На проклятом пути Великого Шута

Маска

Хрусткое крошево скрипело под каждым шагом, из-под подошв поднимались фонтанчики серой и рыжей пыли.

Пол был усеян осколками психокости, цветного и простого стекла, обрывками искореженного металла — и красным жестким песком.

Песок был везде. Гонимый ветром, что на этой планете не утихал никогда, висел тонкой ржавой вуалью в воздухе; парил над головами, смешивался с останками разбитых механизмов и изваяний, саваном покрывал развалины некогда величественного мира-корабля.

Сейчас громадный рукотворный мир напоминал выброшенное на берег тело морского зверя — остов, лишенный жизни, плоти и души. Ветер бестелесным плакальщиком завывал в пустых сводах конструкции — повреждения корпуса были так сильны, что перекрытия наверху торчали обломками ребер, и мутный свет, процеженный сквозь песчаную вуаль, сочился беспрепятственно тут и там.

Шестеро эльдарских разведчиков в длинных накидках медленно ступали по развалинам. Лица их были закрыты респираторными масками, глаза настороженно поблескивали в сумрачной тишине.

Они шли молча. Хамелиониевые плащи окрасились в бледную охру, копируя тусклые цвета окружения, движения странников были плавны, осторожны и неторопливы — и за кажущейся безжизненностью может таиться опасность.

— Даже через фильтры воздух горчит. Здесь все пропиталось смертью, — тихо сказал один, нарушая затянувшееся молчание. Говорил тот, что шел впереди — он остановился, наклонился, подбирая что-то в густой пыли, но предмет протек через затянутые в гибкую перчатку пальцы невесомым прахом, стоило разведчику сжать его сильнее. — При чем много, много лет назад.

— Так вот почему они не отвечали на сигналы, — другой с досадой пнул бесформенный кусок искусственного камня.

Заговоривший первым вскинул голову и, уставившись на товарища, прошипел пару нелестных эпитетов в его адрес.

— Держи себя в руках, Раэлин, — добавил он следом, когда пристыженный рейнджер опустил голову, рассматривая, на чем же он все-таки сорвал нахлынувшее отчаяние. Это был осколок статуи или просто часть какой-то жилой конструкции? Понять так и не удалось. Время изъело некогда гладкую поверхность, как грубый наждак, источило форму и стерло внятные очертания.

— Словно не одна сотня лет прошла. Но этого просто быть не может, — пробормотал он.

— Может, конечно, — шагавший чуть впереди успел снова пройти дальше прочих. Он оглянулся на своих спутников и добавил: — По множеству причин, но может, вполне.

— Арталион, погоди! Да куда ты, во имя Иши, так торопишься? — отозвалась еще одна разведчица.

— Хочу понять, уцелело ли хоть что-то вообще.

Шаг за шагом, разведчики углублялись под мертвые своды. Корабль сородичей перестал выходить на связь и отвечать на послания давно — но, конечно, никак не сотни лет назад, и поверить собственным глазам было очень сложно. От подобного парящему среди звезд континенту под прозрачным солнечным парусом и множеством защитных куполов мира-корабля почти ничего не осталось — все, что могло истлеть, истлело, что могло разрушиться — разрушалось. То тут, то там попадались пустые доспехи и искристые осколки камней душ — хрупкие, точно пережженное стекло, опутанные сетями трещин. Ни костей, ни тел — только серый тонкий прах.

Сотни лет — или чья-то злая воля? А может, попросту такова природа этой планеты, что перемалывает всю органику и психопластичные материалы в ничто за куда как меньший срок, чем должно? Или сигналы давно погибшего эльдарского корабля все это время блуждали в варпе, обманывая соплеменников? Верным будет сказать, что каждый из разведчиков задал себе эти вопросы не по одному разу, но точного ответа не было ни у кого.

Рейнджеры молча обменивались короткими жестами и кивками, подмечая историю гибели корабля. Болтерные гильзы у разрушающейся стены. Сломанная винтовка — не человеческой и не корабельной эльдарской работы, явно принесенная из Темного Города. Друкарский наплечник с высоко вздымающимся лезвием — все еще кажущимся острым, судя по тусклому блику на кромке. Разрубленный надвое посох Видящего — одним точным быстрым ударом. Опавшее облако моноволокна с запутавшемся в нем крошевом разрушенной части стены — пыль сделала его хорошо видимым, и разведчики аккуратно обошли все еще опасный клуб режущих нитей.

Они шли и смотрели, понимая, что так никогда и не узнают, что и кто стали первопричиной гибели корабля.

Вмятины в стенах внутри. Следы пулевых очередей. Разрывы, раны — на неживом. Идущим через тишину опустевшего корабля хватало всего этого, чтобы достроить в уме и гибель обитателей. Пролитая кровь давно стала частью ржавой пыли — но Арталион был прав, ее железистый привкус в воздухе ощущался до сих пор.

Мир-корабль терзали много раз, на него нападали не единожды. Мир-корабль погибал мучительно, да и после смерти его не оставили в покое — в густой пыли видны были более темные следы, как будто кто-то ворошил останки уже после того, как их на один слой занесло местной рыжей землею. Корабль атаковали в космической пустоте над планетой. Подбитый, он рухнул сюда — и, наверное, здесь его продолжили расклевывать, как стервятники, пираты всех мастей и рас — не чинясь, стараясь урвать хоть один кусок от тела поверженного великана — вот и все, что странники смогли понять, рассматривая следы разрушений.

Группа направлялась к сердцу корабля — точнее, тому месту, которое некогда было им. К Святилищу Душ. Даст ли Святилище хоть какой-то новый ответ? Никто не знал.

— Знаете, что мне кажется странным? — когда разведчики почти дошли до своей цели, вдруг подал голос тот, кто шел замыкающим, Эарниль.

— Что же? — спросил Арталион. Он был старшим из странников-разведчиков, старше даже опытного, бывалого Эарниля, и потому вся остальная группа тут же прислушалась к разговору этих двоих.

Большинству рейнджеров тон старшего товарища показался странным — то ли язвительный, то ли холодно-заинтересованный. Эарниль же как раз раскусил загадку этого тона безо всяких запинок — его давний друг подумал о том же самом, но все это время сомневался, стоит ли озвучивать возникшую мысль.

— Их мало. Очень мало. Я имею в виду, того, что могло бы считаться за останки — пустые доспехи, вещи, которые носят обыкновенно не снимая… путеводные камни, — Эарниль говорил осторожно, тщательно подбирая слова. Не потому, что боялся, что товарищи его неверно поймут — а просто потому, что говорить было тяжело.

Атмосфера безысходности и давний, застоявшийся привкус смерти давили на всех без исключения, и каким бы опытным ты не был — а идти по местам гибели тебе подобных никогда не было легкой задачей. И тем не менее Эарниль был бесконечно прав. Бесценные Камни Душ — вместилища духа для встретивших смерть эльдаров — встречались реже, чем должны были бы. Все-таки даже небольшой мир-корабль служит пристанищем сотен, тысяч живущих. Не могли же их Камни Душ все превратиться в пыль, как тот расколотый янтарный камень, что попытался подобрать Арталион! Тем более что некоторая часть камней — треснувших, потускневших, пустых — все-таки сохраняла свою форму. Один такой в руках Эарниля распался на две половинки, но и не подумал рассыпаться прахом.

— Ты хочешь задать вопрос — где все? Ну, может, мы что-то и узнаем, если перестанем топтаться на месте, — хмыкнул Арталион.

Странники переглянулись и слаженно кивнули. Некоторым не хотелось признаваться даже себе, но вступать в разоренное Святилище было горько и тоскливо, и они обрадовались короткой заминке — пусть и непреднамеренной.

Пока корабль жив, Святилище — запретное для досужих глаз место: в него вхожи лишь Провидцы.

Вот провидцы здесь и были. Наверное, почти все и встретили свою смерть именно в Святилище — тела истлели полностью, опознавались лишь фрагменты костей, зато сохранилась большая часть одежд и легких доспехов — в глубине корабля вообще сохранность предметов была куда как выше, чем на входе.

Некогда сияющая мягким светом полукруглая консоль в центре просторного зала теперь была тусклой, матово-молочной и запорошенной серым. Гнезда для камней душ зияли пустотой — по большей части, но все-таки не все: несколько погасших, растрескавшихся Слез Иши остались на местах; некоторые, такие же поврежденные, валялись подле.

Арталион длинно, свистяще выдохнул через сжатые зубы. Прошел через весь зал, приблизился к опустевшей консоли. Остановился рядом с тем, что осталось от корабельного Провидца — иссохшие руки, затянутые в некогда синие с серебром перчатки, застыли на панели, рядом — шлем, будто Видящий уронил голову в бессилии или смертном забытьи. Расползающийся клочьями плащ стелился по краю выступа и полу, довершая картину.

Рядом с тем местом, где должны были быть ноги мертвого провидца, лежал его посох — крупный камень в нем точно расплавился и вытек, застыв стеклянистыми каплями на полу вокруг и на рукояти. Арталион протянул руку и взял шлем — из него тонкой струйкой вытекла пригоршня праха. Разведчик поднес шлем к лицу и посмотрел в некогда янтарные стекла глазниц. Поблекшие, запорошенные изнутри и снаружи, они казались затянутыми бельмами.

— Йандир, — негромко произнес Арталион. — Провидец Йандир.

Он медленно вернул шлем на место, оглянулся. Его товарищи так и стояли у самого входа, не решаясь прикоснуться хоть к чему-то или сделать хоть шаг вперед, ошарашенные и чуть ли не раздавленные зрелищем, открывшимся им.

Кроме останков Йандира, чуть дальше, у изящно выгибающейся вверх стены, служащей продолжением консоли основного хранилища, угадывались тела прочих Видящих — еще пятеро мужчин и две женщины, судя по одежде и снаряжению. Если на все остальные разрушения и свидетельства смертей смотреть было больно, то здесь концентрированная черная горечь буквально хватала за горло любого эльдара. Только самые стойкие могли противиться этому — в странниках не умеющие бороться со своей болью долго не задерживались, и в этом отряде, которым попеременно командовали то Арталион, то Эарниль, неопытных новичков не было. Но все равно разведчики были ошеломлены и опечалены.

— Ты его знал? — Эарниль задал вопрос за всех.

— Не то что бы действительно знал. Но однажды встречал, — ответ Арталиона прозвучал ровно, но остальные стражи все равно переглянулись.

— А… еще кого-то с этого корабля? — уточнила самая молодая из отряда, странница по имени Иланитэль. Друзья часто звали ее просто Илани.

Арталион отрицательно покачал головой и цепким взглядом окинул товарищей. Эарниль тяжело опустил руку на плечо девушки, собиравшейся что-то еще спросить, и Илани сперва промолчала, непонимающе моргнув, а потом все-таки дернулась, сбросила руку Эарниля и тоже подошла к консоли. Внимательно оглядела останки старшего Видящего, перевернула нагрудник, попыталась разжать скрюченные сухие пальцы мертвой длани.

Арталион ничего ей не сказал, только прошел дальше, проведя рукой по серой поверхности консоли и стены. Казалось, он вслушивается в шелест скользящей по поверхности перчатки — и пытается в нем найти какой-то ответ. Пока товарищи обходили зал Святилища и проверили все, что могло дать хоть намек на разгадку исчезновения такого большого числа и живых, и почивших душ, Илани топталась на месте, стараясь не сломать хрупкие кости, сохранившиеся внутри перчатки провидца. Она не поверила словам Арталиона, ни капли — но говорить это прямо находила невежливым. Наконец она разжала костлявую хватку — и вскрикнула от неожиданности. В ладони у нее светился яркий Камень Души, янтарно-медовый с красными искрами внутри. Отреагировав на ее возглас, остальные разведчики метнулись к ней.

— Дай, — Арталион требовательно протянул ладонь. Голос прозвучал сипло, точно ему вдруг стало тяжело не то что говорить, а даже дышать. Илани взглянула в глаза старшего товарища и вздрогнула — ярко-зеленые, они горели таким лихорадочным огнем, что девушка на миг испугалась. Она и без того не собиралась отказываться от выполнения просьбы, но теперь так поспешно положила камень в раскрытую ладонь, что показалось, будто он жжет ей пальцы. Еще страннее было услышать тихий-тихий, едва различимый разочарованный вздох Арталиона — и Илани не выдержала:

— Ты все-таки кого-то знал здесь, так?

— Никого живого, — мрачно и непонятно ответил Арталион, разглядывая невредимую Слезу Иши. — Единственная уцелевшая душа, надо же. Это не сам Йандир, нет. Кто-то… кто-то важный для него? Вероятно, мы никогда и не узнаем. Если камень переживет путешествие с нами, вряд ли спящая душа сможет поделиться тайной гибели корабля.

Потом Арталион обвел взглядом свой отряд и ворчливо уточнил:

— Ну что вы на меня уставились, точно я сам — призрак? Никаких историй посреди развалин, никаких вопросов до возвращения на нашего «Покорителя Солнц», это понятно? Осматриваем оставшееся, если не находим ничего важного — уходим. Одна душа — уже лучше, чем ничего, так?

— Так, — нестройно отозвались странники.

— Никаких вопросов и историй. Не здесь, — строго напомнил он.

— А потом ты скажешь, что ничего и не было, — возмутилась вдруг Илани. — Так всегда обычно и бывает! Отшутишься или отмолчишься.

Арталион вздохнул, повернулся к настырной соратнице, скинул капюшон и с силой потер пальцами переносицу, после этого проведя по линиям темной татуировки над бровью. Отдал камень Эарнилю, и тот бережно спрятал спасенное сокровище в поясную сумку.

— Посмотри на меня как следует, дитя, — Арталион не стал одергивать Илани, к удивлению остальных. — Ты же знаешь, что я как минимум вдвое старше тебя и родился далеко от благословенных куполов рукотворного мира — любого из. Но однажды я побывал именно на этом — принес сюда больше дюжины Слез Иши, укрывающих эльдарские души. И камни стали частью Святилища этого корабля. Здесь я никого толком не знал — из живых, повторяю. Но помнил имена всех, чьи души были в тех камнях. Как ты думаешь, мне было интересно узнать, что с ним стало?

— Я не… — Иланитэль поднесла ладонь ко рту, охнув. — Прости, пожалуйста! Я не знала!

— Многие знания — многие скорби, — сухо ответил Арталион.

И резко отвернулся, увидев, как глаза Илани блеснули подступающими слезами. Он ненавидел, когда его жалеют. До сих пор не выносил.

Эарниль только сумрачно вздохнул, покачал головой и ускорил шаг. Догнал друга, удостоверился, что тот не отмахнется от него чисто рефлекторно — и стиснул его локоть.

— Все-таки нрав у тебя никогда не был легким, — заметил он.

— Я предупреждал, — Арталион чуть дернул уголком губ: сошло за намек на слабую улыбку.

— А мне как было плевать, так и до сих пор плевать, — Эарниль пожал плечами. — Что скажешь?

— Что ты придурок. Я тебе не наставник, Эар. Ты не намного моложе меня, а то, что моя группа тебя вытащила тогда из пиратского плена — ну, знаешь, кроме тебя там было довольно много народу. Я не понимаю, почему ты считаешь, что все еще что-то мне должен. Ты не должен.

— Я знаю, знаю. Ты не злишься?

— Я… что? Злюсь? Нет, Эар. Это слово тут не подходит. Я не злюсь. На кого-то из наших тем более, поверь. Утешай лучше Илани — девчонка получила ответ, который ей оказался не по силам.

— А вот это ты зря. Очень даже по силам, — возразил Эарниль.

— Время покажет, — Арталион отцепил руку Эарниля от своего локтя и остановился.

Эарниль хотел еще что-то сказать, но передумал — сообразил, что смысла в этом сейчас будет совсем немного. Сложно слушать какие-то умные слова, когда тебе по-настоящему тяжело на душе — а уж говорить их и того сложнее.

Эарниль был достаточно опытным и зрелым странником, чтобы открыто признаться себе — да, еще немного, и он готов был бы сказать, что этим пыльным, горьким воздухом ему больно даже дышать после увиденного в Святилище. Вряд ли кому-то из его соратников сейчас легче. Уж точно не Арталиону, во всяком случае.

Двое старших разведчиков дождались остальных и двинулись к кораблю. «Покоритель Солнц» покидал овеянную ржавыми ветрами планету — но вряд ли когда-то шестеро странников забудут увиденное здесь. Время проходит — но оно никогда не стирает до конца самые сложные и важные переживания, это было так же верно, как и то, что солнце дарит свет, а ночью темно.

Странники, вернувшиеся на борт, сбросившие пыльные плащи и развесившие снаряжение на положенные места, расположились на отдых. Вкушали короткую трапезу все вместе, но проходила она, по обыкновению, в тишине. Илани снова попробовала заговорить про погибший корабль, но Арталион только отрицательно мотнул головой, добавив:

— Я уже ответил. Ты предпочла быстрый ответ, но немедленно. Это было очень давно, все, что я могу добавить.

— Но ты же не был всю жизнь странником!

— Нет, конечно, не был, — усмехнулся Арталион и отбросил от лица длинные темные пряди. — Я много кем побывал, это правда. Но я не настроен про это болтать, уж извини.

— Арталион… — Отстань от него, — буркнул Эарниль, до того не вмешивавшийся. — Просто отстань — бывает же, что кто-то не хочет говорить?

— В точку, — невозмутимо подытожил Арталион — а после просто отправился к себе в каюту.

Почему-то в памяти его всколыхнулось давнее, казалось, уже совсем забытое время — точно так же его друзья препираются меж собой, а он только отмалчивается… правда, тогда он не то что бы не хотел — не мог ответить внятно. Это было давно. Арталион был предельно честен, когда сказал Илани, что родился не на мире-корабле.

— Арталион! Да ответь уже, дракон тебя заешь!

— Отстань от него, Мори. Что тебе нужно?

— Понять, живой он или нет… Арталион! Да ответь ты!

А он бы и рад был ответить, но даже дышать было больно. Воздух с хрипом втягивался в легкие, в голове мутилось от боли, а тело налилось неподъемной каменной тяжестью. Раны нестерпимо горели. И было почему-то холодно. «Крови потерял много, ага. Вот и холодно» — отстраненно заметил про себя драконий рыцарь, которого снова окликнули по имени. Два голоса — Морваэн и Лиранар, драконья всадница и стрелок.

— Да живой, живой, не видишь, что ли — дышит, значит живой. Вон присмотрись, грудная пластина доспеха поднимается.

— Не вижу, — огрызнулась Морваэн. — Это не доспехи, а крошево, Лиранар. Что я, по-твоему, должна рассмотреть? Арталион, драконова кровь, отзовись уже!

— Живой, отстань. Вы от меня… кхах… так просто не отделаетесь, — хрипло проворчал раненый.

Морваэн отозвалась восторженным восклицанием, Лиранар — хмыканьем. По тому, как поверхность, на которой Арталион лежал, неровно покачивалась, он сообразил — его куда-то несут боевые товарищи. Последнее, что он помнил — удар противника, после которого резко потемнело в глазах и из легких выбило весь воздух. Но вокруг тогда еще кипел бой, во всю — экзодитские миры не самое тихое место, даже если со стороны кажется иначе.

Он сам одно время считал подобным же образом — но это было давно. Рейды комморритов, атаки инородцев, да даже короткие, но обычно довольно жестокие стычки между воинами разных городов — мечу, копью и винтовке некогда скучать на оружейной стойке, если ты драконий всадник. В этот раз, например, на них напали пираты. Наверное, просто походя, без особого плана, просто не удержавшись, чтобы не пощипать подвернувшийся на пути мир — они не слишком тщательно грабили, ограничились бы вообще одной деревушкой, если бы та не послала зов о помощи.

Арталион неловко двинулся, и резкая боль снова прошила грудь. Хотел было спросить — отбили ли нападение и чем все кончилось, но не успел — сознание снова ускользало, и уже словно через густую туманную пелену он слышал обрывки фраз:

— Клянусь, ты дрался так, точно в тебя демон все… Эй, Мор, больно же! — звук затрещины невежливо оборвал вдохновенное описание.

— Лир, думай, что несешь, дурак! Кто вообще тебя надоумил подобное ляпнуть? — Морваэн явно сердилась.

— Да я что, так оно и выглядело. А может, эти черные так и решили, ха-ха! Струхнули, как есть струхнули — я никогда не видел, чтобы целый отряд Темных отступил перед одним воином. Да, подмога подтянулась тоже вовремя, но я не я буду — а все уже решилось к их прибытию, точно говорю… — затараторил Лиранар снова, торопясь и комкая фразы.

Морваэн что-то говорила еще тоже — но слова сливались в равномерный гул, не разобрать. Ответил ли что после Лиранар, тоже осталось загадкой.

Лир и Мор. Единственные, пожалуй, кого Арталион мог бы назвать друзьями — если бы задумался сам об этом. Вертлявый болтун, равно хорошо стреляющий как из древнего лука, так и из винтовки Лир — ловкий малый, главным достоинством которого было, кроме боевых навыков, умение вовремя заткнуться. И Морваэн, в настроении изменчивая, как небо в ветренную погоду, но надежная и простая в своей сути, как корни Мирового Древа, не меньше.

Мор была вообще первым жителем поселения, которое Арталион теперь звал своим домом, кто отважилась с ним заговорить просто так еще до того, как он, бывший комморрит, отправился за своим камнем духа в Мировой Храм. У тебя столько шрамов — она уселась рядом и беззастенчиво указала на бледные застарелые метки, оплетающие его руки, пересекающие висок, и тонкую яркую нитку совсем недавней отметки на скуле. Ты много сражался, да? Помнится, он что-то невнятно проворчал — вопрос ему тогда показался глупым, а темноволосая дева в простом светлом платье с зеленой вышивкой, подпоясанная пучком красных и зеленых же лент — наивной дурочкой, едва вышедшей из поры детства.

Про себя Арталион только с досадой подумал — какой ур-гуль его дернул пойти торчать под этим деревом, где вечно снует столько народу? Хотел присмотреться к новому окружению, ага. Решить, стоит ли… жить дальше, ага, как тогда сказал Кирвах. Точнее — а сможет ли он жить здесь. Надел местные тряпки — непривычно широкие у запястий рукава нижней рубашки мешались, раздражали — и он подвернул их повыше, почти до локтя. Вот, привлек на свою голову любопытную местную девчонку. Она, кстати, и не думала отвязаться, получив такой неприветливый ответ.

— У тебя кожа белая, как снег. Я всего раз в жизни, в горах снег видела — но я помню, какой он холодный и ярко-белый. Ты болен или просто жил там, где нет солнца?

— Там, где я жил, целых три солнца, — неожиданно для себя Арталион скупо улыбнулся. — Просто у нас не принято… как это… — он задумчиво щелкнул пальцами, подбирая слово. Все-таки экзодиты разговаривали на чуть другом диалекте общего для всех эльдар языка, он-то их понимал прекрасно, а вот они его, кажется, не всегда.

— А, так это просто мода. Я слышала о такой. И о местах, где она в ходу, — Морваэн мягко усмехнулась, окинула нелюбезного собеседника цепким взглядом, и Арталион вдруг почувствовал себя одураченным: он наконец увидел, что перед ним не наивная девочка, а взрослая эльдарка, почти его ровесница, а если и младше, то немногим. И ее взгляд был взглядом разведчика, следопыта. Мор ни словом, ни намеком не коснулась больше темы происхождения собеседника — в тот раз, во всяком случае.

А потом, когда уже Арталион сам присоединился к воинам поселения, сделавшись драконьим наездником, совершенно спокойно подтвердила: да, конечно, я довольно быстро поняла, что ты из Комморры. Но сейчас ты с нами, так к чему вопросы? Ему оставалось только рассмеяться — новые соратники, новые сородичи на удивление просто относились к прошлому: что прошло, то не вернется.

Даже длительную скорбь они, как правило, надежно покрывали непроницаемым песком памяти: что ушло, то не вернется, а ты, пока жив, должен жить дальше и идти вперед. Именно поэтому, как позже понял Арталион, эльдары-азуриани считали выходцев с экзодитских миров… скажем прямо, простаками. Существами с более грубыми и простыми чувствами, родней, но не ровней, вечными младшими братьями. Но ведь когда-то очень, очень давно так жили все эльдары, разве нет?

Самое важное, что он вынес с укрытой Мировым Духом планеты и было это искусное умение укутать воспоминания в туман памяти, в песок прошлого. Тогда с ним можно было жить спокойно — просто зная, что где-то в дальнем закоулке души лежит нечто, что без нужды не стоит вынимать на свет. Зато так прошлое из тяжких цепей на руках станет некой тайной драгоценностью — пусть ранящей, но… твоей.

Пристрастие к обладанию чем-то ценным и уникальным, в конце концов, свойственно многим эльдарам, сколько с ним ни борись. Но иногда этот искусственно взращенный полог тишины и покоя вокруг былого давал трещину — как тогда, после боя с рейдерами.

И дело было даже не в том, что очередной противник — Арталион не потрудился уточнить ни имени, ни кабала того рейдера, вдруг его узнал. Арталион Кровавая Длань! Это же ты, вот это удача! Твоя голова за прошедшее время прибавила в цене, ты не поверишь, — радостно рассмеялся тот безымянный кабалит. Вект будет рад ее увидеть, когда я принесу ему добычу, заявил он — но это были последние слова в его жизни. Да, их много кто услышал — и рейдеры не оставили Арталиону выбора: живым он даваться не собирался, но и уступать свою голову даже не думал. Поэтому и бился, как безумный — все недруги, кто смог его хорошо рассмотреть, должны были умереть. Так и вышло.

Кровавая Длань, усмехнулся он про себя тогда — вы бы еще помнили, сопляки, почему меня так прозвали… Потому что однажды даже с разбитым, бесполезным оружием он победил очень знатного соперника на дуэли — попросту разорвав ему горло. А потом еще и с глумливой усмешкой вырвал сердце и швырнул в толпу бывших подданных соперника.

Воспоминания об этих вещах его не трогали очень давно — и уж точно не заставляли печалиться. Но у памяти есть свойство тянуть за собой по цепочке самые разные моменты. Когда Арталион пришел в себя в целительских палатах, первое, что он услышал от целителя — сухолицего, но нестарого эльдара с темно-рыжей косой через плечо — было следующее:

— Очнулся? Хорошо, очень хорошо. Я уж думал, так и уйдешь за тенями в своей голове. Ты меня даже не слышал, все окликал будто бы кого-то.

— Что еще я разболтал, пока бродил где-то по грани жизни, интересно знать? — хмуро поинтересовался Арталион, рывком садясь на ложе — длинные волосы холодным темным водопадом рассыпались по плечам и упали на лицо; в густых прядях будто бы прибавилось высветленных сединой нитей: что это, обман освещения, или все-таки нет? Рывок этот наполнил тело отзвуками боли — бледной тени недавнего ядовитого огня, растекающегося на месте каждой раны.

— Ничего, — целитель пожал плечами, неодобрительно прицокнув торопливости раненого, пусть и идущего на поправку сородича. — Только одно-единственное имя. При том так, знаешь… Как будто неожиданно встретил друга в большой толпе и удивился. Или, наоборот, высматривал того, с кем назначена встреча, увидел и окликнул — я здесь. Ты бы так не торопился, что ли. Я имею в виду, не вскакивай на ноги пока, будь добр. Ты еще не до конца исцелился.

Арталион прислушался к своим ощущениям — и нашел их вполне сносными, надо сказать. Оглядел себя — полностью нагой, если не считать плотных повязок, туго стянувших грудь и оплетших руку до самого плеча, смог сделать это безо всяких затруднений, и в итоге не счел полученные раны слишком уж серьезными. В целом, не так все и плохо, одним словом — без резких движений так и вовсе.

— Бывало и хуже, — пожал он плечами.

— Может быть, — хмыкнул целитель. Но скептичного взгляда не отвел, и уходить не торопился.

— Только имя? — неожиданно снова переспросил Арталион.

— Да. Риалейн. Я, впрочем, не знаю никого, кому бы оно принадлежало — или хотя бы отдаленно на него похожее. Арталион кивнул. Риалейн. Яркое, как вспышка молнии, имя, и безжалостно острое, как кромка клинка. Он бы удивился, если бы оказалось какое-то другое, в самом деле. Имя, которое теперь принадлежало не живой душе, а было заключено вместе с нею в переливчатую густо-синюю, пронизанную аметистовыми молниями Слезу Иши. Ту, что он когда-то вложил в руку арлекина по имени Кирвах — протянутую безо всякой требовательности, бережно принявшую каждый из тех камней, что позже наполнят своей яркой силой Круг Бесконечности на мире-корабле, с которым Арталиону оказалось не по пути в свое время.

Имена Арталион помнил, впрочем, все — но никогда не произносил их вслух. Вот, кроме одного… и то когда ослабла стена воли, отступив в предсмертном забытьи.

«Покоритель Солнц» скользил по туманным просторам Паутины — за иллюминаторами мерцало нездешнее марево, изгибающееся и закручивающееся спиралями в самых немыслимых направлениях — и легкий корабль странников находил в этих завихрениях безошибочный путь. Эарниль был хорошим пилотом — впрочем, среди странников умение вести корабль столь же необходимый навык, как умение метко стрелять. Просто Эарнилю больше всего нравилось это занятие, и со своим делом он справлялся виртуозно — поэтому именно он чаще всего и становился за командную панель «Покорителя».

— Ты знаешь, Арталион, я не могу объяснить, но мне упорно кажется, что ты что-то задумал, — Эарниль еще раз проверил все настройки заданного курса и повернулся к товарищу.

— Я же сказал, что именно я, по твоему выражению, задумал, — Арталион оторвался от созерцания мерцающих изгибов Паутины и чуть пожал плечами. — Если мы ничего не выяснили касательно судьбы того корабля, то кто же еще, кроме других бродяг почище нас сможет отыскать ответ? Спросим арлекинов, такие разбирательства как раз по их части.

— Не нравится мне эта идея, — вмешался Раэлин.

За его спиной согласно кивнула Илани. Остальные промолчали и переглянулись.

Арталион искренне рассмеялся — сейчас он снова стал похож на себя прежнего, такого, каким его знали остальные соратники: как кромка отточенного лезвия, острая грань танцующего в умелой руке клинка. Не всегда смертоносная — но всегда готовая таковой стать. Вчерашняя тень словно пронеслась и растаяла — ее ощутили не только Эарниль и Иланитэль там, на разбитом корабле, надо сказать, но сейчас она будто испарилась без следа. И если большая часть отряда уверилась, что это была вполне объяснимая тоска по утраченным жизням сородичей, знакомая каждому из эльдаров, и она уже разжала свои когти, то Эарниль не мог отделаться от чувства, что его друг что-то не договаривает. То есть да, все так и было — но есть что-то еще. И Эар не мог понять — что же именно. Объяснять Арталион тем более не собирался.

— Илани, ты еще скажи, что веришь в те россказни, что про арлекинов болтают досужие бездельники, — не переставая посмеиваться, Арталион потер уголки глаз, словно сгоняя выступившие от смеха слезы. — Вроде странникам не положено принимать всерьез суеверные байки, а?

— В прошлый раз они помогли моим товарищам, — припомнил Раэлин. — Той группе, в которой я был тогда.

— Ну вот тем более. Если Илани никогда не видела бродячих актеров вне сцены, это отличное время, чтобы познакомиться с ними, — Арталион сложил руки на груди, давая понять — раз уж товарищи пока что считают его командующим группой, он не намерен менять своих решений на половине пути. — А оставить все как есть я не могу. Кто из вас сможет спокойно спать, пока мы не знаем, что случилось с кораблем, его жителями, проклятым гордецом Йандиром и остальными?

И он оглядел своих товарищей — цепкий, тяжелый взгляд задерживался на каждом не больше пары мгновений, но некоторые не выдержали, опустили глаза. Таких было немного, но Арталион мрачно усмехнулся, чуть качнув головой.

— Ну-ну. Ясно. Если кто-то не хочет идти к детям Смеющегося, вы и не обязаны. Я сам с ними поговорю.

— Ну кто-то же должен, — спокойно возразил Эарниль. — Я не отказываюсь, кстати.

— Нет… просто мы не хотим, чтобы и ты к ним шел, — тихо сказала Илани. Арталион только снова покачал головой: — Мы уже все обсудили, как мне помнится.

— Мы думали, что просто оставим им послание, как это принято. Ну, через посредника. — Раэлин пожал плечами. — Понятно, что тайну погибшего корабля если кто и разгадает, то только арлекины, но… зачем нам к ним непременно приходить лично? Эар, почему вдруг ты изменил мнение?

— Потому что я знаю Арталиона дольше тебя, — пилот хмыкнул и снова вернулся к управляющей панели, занялся командными геммами, внося какие-то детальные корректировки в курс. Некоторые из странников рассмеялись, как и сам Арталион — но больше чтобы разрядить атмосферу недосказанности, чем от искреннего веселья.

Арлекины. Да, только танцоры Смеющегося Бога сумеют разобраться в загадке пропажи населения погибшего корабля лучше, чем потерпевшие неудачу странники — вся группа пришла именно к этому решению. Но большая часть группы не горела желанием отправляться с артистами куда-то, об этом и вышел спор. Впрочем, спорить больше было не о чем — они уже проложили курс к одному из затерянных в Паутине городов-портов, где можно было встретить труппу последователей Цегораха.

— Зачем тебе именно эта труппа? Мастер Кирвах и его актеры отбыли с длительным представлением, и, сам понимаешь, никто не знает, когда они вернутся, — укутанный в темно-синюю мантию с капюшоном мужчина без внятных признаков принадлежности к какой либо конкретной ветви эльдарского народа, держатель чего-то вроде садов отдохновения для праздной публики, мягко повел руками в стороны — мол, и рад бы помочь, но увы, увы.

Город-порт был совсем небольшой, а увеселительный сад под защитным куполом и вовсе оказался частью переделанного модуля с рукотворного эльдарского мира. Зато тут были беседки, настоящие душистые травы, цветущие лианы — невиданная роскошь вдали от планет и миров-кораблей.

— Арлекины обычно не разговаривают просто так с незнакомцами без своего на то желания, — усмехнулся Арталион. — Ты тоже нахватался от них подобных манер — иначе зачем попросил моих товарищей подождать в другой беседке?

— Не без этого, — хмыкнул хозяин Садов. — Мне порой кажется, что со мной они ведут дела только потому, что у меня подходящее для представлений заведение: много публики и располагающая атмосфера… сцена что надо, как сказал один из недавно прибывших актеров. Не знаю даже, комплимент ли это! — и он звонко хохотнул. — Предпочту считать, что да.

— Так у тебя сейчас гостят артисты?

— Да, тебе повезло. Но не те, что тебе были нужны, ты прав, — эльдар помолчал немного, потер тонкими бледными пальцами переносицу и чуть нахмурился:

— Я могу поговорить с ними — чтобы они выслушали тебя. Могу упомянуть, что ты искал Мастера Кирваха, если хочешь.

— Буду благодарен, — коротко кивнул Арталион. — Да, скажи: я искал Кирваха.

— Тогда тебе придется подождать. Они готовят выступление, и тревожить их в такое время не велено.

Оставалось только согласиться — неизвестно, будут ли увязавшиеся следом Эарниль и Раэлин ждать вместе с ним, или предпочтут все же вернуться на корабль. Но Арталион решил, что сам он точно дождется — в конце концов, ощущение, что он и так ждал этого разговора слишком долго, крепло с каждым часом.

— Я видела тебя на сегодняшнем представлении. Я слышала от хозяина Садов, что ты искал встречи, — Теневая Провидица возникла точно из воздуха, но Арталиона не удивляли подобные фокусы: от арлекинов иного ждать было бы глупо.

Он успел уже заскучать в беседке, на которую ему указал тот эльдар, что вызвался помочь после спектакля — но ни на секунду не допускал мысли, что арлекины передумали. Кто-то да должен был прийти, в конце концов. Он бегло оглядел гостью — зеркальная маска, усеянный сверкающими драгоценностями крейданн за спиной, вокруг стройных ног извиваются широкие ленты — золотистые, алые, лиловые. Посох в руке, у пояса — белая простая маска, кажущаяся скорее данью статусу Провидицы, этаким элементом декора, чем действительно личиной какого-то актера.

Теневидица легкой танцующей походкой прошла по тропинке, но вместо того, чтобы зайти в беседку, поманила Арталиона за собой — протянула правую руку, затянутую в яркую вышитую перчатку, такую же, как у Высшего Аватара, Мастера этой труппы: с широкой крагой и мелкими рубинами по ее краю. На второй руке, сжатой сейчас на посохе, была тонкая темная перчатка без рисунка. Зеркальная маска Теневой Провидицы мерцала в искусственных сумерках, укрывших сад перед началом представления, и так и не развеявшихся.

— Давай поговорим там, где я выберу, — сказала она. — Ты назвал имя Кирваха, и, пожалуй, заслужил разговор более обстоятельный.

— Ты уже знаешь, что я попрошу, да? — Арталион склонил голову на бок, с трудом удержавшись, чтобы не скрестить руки на груди привычным жестом упрямства.

— Ну разумеется. Даже устроивший эту встречу умник уже навел справки — вы, странники, обнаружили погибший мир-корабль, и вас заботит судьба тех, кто был на борту. А я могу сказать, что Мастер Кирвах не так часто кому-то называет свое имя… Да, мы из разных трупп — но из одной Маски.

Арталион пригляделся и понял — действительно, ромбы арлекинского домино, в которое была наряжена Теневая Провидица, оказались той же расцветки, что и у арлекинов Кирваха. Другая труппа. Но одна Маска. Звучало все это загадочно — но что не загадочно, когда речь идет об арлекинах, в самом деле.

— Ты идешь или нет? — и она требовательно качнула протянутой рукой.

Арталион вздрогнул — и слова, и жест был точь-в-точь такими же, как у самого Кирваха. Много-много лет назад.

Когда он все-таки подошел и взял теневидицу за руку — она была невысокая, на полголовы ниже его — и взглянул в опалово-дымчатое зеркало ее личины, то ничуть не удивился, когда увидел в глубине отражений не самого себя, не сад и ненастоящее небо-купол над ним — а крохотную, как будто заключенную в хрустальном шаре картинку: стоящий на коленях среди залитого кровью зала знатный комморрит в дорогих доспехах. Лицо искажено болью и ненавистью, прокушены до крови костяшки пальцев, и бешеный его крик отражается эхом от стен и высоких арок. В луже крови перед ним — мерцающие искры Камней Духа. А напротив — яркая, облаченная в золото с красным, фигура арлекина. Кирвах.

«Так ты идешь или нет, Арталион?»

Картинка держалась всего секунду, но то, как теневидица сочувственно покачала головой, заставило увериться: он видел ее на самом деле.

— Жизнь сделала круг, и прошлое вышло из тени передо мной, точно так же, как это в привычке у вас, детей Смеющегося Бога, — вздохнул Арталион, когда через два шага теневидица утянула его в какой-то портал, а еще через три — вывела за собой в небольшой полутемный зал, пол которого был застелен ворсистым ковром. Скорее всего, это была комната на корабле вроде «Покорителя Солнц», просто убранная нарочито варварски-скупо: кроме темного ковра и безыскусных, грубоватых светильников по стенам, здесь, казалось, больше ничего и ничего не было.

Теневидица сделала простой приглашающий жест, затем уселась прямо посреди ковра, скрестив под собой ноги. Подумав, Арталион сел напротив в точно такой же позе. А потом изложил ей более внятно свою просьбу — отыскать тех, кто был жителями сгинувшего корабля, живыми или нет, неважно. Вынул из кармана уцелевший камень — и теневидица его долго, вдумчиво изучала. Потом со вздохом вернула — нет, сказала она, эта душа не знает нужных ответов.

Потом испытующе уставилась на собеседника — неведомо как, но безликое зеркало отлично передавало ее настрой. Она помолчала, и только тогда, когда тишина сделалась одновременно и неудобной и почти осязаемой, спросила сама:

— Когда я протянула руку тебе — ты что-то вспомнил. Что-то важное. Что это было?

— Ты ведь видела, что, — безразличным тоном ответил странник.

— Я видела только образ. Мои знания велики, но небезграничны. Что это было?

— Это то, что осталось от моего Дома. Знатного Дома в Темном Городе, который неминуемо ждало уничтожение по приказу Векта, великого и ужасного, — Арталион не сдержал сухой, ядовитый смешок на последних двух словах, потом прогнал его прочь и продолжил: — Просто я решил, что не уступлю жизни своих близких тирану. Кирвах появился вовремя… и он захотел помочь.

— Это на него очень похоже, — теневидица склонила голову на бок, с интересом глядя на собеседника. — Так скажи мне теперь, чего ты на самом деле хочешь от нас — меня и всей нашей труппы?

— Мне нужно узнать, что случилось с теми, кого не уберег Йандир.

— Кого не уберег ты, — мягко поправила теневидица. И Арталион готов был поклясться — она прекрасно понимает, какую боль ее слова причинили его душе в этот миг.

— Я сотни лет шел, как мне казалось, вперед — а оказалось, всего лишь по кругу, — Арталион коротко, горько улыбнулся, вместо того, чтобы яростно оскалиться, как ему нестерпимо захотелось сперва. — Да, мне нужен ответ. Да, я не сумел удержать тех, кто мне был дорог. Если нужно, я пойду с вами, чтобы найти ответ.

— Ты сейчас говоришь об одной экспедиции — или… готов вступить в Танец?

Арталион помолчал, но потом вдруг усмехнулся: вспомнил кое-что.

— Кирвах сказал — путь арлекина надо захотеть пройти, а не выбрать от безысходности. Ты знаешь, сейчас я думаю, все эти годы я и шел к нему. Искал — и не находил. А надо было просто оглянуться…

— И это без сомнения так. Я рада, что ты сам это понял. Тогда не будем ждать.

— То есть даже попрощаться с моими товарищами ты мне не дашь?

— Или так — или никак, — отрезала Теневидица. — Сегодня лучший день, звезды мне нашептали. Решайся.

И тогда он просто кивнул: в конце концов, подозрения, что все завершится именно так, не оставляли Арталиона с того момента, как «Покоритель Солнц» взял курс на этот городок. Точнее, нет — он осознал, что его позвала дорога Великого Шута именно тогда, когда взглянул в мертвые линзы шлема Йандира. Просто не хотел себе признаваться в этом — непростительно долго. Поэтому больше колебаться смысла не было.

Теневидица отцепила от своего пояса маску — это была простая, чуть утрированная театральная личина сдержанной трагичности: грустный изгиб тонкой скобки рта, горестно вскинутые брови, пустые миндалевидные глазницы с чуть опущенными уголками. Бесполая, лишенная индивидуальных черт и с едва намеченным выражением — она ничуть не походила на маски актеров труппы, кроме, разве что, материала, из которого была выполнена: психокость, сейчас принявшая вид белого гипса, гладкая, но не идеальная, с едва заметными выщербинками и шероховатостями. Теневидица положила ее на ковер между ними и протянула вперед ладони, сняв с правой перчатку:

— Дай мне руки.

Арталион послушно опустил свои ладони поверх изящных ладоней собеседницы. На удивление, ткань перчатки, в которые была затянута левая рука теневидицы, и ее открытая кожа оказались одинаково теплыми. Обе руки арлекинши чуть сжали пальцы Арталиона, словно собираясь их отогреть, хотя холодно ему не было.

— Ты когда-нибудь писал стихи или, может, сочинял музыку? — поинтересовалась она.

— Да, разумеется, — Арталион вдруг неожиданно для себя улыбнулся куда как свободнее и легче, чем за весь разговор. — Много раз и раньше, и до сих пор. Правда, многие находят сюжеты моих поэм слишком уж мрачными, но тут уж как есть — сочинять что-то под чужой вкус я так и не научился.

Теневидица тихо рассмеялась — серебристый, переливчатый звук ее голоса раскатился, точно пригоршня крохотных бубенцов по хрустальной поверхности.

— Это очень хорошо. Стихи, песни, музыка… мы дышим и движемся в ритме звучащих внутри нас музыки и стихов, мы все. Раз ты знаешь, как они рождаются в душе, тогда ты поймешь, что я сейчас скажу тебе.

С этим она опустила его руки на лежащую между ними маску. Поверхность была чуть прохладной, как у готовой к преображению психокости, гладкой и шелковистой. Арталиону вдруг показалось, что стоит слегка вдавить пальцы в материал, и тот податливо промнется, как свежая глина или мягкий воск.

— Закрой глаза и представь, что собираешься что-то сочинить прямо сейчас. Погрузись в то, что ты чувствуешь, когда собираешься с мыслью, прямо перед тем, как мысль эта обретет слова, обретет звучание и ритм, — медленно проговорила теневидица. — И — отпусти эту мысль. Отпусти слова, что придут, на волю. Дай им протечь через твои руки и войти в психокость под ними.

Он подчинился ее словам — действительно без особого труда поняв, о чем говорила Провидица Теней. Это отличалось от обычной работы ваятеля, настраивающегося на будущее творение — о, еще как отличалось! Ваятель сосредотачивается на визуальном образе и ведет материал за своим замыслом от и до. Сейчас же теневидица хотела, чтобы он запечатлел в психокости не форму, но буквально отпечаток своей души — со всем ее смятением, тоской и ощущением баланса на тонкой нити между пропастью и… чем? Взлетом? Падением?

Материал под руками стал сначала холодным, как лед, из глубины его поднялись острые грани и тонкие шипы, пробившие кожу. Вспышки острой короткой боли разрядами пробежались по пальцам и ладоням, и из мелких ран выступили горячие капли; под пальцами сделалось влажно, и даже не открывая глаз, Арталион представил красные ручейки на белой кости маски, и он ощущал, горячая кровь спорила с холодом зачарованной психокости. Шипы втянулись, будто их не было, а поверхность начала медленно теплеть, пока не вспыхнула раскаленным вздохом пламени.

— Не вздумай остановиться. Дай мысли течь. Дай стихам оставить отпечаток в твоей маске. Дай словам из сердца сделаться зримыми. Даже если это будут слова боли. Даже если покажется, что руки твои зачерпнули пламя — и его не удержать. Дай этой мысли течь, пока она не иссякнет. Я рядом — но путь ты пройдешь сам. Не сбейся. Взлет или падение — решать только тебе.

Теневидица не позволила открыть глаз и не позволила отвести руки — одной ладонью, той, что без перчатки, закрыла вздрогнувшие было веки, а второй продолжала вжимать его руки в пылающее, чудом не плавящееся нечто на месте маски. Казалось, она не чувствовала никакого жара вовсе, но формы маски под ладонями Арталиона текли, сменяя друг друга, так быстро, что даже самые чуткие пальцы не успели бы осознать и ощутить все изменения и вариации. Из-под ресниц выступила влага — жгучая, как яд.

«Не отступай. Не отступай».

Мыслеречь теневидицы прозвучала слабым легким шепотом — но этого хватило для последнего мысленного рывка. И пусть не сразу, но Арталион почувствовал: психокость медленно подчинялась — не выпускала шипов, не выставляла ранящих острых граней, не жгла кожу огненным жаром и не наливалась морозным дыханием.

Все, что он никак не называл все эти годы — драгоценные взблески самых страшных воспоминаний — будущая маска вбирала в себя. В груди вместо вполне знакомого смятения, рождающегося в самом начале перед любым сложным шагом — будь то неоформленное желание написать новое произведение или необходимость решить нечто важное — раскрывала крылья настоящая буря творческого исступления. Маска все еще меняла очертания, подрагивая — теперь он чувствовал лишь легкий трепет, подобный дрожанию цветочных лепестков. Но окончательная форма уже была создана — и едва он об этом подумал, Провидица Теней убрала руки, чуть отстранившись.

Арталион поднял голову, открыл глаза, проморгался, смахнув колючую соль с ресниц, и увидел, как в залу, по-прежнему полутемную, медленно входили остальные танцоры труппы.

Подходили к ним, садились рядом, одинаково скрещивая ноги под собой, и одинаковым жестом снимали маски, кладя их перед собой — в точности воспроизводя его собственную позу.

Все движения их были отточены, легки и идеально одинаковы. Сняв маску, каждый новый актер называл свое имя. Кто-то оставался серьезен, кто-то чуть улыбался, некоторые едва заметно подмигивали.

Маска, лицо, имя. Маска, лицо, имя.

— Меня зовут Данэраль.

— Меня зовут Увеланн.

— Меня зовут Калидах.

— Меня зовут Авениа.

На Арталиона смотрели яркие, живые глаза — лица были разные, молодые и зрелые, отмеченные давней усталостью или наоборот, привычкой к улыбке, но вот взгляд был похож у всех: торжественный, сосредоточенный… и неожиданно теплый. Теплый, такой же, как постепенно гаснущее мягкое свечение, которым отдавала укрощенная — и более не ничейная — новая личина в его руках.

Актеры постепенно прибывали — пока не собрались вообще все. Точнее, почти все — не было только Мастера Труппы. Арлекины расселись по кругу, расположившись словно в каком-то давно выверенном порядке — будто на ковре расцвел пестрый цветок из сочетания их нарядов. Темной оставалась лишь «сердцевина» — там, где сидел сам Арталион.

— Меня зовут Тивиат, — Теневая Провидица подняла руку ко лбу, и зеркальная полусфера легла ей в ладонь. Под ней скрывалось серьезное благородное лицо, хрустально-зеленые глаза и чуть вьющиеся, с легкой рыжиной локоны, солнечно-светлые. Как и у большей части артистов, на лице у нее были изображены тайные руны — тонкие темные линии ничуть не меняли природной строгой гармонии черт, но придавали ей вид не менее загадочный, чем когда Провидица носила зеркальную личину.

— Меня зовут Арталион, — подняв в ладонях только что созданную маску и чуть качнув ею, наполовину золотисто-черной, гневно нахмуренной, произнес бывший странник, бывший драконий всадник, бывший комморрит. Но навсегда — воин и поэт: ни тот, ни другой не может стать «бывшим».

В этот момент за спиной колыхнулся воздух — и на плечи Арталиону опустились тяжелые ладони. Артисты обменялись парой сдержанных радостных восклицаний, но Тивиат коротко шикнула, и возгласы сменились просто улыбками. Потом актеры из тех, что сидели ближе прочих, протянули руки и слегка коснулись кистей, локтей и плеч Арталиона. Те, кто сидел дальше, коснулись плеч своих товарищей — и вся группа еще больше начала напоминать цветок.

— Ты готов? — голос принадлежал Мастеру Труппы. Артисты опустили руки все одновременно, как по команде, и Мастер Труппы, не дожидаясь ответа, вышел из тени, уселся рядом с провидицей — напротив Арталиона. И тоже по примеру своих актеров показал настоящее лицо — оно оказалось тонким и спокойным, без явных примет возраста: узкие бледные губы, острый нос и густо-синие глаза. Такие же густо-синие, как и у Кирваха — но в остальном этот Мастер Труппы ничем на него не походил.

— Ну а меня зовут Ринтил, — Мастер Труппы чуть улыбнулся и кивнул всем собравшимся. — Настало время масок. Настало время Танца, — произнес он и вновь надел свою: позолоченный лик Цегораха с черными звездами вокруг глаз.

— Встречай Танец. Встречай Жизнь — и Смерть, танцор, — добавил он.

Не сговариваясь, все остальные арлекины повторили жест Мастера Труппы. — шелест десятка движений слился в единый протяжный звук.

Арталион тоже поднял маску и приложил ее к лицу — прохладная поверхность коснулась лба, скул, подбородка, идеально повторив их форму. Взглянул на актеров через прорези-глазницы и произнес:

— Я готов. Я сам — и жизнь, и смерть, и танец. — Все мы — и жизнь, и смерть, и танец, — хором отозвалась труппа.

Его труппа.