Надрывы

Глава 15

Хайф испытывал странные ощущения… Что-то незримое, какая-то сила наполняла его тело, пронизывала мозг, окутывала душу. В сознание проникали причудливые образы, непрестанно меняясь и переплетаясь с реальностью. Хайф с трудом продирался сквозь частокол нового, его мозг через силу вбирал информацию, а образы менялись с немыслимой частотой…

… дракон… темно-синий, неправдоподобно огромный летит над… городом… высокие… минареты?.. башни?.. Словно копья в теле неба… Ярко, вспышка… несметные армии у стен… гибнут… гибнут с восторгом… с восторгом скривив губы полков в немой усмешке презрения… смерть… черное… смерть — ничто… огненный шар разносит в клочья дракона… удивление… последний взгляд… Вспышка, ярко… неимоверно высокий и худой в бледном балахоне… голубой… смеется… говорит… СТИХИЯ!.. голубой и прозрачный — символы… небо… символы неба!.. Вспышка, ярко… один против троих, хотя он и сам третий… третий, его так зовут… смерть… но ведь смерть — ничто?.. пустыня… ветер… зной… песок, мелкий, как… что?.. противно… СТИХИЯ!.. Что?.. СТИХИЯ!.. Что??! А-а-а!.. Боль… голубой и прозрачный — символы неба!.. СТИХИЯ!.. ТРЕТЬЯ СТИХИЯ!..

Хайф потряс головой, мысли прояснились и неясные, ускользающие символы исчезли. Он вяло посмотрел на клинок, который сам прыгнул в руку. Витиеватые руны вдруг стали однозначно понятными, словно он всегда знал их. "Сабля тысячи вихрей" — надпись на одной стороне лезвия. " Сила в каждом вдохе" — надпись на другой стороне.

Хайф не умел читать, ни один погонщик не умел читать, а эти руны были древнее любого из существующих ныне государств и народов. Оцепенение и восторг, радость познания и гордость — вот что чувствовал он, погонщик верблюдов из бедной семьи. Он впервые почувствовал себя выше, он впервые почувствовал себя кем-то, и это вызывало эйфорию. Сабля Тысячи Вихрей на поясе внушала уверенность, кольцо на все еще свербящем мизинце давало ощущение силы, а амулет — безопасности.

Хайф с наслаждением сделал вдох, глубокий, как небо, легкий и надрывный одновременно. Он задержал дыхание и наслаждался этим вдохом, впитывая силу и власть. "ВЛАСТЬ!" — мозг озарился вспышкой. Этот вдох давал ему власть, первозданную и абсолютную, незапятнанную грязными руками помощников, только сам, только Он. Его Власть, Его Сила! Губы Хайфа тронула легкая усмешка, когда он осознавал свое превосходство на всем, даже природа, даже страшная пустынная буря сейчас стояла перед ним на коленях, умоляя не лишать ее той толики, малой толики Силы, что была в ней. Он лишь улыбался, язвительно и колко, величественно оставляя буре ее мощь, а та тихо уползала, благодарно поскуливая, словно пес перед Хозяином.

Хайф нежился в потоках знойного ветра, впитывая Силу, впитывая мощь и обретая Власть. Каждая клеточка его тела жаждала воздуха, он хотел раствориться в нем, улететь ввысь, навстречу бездонному голубому небу, но что-то держало его… Что? Он с тревогой осмотрелся по сторонам, словно кто-то действительно мог удержать его, а потом Хайф понял, что его держит… Власть! В самом деле, зачем ему она на небесах? Кем там повелевать? Кого приносить в жертву самой себе? Только здесь могло найти себя ВОПЛОЩЕНИЕ… ПЯТОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ ТРЕТЬЕЙ СТИХИИ.

***

Форпосты всегда мрачны, Северный не являлся исключением: тяжеловесные стены на пару с башнями-исполинами хмуро давили на всех, кто не был знаком с городом, всепоглощающая серость камня холодила душу, подслеповатые окна корявых домов просто отталкивали.

Мелт с неприязнью осматривал улицы, ловил на себе мимолетные удивленные взгляды, пугливо прятавшиеся, лишь он поворачивал в их сторону голову. Грязь и смрад угнетающе действовали на капитана дальней разведки, он никогда не видел изнанки того средневековья, лишь наивные сказания о великих героях, благородных воинах, величественных замках, каких-то парадных и нереальных битвах… Почему-то о быте нигде не упоминалось, а здесь… Столкнувшись лицом к лицу с городом-крепостью, заглянув в его нутро, капитан понял, в каком мире ему предстоит жить.

Его передернуло, мучительно придавил сердце тяжелый камень безысходности. Он глубоко вздохнул мутный воздух, стало чуть полегче.

— Не стоит, человек… — Мелт почувствовал, как на его плечо легла крепкая рука Стилдата.

Капитан взглянул на него: вечно печальное лицо, грустная полуулыбка с легким налетом, с усталой попыткой ободрения.

— Что не стоит?

— Не надо помнить прошлое, в которое нет возврата, не надо жалеть себя, просто живи настоящим, тогда будет легче.

— Почему же прошлое довлеет и управляет тобой?

Бард вздохнул:

— Не прошлое руководит мной, судьба ведет меня.

— И ты знаешь куда?

— Нити судеб ведомы лишь Творцу…

— Ты веришь в судьбу?

Опять грустная улыбка:

— Как можно верить в лес, в воздух, в дождь?.. Просто это есть, и вера здесь не причем.

Капитан сплюнул в душе, вспоминая, что невозможно ничего доказать законченным идеалистам и не стал продолжать разговор, бесплодный и бесполезный, по его мнению, для них обоих.

Как ни странно, стало легче: камень на сердце потерял в весе и жизнь стала казаться прозрачнее, враждебные стражи свободы — дозорные башни — померкли и затянулись дымкой простого, как день, слова: "Плевать!" Капитану стало плевать на все: на себя, на жизнь, на смерть, на будущее и на прошлое, на императора и на войну. Захотелось просто проживать каждый день как можно ярче, опаснее и круче, именно круче. Капитан улыбнулся, жестко и как-то зло:

— А не зайти ли нам в какую-нибудь забегаловку?

— А что? Мысль дельная! — встрял Корни, поправляя ножны.

— Что ж, пойдем… — со вздохом какого-то печального задора пробормотал Стилдат.

— И какая здесь самая подходящая?

— Да тут недалеко "Бойцовский кот" есть, не найти лучше.

— Ну, веди.

— Да вон она, за этим кварталом.

За "Бойцовским котом" прочно закрепилась слава самой небезопасной забегаловки Северного форпоста, нередко драки и просто дуэли заканчивались безвременной кончиной, а уж сколько крови впитали в себя стреговые доски пола, не знал никто, но скоблить их никто и не думал из-за явной бесполезности этого занятия.

Незнакомцев в "Бойцовском коте" не любили, и это мягко говоря. Поводом мог послужить любой не совсем дружелюбный взгляд, любое не к месту брошенное слово, а там уж начиналось веселье.

Когда на пороге появилась троица ничего не подозревающих (по мнению всех присутствующих) посетителей, лицо хозяина расплылось в довольной улыбке, больше всего он опасался потерять репутацию самой отчаянной забегаловки, а репутация эта приносила неплохие барыши, потому что чуть не все задиры Стролла стекались сюда и ждали, потягивая эль.

А все жадно впились взглядами в новичков, оценивающими взглядами профессионалов: юнец безбородый, но с близнецовыми ножнами, хотя вряд ли он с парными мечами на уровне обращаться умеет, слишком зелен; какой-то унылый и запыленный… с гитарой… бард, что ли? Хотя меч на поясе есть, ну да он, пожалуй, только с гитарой может что-то сделать; третий с виду опасен, но у него нет даже кинжала… может, Мастер?.. — Кое-кто невольно затаил дыхание, внимательно всматриваясь в третьего: взгляд колючий, с презрительной занозой вызова, но на Мастера уж больно не похож… Мастера все знают наперед и взгляд их усталый и… и снисходительный.

"Нет, не Мастер!" — решили про себя все, и весело перевели дыхание — не зря сидели!"

— Эля! — громко потребовал Мелт, подходя к стойке.

— Здесь не кричат, приятель, — с предвкушающей усмешкой пробасил здоровяк, подходя к капитану.

— Я тебе не приятель, — холодно одернул его Мелт.

— Да ты, никак, задираешься? — с легким удивлением и недоверием заметил здоровяк. Несколько человек чинно встало из-за столов, поправляя ремни.

— Поединка боится лишь слабый, — тихо прошептал Стилдат.

— Да они издеваются над вами! — проревел хозяин, обращаясь к набычившимся завсегдатаям.

— Без оружия! — крикнул Стилдат, перегнувшись за стойку и пряча в нише гитару.

— Хрена! — заорал здоровяк, выхватывая тесак из-за пояса.

Лязг клинков перекрыл крики ярости, многих гостей знавал "Бойцовский кот", но с такой наглостью столкнулся впервые.

— Место! — гаркнул хозяин, и тотчас столы и лавки отбросили к стенкам, а в центр импровизированного круга вышла ухмыляющаяся троица: печальная, набившая оскомину всем полуулыбка Стилдата, холодная усмешка уверенности Корни, азартный оскал Мелта.

— Один на один? — вежливо поинтересовался Стилдат, и это окончательно взбесило два десятка отчаянных головорезов. Надо признать, они знали толк в искусстве боя и не ломанули беспорядочной толпой, мешая друг другу. Четкие расчетливые группы по два-три человека попытались напасть на каждого из трех.

Мелта никогда не обучали драться против человека с мечом, но в искусстве рукопашного боя, если реакция превосходит все пределы, а тело защищает неуязвимый скафандр, позволительно было не знать этой техники, доставало инстинктов и быстроты.

На капитана напало трое: двое наносили рубящие удары в противоположных направлениях, а третий — выпад в грудь. Безотказная комбинация, почти невозможно защититься, да еще и без оружия. Мелт спокойно пропустил выпад, блокировал предплечьем левый клинок, рубанул по руке атакующего справа, отчего клинок выпал из обмякшей ладони, а потом ногой сломал челюсть растянувшемуся в длинном выпаде. Оставшись на секунду один на один, он перехватил левую руку атакующего с кинжалом, но не удержал, а просто направил мимо, отчего человек по инерции ткнулся своей грудью в грудь капитана и тут же заработал коленом в пах, после чего все его надежды на потомство утекли и испарились.

На Корни навалилось двое, но цепких и сработанных, было видно, что они привыкли драться в паре и знали, что надо делать. Впрочем, все их знания им не помогли, когда два дангиена, едва различимых из-за неимоверной скорости движения, с визгом распороли воздух и жалобно застонали, схлестнувшись с мечами атакующих. Стон тотчас прекратился, а вот в руках у каждого человека вместо добротного клинка осталась лишь рукоять с унылым обрубком на три дюйма. Они переглянулись и медленно отступили, сообразив, на что способен этот зеленый с виду юнец.

Стилдат отбивал атаки все с той же неизменной полуулыбкой. Как-то вяло и, вроде бы, медленно орудуя своим длинным мечом, он успевал везде, не стараясь перейти в нападение. На редкость расчетливыми и точными движениями, словно знал, куда будет очередной выпад, с какой скоростью и силой, он подбирал свой ритм с точностью до мгновения, с выверенностью до миллиметра. Его противники все более разъярялись, все безогляднее лезли вперед, совсем забывая о защите, но бард не пользовался их промахами, словно решил просто потренироваться в свое удовольствие, не проливая крови.

— Мастера… — послышался робкий шепот.

— Мастера… Мастера… — подхватили другие голоса.

Ярость сменилась испугом, уважением, восхищением, всей гаммой чувств, которые испытывает нерадивый, но жаждущий знаний ученик при виде учителя, который может дать ему все то, чего он хочет.

Толпа почтительно расступилась, с тихим вкрадчивым шорохом вложив клинки в ножны, страха не было — все знали, что Мастера не мстят и не убивают без нужды, но жажда прощения сквозила в каждом взоре, и ожидание… Ожидание тайны, она всегда связана с Мастером, ибо таинство его искусства принадлежит только ему.

Засуетился хозяин, с заискивающей гримасой принося тысячи извинений, преподнес кружки лучшего эля и тут же скрылся, чтобы не нарваться на праведное наказание. Да, Мастера не мстят, но наказать могут…

— Хм… как-то скучновато… — поморщился Мелт, отхлебывая из кружки.

— Да-а, "Бойцовский кот" уже не тот, — печально покачал головой Стилдат, — вот лет десять назад тут действительно было бы жарковато.

— А что? — непонимающе крутил головой Корни, — чего это они все?

— Да вот, за Мастеров нас приняли…

— Меня?! — он даже элем поперхнулся от удивления.

— И тебя тоже, ты из нас, пожалуй, больше всех на Мастера похож.

— Я-а-а? — Корни отставил кружку, диким взглядом впившись в барда.

— А то кто же? — невозмутимо ответил тот, и озорная искорка мелькнула в печальных глазах.

— Но…

— Никаких "но"! После обговорим, Мастер! — оборвал его Стилдат.

— Дилетанты, — опять со скукой вздохнул капитан.

Дилетанты в это время собрались кучей и безмолвно смотрели, как троица допивает эль.

— Тренируйтесь, господа! — бросил Мелт на прощание, ободряюще подняв руку.

— А господа, это кто? — спросил Корни.

— Ну, это учтивое обращение к человеку у нас…

— А-а-а, — понимающе протянул юноша, — ну, куда мы сейчас?

— А вы к судьбе прислушайтесь, — посоветовал Стилдат. — Я вот всегда ее слушаю, может, и жив от того до сих пор.

— К судьбе, к судьбе… — проворчал капитан. — К чертям судьбу!

— А судьба мне шепчет, что тебя тут ищут и уже нашли, — с легкой насмешкой сказал Стилдат.

— Кто? — Мелт стремительно осмотрелся.

— А во-он там, возле лавки с фруктами, видишь человека в рясе?

— Вижу.

— А в руках он что держит?

— Доску какую-то… вроде.

— Да это портрет твой, друже! — усмехнулся бард, хлопнув Мелта по плечу.

Гулко зацокали железные подковы где-то недалеко отсюда, лязг стальных пластин, перемежаясь с цоканьем, развеял последние сомнения.

— Конных десятка три, не меньше, — Стилдат покачал головой, — сюда…

Мелт с каким-то мнимым утомлением прикрыл глаза, затем встряхнулся, улыбнулся барду и задорно выпалил:

— Веди!

Стилдат улыбнулся в ответ и повел, опираясь на судьбу, которой, вроде бы, и нет, нити которой вроде бы не существуют, в которую, вроде бы, все верят, но никто о ней не знает совершенно ничего. Мелт просто презирал судьбу, но презрение и непревзойденность как раз были уделом второго.

***

Аркин седьмой день не выходил из библиотеки Академии. Убийство друга… он страдал без всякой меры, несмотря на силу воли, несмотря на подготовку и тренинг, несмотря ни на что он страдал, потому что только себя винил в этой смерти и никого более, только себя.

Здесь, между высоченными стеллажами сокровенных тайн природы, ему было чуть легче. Боль слегка притуплялась, когда глаза цеплялись за вычурную вязь позднеэльфийских хроник или за строгий монолит магии, вчитываясь в сложные заклятья и мельком пробегая простые. Все это он знал прекрасно, но тогда мозг отвлекался от тяжелых обвинений, затихала где-то далеко совесть, только месть все время рвалась наружу, норовя сжечь хоть что-нибудь дотла, разметать все в пыль, только месть не могла угомониться, книги совершенно не действовали на нее.

"Сдвинь эерхон мгновения на два крона в силу, поверни сард'эн стяжки на три эрна в слабость, обозначь в пространстве путь, и озарится он светом нестерпимым" — Аркин вновь и вновь вчитывался в эти слова из какой-то книги надстихийной магии, никак не вникая в суть заклятья, которое почему-то составитель назвал "заклинанием вести". Что-то Аркину не нравилось в этих слова, что-то настораживало. Он вновь внимательно вчитался, представляя себе последовательность действий, а потом вдруг понял, что повернуть сард'эн на целых ТРИ эрна не в состоянии никто: ни он, ни Магистр, ни Белый Единорог. Он мог повернуть кое-какие сард'эны на эрн, Магистр говорил, что может на два, но на ТРИ!..

— Значит… кто же это делал? — ошеломленно прошептал Аркин, судорожно открывая последнюю страницу, но ни подписи, ни имени.

— Безымянная книга… — вновь прошептал он, проводя вспотевшей ладонью по шершавой черной коже фолианта.

Безымянная книга с невероятными заклятьями по легенде исчезла на глазах у основателя Академии, когда он попытался показать ее своему ученику. Исчезла без следа, как и появилась. Говорили, что однажды Мэтр (только так называли великого основателя) пришел утром к себе в кабинет и увидел на столе книгу, открытую на первой странице, там, где обычно пишут название. Страница была пуста. Мэтр нигде не нашел ни намека на имя автора и название, но воистину великие заклятья были описаны там, только Мэтр не мог их сотворить, ибо чрезмерные силы для них требовались. Был у него ученик, единственный, которого он учил для единой цели: одолеть безымянную книгу. Когда он повернул какой-то сард'эн на целых три эрна, Мэтр решил, что ученик готов. Он дал ему книгу, тот открыл ее, и она исчезла без следа, исчезла вместе с учеником, после чего Мэтр помутился в рассудке и вскоре умер.

Эту легенду рассказал Аркину его учитель, первый Магистр. Никто не знал, кто же действительно написал безымянную книгу, куда и почему она пропала, и кто стоит за всем этим, это было ужасно давно…

И вот одна из главных Тайн лежала перед Аркиным, доступная и открытая, никуда не исчезая, да и он был именно в здании Академии, а не где-то за реальностью…

Он гладил и гладил шершавую кожу, словно ребенок, который не в силах оторваться от новой игрушки. Кожа была теплой. Аркин закрыл глаза. Тепло шершавой, словно обсыпанной мелкой пылью кожи приятно ласкало руку, пальцы вновь и вновь прикасались к ней, отрывались и снова прикасались. Маг расслабился, впитывая это тепло, но вдруг пальцы попали на что-то липкое. Аркин вздрогнул, резко поднес руку к глазам — полусвернувшаяся, тягучая кровь прилипла к кончикам пальцев. Он взглянул на книгу: на черной коже обложки блестели три руны, одна из которых была смазана пальцами Аркина до неузнаваемости. Это был древнеэльфийский, а сама книга была написана на позднеэльфийском.

"Тобой правит…" — Аркин закусил губу от досады, самая важная руна… самую важную он стер собственной рукой!

— Что? Что правит мной? — горячо зашептал он, глядя на книгу.

Но книга безмолвно покоилась на столе, кровь подсыхала постепенно, а душа молодого волшебника, и без того тревожная и скорбящая, наполнилась еще и отчаянием неизвестности, страхом неожиданности и жаждой ответа.

Эта жажда вырвала его из состояния оцепенения, заставила схватить безымянную книгу и рвануть вон из библиотеки. Он даже забыл утереть кровь с пальцев и потом, выскочив на свет и с наслаждением вдохнув полной грудью утренний воздух, с ужасом увидел, что эта кровь не ссохлась, она сбежала вязкими каплями в центр ладони, перемешалась там с библиотечной пылью и вылилась в руну.

Это был не древнеэльфийский, Аркин вообще не знал таких рун. Позже, когда он, отдышавшись и несколько успокоившись, спрятав книгу в надежном месте и смыв кровь, обратился к своему учителю, тот скептически покачал головой, глядя на горящую в воздухе руну, потом что-то вспомнил, быстро прошел в библиотеку и резким движением достал небольшую книгу в ярко-красном переплете, совсем не потускневшем.

— Я не знаю, какого народа эта книга и когда она написана, — возбужденно заговорил старик. — Я не знаю, что в ней написано, хотя и пытался пару раз понять этот язык, но эта руна здесь и неоднократно встречается. Держи, — старик передал книгу Аркину, — может, у тебя что-нибудь и получиться.

Аркин часами сидел над книгой, пытаясь разобраться в странных рунах, пытаясь проникнуть за ширму символов, вглубь, внутрь… тщетно… Потом… потом он тупо листал страницы, потом он обнаружил, что его руна повторяется на нескольких страницах подряд и стоит первой из двух рун в правом нижнем углу на каждой странице. Аркин лихорадочно пересчитал листы, хлопнул себя ладонью по лбу и смачно сплюнул. ЕГО руна обозначала цифру, в обычном десятичном исчислении этой цифрой была ДЕВЯТКА.

***

— Эта врата словно слились со скалой! — один из магов с остервенением саданул молнией в приземистый кустик, отчего тот совершенно обуглился.

Император стоял на вершине холма в верше от запечатанного входа в гномье царство. Уже несколько часов он смотрел, как его лучшие маги безуспешно пытаются что-нибудь сделать с холодным металлом, словно вплавленным в скалу. Он смотрел, как они бьются, словно лбом об стену, и бродившие до этого беспорядочными тенями мысли стали собираться воедино.

Сон изменил его. В непробиваемой твердости и жесткости появились маленькие трещинки сомнений. Сон стальным резцом вырезал на каменном лице морщины мудрости, закаленным зубилом выбил осколки мнимой гордости, аккуратно подчистив следы работы мелким надфилем самоанализа.

Император стал другим. Теперь бесплодные попытки магов он сравнивал со своей жизнью: он точно так же жил, точно долбал стену скуки и безуспешно. Ни единого выдающегося решения, ни единого великого закона — все, вся жизнь — безуспешная попытка развеять скуку, только этим он был занят всю свою жизнь.

— Проклятье! — проскрипел зубами правитель, стискивая рукоять меча.

Он понял, что был неоправданно жесток, излишне самоуверен, чересчур эгоистичен. В этом было мало его вины, все зародилось еще тогда, в далеком детстве, когда с рождения ему твердили, что жизнь подданных — пыль под ногами ИМПЕРАТОРА, таланты подданных — щебенка для фундамента ИМПЕРИИ.

Человек… Человек, как личность… Личность — яд для трона, только слепая вера в могущество повелителя, только благоговейных страх при виде повелителя, только свистящий шепот уважения при упоминании повелителя — только это приветствовалось и поощрялось.

Ему буквально вбивали в голову, что император — избранный. Он — НАД, остальные — ПОД. Мысли императора единственно верные, приказы императора не терпят обсуждения, желания императора ПРЕВЫШЕ законов и правил.

Как он мог стать иным? Как вообще что-то могло изменить его характер? Но тот сон… сон смог… сон смел паутину иллюзий, крепко опутавшую правителя. Император понял, что он мало чем отличается от простого человека, что власть его отнюдь не безгранична и довольно-таки случайна, а методы правления неоправданно жестоки. Он словно прозрел, посмотрел на мир глазами ЛИЧНОСТИ, а не презрительным взглядом тирана. Это мир… он… он просто отвратителен! Всепроницающая грязь интриг, неистребимая пошлость завистливых доносов, отвратная вонь помойки человеческих душ, погрязших в разврате, лени и насилии, непробиваемая тупость и жадность наместников… А над всем этим он. Он! Император! Слепой поводырь умирающей империи, ведущий ее к обрыву. Он! Увлекающий за собой это кровавое месиво судеб.

Он увидел, что империя гниет, медленно разлагается в лучах кажущегося благополучия. Смрадный запах гноения разносится во все стороны, и скоро на него слетятся стаи стервятников — терзать плоть еще живого, но уже обреченного зверя.

Гнев заполнил все, затмив разум. Гнев на всех придворных, злость на себя самого, злость на всю систему, на управление, на способы, на последствия.

Она до хруста в фалангах сжал руку в кулак. Ему вдруг захотелось вырвать это все одним движением, казнить половину дворянства, сжечь половину указов.

Потом ярость схлынула, оставив после себя отточенные камни холодной уверенности и трезвого расчета. Император понял, что нужно делать. Он понял, что это не делается вдруг, но начинать надо немедленно, почему-то надо было спешить, он чувствовал это, но не знал почему…

Гномы… Внезапно он посмотрел на эту войну другими глазами. Скуки уже не было, злоба прошла, осталось лишь ощущение бессмысленности и налет бесполезности. Эта война не делала чести императору, не делала чести армии, она была бессмысленной во всех отношениях. Ржавчина на клинке мести уже не пугала его, а гномы всегда были верными союзниками… Но просто взять и уйти было совершенно невозможно, тогда станут сомневаться в мощи его армии, а допустить это… просто плюнуть в лицо самому себе.

Император поморщился. Выход был, он не сомневался. Оставалось лишь нащупать и ухватиться за то единственно верное решение, пока эти разъяренные неудачей чародеи пытаются открыть ворота.

Через несколько минут легкая улыбка скользнула по обветренным губам императора. Он нашел то единственное решение.

***

Отшельник устал. Просто устал от самого существования. Нет, не скука жизни, не серость жизни утомили его, его утомила сама жизнь, долгая и тяжелая. Он много сделал, много больше всех остальных. Он сделал почти все, что мог и хотел, что уготовила ему судьба, но это не радовало отшельника. Цель жизни не была достигнута, он так и не нашел способа навсегда уравновесить этот мир…

Вот и сейчас… эта злополучная неустойчивость… Все снова летит к чертям… Опять нужен кто-то… Раньше этим кем-то был он, а теперь должен быть другой… Да, конечно, равновесие само о себе заботится неплохо, но… Именно это "но" и не давало спокойно умереть отшельнику, именно из-за этого "но" он с трудом засыпал по ночам, вымучивая очередное заклятье контроля, именно это "но" он стремился вычеркнуть всю свою долгую жизнь.

Старик грустно улыбнулся, вяло отмахнувшись рукой от нахлынувших воспоминаний. Надо было что-то делать…

Воплощение вот-вот завершиться, а девятого все нет… Нет… Но он должен столько всего рассказать и передать ему! Времени практически нет! И девятого нет…

***

— Ну, внук, оставим покуда ценности духовные, пора заняться делом фундаментальным. Ты уже к нему подготовлен вполне… А вот отца твоего я сразу стал этому учить, а про все остальное так, вскользь, намеками… Зря, видно, делал это… Но спешил… спешил, а что делать-то было… (вздох). Ладно, слушай настойчиво, коли неясно что, вопрошай.

"… Во усмотрение надзора за делами и оказиями вероятными, в дополнение к Тверди, воздвиг и сотворил он незримый свет, Свирой нарекомый. И межи света сего не имели формы неизменной, а словно мысли его были: мутны и неощутимы. Первозданно не было связей Тверди со Свирой, но из Свиры выволок он крепко свои жилы и привязал их к Тверди. Обратились жилы связей в связи нерушимые, тасырами нарекомые. Стремятся по тасырам самые могучие мысли существ, на Тверди обитающих, стремятся к Свире, дабы хоть на миг уразуметь свою силу, дотронуться до нерушимого и ковырнуть неосязаемое, дабы хоть на миг изменить Тверди часть…

Существа таковые суть маги и волшебники…"