На осколках мира

Глава первая «Лилит и Марти»

Господь и этим утром не забыл разбудить Марти Уоррена. Проснувшись два месяца назад, он бы поблагодарил Бога за еще один день жизни, но открыв глаза сегодня, он лишь прошептал: «За что?..». Полумрак помещения был неуютным, холодным и сырым. Деревянные доски громким и протяжным скрипом сводили с ума. Одеяло и теплая одежда, с которыми он редко расставался, могли защитить от холода, но были бессильны перед проникающей всюду сыростью. Эти неудобства помощник капитана кое-как терпел, а вот невыносимой оказалась бесконечная болтанка, вызывающая у Марти жуткие симптомы морской болезни. Заключенный в шхуну, ворчавшую без умолку рассохшейся древесиной, напоминавшую ему выжившую из ума старуху, старался засыпать с наступлением темноты. Уснуть кое-как у него получалось. Проснувшись с первыми лучами солнца или намного раньше от боли, холода, голода или мерзкого прикосновения сырости, первое, что навещало помощника капитана после уныния, была тошнота и слабость. Недавно к симптомам добавилась еще и одышка, что было нехарактерным симптомом морской болезни.

Через грязные разводы на стекле в иллюминатор можно было лицезреть живописные виды, но пейзажи не интересовали мужчину. По крайней мере, чашке горячего кофе он обрадовался бы куда больше, чем виду умопомрачительных величественных скал северного берега Норвегии, о которых при первом удобном случае вспоминал капитан Том.

Проявления морской болезни — крайне тяжелое состояние. Этим недомоганием в начале пути страдали все члены экипажа «Лилит», кроме Тома. Марти же, как он сам считал, имел необычный организм, и недуг, вызванный качкой, засыпал только вместе с ним. Его отличительная особенность не просто мешала жить, но и распаляла негодование остальных, ведь часто из-за симптомов Марти мог отлынивать от работы и пропускать вахты. Из-за нехватки людей на учебной шхуне приходилось дежурить каждому.

В начале вынужденного путешествия вахт было три. Когда продукты, требующие суеты на камбузе, подошли к концу, и в трюме осталась та еда, которую можно съесть, просто залив кипятком, вахт стало две, а камбуз превратился в дополнительный склад. Независимо от характера работы, будь то уборка или ремонт в каютах, вахта на палубе или работа на мачте, Марти не мог выполнять ничего, что было нужно капитану, команде и самой шхуне. Два месяца он находится на борту «Лилит» благодаря только лишь тому, что капитан Том Брэдли был его шурином. Их родственная связь не лучшим образом сказывалась на отношениях Марти и экипажа. В первый же день Уоррен стал помощником капитана, не имея ни малейших знаний и навыков в морском деле. Марти прекрасно понимал, что каждый на борту был бы только рад, если бы он покинул корабль как можно быстрее. Причин так полагать было много, но первым поводом стало распределение продуктов. Каждому члену команды приходилось отдавать часть своего пайка человеку, не приносившему пользы. Еще помощник капитана считал, что его недолюбливают из-за выделенного ему места в капитанской каюте. Живущие в кубрике на баке и засыпающие в гамаках, растянутых в три яруса, многое бы отдали за койку на корме. За два месяца каждый заточенный в прогнившую утробу парусника понял, где на «Лилит» находиться легче, а где — совершенно невыносимо.

Экипаж бредил сушей. Порой, собравшись в кают-компании, выжившие только и говорили о том, как они проводили время, когда еще вода не сожрала континенты, похоронив их судьбы и надежду на будущее. Привычный человечеству мир канул в небытие одиннадцатого октября две тысячи двадцать пятого года. Хотя еще зимой Марти и многие считали этот год переломным. Весной на геополитической арене планеты многое изменилось к лучшему. Мировые лидеры приняли решение прекратить бессмысленные войны и объединиться. Была разработана вакцина, способная остановить эпидемию амебиаза, забравшую сотни тысяч детских жизней. Никто не знал истинный характер происхождения эпидемии. Была ли она искусственной или же одноклеточные самостоятельно мутировали до суперубийц. Весь прошлый год ученые безрезультатно бились над вакциной, пока будущее поколение — дети — вымирали на всей Земле. В двадцать пятом году люди во всем мире объединились. Человечество стало крепнуть. В августе казалось, что людской род не остановить. Так это и было. Вражда закончилась. Болезни истреблены, лекарство от рака найдено. Воцарился тотальный мир. Но проснулась природа.

Некоторые ученые выдвигали гипотезы о том, что некие инопланетные силы — сверхразум, наблюдающий за людьми, словно за колонией бактерий в монокуляр микроскопа, — решил, что глобальное изменение в развитии человека как вида неприемлемо и разбудил стихию. Сначала растаял весь лед, словно планету поместили в гигантскую микроволновую печь, затем уровень воды стремительно возрос. Она мощным сокрушающим все и вся потоком истребляла берега, прибрежные города, а потом и страны. Континенты исчезали в океанской толще за считанные дни. В первый день потопа ушла на дно Великобритания. Ни правительство, ни военные не смогли ничего сделать, даже спастись. Одиннадцатое октября было выжжено клеймом в памяти каждого уцелевшего на борту старой шхуны, сравниваемой экипажем с ковчегом Ноя.

В первые недели счастливчики, которым была удостоена честь оказаться на борту «Лилит», наблюдали тысячи тел, дрейфующих между торчащими как рифы верхушками небоскребов. Агата Эванс, внучка Эдварда Лэйна, увидев скопление тел, сопоставила страшное зрелище с такой простой и обыденной тарелкой кукурузных хлопьев в молоке, подаваемых ее мамой перед школой; так много мертвецов плавало на поверхности в начале апокалипсиса. В начале пути, выжившие наблюдали тысячи птиц. Они кружили над шхуной, закрывая небо. Тем людям, кому удалось выжить при штурме воды, ничего не оставалось кроме как подняться на верхние этажи высотных домов, а когда и они погрузились в пучину, горожане перебрались на верхние этажи «Осколка стекла», «22 Бишопгейт» и «Первой Канадской Площади» — самых высоких небоскребов в Лондоне, но и там вода настигла их и не пощадила никого.

Марти многое слышал о жестокой борьбе за жизнь на рукотворных скалах из стекла и стали. Каждый раз проклиная свою жизнь, проснувшись в постели, пропитанной морской водой, капающей из прохудившейся палубы корабля, считал, что участь людей, погибших на небоскребах была куда лучше, чем его. Когда Брэдли умер, и его тело предали воде, многое изменилось. Отношение команды к Марти резко поменялось. Теперь экипаж уже не скрывал своей злобы. «Черт возьми, кэп! Всего два дня тебя нет, а они уже строят планы — как бы избавиться от меня», — подумал он, перед тем как выйти из каюты и присоединиться к завтраку. «Это будет прием пищи в компании своры голодных обезумивших псов», — Марти поднялся с кровати и направился к иллюминатору, ступая по скрипучим доскам, стараясь не создавать громкого шума. Больше всего на свете он не хотел покидать каюту. С того дня, как ушел Том, ее дверь была закрыта на ключ изнутри. Когда до встречи с экипажем учебного судна оставались минуты, мир переворачивался с ног на голову. За два месяца наводнения он будто бы стал подопытным смерти, испытывающей на нем разные приемы для завладения душой. И если все это время помощнику капитана удавалось выйти сухим из воды, на этот раз ни сил, ни желания противостоять озверевшим и обезумевшим созданиям, называющим себя англичанами, не было. Был ли смысл противостоять им? Драться? Возможно, пырнуть кого-нибудь ножом, чтобы дать понять оголтелой толпе, что с ним шутки плохи и он способен идти до конца? Эти насущные вопросы последние несколько дней одолевали изгоя, но правильного ответа найти пока он не мог.

Марти осмотрел горизонт и небо. Погода была хорошей. Суши по-прежнему не было видно. Увидеть землю мечтал каждый, но ее встречали лишь в снах. «Вчера „Лилит“ находилась у нулевого меридиана, где-то по середине между сороковой и пятидесятой параллелью. Сегодня она уже должна бы скрести килем по вершине Монблан. Возможно, ближе к обеду на горизонте покажутся горные кряжи», — Марти присел от недомогания и головокружения. Вид океана, поглотившего мир, и отсутствие долгожданных гор нагоняли уныние. Но он не терял надежды на то, что горные вершины предстанут перед бушпритом. К тому же иллюминаторы капитанской каюты выходили на корму, и он не мог видеть ничего, кроме горизонта и воды на севере, откуда шла «Лилит». Надежда заметить сушу с палубы снова вспыхнула и мысли о нерадушных членах экипажа отошли на задний план. «Даже если они потребуют покинуть шхуну под угрозой смерти, шанс выжить и обрести дом на земле сегодня велик». Марти обратил внимание на карту мира с пометками Тома. Его взгляд скользнул по кривой с обозначениями движения шхуны. Ныне покойный капитан проложил генеральный курс, линия которого проходила от Лондона до Парижа и вертикально разрезала Францию, останавливаясь у значения «Монблан — 4807 метров». «Что же получается? Вокруг вода, хотя мы должны были видеть горы! Если, конечно, не сбились с курса. Но смогли ли мы пройти за несколько дней настолько далеко, чтобы проскочить Альпы? Разумеется, нет», — Марти еще раз глянул на размытую полоску горизонта. «Тогда где же горы»? Шурин капитана имел посредственные штурманские навыки и знания. Но и среди команды не было ни одного моряка, яхтсмена или хотя бы человека, способного построить маршрут на карте и, имея компас, пройти по нему. Теперь, когда капитан погиб, Марти обладал бо́льшими знаниями благодаря времени, проведенному с Томом, который старался обучить его морскому делу. Он много раз видел, как капитан прокладывает курс, делает счисления, учитывает магнитное склонение, девиацию, ветер и дрейф. По мнению Марти, за два дня они не смогли бы отклониться от составленного морским волком курса настолько, чтобы пропустить Монблан, если, конечно, вахтенный рулевой не проспал всю ночь под нактоузом. «Кто должен был нести вахту в ночь? На руле стоял Хансен, а на баке находились Джессика и Нона, кажется. Эти две подруги, вечно околачивающиеся вместе и обсуждающие всех, даже Стенли — мужа Джессики, — могли проспать, а скорее, проболтать всю вахту, но за штурвалом находился Ноа Хансен. Вряд ли он плюнул на общее дело, когда до цели оставалось каких-то два дня. Нет, это исключено». Высокий длинноволосый блондин атлетического сложения, над которым тату-мастера поработали так, что не осталось и чистого клочка кожи, — серфер родом из Дании, — уничтожил стереотипы Мартина о том, что парни, покоряющие волны до самой гибели, поджидающей их в пучине, все как один — легкомысленные и безответственные. Ноа казался англичанину совершенно другим. Уоррен считал его человеком, на которого можно положиться.

«Но что если горы погрузились под воду? Почти пять тысяч километров. Возможно ли это? Откуда взяться такому количеству воды?». Какое-то время он думал о природе невиданного ранее потопа, а еще о его морской болезни, которая может быть так называемой горной болезнью, проявляющейся у людей по-разному. Он слышал, что живущие ближе к нулевому значению высоты от уровня мирового океана ощущают нехватку кислорода гораздо острее. Марти знал, англичане, поляки и прибалтийцы могут почувствовать симптомы высотной болезни уже на двух тысячах метрах. «Интересная теория» — думал Уоррен, ощущая головокружение и сонливость. Он был разбит и не выспался, хотя уже двенадцать часов не покидал постели. «Допустим, „Лилит“ поднялась на уровень вершины Монблан, а это значит…» — помощник капитана полез в ящик стола и стал доставать листы с записями, вырезки и книг и многочисленные журналы, составленные Томом. После долгих поисков ему удалось найти информацию об атмосферном давлении и шкалу с нанесенными значениями. Его палец скользнул по таблице до отметки пять тысяч метров.

— Четыреста пять миллиметров ртутного столба, — задумчиво произнес он, постукивая пальцем по столу. Так он сидел какое-то время, размышляя над тем, возможно ли такое и как проверить его догадку и узнать давление, но потом вдруг вспомнил, что на стене за его спиной есть судовые часы, термометр и барометр. Когда Марти перевел взгляд на прибор, то ужаснулся. Его шкала заканчивалась на значении семьсот двадцать, а под этой цифрой указывалась расшифровка значения — «буря», но стрелка барометра лежала еще ниже.

«Этого просто не может быть», — не поверив своим глазам, он снова выглянул в иллюминатор, где увидел уже привычную картину — умеренные волны, крепкий ветер, гнавший шхуну без устали, и ясное небо. Все указывало на то, что его теория верна или барометр вышел из строя. Марти все больше убеждался, что его недомогание — это недуг альпинистов. Горная болезнь в отличие от морской могла убить. Размышления прервал стук в дверь. Стучали нарочито и Марти показалось, что в удары вложили немало злобы.

— Выходи! — прорычал Итан.

Наконец-то настал долгожданный для Марти момент, который он называл расставанием, когда ему предложат покинуть шхуну по-доброму. Воображение Уоррена рисовало мрачные и безжалостные сюжеты, в которых он обязательно погибал в одиночестве, но всегда умирал по-разному. Возможно, Итан позвал Марти для чего-нибудь другого, но на фоне истязаний его разума уничижительными мыслями, в голову пришло лишь это предположение.

«Если моя теория верна и вода поднимается до небывалых высот — не важно, где я умру. Возможно, сдохнуть в одиночестве куда лучше, чем сгинуть в компании мерзких, эгоистичных, прогнивших насквозь дрянных людей. Умереть быстро, наслаждаясь живописным видом…». Он тряхнул головой, словно избавляясь от глупых мыслей: «Каким видом? Везде вода» — изгой накинул куртку, обулся и вышел из каюты. На самом деле не всех на борту «Лилит» Марти считал потерянными и никчемными. Даже Итан по мнению помощника капитана при других обстоятельствах мог бы быть совершенно другим. «Человека меняет жизнь, его окружение, а еще страхи. В сложившейся ситуации каждый из нас подвержен смертельному риску. Каждый день… каждый час… каждое мгновение… но самое тяжелое — это гнетущая перспектива. Безмятежно дрейфуя в мире волн, где еще недавно была земля, создается ощущение подобное тому, какое возникает у могилы, куда только что опустили гроб — осознание неминуемого приближения своей очереди».

На борту «Лилит» всю навигацию ощущалось напряжение, а пугающая неизвестность лишь усиливала накал.

Пока Марти не вышел из каюты, он представлял команду, выстроившуюся в узком проходе кают-компании. Люди недружелюбно, а Итан враждебно, посматривали на него, но в действительности все оказалось иначе. В кают-компании — небольшом тесном помещении с крохотными иллюминаторами — собрались все. Члены экипажа, бросив вахту, развалились на диване, огибавшем широкий стол. Только Итан, склонившись над столешницей, подпирая голову руками, уставился на Марти. Сначала Уоррену показалось, что команда подверглась морской болезни, хотя этот факт насторожил его. Из всех двенадцати человек симптомы морской болезни проявлялись у троих — Джессики, Кары и Агаты, не считая Марти, но в данный момент все до единого были обессилены, бледны и тяжело дышали.

— А я думал вы уже и забыли про меня? — Марти заговорил первым.

— Что-то происходит. Ты не замечаешь? — произнес Итан, говорить ему было тяжело. — Мы стали такими же доходягами как ты. Может, это проклятие?

— Проклятие?

— Ага. Похоже на то. Не ты ли нас проклял?

— Если это повод избавиться от меня, то он откровенно идиотский, — Марти все пытался соединить пазлы — происходящее и свои домыслы о намерениях команды.

— А может быть, это ты пытаешься избавиться от нас? — продолжил давить Итан.

— Что же я буду делать на шхуне в одиночку? Без вас мне не удастся управлять парусами, а как мы все знаем, топлива осталось на пару часов ходу, так что и это суждение — бред.

— Бред говоришь? А мне кажется, что ты нас чем-то траванул! Как крыс, — эти слова Итан произнес протяжно. Его глаза смотрели сквозь Марти, будто он был невидим. — А что? Убив нас, у тебя появится шанс продержаться еще два-три месяца на оставшихся продуктах и воде.

— Заманчиво. Но есть ли в этом смысл? Что мне дадут эти тридцать, шестьдесят или даже девяносто дней одиночества? Время на осознание себя? Может быть на написание книги? Что еще? — саркастично продолжил он. На самом деле слова Итана навели изгоя на мысль о реальной возможности прожить подольше.

— Да все это полная чушь! — в разговор вклинилась Нона Уилкинс. — Скажи лучше, как долго нам еще болтаться и когда покажется Монблан?

— Мы уже должны видеть вершину… — Марти подсел к остальным. Сейчас весь экипаж выглядел одинаково болезненно. Обессиленные с мертвецки бледными лицами они тщетно хватали ртом воздух.

— Так чего же не видим? — прорычала Нона, то ли от злости, то ли от удушья.

— Потому что мы — идиоты — сделали ставку на Марти Уоррена! — немного отдышавшись, вклинился Итан.

— Заткнись, Олдридж! Грубо ответила Нона Итану, которого все на борту побаивались. Он не выглядел крупным или спортивным. Скорее этот мужчина источал злость и решительность. Симбиоз этих качеств напрочь отбивал охоту связываться с ним. Во всяком случае, так Итана видел Марти и избегал перепалок с ним, чего нельзя было сказать о Ноне. У помощника капитана сложилось впечатление, что эта женщина не видит угрозы ни в одном мужчине, даже в этом. Напротив, ее ненависть к сильному полу была настолько крепка, что мужчины на шхуне пытались обходить ее стороной. Эти двое — Итан и Нона — были даже похожи. Иногда Уоррену приходила мысль, что ее поведение — всего-навсего типичная женская дурость, которая проявляется в излишней смелости — глупом фарсе, не подкрепленном реальной силой. «В наши дьявольские времена подобное беспечное поведение может стоить этой дуре жизни» — думал Марти Уоррен.

— Ты можешь объяснить нам, где горы? — спросила женщина.

— Я всего лишь предполагаю… В общем… Я думаю, что вода поднимается.

— Как так, поднимается? Как в ванне при открытом кране что ли? — в беседу вклинился Стенли Харрис. Он сидел, облокотившись на диван, запрокинув голову. Казалось, что он периодически проваливался в сон. Рядом расположилась его жена Джессика, а сбоку от нее — Ноа Хансен.

— Если хочешь, то да. Кто-то открыл чертов кран и видимо забыл его закрыть. Я обратил внимание, что вы одновременно почувствовали недуг. Да, я вижу сходство с морской болезнью. Возможно, мы ощущаем и ее симптомы, хотя спустя два месяца в море, это вряд ли… — Марти остановился, чтобы перевести дыхание.

— Что значит «и ее» симптомы? Чем мы тут заболели? Секретным вирусом, превращающим людей в тупых кровожадных зомби? — Нона достала сигарету из пачки и начала прикуривать, но Итан выбил ее из рук женщины, сказав, что и так ему нечем дышать. Тогда она показала ему средний палец и подкурила другую.

— Я полагаю, у меня нет морской болезни, как и у вас. Все мы страдаем так называемой горной, причем у меня есть косвенные доказательства моей правоты — смерть Кары Бронте.

— Так себе доказательства! Эта карга сдохла потому, что ей давно уже пора было склеить ласты. Она еще задержалась на этом свете, — Итан опроверг доводы, — мне почему-то кажется, что ты просто считаешь себя умнее других и, прикинувшись чувствительным к качке, занял капитанскую каюту. А что? Это ведь умно. Добраться до суши без особого напряжения, пока другие рискуют жизнью на реях в ночную вахту. Ведь так? Кстати, койка капитана свободна? Да? Тогда я ее занимаю. Вам ясно?

— Нет, конечно, я не умнее всех, — продолжил Марти, проигнорировав нападки Олдриджа, в ужасе представляя перспективу соседства с ним, — я не сомневаюсь, что мы не проскочили Альпы, и я так же уверен — воздух сейчас такой же разряженный, как и на вершине Монблан. Кара, страдающая от астмы последние месяцы своей жизни, боролась с удушьем. Маленькая Агата тоже не встает с койки, как и я, а почему именно она и я?

— Потому что вы — хитрые ублюдки! — Бросил Итан.

— Нет! Потому что в отличие от всех вас мы живем в низине всю свою жизнь. Она в Брайтоне, а я в Норидже. Вот мы и слегли в первые дни.

— Я не особо верю в то, что место жительства каким-то образом способно повлиять на возможность дышать, — с пренебрежением бросила Нона, будто говорила с полным идиотом. С ней тут же согласился Итан.

— Я слышал, люди, живущие в низинах, ощущают нехватку кислорода уже на двух тысячах метров над уровнем моря. Те, кто обитает повыше, страдают высотной болезнью на четырех или даже пяти тысячах метров, так что эта теория вполне реальна, хотя я не претендую на истину в первой инстанции, а лишь предполагаю.

— И что же теперь делать? Если это действительно так? — задала вопрос Джессика Харрис, все это время смотревшая в одну точку, глубоко дыша.

— Будем надеяться, что увеличение уровня воды скоро остановится, а иначе…

— Марти, перестань, — прервал его Стэнли, — ты нагоняешь жути, но эта теория не стоит и выеденного яйца. Каким образом объем мирового океана может подняться до столь недосягаемых для многих людей высот? Я понимаю, ледники растаяли и затопили британские острова, побережье Гренландии, Исландии, Норвегии, север России. Но на этом буйство природы должно прекратиться. Так что, Марти, это абсурд.

— Может, тогда ты попытаешься объяснить, почему нам всем стало плохо и где пик Монблан? — Уоррен облокотился о спинку дивана, ощущая растущий пульс. Он, как и все, задыхался, а еще был раздражен глупостью Стэнли.

— Могу. После смерти Тома навигацией занимался ты и, видимо, капитан тебя не особо-то учил, раз ты ошибся в своих расчетах настолько, что даже на горизонте мы не наблюдаем долгожданные пятикилометровые каменные глыбы! Что скажешь на это?

— Скажу, что я не производил никаких расчетов, а рулевые, среди которых был и ты, вели «Лилит» по координационным точкам, сделанным еще Томом, так что это я бы спросил у вахтенных рулевых — почему это мы не видим гор на горизонте? — После контратаки Уоррена никто больше не пытался нападать и делать его виноватым.

— А что ты думаешь насчет того, будет ли вода повышаться и дальше? И что будет тогда? — снова спросила Джессика. В этот раз ее муж уже не решился вклиниться в диалог.

— Я думаю, что вода не может повыситься настолько сильно. Но, тем не менее, она достигла колоссального уровня и объяснения этому я найти не могу. Если она будет подниматься и дальше, то суша — самые высокие точки нашей планеты — окажутся под водой, ну а мы умрем от гипоксии. — После этих слов Джессика с ужасом взглянула на сидящего рядом Ноа, но парень проигнорировал ее эмоциональный порыв.

— И сколько нам тогда осталось? — отрешенно произнесла Нона грубым, низким, совсем не женским голосом.

— Этого я не знаю. Наше время отсчитывает природа или тот, кто открыл «кран». — Подтекст о внеземной форме жизни или божьей каре Марти и самому был не по душе. Он не верил ни в Бога, ни в черта, уж тем более ни в существование внеземной жизни, хотя подобную теорию, связывающую потоп с инопланетянами, выдвинутую учеными, слышал и много размышлял над ней. Найти объяснение Армагеддону он не мог. Не первый раз помощник капитана задумывался о наводнении, как об очищении от мерзости, разведенной на Земле людьми. Марти казалось, что планета сама решила почистить свои бока от грязи. Пока другого объяснения он не мог найти.

— Что? По-твоему, нас топят яйцеголовые марсиане? Эй, люди. Посмотрите! У Марти Уоррена от качки поехала крыша! — прогремел Итан.

— Я думаю, если вода не остановится — мы погибнем. Возможно, спастись можно будет в подводной лодке, но, опять же, временно, — Марти осекся и, опередив бурную реакцию собеседников, продолжил, — разумеется, это очередная бредовая идея. Выход один — надеяться на то, что уровень воды не будет расти, тогда у нас есть шанс выжить. Предлагаю до вечера остаться на прежнем курсе в надежде, что Том не ошибся в расчетах и горы все же появятся на горизонте.

— А если не появятся? — опережая остальных, спросила Нона.

— Тогда нужно рассчитать новый маршрут. Взять курс на более высокую гору.

— Эверест? — саркастично улыбаясь, произнес Ноа, молчавший весь разговор.

— Почему бы и нет? — парировал Марти, понимая, что до Гималаев без капитана им никогда не дойти. Но вместо порции язвительных высказываний и новых споров команда радушно приняла идею идти до Джомолунгмы. Уоррен заметил в глазах людей слабую надежду и легкое оживление. Они принялись строить планы, обсуждать перспективу жизни в Азии и рассчитывать — на сколько дней хватит остатков продовольствия. Также он обратил внимание на то, что экипаж всерьез рассчитывает на его знания в мореходстве и умения управлять шхуной. Сам же Марти был в ужасе от того, что девять недолюбливающих его людей возложили такую ответственность на сухопутную крысу. Такое доверие стало неожиданностью для него.

— Продуктов у нас осталось дней на десять, может быть — тринадцать. Воды и того меньше. А сколько еще идти до нужной нам горы? — Лэйн задал вопрос, интересующий всех.

— С ходу не скажу. Навскидку, если взять в пример наш маршрут из Лондона на юг Франции, — Марти задумался, — ну, если не считать остановки, нам потребовалось дней двадцать.

— Ого… — задумчиво произнесла Джесси.

— Даже не глядя на карту, до Индии плыть куда больше, — заметил Итан.

— Да вы так не переживайте за еду, мы задохнемся намного раньше, чем оголодаем. Нам неплохо было бы отрастить жабры, — произнес Лэйн.

— Для того чтобы подняться до пяти тысяч метров, воде потребовалось больше шестидесяти дней, может меньше. Но тогда повышение уровня мирового океана остановилось или замедлилось. Лично у меня есть надежда на то, что через пару дней мы все адаптируемся к давлению и уже не будем испытывать недомогания, — Марти даже показалось, что уже сейчас он произносил слова, не ощущая такого сильного удушья, как пару часов назад.

— Ты хочешь сказать, что еще немного и нам будет плевать на кислород? Может мы научимся жить и без еды? — на удивление бодро произнесла Нона, а ее слова вызвали бурную реакцию Итана. Он рассмеялся, а потом долго тяжело дышал.

— Вялость и сонливость останется, а вот одышка в состоянии покоя должна исчезнуть, так что хотя бы поспать нам удастся. — На слова Уоррена остальные ничего не ответили, и тогда он продолжил, — может быть нам стоит поискать еду по дороге в Азию? Ведь должна же удача повернуться и к нам лицом, правильно?

— Удача… — А нужна ли она в аду? — вопрос Эдварда остался без ответа.

Загрузка...