Четвертый уровень Архат

1

Сине-черный квадрат на бетонном полу вдруг сдвинулся вбок, и на его место поднялась рифленая ржавая платформа. На станции, как я вспомнил, нам попадалось несколько таких конструкций – мы приняли их за люки канализационной системы. Поручней у подъемника не было, пришлось встать ближе к центру плиты и постараться как следует упереться ногами. Впрочем, это оказалось совершенно лишним – подъемник работал чрезвычайно медленно, со скоростью едва ли не в несколько дециметров в минуту. Когда он проделал чуть больше половины пути, мы с Вероникой спрыгнули почти с двухметровой высоты и кинулись вперед по узкому коридору.

– Вероника, но если здесь есть маленькие подъемники для людей, то должен же быть и большой для техники, разве нет? – сказал я по пути.

– Есть, конечно, он ближе к центру станции расположен. Дело в том, что эти устройства предназначены для тайного проникновения на объект – для обычных процедур существует тот самый шлюз, до которого мы не добрались. Скорей же, не отставай!

Мы, наконец, достигли «Зоны испытаний». Гигантские зеркала стояли параллельно друг другу – это первое, что бросилось в глаза, а в самой смотровой было не протолкнуться – похоже, здесь собрался весь персонал станции. Толпа из одинаково одетых в серые комбинезоны людей галдела и источала жуткое волнение.

– Стоп! Приказ командования! Остановите испытания! – Вероника гаркнула таким голосом, что у меня заложило уши. Все синхронно обернулись.

– Простите, с кем имею честь? – к нам обратился худощавый высокий старик. Его огромная седая шевелюра возвышалась над черепом, словно корона, а узкие щелочки глаз буравили всех взглядом, ясным и опытным. В этом мужчине было что-то восточное, умудренное опытом, и сразу стало ясно – он тут главный.

– Вероника Сталь, особый отдел! Профессор Кантимиров, я полагаю? Немедленно остановите испытания!

– Дорогая Вероника, при всем желании я не могу этого сделать. Таймер обратного отсчета уже включен, и не в моих силах заблокировать ускоритель. Вероятно, надо установить реле быстрого сброса, почему мне не пришло в голову раньше…

– Все уходите отсюда! – я попробовал закричать, но, от волнения, сорвался на какой-то противный визг. – У нас есть сведения о том, что произойдет чрезвычайная ситуация! Сколько времени осталось до старта, почему нет звукового отсчета?

– Звуковой отсчет… тоже хорошая идея. До запуска осталось тридцать секунд, нет двадцать девять… Товарищи, постройтесь, пожалуйста.

Толпа забурлила, мне показалось, что нас сейчас сомнут. Но нет, работники станции моментально взяли себя в руки и быстро пошли на выход двумя шеренгами, которые организовал Кантимиров. Сам он, судя по всему, собирался покинуть смотровую последним. Лазаревский – мелькнуло у меня в голове. Надо ли сейчас нарушить установленный порядок и постараться выхватить его из толпы? Или пусть все развивается так, как идет – у Кантимирова, похоже, железные нервы и хватка, несмотря на довольно путаное изложение своих мыслей при разговоре. Признаться, терпения мне всегда не хватало, даже когда надо было подождать с полминуты. Протерпел я секунд пятнадцать – за это время половина людей вышла из зала, и мы с Вероникой тоже встали в середину ближней шеренги.

– Доктор Лазаревский! Выбросите все металлические предметы, что у вас с собой, снимите ремень! – второй крик получился у меня куда лучше. И это была ошибка.

Самое неприятное в жизни – осознание и признание своих неудач, неверных решений. Миг прошел, и ты понимаешь, что был не прав, но изменить уже ничего не получится. И остается лишь факт плюс последствия. Которые как по команде встают в ленту домино и грозятся упасть от первого шороха.

В толпе я Лазаревского не заметил, но на мой окрик из начала колонны выступил здоровый крепкий субъект. Он не сильно походил на того Ларазевского, который отправил меня в необычное путешествие, но габаритами был с ним явно сравним. Сразу же на психолога налетел человек из левого ряда – проход к выходу заметно сужался, и Лазаревский невольно занял его часть. Вероятно, этот второй персонаж как-то неудачно поставил ногу, но тут же из-за его спины кубарем покатился еще один маленький и круглый дядя. Он летел так, словно получил профессиональную борцовскую подножку. Кантимиров бросился к началу колонны, однако оказалось поздно – организованная шеренга превратилась в толпу.

И тут зал словно объяло голубым пламенем. Термин «свечение» из дневника не описывал и десятой доли того, что нам предстояло увидеть – это было… ну, как северное сияние в квартире. Немыслимый, всепроникающий и всепоглощающий свет заполнил все поле зрения, и тут же он взорвался невероятно громким хлопком. Далее происходящее напомнило рапид – замедленную съемку из какого-нибудь фильма Джона Ву. Вот окна покрываются тысячью трещин. Вот миллион осколков разлетается в стороны. Вот кристаллы словно застывают в воздухе – и сквозь них как будто проступают какие-то витиеватые письмена. Вот человек пролетает через пустую уже раму. И вот он исчезает в полыхающей поверхности зеркала, которая вибрирует и гудит, словно растревоженный улей. Последнее, что я запомнил, – круги на этой поверхности как от камня, брошенного в воду.

«Очень странно, ведь зеркало установлено вертикально», – а дальше мир схлопнулся, будто картинка на экране при выключении старого лампового телевизора.

2

«Банан толстый, а кожура еще толще».

«Банан толстый, а кожура еще толще».

«Банан толстый, а кожура еще толще».

Эта фраза не выходила у меня из головы, она крутилась и жужжала, словно назойливый комар летним утром. Где я ее мог слышать? Постепенно сознание прояснялось, но вместе с ним приходило и уже привычное острое чувство дежавю. Судя по всему, мы не смогли предотвратить гибель человека. И как будет развиваться ситуация дальше – строго по описанному в дневнике сценарию? Ведь менять прошлое – дело такое, немыслимое с точки зрения современной физики. Кстати, я же не спросил у Вероники, когда мы спускались на подъемнике: есть ли аналогичный путь обратно? Только не хватало здесь застрять и воочию увидеть ту самую раздачу или катаклизм, погубивший весь персонал станции.

Я наконец смог продрать глаза и сразу же поднялся с кровати. Голова гудела, но восприятие оставалось обостренным – судя по всему, я схватил хорошую дозу адреналина. Окружающее пространство только усиливало старые воспоминания. Обычная жилая комната станции отличалась аскетичной, убогой обстановкой. Я дошел до двери, она оказалась не заперта. В коридоре я тут же столкнулся с Вероникой.

– Лазаревский?

– Погиб. Все прошло точно так, как описано в «Молескине». Мы ничего не смогли изменить.

– Хреновые дела. Слушай, может нам стоит подняться на поверхность?

– Какой сейчас в этом смысл? Давай осмотримся и не торопясь решим, что делать.

Ну, хоть так – я немного успокоился.

– Хорошо. Может, стоит все обсудить с Кантимировым? И хорошо бы вычислить автора «Молескина» – так, на всякий случай.

– Я как раз шла к профессору.

Кантимиров ждал нас в небольшой комнате для заседаний – снежно-белой и очень сильно освещенной. Яркий свет резал глаза. Я поискал выключатель, а, не обнаружив его, сощурился.

– Садитесь, товарищи, – сам профессор, конечно, расположился во главе стола.

– Свет потише нельзя сделать? Это же не комната для допросов, – пошутил я.

– Еще одна недоработка проектировщиков. Аж глаза режет. Увы, можно только совсем погасить и сидеть во тьме. Впрочем, темнота – это же друг молодежи…

– Не надо, – улыбнулся я.

– Итак, что вы думаете о произошедшем? – подключилась Вероника.

– Что я думаю? Хороший вопрос. Скорблю о потери коллеги – ужасно, просто ужасно все вышло. Тем не менее, сейчас ход нашего эксперимента доказывает, что нужно искать новую позицию для зеркал. Я уже начал расчеты, но боюсь, для решения данной задачи потребуется немало времени. В нынешней системе мы получаем резонансные колебания, которые приводят… Впрочем, это уже детали, не буду вас утомлять.

– Ну почему же, – Веронике, похоже, Кантимиров не нравился. – Мы с удовольствием послушаем вашу теорию – собственно, и за этим тоже нас сюда прислали. Чтобы, так сказать, оценить качество и ход работ под вашим руководством. И, замечу, данное решение было принято еще до инцидента. Теперь мы можем рассматривать различные варианты действий – вплоть до остановки эксперимента, так как ситуация стала критической и привела к жертвам.

– Понимаете, дорогая Вероника… Вы можете, конечно, сделать меня козлом отпущения, только это вряд ли поможет. Да, я осознаю, что ответственность за произошедшее лежит на мне и только на мне. Но все находящиеся здесь люди знали, на что идут. Это – даже не работа на серийном ядерном реакторе и даже не испытания нового реактора. Мы пытаемся понять суть материи, по большому счету играем с взрывателем от водородной бомбы… Да, то, что произошло, – чудовищно. Но не факт, что завтра не случится чего похуже. Если вам нужны гарантии идеального следования графику, я лучше сам напишу заявление об отставке. Однако осмелюсь доложить, что до сего момента я бы, не думая и секунды, отдал свою жизнь, если бы это помогло научному прогрессу. И мне очень жаль, что наш разговор начался именно с такой темы…

– Профессор, – смягчилась Сталь. – Я ни в коей мере не хотела обсуждать ваши профессиональные способности. Вы и только вы руководите станцией – таково мнение руководства. Но у нас появилась дополнительная информация, способная помочь в решении проблемы и снизить риск возникновения подобных эксцессов.

– И какая же это информация? Откуда вы узнали о коллапсе на втором запуске? Откуда вы…

– Майкл.

– Откуда вы, Майкл, узнали о том, что Лазаревскому надо снять ремень?

– Ясновидение.

– Неудачная шутка, – Вероника снова стала серьезной и сосредоточенной. – Смотрите. Скажем так, в наших руках оказался некий документ, который описывал то, что происходило здесь недавно, и то, что будет происходить в ближайшие месяцы. Представить его я вам не могу, придется поверить на слово. Для начала просчитайте работу метрики не с параллельной системой зеркал, а с Х-образной.

– Х-образная система? Хм… Интересно, очень интересно. Как же мне это сразу в голову-то не пришло… Банан толстый, а кожура еще толще…

– Что? – я подскочил в кресле.

3

– Не волнуйтесь так, молодой человек – это всего лишь каламбур из одной притчи.

– Расскажите ее, пожалуйста.

– Извольте. Американский физик-экспериментатор Роберт Уильямс Вуд все время пытался познать устройство мира, суть вещей. И как-то в очередной раз погрузившись в наркотический транс, он достиг просветления – и познал Истину. Она была кристально четкой, ясной и очень простой. Он взял бумагу и записал то, что ему открылось, чтобы потом рассказать об этом людям.

– И?

– Когда Вуд пришел в себя, первым делом он схватил листок со своими записями. На нем было начертано: «банан велик, а кожура еще больше» или «банан толстый, а кожура еще толще». Да и кто теперь разберется, как правильно! – Кантимиров гомерически захохотал.

– И какое это имеет отношение к Х-образной системе зеркал? – вмешалась Вероника.

– Самое прямое, товарищи, самое прямое. Дело в том, что во всех наших изысканиях мы опираемся на известные физические постулаты – например, постоянство материи или что-то еще… Да не важно – на всю ньютоновскую матрицу, короче говоря. Как описывал это мой учитель, берем за аксиому толстый банан. Но далее в процессе исследований открывается что-то еще, что ставит под вопрос принятую систему координат. И как тогда быть? К сожалению, на аксиомы никто не замахивается – начинают менять суть эксперимента, подгоняя его под заданные условия, а то ведь ненароком получится, что сам банан толстый, а его кожура – еще толще! И что тогда делать изволите – с ума сходить? Вот то, что предложили сейчас вы, – сущий бред. Чтобы сфера стала двигаться в такой системе, она должна начать поэтапно уменьшаться в габаритах – и даже не до размеров атома или элементарной частицы! До размера кубита! А, как и бит, кубит допускает два собственных состояния – А и В, но при этом может находиться и в их суперпозиции. То есть в состоянии, где A и B – любые комплексные числа, удовлетворяющие условию | A | 2 + | B | 2 = 1, а при любом измерении состояния кубита он случайно переходит в одно из своих собственных состояний. Вероятности перехода в эти состояния равны соответственно | A | 2 и | B | 2. Понимаете, в чем дело? Сам по себе – в системе без наблюдателя – кубит находится в суперпозции, то есть как бы одновременно в двух состояниях. Но как только кто-то начинает присматривать за ним, он меняет суперпозцию на какое-то определенное число! Введение в систему наблюдателя меняет саму систему!

– Я слышал что-то подобное…

– Конечно. Подобный опыт легко провести с интерференцией света на двух щелях, методика описана еще в начале девятнадцатого века англичанином Томасом Юнгом. В 1937 году Нобелевскую премию получили Клинтон Дэвиссон, Лестер Джермер и Джордж Паджет Томсон за аналогичный эксперимент с дифракцией. Таким образом, якобы, доказано, что когда мы смотрим на поток света и фиксируем его состояние, то обнаруживаем, что он может проходить только по одной траектории из двух заданных и возможных. Суперпозиции этих двух состояний нет. А когда мы на него не смотрим, он одновременно проходит через два пути одновременно. Наблюдение меняет состояние – вытаскивает его из системы неопределенных квантовых состояний и переводит в проявленную классическую форму.

4

– Значит, это касается не только кубитов?

– В том-то и дело, что наука до сих пор не знает ответа на данный вопрос! Опыты с пушкой и двухщелевым экраном проводились только с использованием светового луча. Собственно, и опыты-то эти начались ради познания природы света. Но их итоги спровоцировали кучу дополнительных кривотолков и привели к появлению гипотез, что Вселенная изначально была создана как световой взрыв, и так далее и тому подобное. Суть в другом. Когда дело дошло до квантовой физики, и мы определили понятие «кубит», все стало куда сложнее. Кубиты, как я и сказал, могут быть запутаны друг с другом, то есть на них может быть наложена ненаблюдаемая связь, выражающаяся в том, что при всяком измерении над одним из нескольких кубитов остальные меняются согласованно с ним. Таким образом, совокупность запутанных между собой кубитов может преподноситься как заполненный квантовый регистр. Чем он отличается от кубита? Информативностью. Он может находиться не только во всевозможных комбинациях составляющих его битов, но и реализовывать всевозможные зависимости между ними. Несмотря на то, что мы сами не способны непосредственно наблюдать состояние кубитов и квантовых регистров, между собой они могут обмениваться своим состоянием и могут его преобразовывать.

Уже достаточно давно мы пытаемся создать квантовый компьютер, готовый к параллельным вычислениям на уровне своего физического устройства. Но остается проблема – прочитать конечный результат вычислений, на данный момент нам это не под силу. Теперь что предлагаете вы: запустить в Х-образной системе зеркал процесс преобразования материи в квантовые разряды, перевести их в суперпозцию и надеяться на обратное превращение в материю. В случае успеха эксперимента не только пошатнутся все устои современной физики. Нет-нет, дело пойдет куда дальше…

– Куда уж дальше? – я постепенно начал терять его мысль.

– Послушайте. Изначальной целью науки было познание окружающего мира и человека, постижение смысла бытия. Религия отвечала на этот вопрос по-своему, с помощью веры, а наука хотела с помощью подтверждаемых экспериментов раскрыть все карты. Так вот, если вышеупомянутый эксперимент пройдет успешно, научное доказательство того, зачем и почему мы здесь, будет получено. И оно будет чудовищным. Человеческий разум, душа, назовите это как угодно в данном случае – суть тот же кубит, вернее – квантовый регистр кубитов в запутанном состоянии. Все мы здесь, на Земле, – огромный квантовый кластер, производящий некоторую работу. Процесс вычислений, запущенный кем-то и для каких-то сторонних целей. Мы – всего лишь процессор компьютера, который работает над неведомой ему программой!

– Я ничего не понял. Какая связь между запуском сферы в Х-образной системе зеркал и нашим здесь предназначением?

– Простите, я слишком увлекся, думал, все и так ясно, на уровне простейшей теоремы. Сейчас я вам ее докажу. Осуществление эксперимента в этой системе зеркал означает, что вся материя на Земле состоит не из атомов… Вернее молекулы есть, они состоят из атомов, атомы делятся на элементарные частицы, но на этом деление еще не кончается. Элементарные частицы состоят из кубитов! Соответственно, наблюдение за любой материей на планете переводит ее в суперпозицию и меняет ее состояние – в зависимости от взгляда наблюдателя! Понимаете, что это означает? Верят люди в драконов – вот в Средние века драконы и живут себе вокруг них. Не верят – сейчас дракона днем с огнем не сыщешь. Но это уже детали, а теперь главное. Мы, по сути, являемся теми самыми наблюдателями, которые меняют состояние всей материи на Земле. Но наш разум тоже кем-то создан, и есть соответствующий наблюдатель за нами самими. Этот наблюдатель запутывает уже наши состояния. Мы все тут – кластер, занятый вычислениями, наблюдением и сменой состояний окружающего мира! А смысла этих вычислений мы не знаем – просто работаем, и все. Теперь понятно? Банан толстый, а кожура еще толще – это слова погибшего Ларазевского, он той притчей описывал гипотезу нашего учителя, когда мы ее обсуждали! Да-да, она витала в воздухе, а сейчас мы смогли облечь ее в конкретную форму. Кстати, про кубиты – впервые этот термин был введен Николой Тесла в ходе подготовки Филадельфийского эксперимента. Но мы отвлеклись. Теперь вам все ясно?

– Как-то очень огульно. Нет, с первой частью утверждений все понятно. Но про человека… На основании чего сделан вывод, будто наш разум или душа тоже состоят из кубитов и находятся в суперпозиции, зависимой от наблюдателя? Почему не остановиться и не сказать, например, что единственные наблюдатели за миром – это мы?

– Потому, что в этом случае отвергается акт творения – непонятно, как мы возникли и непонятно, что было с миром до нас! А ведь есть неопровержимые доказательство того, что на Земле были…

– Вы же сами только что привели пример про драконов. Почему кости динозавров не могут быть тем же самым артефактом, возникшим по нашей воле для доказательства дарвиновских теорий?

5

– A вы, Майкл, оказывается, не так просты! – улыбнулся Кантимиров. – Хорошо. Представьте себе, что весь мир вокруг нас находится в суперпозиции, он не проявлен и может занимать любые состояния. Мы начинаем наблюдать за ним и переводим его в проявленную физическую форму, конкретное состояние. Но если весь мир состоит из кубитов, значит, мы тоже состоим из кубитов. Значит, для того чтобы вывести нас самих из суперпозиции, кто-то должен был начать наблюдать за нами! Понимаете, цепочка такая, акт творения – Создатель присмотрел за людьми и проявил нас, мы начали исследовать мир и проявили его… Хотя, что мы спорим, обоснование на бумаге – ничто в сравнении с практическим экспериментом. После запуска пустой сферы через систему зеркал все, что надо сделать, – посадить добровольца внутрь. Если эксперимент пройдет успешно, тогда да, наш квантовый кластер наблюдается извне и создан кем-то для определенных целей.

– A что вы подразумеваете под успешностью запуска сферы с добровольцем? – в разговор вмешалась молчавшая до сих пор Вероника.

– Ну… Как и было сказано – материализация сферы с человеком по другую сторону Х-зеркал.

– A если сфера материализуется, но окажется пустой? И никаких следов человека в ней не обнаружится?

– Позвольте, коллеги. У меня такое чувство, будто где-то еще есть второй, подобный нашему, центр, и вы прибыли сюда, уже имея на руках выкладки его экспериментов…

– Представьте, что это почти так. Но вы не ответили. Каков критерий успешности в подобном случае?

– Само по себе прохождение сферы через Х-систему уже доказывает мою теорему о квантовом кластере… Но если человек внутри сферы исчезает, то… Подмиры? Три подмира и два мира? Подождите. Мне надо уйти в свой кабинет, продолжить расчеты…

– Вы не назвали имя вашего учителя и автора этой гипотезы.

– Глеб Иванович Бокий. Встретимся через час, – Кантимиров почти выбежал из зала.

Я вздрогнул еще раз. Создатель системы лагерей ГУЛАГа и автор Доктрины был учителем Кантимирова. Все запутывалось еще больше и снова вызывало чувство дежавю.

– Что ты думаешь? – обратился я к Веронике, когда мы остались наедине.

– В его словах есть логика, это действительно многое объясняет. Интересно, как Кантимиров интерпретирует финал эксперимента со сферой и добровольцем внутри нее.

– Кстати, когда мы ждали подъемника, я спрашивал тебя о том, куда должна перебрасывать предметы сфера. Ну, с точки зрения тех, кто над станцией построил этаж с военной техникой.

– Ты еще не понял? К противнику, конечно. Ведь если заслать войска в энергетические пузыри реальностей Германии и США, нанести точечные удары по их руководству, то все… Начинаем там строительство коммунизма, и три реальности снова схлопываются в одну, гармония на Земле восстановлена. Вот с какой целью были начаты эти эксперименты.

– Коммунистическая гармония… – пробормотал я.

– Что?

– Да нет, это уже не важно. Ты полагаешь, что по итогам экспериментов неодушевленные предметы вообще никуда нельзя переносить – их можно только превращать в кубиты и возвращать обратно, так?

– К сожалению, да, но это же только начало опытов. Надежда существует, за этим мы сюда и прибыли.

– Хорошо. А люди-то куда из сферы пропадают? В пузырь США? Или к фашистам – в зависимости от своих наклонностей?

– A вот здесь, конечно, нужна будет проверка. И давай дождемся мнения Кантимирова.

Мы решили дойти до жилых комнат и передохнуть. На пороге своей скромной резиденции я еще раз взглянул на спутницу, представив ее обнаженной. Сейчас, несмотря на все пережитое, она была восхитительна – высокая, крепкая грудь, идеальный цвет лица и, конечно, ведьминская зелень глаз. Эх, заняться бы с ней любовью… Словно прочитав мои мысли, Вероника вдруг подошла совсем близко, и ее губы впились в мои острым поцелуем. Затем она моментально закрыла дверь и опустилась на колени. Когда через несколько минут девушка скинула куртку и штаны на пол, я даже не удивился увиденному. На ее плечах алели яркие цветные татуировки – серп, молот и звезда. Кто она? Задуматься над вопросом я не успел – Вероника решительно закрыла дверь в нашу комнату и заблокировала ее стулом.

6

Моя любовница была восхитительна. Плохо было другое: узкая, неудобная кровать, на которой мы еле помещались. Одеваясь, я бурчал про недостатки социалистического образа жизни, при котором люди набиваются как сельди в бочку, а Вероника тихо смеялась.

– Ну что ты смеешься? Зачем эта теснота?

– A тебе не приходило в голову, что это сделано специально? Чувство локтя – слыхал о таком? Именно при Иосифе Виссарионовиче Сталине были начаты масштабные работы по изучению общего энергетического поля людских масс. Тогда ведь готовились ко всеобщему единению, людей планировали селить в бараки на десятки тысяч коек. Представляешь себе такую казарму! Огромные ряды кроватей, все друг у друга под боком, да еще и официально введена общность жен. Это вам не капиталистическое узурпирование по принципу «жена моя, ее не трожь», нет! Захотел тетю Марину – подошел, договорился, лег с ней, назавтра захотел Веронику, – она хохотнула, – спишь с Вероникой! А жена тем временем с дядей Вовой…

– Бред какой-то, если честно.

– Ну вот потому и не получилось. Люди еще не доросли до такой свободы. Поэтому в СССР вопросы, которые планировали сначала решать с помощью общности жен и совместного проживания граждан в бараках, решили другим способом. Ведь для чего это хотели делать? Чтобы у жителей страны быстрее единое энергетическое поле создавалось, чтобы плечом к плечу, каждый соседа чувствовал. А лучше всего чувствовать, когда спишь рядом – или хотя бы в метре, на соседней кровати. Так вот, сейчас очереди есть за всем, чем угодно. Начиная от продуктов питания и заканчивая одеждой, мебелью, автомобилями. Хочет слесарь Сережа купить жене сапоги – будь добр, постой часа четыре плечом к плечу с другими рабочими. Нужно доценту Ивану Петровичу ванную новой плиткой обложить – побегай по хозяйственным. Найдешь – может и пару дней придется потолкаться, по номеркам, с записью. Идет молодая мама Катя домой с ребенком, надо ему молока купить – часа в очереди в продуктовом вполне хватит. Вот все и трутся друг о друга невольно, вырабатывают общее поле. На самом деле мощи у промышленности нашей страны вполне хватает, чтобы все нужды удовлетворить – ведь товары-то не в убыток производятся. Надо больше – больше денег завод заработает, больше людей на работу взять сможет! Но нет, по приказу Партии каждую пятилетку планы занижаются специально – КГБ за всем этим присматривает и нормы выработки регулирует, чтобы очереди не пропали.

7

– Так вот в чем дело! – я начал безудержно хохотать. – Получается, когда моя тетка в очередях за сосисками стояла, а я по часу рядом с магазином гулял один – это она распоряжение Партии выполняла!

– Невольно…

– Слушай, ну так вот из-за этого «невольно» к 1991 году власть коммунистов в стране и кончилась, а СССР развалился. Дотерлись в очередях…

– Майкл, я понимаю, что у нас разные идеологические взгляды, но… Кстати, нам пора к Кантимирову.

В комнате для заседаний горел такой же безмерно яркий белый свет. В его лучах кровь на столе казалась очень темной, почти черной, а человек, уронивший лицо между локтей, выглядел тряпичной куклой. Это был Кантимиров. Кто-то очень аккуратно воткнул ему разделочный нож в основание черепа. Почему-то мне это не показалось страшным или даже странным.

– Вероятно, это сделал его знакомый, зашел за спину и…

– Умно, Майкл, очень умно. Да тут на станции все друг другу знакомые и хорошие товарищи, мало ли кто решил до шкафа дойти. А Кантимиров – личность увлеченная, он и головы бы от своих записей не поднял, так что незнакомец тоже мог здесь побывать.

– Давай его обыщем, вдруг что-то осталось.

Но карманы Кантимирова оказались совершенно пусты, если не считать красивой перьевой ручки. А вот рядом с трупом на столе лежала маленькая черная записная книжка – «Молескин».

– Смотри, кажется, у тебя такая же была, – кивнула Вероника.

Я открыл книжку и начал читать.

Спускаясь вниз, в этот мини-город, построенный на глубине двухсот метров под землей, я испытывал трепет. Кажется все то, чем я занимался ранее, было лишь подготовкой к этому важнейшему свершению…

– Интересно, так это он – автор дневника? Зачем же было описывать действия Кантимирова как своего руководителя? Шизофрения? Или маскировался так, чтобы не вычислили в случае оказии? Кстати, последняя дата – сегодняшняя, все, что было описано далее, типа, еще не произошло… Ну ладно, может, записи нам еще пригодятся, – я спрятал «Молескин» в карман, подумав, что эта вещь меня снова нашла. – Кстати, возможно, он пришел сюда с бумажными выкладками, но убийца…

– …Забрал их. Конечно, более никаких резонов в гибели Кантимирова нет, – Вероника снова свернулась в сжатую пружину. – Нам надо ввести чрезвычайное положение на станции, оставить всех в комнатах, сделать обход и провести краткие допросы. Это не должно остаться безнаказанным.

– А, может, наверх?

– Пока нет. У нас есть все полномочия для расследования. Если сделаем доклад сейчас – пришлют профессиональных следователей, но тогда мы уже не будем руководить операцией. Придется снова их убеждать, пересказывать то, что с тобой произошло. Попробуем распутать все сами, согласен?

– Ну как сказать… То, что происходит здесь и сейчас, идет уже явно не по описанному в дневнике сценарию, а предугадывать события я не умею. Детективной помощи от меня тоже не жди – в детстве Сименона и Конан Дойля читал, конечно, но как вести профессиональное расследование, я не знаю. Если интересно мое мнение – лучше, наверное, запросить помощь.

– Послушай, Майкл, чутье на людей у тебя есть, это главное, а допросы я проведу. Не хочу сейчас помощь запрашивать, не знаю почему, но не хочу. Давай так – если до завтра не разберемся, вообще станцию покинем и передадим расследование другой бригаде. Я вижу, как тебе здесь некомфортно…

– Договорились.

8

Тут раздался характерный писклявый сигнал.

– Вызов с главного пульта. Пойдем! – она заспешила к двери.

Пульт был расположен в большом конферецзале. Когда мы дошли до него, уже включилась громкая связь.

– Коллеги, это Егор Петрович. Нарушаю все запреты, но что делать, раз так все пошло. Забудем про Протокол…

– Слушаем вас.

– К нам товарищ Сергей Шаповалов прибыл раньше графика и всех тут построил – мол, хочет вас увидеть, и точка! Я заслал его вниз с час назад, вы еще не встретились? Кстати, простите за технический сбой. Лифт мои ребятки давно вытащили и починили.

– Егор Петрович, вы же знаете, что этот сеанс связи – нарушение всех регламентов, а я своей карьерой дорожу. Какой смысл докладывать мне о таком незначительном вопросе?

– Но я думал, раз уж вы… – тут наверху вдруг что-то зашуршало, и Проволока отключился.

– Послушай, мне интересная мысль пришла в голову… – я обратился к Веронике. – Ведь если тот Лазаревский из будущего, который помог мне сюда попасть, и этот здешний Лазаревский, который погиб, – одно и то же лицо, то… То моего будущего уже не существует, и возвращаться мне некуда. Хреновые дела.

– Во-первых, Майкл, ты еще не знаешь, как тебе возвращаться. Может, обратного пути никакого и нет. Во-вторых, Лазаревский – фамилия известная, и то, что это один и тот же человек, весьма сомнительно. От тела погибшего мало что осталось. Когда психолог перед смертью обернулся, ты его хорошо рассмотрел?

– Фигура похожа. Лицо… Не уверен. Но он ведь здесь гораздо моложе был.

– Даже если и так, то, в-третьих, куда это ты собрался бежать от такой шикарной девушки, как я?

– Нет-нет, дорогая, я имел в виду, вместе с тобой бежать!

– Тогда вместе выход и поищем. А сейчас пошли, надо начинать расследование.

– Стой, еще один вопрос. Тогда в вертолете мы не договорили про Доктрину.

– Про мифы о ней. Я не читала оригинал.

– Не могу поверить, чтобы Брюсов не дал тебе ее изучить.

– Поверь, не дал. Он вообще не сильно-то со мной рассусоливал. Все, что я могу тебе рассказать о Доктрине, – лишь несколько общих и довольно дурацких фраз. Написал ее тот самый учитель Кантимирова – Глеб Иванович Бокий. Который еще лагеря ГУЛАГа создал. На самом деле их предназначение… Нет, не в этом дело, сейчас ты все снова как рассказ про очереди воспримешь. Короче говоря, его исследования показали, что истинная картина окружающего нас мира диаметрально противоположна существующим, традиционным представлениям о нем. Земля не круглая, а плоская, никакого космоса нет, а есть небесная твердь и далее в том же духе. Бокий в 1940 году предлагал снарядить экспедицию и начать бурение этой тверди. Но проблема заключалась в том, что людей, которые могли выйти за пределы представлений, навязанных им обществом, почти не было. Все граждане свято верили в то, что им рассказали в школе, поведали родители, в то, о чем они прочитали в книжках. А твердь оказалась защищена каким-то силовым полем – обычный человек не то что подойти к ней, увидеть бы ее не смог. Поэтому Бокий начал отбор Воинов, как он их называл, людей новой формации, способных отвлечься от навязанного внешнего представления. Он успел создать одну группу, и отчет о ее путешествии описан в Доктрине. Это все, что я знаю.

– Расскажи еще про лагеря. Тема такая, что смеяться по-любому не над чем.

– ГУЛАГ изначально и был создан Боким как инкубатор для Воинов. День ото дня под руководством Глеба Ивановича брали лучших сыновей партии и проводили их через все круги ада. Тот, кто сумел перенести испытания, и мог считаться Воином. Именно так Бокий и отобрал свою команду из нескольких десятков человек, пожертвовав миллионами погибших. И, говорят, будто сейчас где-то у тверди трудится настоящий лагерь этих самых Воинов и их потомков – исследует внешний мир… Отец Народов со слезами на глазах санкционировал такие жертвы – жертвы во имя науки. Пойдем.

9

Внимание! Внимание! На станции объявлено чрезвычайное положение! Всему персоналу немедленно занять свои жилые комнаты и не выходить до особых указаний! К нарушителям будут применены меры уголовного преследования!

Вероника поставила текст объявления в режим непрерывной прокрутки по громкой связи – временами от этого начинало казаться, что вот-вот разразится ядерная война. Через четверть часа, обойдя коридоры станции и удостоверившись в том, что все работники действительно заняли свои места, мы активировали систему магнитных замков и заперли двери комнат. Эбонитовый столбик универсального ключа коллега Сталь передала мне:

– Ситуация так себе, но ничего, прорвемся, – грустно улыбнулась она. – Говорить с подозреваемыми – а подозреваемые тут абсолютно все – буду я. От тебя требуется лишь грозно смотреть на них, да и то временами. Справишься?

– Сдюжу. Откуда начнем допросы?

– По порядковым номерам комнат, конечно.

Через минуту мы открыли дверь с номером «1» – но то, что за ней оказалось, никому не понравилось.

Кровати, тумбочки и тому подобной типовой мебели в этом помещении не было. Ровную поверхность пола покрывали многочисленные оленьи шкуры – вот и вся обстановка, если не считать огромного бубна, прислоненного к одной из стен. Посреди пола, сложив ноги по-турецки, сидел маленький человек. Его по-восточному желтое лицо испещряли многочисленные морщины, но щелочки черных глаз, казалось, горели адским огнем. Пепельные волосы, заплетенные в длинную косицу, доставали почти до пояса. Мужчина был одет в яркий разноцветный халат, украшенный сложным орнаментом, и обут в аккуратные коричневые сапожки. А на его груди красовалось огромное ожерелье из зубов то ли волка, то ли медведя – по крайней мере, каждый клык имел длину не менее пяти сантиметров и был отполирован до блеска.

– Здравствуйте, уважаемые, – человек, казалось, ничуть не удивился нашему появлению.

– Вероника Сталь и Майкл Холмогоров, – начала моя спутница. – На станции убит сотрудник, и мы…

– …Ведете расследование. Конечно, конечно. Странно, что нас раньше не представили друг другу. Я Аюлга Чаров, местный шаман.

От него веяло каким-то абсолютным спокойствием, так что напряжение с меня чуть спало, но сама ситуация в голове укладываться никак не хотела. Шаман на научной станции? Кого мы найдем в следующей комнате? Вампира или неандертальца?

– У вас, конечно, много вопросов? Чтобы сократить время нашей беседы, позвольте мне начать ее с монолога. Поверьте, в нем будут все ответы. Только подождите пару минут.

С этими словами Аюлга достал из кармана халата маленький стальной предмет. Длиной сантиметров десять, он представлял собой две узкие параллельные полоски металла, изогнутые с одной стороны в полукруг. Туда был впаян более тонкий язычок с залихватским загибом на конце – он проходил как раз между двумя параллельными «рельсами» корпуса. Шаман взял этот странный инструмент левой рукой и, чуть разжав губы, приложил его к зубам, оставив между ними небольшую щель. Правой рукой он аккуратно поддел язычок и отпустил его. Раздался довольно громкий вибрирующий звук – что-то типа растянутой во времени ноты «фа». Как только звучание затихло, Чаров снова дернул свой музыкальный инструмент, и снова мы услышали эту мелодию. Она воспринималась скорее даже не ушами, а телом, кожей.

– Это варган, или хомус, музыкальный шаманский инструмент. Зубной бубен, как его еще называют. С его помощью обычно вызывают дождь, ну или… – шепнула мне Вероника.

Музыка текла, переливаясь в пространстве и сплетаясь в какие-то цветные ощущения. Описать это сложно, временами мне казалось, что не шаман играет на варгане, а варган использует шамана как инструмент. Тут Аюлга осторожно вытер вещицу полой своего халата и спрятал, а затем, дойдя до угла комнаты, взял в руки бубен. Овальный, серый, он имел, наверное, не меньше метра в поперечнике, а по окружности шли ряды огромных шишек, на которые была натянута оленья кожа. Выудив из другого кармана маленькую деревянную колотушку, обтянутую черным мехом, маг легонько стукнул ею по центру бубна. Раздавшийся звук оказался до того неожиданным и оглушительным, что мы присели. Это был глухой и очень низкий удар, который шел точно в грудь и расползался волной мурашек по всему телу. То ли усиленный комнатой, то ли сам по себе, удар имел невероятную мощь – казалось, будь в помещении окна, их стекла превратились бы в пыль. Размеренно, не торопясь, Аюлга нанес всего три удара у бубен, но, когда шаман отложил его, я понял, что почти оглох – в ушах невероятно звенело.

– Итак. Моя история начинается со знакомства с Глебом Ивановичем Боким. Это удивительная личность. Вернее – удивительной силы личность. Знаете, бывает так, что кто-то зайдет в комнату, и она словно освещается? Глеб Иванович освещал не комнаты – кварталы. Когда я впервые увидел этого человека, все, чего мне захотелось, – упасть на пол и целовать его следы. Да и то, поцелуй ботинка был бы слишком высокой честью для меня – простого рабочего паренька Ильи Титова. Так вот…

10

– В 1921 году мне казалось, что я могу перевернуть мир, а кто-нибудь в двадцать один год думает иначе? И мы с соратниками из ЧК переворачивали его – боролись с контрреволюционной сволочью, строили коммунизм. После одной операции, когда была пресечена попытка вывоза из страны пяти тонн золота, меня и двоих моих товарищей представили к государственным наградам. В Москве нас принял не Владимир Ильич, а товарищ Бокий. Трудно описать мои чувства после трех часов ожидания в Кремле. Но тут вошел он. Бокий был невысок и худощав, имел узкие губы, тонкий нос, черные волосы. Лицо этого человека, между тем, выдавало недюжинную волю. Жесткие и сильные мышцы челюсти то и дело меняли его профиль, а подвижность вызывала изумление – Глеб Иванович то морщил лоб, то улыбался, то хмурился… Он не производил впечатление жестокого руководителя, но было ясно, пойди против воли такого – сотрет с лица Земли. Однако самое главное я уже описал. От Бокого исходило какое-то неземное свечение – с ним было хорошо, хотелось выполнять все, что он скажет. После крепкого рукопожатия я почувствовал себя на седьмом небе от счастья и чудом устоял на ногах.

– Значит так, товарищи, – произнес Глеб Иванович после традиционных слов по случаю награждения. – У партии есть ответственное задание для лучших своих сынов. Задание это не просто сложное – оно отчасти самоубийственное, скрывать не стану. Работать предстоит со мной. В случае успеха вашими делами будет гордиться вся страна. Есть ли добровольцы?

Оба моих спутника, похоже, не горели рвением, так что вперед вышел я один.

– Отлично. Пройдемте, будущий герой.

Мы уединились с Боким в его небольшом кабинете, где стоял стол с традиционной зеленой лампой.

– Значит так. Известно ли вам, мой друг, какую силу и влияние имеют по всему миру тайные ложи? И какие огромные знания доступны высшим их чинам? Нет? Так я скажу: то, что знает современная наука, – лишь крупицы, перепадающие нам, простым рабочим, от власть предержащих. Наша революция несет изменения в сложившуюся картину мира, все тайное становится явным. И мы вплотную подбираемся к великим тайнам, которые послужат делу строительства коммунизма на всей планете. Представьте себе, не будет ни частной собственности, ни денег. Мы построим огромные бараки на десятки тысяч человек, где рабочие смогут спать бок о бок. Полная общность жен – понравилась чья-то супруга, так ложись с ней. Дети с малых лет будут воспитываться вдали от родителей, в цветущих садах. Лавки завалим едой и одеждой – выбирай на вкус, но не выделяйся из толпы…

Но я отвлекся. Полгода назад мы с коллегой, Александром Васильевичем Барченко, раскололи на допросе одного видного закулисного авторитета. Он сообщил, что большую часть знаний его общество почерпнуло из гиперборейских источников. Это такая легендарная северная страна, на которую в своих трудах ссылались еще древние греки – ее сыны обладали невиданным могуществом. Так вот, по полученным данным следы великой цивилизации, а также, как он сказал, «вход в нее», находятся на Кольском полуострове. Мы немедленно снарядили туда экспедицию, только я остался в Москве, а Барченко направился на Север – взяв с собой профессора Бехтерева, собиравшегося изучить возможности шаманов.

Позавчера Александр Васильевич прибыл в Москву. В несколько… э-э-э… непотребном виде. Пойдемте, я покажу.

Мы прошли длинными коридорами до винтовой лестницы и спустились в мрачные подвалы. Несколько красноармейцев при виде товарища Бокого вытянулись по струнке и отдали честь.

– Откройте безопасную комнату, – отдал приказ Глеб Иванович.

11

Стоявший неподалеку солдат нажал на длинный рычаг у стены, и помещение, в которое мы вошли, начало трансформироваться. Череда шкафов отъехала в нишу, и мы увидели толстенную – с прутьями толщиной почти в руку, я не шучу – решетку. За ней размещалась крошечная каморка с железной кроватью, рукомойником и ведром. Сидящий на койке человек был худощав, его белые волосы торчали клочьями, а ввалившиеся глаза горели.

– Знакомьтесь, это товарищ Александр Васильевич Барченко… – но не успел Глеб Иванович закончить фразу, как Барченко кинулся к решетке и схватился за нее изо всех сил. На его тонких руках налились узловатые вены. Если бы не толщина ограждения, я бы опрометью бросился из комнаты – от этого человека веяло жутким, чудовищным страхом. Узник пристально посмотрел на меня и начал бормотать скороговоркой:

– Тундра… шли… атомное ядро… они умеют расщеплять атомное ядро… летательные аппараты, они есть у них… они не летают, они перемещаются в пространстве… во времени… им подвластно время… атомы – это энергия… мир – это энергия… время – это энергия… мысли – это энергия… все вокруг – только энергия… Сейдозеро… там есть пирамида… ищите пирамиду… в ней – лаз к Гиперборее… Шаманы, они подскажут… саамские шаманы – идите-е-е-е-е-е к н-и-и-и-и-и-м!!

Я отшатнулся от решетки. Бокий крепко взял меня под руку и повел наверх.

– Так вот, – продолжил Глеб Иванович, когда мы оказались в его кабинете. – Признаться, миссия на Кольский полуостров носила исследовательский, а не военный характер. И мы подумать не могли, что из тридцати человек вернется только один – и в таком состоянии. Теперь я собираю группу для изучения этой самой Гипербореи. Подумайте, молодой человек. Еще не поздно отказаться – вы все видели.

– Я не откажусь.

– Тогда еще пара важных вводных. Мы тут давно исследуем феномен реинкарнации, слышали про такое?

– Переселение душ?

– Ну да, буддистский и индуистский взгляд на мир предполагает, что душа после смерти переселяется в новое тело ребенка, и колесо сансары крутится дальше. Знаете, что в этих идеях мне кажется странным? Число людей на Земле. Оно ведь непрерывно растет, несмотря на войны и прочие ужасы. Значит откуда-то должен идти приток свежих сил, скажем, какой-то процент жителей планеты – это реинкарнированные души, а какой-то – новые. И судя по последним тенденциям роста численности населения, процент новых людей становится все больше и больше. Откуда же они берутся? Мы начали тут кое-какие исследования, еще давно начали, аж в прошлом веке – изучали снимки ауры людей. И получается странный феномен. Цвета ауры и все прочее оставим для магов и шаманов, нас это не интересовало. Мы обращали внимание лишь на образ, отображаемый на специальном снимке. У примерно восьмидесяти процентов людей на отпечатке виделся гуманоидоподобный объект – что-то вроде яйца, в которое вписана фигура человека. Как на рисунках великого Леонардо да Винчи, впрочем, речь сейчас не о нем… А вот у остальных никакого яйца не было!

– А что же было?

– Нечто вроде треугольной пирамиды, в основании которой прослеживалось… э-э-э… существо. Что-то вроде большой такой таксы или бассета – собаки с очень длинным туловищем и коротенькими ногами. Или грызуна – разрешение снимков небольшое, морду разглядеть не получается. Или свиньи… Далее мы начали изучать соотношение в различных регионах нашей страны «людей» и «животных», как условно классифицировали население в зависимости от того, что получается на снимках. И вышло так, что в южных областях процент «людей» драматически выше, чем в северных. А в районе Кольского полуострова процент «животных» максимален для всей России! Понимаете, что это означает?

– Они идут оттуда?

– Да, именно так! Пока в обществе мы никак не различаем этих «животных» – встреть такого на улице, на заводе – ну человек и человек. И большинство из них, насколько я понимаю, не осознает себя кем-то отличным от обычных людей… Но кто-то все знает и хорошо представляет себе, что будет происходить дальше. Это – захват страны, захват планеты. Долгий, растянутый на тысячи лет, но захват, который рано или поздно обернется восстанием и войной. Или просто поглощением… – Бокий вздохнул.

– Простите, а моя аура, вдруг я тоже…

– Ай, бросьте. Уже проверили. Нормальная у вас аура, как и у всех тех, кто в Кремле сейчас заседает. А вот у царя-батюшки, напротив, была «животная» аура. Потому и расстрелять пришлось его и всех членов семьи…

Тут Аюлга вздохнул и закрыл глаза.

12

– Эй, товарищ! – окликнула нашего собеседника Вероника. – Вы монолог с ответами на вопросы обещали, а вопрос у нас один – кто профессора Кантимирова убил. Так что давайте как-то поконкретнее…

– Вся конкретика у вас уже есть. Сейдозеро, Кольский полуостров. Отправляйтесь, там и найдете ответы. Узнаете и про эксперименты со сферой, и про «Молескин», что вам достался, молодой человек, и про Доктрину, и про… И про ваш дурацкий квантовый кластер… – тут Аюлга засмеялся.

– Насколько я знаю, Глеб Иванович Бокий создал систему лагерей ГУЛАГа ради отбора Воинов для экспедиции… Неужели для экспедиции на Кольский полуостров? Значит, ваш поход закончился провалом?

– Провалом? Нет. Я получил имя Аюлга, я получил варган и бубен. Я видел пирамиду. Но мы не смогли дойти до нее – только увидеть. А вы – дойдете!

– Постойте, – вмешался я. – Как я полагаю, это место было создано для…

– …Для понимания того, как объединить распавшийся на три реальности мир воедино, – закончила Вероника.

– И какое отношение имеет все описанное к пушкам Тесла и последующему изменению реальности?

– Эх… – Аюлга заметно помрачнел. – Вы так и не поняли. Тесла, пузыри и все вокруг – это лишь верхушка айсберга, последствия, но не причина. Под водой – самая большая его часть – путь к тем, кто давным-давно ведет атаку на нас. Путь к треугольнику. Им уже удалось серьезно поколебать наш мир. И удастся разрушить совсем, если Воины не вмешаются. Что вам надо знать еще… Во-первых, как мы поняли позже, люди с животной аурой делятся на две категории. Первые, наиболее распространенные, чувствуют себя обычными людьми. Таких легко распознать с помощью любого сканера ауры. Другие – напротив, осознают себя какими-то исключительными сверхчеловеками. Их мало, и их ауры тщательно замаскированы под людские – разоблачить эти создания крайне сложно. Некоторые посвященные, как я, имеют способность считывать ауру на лету, но даже мы не в силах сразу распознать замаскированного нелюдя. Когда же их таки удается вывести на чистую воду – они… э-э-э… проявляют себя во всей красе и уходят в свой мир. Учтите это. И, наконец, во-вторых: я вижу, что вы оба – Воины! У вас просто нет выбора! Идите же! – заорал он таким нереально громким голосом, что мы, не сговариваясь, вылетели из комнаты.

– Что скажешь? – обратился я к Веронике.

– Нужен архив по теме экспедиций Бокого. Такого доступа у меня нет. То, что рассказал Аюлга, никогда и нигде не всплывало. Позже обдумаем…

– С шаманом все?

– Не похоже, чтобы он мог убить Кантимирова.

– Ну да, конечно, мы же провели допрос по всем правилам, – съязвил я. – Интересно, откуда Аюлга узнал про теорию квантовых кластеров, о которой нам рассказал Кантимиров?

– От Бокого – так же, как и Кантимиров. У тебя что, все совсем перепуталось в голове? Позже мы еще вернемся к нашему шаману, пусть успокоится. Пошли в следующую комнату.

– Послушай, у меня возникло ощущение, что мы узнали что-то очень важное. То, ради чего меня сюда и занесло, то, ради чего вся эта каша и заварилась. Скажи, мы можем бросить эти зеркала и допросы и улететь со станции на Кольский полуостров?

– Я согласна, но давай все сделаем по уму. Стоит сейчас облажаться, и мы окажемся тоже на Севере, но не у пирамиды на Кольском полуострове, а в трудовом лагере. Так что сначала допросы и отчет, затем – возобновление работ на станции, запуски сферы, оформление наших выводов и передача их руководству, а потом уже – запрос архивов, выяснение месторасположения пирамиды и организация экспедиции. Хорошо?

Я вздохнул и открыл дверь с номером «2». За ней нам открылась достаточно захламленная комната, где на грязной кровати сидел высокий нескладный человек. Его широкое плоское лицо с большим мясистым носом украшала козлиная бородка, усы были напрочь сбриты, а длинная патлатая шевелюра копнами лежала на плечах. При виде нас субъект вскочил и как-то странно улыбнулся.

– Вероника Сталь, – начала товарищ следователь, – на станции…

– Знаю, знаю, Кантимирова убили… – отмахнулся длинный.

– Представьтесь, пожалуйста.

– A зачем мне представляться, если вы даже имя своего напарника не назвали.

– Майкл Холмогоров, – с этим типом возникнут проблемы, подумалось мне.

– Итак? – глаза Вероники стали соответствовать ее фамилии.

– Майкл, а может быть, вы – мудак? – гражданин ласково посмотрел на меня и тихонечко улыбнулся.

– Руки за голову! – Вероника выхватила «Макаров» и передернула затвор.

– A может быть, вы – тоже мудак? – длинный товарищ улыбнулся еще более загадочно и тихонько пошел на нас.

На сей раз Вероника попала с первого выстрела. На лбу у этого странного типа расцвело маленькое красное пятно, и тут же с характерным хлюпающим звуком кусок его затылка разлетелся мелкой кровавой крошкой, оставив на и без того грязных стенах вереницу багровых подтеков.

После случая с деревенскими зомби я был готов ко всему. Даже к тому, что мертвец – а попадание-то специально в голову – продолжит идти на нас. Но то, что мы увидели, не укладывалось ни в мои старые представления о мире, ни в новые, где существовали пушки Тесла, пространственные пузыри и путешествия во времени. Вокруг человека вдруг возникла треугольная пирамида из красновато-розового света. Еще секунду длинная и нескладная фигура казалась застывшей в ней, потом раздался хлопок, пирамида вспыхнула ярче – и я увидел в основании светящейся конструкции ту самую таксоподобную свинку. Ее глаза-бусинки теперь не казались игривыми, напротив, они излучали адскую злобу. После второй вспышки тело рухнуло на пол, и все кончилось.

– Ты… Ты это видела? – только и смог проговорить я.

– Пирамиду? Свинью? Да. Похоже, нам надо рвать когти на Кольский полуостров прямо сейчас. Расследование закончено, – Вероника направилась к двери.

13

А в коридоре мы нос к носу столкнулись с Сергеем Шаповаловым.

– Майкл! Вероника! Наконец-то! – он расплылся в широкой улыбке.

– Тьфу ты! – я обнял друга. – Я уж думал часом, не случилось ли чего…

– Слишком долго вас завтраками кормили, да?

– Слишком долго. Ты как добрался-то сюда?

– Не поверишь, после того, как это козел…

– Матвей Петрович Заболотский?

– Да-да, сука, он мне таки вкрутил иглу под коленную чашечку… Хорошо, что потом Иван Никанорович появился.

– Извиняй, Серегей. Я отделался чуть легче.

В двух словах я рассказал ему нашу историю, отметив и гибель Брюсова, и трагические события на станции, и наметившийся поход к Кольскому полуострову.

– Так! – скомандовала Вероника. – Нечего тут рассусоливать. Сережа, у тебя есть два варианта. Или идешь с нами, или остаешься здесь и ждешь подмогу. Второй сценарий куда более безопасный.

– Безопасный? Вы издеваться изволите, – он снова улыбнулся во весь рот. – Вы хотите сказать, что здесь… э-э-э… безопасно?

Ирония, конечно, заключалась в том, что в нашем времени Сергея на этой станции чуть не убили. Кроме того, как мы знали, через несколько месяцев в Центре произойдет коллапс, закончившийся гибелью всего персонала.

– Короче говоря, вариантов у тебя, Шаповалов, нет, – я впервые со школьных времен назвал его по фамилии. – Давайте выбираться. С киллером мы вроде как разобрались…

– Пошли к запасному шлюзу, попробуем пробраться тихо, – моя напарница двинулась вперед.

– Один момент интересный, – Сергей чуть отстал и начал говорить негромко, словно хотел, чтобы Вероника нас не услышала. – Знаешь, в Москве, на перевалочной базе КГБ, где я в очередной раз рассказывал про наше время, ко мне подсел любопытный субъект. Его звали Дмитрием, то ли он лаборантом у них работал, то ли проштрафился и числился на испытательном сроке… С виду такой мачо, с иссиня-черными от щетины щеками, кудряшками и плутоватым взглядом. Так вот, этот Дмитрий бормотал какую-то чепуху, бормотал-бормотал, а потом вдруг исчез, и больше я его на базе не видел.

– Так о чем он рассказывал-то?

– A вот о чем. Он словно зациклился на примере с вентилятором. Знаешь, когда три лопасти винта быстро крутятся, возникает стойкая иллюзия, будто на столе стоит скульптура, увенчанная крутящимся диском. Свободного пространства между лопастями нет, оно словно все занято. А если еще увеличить скорость, то и вращения мы можем не заметить – покажется, что просто неподвижный диск на подставке торчит.

– Ну и?

– Он говорил, что эксперименты некоего Бойкого…

– Бокого?

– Точно, Бокого, был такой – правая рука Сталина в тридцатые годы, вроде как паранормальными исследованиями занимался помимо строительства ГУЛАГа. Так вот, его эксперименты показали, что атомы – а они, как известно, движутся – состоят из элементарных частиц, а те, в свою очередь, тоже движутся и состоят еще из каких-то частиц, и они все движутся…

– Я уже начал запутываться.

– Да погоди ты, сейчас я сформулирую! Короче говоря, суть такая: нет ни атомов, ни частиц, а есть только движение энергии. Это движение и создает иллюзию возникновения атомов, молекул, этой двери наконец! – он указал на очередную комнату. – А на самом деле существует только движение чего-то, а что это такое – никому не ведомо.

– На самом деле и движения никакого нет, а вокруг одна пустота.

– Что?

– Да ничего, шучу я. Хотя по индийской тантре так оно вроде и есть. Мы здесь на станции уже обсуждали эту тему, я же говорил. Итог – вот такой. Хотя, глядя на то, что творится вокруг, я был бы рад поверить в иллюзорность происходящего.

Мы дошли до глухого тупика – странно, что в прошлый раз, будучи в Центре, я на него не натыкался. Вероника чем-то там лязгнула на полу, и стена медленно начала отъезжать в сторону. За ней открылся лифт, похожий на тот, на котором мы застряли по пути вниз.

– Быстрее, энергии может не хватить, – Вероника почти вбежала внутрь.

Мы зашли следом, и двери закрылись.

– Значит, так. Этот экстренный эвакуатор сейчас просадит электричество во всем блоке. Времени после подъема у нас будет минут пять, потом заметят. Лифт односторонний, предназначен для срочной эвакуации руководства станции. Активировав его, я нарушила с десяток инструкций.

– A не проще ли было сообщить наверх о том, что убийца Кантимирова погиб при задержании?

– И что дальше? Тихо уйти не получилось бы – как минимум, застряли бы на пару недель проверок, а подняться другим способом нет возможности, здесь все билеты в один конец.

Лифт лязгнул – мы прибыли.

– Тут во внутреннем дворе есть пара вертолетов и прочая техника. Все экспериментальные образцы, но с полной заправкой на всякий случай – такова инструкция. Насколько далеко мы сможем на них уйти, я не представляю. Тем не менее, это единственный шанс выбраться отсюда.

– Постой. Ты понимаешь, что ставишь крест на своей карьере? И рискуешь…

– Загреметь в тюрьму на долгие годы? Конечно. Но послушай меня. Вокруг столько лжи, что я больше не могу жить так дальше. Не могу и не хочу. Советский Союз стал рабовладельческой страной, в которой власть придержащие строят для себя хоромы с прислугой, а колхозникам не дают даже пенсию. Ты знаешь, какой декретный отпуск в деревне сейчас? Три месяца. Три. Это геноцид, Майкл. И, если честно, можно сколько угодно рассказывать про Отца Народов, но то, что он сделал, не поддается описанию. Ты прав. Я больше не хочу в этом участвовать. Я хочу понять, в чем причина, в чем корень зла. Что стоит за всем этим, куда шли эти Воины, что находится за гранью. Аюлга верно говорил – выбора у нас нет.

Яркий солнечный свет непривычно сильно ударил в глаза. Я зажмурился. После станции воздух на улице был каким-то колким, приторным. Поблизости от выхода находились лишь несколько солдат, никто из командного состава на глаза не попался.

– Повторяйте шепотом: «Ты не замечаешь – тебя не замечают», смотрите в пол и идите за мной, – Вероника решительно направилась к проходу на внутренний двор. Через минуту мы уже были на месте. Арсенал военной техники здесь оказался еще похлеще, чем на техническом этаже станции. Вероника бросилась к какому-то черному вертолету.

14

Тут из подсобки вышло несколько солдат – и, словно по закону подлости, бойцы расположились вокруг винтокрылой машины. Через пару минут двое ремонтников забрались внутрь вертолета и начали там что-то откручивать. Ситуация накалялась – дольше оставаться на месте было небезопасно. Я кивнул в сторону танка.

– Коллеги, вон та серая гусеничная машина называется ТВ1. Похоже, здесь это самая мощная экспериментальная штуковина. Запас хода у нее такой, что можно до Владивостока доехать и обратно вернуться. Только одна засада – больше суток внутри сидеть нельзя. Может, рискнем?

– И куда мы за сутки доедем? Допустим, крейсерская скорость у танка пятьдесят километров в час…

– Сто пятьдесят.

– Хорошо, сто пятьдесят. Допустим, мы станем управлять машиной по очереди, и каждый проведет за рычагами по восемь часов, тогда…

– За сутки мы преодолеем около трех тысяч километров, даже если сделать скидки на вынужденные остановки, петли и прочее.

– A это значит, что мы вполне успеем добраться до места меньше чем за десять часов. И по крайней мере не грохнемся с высоты в пару километров, в случае чего.

– Майкл, ты бредишь. В ближайшее время про нас узнают не то что здесь – узнает вся страна. И если с вертолетом остается хоть какой-то шанс сыграть на опережение, то с этим… Через два, ну максимум три часа мы встанем у баррикады, поднимем руки и пойдем на нары.

– Послушайте, похоже, вы забыли, где мы, – в разговор вступил Сергей. – В семидесятые годы в СССР не было ни GPS, ни покрытия поверхности спутниками-шпионами – голову даю на отсечение, что заметить нас смогут только посредством визуального контакта. То есть, проложи мы маршрут по проселочным дорогам и пустынным холмам, скоро будем на Кольском. Главное, чтобы ресурса гусениц хватило, но если образец проектировали из расчета «на одной заправке до Камчатки», наверное и это предусмотрели.

– Решено, – согласилась Вероника. – Я управляла танком, не думаю, что эта машина сильно отличается от Т64. Если что – проведу для вас ликбез по вождению.

– Стойте… – Сергей выглядел не то растерянным, не то напуганным. – Я еще кое-что вам не сказал. Сейдозеро, Кольский полуостров, ведь мы туда едем? Вот что мне еще удалось узнать в московском… э-э-э… офисе. Там начато бурение Кольской сверхглубокой скважины СГ-3. Ее планируемая глубина – 25 000 метров от поверхности Земли. Факт… э-э-э… из девяностых годов двадцатого века – 12 262 метров. Майкл, это и есть та самая дорога в ад, из-за которой, как говорят, в девяностые годы развалился СССР. Потом бурение остановили, скважину сначала поставили на консервацию, а спустя десять лет закрыли совсем. Хотя инвесторы под проект продолжения работ в очередь стояли. Так что учтите – мы едем в еще один мощный исследовательский центр, в котором будет много народа. Вряд ли речь идет о совпадении. Это раз. А два – если мы там чего-то сделаем не так, история вообще может пойти совсем иначе. К примеру, Союз Советских Социалистических Республик останется живее всех живых… Мы точно этого хотим?

– Я предполагал, что идея Брюсова с внедрением нас с тобой сюда была какой-то многоходовой партией. Например, с целью развал СССР предотвратить. Тем не менее, я точно знаю, что мы должны быть там. Сергей, будущего или прошлого, в котором мы жили, уже нет. Есть вариант просто остаться здесь и тихонько коптить небо. Либо обосновываться тут, либо линять в Америку и скупить лет через десять акции Microsoft и Apple… Ты хочешь такой жизни? Я, после всего что видел, – наверное, нет. Да и «там», в нашем времени, уже не хочется быть мелким винтиком. Неспроста мы сюда попали. Давай же сыграем по-крупному.

– Ты прав. Но мне, если честно, просто страшно. Банально страшно, и все. До дрожи. Вероника, извини, но это так.

– Да чего там! – она махнула рукой. – Тем не менее, мосты сожжены и надо действовать. Ты с нами?

– Едем.

15

Внутри боевой машины мы разместились с гораздо большим удобством, чем можно было предположить. На институтской практике мне приходилось залезать в Т72 – к управлению машиной на военной кафедре нас так и не допустили, и я ожидал посадки в жесткую и неудобную скорлупу детища советского военпрома, куда надо втискиваться буквально по частям, а одно неверное движение грозит обернуться огромной шишкой на лбу. ТВ1 же по комфорту не сильно уступал шикарному немецкому лимузину. Обитые кожей кресла, сидя в которых, можно было вытянуть ноги, и допотопные приборные панели несли какую-то дорогую ауру. Схема компоновки танка осталась для меня загадкой. Через два люка в башне мы попали в «зал управления» – как его назвала Вероника – достаточно большое помещение с тремя прижатыми друг к другу креслами. Центральное место, судя по всему, принадлежало командиру, на что указывало обилие смотровых экранов и передатчиков. Слева размещалось сиденье водителя, но вместо рулевой колонки там присутствовал авиационный джойстик. Справа находилась позиция стрелка с широким и плоским дисплеем дальномера и более мелким джойстиком наведения орудия. Вероника села слева, Сергей, не спросясь, тут же устроился по центру, мне же осталось лишь расположиться за аппаратурой управления орудием.

– О'кей, карта маршрута примерно понятна, – Вероника поколдовала над своим монитором. – Пристегните ремни, мальчики.

Зажигание у атомного танка сработало совсем не так, как на машине с двигателем внутреннего сгорания. Где-то сзади раздался тихий гул, который постепенно, за пару минут, превратился в глухой могучий рокот. Затем ТВ1 дернулся и плавно поехал вперед – Вероника лишь слегка наклонила ручку управления. Во всей стотонной махине чувствовалась немыслимая, чудовищная сила. Я подвинулся ближе к основному экрану, и в который раз удивился тому, что экипаж здесь был полностью изолирован от остального мира. Все данные поступали с внешних видеокамер – картинка была хоть и цветной, но какой-то расплывчатой и выцветшей. SECAM, мать его так – телевизионный стандарт СССР, плюс кинескопный дисплей…

Нас, похоже, пока так и не обнаружили – по крайней мере, солдаты невдалеке продолжали заниматься своими делами. Вероника аккуратно доехала до ограды, затормозила и на тихом ходу столкнула носом танка одну секцию забора. Люди во дворе тотчас засуетились, но что происходило дальше, я заметить не успел – наша бравая напарница газанула по полной, и танк стремительно полетел вперед.

Через девять часов хода на наших мониторах предстала унылая серая равнина. Уму непостижимо, но за все время машину никто даже не попытался остановить. С десяток деревень просто промелькнули, а пару небольших городов Вероника пересекла почти напролом, удостоившись лишь удивленных взглядов местных жителей. Если судить по датчикам температуры воздуха, в этой тундре было всего плюс восемь градусов – я начал жалеть, что мы не припасли теплой одежды. Адреналин потихоньку спадал. Под равномерное урчание силовой установки и шелест карты, с которой периодически сверялась Вероника, меня стало клонить в сон. Веки почти начали смыкаться, как вдруг танк резко дернулся и остановился.

– Что? – мой сон сняло, как рукой.

– Смотри вперед, – Вероника показала на несколько точек на горизонте. – Дальномер включи на полную.

И тут я понял, что мы попались. В КГБ решили не устраивать нам мелкие засады по пути – все равно это вылилось бы в бои локального значения с жертвами и разрушениями. Напротив, каким-то образом просчитав возможный маршрут, нас почти подпустили к пункту назначения и выставили заграждение уже здесь. Да какое заграждение! Это были не задрипанные Т64 и даже не опытные в 1971 году Т72… Нас встречала пятерка таких же серо-черных и угрожающих ТВ1, выстроенных острым клином. Невдалеке кружили два вертолета – с воздуха велось прочесывание местности.

– Они нас видят?

– Судя по всему, пока – нет, но это лишь вопрос времени. Через пару минут заметят – их вертолеты координируют.

– Что будем делать? – обратился я к друзьям, но закончить не успел. На интеркоме призывно запищал входящий сигнал. Рука сама, на автомате, нажала кнопку громкой связи.

16

– С вами говорит Матвей Петрович Заболотский, полковник Комитета государственной безопасности СССР. Вероника Сталь, мы знаем, что мы самовольно покинули станцию и выкрали совершенно секретную боевую машину. Если вы и ваши спутники немедленно сложите оружие, я гарантирую вам… – тут мерзкий голос на секунду замолчал. – Жизнь.

Я аккуратно подвинул джойстиком перекрестье на экране, наведя его на головную машину. Изображение подрагивало, система реагировала на мои действия с некоторым запозданием, словно я пользовался забитой пылью компьютерной мышью. Тем не менее, отрегулировав дальномер, я прицелился, потом нажал на гашетку. Разговаривать не хотелось, тело действовало как бы самостоятельно – вне разума.

Отдачи никакой не ощутилось, раздался лишь неприятный треск. Одновременно первый танк расцвел черно-фиолетовым грибом, от которого, словно петарды, полетели вверх снопы белых искр. Жесточайший удар взрывной волны сильно качнул нашу боевую машину. Вокруг техники противника поднялось огромное пылевое облако, накрывшее один из вертолетов. Сначала он заискрил, а через несколько секунд вообще исчез из поля зрения. Связь интеркома прервалась.

– Что… ты… зачем… – Сергей как будто разучился связывать слова во фразы. Наша спутница и вовсе молчала.

– Задний ход! – заорал я.

Вероника включила обратную передачу, и мы съехали за холм.

– Так, слушайте. Если бы остальные танки были обычными, весь клин бы точно оказался уничтоженным. Вертолет находился неподалеку, и вы видели, что с ним стало. Но нужно понимать, что наш противник не идиот и многое предусмотрел заранее. Значит с четверкой ТВ1 нам еще предстоит повоевать. Значит…

– Кретин! – Вероника задыхалась от гнева. – Что ты наделал!

– Ты хотела сдаться? Хотела?

– Нет, – ярость девушки быстро улеглась.

– Все будет хорошо. Огибай холм справа.

Через пару минут мы увидели, как огромный столб черного дыма от пораженной машины поднялся на километры вверх, но четыре других танка действительно были целы и успели перегруппироваться. Они рассеялись по равнине – два стояли вплотную друг к другу у кромки горизонта слева, а еще два выдвинулись вперед и быстро перемещались в нашу сторону. Оставшийся в живых вертолет кружил очень высоко, я увидел его только чуть позже.

Я не стал ловить в прицел стремительно атаковавшие нас боевые машины – с такой системой наведения подобное занятие было сродни игре в гольф хоккейной клюшкой. Вместо этого я аккуратно навел на самый дальний танк и снова нажал на спуск. И снова земля вздрогнула, но теперь уже из-за двух взрывов – обе стоявшие рядом железные махины взлетели на воздух, а небо сделалось почти черным от дыма и пыли.

– Новичкам везет… – но не успел я это пробормотать, как ближайший танк выстрелил, нашу машину сильно качнуло, и я увидел, как наш левый борт вспучился внутрь раскаленной оранжевой сталью. Болванка электромагнитной пушки прошла вскользь и прорубила в броне ТВ1 борозду размером с железнодорожный рельс.

Я тщетно попытался поймать танк противника в прицел, время стало каким-то кисельным, липким и противным, в какой-то миг показалось, что вот оно, я выстрелил, снаряд взметнул облако пыли метрах в двадцати от противника, тут раздался скрежет второго попадания и мы встали, наверное, была повреждена гусеница, я снова выстрелил, потом еще и еще, дальний от нас танк вздрогнул, с него сорвало башню, но ближайшая машина продолжала двигаться змейкой, я никак не мог сосредоточиться, вдавил гашетку наудачу, но теперь уже не произошло и выстрела, а танк становился все больше и больше, наконец, его пушка снова изрыгнула сноп искр, монитор связи погас, и все стало черным.

17

Я очнулся от хорошей оплеухи. Кислая рожа Заболотского возвышалась надо мной, словно монумент.

– Проснулся, красавчик? Будь уверен, мы теперь не только до иголок под коленки дойдем. Сука, – он врезал мне ногой по ребрам и отошел.

Когда боль отступила, я перевернулся на бок и огляделся – рядом лежали Вероника и Сергей. Слава Богу, они были целы, но оба без сознания. Невдалеке стоял наш поврежденный танк, рядом – машина противника. Чуть поодаль приземлился вертолет, на котором вероятно и прилетел Заболотский.

– Ну что, – Матвей Петрович приблизился и рывком усадил меня. – Поговорим?

– Конечно, поговорим. Какой смысл мне сейчас что-то от вас скрывать.

– Что вы выяснили в Центре? Кто убил Кантимирова?

– Выяснили мы, товарищ Заболотский, одну очень странную вещь, – в душе у меня стало совсем пусто, и слова полились рекой. – Глеб Иванович Бокий, ну, он еще ГУЛАГ создал, раскопал тут на Кольском полуострове некую древнюю пирамиду. В местечке, именуемом Сейдозеро. Так вот, оттуда в наш мир прет… э-э-э… такая братия, которая похожа на людей – с одной стороны. И на свинок – с другой. Но, я так понимаю, вы это давно разнюхали и решили сделать контратаку в их мир, ведь верно? Сначала Воинов в ГУЛАГе отбирали, потом начали бурить сверхглубокую скважину СГ-3. Я подозреваю, что расположили вы ее где-то у той самой пирамиды. Так вот, ваше бурение закончится тем, что СССР развалится через четыре пятилетки. Собственно, мы идем туда, чтобы это предотвратить. Я понятно излагаю?

Матвей Петрович очень серьезно посмотрел на меня и направился к вертолету. Через минуту он вернулся с фляжкой воды и побрызгал в лицо моим спутникам.

– Садимся в мой танк, вертолет поврежден взрывами. Я покажу дорогу на Сейдозеро.

Странно, но в оставшемся ТВ1 мы как-то разместились – Заболотский занял место водителя (двух своих танкистов он оставил прямо в поле, предварительно нашептав им какие-то инструкции), Вероника – командира, Сергей теперь сел в кресло стрелка, ну а я устроился позади них на выступе силовой установки. Через четверть часа мы начали приближаться к какой-то аномалии – это не было видно через мониторы, но чувствовалось кожей, телом. Что-то сделалось не так в окружавшей нас мутно-серой пустыне. Чуть позже, поднявшись на высокий холм, мы поняли, что именно было не так.

Редкие облачка на небе разошлись, и нашему взору предстала поистине сюрреалистическая картина. На равнине перед нами стояло несколько невысоких пирамид, очень похожих на строения майя. Поодаль, в сети впадин и подъемов, располагались две грандиозные пирамидальные постройки, перед которыми терялась бы даже усыпальница Хеопса. Но самое чудовищное зрелище открывалось впереди. Неба там не было – вместо линии горизонта строго по краю равнины шла вертикальная стена. Она простиралась вверх настолько, насколько хватало взгляда, загибаясь и уходя куполом за наши спины. Вплотную к стене прилегала половина еще одной пирамиды, высотой как минимум метров пятьсот-семьсот – она стояла, словно монументальная опора какого-то исполинского фундамента.

Рядом с этой огромной постройкой был разбит мини-городок, напоминающий своим видом вахтовые поселки советских нефтяников – несколько бараков, вышка связи, вертолетная площадка. И – машина. Да-да, его центром служило нечто похожее на огромный двухсотметровый бур, поставленный горизонтально. Видно, что часть вспомогательных работ еще не была завершена – кое-где громоздились леса и строительные конструкции. Но факт оставался фактом – смонтированная на постаменте от роторного экскаватора установка в данный момент сверлила отверстие в гигантской пирамиде. Небольшое облачко дыма или пыли, поднимавшееся от раскаленного бура, завершало эту идиллию.

– Твою мать… – рассеяно проронил Заболотский. – Они-таки начали работы. Ребята, мне дальше нельзя – я не Воин. Силовое поле, знаете ли, обычные люди превращаются… э-э-э… Но вы не бойтесь, езжайте, а я пешочком до ближайшей стоянки.

Тут я отчего-то вспомнил его голос на пытках и почувствовал себя совсем нехорошо.

– Помните, Матвей Петрович, про наш разговор? Ну, про то, что будете еще умолять? – почти так же, как и в момент танкового боя – на автомате, я привстал и нанес Матвею Петровичу очень сильный и точный удар кулаком в висок. Заболотский всхлипнул и повалился набок.

– Ты что делаешь, он же был нашим пропуском на станцию! – взвилась Вероника.

– Вот наш пропуск на станцию, – я столкнул сонного Сергея с кресла стрелка и, быстро наведя орудие на бур, надавил на гашетку. Потом нажал еще и еще.

Огромная махина заскрежетала, ее немного развернуло вбок. Самих попаданий я не увидел, но затем раздался пронзительный свит, сверло треснуло и разлетелось миллионом осколков. За колесно-гусеничной базой бурильной установки что-то полыхнуло голубоватым светом, на станции тут же зазвучал сигнал тревоги.

– В яблочко! Призовая игра, – думать я уже не мог и просто наблюдал за происходящим.

– Мне кажется, это была плохая идея, – Сергей наконец проснулся и указывал пальцем на монитор.

– A? – и тут я заметил, что пострадал не только бур. От пирамиды откололся огромный кусок скальной породы, и теперь в клубах коричневой пыли он съезжал вниз. На месте разлома чернела исполинская пещера – пирамида внутри оказалась пустой.

– Ты довершил то, что они собственно и хотели осуществить, – Вероника сделалась мрачнее тучи.

– Посмотрим.

Но смотреть, как оказалось, можно было недолго. Из темной расщелины вдруг вылетел фонтан осколков, и полнеба заволокло все той же мерзкой коричневой пылью, а среди этих клубов неожиданно замаячила фигура – человеческая фигура, только роста в ней было метров семьдесят. Титан начал аккуратно спускаться с пирамиды вниз – я успел рассмотреть, что он был закован в рыцарские доспехи и увенчан рогатым шлемом с опущенным забралом. На этом мои силы иссякли, и я снова отрубился.

18

– Майкл! Позволь мне кое-что объяснить, – голос прозвучал неожиданно мягко, бархатисто.

Я сидел на земле – и, что странно, совсем не ощущал холода. Медленно подняв голову, я окинул взглядом горизонт – нет, разломанная пирамида оставалась на месте, и даже клубы пыли еще не осели. Я обернулся. За мной, сложив ноги по-турецки, сидел гигант. Вблизи он оказался не таким уж и пугающим – что-то вроде огромного памятника. Неторопливо подняв руку – тут я вспомнил Кинг-Конга и нервно заржал, – колосс поправил шлем и начал говорить.

– И зовут меня Защитник Всех Людей. И впрочем, ты знаешь меня под другим именем – Лев Давидович Троцкий. И у нас мало времени. И я буду называть все теми именами, к которым ты привык.

И была Земля. И на Земле было много живых существ. И один род существ заметно поднялся над всеми другими – и смог видеть истину. И смог быть наблюдателем, меняющим суть вещей. И этот род – атланты или неандертальцы. И дети рая, та раса, которой суждено было стать господствующей на планете. И употребляли в пищу они лишь растительность – и были просветленными и добросердечными.

И часть неандертальцев вдруг стала употреблять в пищу плоть других существ. И затуманился разум их, и отступили они назад в эволюции на долгие века. И обрели они воинственность. И этот психоз быстро распространилась по ним всем. И стали их называть кроманьонцами. И наступило время великой битвы. И неандертальцы были поражены. И кроманьонцы поели неандертальцев, а оставшимся в живых отрубили руки и ноги. И держали их в узких клетках, и кормили помоями. И кормили и размножали на убой. И отросли у неандертальцев уши, и изменилось зрение, и короткие обрубки заменили копыта – и появились свиньи. И так круг замкнулся, и змея сожрала свой хвост.

И не ведали кроманьонцы, что творят. И своими действиями они раскололи единый мир надвое. И с каждым убитым неандертальцем появлялась твердь вокруг Земли, стена изоляции. И по ту сторону тверди неандертальцы реинкарнировали в образах тех самых свинок, с которыми ты уже встречался. И хотели они вернуться в свой, родной мир – на нашу Землю обратно. И стали они проникать сюда в виде реинкарнированных душ – животных душ, о чем ты уже тоже слышал. И на сегодня более трети человечества уже не является кроманьонцами – и именно неандертальцами.

И я был лидером этого вторжения, и поэтому меня назвали Защитником Всех Людей – истинных людей, атлантов. И я не хотел мстить – и лишь сосуществовать на этой исконно нашей Земле. И мой враг проявился и не дал мне завершить начатое. И имя ему – Сталин, Отец Народов кроманьонцев, пожиратель плоти. И поразил он меня. И по ходу времени побежденный запирался почти на тысячу лет в этой скрытой от посторонних глаз пирамиде – таков был баланс вещей. И возобновляли мы с ним битву каждую тысячу лет. И проигрывал я. И после каждого боя он шел в мои земли и истреблял неандертальцев. И возвращался в свои земли и истреблял реинкарнированных неандертальцев.

И к 1917 году смог я, выйдя из пирамиды, затуманить Сталину глаза так, что вошел в его близкое окружение. И распространил я на весь мир знание о пушках Теслы и о защите от них. И расколол его мир на три части. И начал я, пока он был занят всем этим, вторжение. И Иосиф был силен. И распознал замысел. И последнее сражение произошло в 1940 году, и был я снова поражен и заперт в пирамиде. И решил Сталин предать ход вещей. И решил найти великую пирамиду. И с помощью своего приспешника Бокого нашел. И создал Сталин исполинскую машину – и решил просверлить мне сердце и покончить с великой битвой.

И не суждено было этим планам сбыться.

Тут раздался звук отдаленного взрыва – остатки пирамиды ушли куда-то вниз, в провал. Одновременно на горизонте, с каждым шагом становясь все больше и больше, замаячила огромная фигура. Это шел Отец Народов – Иосиф Виссарионович Сталин, возвышавшийся, как дуб посреди березовой рощи, – росту в нем было метров девяносто, не меньше. Колонноподобные ноги высотой с дом, мощнейший атлетический торс, широкие плечи – все это защищала серо-зеленая бронзовая броня с тончайшим орнаментом. На боку вождя висели гигантские самурайские ножны с боевой катаной, голову же Сталина венчала корона такого же зеленого цвета. Раздался протяжный вздох – Отец Народов медленно вытянул катану из ножен и встал в боевую стойку кендо. В его глазах играл адский огонь.

Троцкий не заставил себя ждать. Лев Давидович мягко и грациозно поднялся – я обратил внимание, что этот гигант оказался заметно ниже своего соперника – затем его тонкая рука так же плавно вытянула из-за спины длинный рыцарский меч с изогнутым пламенеющим лезвием. И Защитник Всех Людей нанес первый удар. Брызнули искры. Титаны стали лицом к лицу и, казалось, застыли в этом невероятном противостоянии. Выпад, еще выпад – они разошлись. Троцкий нанес Сталину очень хитрый удар снизу и сорвал огромный кусок брони с его плеча. Следующим движением он закрепил свое превосходство – пламенеющее лезвие сверкнуло вновь, и торс Отца Народов обагрился кровью. Бой, похоже, только начинался – сил у противников было полно, и они явно не рассчитывали сдаваться, но его финал наступил почти моментально.

Точку в сражении поставило одно неловкое движение. Троцкий, видимо слишком обнадеженный своим преимуществом, немного раскрылся, занося руку для мощного удара. В этот момент Сталин молниеносным движением воткнул ему свою катану под мышку. Фигуры снова замерли, Лев Давидович левой рукой вдруг схватился за лезвие, придвинулся ближе к Отцу Народов и, перехватив правой свой меч как копье, сделал страшный выпад. Сталин успел задержать лезвие на уровне своей переносицы. Еще минуту два гиганта боролись, затем Троцкий пересилил и воткнул меч прямо в голову Вождя. Сделав это – последнее – движение, Лев Давидович обмяк – судя по всему, нанесенная ему рана тоже оказалось смертельной. Два колосса не упали, они лишь замерли, прильнув друг к другу.

В небе проступила едва различимая надпись – «Стирание личной истории – 80 %». И снова все стало черным.

Загрузка...