На проклятом пути Великого Шута

Архонт

Усыпанная лиловыми полупрозрачными камешками тропинка едва заметно мерцала — света сама по себе она не давала, но выглядело это красиво, особенно среди темной, густой зелени, исчерченных черными пестринами лиан и хищных мясистых цветов цвета загустевшей крови.

Такими камешками в одном далеком мире украшали лишь потайные дворы храмов и отсыпали полы вокруг алтарей — но однажды лорду Лаэтрису подумалось, что его сад только выиграет, если один из уголков его будет украшен с такой же варварской роскошью. Тем более что мир тот давно пал перезрелым плодом в его ладонь, сдавшись под клинками воинства дома Лаэтрис — и высочайший каприз удовлетворили незамедлительно.

Теперь на этот каприз убранства любовалась знатная дама — прогуливающаяся неспешно в сопровождении только своей охранницы, но не сказать, что скучающая. Во всяком случае, насколько можно было судить, наблюдая за нею со стороны, из полуоткрытой галереи: витражи и золотисто-прозрачные окна чередовались с длинными анфиладами без остекления, а сама галерея тянулась спиралью вдоль западной стены дворца, самой пустой части монументальной постройки. Дворец был стар, сад был стар, фамильное имя Лаэтрис превосходило древностью многое из того, что существовало в городе помимо сада и дворца — а вот все живые души, в этот глухой час всеобщей послеполуденной скуки вышли на сцену развернувшегося действа наоборот, молоды — разумеется, если бы род эльдар, к которому все и принадлежали, более придирчиво считал годы.

— Хм. Будь на ее месте какая-нибудь другая женщина, я бы решил, что ей просто нравится цвет дорожек, или что она попросту выбрала самый затейливый уголок сада вокруг дворца, вот и все, — задумчиво изрек лорд Лаэтрис, побарабанив пальцами в когтистой перчатке по переплетению оконного узора в раме.

Фраза вроде бы была самодостаточной, но тон, которым лорд произнес эти слова, наводил на мысль, что он не против обсудить прихоти той леди, что сейчас проводила время в неподобающем одиночестве.

Ответом ему было лишь весомое молчание. С легчайшим шелестом доспешных пластин за спиной у него чуть переменил позу охранник-инкуб, крупный и великолепно сложенный воин в полном облачении, по обыкновению своего братства молчаливый и сдержанный.

— Говори, Каэд. Я тебе никогда не запрещал высказываться, пока рядом нет чужих ушей, — раздраженно напомнил Лаэтрис. — Я же знаю, что тебе есть, что сказать.

Каэд едва заметно склонил голову в знаке почтительности и еще секунду помедлив, произнес:

— Госпожа Риалейн полагает, что этот закоулок — самый отдаленный от праздных глаз и ушей. Справедливо полагает, должен заметить. Лишь немногие дворцовые окна сюда выходят, а в этой галерее, — он обвел удивительно плавным жестом залу, где проходил весь разговор. — Вообще редко кто бывает.

Помолчал еще и добавил:

— Кроме вас, мой архонт.

— И что, об этом известно кому-то кроме тебя? — лорд Лаэтрис — архонт Лаэтрис, глава кабала Пронзенной Звезды — развернулся и уставился в золотистые глазницы шлема инкуба. Каэд даже не шелохнулся.

— Я могу лишь предполагать, но думаю, что госпожа Риалейн понятия не имеет о ваших привычках. Иначе она…

— Не стала бы развлекаться метанием дротиков, как ребенок, вчера в этот же час, — закончил за него Лаэтрис и снова повернулся к краю галереи.

Каэд еле слышно вздохнул — то, что его повелитель нарочно, словно требуя, чтобы ему возразили, с пренебрежением назвал детским развлечением, таковым на деле только казалось. Да, со стороны и для невнимательного взгляда — а уж чем-чем, но невнимательностью архонт Лаэтрис не отличался.

Госпожа Риалейн вчера пробралась в сад, не сменив боевого облачения на более подходящее для отдыха — но развлекалась, надо сказать, более подходящим для ее статуса образом, нежели сейчас. Дразнила кусачие цветы, каждый раз успевая отдернуть пальцы, потом заставила делать то же самое выловленного в саду слугу. Бедолага не справился — был укушен не раз и не два. Риалейн сперва посмеялась, а потом рассердилась — видимо, так должно было показаться слуге, потому что после этого она велела встать ему чуть поодаль, а охранница разложила на голове, вытянутых руках и плечах жертвы высокородных развлечений разные фрукты из корзины, что служка и принес по ее требованию. Каэд мог бы даже с уверенностью сказать — а после инкуб наверняка добавила: уронишь, убью на месте. И эта смерть тебе не понравится, поверь.

Мишень для дротиков была готова — конечно, иногда знатная дама нарочно ранила слугу, искренне смеясь тому, как он болезненно вздрагивает от страха и от растекающейся по телу отравы, впрыснутой укусами хищных цветов в его кровь — но по большей части все-таки оттачивая мастерство меткости и ловкости, постоянно усложняя себе задачу: не уронить неустойчиво лежащие фрукты, ранить живую «подставку» ровно настолько, чтобы слуга вздрогнул, но не потерял ни одну из доверенных ему целей. Расколоть фрукт на части или оставить невредимым. Не так-то и сложно для любого хорошо владеющего оружием комморрита — если не учитывать, что проделывала это леди Риалейн с плотно завязанными глазами, а иногда и балансируя на одной ноге, как диковинная птица.

Для таких тренировок действительно лишние взгляды — только помеха. Каэд подумал немного — сказать ли архонту, что некоторые движения девушки были явно поставлены умелой рукой ее собственной охранницы? Но по цепкому, возбужденно блеснувшему взгляду того понял — лучше промолчать. Наверняка Лаэтрис догадался и сам, а отвлекать любого благородного друкари от захватившего его занятия — непозволительная роскошь даже для самого приближенного охранника.

Полускрытый витражной вставкой, Лаэтрис проводил исчезнувшую за поворотом тропинки среди листвы фигуру — сегодня дама Риалейн была в полуночно-синем и алом, и ей определенно шло это сочетание цветов. Но не смотря на изысканный наряд — длинные переливчатые рукава цвета свежей крови, глубокий темный бархат, облегающий стан, дымчатый шелковый шлейф, что скользил по светящимся камешкам, делая походку его хозяйки зыбкой, точно плывущей — она искала одиночества, а не праздных взглядов. Следом за леди твердо ступала охранница — инкуб-женщина, клэйвекс по имени Нилия.

О высоком ранге охранницы Лаэтрису сперва сказал Каэд, но он и так узнал бы все, что захотел, а уж навести справки о всех более-менее заметных гостях архонт и вовсе велел еще до прибытия тех в его шпили.

«Гости», впрочем, звучало слишком громко. Скорее уж — умоляющие о защите подданные, даром, что большая часть их носила то же самое гордое родовое имя, что и глава кабала Пронзенной Звезды.

— Лаэтрис — большое семейство, и многие ответвления рода еще при предшественнике вашего предшественника, мой архонт, удалились от Темного Города, взяв во владения разные миры и субцарства… как госпожа Гвайренвен, вдова лорда Ранзара, — советник говорил тихо, озвучивая шпионские донесения, генеалогические выкладки, тщательно отфильтрованные сплетни и вообще все, что, по его мнению, архонту могло бы стать интересным. Искусство выбирать именно интересное слуху правителя было его основной работой — и советник справлялся с нею отлично.

— Это Ранзар — урожденный Лаэтрис, а где он взял себе супругу, толком не знает никто, — фыркнул, перебивая, архонт, и советник моментально умолк.

Даже при предыдущем правителе советник научился затыкаться вовремя; в конце концов, он и раньше боялся только прямого гнева владыки, и ничего больше, но когда по неведомой никому причине новый повелитель не просто сохранил ему жизнь, но и должность тоже, советник стал в разы более осторожным.

— Вы правы, мой архонт, — тревожным свистящим шепотом выдохнул советник. — Но лорд Ранзар дал ей новое родовое имя, он был в своем праве… это было давно.

— Иными словами — Гвайренвен не просто старуха, а высокородная старуха, каким бы ни было ее прошлое?

— Все так.

Архонт чуть двинул левой кистью, до того расслабленно лежащей на подлокотнике причудливого, массивного трона, и советник, низко склонив голову, отступил в сторону. Бросил мимолетный взгляд на семерых инкубов по сторонам от трона — те замерли, точно изваяния, казалось, даже не дыша. Один из них стоял у самых ступеней возвышения, ведущего к месту, где уже не одну сотню лет должен восседать, принимая судьбоносные решения, владыка рода Лаэтрис. Темный, глянцевитый материал трона, похожий на вулканическое стекло, казался облитым маслянистым огнем — и к нему прикипели взгляды наполняющих залу посетителей.

К трону — и сидящему на нем.

— С того момента, как знать и подданные Илимниса вступили в Темный Город, ваша верность принадлежит только старшему архонту кабала Пронзенной Звезды, — объявил советник громко, для всех собравшихся.

Архонт Лаэтрис обвел прибывших медленным, словно бы ленивым взглядом — однако лень была напускной, и всякий, кто рискнул встретить этот взгляд напрямую, быстро отводил взор. Все — кроме госпожи Гвайренвен.

Это была статная, несколько отяжелевшая с годами в движениях, но все еще источающая удивительное властное величие женщина — очень старая, пусть и изо всех сил это скрывающая. У нее были серые, как потемневшее серебро, волосы, забранные в высокую вычурную прическу, и наряд в цвет, весь выдержанный в дымных, текучих тонах — многослойные шелка, длинные юбки со шлейфами, мантия, поблескивающий стальными пластинами корсаж, и даже украшенные острыми лезвиями перчатки, скрывающие худые руки до самого плеча. Сухая истонченная кожа госпожи Гвайренвен была тускло-белой, точно известковой — темными резкими росчерками на ней выделялись нахмуренные брови, подведенные глаза и узкие, накрашенные в тон наряду губы.

Гвайренвен казалась словно окруженной серым льдом — но взгляд архонта нашел и в этой холодной броне трещину: подметил, как сжаты губы старой леди, как стискивает она унизанные кольцами прямо поверх латной перчатки пальцы на рукояти висящего у пояса меча… жест, граничащий с вызовом, пожалуй. От нее тянуло крепкими духами, слишком резкими, слишком настырными, с отчетливым шлейфом яда — точно при их помощи Гвайренвен пыталась обескуражить собеседников, заставить отвлечься, не всматриваться в ее жесты и увядающее, как ни борись с прожитыми годами, лицо. Может, когда-то серая леди и была хороша, но эти дни остались давно позади.

Лорд Лаэтрис, не меняя позы, слегка кивнул вошедшим и улыбнулся — радушно, но вместе с тем довольно двусмысленно:

— Тетушка, вы наконец соизволили почтить Темный Город и свою родню визитом?

— Я пришла просить о защите, о мой архонт, — госпожа Гвайренвен замедлила шаг.

— И ожидали видеть на этом месте кого-то другого, — архонт чуть откинулся назад, улыбнувшись еще шире. — Но все течет, все меняется. Архонт Эсартен, с кем беседовать вы наверняка и хотели бы, больше не сможет занять этот трон — уже никогда.

— До нашего субцарства медленно доходят вести, — Гвайренвен с достоинством подняла голову, сделала жест своим подданым, и те замерли по своим местам. — Но не настолько.

И она с надломленной медлительностью, точно деревянная куколка на нитях, сделала шаг вперед и опустилась на колени. Ее подданные поступили точно так же. Затем пожилая дама церемонно произнесла:

— Архонт Лаэтрис, повелитель дома Пронзенной Звезды.

Лаэтрис пару секунд поразглядывал родственницу — та действительно, через супружество с покойным Ранзаром, приходилась ему тетушкой в восьмом, вроде бы, колене — а потом взмахнул рукой, дозволяя подняться. Если у старухи и были вопросы к тому, каким образом сменилась верховная власть, она благоразумно промолчала.

И верно сделала — ведь архонт был прекрасно осведомлен и о том, что вдова Ранзара не должна была стать его преемницей: старый лорд-владетель отдаленного субцарства Илимнис планировал отдать власть над этим мирком своей воспитаннице, дочери родной сестры; знал верховный лорд дома Лаэтрис и о том, что же заставило пожилую интриганку все-таки показать свое бледное лицо пред глаза нового архонта: если бы не череда неудач, ее бы и демон не заставил этого сделать! Да-да, именно череда неудач. Когда Ранзар так невовремя (или, наоборот, вовремя — смотря с какой стороны поглядеть!) отбыл в объятья вечности, на Илимнис напали. Архонт Лаэтрис знал, что это был кабал Багрового Когтя, и знал, что сделали это конкуренты исключительно по своей инициативе — а значит, от жестокой ответной расправы Пронзенную Звезду ничто не удерживает… если, конечно, это не расставленная ловушка. Подумать над этим еще предстояло, но Лаэтрис уже знал, что он ответит старой вдове.

Пока она многословно описывала свалившиеся на Илимнис беды, на свои усилия по удержанию субцарства и трудности правления в такой глуши, архонт разглядывал собравшихся. Их было много — наверное, действительно вся знать Илимниса пришла сюда. Это значит, что их выкурили, как можно выкурить пугливых ночных летунов из пещеры, размахивая факелом и крича. Держались все по-разному, разумеется — хватало откровенно нервничающих, напуганных, обеспокоенных, равно как и старающихся держать лицо не смотря ни на что. Хватало тех, за кого Лаэтрис не дал бы и половины золотой пряжки для пояса, но некоторые заставляли присмотреться внимательнее. Например, держащаяся у самой стены молодая женщина в воинском — не парадном! — облачении. Когда илимнисийцы только вошли, она следовала сразу за Гвайренвен, сопровождаемая, точно тенью, охранницей-инкубом, но потом нарочно приотстала, отошла в сторону и замерла в почтительной, но спокойной позе. Инкуб стояла рядом — это была личная защитница так и не снявшей шлем кабалитки, а не вдовой старухи. Любопытно, надо сказать. Или эта молодая воительница и есть настоящая наследница? Кроме нее инкубы больше никого не сопровождали, даже вдову-владетельницу Илимниса.

— Хватит сотрясать воздух. Я понял, что случилось в Илимнисе, теперь мне нужно решить, стоите ли вы того, чтобы за вас поднять меч, — в конце концов Лаэтрису прискучили витиеватые слова. И он прервал Гвайренвен на середине фразы. Та послушно умолкла, склонив голову, но злобный блеск в черных глазах вдовы ему вовсе не почудился. Усмехнувшись, архонт предложил собравшимся: — Поднимите головы, снимите шлемы — и взгляните в лицо свой судьбе.

Волна вздохов, растерянных шепотов — и вспышки страха. Великолепная, хотя и однообразная симфония власти наполнила зал. Первой подняла руки и сняла шлем та самая воительница. Из-под шлема на плечи ей упали длинные темные волосы, гладкие и идеально прямые — на первый взгляд чисто-черные, и лишь несколько широких прядей отблескивало темным багрянцем — не красные, но черные с кровавым отблеском. Пряди красиво оттенили овальное, с точеным подбородком и тонким острым носом фарфорово-белое лицо и большие яркие глаза — неожиданно светлые, точно серебристые. Вишневые яркие губы были плотно сжаты, но и это не помешало оценить, какой они обладали восхитительной, безупречной формой. Посреди лба поблескивал хитро закрепленный пурпурный аметист в тонкой серебряной оправе. Выражение на лице воинственной леди читалось усталое — но изысканной благородной красоты его это не уменьшало. Ее красота светилась темным, морозным пламенем — таким, какой не спрячешь скромным нарядом и неприветливым выражением.

Архонт Лаэтрис на несколько секунд задержал взгляд на ней, пораженный совершенством черт лица. Безуспешно гадая, каким образом для него столько времени оставалось тайной существование этой женщины, задумчиво поднял ладонь — и советник тотчас снова материализовался из тени, вложил в нее заготовленный документ: тот давно ждал своего часа. Лаэтрис пробежал взглядом текст подношения, и снова взглянул на подданых. Инкуб за левым плечом воительницы стояла недвижимо, единственная из всех прибывших, согласно уставу своего Ордена, оставшаяся в шлеме. Ее хозяйка чуть вздернула подбородок, отвечая на тяжесть взгляда правителя — ровно настолько, чтобы не выглядеть слабой — но и не сойти за излишне нахальную.

— Истиннорожденная Риалейн Лаэтрис. Дочь родной сестры Ранзара Лаэтриса, лорда-владетеля Илимниса, — тихо проронил советник, верно истолковав взгляд архонта. — Та, что пришла в сопровождении инкуба.

— Моя кузина, я полагаю?

— В шестой — или тринадцатой степени, смотря как считать, мой архонт.

Кажется, уже этих слов архонт Лаэтрис не слушал — окинув взглядом Гвайренвен и многочисленную свиту ее еще раз, поднялся и заявил:

— Илимнис будет отбит. А что до владетелей Илимниса — их усердие меня разочаровало. Его было недостаточно. Я недоволен вами.

Ответом архонту была тишина — если бы поднялся ропот, наверняка слетело бы какое-то число голов, а так лишь вдова Гвайренвен шумно выдохнула, точно ей влепили пощечину. Риалейн не изменила позы. Не опустила взгляда. Взгляд этот был холоден — только очень внимательный наблюдатель мог бы рассмотреть горящую в серебре взора искру то ли надежды, то ли ярости — а вернее, и того и другого разом. Любопытное сочетание, подумал про себя Лаэтрис.

— У вас будет шанс изменить мнение о себе, о те, кто некогда присягал лорду Ранзару. В освободительном походе на Илимнис, — тонкая, недобрая улыбка украсила благородное лицо архонта, прежде чем он развернулся и покинул зал, взмахом руки давая понять: прием окончен. Шелковый переливчатый плащ красиво взметнулся за его спиной, и от резкого движения длинные пряди черных волос хлестнули по плечам. В спину словно впечатался чей-то взгляд — архонт не стал оборачиваться, чтобы проверить, чей — у него была пара догадок и без того, а выяснить их точность он сможет и позже.

В конце концов, Каэд, стоявший у самых ступеней трона, беспрепятственно озирал публику еще добрую половину секунды после того, как владыка развернулся — а подмечать детали он умел не хуже, чем фехтовать. Инкубов тщательно обучали навыкам особой внимательности и вбивали тренировками быстрейшую реакцию — и Каэд в этом был одним из лучших. Кого-то выбирают за необычайную силу, кого-то за отменную скорость и ловкость, а Каэду посчастливилось обратить на себя внимание именно своей наблюдательностью к мелочам, и с годами это умение только оттачивалось.

(автор иллюстрации — Эрен Кинвейл)

— Когда-нибудь вам это выйдет не на руку, мой архонт, — Каэд только едва заметно качнул головой, глядя на то, как устало трет ладонями лицо повелитель: уже после приема, в своих покоях, вне досягаемости чужих глаз и ушей, не изображая преувеличенной царственной лени. — Однажды в вашу игру поверит кто-то достаточно дерзкий и быстрый на руку…

— А на что мне тогда ты? — резко, но без злости спросил Лаэтрис.

Каэд немедля опустился на одно колено и склонил голову, но архонт поморщился: хватит разыгрывать болвана. Потом хмыкнул и жестом велел подняться, снисходительно пояснив:

— И хорошо, если поверит: меньше идиотов вокруг, а уж с поспешными-то идиотами справиться куда как просто. Но сейчас меня интересует, что ты видел, расскажи-ка?

— Что вас не боятся лишь двое. Госпожа Илимниса — точнее, обе: мнимая и настоящая.

— Это Гвайренвен — мнимая?

— Да.

Лаэтрис расхохотался в голос от такого простого и прямолинейного ответа: чего стоят интриги и сложные игры, если даже не умеющий мыслить особенно изощренно инкуб одним взглядом пронзает их покровы? Отсмеявшись, тряхнул головой и протянул:

— Стало быть, не боятся. А зря.

— Одна злится, вторая… злится тоже, но непонятно на кого или что. И госпожа Гвайренвен вас уже ненавидит, будьте уверены.

— Это прекрасно, — усмехнулся Лаэтрис. — Такие, как она, хороши лишь на самом коротком поводке: понятия не имею, что ее связывало с Ранзаром, но жажда власти у этой ведьмы так на лбу и написана. Ненависть же особенно туго затягивает веревку на шее у строптивцев, я много раз убеждался.

Лаэтрис пересек комнату размашистой походкой, плеснул в кубок вина, сделал пару медленных, мелких глотков. Задумчиво уставился в бокал — вино было великолепное, густого, алого цвета, бодрящее и яркое, но мрачная складка между резко очерченных темных бровей архонта так и не разгладилась. Зеленые глаза его ярко горели, выдавая отчетливое желание свернуть чью-нибудь шею, и желательно побыстрее.

— Желаете отдохнуть? Привести рабов и куртизанок, или хотели бы присоединиться к развлечениям сибариток в Алой зале? — поинтересовался Каэд. — Легкую усталость проще развеять чем-то необременительным и…

— Бездельничать? Ну нет. Не сейчас, — Лаэтрис залпом допил содержимое кубка и отшвырнул изящную посудину, давая выход раздражению. — Я придумал развлечение получше. Поохочусь лучше на чужих шпионов, вот что. Летучих тварей вокруг шпиля развелось в последнее время слишком много, и я прямо чую, как Багровый Коготь сунул нос в чужие дела — а поскольку это мои дела… Слушай сюда, Каэд.

— Слушаю.

— Приготовься особенно дотошно порасспрашивать мою добычу, как ты это умеешь. Сначала ты — и если я все верно рассчитал, то нам даже не понадобится мастерство Ваятеля Плоти, чтобы допрашивать дальше.

— Я не буду вас сопровождать? — в голосе охранника послышалось удивление.

— Не будешь, — Лаэтрис резким жестом прервал инкуба, собиравшегося что-то сказать еще. — Возьму отряд разбойников на гравициклах, ну и кроме того небольшую группу воинов понадежнее, два «Яда» нам более чем хватит. Сделай вид, что я никуда и не уходил отсюда, а если кому-то из илимнисийцев снова что-то понадобится от меня, шли их ко всем ур-гулям. Для них я попросту никого не хочу видеть и занят развлечениями.

— То есть за падением Илимниса вы видите работу предателя?

— Ну конечно, а как еще? Ты видел эти лица? Каждому, буквально каждому есть, что скрывать! Ни одного прямого взгляда — хоть сию же секунду начинай пытать всех по очереди, чтобы узнать, какого демона происходит. Так что — предатель обязательно есть. Без него точно не обошлось. Просто предатель не получил ничего от тех, кому пообещал прислуживать. И я не хочу знать, что было обещано — мне нужен только ответ на вопрос «кому обещано».

Инкуб замер, наблюдая, как архонт без спешки собирается, потом помог повелителю сменить доспех на более мощный, и перед самым уходом его негромко проронил:

— Если позволите…

— Что еще?

— Вы сказали — ни одного прямого взгляда. Не согласен. Один был.

— Ты про Риалейн? — Лаэтрис развернулся уже почти в дверях.

Каэд кивнул. Потом добавил:

— Но ей тоже есть что скрывать, я полагаю. Не из злого умысла — скорее из гордости.

Лаэтрис лишь усмехнулся — азартно и хищно, будто уже почуял горячий аромат крови будущих жертв. Энергично кивнул своим мыслям — и, надев шлем, вышел прочь. Каэд только подтвердил его догадки — а раз так, значит, он на верном пути.

Бой за Илимнис был скоротечен. Кабал Пронзенной Звезды ударил быстро и внезапно — как позже говорили в шпилях Верхней Комморры, архонт Лаэтрис потратил на подготовку вдвое больше времени, чем на само сражение.

Множество «Ядов», «Рейдеров» и гравициклов, отряды пеших воинов, разбойники и гелионы — все это воинство низверглось на форпосты, занятые кабалом Багрового Когтя, взвихрилось в бешеном танце смерти, расцветило сумерки огнем и кровью — воины Пронзенной Звезды напали перед самым рассветом, в глухой серый час. Вспороли воздух крики жертв и визг выстрелов, рев двигателей воздушных судов и гулкие, вибрирующие разряды вспышек темного света. Стальной метлой выметая незваных гостей из Илимниса, кабалиты дома Лаэтрис прошлись по субцарству, восстановив свое право владения за неполный день. Солнце нового дня через сутки осветило вновь водруженные на шпили знамена Пронзенной Звезды, а недолго провисевшие штандарты Багрового Когтя были втоптаны в кровь и грязь.

Бой очень скоро превратился в пиршество боли для Пронзенной Звезды — и, кажется, сам архонт ни на что другое и не рассчитывал. С ног до головы залитый чужой кровью, с пылающими восторгом недавнего боя глазами, он прошествовал через весь зал илимнисийского дворца, пинком сбросил со ступеней трона тело наглеца, посмевшего притязать на него — и объявил, что передает Илимнис под управление другому ставленнику, младшему лорду, не имеющему отношения к прежней илимнисийской династии.

И после высокородные сплетники, искушенные в интригах и боях примерно в равной мере многозначительно удивлялись внезапному возвышению безымянного для них до той поры драконта, разучивая новое имя: даже если архонт кабала Пронзенной Звезды не имеет на него слишком далеко идущих планов, сама яркая выходка лорда дома Лаэтрис заслужила некоторое внимание. И, конечно, эти же сплетники многозначительно посмеивались над промахами кабала Багрового Когтя — ведь эти промахи можно было начать отсчитывать от той дерзкой охоты лорда Лаэтриса.

Она удалась в полной мере, хотя и заняла не один час — и, как архонт и предсказывал, для допроса хватило умений инкуба, с лихвой. По углам покоев испуганно жались рабы — притащенные Каэдом по его собственной воле, чтобы скрыть отсутствие высокородного правителя, с ужасом они взирали на оставшееся от пленника — длиннотелого крылатого шпиона-Бичевателя теперь сложно было опознать в этом месиве разбитых полых костей, слоистого красного мяса и испачканных кровью жестких перьев. Лаэтрис же получил ответы, которых ему не хватало — пусть и не все, но большую часть. С довольным видом стирая брызги чужой крови с лица, мысленно отметил — теперь ему не хватало всего двух деталей. Ну да ничего, решил он, со временем он добудет и остальные сведения. А следующий шаг можно сделать и сейчас.

Илимнис был великолепным, пусть и отдаленным миром — горы и море, сизое суровое небо, пронизанные ветрами долины, при этом леса и моря изобильны дичью, пусть подчас и опасной, а в самых теплых уголках поспевают диковинные фрукты. При должном усердии, это царство могло бы приносить богатство или даже служить местом необременительного отдыха — Багровому Когтю мирок давно виделся лакомым куском, и они лишь дождались внутренней неразберихи среди правящей верхушки царства. Дождались ли? Или сами ее спровоцировали — а может, подкупили кого-то, кто мог бы спровоцировать…? И не нужно быть слишком хитроумным, чтобы понять — подкупить можно было кого-то, кто и без того вступил в борьбу за власть после смерти Ранзара. Две повелительницы — мнимая и законная. У кого оказалось столь много дерзости, но столь мало прозорливости, чтобы принять предложение о спланированных «небольших беспорядках», что взялись устроить кабалиты Багрового Когтя? Ведь как велико искушение предать предателя! Багровый Коготь не собирался помогать одной из королев — они с самого начала собирались захватить власть сами.

Остатки войска Гвайренвен тогда двинулись вместе с Лаэтрисом и его отлично снаряженными воинами — а вот Риалейн и та часть знати, что остались с нею, получили личный приказ архонта охранять залы шпиля кабала Расколотой Звезды, при чем даже не главного, а одного из малых внешних.

О, к вящему неудовольствию Серой Дамы Гвайренвен отколовшихся от ее свиты и примкнувших к племяннице набралось не меньше десятка. Леди Риалейн приняла приказание с холодной вежливостью — но какой же горячей ненавистью полыхнул ее взгляд! Архонт несколько раз ловил себя после на странной мысли, что это обжигающий, гневный блеск в ее глазах одновременно доставил ему настоящее удовольствие — и при этом больно впился, как отточенный дротик под пластину доспеха.

Мысленно отметил — кажется, она сочла приказ тонкой издевкой. Указанием на ее слабость, как минимум. Едва заметный, тончайший, как след от касания ядовито-жгучего цветочного лепестка, румянец на ее скулах, и этот взгляд, и темный взблеск на прекрасных губах, недовольно поджатых — о, как она была великолепна в своем едва скрываемом негодовании! Задержав взгляд на точеной шее и ключицах, полюбовавшись матовой белизной кожи — Риалейн не успела еще облачиться в любимые ею глухие доспехи — архонт тогда добавил совсем негромко, не для чужих ушей: никто не должен ни войти, ни выйти из этого шпиля. Все живое и неживое внутри пусть остается на своих местах, а всех пришельцев, если у них не будет моего собственного разрешения — не на словах, разумеется, а скрепленного личным знаком — убить.

Риалейн тогда ответила только холодным, сдержанным кивком. И приказ выполнила в точности, нравился он ей или нет. Самое интересное началось уже после.

— Вчера госпожа Риалейн отрубила косу госпоже Альтее, — со скучающим видом советник докладывал о произошедшем за минувшие дни, пока архонт изволил вкушать завтрак в один из дней после илимнисийского похода.

На этих словах Лаэтрис едва не выронил от неожиданности подцепленный ломтик закуски — а следом усмехнулся, справившись с удивлением:

— Альтее? Ее обожаемую косу? Вот это дела! Я надеюсь, они не разнесли нижнюю залу после этого в щепки?

— Никак нет. Бой был короток, хотя яростен — ваша бывшая фаворитка, боец ведьминского культа Альтея Краснокосая… хм, может быть, Короткокосая нынче? — заявила даме Риалейн, что распоряжение сторожить никому не нужный старый шпиль — это такой жест пренебрежения, и понимают это все. А дальше, если вам будет интересно…

— Интересно, интересно, говори уже, — поторопил его Лаэтрис, в нетерпении сменив позу и позабыв о еде, напружинившись, будто собрался вскочить на ноги и начать расхаживать кругами.

— А дальше Альтея сообщила, что и нападение-то наверняка инсценированное было. Потому что такую избалованную и очевидно бесполезную куколку нельзя пускать в настоящий бой, это цитата. Леди Риалейн вызвала ее на поединок, дамы еще разок обменялись оскорблениями, и… в общем, то ли Альтея подрастеряла свои ведьмовские навыки за годы праздного довольства под вашим крылом, то ли отсутствие пониженной гравитации, к которой многие ведьмы питают пристрастие, то ли ярость дамы Риалейн сыграли с Краснокосой дурную шутку. Риалейн ее повергла. Намотала на руку эту прославленную косу и срубила одним взмахом. У Альтеи осталась кривая стрижка длиной в ладонь, а у Риалейн в руках — длинная роскошная коса. И буря оваций от наблюдавших, смею заметить. Бой был прекрасен, даже жаль, что вы его не видели.

— Что она с нею сделала. С косой? — глаза архонта вспыхнули неподдельным любопытством.

— Это тоже весьма занятный вопрос! Швырнула в руки одному из высокородных сибаритов, что ранее докучал Риалейн своими настырными ухаживаниями. И сказала — можешь продать оружейнику, можешь гемункулу. Первый заплатит больше кого-то другого, а второй будет лишь благодарен за ценный образец, но расположение гемункула вещь полезная, знаешь ли, может пригодиться.

— И что дальше?

— О, Альтея признала свой проигрыш — тем более что в высоте положения не ей тягаться с госпожой Риалейн. Но этого сибарита она прикончила тем же вечером, бедолага далеко не успел уйти. Отыгралась ведьма на нем со всей изощренностью, я вас уверяю. Так что на счет расположения гемункула госпожа Риалейн вовсе не зря упомянула.

— Она, видимо, догадалась, что этим все и кончится, — усмехнулся архонт. — Еще новости?

— Больше никаких. Кроме подброшенного в приемную залу кувшина с ядовитым дымом, что открыл неосторожный слуга…

— Очередное скучное покушение, — архонт поморщился. — Если больше ничего, то проваливай.

Советник удалился с церемонным поклоном.

Едва он скрылся, Лаэтрис рассмеялся в голос, запрокину в голову — совершенно искренне, от всей души. Каэд тихо хмыкнул — история и в самом деле занятная. Когда архонт просмеялся, инкуб заметил:

— Я же говорил — кажется, ей просто скучно. Эти ее тренировки в саду лишь один из немногих знаков. Пытливость ее ума изнывает от безделья, насколько я могу судить.

— Ну так пусть возьмет и скажет об этом напрямую, — Лаэтрис развел руками. — Прочая знать Илимниса не стеснялась в выражениях, когда я велел им принять наказание за беспечность — отнял не только землю, но у многих — и причитающиеся к ней титулы. Гвайренвен обивала пороги дольше всех! То, что я позволил илимнисийцам выбирать — примкнуть к Пронзенной Звезде в стенах Темного Города или проваливать прочь куда глаза глядят, и то слишком щедрое разрешение!

— Серая Дама изворотлива, но, пожалуй, не слишком изящна в своих решениях. То, что вы поставили нового владетеля, обескуражило всех, однако всего-то полдюжины казней все расценили как изощренную проверку на выдержку: кто первым споткнется. Подданные теперь ожидают особенно жестокого хода с вашей стороне при любой оплошности, мой архонт.

— Не то что бы я слышу сейчас что-то новое и неизвестное мне, — хмыкнул Лаэтрис, снова вернувшись к трапезе, придирчиво выбирая среди множества блюд и напитков и с удовольствием отдавая должное разным кушаньям по очереди. — Сообщи лучше что-то поинтереснее, а если такового нет, умолкни. Есть что-то новое еще?

— Есть. Я узнал, почему клэйвекс Нилия одна, без отряда, охраняет леди Риалейн, — загадочным тоном произнес инкуб самую главную новость, припасенную напоследок.

— Я думал, инкубы не сплетничают о хозяевах, — от пронзительного взгляда архонта кто другой бы наверняка вздрогнул, а Каэд только невидимо улыбнулся: лорд-хозяин просто хотел слышать подробности. Оттенки его настроения за много лет охранник научился улавливать довольно точно, и потому продолжил:

— Но могут посплетничать с другим последователем Храма Архры о себе. Немного. Буквально пару мало что весящих фраз. Зато полезных.

— И что же она сказала?

— Нилия, как я и полагал, знает госпожу Риалейн с детства. Она и ее отряд служили охраной у матери юной леди. Однажды… однажды сестра лорда Ранзара совершила ошибку, за которую заплатила жизнью. Она сама, ее приближенные и пятеро инкубов. Зато выжила Нилия — и молоденькая девушка из вернорожденных, по возрасту еще почти дитя, подросток. Это и была дочь нанимательницы. Нилия рассудила так — ее контракт не закончен, раз жива хотя бы одна хозяйка. Она помогла Риалейн добраться до Ранзара, ее дяди — видимо, девочка твердо знала, что делала, решив обратиться к нему, потому что тот охотно помог. Если я верно понял, он питал некую особую привязанность к своей единокровной сестре — и потому принял леди Риалейн у себя, обеспечил защиту… насколько смог. Нового отряда инкубов он нанять не сумел — Нилия не знает, почему. Может, просто не захотел, может, был не в ладах с Отцами ближайшего Храма… Нилия же осталась командиром без отряда, зато с не снятой целью: защита леди-наследницы. Ранзар действительно хотел оставить Илимнис именно племяннице, но не успел отдать нужных распоряжений, вот что сообщила Нилия вдобавок.

— А если нет распоряжений, то наследует все супруга… удобно. Не так ли? — хмыкнул архонт.

— Более чем.

— И все-таки выпотрошенные тобой агенты Багрового Когтя, не сговариваясь, отрицали сговор с кем-то из высокородных, сдали только пару очевидных пешек, что казнены были еще до того, как я отбил мир обратно, — задумчиво процедил Лаэтрис. — Чувствую, что меня водят за нос. Мерзкое ощущение!

— Определенно. Позволю себе далеко идущий вывод: госпоже Риалейн точно не на руку была такая скорая смерть Ранзара.

— Наверняка так. Ее бы с радостью убрали в бою и сейчас, если бы она отправилась отбивать Илимнис вместе со всеми, я больше чем уверен. Кровь Кхейна! Такой крохотный мирок — и столько змеиных клубков в нем!

— Такое случается, когда мир долго предоставлен сам себе. Я бы сказал, сплошь и рядом.

— Ты еще в советники подайся, — Лаэтрис рассмеялся. — Что скажешь, Каэд?

— О нет, меня устраивает моя судьба. Вы грозный и щедрый господин, ваше имя пугает противников и заставляет их дрожать от ненависти, а значит, и защищать вас — великая честь. Я всецело следую своей сути, работая на вас, лорд, — отозвался инкуб с легким поклоном.

— Льстец, — буркнул Лаэтрис, впрочем, оставшийся вполне довольным этим ответом. — Расскажи-ка еще раз, что там за заварушка с Альтеей вышла. Этот высокородный умник рассказал явно не все. А мне нужны подробности.

И Каэд выполнил повеление, пересказав все известные ему детали, а еще подтвердил: да, Нилия наверняка обучала свою госпожу отдельным приемам, что в совершенстве знают только в Храмах. Это не запрещалось — но встречалось не так уж и часто: не у всех хватало терпения тренироваться так, как тренируются инкубы. Видимо, Риалейн и в самом деле была полна сюрпризов — кто бы еще взялся отгадать, каких именно.

Устав ждать разгадок странностям, витающим вокруг Риалейн, архонт Лаэтрис решил напрямую узнать, что же та задумала.

И оттого на одном из вечеров, когда вернорожденные и гости кабала предавались в общей зале привычным для знати Темного Города развлечениям и необременительным беседам, вкушая причудливые напитки, попросту выбрал удачный момент в разговоре между собравшимися — и вмешался, повелительно окликнув беседующих:

— Подойдите, меня занимает ваша беседа, дамы. Поделитесь, каким вы находите досуг в шпиле кабала Пронзенной Звезды?

Собеседница Риалейн, темноглазая суккуба из числа гостей, рассыпалась в ворохе витиеватых похвал и комплиментов, но архонт смотрел только на племянницу Ранзара:

— О, хотел бы я услышать что-то подобное и от вас, несравненная Риалейн. Но, насколько я знаю, вы жалуетесь на скуку? При чем я не ошибусь, если скажу — уже не в первый раз. Ну что же, могу предложить развеять ее. Прямо сейчас, — Лаэтрис легко поднялся на ноги и перехватил висящий при поясе клинок в жесте вызова на поединок: все одним текучим, слитным движением.

Резкие, но прекрасные черты архонта осветила опасная улыбка. Риалейн не опустила глаз, выдержала и последовавший за улыбкой сумрачно вспыхнувший взгляд, лишь едва приметно дрогнули ее ресницы: насколько далеко она зашла в практически незавуалированном оскорблении?

За ее спиной отступили на шаг некоторые до того охотно ее сопровождавшие и взыскующие внимания и беседы. Лишенная наследного владения, Риалейн все еще оставалась знатной дамой рода Лаэтрис, сохранившей за собой и пусть поредевшее, но вполне зримое богатство, и имя.

Заявить правителю столь древнего и богатого Дома — кабала, да-да, кабала, разумеется, но собравшиеся в этой зале знали цену названиям и старым, и новым как никто другой — что его двор скучен, а досуг не горячит кровь — выходка дерзкая, и не многим сходящая с рук.

— О, не волнуйтесь — предлагаю поединок-развлечение, не больше. Не в моих правилах убивать гостей и союзников до того, как они рискнут покуситься на меня, — и архонт крутанул клинок в руке. Узкое легкое лезвие рассекло воздух с шелковым шелестом, по отточенной до сверкающей прозрачности кромке пробежались синеватые искры. — Ваша воинственная натура требует более изысканного досуга, чем все, что смог предложить мой двор? Отлично, я готов вас развлечь, леди Риалейн.

И выжидательно уставился на нее. Улыбка его стала еще шире и опаснее.

— Если я не испугаюсь? — с вызовом спросила Риалейн, опустив ладонь на рукоять своего клинка. — Этого не будет. Я не отказываюсь от своих слов — и больше того, с радостью докажу, что моих умений достаточно, чтобы доверить мне не только охрану никому не нужных пустых залов дальнего шпиля.

— Ах вот в чем дело! — Лаэтрис рассмеялся, танцующей походкой двинувшись вперед и сократив расстояние между ними вдвое. — Я должен был догадаться. Или хотя бы предположить, что ваша строптивость, леди, заставит вас с пренебрежением отнестись к приказу, счесть его недостойным ваших умений… Но вы его выполнили блестяще, что бы не думали о нем сами. Знаете что? Я ценю тех, кто не позволяет пренебрегать собой. Поэтому дерзость вашу я прощаю — на этот раз. И раз уж наш поединок будет исключительно развлекательным, я назначаю условие — до тех пор, пока один не решит сдаться. А вы — вы можете выбрать награду победителю. Но предупреждаю — будьте благоразумны.

— Извинения. Извинения за пренебрежение или за чрезмерное нахальство, — ответила Риалейн. Едва приметно повернула голову, бросила пару слов — и застывшая незыблемым изваянием Нилия отошла тоже. Поединки между знатью всегда оставались только поединками знати, даже смертельные дуэли. А уж бой ради развлечения тем более.

Риалейн тоже улыбнулась, холодно и тонко — и Лаэтрис с восторгом заметил, что эта холодность далась ей с видимым трудом. Глаза пылали, пальцы чуть подрагивали то ли в яростном предвкушении, то ли в запоздалом трепете осознания своей дерзости. Но отступать она и не собиралась, это было великолепно. Архонт почувствовал, как и в его в груди разгорается жаркое пламя — предвкушение чего-то необыкновенного. Столь яркие ощущения были сами по себе прекрасны — и пусть его слегка сбивало с толку то, насколько горячим огнем вспыхивает кровь от одного взгляда на строптиво поджатые губы Риалейн и безупречную гладкость ее высоких скул.

— Ну, это как-то слишком скромно, хотя упорство в выбранной линии похвально. Давайте тогда еще добавим: выполнение одного каприза. Умеренно изощренного, чтобы вам было спокойнее, — поддразнил архонт.

И тут же без предупреждения атаковал — быстрым рывком сократил оставшееся расстояние, провел не слишком сложную атаку — по широкой дуге, одним плавным взмахом, метя в неприкрытую голову.

Взметнувшийся со змеиной скоростью навстречу клинок Риалейн встретил силовое лезвие, синеватые искры разбежались по обоим кромкам отточенной стали в миг столкновения. Легким наклоном меч Риалейн увел оружие противника в сторону, завершая движение; она живо отскочила прочь, быстро надела шлем — к разочарованию Лаэтриса, желавшего видеть все ее эмоции. И атаковала сама. Быстрым, яростным вихрем — но при этом делая ставку не столько на хаотичную скорость, сколько на точность отдельных выпадов, прощупывая уязвимости в защите. Выпад, блок. Выпад — противника на линии атаки нет. Выпад — контратака. Архонт нарочно не стал спешить, дав ей перехватить инициативу в начале — но и затягивать игру собирался.

Поединок их напоминал танец, исполненный на немыслимой скорости — оружие размывалось в серебристо-черный сияющий шлейф, прочерченный искрами силовых разрядов, мелькали гибкие тела, движущиеся в убийственной гармонии. Невольные зрители уставились с немым восторгом — а когда сверкнули первые капли крови, по толпе собравшихся прокатился восхищенный вздох.

— Это было остроумно, — Лаэтрис парировал финальный удар смертоносно быстрой серии, что обрушила на него Риалейн, удостоив лишь коротким взглядом сорванный и отлетевший прочь наплечник — его собственный. На его лице мельчайшими рубинами алели брызги, осевшие после взмаха клинка соперницы, и кровь струилась по бледной коже обнажившегося плеча — длинный, но не особенно глубокий порез, из тех, что лишь разжигают желание драться дальше, но не заставляют стать осторожнее или медлительнее. Архонт медленно растянул тонкие губы в хищной улыбке и занес меч.

Риалейн вывернулась из-под очередной атаки — поздно сообразив, что это была обманка, финт — и когда инерция движения уже потянула ее ровно туда, куда и требовалось Лаэтрису, не смогла снова увернуться от скользящего удара. Шлем сорвало с головы, Риалейн вынужденно шагнула еще раз назад — и уткнулась спиной в стену. В этот же миг лезвие меча Лаэтриса оказалось у ее шеи, легкое дразняще-опасное касание — через темную плотную ткань, закрывающую горло, она могла ощутить покалывание разрядов силового поля клинка.

— Остроумно, — повторил архонт. — Но не слишком дальновидно. Время сдаваться, леди.

Взгляд его впился в ее лицо, не давая ни малейшей возможности увернуться. Меч чуть двинулся вверх — и Риалейн инстинктивно приподнялась на цыпочки, стараясь увеличить расстояние между собой и безжалостным лезвием. Потянулась было за кинжалом на поясе — самое время вогнать его в открытое плечо противника, не дав ему воспользоваться преимуществом — но он перехватил ее руку в локте, потом всем весом своего тела вжал Риалейн в стену и, не отводя взгляда, повторил:

— Время сдаться, — и добавил со странным выражением: — Ни одного больше фокуса в рукаве, моя леди. Ни одного сюрприза.

— А вы достойный противник, архонт Лаэтрис. Я признаю вашу победу, — Риалейн разжала руки и клинок ее со звоном упал на каменные плиты. Она явно постаралась, чтобы голос звучал как можно более холодно, но азартная дрожь сражения никуда не делась — губы ее ярко горели, глаза сияли, как у охотящейся лировой кошки, и голос пронизала легкая хрипотца. — Самое время мне перед вами извиняться, так?

— Не совсем. Извинения можно сделать и не публичными — в конце концов, из уважения перед нашим общим родовым именем. Зато вот вторая часть уговора…

— Ваш каприз? — с вызовом уточнила девушка.

— Верно, — Лаэтрис медленно опустил клинок. На секунду отвел взгляд, точно раздумывая, что бы такое попросить. Сперва он собирался потребовать выложить, что же за интриги плела Риалейн за его спиной — но вдруг его обуяла какая-то совершенно необъяснимая прихоть. В конце концов, вытянуть все, что она скрывала, он сможет и после. И он, отшвырнув оружие, обеими ладонями обхватил ее лицо и впился в яркие губы жадным, напористым поцелуем, больше похожим на укус. Она в первый момент протестующе дернулась, вскинула руку — и вцепилась тонкими пальцами в лишенное брони плечо, еще сильнее заставив кровоточить порез, терзая свежую рану явно нарочно. А потом неожиданно ответила — так же яростно, как и сражалась; соленый привкус крови на губах послужил острой, яркой пряностью, оттеняющей ощущения.

— Этого будет довольно, — отстранившись наконец, заключил Лаэтрис. — Выслушаю извинения, моя леди, когда соизволите. Не затягивайте с объяснениями — у меня есть к вам вопросы и помимо этого.

После чего с абсолютно нечитаемой улыбкой развернулся и направился прочь, под шелест восторженных — и завистливых — голосов.

Шаги инкубов отдавались от стен коридора — при желании выученики храма Архры могли двигаться бесшумно даже в гулких сводах древних построек, но сейчас нужды в этом не было.

Риалейн старалась не отставать от размашистого шага — впереди шествовал Каэд, позади тенью следовала Нилия. И если присутствие Нилии ободряло, то холодно-молчаливый Каэд действовал Риалейн на нервы. Она прекрасно понимала, что этот инкуб — лишь продолжение воли самого Лаэтриса, но все равно от него тянуло ледяной угрозой. Постоянно. Великолепная охрана, вынужденно признала для себя Риалейн. Гораздо эффектнее даже змееподобных сслитов, которых часто нанимали другие архонты — Лаэтрис, кажется, попросту брезговал чешуйчатыми наемниками, а инкубами хоть и не удивить никого, но и лучших из лучших среди них видно издалека. Риалейн спросила было, куда это ее ведут, но Каэд только коротко бросил: архонт указал место для встречи, велел проводить вас туда, и раз уж вы пожелали беседовать с правителем, так идите.

— Одна из самых старых галерей дворца дома Лаэтрис. Старая, почти заброшенная — тут редко прогуливается кто бы то ни было, — раздался негромкий голос впереди. — Кроме меня.

Коридор закончился, превратившись в галерею вдоль наружной стены дворца. Лаэтрис стоял у края галереи: открытые проемы и виражные вставки в причудливой череде, и длинная анфилада колонн впереди. С галереи открывался вид на сад — самые глухие его уголки.

Риалейн подошла ближе, встала рядом. Дорожки сада внизу, усыпанные чуть светящимися лиловыми камешками, красиво контрастировали с темной зеленью редких растений и хищными темно-красными цветами.

— Чудесное место для уединения. Хоть здесь, хоть там, — архонт чуть кивнул в сторону открывающегося вида. — Как считаете, леди?

— Так вы за мной следили? — Риалейн вспыхнула, подобно живому огню: жаркому и нетерпеливому. — Когда я думала, что никто меня не видит, там, в этом саду?!

О, с каким наслаждением Лаэтрис рассматривал все признаки захлестнувших собеседницу эмоций! Она приметила плотоядный взблеск в его глазах прежде, чем сумела обуздать свое возмущение. Архонт самодовольно усмехнулся, не отводя взгляда. Пару секунд продлилось молчание, потом Риалейн неожиданно рассмеялась:

— И я была бы разочарована в вас, мой архонт, если бы оказалось иначе.

Смех ее был бархатистым, довольно низким и глубоким — и отчего-то ни капли не натянутым, а абсолютно свободным и искренним. Потом Риалейн вдруг посерьезнела:

— И, видимо, раз уж я проиграла в поединке, моя честь велит объясниться перед вами, — она медленно склонилась в вежливом поклоне. — Клянусь, что не имела в мыслях оспаривать…

Архонт нетерпеливо взмахнул рукой, прерывая ее и разом сменив тон на куда как менее церемонный:

— Мне нужны не полные формальности слова, Риалейн. Единственное, что я даже не прошу — я требую! — объясниться в том, что все это значило. Открытое недовольство отданным приказом, нарочито раздутое противостояние с моим двором, да и вся манера держаться как в осажденной крепости — это наводит на мысли. Множество самых разных мыслей.

Риалейн ничего не ответила, словно ожидая продолжения.

— Ты наполнена тайнами и сюрпризами, как заряд осколочной винтовки — ядом, Риалейн Лаэтрис, — проговорил архонт медленно. — Я не мог понять, что тобой движет с того момента, как ты ступила на причалы Темного Города. На причалы моего шпиля. И каких сюрпризов от тебя ждать — ты не была похожа на ту, кто молча смирится со второй ролью, навязанной тебе всем, что происходило вокруг Илимниса. А я был — и остаюсь — уверен: среди илимнисийцев есть предатель. Все еще есть — это лишь пешки пошли на эшафот, но остался кто-то, кто ими командовал.

— Лорд Вэлит — пешка? — наигранно хмыкнула Риалейн. — Он был командующим основными оборонительными войсками при госпоже Гвайренвен, когда началось вторжение…

— А кто еще! Этому олуху не хватило бы соображения даже чтобы обмануть собственную куртизанку, вздумай она его отравить, — Лаэтрис неприятно ухмыльнулся. — Пока что я вижу лишь двух илимнисийцев, кому хватило бы ума и дерзости на подобное.

Риалейн молча кивнула. Ее глаза разгорались все ярче, но она почему-то не спешила оправдаться.

Архонт помедлил еще всего одно мгновение — и как и в недавнем поединке, одним точным шагом нанес сокрушающий, не дающий возможности отступить удар:

— Ни одного больше фокуса в рукаве. И поэтому отвечай же: тот тайник среди хищноцветной лианы — что в нем?

Риалейн чуть вздрогнула и поглядела прямо в глаза архонту:

— Выходит, я все-таки была права — вы мне не доверяете, ни капли. Я отвечу на вопрос о шкатулке, отвечу — у меня нет другого выхода. Но эта подстроенная вами же атака на шпиль…

— Что? Подстроенная? — Лаэтрис недоуменно качнул головой.

Риалейн, казалось, немного растерялась, но с вызовом подняла подбородок:

— Эта группа, что устроили нападение… у них была ваша разрешающая печать. Вы мне велели пропускать тех, кто ее предъявит, но они отказались что бы то ни было предъявить — и сразу бросились в атаку.

— И ты выместила на них всю свою злость?

— Да. Потом, когда мои бойцы пленили двоих из семи. Остальные были убиты, а этих мы обыскали, обнаружили печать и… я была в ярости. Мне казалось, что надо мной насмехаются! Вы насмехаетесь, архонт.

— Это была не подстроенная атака, Риалейн. Убитые тобой — диверсанты и шпионы Багрового Когтя, — сказал Лаэтрис, мигом растеряв весь флер превосходства и самодовольства. — Переодетые. Теперь я понял, куда делся мой разведчик, и… Демон раздери души тех несчастных, если бы их можно было допросить!

— Всегда можно озадачить гемункулов… — начала было Риалейн, но Лаэтрис с рыком прервал ее:

— Время! Время, которого у нас не будет! Оно уже сейчас сочится сквозь пальцы, играя на руку далеко не нам, — и архонт стиснул кулак, так, что шипы-пластины скрипнули. Он то ли забылся, то ли нарочно сказал именно так — «нам», Риалейн не поняла этого. Зато решила наконец рискнуть, шумно выдохнула и начала:

— Я… — она сперва хотела было оправдаться, а потом отбросила прочь личину, которой до сих пор прикрывалась: маску воспитанной, сдержанной высокородной леди, холодной, как камень, и столь же стойкой. Ее глаза сверкнули ярче алмазов: — В шкатулке, которую я спрятала и от вас, и в особенности от дорогой родни из Илимниса — доказательства того, что Гвайренвен Серая Дама в сговоре с архонтом кабала Багрового Когтя. Давно в сговоре. Еще до смерти дяди Ранзара. Там записи, текстовые и голосовые, перехваченные донесения и вещи, от предъявления которых нельзя отвертеться. Она и стоит за нападением на Илимнис — но у них что-то пошло не так в их договорах. Кажется, теперь она не может отделаться от этого союза, а ее продолжают лишь манить властью. И теперь Гвайренвен готова выполнять приказы Багрового Когтя, пока те не кинут ей наконец весомую подачку.

— Зачем ты это скрывала? Почему не пришла сразу?

— Единственная причина, почему я не пришла к вам с этим — потому что полагала, что вам хочется избавиться от меня так же скоро, как и от Серой Дамы. Как и от всей ветки семейства лорда Ранзара, — твердо заявила Риалейн. — Иначе к чему было назначение нового владетеля в Илимнисе?

Лаэтрис не успел ответить ничего — потому что в этот момент Каэд внезапно поднес пальцы к виску шлема, коснулся сенсора — и быстро, плавно развернувшись к беседующим, сообщил:

— Прошу простить и готов понести любую кару за то, что прерываю, но обязан сообщить: тот потайной проход в малом шпиле пытаются взломать. И я знаю, кто. Я бы успел, если бы сию же секунду…

— Вперед, — резко приказал Лаэтрис.

Инкуб моментально сорвался с места, на бегу что-то командуя по переговорному устройству — кажется, Каэд давно был готов к подобному развитию событий. Оставалось лишь надеяться, что хитрый инкуб все предусмотрел. Помедлив всего лишь треть секунды, Нилия попросила разрешения присоединиться к умчавшемуся товарищу — и Риалейн согласно кивнула.

— Не будем тратить время тоже, — Лаэтрис без объяснений схватил Риалейн за руку и потащил за собой. — Здесь, на балконе с другой стороны галереи, всегда припаркован мой собственный «Яд», так что успеем как раз к развязке.

Теплая вода в купальне обволакивала тело невесомо и мягко, ароматические курения дарили покой — сомкнуть веки и погрузиться в сладостную дрему было искусительно приятно. Но архонт Лаэтрис не стал потакать слабостям усталого тела — в конце концов, даже в полном уединении он редко когда позволял себе подобную роскошь. Но все равно глубоко вздохнул, расслаблено откинул голову назад и прикрыл глаза.

Растворенные в воде зелья одновременно обжигали свежие раны — и ускоряли их заживление. Боль была слабой, даже в чем-то приятно-успокаивающей, скользящей по самой границе восприятия: самое то, чтобы еще раз взвесить все произошедшее за неполный день.

Да, как он и говорил — успели они аккурат к развязке кипящего боя на малом шпиле. Загадка предательства илимнисийской знати разрешилась — он и его спутница застали поверенных Серой Дамы, ее саму — и парочку ее покровителей из вражеского кабала, сцепившихся не на жизнь, а на смерть с охраной, возглавляемой верным инкубом. Конечно, архонт и его спутница тут же вступили в бой.

Не смотря на то, что противников было не так уж и много, сражались те словно в последний раз, и схватка вышла не самой простой — все-таки предатели подготовились к диверсии. Но перевес сил — а главное, мастерства — оказался на стороне архонта Лаэтриса и его бойцов.

О, если бы ему предложили еще раз ввязаться в подобный бой, он никогда не отказался бы — хотя бы ради наслаждения драться плечом к плечу с Риалейн. Она оказалась отличным бойцом, и пусть он это понял еще тогда, на дуэли — соратник из нее вышел еще более искусный, чем противник.

И — они победили. Лаэтрис не отказал себе в удовольствии протащить двух самых знатных предателей и недругов за волосы до самого «Яда» и вывесить, как падаль, на внешних крюках, слушая проклятия еще живых жертв всю дорогу назад, в главный шпиль, пока он учтиво пояснял Риалейн назначение тайного хода. Во всех старых дворцах и шпилях есть свои катакомбы, Комморра пронизана ими — и старые Дома хранят расположения своих потаенных дорог в недрах обиталищ как самый важный секрет. Ну что же, пошутил он, теперь ты тоже знаешь один такой секрет дома Лаэтрис. Так храни его, чтобы я в тебе не разочаровался — на что Риалейн ответила тогда долгим сложным взглядом и преувеличенно почтительным кивком. Взгляд при этом — огненный, искушающий, опасный — с этой почтительностью вязался мало. Над этой разгадкой придется еще подумать — но при этом доказательства сговора она тоже передала, и это дало архонту в руки неоспоримое преимущество. Победа. Чистая, как лучшее вино, в этой скоротечной войне кабалов.

После будет громкий публичный суд над заговорщиками, публичные же пытки плененного недруга и изощренно жестокая казнь, над которой предстояло еще поломать голову, выбирая способ. В очередной раз архонт Лаэтрис подтвердит при всех свое прозвание — Кровавая Длань. Прозвание, которое те, кто поглупее, осмеливаются произносить лишь шепотом, а умные и храбрые говорят вслух, почтительно, как часть титула: ведь таковым оно и является, отмечая одну из громких побед в череде восхождения на вершину иерархии Темного Города.

А все-таки в голове мысли роились совсем не те, что должны были бы рождаться в разуме довольного победой правителя. Лаэтрис в задумчивости потрогал не так давно прокушенную нижнюю губу, и ощутил, как тело словно наполняет текучий огонь — совсем иного сорта, чем от саднящих порезов. Перед закрытыми глазами стояли картины, далекие от сцен сражения. Все его мысли занимал образ яростно-великолепной Риалейн: ее прекрасные губы, горящие глаза, тонкие ключицы; ее матовая белая кожа, которую нестерпимо хотелось исчертить тончайшими алыми линиями, сплетая прихотливый узор порезов и царапин. Жар растекался по венам, охватывая каждую клеточку тела жадным томлением. Ощущение было мучительное, настойчивое, изматывающее — но одновременно прекрасное, как может быть прекрасна самая утонченная боль.

Эти мысли в последнее время одолевали его все чаще — просто он очень долго делал вид, что они не так уж существенны. Впрочем, чем дальше, тем сложнее было игнорировать этот факт — он всерьез увлекся молодой интриганкой Риалейн. А события последних дней только добавили жара — она оказалась не просто хороша собой, но еще и чрезвычайно умна. Сокрушительное сочетание, надо признать.

Пожалуй, ее красота могла бы затмить собой внешность любой признанной красавицы Комморры, если бы Риалейн того захотела. Впрочем… кажется, она считала вовсе не телесное совершенство главным своим достоинством. И от этого становилась еще желаннее.

Пора было признать — архонт Лаэтрис понятия не имел, как он будет добиваться этой женщины, но знал точно: отступать он и не собирается. Просто приказать прийти и скрасить досуг он, конечно, вполне мог — но не хотел. Совершенно. А главное — точно знал, что одного раза ему не будет достаточно, и… бездна подери, кажется, это ровно то, что и называют словом «любовь»: безжалостное и неотвратимое чувство, что тебе вечно не будет хватать чего-то в этом мире, окружи себя чем угодно — пока рядом нет одного-единственного существа.

— Пора приготовиться к долгой осаде, — негромко сказал он самому себе.

Предаваясь размышлениям о том, что же делать с этим открывшимся ему знанием о собственных чувствах, он незаметно для себя погрузился в неглубокую дрему. Все-таки в последнее время длительный отдых был слишком большой роскошью. Может, немного погодя можно будет освежиться и более деятельными развлечениями. А пока…

В полной мере вкусить этот поверхностный сон ему не дали. У дверей покоев раздалась возня, потом — отчетливо различимое бряцание оружия, шум перепалки, повышенные голоса. Низкий рокочущий голос Каэда, пара женских голосов… звук настойчивого удара в дверь.

С рычанием Лаэтрис выдернул себя из теплой неги вод купальни и торопливо накинул дымчатую шелковую мантию прямо на голое тело: облачаться в доспех времени не было, если это новое покушение — вот он меч, а в изысканную пряжку, скрепляющую многослойный шелк мантии у самого горла, встроен генератор теневого поля.

— Что опять творится? — требовательно возвысил голос архонт. — Живо доложите, кто и зачем посмел беспокоить меня!

Дверь распахнулась. В проеме показалось два препирающихся инкуба — Каэд и Нилия. И решительно вклинившаяся между ними, чтобы проскользнуть в купальню, Риалейн. Пальцы архонта замерли на темном камне, приводящем в активацию теневое поле, так не включив его. Вместо этого опустил руку:

— Что происходит, мне кто-нибудь объяснит?

— Я ведь так и не договорила. Не принесла всех извинений, — Риалейн решительно шагнула вперед, вывернувшись из-под руки Каэда, собравшегося сцапать ее за плечо: телохранитель увидел взгляд повелителя и не стал слишком упорствовать.

— У нее с собой был кинжал, — сухо констатировал инкуб. Прошел вслед за настырной гостьей, подал оружие архонту. — И кучка нарядных рабов, кстати.

Судя по тону, Каэд чувствовал себя не слишком уверенно — пожалуй, впервые за все время, что Лаэтрис знал своего охранника.

— Пропусти, — машинально скомандовал архонт. Оглядел саму Риалейн и добавил: — И убирайся за дверь, Каэд. Охраняй вход: именно этим ты и должен был заниматься, насколько я знаю.

— Я не смел бы ослушаться. Но вы велели никому не беспокоить, только вот…

— Только вот госпожа настойчива, я догадываюсь, — усмехнулся архонт, разглядывая то кинжал — тончайшее легкое лезвие с великолепным сложным узором — то саму гостью. Облаченная в вино-красные и дымно-пурпурные шелка, скрепленные миллионом сплетающихся серебряных цепочек, она выглядела как пришедшая на самый изысканный раут гостья, но никак не пожаловавшая для частной беседы. Длинные волосы ее темным водопадом струились по белым плечам, выглядывающим в разрезах наряда, а на лице играла легкая улыбка. Рабы кучкой стояли у самой дальней стены — действительно нарядные, с причудливой росписью на руках и лицах.

Каэд, повиновавшись, скрылся за дверью, клацнул засов.

— Кинжал, — хмыкнул он.

— Подарок. Как и рабы, — Риалейн чуть прищурилась. — Я же сказала: извинения не были принесены в полной мере. Буду ли я себя ценить и уважать, не сдержи я слово? Ну конечно, нет.

— Ну конечно нет, — эхом отозвался Лаэтрис. Попробовал пальцем кинжал — на подушечке выступила алая капля. Ранка тут же вспыхнула, точно лезвие было раскалено. Архонт усмехнулся: не отравленный, но лезвие пропитано загадочной смесью стимуляторов… не оружие. Скорее, утонченная игрушка.

Риалейн шагнула ближе — медленно, вытянув вперед руку, точно проверяя, активировано ли защитное поле. Потом, поняв, что его нет, оказалась совсем рядом. Взяла Лаэтриса за руку и поднесла к своим губам. Слизнула выступившую на пальце каплю крови, не отводя взгляда, и негромко сказал:

— Я приношу свои извинения за пренебрежение словом и властью архонта кабала Пронзенной Звезды.

— Какая-то удивительная у тебя тяга к моей крови, Риалейн Лаэтрис, — усмехнулся архонт. — К чему бы это?

— Может быть, к тому, что мы оба — кровь одного дома? — она улыбнулась в ответ. — Я не хочу быть отдельно от нашего дома: мое место здесь. Я стану верным клинком дома, и с радостью отдам нашему роду все мои таланты. Только скажу вот что: я никогда не смогу принадлежать тебе как вещь, архонт. Ты талантлив и притягателен, я понимаю тех, кто заходится в бессильной ярости, видя твои успехи, но еще больше понимаю тех, кто принес тебе клятвы личной верности. И встану в одном ряду с ними, я обещаю. Но — я не вещь. Я никому не смогу принадлежать — такова моя природа. Я не буду покорной, не буду послушной, никогда. Зато я могу остаться рядом — столько, сколько захочешь ты сам. Или — сколько захочу я. Выйдет ли из этого что-то, я не знаю.

— Звучит неплохо, — отозвался Лаэтрис, слегка удивленный такой прямотой.

— Но давай подумаем вот над чем: ведь мы так и будем вечно подначивать друг друга, стараться обойти, поразить воображение — ты мое, а я твое… то ли соперничество, то ли соратничество, неизвестно, чего больше. Может, тебе прискучит мой ум или моя хитрость — как знать? — она пытливо взглянула в лицо архонту, а потом медленно положила ладони ему на грудь, сдвинув ткань мантии. Острые металлические когти — не привычная часть брони, а нечто вроде колец, держащихся на первых фалангах — прочертили на его коже яркие тонкие линии, набухшие мельчайшими алыми каплями.

— Прискучит? Да ты в своем уме, Риалейн? — архонт тихо рассмеялся и сомкнул руки у нее за спиной. — Это наиболее интригующее предложение, что я получал за последнее время. Думаю, стоит попробовать.

И вместе с нею шагнул к краю купальни — вода все еще оставалась достаточно горяча, а ароматические добавки все еще не выдохлись. С шумным вздохом он попросту упал спиной назад в теплые волны, крепко прижав к себе свою гостью. Брызги взметнулись высоким фонтаном — но архонта это не особенно взволновало. Может, гостья еще что-то собиралась сказать — но, кажется, все слова на ближайшее время потеряли значение.

«Мы так и пройдем в вечном соперничестве друг перед другом через время, подначивая друг друга, стараясь превзойти или удивить» — мысленно повторил про себя Лаэтрис, смакуя все грани этих слов. И понял, что от такого он точно никогда не откажется — не в этой жизни, во всяком случае. Никогда не знать покоя. Никогда не знать скуки. Нести родовое имя по просторам множества миров — так, чтобы от одного его звука вздрагивали недруги и ликовали союзники. Никогда не пресытиться вечной игрой — которая обещала быть и долгой, и увлекательной.

Более щедрого подарка он и представить не мог.

Последняя страница пьесы оказалась недописанной — при чем складывалось впечатление, что нарочно. Мастер Труппы Ринтил задумчиво вернул текст на инфопластине на страницу выше, перечитал заново несколько строк — и уверился: да, не дописано, и совершенно точно не случайно. Посмотрел на собеседника — одного из арлекинов его собственной труппы. Оба были без масок, потому как нет в них нужды, пока не идет представление, а видеть вас могут только такие же артисты, как вы сами. Ринтил задумчиво потер подбородок тонкими пальцами и вопросительно встряхнул записью:

— Ну и где финал? Чем все кончилось?

— Он ее убил.

— Что? Только не говори, что собираешься испортить такую хорошую пьесу банальной сценой ревности! — возмутился Ринтил, всплеснув руками. — Еще чего не хватало! Что это за фокусы такие, Арталион?

— Не собираюсь, — Арталион откинулся в кресле назад, и в полусумраке ярко взблеснули его зеленые глаза. Едва заметная улыбка — довольно невеселая, надо сказать — осветила безвозрастные черты лица актера: резкие, но благородно-правильные. — И даже вульгарным предательством — тоже. Ничего подобного между ними не было — хотя иногда они весьма бурно ссорились… мирились, надо сказать, тоже бурно, не без того.

— Но все-таки — убил?

— Да. Он не мог поступить иначе, вот и все.

Ринтил пытливо взглянул в лицо актера, словно ища ответ на так и не заданный вопрос. Потом положил запись между ними, сцепил пальцы в замок перед лицом и проговорил:

— Это талантливо написано, и сюжет… ты знаешь, не то чтобы оригинален, но весьма и весьма неплох. Гордость против гордости, отчаянная юная воительница и благородный, надменный правитель…

— А также исключительно беспечный и самовлюбленный, хоть и везучий. И ловкий — до определенной степени. А впрочем, какое-то время абсолютно, незамутненно счастливый этим фактом. Это-то его и погубило, — отозвался Арталион, уже без тени прежней улыбки.

— И вся эта политика и любовь в диком смешении — как минимум, вышло небезынтересно, — задумчиво продолжил Ринтил. — Это можно очень красиво поставить на сцене, может, не целиком, но… Мы могли бы включить несколько сцен, допустим, в одну из крупных пьес, как в истории о Падении авторства Урсилласа — для усиления эффекта. Но нельзя же играть, не зная настоящего финала!

— Ты его знаешь, айтар, — Арталион чуть качнул головой, отвечая на тот самый вопрос. — Ведь у нас все вплетают части своих историй в разные выступления — там сцена, там монолог, там сражение или видение… так обычно и бывает, я прав?

— Да. До тех пор, пока они не перемешаются настолько, что не превратятся в отдельные сказания, уже не имеющие отношения к тем, о ком они были изначально, — медленно кивнул Мастер Труппы, понимая: ответ он получил. Да, это была собственная история Арталиона — ибо лорда дома Лаэтрис звали именно так, да и все прочие имена он и не стал менять.

Эту пьесу действительно было не испортить банальностью вроде ревности или предательства возлюбленной — просто потому что их и не было.

Арталион тоже чуть наклонил голову, как бы давая понять, что он действительно хочет вплести эту частицу судьбы в общий сюжет. Вдернуть еще одну яркую нить в полотно Танца — вечного танца Детей Цегораха, чтобы расстаться с нею, но при этом никогда не терять из виду. Раствориться самому в яркой круговерти всполохов арлекиньего домино, потом собрать историю по осколкам заново — и отпустить ее в свободный полет.

Чтобы написать что-то подобное, нужно пылать всем своим существом изнутри горячее, чем любой колдовской самоцвет, и лишь арлекины знают, каково это; потому что неизбежная рана в душе, что приводит любого из эльдаров на путь Бесконечного Танца, никогда не закрывается по-настоящему. Ни туманом времени, ни песком памяти ее не затягивает до конца — пролитая кровь будет гореть ярким пламенем, и вырванное заживо собственным руками из груди сердце будет сиять ярче любого камня души. Именно поэтому ни один арлекин не носит Слезу Иши — они им просто не нужны. И именно это безмолвное пламя горящего сердца видит и Смеющийся Бог. И ради его бесплотной улыбки танец продолжится — вечно, ибо таков и есть путь служения имени Великого Шута. Однажды это сияние душ осветит новый путь для всего народа — эта вера и ведет Танцоров вперед. Что еще нужно тому, чья жизнь обернулась незримым ветром? Пожалуй, больше и желать нечего.