бойцов. Набейте чучело крелла и покажите, как бросать и держать копье. И еще ножи… — Он коснулся губ и зубов. — Если бы у меня был нож, я просто отрезал бы этой твари голову.

— Не я устанавливаю правила. — Сейдуа допил свое вино. — Но я скажу тебе одну вещь. Ты вернешься. Если ты останешься в этом мире, у тебя не будет выбора. Как еще ты собираешься зарабатывать деньги? А ты хорош, — пожаловался он, — слишком хорош, чтобы понапрасну растрачивать свой талант. И это может быть неплохой жизнью. Немного поработаешь на арене — и получаешь деньги и сколько угодно женщин, за победителем все ходят на улицах.

— Как за диковинным животным?

— Какая разница? Будешь есть хорошую пищу и хорошо жить. Подумай об этом, ладно?

Дюмарест кивнул.

— Ты можешь вернуться в любое время, когда тебе захочется сразиться. — Сейдуа повысил голос: — Ланко! Иди сюда и делай свою работу.

Дюмарест расслабился под искусными пальцами массажиста, который растирал его ноги и руки; тот нанес ему на тело теплое масло и умело снимал напряжение с мышц и сухожилий. Массаж продолжался долго, и Дюмарест почти уснул, когда почувствовал, что массажист закончил.

— Меня зовут Селкес, — услышал он над собой голос. — А вас, я слышал, зовут Дюмарест. Эрл Дюмарест. Я хочу поговорить с вами.

— Потом.

— Сейчас. Это очень важно.

Дюмарест вздохнул и открыл глаза. Стоявший перед ним человек был высок и гладок, одет в дорогие ткани, на шее блестела украшенная драгоценными камнями цепь. Он улыбнулся, когда Дюмарест сел, и протянул ему руку ладонью вверх.

— Обычай здешнего мира, — пояснил он. — Тем самым я демонстрирую вам, что у меня нет оружия. В ответ вам полагается дотронуться до моей ладони своей. Это дружеский жест.

— А ваша вторая рука?

— Она тоже. — Селкес протянул другую руку. — Обычно обе руки протягивают только близким людям или заклятым врагам, когда хотят вступить в переговоры. И в знак доверия, и для установления его. Вы находите этот обычай забавным?

— Странным… и довольно бессмысленным. — Дюмарест дотронулся до протянутой ладони. Кожа была гладкая, без следов мозолей, пальцы длинные и сужающиеся на концах — руки художника и, уж без сомнения, человека, который никогда не занимался тяжелым физическим трудом.

— Быть может, но обычай очень древний. Вас интересуют древности?

— Временами.

— Но не в данный момент? — хмыкнул Селкес. — В данный момент вы хотите знать, почему я здесь. — Он огляделся. Кушетка стояла в отдаленной нише раздевалки, массажист уже ушел. Вокруг них никого не было. Снаружи доносился гул и далекие раскаты голоса Сейдуа, проклинавшего дураков, которые запятнали арену своей кровью. — Последняя битва на сегодня, — пробормотал он. — А для кого-то последняя битва в жизни. Каковы ваши намерения?

— Получить свои деньги и уйти, — ответил Дюмарест.

— Покинуть этот мир? — неодобрительно осведомился Селкес. — Вы сможете это сделать — вашего заработка и пожертвований хватит на билет высшим классом. Ну а что дальше? Приедете бедняком в другой мир? Не слишком веселое будущее, друг мой. — Он протянул руку и потрогал ребра, резко выделявшиеся на боках Дюмареста. — С вашей стороны было не слишком-то мудро путешествовать низшим классом. Опасно повторять это слишком часто. Вы потеряли всю жировую прослойку, а любое путешествие с Дрейдеи очень длинное. По-видимому, у вас нет выбора и вам придется снова сражаться.

Снова наедине с этим песком, солнцем и диким креллом; слышать рев толпы и противостоять чудовищу, рассчитывая только на свою скорость и мастерство. Некоторые полагают, что это хорошая жизнь, но ему-то лучше известно. Ведь могла произойти любая случайность — он мог поскользнуться в лужице крови, могло внезапно сломаться древко копья, крелл мог повести себя неожиданным образом. На Дрейдее шансы выживания бойца не слишком велики.

— Всегда есть выбор, — мрачно сказал он.

— В странном мире с неизвестными возможностями? — Селкес пожал плечами. — Возможно, но я полагаю, вы и сами все прекрасно понимаете. Вы ведь боролись не только потому, что сами это выбрали, некоторую роль, по-видимому, сыграла необходимость. — Он резко произнес: — Я пришел предложить вам работу.

Дюмарест уже был к этому подготовлен.

— Какую?

— Есть одна женщина, которая дорога мне по причинам, которые вам не обязательно знать. Особа, к которой я питаю большое уважение. Я хочу, чтобы вы охраняли ее.

— Телохранитель?

— И даже больше. Я говорю об охране в более широком смысле, чем защита от физического нападения. Она одинока и у нее почти нет друзей. Но есть такие, у кого имеются причины клеветать на нее, и в этих условиях важно, чтобы она выглядела сильной. Ей нужен кто-то, кто поддержит ее, подкрепит ее смелость и решительность, сильный мужчина, который станет больше чем слуга. Я думаю, что вы сможете стать таким мужчиной. Соглашайтесь, и вы не пожалеете об этом.

— Кто эта женщина? — прямо спросил Дюмарест.

— Вы увидите ее сегодня вечером. Я пригласил ее и еще несколько человек к себе обедать. Вы тоже там будете. Я пошлю за вами, когда стемнеет. — Селкес помолчал перед последним замечанием. — И еще одно. Я не хочу, чтобы вы когда-либо признались, что это я вас нанял. Вы будете приглашены в качестве друга. Но будете находиться поблизости от нее, сопровождать ее и настаивать на этом, если она будет возражать. Я предоставлю вам самому преодолеть любое ее возражение. Вы понимаете?

— Полагаю, что понимаю.

— И вы согласны?

— Я отвечу вам после того, как увижу эту женщину, — промолвил Дюмарест.