5 Между двумя мирами

«Так кто же он на самом деле? — думал Кламонтов по дороге домой. — И почему исчез так внезапно, даже не предупредив? Правда, сказал, что не хочет попасть под мой разряд… Но как, ведь сам — экстрасенс? Или я чего-то не понимаю в экстрасенсорике… Нет, а это: „не очень понимаю землян“? Хотя я знал его как земного школьника! И сейчас, с его слов, он — земной студент! А с другой стороны: и внешность — будто специально смоделирована, чтобы выглядела естественно в любой части планеты, и — сочетание видимого возраста со зрелостью суждений… Нет, это уж я зря. Будто, собственно, рассуждать на таком уровне не мог и я в свои14… Не хватало — конкретной информации, которая общеизвестна сейчас. Тут нас, более старших, просто обокрали… Да, а вот тоже — почему 14? По виду можно подумать, но посчитать — уже 17… Нет — а… как я сам забыл, сколько мне лет, да и разве выгляжу на столько? Это ничего не доказывает… Тем более: и версии на уровне догадок и предположений, и обеспокоен судьбой земного человечества — не „извне“, а „изнутри“, и студенческие проблемы — знает не понаслышке… Но почему я его нигде не встретил? И кажется, в чём сомневалось — он же помог мне выйти оттуда… Наверно — не мог сказать всего, открыть каких-то тайн…»

На углу узкой старинной улицы Кламонтов остановился у самого края брусчатки, чтобы пропустить сворачивающий трамвай.

«Но вообще — странно. Ведь — именно современный человек ищет ответов на современные вопросы, так почему для этого — вживаться в чужую, навязанную роль человека древнего? Выжимать из себя ложное, наведенное благоговение, заставлять любить и почитать то, что чуждо, непонятно, ужасает? Почему — навязывается духовный опыт и мировоззрение каких-то кочевников-скотоводов, отказавшихся от чего-то аскетов, вынуждают вникать в подробности древних верований, войн и семейно-брачных гнусностей, да ещё заявляют: ничего существенного сверх того человечество не достигло? И вместо ответов на современные вопросы — чувствовать себя как-то нравственно ниже тех кочевников и аскетов, мучиться, что современное общество будто бы оторвалось от „вечных“ или „конечных“ истин — к которым древние были ближе… Хотя почему — я, которому хорошо в городе, должен делать вид, что плохо, и я хочу уйти в дикую природу? Или — что слаб и беспомощен без того, чтобы кто-то влез в душу и начал „воспитывать“ по всем большим и малым вопросам? И при чём тут — истерика перепуганных духовных люмпенов, которые при каждом потрясении тянут человечество назад? И которых бы туда, назад, и отправить — чтобы здесь жизнь стала чище. А сами бы — маялись евнухами в гареме какого-нибудь прокажённого работорговца со своей „конечной истиной“, о которой распространяются…»


Внезапное чувство лёгкости, умиротворения, единения с чем-то близким, знакомым — на миг овладело Кламонтовым. Он поднял взгляд — к взметнувшимся в голубое небо шпилям старых зданий, и верхушкам деревьев с ещё не распустившейся листвой — и глубоко, с облегчением, вздохнул. Но это был лишь миг — а затем вернулись те же мысли…

«Но как бы ни было, проявления иного разума на Земле — реальность… И — в чём цель и смысл? Неужели Земля — лишь инкубатор для расселения человеческих особей в каких-то мирах? А то и — полигон для экспериментов? Нo каких? Подбрасывают разные идеи — и смотрят, как будем реагировать? Или мы, того хуже — объект биологических опытов? В скольких достоверных случаях контактов всё ограничилось обследованиями, биопробами… Но при этом землянам предлагается верить: кто-то нас к чему-то ведёт, является высшим нравственным авторитетом, воплощением наших идеалов — и даже, возможно, причастен к нашему сотворению. И тоже — каким образом, если не мифологически-иносказательно, а реально? Эксперимент по ускорению эволюции обезьян? Ведь разве это ещё возможно в приемлемые сроки — а то, создавая биосферу вообще, с самого начала, пришлось, бы ждать около 4 миллиардов лет… Ну, и — ускорили эволюцию, а дальше? Неужели — они же потом, являясь в виде богов, заставляли землян приносить друг друга в жертву себе? Или — устраивали спектакли на тему борьбы Добра и Зла, потрясая древних землян простыми техническими чудесами? Но — зачем им эти войны, посты, самоистязания? Что могли так узнать о нас — или… какие модели развития общества проверить, если на то пошло? Или… мы для них — патологическая цивилизация неполноценных существ? И… это „неполноценные“ — потом всё же расшифровали генетический код, определили размеры и возраст видимой Вселенной, достигли космическим зондом системы Нептуна? Но и то — ничего для них не значит, и не побуждает изменить к лучшему мнение о нас? Всё равно далеко до их собственного уровня, что ли? Или — просто как „модельная“ цивилизация мы их устраиваем, а до их уровня, как им кажется, подняться не способны? Или — не соответствуем какой-то цели, ради которой ускорена эволюция? И они пытаются переделать нас под ту цель, не считаясь с тем, как уже всё сложилось? И… получается — кто-то уже потерпел неудачу в сотворении разумных по какому-то плану? Кто-то… поначалу желавший того же, что я?»


Эта внезапная мысль — заставила Кламонтова остановиться от неожиданности…

«Нет, но — в чём тогда может быть цель? И — к чему можно так вести? Зачем то и дело унижать разум землян, играть на низком, отсталом? Что-то не то… Опять путаю реальность контактов — с расхожими мифами самих землян. Действительно, запало в память… Свалили в кучу всё „нетрадиционное“ — а ты ищи в этой куче ответ. Кто-то прав только потому, что раньше был не признан — натыкайся на его мифотворчество, думая, будто он знает…

А хотя, вот тоже… Что им думать о нас — таких, как есть? Как земляне позволяют себе поступать с надеждами, верой, совестью друг друга? Что сделали, например, со мной? И что делать с этим мне самому? Декан не хочет терять отличника — его можно понять. Но кто поймёт — что студент не хочет терять чистую совесть на таких лабораторных работах? А никто — у них, видите ли, программа. Так же, как у тех — традиции и авторитеты. И везде — изволь переступить через себя. Потому что через то, своё — переступить не могут… И каждый уверен: у него — высшая истина. У этих — простое отрицание паранормального, у тех — идеология духовного водительства, личной преданности, полной личной зависимости ученика от учителя, через которую якобы только и можно постичь высшие тайны. Но если у этих ты хотя бы на конвейере, другой конец которого в общем известен — запросто видишь профессоров и академиков, то у тех не конвейер — лабиринт, где вообще заранее неизвестно, сколько там ходов, поворотов, и куда ведёт выход. И уже не ты и не государственные чиновники решают, когда тебе пройти какую ступень и сколько их вообще пройдёшь. И если тут хоть можешь жаловаться одному чиновнику на другого, там и апеллировать не к кому — сам отдал себя во власть кому-то, отказался от прав на свою судьбу, своё мнение, да ещё сразу прикоснулся к тайнам. А с тайнами — тоже странно… Говорят — о сокровенном знании, которое позволяет влиять на пространство-время, глубинные силы материи, основы телесной и духовной природы человека, вершить судьбы стран и народов… А… эпидемии тифа, чумы, оспы в прежние времена — и что же тайны древней медицины, которая якобы поныне выше современной европейской? Вернее тогда уж — что у кого реально имеется на какой случай? И — что реально имеет шанс получить человек, вступая на такой-то путь, в организацию? Ну, если везде насчёт него — свои планы? Где-то в сельских школах не хватает учителей, кому-то надо возродить какую-то веру… И не знаешь заранее — туда ли пришёл, куда хотел. А потом в правительствах, парламентах, учёных советах — заседают другие, кому повезло, сразу пришли „куда надо“… А — кому не повезло? Кто что-то искал — тот ошибался, связывался не с теми, он уже ненадёжен, и в итоге действительно серьёзные тайны будут доверены другому — пусть уровнем ниже, но с благополучной анкетой? С серой молодостью, без особых поисков, идей и событий? А тот… уже нигде никому не докажет, что в конце концов поиск — естественное состояние учёного, и лично он — не выбирал путь солдата, монаха, разведчика, конспиратора с соответствующей анкетной чистотой, а собирался работать на благо всего человечества, так что он — не враг конкретного государства, армии, партии, секты? Но… на практике сплошь и рядом — учёный опутан пропусками, допусками, подписками, учёный в военной форме, или по нынешним временам даже в рясе: „кандидат таких-то наук, иеродиакон такой-то“… Учёный, вынужденный озираться на кого-то, кто далёк от науки, но как бы состоит при высшей идее, борцом за святое или его охранителем! И „альтернативщики“ не выше этого…»


И тут новая мысль заставила Кламонтова остановиться — тоже лишь мысленно, ведь физически он и стоял на месте…

«Вот именно… И то, чем я собирался заниматься — вопросы очень даже серьёзные! Это сейчас их превратили в околоконтактный балаган, мeлкиe политические, вероискательские и прочие подобные игрища на великом и глубинном. А на самом деле тайны сознания, биополя, живой материи — никак не шутка! Не более шутка — чем атомный проект лунная программа, пересадка сердца! А уж в таких делах… эти, с их „нетрадиционной логикой“ и „познанием путём веры“ — вряд ли нужны и как подсобные рабочие!. Но то они, и что им терять — шуты и есть шуты — а что будет со мной? После того, как уже звонил домой из деканата, и пришлось при всех говорить в трубку: со мной, возможно, произошло аномальное явление, потому не помню, где провёл ночь? А потом — объяснял сотрудникам деканата: мол, просто не знал, как сказать правду, и придумал такое, а на самом деле будто бы понимаю: всего лишь, зайдя поздно вечером перед самым закрытием в учебный корпус, потерял сознание и пролежал всю ночь на полу в коридоре? И что даже не помню — зачем приходил, если я в академотпуске… Тоже — кто чему поверит, и что это будет означать? Хотя что сказано, то сказано… А дома — не то что „скорую помощь“, городские морги успели обзвонить! Вот так „нетрадиционные“ пути, вот так духовность… И принято считать, что в cфepe „аномального“ подобные события и вообще некоторая чудаковатость — норма жизни, но вот случилось наяву — и думай теперь, как объяснить, чтобы не испортило биографию будущего учёного, не закрыло доступ к чему-то серьёзному! А то разговоры разговорами, а как до дела — ещё неизвестно, где что примут всерьёз, в чём можно признаться без риска повредить карьере, репутации… В реальной-то жизни — всё равно непохоже чтобы за операционный стол вставали юродивые в веригах под белыми халатами, в парламенте заседали дервиши, а у ядерной кнопки дежурил схимник. Они и есть „нетрадиционные“, „альтернативные“ — не у реальных дел. И… стало быть, за реальным — всё равно сперва в вуз, к лягушкам, а там видно будет?

Ой… А — Селиверстов? — спохватился вдруг Кламонтов. — Студент мединститута! А там — тоже лягушки… И как с этим у него — экстрасенса? Или нет… Встретились-то в университете… Хотя я его там раньше не видел… Или — вообще не тот, за кого его принимаю? Но кто же тогда?»…


…И тут Кламонтову показалось: он… как-то ощутил присутствие Селиверстова, и даже — его мысли! И он снова — не пройдя и нескольких шагов — остановился и прислушался…

«Хельмут, это ты? — донеслось уже отчётливее. — Хельмут, где ты?»

«Где я? — переспросил Кламонтов, не замечая, что говорит вслух. — Иду вверх от трамвайной остановки у главпочтамта. А ты где?»

«Значит, я иду прямо за тобой. Подожди меня там…»

Кламонтов обернулся — но увидел лишь ещё один сворачивающий трамвай. От неожиданности он не знал, что подумать. В самом деле он, услышав мысль Селиверстова, ответил на неё? Или — игра воображения, отразившая то, о чём он думал, и — вдруг понял — подсознательно ожидал? Или… того хуже — что-то расстроилось во взаимоотношениях сознания с подсознанием? Но осталось только ждать, чтобы проверить…


А трамвай подошёл к остановке — и тротуар заполнился толпой вышедших из него людей. Но перед тем Кламонтов успел заметить: дальше до перекрёстка улица была пуста… И в толпе, вышедшей из трамвая — никого похожего на Селиверстова не оказалось. И спустя какое-то время Кламонтов уже готов был подумать, что это игра воображения, и уйти — но тут Селиверстов появился из поравнявшейся с ним толпы.

— Ах, вот ты где… — сразу начал он. — Но зачем ушёл оттуда? Я же сказал — выйду совсем ненадолго. Отметиться на лабораторной работе…

— А я не помню, как ты уходил… — удивлённо ответил Кламонтов. — И не помню, чтобы ты это сказал. Правда, сам — ну, как бы отключился. Был в каком-то полусне…

— Или я действительно только хотел, но не сказал, что скоро вернусь, — усомнился Селиверстов. — Да, уже вспомнил: меня что-то отвлекло. Не та ли самая человеческая душа в астральном коридоре? Или нет… Не всегда сразу понятно — что чувствуешь. Это кто не знает, так уверенно говорят: кто — Высшая Реальность, кто — галлюцинации… Очень у них всё просто… А какая-то человеческая душа — явно чем-то привязана к вашему зданию… Не знаешь, кто бы это мог быть?

— Не знаю, — ответил Кламонтов. — На моей памяти никто из студентов и преподавателей там не умирал… Да, но подожди — где ты отмечался на лабораторной работе? Неужели ты — студент нашего факультета? Но я помню, ты собирался в мединститут… И там, у нас, мы даже не встречались ни разу… — вдруг решился Кламонтов, правда, уже не зная, какого ответа ждёт. Тем более — Селиверстов мог поступить за время его академотпуска…

— Да, студент мединститута, — подтвердил Селиверстов. — И тоже — лягушки… И тоже не всякий решится взять на душу грех — хотя не всякий и чувствует, скажем так, что-то особенное. А кто не чувствует — тому не объяснишь, что чувствуют при этом другие. Учебная программа, видите ли… Такие дела с новой эпохой чистой духовности — которая конкретно до нашего института всё никак не дойдёт… Ну, а почему часть наших занятий проходит у вас — так временно, пока наш корпус закрыт на ремонт…

— И всё-таки — студент… — ответил Кламонтов, поняв, что Селиверстов слышал его мысли и решил сразу снять сомнения. — А я уж, признаться, готов был подумать всякое…

— И может быть, как раз правильно думал… Да я и так о многом хотел тебе рассказать. Тем более — насчёт телепатии ты уже убедился. А разряды… Бывают у меня — в форме спонтанных телепатических контактов на волне сильных эмоций, например — когда чувствую какую-то несправедливость, враждебность… Ну, как тебе объяснить… Вот был у нас в школе случай: учитель физкультуры начал рассуждать вроде бы о честности и доблести в спорте — и вдруг понёс насчёт конкретного ученика, освобождённого по болезни: он, видите ли, симулянт, ненадёжный товарищ, в разведку с ним не пойдёшь, и всё такое. А я слушал — и вдруг подумал: с таким успехом можно придраться к применению лично им, этим учеником, допинга на Московской Олимпиаде! И что ты думаешь? Учитель ляпнул это вслух, всему классу! Потом, правда, пытался объяснять, что его не так поняли… Или бывало: на последних уроках уже нет сил думать, а тут ещё надо записать в дневник домашнее задание, и тоже просто от усталости на ум приходит подобное, а назавтра оказывается — задание, причём сразу у многих, записано, к примеру, так: по литературе — представить свой вариант второго тома «Мёртвых душ»; по математике — опровергнуть Великую теорему Ферма или квадратуру круга; и даже вот помню, было по военному делу — провести в детском саду учебную атомную тревогу! Учителя, конечно, возмущались, но и свалить не на кого — сами диктовали задания. Да, но это ещё что… Вот с людьми определённого типа — ну знаешь, есть такие: без больших целей, идей, за которые стоило бы бороться, но с вечно уязвлённым самолюбием, готовы часами рассуждать, как их где-то «затирают», не дают куда-то там «пробиться», хотя куда, с чем, ради чего, непонятно — так вот, с такими у меня бывали вообще поразительные случаи. Один даже совершенно серьёзно заявил — будто у них на работе, кто критиковал директора на собрании, уводят в отдельную комнату, оттуда сбрасывают в глубокие ров, а потом трупы достают и съедают у директора на даче! Такие у некоторых комплексы… А какие истерики закатывали, сравнивая свой заработок с заработком начальства, не бедные в общем-то люди! А — фронтовые и лагерные воспоминания людей, никак не подходящих по возрасту? И — почти точно по газетам, которые я сам незадолго до того читал! Вторая половина 80-х, шквал разоблачительных публикаций, многих вдруг «озарило»: вся история страны тех времён — история Гулага, и ничего больше! А взрослые вообще любят лезть в душу к молодым со своим прошлым — будто без нашего потрясения от их слов сами в нём не уверены… И тоже, как иногда не подумать ненароком: ну скажи уж, что был там-то и там-то! И что ты думаешь — прямо сразу об этом и начинают! А я хоть и удивлялся, конечно, как возможно, чтобы так часто случались такие совпадения, да и в каком же возрасте, получалось, эти люди сидели в лагерях или командовали взводами и ротами — но полагалось верить, что и не может быть ничем иным, кроме совпадений, вот я и верил…

— Ну и… когда понял, что — не просто совпадения?

— Да кажется, после того самого медосмотра. Да, я тебе сразу не рассказал… Нас сначала собрали в военкомате, и один офицер стал распространяться о готовности отдать жизнь, долге умереть по приказу, и тому подобном — всё с таким презрением ко всему мирному, гражданскому, и самой человеческой жизни, что передать трудно. А я тоже вдруг подумал: это тут, в мирной обстановке, хочешь выглядеть… будто тебя уже взрослым и военнообязанным под грохот снарядов родил какой-нибудь БТР согласно уставу, а посмотреть на тебя в Карабахе — с твоим самурайским презрением к жизни… И что ты думаешь — он тоже вдруг как ляпнул что-то о доблести умереть за императора Японии, не отдав «москалям» Курильские острова, Сахалин и Карабах! Все буквально обмерли — но нам сразу объяснили: он немного тронулся умом в Афганистане — и от греха подальше повели к вам в поликлинику. А там — после разговора с тобой я ещё услышал разговор двоих сотрудников про бюрократию в медицине: ну, знаешь, эти учёты покусанных собаками, пострадавших от гололёда, госпитализированных без такой-то справки, и отдельно — всевозможного начальства, ветеранов, призывников, иностранцев, иногородних, ещё кого-то… И тоже подумал: вот бы для полного эффекта — протокол посмертного вскрытия должен был быть подписан самим покойником! А потом вдруг узнаю: кто-то из вашего начальства действительно отдал распоряжение брать у больных какие-то такие дурацкие и совершенно незаконные подписки на случай смерти, что уже встал вопрос, здоров ли он сам…

— Так… тоже ты сделал? — вырвалось у поражённого Кламонтова. — А говорили — приступ шизофрении… Хотя конечно, без него вся больница вздохнула свободнее. А то в плане бюрократии — действительно замечали всякое…

— Значит — в итоге сделал-таки доброе дело? — удивился и Селиверстов. — Но сейчас помню, как мне было не по себе, когда сопоставил оба случая, да ещё стал вспоминать те прежние — и до меня наконец дошло, что происходит. Но, с другой стороны — что я могу с этим сделать? Если я — человек, и испытываю естественные человеческие эмоции? И потом — никак не контролирую это, и вообще не делаю по своей воле — так что нельзя поставить вопрос о моральном праве на это! Просто — ответная реакция подсознания, самозащита! Но откуда вообще у землян — столько каких-то подавленных комплексов на почве не того образа жизни, что хотелось бы, неинтересной, нелюбимой, просто бессмысленной работы, чувства собственной ущербности, жажды мести не всегда понятно за что? И именно это в первую очередь — чувствуешь обострённым телепатическим восприятием. Да, но и то — ещё далеко, не всё…

— A… что ещё? — спросил Кламонтов, когда пауза стала затягиваться.

— Да многое… И тоже думаю — как сказать, с чего начать… Например — сейчас много говорят о людях, обладающих пророческим даром, но что-то нигде ничего не встречалось о способностях, которые я сам назвал бы парапророческими. Это — когда человек как бы помнит то, чего явно не было, или — как бы предвидит будущее, которое могло бы продолжать заведомо несбывшееся прошлое… Например, что — не начнись перестройка в 85-м году, потом всё равно началась бы революцией конца 96-го, а антиалкогольная кампания — пришлась бы на 97-й. Или — при каком-то другом ходе истории — первые спутники могли быть запущены уже в 49-м или 51-м году. Хотя тут не так просто — какие-то контейнеры с подопытными животными тогда действительно запускались на ракетах, но высотных, а не космических. Или — какой-то лже-Сталин полгода правил страной от имени настоящего после его необъявленной смерти в 52-м… тоже — как-то очень правдоподобно. Но, с другой стороны — теперь и в газетах читаем про тех же нескольких двойников, которые все годы культа личности изображали, получается, вообще мифического Сталина — то есть культ был, а личности не было… И, опять же — про космонавтов, которые будто бы ещё с 57-го, если даже не с 43-го года, регулярно исчезали без следа в космическом пространстве или гибли при неудачной посадке — а им на смену с поистине маниакальным упорством посылали всё новых и новых засекреченных смертников… Так что тоже не знаешь — чему верить. Ну или ладно уж, пусть то — политика, дела государственные, вокруг которых хватает всякого рода слухов… Но что ты скажешь о случаях — когда уже не кто-то, а лично я, твёрдо зная, что смотрел какой-то фильм или передачу всего один раз, потом вспоминаю, как при втором-третьем просмотре ждал на экране знакомых кадров? Или вот — довольно отчётливо помню, как в неполных 6 лет ехал с семьёй в поезде по Средней Азии или Сибири — и главное, видел из окна вагона полное солнечное затмение, так что, казалось бы, сразу точная дата — 31 июля 1981 года! Но вместе с тем — точно знаю, что в тот год никуда из города не выезжал, а затмение это здесь видно не было, да и с какой семьёй мог ехать — если жил только с бабушкой, родителей видел только на фотографиях? И что у них родился хотя бы я один — уже почти чудо: ведь во мне каким-то образом скомпенсировались две разные генетические аномалии обоих! Да — сравнительно здоровый потомок двух хронически больных, благодаря двойной обратной мутации, — печально продолжил Селиверстов. — Так что в человеческой природе есть что исправлять и совершенствовать… Или вот ещё: как бы фрагмент «альтернативной» биографии — где я будто бы родился не 28 октября 1975-го, как на самом деле, а 26 июли 1962-го, и таким образом где-то в 80-х уже окончил мединститут и работаю как психиатр. И у меня — пациент с довольно странным провалом в памяти, который, скорее всего, просто симулирует, чтобы скрыть какую-то тайну… И я, отчаявшись раскрыть эту тайну иным способом — наконец прошу какого-то моего знакомого встретиться с ним, надеясь, что тот, возможно, сумеет вызвать его на откровенность. Но тоже — только этот короткий фрагмент, ничего больше о его тайне о нём самом. Правда, я «там» знаю даже предполагаемую фамилию этого пациента — Кременецкий. Будто бы — числится в розыске человек с такой фамилией, подходящий по возрасту, внешности. Да ещё… — Селиверстов умолк, чем-то удивлённый. — Ну точно, надо же… А я всё думал: кого мой знакомый «оттуда» напоминает мне здесь, в этой реальности? Примерно ровесник — по тому возрасту, студент-заочник биологического факультета… Да и внешне… — Селиверстов внимательно посмотрел на Кламонтова.

— То есть… как бы я? — понял Кламонтов. — Каким был бы в иной, альтернативной реальности? И — где мы оба знали бы этого Кременецкого, зачем-то симулирующего расстройство памяти?

— А что, возможно, — согласился. Селиверстов. — Кстати — тебе ни о чём не говорит его фамилия? И вообще — вся эта ситуация?

— Как будто нет… Хотя… — усомнился Кламонтов. — Очень смутно напоминает, а что — не пойму. А ещё — всё вспоминается какая-то толпа с факелами, — тут же признался он. — Будто из средних веков… И тоже — что может значить?

— Но как бы ни было, я отношусь к такому очень серьёзно, — продолжал Селиверстов. — Тем более, видишь — и тебе что-то напоминает. А одинаковый бред у нас обоих — уж точно абсурд. Во всяком случае — кто не верит, что и бред может передаваться телепатически… Да, но и то, наверно — ещё не самое главное, к главному я подхожу только сейчас. Ведь то всё — случайнее, отрывочные телепатические контакты и такие же представления какой-то альтернативной реальности — а я помню и вообще другую жизнь в каком-то другом мире…

— И… это, что — с раннего детства, или как? — не сразу нашёлся, что спросить, Кламонтов. Хотя, кажется, ожидал подобного — но одно дело ожидать, другое — услышать… — А то я не знаю — вот когда помнят такое, как это бывает: с самого раннего детства, или пробуждается потом…

— Я сам не знаю, с какого возраста это помню. Как-то… интуитивно всегда было со мной, что ли… Хотя не всё сразу — некоторые подробности я вспоминал уже потом, со временем. Но помню, когда пытался рассказывать взрослым, они так понимали — детская фантазия. А сам сперва не очень задумывался: что это, где и когда оно могло быть? Потом стал думать — скорее всего, южная Индия или Камбоджа. Природа, особенно растительность, расовый тип людей — как будто сходилось. Кстати — расовый тип можешь частично видеть в моей нынешней внешности. Не знаю, как возможно — но так получилось… С архитектурой зданий, правда, сходилось не очень — но я, помню, объяснял это тем, что от очень глубокой древности могло не дойти ни самих зданий, ни рисунков и чертежей, потому эти страны сейчас такими никто и не знает. Да, я уже тогда чувствовал — помню что-то очень древнее, далёкое…

— И — какая архитектура? Как её представить? На… какую из известной мне здесь… похоже больше всего?

— Помню разные архитектурные стили — наверно, в разных частях страны. Страна тоже была большая, целый регион… Но я не совсем уверен — хорошо ли помню назначение зданий, не накладывается ли что-то из здешнего опыта… Например — здания, которые сейчас хочется назвать храмами атмосферных духов: высокие, узкие, эллиптические в плане, с вертикальными рёбрами вдоль стен… и вытянуто-эллиптическими куполами, более узкими, чем само здание — одним словом, каких-то ракетообразных форм, — Селиверстов провёл в воздухе приблизительный контур. — Или храмы духов водной стихии: небольшие, очень похожие на индокитайские, по берегам рек и озёр… Но там «храмы» — не в смысле поклонения, демонстрации верности кому-то, как здесь. Скорее — для самонастройки людей, например перед севом, уборкой урожая, началом строительства… в общем— для дел, требующих взаимодействия со стихиями природы, гармонизации человеческих и природных сил. Или — совета с духами перед принятием сложного личного решения… И — не предполагало каких-то жертвоприношений, постов, обетов — чего, как принято думать, ожидают от землян их боги и природные духи. Всё — и происходило именно на духовном уровне… Или вот помню ещё Храм Неба — ступенчатый, чем-тo похож на древнеегипетские, с армиллярной сферой на верхней площадке, и звёздной картой на стенах внутреннего зала… А ещё Дом Прихода и Дом Ухода: соответственно, в одном принимали роды, в другом — проводы из мира плотного в мир астральный. Я даже не знаю, вполне ли тут подходит земное слово «храм» — но в таких понятиях и терминах мне сейчас вспоминается…

— А — сама духовная культура, мировоззрение? Помнишь — какой она там была?

— Вот это, кажется, и помню лучше всего. Главное, основное — могу тебе пересказать. Хотя не помню — оформленным в виде какого-то свода легенд и притч в основном нравоучительного характера, как принято у вас. Скорее — определил бы как философию Мироздания, свод знаний о наиболее общих принципах Бытия… Основой всего сущего считалось Первично-Непознаваемое… или лучше сказать, Первично-Неведомое, о котором только и известно — что оно непредставимо в понятиях и образах проявленного, материального мира. Сам же этот мир, плотный и тонкий — постепенно выявляется из Первично-Неведомого в ходе саморазвития и усложнения структуры материи, на основе объективно существующих закономерностей, присущих ей самой… Видишь — почти твоими же словами? (Кламонтов как раз тоже подумал об этом.) И одновременно с материей — совершенствуется и дух. И казалось бы, так очевидно — что в колеблющемся соотношении взаимодополняющих сил и факторов возникают ритмы, циклы, вибрации самого разного уровня: Мировые Дни и Мировые Ночи — в масштабе целой Вселенной; смена времён года на планете; плотной и тонкой фаз существования живого; дыхания, пульса — в пределах одного организма; и далее — до самых малых, тогда ещё неведомых ритмов в глубинах микромира… И всё сущее — только в первом приближении циклично, а фактически циклично-спирально, ни один виток эволюции в точности не повторяет другой, каждый что-то прибавляет к достижениям предшествующих. Ну a так как Мироздание населено самыми разными существами разных ступеней эволюции и масштабов проявлений — от микроорганизмов, тогда ещё гипотетических, до растений, животных, людей, тех же духов стихий, и далее — духов мест, стран, планетарных, звёздных духов, а возможно, и ещё далее, до каких-то уровней, которые человек на своей ступени эволюции вообще себе не представляет — то и немыслим вопрос о какой-то единой морали для них всех, и ничья цель не может быть заведомо объявлена враждебной каким-то общим, высшим целям. Нравственность — есть производное от достигнутого уровня знаний о Мироздании, и найти баланс добра и зла в каждом конкретном случае — дело самого заинтересованного существа. Так что — и не помню какого-то краткого катехизиса, свода основных правил на все случаи жизни, как и когда себя вести — что принято у землян. Всё это понимали как-то интуитивно… Зато помню — было известно, что человеческий облик появился на довольно поздней стадии эволюции материи, а вот что касается самой духовной природы человека, природы разума, самосознания — она, как считалось, неизвестна и высшим существам. Причём — высшим как в смысле космических масштабов проявлений, так и в смысле продвижения по пути духовного совершенствования в мире людей и в облике человека. И причём — эволюция в принципе многовариантна, в ней нет ни жёстко установленных обязательных путей, ни принципиальных запретов на переход с одного пути на другой, или конкретно кому-то — достичь такой-то её ступени. Считалось, что к совершенству может прийти всякое живое существо… Да, кстати: знали и о «летающих людях дальних миров», тогда уже полулегендарных — но и они не были объектом поклонения в земном понимании. И вообще, там бы я не мог представить, как можно — строить вечное всеобъемлющее учение на основе толкований одной легенды, ограничивать духовные поиски опытом одной страны или поколения, поклоняться сущностям человеческого облика как заведующим природными стихиями, заявлять, что чьей-то человеческой биографией исчерпан смысл Вселенной… И сама идея какого-то единовременного творения, единолично высшего существа, Творца — тоже чисто земное, там такого не знали. И я не совсем понимаю — откуда это у землян, что за необходимость в таких идеях и концепциях? Хотя наверно и земные историки сказали бы мне: у вас была неразвитая идеология доклассового общества. Как же — ни катехизиса, ни пантеона, ни сколько-то развитого культа, обрядности, ни более-менее определённой иерархии и ступеней посвящения жрецов… Но и я со своей стороны не понимаю: почему развитое общество — это обязательно какая-то иерархия, классовые противоречия и организации принуждения, а его идеология — результат попыток создать раз навсегда застывшую, замкнутую систему взглядов и ценностей! У нас было открытое для новых идей, способное к развитию мировоззрение — чем близкое уже и к научному мировоззрению самих землян, да и устройство общества, как его помню: не классовое, и вообще мало в чём иерархичное — но и не первобытное. Не государство в земном понимании — но и не конгломерат замкнутых общин, ведущих каждая своё натуральное хозяйство. Скорее — объединение объединений людей, где каждый делает своё дело по осознанному выбору, а не потому, что требуют традиции или занялся этим делом в поисках пропитания, заработка… И вообще — не помню там какой-то нужды, лишений, конфликтов между богатством и бедностью, знатным и простым происхождением, повинностей делать работу за другого — там как-то всем находилось место согласно их устремлениям и способностям. А вот с каким периодом земной истории вернее всего сопоставить — не знаю… Были города, книгопечатание, кое-какое машинное производство, и пусть несовершенные — но веломобили… Сельское хозяйство, кстати, было механизированным, в отличие от земного, использующего труд животных — но на мясо их разводили. Примитивных, специально выведенных, похожих на земных свиней или коров. А что делать — человеку нужен белок… Но вообще к живой материи относились не так, как здесь: изучали по наблюдениям, в исследовательских целях не резали, тем более — так, понапрасну… А ещё помню: большое значение имели астрономия и астрология — но человек не был закован в рамки жёстких предсказаний, к истолкованию скорее подходили творчески — а идея сферичности и орбитального вращения планеты не была ни epecью, ни малодоступной тайной. И вообще — не было таких традиций элитарности, закрытости знания, как на Земле. И пусть даже сейчас я в чём-то идеализирую — но именно так мне представлялся коммунизм, который собирались строить земляне…

— И мне тоже… — вздохнул Кламонтов. — Как объединение свободных личностей — где человек не опасается несправедливости со стороны других людей. Да собственно — в земной фантастике он же так и описан. И при чём тут, казалось бы — какой-то террор, pепpeссии, какое-то «грабь награбленное», почему теперь из-за этого отвергается такое будущее, а главное — что взамен?

— Правда — разобрались бы хоть сначала, что отвергают и почему, — так же печально согласился Селиверстов. — Но это — отдельная тема…

— Да, но… вот ты говоришь: «земляне», «на Земле» — будто совсем не допускаешь, что это могло быть прошлое какой-то земной страны? И что по той же звёздной карте — можно хоть приблизительно определить, когда? По той, которая, как ты говорил, была в Храме Неба? Если caм её достаточно хорошо помнишь… — спохватился Кламонтов. — А то я даже не знаю — насколько в таких случаях помнят подробности…

— И казалось бы, как просто: вспомнить, в каком созвездии был полюс небесной сферы, найти его на современной земной карте неба, а потом по схеме прецессионного движения полюса определить, когда он мог быть в этом созвездии… Правда, там суточное вращение звёзд шло по часовой стрелке, как на Земле видно из южного полушария, а здесь в астрономической литературе — везде почему-то та схема только для северного, но всё равно — дело элементарных расчётов… А уж учитывая, что полюс был точно в Малом Небесном Облаке — видишь, помню — так тем более, что ещё искать по созвездиям… Но в том-то и дело: созвездия, которые я помню по той карте как околополярные — я никак не могу опознать здесь, по карте южной полярной области земного неба!

— Малое Небесное Облако… — повторил Кламонтов. — В смысле — Малое Магелланово?

— Даже и не знаю… Помню, что там тоже было два Небесных Облака — Бoльшoe и Малое — но не увeрeн, хорошо ли помню расположение ярких звёзд в их окрестностях, а насколько помню, так по земным звёздным картам — ничего похожего. Так что если это древняя Земля, даже не представляю — насколько древняя, и как вообще согласовать с тем, сколько тысяч лет существует земное человечество как вид, сколько — его духовная культура… Да, и ещё подробности: спутник планеты был примерно того же углового размера, как Луна при виде с Земли, и тоже постоянно обращён одной стороной, но расположение морей я помню совсем другим — тремя, параллельными широтными поясами. А ещё — был астероид, спутник спутника. И бывал виден как искра на фоне ночного полушария, как бы в обрамлении серпа… И сам континент: огромный, прямоугольных очертаний, с горным хребтом вдоль всего северного побережья — почти параллельно экватору, и ещё западнее его основной части — два полуострова, на одном из которых и был Храм Неба… Где и когда такое могло быть на Земле? И откуда, если это древняя Земля, у меня с раннего детства — подсознательное впечатление, что в году должно быть не 365, а 385 суток, и прямой угол — составлять не 90, а 96 градусов: как раз почти четверть числа суток в таком году? И шестая часть такого прямого угла — 16 градусов — тоже что-то означает? Угловой час в этой мере, что ли… А то, хотя Земля постепенно замедляет вращение — но так постепенно, что столько суток в земном году было где-то в палеозое! И даже если предположить, что 16 градусов — тогдашний наклон земной эклиптики к экватору…Какой силы планетарная катастрофа могла бы настолько его изменить, и когда именно? Не палеозойское же земное человечество я помню, в самом деле! Мифы мифами — но есть реальность эволюции планеты и жизни на ней…

— А — строение планетной системы? И, раз уж упомянул астрологию — астрологические значения планет? — у Кламонтова перехватило дыхание. Ведь как-то лишь тут — дошло, что говорил с человеком действительно из другого мира! И каким жалким и убогим показалось столькое из «откровений», «толкований высших истин» — в сравнении с тем, что услышал сейчас…

— Почти всё совпадает, в том-то и загадка! По крайней мере — до Сатурна включительно, если не считать отсутствия Меркурия. Правда, почему-то не помню самих абсолютных значений орбитальных периодов в тех сутках, только приблизительные соотношения — но как раз почти те же, что в Солнечной системе! Вот сравни: Венера — Земля, Земля — Мapc, Марс — Юпитер, Юпитер — Сатурн: соответственно 5:8, 1:2, 1:6 и 2:5… Хотя вообще резонансные отношения — это во Вселенной универсально, но — такое совпадение в двух разных планетных системах? Однако так я помню… А вот названия почему-то помню… скажем так — в «земном» эквиваленте, за исключением Тайматана. Это — тот астероид, спутник спутника, который здесь сопоставить не с чем. А остальные — не как имена собственные, а скорее понятия, соответствующие и астрологическим значениям: Солнце — сфера сознания, самосознания человека, духовный центр личности; Луна — сфера подсознания, инстинкты, глубинная и родовая память; Тайматан — вместо Меркурия — поверхностный, коммуникативный интеллект; Венера— эмоции; Марс — воля; Юпитер — высшая, глубинная мудрость; Сатурн — судьба, сложившаяся карма, все те условия и ограничения, которые особенно трудно изменить… Ну, а более дальних планет и других астероидов, кроме Тайматана — просто не знали. Но — дело в том, что значения эти вспомнились мне уже здесь, когда познакомился с земной астрологией! Хотя сами названия — так помнил и раньше. И тоже — не путаю ли что-то из той памяти с опытом уже этой жизни…

— А например — имена, географические названия? Их ты тоже помнись так — «в переводе»? Или как? Если вообще помнишь… — снова спохватился Кламонтов — но уже будто смутившись… какой мысли? Да и… своей ли? Или — Селиверстов вспомнил что-то, о чём неприятно говорить?

— Нет, как имена людей — использовались слова, никаких других значений не имеющие. Это я помню точно… В западной части побережья, где жил сначала — одно-двусложные: Джонор Хиеф, Найр Лунт, Мейнт Сарам, в восточной, где потом — чаще трёхсложные: Итумбер Чохрон, Лахтанар Саурвам… (И снова — смутная мысль или ассоциация мелькнула и ушла, не дав сложиться вопросу, который Кламонтов хотел было задать. Он попытался вспомнить, но тщетно — та мысль, не оформившись, унесла и эту…) Помню и географические названия: река Кайрахулут, города Кайрахат, Кайманар, Арулант, — продолжал тем временем Селиверстов. — В данном случае, видишь, помню не перевод, не смысловую основу — а слова, как звучали. И сам не понимаю — почему так… И ничего похожего в земной литературе не встречал — хотя назвал тебе имена известных учёных, большой реки, крупных городов… А ещё помню — моя национальность там называлась «кайрант», но это название племени или народности в составе более широкого объединения — «страны Чхаинг». Правда, там и «племя» — не как на Земле, а именно часть большого целого…

— Ну а… кем ты сам там был — помнишь? — кажется, Кламонтов наконец вспомнил тот вопрос. — И… как звали тебя самого?

— Бин Фарк, тоже студент или ученик жрецов — не знаю, как сказать точнее. Ведь и это было не как в старину на Земле — ученик привязан к личности учителя, и не как сейчас в вузе — привязан к конкретной специальности… Наука так, как здесь, на специальности не делилась — каждой искал свой путь, пробуя силы в разных направлениях. Например, я изучал сперва медицину, потом — философию, астрономию вместе с астрологией, разные магические практики под руководством разных… опять не знаю, как сказать — жрецов или учёных. Но меня всё не удовлетворяло — я хотел найти, кто не только владел бы приёмами практической магии, но и мог объяснить механизм их действия на глубинных уровнях материи — атомно-молекулярных, сказал бы я сейчас, о более глубоких речи не было. Но — не нашёл… То ли — сама наука ещё не была готова, то ли — потому, что… Да — тут я должен ещё кое в чём признаться. Понимаешь, когда я говорил, каких идей в плане мировоззрения там не знали — имел в виду свой регион, народы своей расы. Но были ещё дикие племена другой расы — и как раз исповедовали веру в какой-то последний катаклизм, после которого каждому придётся за что-то ответить лично. Хотя у них человек настолько зависел от семьи, рода, племенной власти — что почти ничего не решал сам. Профессию, брак, местожительство — всё определяли традиции. А отвечать лично — и без малейшего снисхождения, в каком состоянии этот катаклизм его застанет: раннем детстве, беспомощной старости, расстройстве психики… И я помню: как меня потрясло, когда впервые узнал про такую их веру и решил, что мой долг — нести им как свет Истины всё, что успел узнать за годы своей учёбы… Да, а услышал об этой вере — сначала от человека, который бежал из племени, потому что его преследовали как еретика и святотатца просто за внетелесный опыт клинической смерти. И даже укрывал его в своём доме — но потом пришлось самому скрываться от убийц, посланных за ним, одно время — даже в самом здании жреческой школы… И я специально взялся изучать внетелесный опыт, собирать информацию — чтобы самому знать правду, и донести её до тех людей. Дать какую-то надежду, снять ужас ожидания… Но — только дошло дело до реальной попытки что-то им проповедовать… Я не мог ожидать — что будет такое агрессивно-злобное неприятие! Ничего они не хотели слышать — про тот же яркий свет, тоннели, встречи с теми, кто ушёл в тот мир раньше… Наоборот — словно бежали от этого прочь, обратно в рабски тупое соблюдение верности грядущему мировому злу, хотя им даже не было обещано ничего похожего на рай! Так что и не помню — чего ждали от этого суда, на что надеялись по его итогам… А потом был ещё разговор с какими-то их иерархами, больше похожий на допрос — и вот это, кажется, то ли вообще последнее, что я там помню, то ли дальше в памяти заблокировано такое, что лучше не пытаться вспоминать. Только предполагать — зная соответствующее из истории Земли… Хотя эту её часть земляне словно забыли: от ужасов Гулага — отшибло память на ужасы средневековья. И хоть бы кто-то спросил остальных: к чему, собственно, призываете? Хорошо подумали, пытались представить на практике — как было бы, окажись вдруг реальностью вашей собственной жизни? На какую веру, на какую мораль потянуло бы тогда вас самих?

— Да, тревожит… — признался Кламонтов. — Учитывая умонастроения большинства этих посвящённых, эзотериков, контактёров… Многим ли сможешь так прямо сказать всё это — чтобы не попёрли на тебя своими цитатами, а хоть просто поняли?

«И что таит наша память… — мысленно добавил он, вспомнив толпу с факелами. — От чего, возможно — только потому не сходим с ума… А эти — „возрождают духовность“. Зная традиции, обряды и молитвы — но что зная о реальной земной истории, реальности иных миров?»


— А я сначала думал: у большинства это — так же, как у меня, — признался и Селиверстов. — Тем более, заговорили об этом сразу в каком плане: грядёт смена эпох, конец чему-то старому, все феномены — не просто так, это знаки, знамения нового витка эволюции, надо либо срочно самим раскрывать в себе такое, либо идти к тем, в ком уже раскрыто — и пусть будут вашими наставниками, ибо отмечены свыше… И в том числе, получалось — я тоже отмечен, тоже должен вести за собой других? Когда самому ещё нелегко понять, как с этим жить! А тут всякие сомнения уже неприличны — на фоне того, как кто-то вдруг постиг смысл жизни, нашёл ответы на вечные вопросы, разгадал шифры высших цивилизаций, данные землянам в священных канонах чуть не на всю дальнейшую историю вперёд… Да ещё пошло «открываться»: многие учёные, правители, деятели искусств — состояли в ложах, орденах, сектах, медитировали, постились, обращались к мистическим силам, так… школьнику или студенту — стесняться того, чего не стыдились академики? И думаешь — я тоже не пробовал по-разному медитировать, не искал по собранием и организациям знающих людей, так что даже страшно вспомнить — в каких притонах бывал, и что чуть на попробовал на себе? И что удивляться — если как нас сразу настраивают? Возможна не то что парадоксальная логика — парадоксальная нравственность этих новых духовных авторитетов: внешне могут быть хамами, деспотами, позволять себе приём наркотиков, «нетрадиционный» секс — но подумаешь, европейски образованному человеку не нравится! Он, дурак, не понимает, какого духовного величия они достигли! И вообще, все прежние устаревшие и наивные представления о религии и человеческом достоинстве — просто смешны. Надо не рассуждать — благоговейно склониться… И приходишь к ним, ожидая уже действительно великой мудрости — а там… кандидаты наук валяются в ногах у тех, кто не окончил среднюю школу — и с затравленно-испуганным видом лезут к тебе в душу с путаными рассуждениями о добре и справедливости! Точь-в-точь по «устаревшим» и «наивным» представлениям! А вообще — как понять… Казалось бы, такая серьёзная тема: иные миры, иной разум, иные формы его существования — и столько странных поисков, идей, столькие — вообще непонятно почему уверены, что им открыта высшая истина… А начнёшь разбираться: для одних эзотеризм — игра, отдушина от серости будней, другим — важнее всего навязать лично тебе какие-то мелочи поведения и быта, третьи — пытаются создавать целые альтернативные мировоззрения, теории мироустройства, а вникнешь — школьную программу толком не усвоили. Не понимают сути явлений, взаимосвязи — а берутся опровергать… Вот один такой — обрати внимание, кандидат технических наук! — сыпал ответами на все вопросы Бытия, но не мог я не спросить: вот у вас всё построено на том, что Юпитер 100 миллионов лет назад был звездой — красным гигантом, а Солнце — холодной сверхмассивной планетой, но — где должна была проходить орбита Земли, чтобы на ней в те времена могла существовать жизнь, как сохранились внутри атмосферы красного гиганта спутники Юпитера, и как это вообще согласуется с известной нам радиоизотопной хронологией и теорией звёздной эволюции? А он как взвился: «Ты такой же дурак, как и эти официальные академики!» И понёс вперемежку — про Апокалипсис, языческую гордыню западной науки, поворот сибирских рек, и лично какого-то профессора, окружившего себя подхалимами… И, кстати, не редкость: вместо открытой, честной дискуссии — сразу поток ярлыков, лозунгов, чуть в чём-то усомнился — уже оскорбил их веру, их борьбу! А иногда — ничего сразу и не объясняют: навязывают почитание каких-то владык, ритуалы, диеты, упражнения, медитации, одни и те же всем без разбора, а если человеку не удаётся, или делается плохо — говорят: от твоих же грехов, твоего несовершенства. И он должен «восходить»… по сути — просто к чужим физиологическим и психологическим особенностям, как идеалу, показателю совершенства — ломая свои, возможно, ничем не худшие особенности? И в ответ на всякий вопрос — не то раздражение, не то испуг, будто ты затронул недозволенное. То ли — сами не верят во всё это, только делают вид, что верят, то ли — о чём-то не принято говорить вслух, то ли — возвели себя в ранг хозяев всей экстрасенсорики вообще, за пределами познаний которых ничего и быть не может…

«Ты, человек с улицы, думаешь, что можешь придумать какое угодно аномальное явление? Это мы знаем, какие они бывают…» — вспомнилось Кламонтову.

— Или просто заявляют: ты ещё не готов ничего понять… А что «понять» — там, где преподаётся идеология слабости человеческого разума, тщетности его деяний, необходимости впустить что-то в свою душу, чтобы постоянно направляло человека, водительствовало им? Тоже — почему так сразу хотят навязать зависимость от кого-то или чего-то? Мало им, что люди теряют здоровье, пытаясь выполнять категорические суровые рекомендации, лично на них не рассчитанные! А многие и приходят за исцелением… Ну, а что потом говорят, будто их освободили от каких-то комплексов, гордыни, самости и тому подобного — то, во-первых, почему они, освободившиеся, производят впечатление неуравновешенных и как раз духовно несвободных людей, бесконечно обязанных кому-то за такое своё освобождение, а во-вторых, эта новая мудрость новой эпохи — как, для всех или только для носителей определённых комплексов? И почему эти вопросы вдруг так облепили фанатики одной гипотезы, традиции, откровения — с которыми ни о чём нельзя говорить с позиции трезвого критического ума? Всё — на эмоциях, каком-то надрыве… Или даже: вроде бы серьёзный специалист в одной «нетрадиционной» области — поразительный консерватор и догматик, едва дело касается другой! Потомственный знахарь — принимает НЛО за проявления демонических сил по своей вере; астролог, опять же кандидат технических наук — скептик в отношении целительства, а сам вводит в гороскопы «невидимые планеты» — дескать, по традиции повелось… Многие — вообще не знают, как относиться к тому, во что верят другие… И — кто и откуда всё это берёт, откуда знает — про какие-то миры Адама, Евы и ангелов, эпохи Отца, Сына и Святого Духа, промежуточные тела жёлто-зелёного мира, или — что полюсом одной из тонких энергий в нашем пространстве будто бы является Луна, а другой — вся Галактика? Будто вообще — область, в которой утверждать можно всякое, а возразить нельзя ни на что…

— Ну, а как насчёт этих разрядов… с ними? Или до сих пор обходилось?

— Да конечно, сколько раз бывало… Например — чьё-то признание в споре: да, моя вера не знает космических высот и философских глубин твоей, но сильна нравственным уроком: пусть злой творит зло, это добрый должен бояться кары!.. Или в другой раз — чуть не до драки дошёл диспут о том, как выглядели бы события религиозной мифологии, будь они перенесены в современность — ну, или почти в современность: Сталин, не остановивший в последний момент Авраама; Иов, оставленный на оккупированной территории… Хотя в чём тут оскорбление чего-то святого: во-первых, в средние века бывали совершенно серьёзные богословские диспуты на подобные темы, а во-вторых, человек, пытаясь понять, во что его хотят заставить верить — наверняка представляет себя на месте и Авраама, и Исаака, и Иова, и того богача в аду, и мало ли ещё кого! И не «кощунствует» — он именно хочет понять! И этим задевает каких-то «обиженных системой» — которые готовы вдолбить ему эту веру как обрядность, как сборник цитат! А ему — страшно уже и оторваться от веры, и возразить на что-то, отстаивая своё мнение, мировоззрение, наконец, просто человеческое достоинство… Кому и чем лучше от этого, какому лагерному страдальцу за какую веру? Да, знаешь… — Селиверстов умолк, что-то припоминая. — Был же и такой случай, что… как знать — вдруг я встречался с тем гуру! Тоже пришёл на собрание, все ждали какого-то «магистра», наконец он появился, ничего никому объяснять не стал, началось просто с медитации, я тоже…вместе со всеми — и вдруг чувствую: проваливаюсь в какую-то странную дремоту — и вижу вокруг уже не комнату, где происходило собрание, а больничный коридор! Будто прохожу мимо операционной — а там дверь почему-то распахнута настежь, и хирург скальпелем странной формы — представь огромный металлический знак интеграла — делает больному разрез на животе, хотя другой говорит: у больного только укус гадюки выше локтя, ничего больше. А третий, глядя… ну точно — в учебник политэкономии! — командует: «Вверх! Вниз! Теперь направо! Теперь налево!» И дальше по коридору двое в спецовках, с лопатами и гробом — торопят «Ну, вы скоро там?» В общем — ироничная аллегория в духе тех твоих видений! И даже деталь, учебник политэкономии — и то сошлось!.. И — не помню уже, как я почувствовал, что происходит неладное, заставил себя очнуться, вспомнить, где я, а тут смотрю, в дверях — охрана с дубинками. И сам не знаю, почему вдруг сообразил: надо представлять какие-то кошмары по типу фильмов ужасов — чтобы шли в чьё-то сознание, прикоснувшееся, как вдруг понял, к моему! Ах да, кажется, вспомнил, как где-то читал: эти внушающие сами восприимчивы к чужому внушению… Но зато — теперь уже не уверен, что было наяву, а что — нет. Помню — был всеобщий переполох, кто-то даже бежал куда-то с топором в руках…

— Череп из телефонной трубки, светящаяся рожа в окне, палач с огромным ножом? — вырвалось у Кламонтова.

— Точно! — удивлённо воскликнул Селиверстов. — Но откуда…

— У меня же там, в аудитории, после твоего ухода — ещё было видение! Санитары вели куда-то этого гуру, и он бормотал — про череп, рожу, палача! И оно тут же накладывалось на него — как в комбинированной съёмке!

— Ну, надо же… Значит, точно он… Хотя сам я этого не видел — и вообще только потом уже, на соседней улице, спохватился: куда иду и зачем? Так что и не помню, как выбрался из того дома… Но значит — правду рассказывали, будто этот «магистр», сойдя с ума, бежал наверх от каких-то мертвецов, и только на девятом этаже сдался санитарам? Я не хотел верить, думал — шутка… А то что же получалось: контактёр, магистр — элементарным образом «спятил»? А это, думал, мне просто пришлось защищаться от какого-то злого духа — но не от него же, магистра! Да ещё так неумело, что теперь надо мной самим шутят, говоря, будто тот — сумасшедший! А оказывается, правда? Да, как всё сошлось… — Селиверстов сделал короткую паузу. — И я же как раз после того случая задумался всерьёз: что я делаю, чего ищу, с кем связываюсь, зачем мне эти игры в поиски веры непонятно во что, проблемы не знаю с чьими и какими комплексами? Хотя кое с кем и после того ещё успел встретиться, но тоже — без толку… И что в итоге — чувство какого-то провала, пустоты в жизни: целый год после школы потерян, а я нигде и не учусь, нет у меня и рабочего стажа… Правда, мне и было всего 14 — но помнишь, как приёмные комиссии требовали «стаж работы» за каждый год после школы? Не поступишь сразу — требуемый стаж растёт и растёт, а где этот стаж набрать? Если на работу в таком возрасте вряд ли куда-то возьмут! Хотя сами правила поступления в вуз от года к году меняются… А я ещё в младших классах так уверенно представлял: заканчиваю школу с опережением — и, не теряя времени, сразу в вуз. Правда, какой конкретно — это уж в старших классах смогу точнее определиться. И потом, если помнишь, будто уже решил — мединститут. Но тут как раз всё это и грянуло… И вот — целый год прошёл, подходят сроки уже следующих вступительных экзаменов, а я так и не знаю, что делать. С одной стороны, «аномальное» вроде бы признано, в частном порядке о нём не прочь посудачить и сами преподаватели вузов, но с другой стороны, попробуй начни выяснять, где, в каком вузе изучается — так в лучшем случае услышишь, что всерьёз изучается только как феномены больной психики, а в худшем — вовсе могут подумать, что у тебя она больная, раз этим интересуешься. И по всему получалось, вернее быть психиатром — всё-таки… по другую сторону барьера. По должности можно иметь дело с «аномальным», ничего не опасаясь и не стыдясь, сам свободен от подозрений в ненормальности, и легальная практика — не какая-то пародия на древнее знахарство. То есть — всё-таки мединститут… А уж как сумел поступить, пройти весь этот отбор — до сих пор удивляюсь. И что должен подтвердить абитуриент на вступительных экзаменах — просто обычную грамотность, эрудицию? А — эти домогательства какого-то «стажа работы» у человека, который только собирается получить специальность? А потом — и с третьего-четвёртого курса ещё уходят те, кто только тогда вдруг поняли, что не могут быть врачами. И тут же кто-то годами бьётся о приёмную комиссию — и всё без толку. И наверно, тоже с отчаяния решают: ну, пусть я хоть как знахарь что-то успею в этой жизни, пока она вся не прошла…

— Наверно, бывает и такое, — согласился Кламонтов. — И как… с телепатией — в мединституте? Бывали уже случаи?

— А как им не быть? Если программа действительно перегружена сверх всякой меры! И хорошо ещё — не на зачётах, не на экзаменах, хоть ни в чьей плохой оценке не виноват. А так — на лекциях, лабораторных работах, просто в разговорах — бывало. И потом, ты хоть заочник, а у нас в мединституте и заочного отделения нет — только стационар. А стационар — это, ко всему прочему, ещё и проблемы с физкультурной и военной кафедрами из-за возраста и здоровья. Хотя там и к остальным отношение в общем такое, будто студенты — чуть не правонарушители, проходящие у них перевоспитание, а сами они — наиглавнейшие люди во всём вузе, и даже преподаватели-медики — так, второсортное дополнение к ним, которые в погонах… Правда, один уже побывал на психиатрическом обследовании — с моей невольной пoдaчи всерьёз отправил двоих студентов в хозяйственный магазин за огнемётами. Но я не знаю, насколько окончательно улажен мой вопрос с военной кафедрой специальным приказом ректора: её предметы вообще стоят в учебном плане… И преподавателю физкультуры — всё кажется, что я не по праву состою в группе с ослабленным здоровьем. Есть такие люди — всё им кажется, будто чьими-то льготами обделены лично они — будь хоть по болезни, хоть афганскими, хоть чернобыльскими… И от таких — зависят студенты… И я вспоминаю даже: Найр Лунт связывал подобное с психоэнергетической недостаточностью — то есть, видимо, тем самым энерговампиризмом, о котором мы много читаем, а Мейнт Сарам не соглашался — но его версию сейчас уже не помню… А вообще, что бы они сказали обо всём этом: насчёт лягушек, военной кафедры, требований стажа? Но и то ещё — в пределах закона, а уж что — за пределами… Например, был случай: один доцент совершенно серьёзно заявил, что по городу ходят так называемые «нищие деньги» — по всему как настоящие, но фактически — отрицательного достоинства, аннигилируют с теми, как вещество с антивеществом. Будто бы один богач — так он сказал — просил милостыню, а какой-то бедняк подал этому богачу «нищие деньги», с того и началось… И тоже — с большим трудом удалось свести это к шутке. А всё потому, что до меня дошли слухи, будто тот доцент за зачёты и экзамены берёт взятки, меня, естественно, обеспокоило — и сам понимаешь.… И тоже — каково влиять на людей даже просто на почве слухов, которые не можешь проверить, но трудно и не думать?

— Но он действительно берёт взятки или нет?

— До сих пор не знаю — как дошло до дела, зачёт принимал другой.… А вообще — уже стараюсь тянуть учебную программу просто механически, как робот, но всё равно долго ли придержусь до очередного разряда? Это там у нас было иначе: собрание людей, искренне заинтересованных в том, что делают, изучают, над чем работают — при свободном выборе пути, свободе дискуссии, обмена мнениями.… А тут — постоянная гонка, усталость, и будто никому нет дела: в чём сверхзадача этого, что и сколь прочно студент усвоит в итоге?.. И почему среди студентов — те, кто торгуют наркотиками, участвуют в сомнительных сборищах, агитируют против некоренного населения? А в нашей группе как раз все «русскоязычные» — здесь, в городе, коренные жители, а националисты — из дальних районов, так кто где более коренной? И был уже скандал, одного такого спросили: что у вас за национальная культура, для возрождения которой надо выселить полгорода, причём в большинстве — как раз коренных жителей, а не приезжих? И я тоже не выдержал, спросил: вас, что, считать совсем уж отдельной цивилизацией, и соответственно иметь с вами дело — если ваша культура фатальным образом не совместима ни с какой другой? А он — чуть не полез в драку с воплями про каких-то агентов КГБ, едва успокоили… И потом ещё: забастовка иностранных студентов-мусульман — им в столовой будто бы обманом путём подсунули свинину, и тут же — ответный протест их соседей по общежитию, которым надоело объяснять, что они ничем не оскорбляют их веру и обычаи… A как было, и меня спросили, какой веры я сам — так я пытался объяснить: это очень сложный вопрос, давайте определим понятия, уточним, о чём речь — думал, имеются в виду вопросы философии, космологии — а мне в ответ как понесли что-то про депортации, раскулачивания, снос конкретных храмов, да так нагло и истерично, будто виноват лично я сам: всё, прошло ваше время, не будете нас больше в Сибирь вывозить… А кого я куда вывозил? Ну и, веришь ли — во мне что-то сорвалось так, как никогда раньше. (Действительно — Кламонтов ощутил как бы энергетический удар!) Я даже чуть прямо и не сказал: чтоб вас уже раздуло и разорвало вашей злобой… — признался Селиверстов. — А то — буквально отравляют пространство вокруг себя, мысли какие-то зловонные… Но тут я увидел в одном из них что-то такое дореволюционное, сыскное, жандармское — только осталось сказать: разберись сам со своей совестью насчёт таких дел. Хотя вряд ли кто-то понял, что я имел в виду… И я тоже не мог сразу понять: для них «вера» — присяга определённому политическому курсу! Я же так понимаю, всякая «вера» гораздо шире политики, это — определённая трактовка вопросов космологии, мироустройства, происхождения жизни, разума, истории земного человечества, а не только этики и морали — но не будешь менять космогонические взгляды, потому что кто-то изменил свои политические!.. А однажды прямо в институт явились перебинтованные омоновцы, сначала — вроде бы опознавать кого-то после вчерашнего митинга, но потом стали обыскивать сумки — меня, правда, уберегла внешность, приняли за иностранного студента из Юго-Восточной Азии, а вот у других находили всякое — листовки, незарегистрированный газовый пистолет, наркотики… И над нами, наверху, кого-то ловили по всему этажу, наконец поймали на лестнице — и там тоже сыпались эти листовки, он орал не на всё здание смесь националистических лозунгов со вполне «имперским» матом… И это — мединститут, это — будущие врачи? То есть — больной ещё должен думать, той ли он национальности и веры, прежде чем к ним идти?.. И зачем кто-то будоражит старое зло, лезет в душу нынешнего студента — в чём тот виноват? Но лезут, не дают спокойно жить, учиться… А я думал, вуз — средоточие высокой мудрости, духовности… Но и там человека готовы «перевоспитывать» даже просто от его родного языка, культуры, истории народа, к которому причисляет себя — чуть не как от духовного рабства! И попробуй объясни: сам ты — никого тут не подавлял, ничего не колонизировал и не захватывал, и живёшь тут не из милости «коренной нации», а в своём родном, многонациональном городе, который не принадлежит безраздельно им и только им!.. Неужели, когда так остры глобальные проблемы — важнее всего утвердить над кем-то свою партию, секту, нацию? Да, вот именно — если всё рухнет, чтобы на их могиле значилось: они были правы! Будто всем так уж понятны эти их узкие идеалы, старые счёты и комплексы… И это, что — истинная цена разговоров о высшей космической нравственности, расширении сознания? И — чем им плоха та нация, представителем которой я осознал себя на Земле? И — чем их, собственно, так уж «обманули», что оказалось какой-то такой «ложью» — чтобы теперь из-за этого так надрываться? Что мешало самим быть достойными людьми — а не воровать и доносить, и потом вопить, что их испортила «система»? И признания чьей и какой вины теперь добиваются? А я же думал — понимаю землян, живу здесь как один из вас, знаю, к чему идёте, чего хотите… — закончил Селиверстов с тяжёлым вздохом.

— Так кем ты себя чувствуешь: землянином или неземлянином?

— Тут у меня — какая-го трагическая раздвоенность. Земное человечество — родное и чужое одновременно. И теперь, кажется — больше чужое, чем родное. Близко мне было — то, которое знал по земной фантастике о коммунистическом будущем, а это — захлёбывается собственным злом и пороками… И к тому же, если я — землянин, то землянин 20-го века, прежней Земли я не знаю, и ни от каких «национальных основ» не отрывался, так что всё, к чему меня хотят вернуть как к якобы исконному — для меня чужое. И я не понимаю: как какая-то группа людей — может быть превыше и личности, и человечества, a известный всем великий народ — исторической фикцией, чьё место в реальности занимает какое-то спившееся полуразложившееся стадо плюс отдельные «коренные нации» и группы пострадавших от «системы»? И какое восстановление справедливости — в том, чтобы заменить патриотизм единого мирного целого патриотизмом враждебной кому-то части, с обязательством отдать жизнь в возможной вооружённой борьбе этих частей? Кстати — там у нас это и был менталитет тех диких племён, которые не поняли ценности жизни, не поднялись выше обезьяньей стадности! А у вас, рассуждая так — можно учиться и преподавать в вузе, занимать государственные посты, меняя судьбы стран и народов… И это — люди, которых будто нисколько не волнуют тайны Мироздания, ни на что не вдохновляют достижения разума, будь то в сфере техники или духовности, им важнее — попрать чью-то честь, память, убеждения, но чтобы тот ещё остался виноват! И это у вас — даже какая-то норма общественного мнения… А я — с такой спонтанной подсознательной откровенностью — не сумею затеряться в толпе этих твердолобо верных анахроничным идеям, одержимых групповыми комплексами, не смогу делать вид, будто согласен, что таким-то комплексом больно всё человечество, а таким-то грехом — грешен весь народ, и даже сомневаться в этом преступно! И тем более — что значит быть в таком обществе психиатром, и имею ли я моральное право здесь им быть? Ну, если для них духовность — не стремление к лучшему, чистому, совершенному, а чувство собственной греховности и ничтожности перед грозным карающим величием? И это для меня — предполагает свободу и достоинство, а для них наоборот — отдаться, заложить кому-то душу, состоять при нём, благоговеть перед его мощью и расправой над «врагами веры»? Чья вина — лишь в том, что пошли за кем-то другим, и так же истово исповедовали его идеи… И правы и святы могут быть, лишь те, кому свобода личности и сам их разум — в тягость, и жизнь имеет смысл — только если самые главные вопросы кем-то уже решены за них? А нет — пусть какой-то Величайший Абсурд покроет всякую мудрость? А кто думает, чувствует, воспринимает реальность иначе — просто не землянин, и никогда не станет им?

— И ты действительно готов так плохо думать обо всех землянах? — Кламонтов, однако, сам не ощутил какого-то внутреннего протеста.

— Нет, почему — плохо? Просто, может быть, другое человечество — другое мировоззрение… И для них полнота и радость жизни — не в том, в чём для меня… Но тогда — откуда мне знать, и моё ли дело решать, что для них психическая и моральная норма? Если тут одно и то же — пусть в разном правовом, культурном, идейном контексте, но всё-таки одно и то же — с равной степенью серьёзности считается как проявлением бреда, больной психики, так и чем-то из сакрального, духовных высот и великих тайн? Например, вот этот гуру — он кто, сумасшедший или святой? С одной стороны — вроде бы явный бред, но с другой — вполне допустимо как какая-то мифология, вероучение, «особый способ описания мира», в рамках которого оправданы и жертвы, самоограничения, верность в борьбе с кем-то… А я не понимаю: если землянин действительно чувствует себя в своей вере свободной и достойной личностью — почему другая вера другого землянина кажется оскорблением своей? Ну, если тот, другой — сделал иной, достойный, в принципе ничем не худший выбор? Но нет — землянин должен быть готов пожертвовать всем, отстаивая то, что, казалось бы, его же и подавляет. Как будто сначала он — не пытаясь разобраться в себе, переводит свой комплекс в идеологию, создаёт под него вероучения, законы, организации, а потом — это же висит на нём тяжким грузом, держит и куда-то не пускает. И пусть кто-то другой на своём пути сам свободнее как личность, и достичь может большего — он, зная это, должен тем не менее держаться за плохонькое, но своё, традиционное. И сейчас, в эпоху ракет и компьютеров — участвовать фактически в первобытных обрядах; соблюдать холодной горной зимой пост, возникший некогда жарким тропическим летом; сходить с ума от стада и yжaca, сев за управление автомобилем или попробовать пепси-колу — и тем уже отступив от законов и обычаев времён, когда автомобилей и пепси-колы не было… То есть — прав не тот, кто поступает целесообразно, согласно реальным обстоятельствам, а кто — как «заповедано», пусть в других условиях превратилось уже просто в нелепость? И однажды введённое — так и держится в идеологии и культуре землян просто потому, что никто не решается это изменить, и даже умирать за это оказывается проще, чем подумать: а оправданно ли оно теперь? И действительно: что, если просто — особенность менталитета самих землян? И никакое реальное влияние извне, из иных миров, тут ни при чём, оно — только миф, который позволяет землянам объяснить и обосновать эту родовую черту для самих себя? А мы, не понимая — верим, что он скрывает в себе память о контактах… Да, я уже сказал «мы», — спохватился Селиверстов. — А правда — ты не чувствуешь в себе ничего… такого?

— Нет, как будто всё — только земное, — ответил Кламонтов. — Так что для меня, похоже, Земля — единственная планета, которую я знаю. Моя единственная Родина…

— Но и мне Земля не чужая, — голос Селиверстова дрогнул. — И мне даже раньше представлялось: возможно, когда-то смогу побывать в том, своём мире — как посланец великой космической цивилизации землян… Но где там — даже не знаю, как мне искать пути туда. И до того ли теперь землянам, чтобы становиться космической цивилизацией? У них — клинический случай, покаяние тяжёлой степени, временами переходящее в конвульсивные реформы, похожие больше на погром… А земные глобальные проблемы — пусть за них решают те, на «тарелках», или ещё какие-то мистические силы — пока земляне бесятся, сводя старые счёты… Да, кстати, Хельмут, — снова спохватился Селиверстов, — не слишком ли заговорились? Тебе же пора домой, тебя там ждут!

— Да кто ждёт… — печально вздохнул Кламонтов. — Все на работе. Как раз — со второй пары и дальше, до вечера. Ведь сами — тоже преподаватели вузов… И хорошо ещё, я успел прямо перед их уходом позвонить из деканата домой — а то не знаю, что бы они делали… А дома — только тот несостоявшийся студент, о котором я говорил, и вряд ли он очень ждёт. Можем пока продолжать разговор…

— Да, но мы — уже у моего дома, — объяснил Селиверстов. — И у меня — свои студенческие дела. Это я сегодня отпросился с лабораторных работ — но подготовиться к завтрашним занятиям надо… И — только ещё одно, о чём я не сказал… Когда в аудитории перечислял разные случаи — не сказал ещё о трёх, хотя уж их наверняка знаю лучше, чем остальные. Просто — не хотелось о них в таком контексте, что ли…

— А что за случаи? В чём состоят?

— Да тоже — и сложные символические видения, и провалы в памяти… И вообще — всё так странно даже для аномального явления, что до сих пор я терялся в догадках, как это объяснить. И — тоже с серьёзными людьми, которые с кем попало не связались бы…

— Так… наверно, хочешь, чтобы я с ними встретился? — понял Кламонтов. — Но хотя бы — кто они? И — готов ли я к разговору с ними?

— По возрасту — примерно мои ровесники, — ответил Селиверстов. — Студент географического факультета, ученик 11-го класса, и выпускник школы, пока безработный. Кстати, им я тоже открыл свою тайну. Да собственно — кроме тебя, только им по-настоящему и открыл. И представь — как нелегко было бы там сразу говорить о них. Хотя из-за этих случаев с ними и познакомился…

— Географического факультета… — повторил Кламонтов. — Да, точно! Теперь я вспомнил… Помнишь: в моих видениях был студент, который спросил меня про искусство как форму общественного сознания? Но — которого на самом деле нет в нашей группе? И ты ещё увидел его похожим на своего знакомого? Так вот — я вспомнил, где видел его наяву! Когда мы на четвёртом курсе сдавали педагогику — а кафедра педагогики у нас рядом с приёмной комиссией… В общем — он там выяснял что-то насчёт поступления как раз на географический факультет! Хотя тогда, в июне 90-го, ему оставалось ещё год учиться в школе. И мы даже вместе смотрели там какие-то стенды, он спрашивал меня о вступительных экзаменах, учёбе, а потом и о паранормальном, НЛО, глобальных проблемах — ну, как и с тобой в поликлинике…

— А как его звали — не помнишь? — с внезапным возбуждением спросил Селиверстов.

— Кажется, помню, — действительно вдруг вспомнил Кламонтов. — Виктор Тубанов… А…что — он? — понял Кламонтов по реакции Селиверстова. — Это… его ты узнал в моём видении?

— Да, как опять всё сошлось… И тут я не мог сразу поверить: думал, уж ему откуда там быть… Хотя, с другой стороны — даже лучше, что вы уже знакомы… Ну, а я живу вот здесь, — Селиверстов указал массивный балкон второго этажа старого здания, нависший над узким тротуаром. — Можем прямо завтра после занятий — вот здесь, у меня, и собраться. Если, конечно, ты психологически готов к этому…

— Да я-то готов, — без колебаний ответил Кламонтов. — Хотя понимаю, разговор может быть не из приятных — но разобраться надо…

Загрузка...