На последнем берегу

Глава 8.
Дети Открытого Моря

Ближе к полудню Сокол очнулся и попросил воды. Утолив жажду, он спросил:

– Куда мы плывем?

Парус над его головой был наполнен ветром, и лодка скакала по волнам, словно ласточка.

– На запад, или на северо-запад.

– Мне холодно, – сказал Сокол. Солнце палило вовсю, раскаляя лодку.

Аррен промолчал.

– Попробуй держать курс на запад. Веллоги к западу от Обехола.

Высадимся там. Нам нужна вода.

Мальчик смотрел вперед поверх пустынной глади моря.

– В чем дело, Аррен?

Юноша не ответил.

Сокол попытался сесть, но не смог. Тогда он попробовал дотянуться до своего посоха, который лежал у ящика с припасами, но тот был слишком далеко. Осознав это, маг хотел что-то сказать, однако слова застряли в его пересохшем горле. Из-под покоробившейся повязки вновь выступила кровь, растекаясь темно-красной паутинкой по темной коже его груди. Он хрипло задышал и закрыл глаза.

Аррен бросил на него быстрый бесстрастный взгляд, затем прошел вперед и вновь устроился на носу, глядя на море. Во рту у него совсем пересохло. Сильный восточный ветер, дувший сейчас в Открытом Море, напоминал пустынный суховей. В их бочонке еще плескались две-три пинты воды, но Аррен считал, что вода не для него, а для Сокола. Ему и в голову не пришло бы выпить ее. Он закинул удочки, помня, что с тех пор, как они покинули Лорбанери, сырая рыба помогала им утолять не только голод, но и жажду. Но клева не было. Хотя это не имело никакого значения. Лодка скользила по водной пустыне. Над нею, также с востока на запад двигалось солнце, медленно, но верно выигрывая гонку за счет ширины неба. Однажды Аррену показалось, что он видел на юге голубоватую дымку, которая, возможно, была островом или облаком. Однако лодка час за часом мчалась примерно на северо-запад, и он не предпринял никаких попыток развернуть ее, пустив дело на самотек. Был ли там остров или нет – какая, в сущности, разница. Для него все это великолепие ветра, света и моря давно стало тусклым и лживым.

Опустилась тьма, затем взошло солнце, и вновь темнота, и опять свет, словно барабанная дробь на туго натянутой канве неба. Аррен опустил руку в воду у борта лодки. На мгновение он ясно увидел ее бледно-зеленую тень под поверхностью журчащей воды. Мальчик поднес ладонь ко рту и облизал пальцы. Влага была горькой и обжигала губы, но он вновь проделал это. Затем ему стало плохо, и мальчик скрючился на днище лодки. Его рвало, но лишь капелька желчи обожгла горло Аррена. У него не было больше воды для Сокола, и он боялся подойти к нему. Мальчик лежал ничком, весь дрожа, несмотря на жару. Было тихо, жарко и светло – ужасно светло. Аррен прикрыл глаза, спасаясь от всепроникающего света.

Они стояли в лодке. Их было трое: стройные, большеглазые и угловатые, похожие на странных черных цапель или журавлей. Голоса этих людей были тонкие, словно голоса птиц. Он не понимал их речи. Один склонился над ним с черным сосудом в руках и поднес его к губам Аррена: это была вода. Мальчик поспешно отхлебнул, закашлялся, затем жадно пил до тех пор, пока не осушил сосуд до дна. Потом Аррен огляделся и, вскочив на ноги, спросил:

– Где он? – поскольку на «Ясноглазке» кроме него были лишь трое стройных незнакомцев. Они непонимающе посмотрели на него.

– Другой человек, мой друг, – хрипло спросил мальчик. У него страшно болело горло, да и губы плохо слушались его.

Один из незнакомцев понял если не его слова, то его горе и осторожно взял Аррена за руку, указывая куда-то другой рукой.

– Там, – успокаивающе сказал он.

Аррен поднял глаза и увидел рядом с лодкой какой-то силуэт, а также еще несколько таких же чуть подальше – плоты, множество плотов, которые усеяли воду, словно опавшие листья – бассейн. Они едва возвышались над волнами, и в центре каждого из них располагались один-два домика или хижины, а некоторые имели еще и мачты. Плоты плавали подобно листьям, мягко покачиваясь на волнах западного океана и пропуская их под собой. Полоски воды между ними отливали серебром, а высоко в небе, на западе, темнели фиолетово-золотистые дождевые облака.

– Там, – повторил человек, указывая на гигантский плот рядом с «Ясноглазкой».

– Живой?

Они недоуменно уставились на него, затем до одного, наконец, дошло:

– Живой. Он жив.

Услышав это, Аррен заплакал, рыдая без слез. Тогда один из незнакомцев взял его за запястье своей узкой длинной рукой и отвел с «Ясноглазки» на плот, к которому она была надежно привязана. Плот был настолько велик и устойчив, что даже не покачнулся, когда они ступили на него. Один из мужчин повел Аррена через плот, в то время как другой подтянул тяжелым багром с крюком из зуба китовой акулы ближайший к этому плот настолько, что на него можно было перебраться без труда. Затем Аррена подвели к открытой с одной из сторон хижине с плетеными стенами.

– Ложись, – сказал ему человек, и Аррен провалился в небытие.

Он лежал на спине, уставившись в грубую зеленую крышу, испещренную крохотными светлыми точечками. Ему показалось, что он в яблоневых садах Семермина в горах близ Берилы, где принцы Энлада обычно проводят лето. Будто он лежит там в густой траве, глядя на небо сквозь ветви яблонь. Спустя некоторое время до него донесся плеск воды в пустотах под плотом, а также тонкие голоса его обитателей, говорящих на обыкновенном Хардике Архипелага, но со столь измененными ударениями и интонациями, что он с трудом их понимал. И тут Аррен, наконец, понял, где находится – вдали от Архипелага, вдали от Предела, вдали от всех островов, посреди Открытого Моря. Но тем не менее, это его нисколько не беспокоило, и он устроился здесь столь же удобно, как на траве в садах своей родины. Спустя некоторое время он решил, что пора вставать, и поднялся на ноги, обнаружив, что сильно исхудал и обгорел на солнце. Ноги мальчика дрожали, но все же слушались его. Он откинул плетеный занавес, служащий хижине стеной, и вышел наружу. Дело шло к вечеру. Пока Аррен спал, прошел дождь, и настил плота, состоящий из больших, ровных, плотно подогнанных и проконопаченных брусьев блестел от влаги так же, как и волосы стройных полуобнаженных людей. Небо на западе, где сияло солнце, уже очистилось, и серебристые громады туч неслись на северо-восток. Один из мужчин осторожно приблизился к Аррену, остановившись в нескольких футах от него. Он был хрупкого телосложения и невысок ростом – не выше двенадцатилетнего мальчишки. У него были большие, слегка удлиненные карие глаза. Он держал в руках копье с острым наконечником из слоновой кости.

Аррен сказал ему:

– Вам и вашим людям я обязан жизнью.

Человек кивнул.

– Не могли бы вы проводить меня к моему спутнику?

Развернувшись, обитатель плота издал громкий пронзительный клич, похожий на крик морской птицы. Затем он присел на корточки, словно приготовившись к ожиданию, и Аррен последовал его примеру. У всех плотов имелись мачты, хотя на том плоте, где они находились, мачта не была установлена. На мачтах полоскались паруса, крохотные по сравнению с шириной плота, из суровой материи, которая явно была прочнее парусины или льна. Ее, по всей видимости, не ткали, а сбивали, словно войлок. Спустя некоторое время на плоту, что качался на волнах в четверти мили от них, был поднят с помощью веревок коричневый парус, и он медленно двинулся вперед, осторожно огибая другие плоты, пока не приблизился к тому, на котором находился мальчик. Когда полоска воды между плотами сократилась до трех футов, человек, сидящий рядом с Арреном, встал и, не колеблясь, прыгнул. Аррен последовал за ним и неуклюже приземлился на четвереньки. Его суставы утратили былую гибкость. Поднявшись, юноша обнаружил, что человек смотрит на него без усмешки, а даже с некоторым уважением. Самообладание Аррена явно произвело на него впечатление. Этот плот был больше и выше, чем все остальные – он был сделан из бревен длиной футов в сорок и шириной – футов в пять, которые почернели и пообтерлись от возраста и непогоды. Странные резные деревянные статуи стояли возле некоторых хижин или внутри их, а по углам плота высились четыре столба, увенчанные пучками перьев морских птиц. Проводник подвел Аррена к самой маленькой хижине, и там он увидел спящего Сокола.

Аррен уселся подле него. Его спутник вернулся на другой плот, и никто больше не беспокоил мальчика. Примерно через час женщина с другого плота принесла ему еду: холодную копченую рыбу с какой-то прозрачной зеленой приправой, соленую, но вкусную, и маленькую чашечку несвежей воды с привкусом просмоленного бочонка. Он увидел, что она подает ему воду, словно некое сокровище, которое следует почитать. Аррен выпил ее с уважительным выражением лица и не попросил добавки, хотя вполне мог осушить десяток таких чашечек.

Плечо Сокола было искусно перебинтовано. Маг спал глубоким спокойным сном. Когда Сокол проснулся, он взглянул на Аррена ясными глазами и улыбнулся своей ласковой и радостной улыбкой, которая совершенно преображала его суровое лицо. Аррен внезапно почувствовал, что снова плачет. Не сказав ни слова, он положил свою ладонь на руку Сокола. Приблизился один из обитателей плотов и присел в тени расположенной неподалеку большой хижины, которая являлась чем-то вроде храма, с квадратной доской над дверью, покрытой искусной резьбой, и дверными косяками в форме серых китов с открытыми пастями. Этот человек был также хил и худ, как и остальные, походя телосложением на мальчика, но лицо его излучало силу и несло печать прожитых лет. На нем была лишь набедренная повязка, но носил он ее с поистине королевским достоинством.

– Ему надо поспать, – сказал он, и Аррен, оставив Сокола, подошел к нему.

– Ты – вождь этого народа, – сказал мальчик, умевший с первого взгляда распознавать сильных мира сего.

– Да, – подтвердил человек, утвердительно кивнув. Аррен, выпрямившись, неподвижно стоял перед ним. Наконец, темные глаза старейшины ненадолго встретились с глазами юноши.

– Ты – тоже вождь, – заключил тот.

– Да, – ответил Аррен. Ему очень хотелось спросить, как тот догадался об этом, но юноша сохранил бесстрастное выражение лица.

– Однако здесь я служу моему господину.

Вождь обитателей плотов сказал что-то, но Аррен его не понял: обычные слова были искажены до неузнаваемости, а упомянутых имен юноша не знал.

Тогда старейшина спросил:

– Как вы попали на Балатрен?

– Мы искали…

Но Аррен не знал, как много он может рассказать и стоит ли ему вообще это делать. Все, что относилось к их путешествию, казалось теперь таким далеким, и в мозгу мальчика царила полная неразбериха. Наконец, он сказал:

– Мы приплыли на Обехол. Когда мы высадились на остров, они атаковали нас. Мой господин был ранен.

– А ты?

– А я – нет, – ответил Аррен. Жесткий самоконтроль, которому его научило проведенное при дворе детство, здорово помогал ему. – С нами плыл… еще один человек, который был слегка не в себе. Он утопился от страха…

Аррен замолк.

Вождь смотрел на него своими непроницаемыми черными глазами. Наконец, он сказал:

– Значит, вы попали сюда случайно.

– Да. Мы все еще в Южном Пределе?

– Предел? Нет. Острова…

Вождь провел своей тонкой черной рукой дугу, охватывающую северо-восточный сектор компаса.

– Острова – там, – сказал он. – Все острова.

Затем старейшина указал на темнеющее за его спиной море – с севера на юг через запад, сказав:

– Море…

– С какого ты острова, господин?

– Ни с какого. Мы – Дети Открытого Моря.

Аррен взглянул на его одухотворенное лицо, затем обвел взглядом гигантский плот с храмами и величественными идолами, каждый из которых был вырезан из отдельного бревна: огромные богоподобные фигуры дельфинов, рыб, людей и морских птиц; посмотрел на людей, занятых своим делом: ткущих, вырезающих, ловящих рыбу, готовящих еду на специальных возвышениях, нянчащих детей; на другие плоты, числом не меньше семидесяти, образовавшие на воде гигантский круг диаметром около мили. Это был целый город: дымок курился над расположенными в отдалении домишками, ветер разносил звонкие голоса детей. Это был город, а под ним зияла бездонная пропасть.

– Неужели вы никогда не ступаете на землю? – шепотом спросил мальчик.

– Раз в год. Мы плывем к Длинной Дюне, рубим там лес и чиним плоты.

Это происходит осенью, а потом мы следуем за серыми китами на север. Зимой мы разделяемся, и каждый плот плавает по одиночке. Весной мы все встречаемся у Балатрена. Там ходим друг к другу в гости, играем свадьбы, танцуем Долгий Танец. Отсюда берет начало Дорога Балатрена – мощное южное течение. Летом мы дрейфуем к югу, влекомые этим течением, пока не встречаем Великих – серых китов, – мигрирующих на север. Тогда мы следуем за ними, в конце концов возвращаясь ненадолго к пляжам Эмаха на Длинной Дюне.

– Это крайне захватывающая история, милорд, – сказал Аррен. – Я никогда не слышал о людях, подобных вам. Мой дом находится крайне далеко отсюда. И все же мы, жители острова Энлад, тоже танцуем Долгий Танец в канун середины лета.

– Вы топчете землю и находитесь в безопасности, – сухо заметил вождь.

– Мы же танцуем на поверхности бездонного моря.

Помолчав немного, он спросил:

– Как зовут твоего господина?

– Сокол, – ответил Аррен. Вождь повторил слово, но оно явно ни о чем ему не говорило. И это более, чем что-либо другое, убедило Аррена в том, что услышанная им история правдива, и эти люди действительно всю жизнь проводят в Открытом Море вдали от островов, где землей и не пахнет, за пределами полета любой из живущих на островах птиц. Об их существовании не знают люди, населяющие Архипелаг.

– Он едва не умер, – сказал вождь. – Ему необходимо поспать.

Возвращайся на плот Стара, я пошлю за тобой.

Вождь встал. Несмотря на его непоколебимую уверенность в себе, он явно не знал, как ему обращаться с Арреном: как с равным или как с юношей. Аррен в данной ситуации предпочел последнее и согласился с тем, что должен уйти. Но тут он столкнулся с другой проблемой. Плоты вновь разошлись в стороны, и между ними сверкала полоска шелковистой воды шириной в сотню ярдов.

Вождь Детей Открытого Моря вновь обратился к нему.

– Плыви, – сказал он.

Аррен осторожно окунулся в воду. Ее прохлада приятно освежила обожженную солнцем кожу юноши. Переплыв зазор, он выбрался на другой плот и увидел группку из пяти-шести детей и подростков, которые с живым интересом наблюдали за ним. Совсем маленькая девочка пропищала:

– Ты плаваешь как рыба на крючке.

– А как я должен плавать? – вежливо спросил слегка уязвленный Аррен.

Ему не хотелось грубить малышке. Она была похожа на изящную статуэтку из красного дерева, хрупкую и изысканную.

– Вот так, – крикнула она и нырнула как тюлень в прозрачную переливающуюся толщу воды. Только спустя долгое время и на невероятном расстоянии Аррен увидел над поверхностью черную гладкую головку и услышал ее громкий визг.

– Поплыли, – сказал мальчик, вероятно, ровесник Аррена, хотя с виду ему можно было дать лет двенадцать: серьезный парень с вытатуированным на спине голубым крабом. Он нырнул, и все, даже трехлетние, нырнули вслед за ним. Аррен вынужден был последовать их примеру, постаравшись войти в воду без всплеска.

– Как угорь, – сказал паренек, выставляя из воды плечо.

– Как дельфин, – сказала симпатичная девочка с приятной улыбкой и исчезла в пучине.

– Как я! – взвизгнул трехлетний карапуз, качаясь на волнах подобно бутылке.

Так что весь вечер дотемна и весь следующий долгий жаркий день, и последующие дни Аррен купался, болтал и трудился вместе с подростками с плота Стара. Все перипетии его путешествия, начавшегося в день весеннего равноденствия, когда они с Соколом отплыли с Рокка, казались ему теперь такими далекими! Ибо все, что произошло с ними во время этого путешествия, да и вся его предыдущая жизнь, не шло ни в какое сравнение с его теперешним времяпровождением, а ведь самое интересное было еще впереди. Ночью, ложась спать при свете звезд вместе с другими, он подумал: «Словно я умер, и все это – загробная жизнь: под яркими лучами солнца, за Краем Мира, среди сынов и дочерей моря…» Прежде чем уснуть, Аррен обычно бросал взгляд на юг, ища глазами желтую звезду и Руну Конца, и всегда находил Гобардон, а также больший или меньший треугольник. Но сейчас звезда взошла позднее, и он не сомкнул глаз, пока вся фигура не показалась над горизонтом. День за днем и ночь за ночью плоты дрейфовали к югу, но море нисколько не менялось, ибо нельзя уловить перемены на его не знающем покоя лике. Майские бури уже прогремели, поэтому ночью ярко сияли звезды, а днем вовсю светило солнце.

Аррен понимал, что вряд ли их жизнь всегда настолько беспечна. Он спросил о зиме, и они рассказали ему о проливных дождях и могучих волнах, об одиноких плотах, которые долгими неделями дрейфуют вдали друг от друга сквозь серую мглу и кромешную тьму. Прошлой зимой, во время шторма, длившегося целый месяц, они видели волны, огромные, по их словам, «как грозовые тучи», ибо ребята никогда не видели холмов: с гребня одной можно было увидеть вдалеке, в нескольких милях от нее, другую, стремительно мчащуюся на них.

– Выдерживают ли плоты подобные штормы? – спросил он, и они ответили, что да, но не всегда. Весной, когда все собираются у Дороги Балатрена, обычно не досчитываются двух, трех, а иногда и шести плотов… Женились они рано. Голубой Краб – мальчик, на спине которого был вытатуирован его символ, и симпатичная девочка по имени Альбатрос считались мужем и женой, хотя ему было лишь семнадцать, а ей – на два года меньше. На плотах было полно таких пар. Множество детишек ползало и ковыляло по плотам, привязанные к четырем столбам центральной хижины, под крышей которой они спасались от дневного зноя и где спали по ночам вповалку. Старшие дети нянчили младших, а мужчины и женщины на равных занимались повседневной работой. Они по очереди собирали коричневые морские водоросли нилгу, похожие на папоротник длиной в сто футов. Потом все вместе ткали из нилгу одежду, а также плели грубые нити для канатов и сетей. Они рыбачили и сушили рыбу, вытачивали из китовой кости инструменты, занимались разной другой работой. Но у них всегда находилось время, чтобы поплавать и поболтать друг с другом, поскольку сроки выполнения той или иной работы никогда не бывали жесткими. Здесь время не делили на часы: различали лишь полный день и полную ночь. После череды таких дней и ночей Аррену стало казаться, что он живет на плотах с незапамятных времен, а Обехол и все, что было перед ним – всего лишь сон, и в какой-то иной вселенной он жил на острове и был принцем Энлада. Когда его, наконец, вызвали на плот вождя, Сокол поглядел на него и сказал:

– Вот теперь ты похож на того Аррена, которого я увидел во дворике фонтана: гладкий, как золотистый тюлень. Пребывание здесь явно пошло тебе на пользу, парень.

– Да, милорд.

– Но где это «здесь»? Мы миновали знакомые места. Мы уплыли за пределы карт… Давным-давно мне приходилось слышать истории о Народе Плотов, но я тогда решил, что это просто еще одна байка Южного Предела, досужий вымысел. Тем не менее, данная фантазия спасла нас, и мы обязаны своими жизнями мифу.

Он произносил слова с оттенком иронии, как будто от души наслаждался этим бесконечным праздником жизни солнечного лета, но лицо его оставалось мрачным, а глаза – непроницаемо черными. Аррен заметил это и решился.

– Я предал… – сказал он и запнулся. – Я предал ваше доверие ко мне.

– Как так, Аррен?

– Там… на Обехоле. Где вы впервые нуждались во мне. Вас ранили и вам нужна была моя помощь. А я и пальцем не пошевелил. Лодка дрейфовала, и я не пытался управлять ею. Вам было больно, а я ничем не помог. Я видел остров… Я видел остров, но даже не попытался развернуть лодку…

– Успокойся, парень, – произнес маг таким повелительным тоном, что Аррен подчинился. – Скажи мне, о чем ты думал в те минуты.

– Ни о чем, милорд… ни о чем! Мне казалось, что бесполезно что-либо предпринимать. Я думал, что вы утратили магическую силу… нет, этому не бывать… что вы обманули меня.

Пот струился по лицу Аррена, он с трудом выдавливал из себя слова, но все же не умолкал.

– Я боялся вас. Я боялся смерти. Я так испугался, что не в силах был даже смотреть на вас, потому что вы могли уже умереть. Я мог думать лишь о том, что существует… существует путь к бессмертию, и если я смогу найти его… Но жизнь все время утекала, словно где-то была огромная рана, и кровь сочилась из нее… совсем как у вас. Ну, вот и все. Я бездействовал, пытаясь спастись от ужаса смерти.

Он умолк, ибо было нестерпимо больно произносить правду во всеуслышание. Его остановил не стыд, а страх, все тот же страх. Теперь Аррен понимал, почему вся эта беспечная жизнь на плотах среди моря и солнечного света показалась ему жизнью после смерти или чем-то вроде несбыточной мечты. Все дело в том, что в глубине души он считал реальность пустотой без жизни, без тепла, без цвета или звука, не имеющей никакого значения. В ней не было вершин или глубин. Вся эта прелестная мешанина света и цвета в море и в глазах людей являлась лишь игрой воображения в абсолютной пустоте вакуума.

Она проходит, оставляя после себя только хаос и холод. И ничего больше.

Сокол посмотрел на него, и мальчик опустил глаза, будучи не в силах выдержать его взгляд. Но тут в нем внезапно проснулась смелость, а, может, презрение к себе. Это чувство возопило высокомерно и безжалостно: «Трус! Трус! Неужели ты не способен даже на это?»

Поэтому Аррен невероятным усилием воли поднял глаза и встретил взгляд своего компаньона.

Сокол крепко сжал его руку, так что они установили не только зрительный, но и телесный контакт.

– Лебаннен, – сказал он. Прежде маг никогда не произносил вслух Настоящего Имени Аррена, да и мальчик не называл ему его. – Что значит «рябина». И это – ты. В мире нет безопасности. Нет конца. Слово можно услышать лишь в тишине. Звезды видны только во тьме. Танец всегда танцуют над пустотой, над бездонной бездной.

Аррен попытался отстраниться, но маг не отпускал его.

– Я обманул твои ожидания, – сказал мальчик. – И я подведу тебя вновь. Я недостаточно силен!

– У тебя хватит сил, – голос Сокола был мягок, но в нем чувствовалась та же твердость, что поднялась из глубин позора Аррена, побуждая юношу к действию.

– Ты будешь любить то, что любишь сейчас. Ты выполнишь все, что взял на себя. На тебя можно положиться. Удивительно, что ты сам до сих пор этого не понял. У тебя было лишь семнадцать лет, чтобы понять это. Но пойми, Лебаннен. Отказаться от смерти значит отказаться от жизни.

– Но я жаждал умереть! – Аррен поднял голову и пристально взглянул на Сокола. – Как Сэпли…

– Сэпли не искал смерти. Он лишь пытался покончить со страхом перед смертью.

– Но существует же путь. Тот путь, который он, Сэпли, пытался отыскать. И Хэйр, и все остальные. Путь возвращения к жизни, к жизни без смерти. Вы… самый великий из них… Вы должны знать этот путь…

– Я не знаю его.

– Но другие колдуны…

– Мне известно о том, что они пытались найти. Но я уверен: все они встретят свою смерть в назначенный час, как встретил ее Сэпли. И я умру когда-нибудь. И ты тоже.

Сокол по-прежнему крепко сжимал руку Аррена.

– Я знаю цену подобному знанию. Это – величайший дар. Благо по отношению к собственной личности. Ибо мы можем потерять лишь то, что принадлежит нам: нашу личность, нашу муку и славу, нашу человечность. Она изменится и уйдет, словно волна в море. Ты когда-нибудь видел, чтобы море застыло или прибой замер лишь ради того, чтобы спасти одну-единственную волну, спасти тебя? Пожертвуешь ли ты силой своих рук, страстью души и жаждой своего разума ради безопасности?

– Безопасности… – повторил Аррен.

– Да, – сказал маг, – безопасности.

Теперь он отпустил Аррена и устремил свой взор куда-то в сторону, оставив юношу наедине с самим собой, хотя они по-прежнему сидели лицом к лицу.

– Я не знаю, – сказал, наконец, Аррен. – Я не знаю, что я ищу, куда иду и, вообще, кто я такой.

– Я знаю, – сказал Сокол все тем же глухим шепотом. – Ты – мой проводник. Со всей своей чистотой и отвагой, неопытностью и преданностью, ты – мой проводник, дитя, которое я посылаю во мрак вперед себя. Твой страх – вот что ведет меня. Ты думал, что я груб с тобой. Ты же никогда не сталкивался с грубостью. Я использовал твою любовь, как человек, который зажигает свечу и освещает ею свой путь. И мы должны идти дальше. Должны. Мы обязаны дойти до места, где русла рек сухи, оказаться там, куда тащит тебя твой страх перед смертью.

– Где же находится это место, милорд?

– Я не знаю.

– Я не смогу отвести вас туда. Но я пойду с вами.

Маг взглянул на него мрачными бездонными глазами.

– Но если я вновь не оправдаю ваших надежд и предам вас…

– Я доверяю тебе, сын Морреда.

Тут они оба замолчали.

Над их головами слегка покачивались на фоне голубого южного неба величественные резные идолы с телами дельфинов, со сложенными крыльями чаек и человеческими лицами с вытаращенными глазами-ракушками. Сокол с трудом поднялся, ибо рана его только начала подживать.

– Я устал от бездействия, – сказал он. – От такого образа жизни я скоро растолстею.

Он принялся мерить шагами плот, и Аррен присоединился к нему. Во время прогулки они разговаривали мало. Аррен рассказал Соколу, как он провел эти дни, с кем подружился. Энтузиазм мага превосходил его физические силы, которые вскоре подошли к концу. Он попросил девочку, что ткала нилгу на своем станке за Домом Великих, позвать вождя, и вернулся в свою хижину. Вскоре пришел старейшина и почтительно приветствовал мага, который ответил ему тем же. Затем все трое уселись в хижине на коврики из шкуры пятнистого тюленя.

– Я поразмыслил над тем, что вы рассказали мне, – степенно начал вождь своим обычным официальным тоном. – О том, как люди надеются вернуться после смерти в свои тела и, в поисках пути к этому, забывают поклоняться богам, постепенно опускаются и сходят с ума. Они поступают неправедно и крайне глупо. Я также подумал, как это может отразиться на нас? Мы не имеем ничего общего с другими людьми, с их островами и образом жизни, с их надеждами и чаяниями. Мы живем в море, и наши жизни связаны с ним. Мы не собираемся спасать их, ибо не надеемся помочь им. Безумие нас не затронет. Мы не высаживаемся на землю, а жители островов не навещают нас. Когда я был молод, мы иногда болтали с людьми, которые приплывали на лодках к Длинной Дюне, где мы рубили лес для плотов и зимних хижин. Мы не раз видели суда с Охола и Веллваи (так он называл Обехол и Веллоги), которые охотились осенью на серых китов. Они часто следовали за нашими плотами, ибо мы знаем пути и места встречи Великих в море. Но это все в прошлом, мы уже давно не встречали их. Возможно, они все сошли с ума и перебили друг друга. Два года назад мы видели с Длинной Дюны, как с севера, с Веллваи, три дня валили клубы дыма от гигантского пожара. Но даже если так все и было, что из этого? Мы – Дети Открытого Моря. Мы идем дорогами моря.

– Тем не менее, увидев дрейфующую лодку, вы подплыли к ней, – сказал маг.

– Кое-кто из нас утверждал, что мы поступаем глупо, и нам следует оставить лодку в покое. Пусть себе дрейфует до конца моря.

– Но вы не поддержали их.

– Нет. Я сказал, что хоть они и жители островов, мы должны помочь им, и со мной согласились. Но мы не будем помогать твоему предприятию. Если среди островитян бушует безумие, это их дело. Мы следуем по дороге Великих. Мы не будем помогать вам в ваших поисках. Вы можете оставаться у нас сколько пожелаете. До Долгого Танца осталось уже совсем немного. После него мы поворачиваем к северу, следуя восточному течению, которое к концу лета приведет нас к Длинной Дюне. Если ты пожелаешь остаться с нами и подлечить свою рану, мы не будем против. Ну, а если ты захочешь сесть в свою лодку и следовать своим путем, мы также возражать не будем. Маг поблагодарил его. Вождь встал, легкий и чопорный как цапля, и ушел, оставив их вдвоем.

– У невинности нет сил бороться со злом, – сказал, чуть сморщившись, Сокол. – Но у нее есть силы творить добро… Я думаю, мы останемся здесь, пока моя рана немного не подживет.

– Мудрое решение, – сказал Аррен, удрученный неважным состоянием здоровья Сокола. Он решил защитить этого человека от его излишнего энтузиазма и настоять на том, чтобы они отправились в путь лишь тогда, когда у мага перестанет болеть рана.

Сокол недоуменно взглянул на него, слегка удивленный похвалой.

– Они добрые, – продолжал не заметивший этого Аррен. – В них нет той болезни души, что точит людей в Хорттауне и на других островах. Возможно, ни на одном острове нас не ждет такой теплый прием, какой нам оказали эти затерянные в море люди.

– Наверное, ты прав.

– И они ведут летом весьма приятную жизнь.

– Конечно. Но есть всю жизнь холодную рыбу и никогда не видеть яблони в цвету, и не испить воды из родника, согласись, чертовски скучно! Итак, Аррен вернулся на плот Стара, где работал, купался и играл с другими подростками, болтал прохладными вечерами с Соколом и спал под звездами. А Долгий Танец в канун середины лета был уже не за горами, и течение несло огромные плоты на юг в Открытое Море.