На грани тьмы

Если он не воздвигнет какой-то барьер, не ожесточит свое сердце, это разрушит его. От него зависело слишком много людей. Они нуждались в его эффективности, а не в рыдающей безвольной куче на полу.

Он отгородился от трагедии и позволил себе быть благодарным. В тот день больше никто не умер. Все могло быть гораздо хуже. И общество объединилось. Все поддерживали, все помогали.

Ноа не стал ждать в приюте дольше, чем нужно. Он оставил Джулиана в средней школе с большей частью вещей и отправился прямо к Молли домой. Бишоп поехал с ним, чтобы помочь с капельницей, так как имел медицинскую подготовку.

Ноа взглянул на индикатор бензина. Бак почти опустел. Если бы не пополнение запасов, которое вчера привезли ополченцы, бензин на заправке уже закончился бы. Теперь ему оставалось только заехать и пополнить бак утром.

Он очень дорожил этим городом и его жителями, даже любил некоторых из них как родных. Но его приоритетом был и всегда будет только один человек.

Они уютно устроились на теплой, жаркой кухне, когда появились Ноа и Бишоп с набором для внутривенного вливания и антибиотиками в руках. Молли и Квинн перетащили диван на кухню для Майло, чтобы все они могли вместе греться. Из айпода Квинн негромко играла музыка — «I'm a Believer» группы Monkees.

Квинн сидела на одном конце дивана, читая вслух главу романа «Противостояние». Голова Майло покоилась у нее на коленях. Он лежал на диване, укутавшись в одеяла, толстый рыжий кот раскинулся у него на груди, табби и черный свернулись в клубочек у его ног.

При виде сына огромное облегчение пронеслось по всему телу Ноа. Это чувство оказалось настолько сильным, что у него чуть не подкосились ноги.

Молли подняла глаза от кухонного стола, перед ней на старых газетах лежала куча сушеных трав и специй. На ее локте лежала сумка Майло, а в ней — неиспользованные флакон и шприц.

Молли нахмурилась на Ноа.

— Долго же ты возился. — Она переключилась на Бишопа. Широкая улыбка расплылась по ее морщинистому лицу. — Пастор, рада видеть вас снова.

— Я тоже рад вас видеть, Молли.

Молли улыбнулась ему.

Квинн лениво помахала Бишопу рукой, но ее улыбка выглядела искренней.

— Привет, Гавайи 5–0.

Бишоп посмотрел вниз на свою оранжевую гавайскую рубашку под расстегнутой курткой. Его глаза остались мрачны, но улыбка совпала с ее улыбкой.

— Подходящее прозвище. Я одобряю.

— Я так и думала.

Ноа едва слышал их. Его внимание сосредоточилось на одном. Он в несколько шагов пересек кухню и опустился на колени рядом с Майло.

— Как ты себя чувствуешь, сынок?

— Лучше после лекарства мисс Молли, — ответил Майло со слабой улыбкой. Его обычно оливковый цвет лица казался все еще слишком бледным. А большие темные глаза выглядели мутными от температуры. — На вкус оно как вишневое желе. Я скучал по тебе, папа.

— Я тоже по тебе скучал. — Его грудь сжалась. — Скоро тебе станет намного лучше, я обещаю. Ты уже пил свои таблетки?

Квинн фыркнула.

— Конечно.

— А его температура?

— Поднялась до 39 градусов, — сказала Квинн, став более серьезной. — Но она снижается. Мы следим за ней, как ястреб.

Ноа поперхнулся.

— Спасибо.

Через десять минут Бишоп подключил капельницу к руке Майло, и жизненно важные жидкости попали прямо в его кровь.

Поболтав с Квинн несколько минут, Бишоп отправился на грузовике обратно в школьный приют, чтобы помочь, пообещав вернуться через несколько часов за Майло и Ноем.

Прошло совсем немного времени, прежде чем Майло начал приходить в себя. Вскоре Майло почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы прочитать им несколько своих любимых строк из книги «Противостояние», которую Квинн так любезно вручила ему.

Ноа поднял брови.

— Для восьмилетнего? Серьезно, Смурфетта?

Квинн задрала подбородок.

— Не надо осуждать наши литературные вкусы.

— Да, папа, — подхватил Майло. — Я книголюб!

Он выглядел таким счастливым, что у Ноа не хватило духу ему возразить.

Ноа помог Квинн разогреть домашний томатный суп Молли и поджарить чесночный хлеб на дровяной печи. Молли раскритиковала их кулинарные способности. Квинн закатила глаза. Они танцевали под песни Aerosmith «Dream On» и Journey «Don't Stop Believin».

Это почти напоминало дом. Настоящий дом.

Кошки мяукали, мурлыкали и вообще досаждали, обвиваясь вокруг его лодыжек и пытаясь поставить ему подножку. Пушистая белая кошка, Хель Разрушительница Миров или что-то в этом роде, устроилась на верхушке холодильника и следила за каждым движением Ноа дьявольским взглядом.

— Твои кошки пытаются меня убить.

— Возможно, — сказала Квинн со злобной ухмылкой. — Осторожнее с той, что наверху. Недаром она носит имя Владычицы подземного мира.

Майло хихикнул.

Самый лучший звук, который он когда-либо слышал. Внезапно Ноа подумал о Ханне. Его рука потянулась к обручальному кольцу. Ей бы понравились эти люди. Она бы их полюбила.

— Вы двое должны жить с нами, — проговорил Ноа с болью в груди. — В «Винтер Хэйвене». Там большой дом. У нас есть место.

Молли подняла свои насупленные брови.

— Остальные семьи тоже не отказались бы. В этом есть смысл. Там дома с четырьмя или пятью спальнями, подвалами, тремя или четырьмя ванными комнатами. Люди, живущие вместе, могут разделить работу и безопасность.

Майло усмехнулся.

— Ты можешь быть моей сестрой, Квинн!

Квинн нахмурилась.

— Тебе бы не понравилось, если бы я стала твоей сестрой. Мне пришлось бы бить тебя по ногам и рукам и повесить на дверь табличку «Мальчикам вход воспрещен».

— Тогда я буду подкладывать грязь в твои ботинки и лягушек под твою подушку.

— Вот только я люблю лягушек и грязь, так что тебе придется придумать что-нибудь получше.

Он пожевал нижнюю губу, размышляя.

— Я буду незаметным. Ты никогда не увидишь моего появления. Прямо как супер-ниндзя.

Квинн взъерошила его волосы.

— Туше, Мелкий.

Суровые черты Молли смягчились.

— Твоя доброта оценена, Ноа. Но это мой дом. Мы с мужем прожили здесь сорок лет. Пусть у нас нет электричества, но мы знаем, как обойтись. У нас все будет хорошо.

Квинн сморщила нос, как будто ей не очень хотелось обходиться без электричества, но она не стала спорить. Ее пирсинг в губах и бровях блестел в свете костра.

Лицо Майло поникло. Квинн наклонилась и что-то прошептала Майло на ухо. Достаточно громко, чтобы Ноа услышал.

— Мы все еще можем быть лучшими друзьями, но только если ты поклянешься на мизинце не рассказывать об этом ни единой душе.

Майло усмехнулся и радостно подцепил ее мизинец своим.

Снаружи шел снег. Ветер свистел по углам дома. Крупинки льда стучали по темному стеклу.

Внутри было тепло и безопасно. Майло почти в порядке. У людей есть еда, вода и дрова еще на день. Город под защитой.

— Дела идут в гору, — сказал Ноа. — Я думаю, мы действительно справимся.

Квинн бросила на него недоверчивый взгляд.

— Ты правда в это веришь?

— Верю.

Квинн пролистала экран айпода и выбрала песню. Из динамиков зазвучала «The End of the World as We Know It» R.E.M.

— Значит, ты не согласна, — отшутился Ноа.

Ухмылка Квина померкла.

— Эти недоумки из ополчения забрали половину бабушкиной кладовой, ты знал об этом?

— Совет одобрил десять процентов.

— Это было не десять процентов. Они взяли больше, потому что хотели. Потому что могли.

Ноа поджал губы. В его сердце закралась тревога. Он подавил ее.

— Я поговорю с Саттером. И верну вам все назад.

Взгляд, брошенный на него Квинн, в лучшем случае выглядел скептическим.

— Я верну. Не волнуйся. Теперь все будет лучше. Я обещаю.

Она покачала головой и посмотрела в окно.

— Я думаю, ты ошибаешься. Настоящая буря только начинается.

Глава 55

Лиам

День двенадцатый

Лиам ничего не мог с собой поделать. Его самозащита ослабла, нервы оказались на пределе.

Ужасные воспоминания нежданно-негаданно обрушились на него. Горе и печаль грозили его захлестнуть. Он уже проходил через это раньше.

Каждый раз, когда он смотрел на Ханну, он видел Джессу. Чувствовал кровь на своей коже, нож в руках, отчаяние и безысходность, терзающие его сердце.

Он спас ребенка — своего племянника — но не мать. Не Джессу.

Он потерял свою невестку. Потерял единственную женщину, которую когда-либо любил. Сколько бы умений и талантов у него ни было, он не смог ее спасти.

Лиам уставился на свои руки.

Он рожден солдатом. Его руки созданы для причинения боли, для уничтожения врага, для того, чтобы плохие парни никогда не добрались до дома.

Он выполнял грязную работу, чтобы другим никогда не пришлось это делать.

Убийство единственное, в чем Лиам хорошо разбирался. Он знал, как лучше сломать человеку шею, как перерезать горло, каждую артерию в человеческом теле и сколько времени нужно, чтобы тот истек кровью. Он мог убить человека с девятисот ярдов.

Теперь эти знания совершенно бесполезны. У него имелись навыки полевого медика, как и у всех спецназовцев, но он боялся, что этого будет недостаточно. Не для этого. Не для того, что поставлено на карту.

Ханна и ребенок внутри нее. Они прошли через слишком многое. Вместе боролись, сражались и истекали кровью.

Лиам не собирался снова потерпеть неудачу.

Он не позволит ей умереть.

Лицо Ханны исказилось в абсолютной сосредоточенности и концентрации, в безмерной боли. Ее длинные каштановые волосы намокли и завились на лбу, на щеках. Ее тело напряглось, сухожилия на шее вытянулись.

Ханна закричала. Высокий, панический животный крик ужаса и страдания.

Сердце Лиама заколотилось от адреналина и страха.

— Ханна!

Он сжал ее руку. Это была ее «плохая» рука, ее деформированные пальцы оставались жесткими и неподатливыми под его ладонью. Здесь не было ничего уродливого. Ничего.

Ее рука стала боевой раной. Боевым шрамом. У него полно своих.

Ханна не реагировала на его прикосновения. Ее закрытые глаза быстро двигались под веками. Кожа стала абсолютно белой, каждая веснушка выделялась, как кровь.

Ужас скрутил его изнутри.

— Ханна. Ты меня слышишь?

Она пробормотала что-то нечленораздельное. Она явно бредила.

Лиам наклонился над ней, обхватил за плечи, нежно тряс и звал по имени.

— Ханна, Ханна! Вернись. Очнись. Открой глаза.

Она не очнулась. Она не открыла глаза. Ее тело обмякло в его руках.

Его мозг перебирал варианты и оценивал ситуацию. Его обучение взяло верх, мышечная память о неотложной медицинской помощи в полевых условиях, о людях с ампутированными конечностями и истекающих кровью на песке.

Лиам приложил подушечки пальцев к ее пульсу. Тусклый, нитевидный, такой слабый, что он сомневался, что вообще что-то почувствовал. Лиам положил руки ей на грудь. Наклонившись ближе, он не почувствовал ни теплого дыхания на своей щеке, ни легкого вздымания ее ребер.

Ханна не дышала.

Страх пронзил его насквозь. Он слегка откинул ее голову назад и приподнял подбородок, убедившись, что дыхательные пути чисты. Сделал тридцать нажатий грудной клетки, сцепленными руками, одно за другим. Он продолжал снова и снова.

Ее губы были теплыми, но безжизненными. Под его руками ее грудина казалась хрупкой, как стекло.

— Дыши, черт возьми, дыши!

Призрак вскочил на ноги. Он кружил по матрасу, попеременно скуля и рыча, делая паузы, чтобы обнюхать безжизненное лицо Ханны, ее обмякшие плечи. Он низко и недоуменно заскулил, что звучало вполне по-человечески.

— Я пытаюсь, — проговорил Лиам, его голос стал тихим, когда он начал делать очередную серию компрессий. — Я правда стараюсь.

Слезы собрались в его глазах и потекли по изрезанным щекам вниз, в бороду. Он едва замечал. Ему было все равно.

Он только хотел, чтобы Ханна жила, чтобы она открыла глаза и посмотрела на него с этой блестящей, прекрасной улыбкой, чтобы он мог сказать ей, что ему жаль, жаль всех.

И Ханну. И Джессу и Линкольна. И его маленького племянника. И этот проклятый мир, который украл всех, кто имел значение, всех, кто был добрым, хорошим и хоть чего-то стоил.

Проходили бесконечные секунды. Время замедлилось. Огонь потрескивал и шипел. Призрак скулил. Его собственный пульс громко стучал в ушах. «Давай, давай!»

А потом Лиам молился, умолял, торговался с тем Богом, который жил там, за звездами, — Богом, от которого он давно отвернулся. «Просто позволь ей жить. Ей и ребенку. Возьми меня вместо нее».

Он отдал бы тысячу жизней, чтобы спасти Ханну. С радостью обменяет себя на нее. Пойдет на любую фаустовскую сделку.

Лиам не заслуживал быть здесь. Он потратил годы своей жизни в горькой изоляции, воюя с миром.

Она не была Джессой. И никогда не сможет стать Джессой. Никакие уговоры, мольбы или дьявольские сделки никогда не вернут Джессу.

Лиам потерял ее, потерял своего брата-близнеца.

Линкольн, с его громким смехом, общительным характером, шумный и веселый, он совсем не походил на Лиама. Линкольн, который всегда был рядом с ним, даже в их детстве, в годы, потерянные из-за пьяного, буйного отца.

Даже разделенный сотнями миль и годами отчуждения, его близнец всегда оставался рядом с ним.

И Джесса, его сердце, первая и единственная женщина, которую он любил.

Лиам плакал. Он плакал о том, что сломалось внутри него и что он никогда не сможет исправить. Обо всех случаях, когда он подводил людей, которых должен был защищать больше всего. Об эгоистичных ошибках, упущениях и самоотречениях, которые позволили ему уйти от мира, изолировать себя от горьких разочарований, но также и от радостей, побед, маленьких моментов, которые значили все.

Слезы лились свободно, без стыда, когда он склонился над неподвижной Ханной, надавливая на ее грудь, заставляя вдохнуть воздух в легкие.

Ханна еще не ушла. Ханна лежала здесь, в его объятиях, прямо сейчас.

Хрупкая и одновременно невероятно сильная девушка, гораздо сильнее, чем он считал. Она была смелой и решительной, стальной хребет под этой кротостью, этим страхом.

После всего, через что она прошла, после всего, что этот садист Пайк сделал с ней, она все еще цеплялась за надежду, в ней все еще жило добро.

Лиам не понимал этого. Он стал озлобленным и циничным. Из-за того, что с ним сделали, из-за того, что он сделал. Он не понимал этого, но он уважал ее — уважал. Заботился о ней так, как он думал, никогда не сможет.

Она заслуживала жизни. Заслужила найти свой путь в этом обреченном мире, заслужила шанс снова стать собой.

Он вливал в нее свое дыхание, вливал свои желания и потребности, свое горе и печаль, последний мерцающий уголек надежды.

«Вернись. Вернись ко мне».

И тогда это случилось. Тело Ханны выгнулось под ним. Она закашлялась, ее грудь сжалась. Глаза распахнулись. Она судорожно вдохнула, задыхаясь.

Лиам откинулся на пятки. Оседая на пол от облегчения.

Она медленно моргнула, ее глаза сфокусировались на нем. Туман рассеялся. Душа вернулась в тело, привязываясь к Земле.

Призрак радостно залаял. Пес прижался к ее лицу, словно проверяя, действительно ли она здесь. Она подняла одну руку и коснулась его шеи. Он стоял у изголовья матраса, неся вахту.

Лиам проглотил комок в горле. Потер лицо тыльной стороной руки.

— С возвращением.

— Разве я… — слабо спросила Ханна.

— На минуту мы с Призраком подумали, что ты… — Он сделал паузу, не в силах продолжать. Слишком много эмоций бурлило в нем — облегчение, благодарность и что-то еще, что-то глубокое, сильное и слишком тревожное, чтобы это назвать. — Я думал, что потерял тебя.

Она протянула дрожащую руку к его лицу, на долю секунды коснулась его щеки, ее пальцы обжигали его кожу.

— Ты вернул меня.

Его пульс участился.

— Ты сама себя вернула.

Ханна обдумывала его слова какое-то мгновение, тяжело дыша, затем кивнула. Она снова жива, но он ничего не сделал. То, что вернуло ее к жизни, исходило от нее самой, изнутри Ханны.

Ее лицо исказилось, мучительная боль искривила черты. Следующая схватка настигла Ханну. Жизнь толкалась, пробивая себе путь в мир, не терпя отказа.

— Ты готова? — спросил Лиам, расположившись между ее ног.

Ее взгляд остановился на нем.

— Готова.

Глава 56

Ханна

День двенадцатый

Это случилось. Время пришло.

Ее лицо заливали слезы и пот. Боль наполняла Ханну, переполняла, вызывая острое желание тужиться, выталкивать это нечто, давящее на нее. Она тужилась яростно, изо всех сил, чтобы произвести на свет этого ребенка, несмотря ни на что.

Ребенок должен выйти, и она рожала, толкала его, делала это. Добивалась его появления.

Не существовало никакой возможности избежать родов. Огромное давление превратилось в приливную волну. Ханна вцепилась в простыни скрюченными пальцами, ее деформированная рука согнулась и впилась в матрас, но она даже не чувствовала этого, испытывала только боль, потребность.

Она выгибалась, стонала, плакала и тужилась, напрягаясь изо всех сил, прилагая всю свою волю ради одного: выпустить ребенка.

Казалось, что ее разрывают на части, но на этот раз Ханна знала, что это не так. Такова часть процесса — открыться, чтобы выпустить жизнь, пропустить ее через себя.

Она приняла эту мучительную боль вместо того, чтобы бороться с ней.

Ханна выбрала это, так же как решила продолжать плыть против этого теплого, бесцветного моря, против всей этой серой пустоты. Выбрала бороться за возвращение в это место, принять боль, горе и страх, продолжать идти.

На самом деле она не была воином, не была сильной, храброй или могущественной. Она просто упряма, и, возможно, в конце концов, именно это и помогло. Ее упрямый отказ сдаваться, никогда, ни в чем. Даже сейчас.

И тут Ханна почувствовала его появление. Ребенок рождался, не выскользнул из нее легко, а боролся за каждый дюйм, и она подумала: «Борись, дитя, борись».

Боль сжимала ее, жгла, разрывала, терзала, а Ханна тужилась, тужилась и боролась с ней, вместе с ней.

Внезапно боль отпустила. Ребенок вышел.

Ее веки дрогнули. Красная дымка перед глазами медленно рассеялась. Ханна упала обратно на матрас, совершенно обессиленная.

Она почувствовала Лиама между ног и поняла, что он подхватил младенца.

Все закончилось. Она сделала это.

Странная тишина. Никаких звуков, кроме потрескивания огня и стука когтей Призрака по деревянному полу, когда он кружил вокруг, настороженный и бдительный.

Молчание Лиама. Ни писка от ребенка.

Младенцы должны плакать.

Ее сердце сжалось. Ледяной холод струился по ее ноющему, дрожащему телу. Ханна с трудом приняла сидячее положение, все ее конечности ослабли, словно превратились в желе.

— Лиам, — позвала она, потом громче. — Мой ребенок.

Глава 57

Лиам

День двенадцатый

Ребенок вышел с пуповиной, обернутой вокруг его крошечной шейки.

Макушка головы выскользнула наружу, а на плечах расплылась кровь. Маленькая грудь, живот и две ноги, а затем она вышла, пуповина тянулась за ней, когда Лиам взял это чудесное создание в свои руки.

Дочь Ханны была перепачкана кровью и имела серый цвет.

Он подумал о племяннике, которого успел спасти, но оставил.

Потеря выжгла дыру в его сердце. Все тело болело — кости, грудь, пространство под сводом ребер.

Это другой ребенок. Но и не совсем.

Ханна может сломаться, потеряв эту малышку. Лиам знал, что его это точно сломает.

В доме нет отделения интенсивной терапии, нет инкубаторов и аппаратов искусственной вентиляции легких, нет квалифицированных медсестер и врачей, которые могли бы забрать ребенка и провести экстренную операцию.

Все теперь зависело только от него.

«Ты знаешь, что делать, — прошептал голос Джессы в его голове, появившись, когда он больше всего в этом нуждался. — Помни, что я тебе говорила».

Он действительно помнил. Он помнил каждую секунду того ужасного, кровавого часа.

Лиам перестал думать, а только действовал. Его пальцы уже двигались, нащупывая края разбухшей синеватой петли, перекрывающей дыхательные пути младенца.

Быстро, он положил хрупкого ребенка на свои бедра, направив ноги к туловищу, а голову к коленям, и молился, чтобы не стало слишком поздно, молился, чтобы петля затянулась только в последние мгновения после рождения.

Ханна звала его по имени, ее голос звучал тонко и отчаянно, но он не мог ответить ей, не мог рискнуть даже вздохнуть, чтобы ответить.

Все его внимание сосредоточилось на спасении ее ребенка.

Он потянул за пуповину, мягко, но настойчиво, руки не дрожали, но сердце трепетало от напряжения. Он должен действовать абсолютно точно. Никаких ошибок. У него нет права на ошибку.

Каждая тикающая секунда приближала ребенка к смерти.

Лиам размотал хлюпающую, пульсирующую пуповину, распутал ее и, наконец, освободил крошечную шейку младенца. Осторожно погладил ее грудину двумя пальцами.

Девочка походила на инопланетное существо, голубоватая, вся в крови и белой жиже. Так похожа на его племянника, что это причиняло Лиаму физическую боль. В его сердце словно вонзился острый нож.

«Дыши, дыши, дыши». Он повторял слова в уме. Напев, мольба, молитва.

Малышка пошевелилась. Ее маленькие ручки сжались в кулачки. Она прищурила глаза. Ее маленький розовый ротик открылся.

Ребенок набрал воздуха и заплакал. Тонкий, настойчивый, яростный крик.

Облегчение разлилось по его венам. Напряжение в его плечах ослабло. Лиам позволил себе выдохнуть.

Девочка упряма. Прямо как ее мать.

Он перевязал пуповину в нескольких дюймах от ребенка заранее нарезанными полосками простыни, затем сделал вторую перевязку в нескольких дюймах от первой, между ребенком и Ханной.

Джессе не понадобилась вторая перевязка. Для нее это было слишком поздно. Горе пронзило Лиама. Он вспомнил, что она говорила о матери, истекающей кровью после родов. Убедился, что повязки тугие и надежные.

Лиам аккуратно перерезал пуповину стерилизованным кухонным ножом, осторожно обмыл младенца теплой водой и полотенцем, а затем положил его на руки Ханне.

Он сидел и смотрел на них в мерцающем свете камина, в его груди разгоралась неистовая нежность. Призрак устроился рядом с ним, тихонько покачивая плюмажевым хвостом. Его пушистая грудь вздымалась, как у гордого дяди.

Лиам пошел в армию в восемнадцать лет, чтобы сбежать из дома, где его преследовали ярость и насилие. Но это не основная причина. Он верил в дело. Защищать и оберегать. Уберечь невинных от беды. Остановить плохих парней.

Его вера не умерла вместе с Джессой и Линкольном.

Он думал, что да. Но он ошибался.

Она все еще жила в нем.

Он снова почувствовал ее, растущую и крепнущую с каждым ударом крошечного сердца этого ребенка. Она воплощала собой невинность, уязвимость.

Лиам готов защищать эту малышку и ее мать всю свою жизнь.

Машинально он потянулся к карману. Это произошло даже не от сознания, а от чего-то более глубокого, инстинктивного. Он вытащил маленькую вязаную шапочку с зелеными и серыми полосками. Немного бугристая, немного кривая, но мягкая и сделанная вручную с самыми лучшими намерениями.

Он осторожно опустился на колени на матрас рядом с Ханной. Она смотрела на него, потная и измученная, в ее усталых глазах сиял восторг.

Лиам бережно натянул вязаную шапочку на голову ребенка. Она села идеально.

Раньше она олицетворяла его ошибки, его горе, его разбитое сердце.

Теперь шапочка означала что-то другое. Что-то, что сильно напоминало надежду.

Глава 58

Ноа

День тринадцатый

— Сегодня нам есть чем гордиться, — обратилась Розамонд Пайк к членам совета. — Нам есть что отпраздновать.

Она сидела на своем обычном месте за огромным островом в большой комнате своего дома с открытой планировкой. Фонари и свечи мерцали, освещая пространство теплым сиянием. Розамонд берегла драгоценное электричество для обогрева, дополняя его ревущим камином.

Члены совета расположились в свободном кругу на табуретах, мягких креслах, за кофейным столиком и на двух диванах с напитками в руках. Розамонд предложила пиво, текилу и виски.

— Это последнее, так что пейте! — объявила она.

Снаружи весь день шел сильный снег. Выпало не меньше фута снега, и ожидалось еще много.

Розамонд едва не отменила встречу, но оповестить всех об отмене оказалось так же сложно, как и провести встречу по плану. А поскольку все уже жили в «Винтер Хейвене», дорога оказалась короткой, хотя и жестокой.

Ноа глотнул ароматного виски и почувствовал жжение. Он поднял бокал с Самантой Перес и Хосе Рейносо, которые сидели по обе стороны от него на диване напротив кухонного острова.

Даже Маттиас Саттер, вечно спешащий солдат, приветствующий насилие, казалось, расслабился и наслаждался теплом, компанией и напитками.

Настроение значительно улучшилось по сравнению с тем, каким оно было всего несколько дней назад. Предстоящий путь оставался темным и холодным, но они уже видели несколько проблесков надежды.

Болезнь от вируса или бактерии миновала. Все, кроме миссис Клири, полностью выздоровели, включая Майло. Четверо мальчиков миссис Клири поправились, но они страшно переживали и страдали.

Аннет Кинг, неизменно отличавшаяся добротой и отзывчивым сердцем, предложила приютить четырех мальчиков до тех пор, пока для них не будет найден постоянный дом. В службу опеки теперь невозможно просто позвонить.

Еще долгое время им придется заботиться о себе и горожанах самим.

Сегодня утром люди Саттера привезли еще одну партию продовольствия и припасов, включая коробки с отбеливателем для дезинфекции речной воды, этого хватит Фолл-Крик еще на месяц.

Молли сказала Ноа, что для дезинфекции воды можно также использовать средство для бассейна, которое гораздо легче найти в большом количестве. Ноа передал эту информацию, и Саттер добавил пункт в свой растущий список.

У города появились продукты, газ и дизельное топливо еще на несколько дней.

Розамонд хлопнула в ладоши, чтобы привлечь всеобщее внимание.

— Конечно, впереди у нас еще много трудностей.

— Нет ничего такого, с чем бы мои люди не справились, — заявил Саттер.

Розамонд ровно улыбнулась.

— Согласна. Однако собрание, чтобы ввести всех в курс дела и дать людям возможность поделиться своими мыслями, очень полезно. Лучше оценить ситуацию на ранней стадии, чем потом удивляться.

Саттер пожал плечами. Похоже, ему плевать, что думает народ.

— Большинство из них согласились с налогом. Некоторые проявили… недовольство. И мы столкнулись со значительным противодействием со стороны жителей города против «Винтер Хейвена». Несколько попыток взлома. Теперь дюжина человек патрулирует периметр круглосуточно.

— Полагаю, этого следовало ожидать, к сожалению. Мы дадим им возможность выговориться и подчеркнем необходимость того, чтобы «Винтер Хейвен» оставался ресурсом для руководства нашего города. — Она прочистила горло и сцепила пальцы. — Я также предлагаю отправить несколько групп на поиски местных жителей, которые так и не смогли вернуться домой после ЭМИ. Не тех, кто находится в других штатах и странах, а тех, кто работает в Саут-Бенде и других близлежащих городах. Есть по крайней мере, двенадцать жителей, которые до сих пор не вернулись домой.

Все понимали, что на самом деле она имела в виду своего сына, Гэвина Пайка, старшего сводного брата Джулиана.

Рейносо и Хейс подняли руки в знак согласия. Джулиан не стал.

— Спасибо. — Розамонд поджала губы и пристально посмотрела на Джулиана. Мгновение спустя ее лицо прояснилось. — Наконец, у нас есть еще одно неприятное дело. Шеф Бриггс решил бросить Фолл-Крик.

Комнату заполнил гул возгласов. Ноа огляделся. Шефа Бриггса нигде не оказалось. Его не было и вчера. И позавчера тоже.

— Он отправился в Сент-Джо, — сообщил Джулиан со своего табурета на острове рядом с матерью. — Взял один из снегоходов. Фиолетовую «Ямаху».

Теперь, когда Джулиан упомянул об этом, Ноа вспомнил тот разговор. Последние несколько дней выдались тяжелыми. Все было как в тумане. Некоторые вещи лучше забыть в пыльном, игнорируемом уголке его мозга.

— Что означает «бросил»? — с сомнением спросил Сэм.

— Его дочь и зять живут в Сент-Джо, — сказала Розамонд. — Вы знаете, что он решительно выступал против некоторых предложений и улучшений здесь. Надеюсь, Сент-Джо придется ему по вкусу.

Виггинс удовлетворенно ухмыльнулся.

По комнате прокатился ропот и смущенные, беспокойные шепотки.

Розамонд сцепила руки и обвела взглядом комнату, обращаясь к каждому.

— Это его выбор. Мы не будем возмущаться или унижать его за то, что он выбрал благополучие своей семьи. Но нам нужен начальник полиции.

Рядом с ней начал подниматься Джулиан.

Ноа обнаружил, что уже ухмыляется. Джулиан был амбициозен. Он всегда хотел стать начальником полиции или переехать в более крупный город и дослужиться до комиссара. Это его шанс.

Ноа поставил свой бокал на журнальный столик, чтобы похлопать по плечу своего друга. Они с Джулианом обменялись взглядами. Джулиан сиял от нетерпения и триумфа.

— Надеюсь, вы не будете возражать, если я сам выберу нового шефа. Целесообразность и эффективность вот что важно в трудные времена. Как и общее видение единства. Лидер общины, готовый служить в равной степени, как и руководить.

Все внимательно слушали, все внимание собравшихся сосредоточилось на Розамонд. Она довольно улыбалась, наслаждаясь своей властью над аудиторией. Ее всегда отличал особый талант оратора.

— После долгих раздумий новым начальником полиции Фолл-Крика назначается… Ноа Шеридан!

В комнате воцарилась мертвая тишина.

Ноа напрягся. Его взгляд метнулся к Джулиану. Его другу. Его лучшему другу. Он не почувствовал от него ни радости, ни одобрения, ни поддержки. Сердце Ноа ухнуло вниз.

Тень пересекла лицо Джулиана — обида и гнев. Челюсти напряглись, рот сжался.

Возможно, никто больше этого не заметил. Все смотрели на Ноа. Но Ноа это увидел. Внутри у него все сжалось.

Рейносо хлопнул Ноа по спине.

— Вставай, парень!

Ноа нерешительно встал.

Присутствующие в комнате разразились аплодисментами. Действительно ли они радовались, он не знал. В конце концов, когда-то он считался изгоем в обществе, его подозревали в убийстве собственной жены.

«Это осталось в прошлом. Все уже закончилось и ушло. Теперь всё изменилось».

Розамонд встала и разгладила юбку, стряхнула невидимые ворсинки с плеча.

— Ноа Шеридан проявил себя во время бойни в Кроссвее. Он снова отличился во время налета на лагерь Картеров. Он привез необходимые капельницы и антибиотики, которые спасли более восьмидесяти наших соседей, родственников и друзей. Лучше Ноа нам не найти, уверяю вас.

Сэм подняла свой бокал с искренним одобрением.

— Да, да!

Дэйв и Майк улыбались. Аннет тоже. Даже Рейносо, лучший друг Джулиана, казалось, радовался за Ноа, довольный принятым решением.

— Я не знаю, что сказать, — пробормотал Ноа.

— Скажи «да»! — засияла Розамонд.

Он колебался. Все смотрели на него — Джулиан, Розамонд и Маттиас Саттер.

Его разум метался, пытаясь осмыслить все это, распутать все ниточки и возможные последствия. И не только из-за его дружбы с Джулианом.

Ноа инстинктивно понимал, что придется пойти на определенные уступки, как только он согласится на повышение. Он прекрасно знал, кто на самом деле главный, даже не говоря ни слова вслух.

В Фолл-Крике начальник полиции играл роль декорации.

Но даже будучи декором, он все равно мог оказывать влияние. Он мог присматривать за людьми, о которых заботился. По крайней мере, так он говорил себе.

Он вспомнил лицо Билли.

Его охватило острое отчаяние. Он потерял Ханну. Он не мог потерять еще и Майло.

Чтобы сохранить сына в безопасности, он готов на все.

Ему придется делать то, что ему не нравится, с чем он не согласен. Теперь он это понимал.

В следующий раз ему придется самому нажать на курок.

Ноа сглотнул.

— Ну что, Шеридан? Не держи нас в подвешенном состоянии! — прорычал Дэйв.

— Я согласен. — Его горло сжалось, во рту пересохло. Он больше не смотрел на Джулиана. Он не мог. — Большое спасибо. Я обещаю, что сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить и уберечь Фолл-Крик.

— Отныне во всем, что идет не так, виноват он, — проворковала Розамонд, вызвав еще больше смеха и аплодисментов.

— А если серьезно. Я уже говорила это раньше, и скажу снова. — Она подождала, пока все затихнут, и окинула взглядом каждого члена совета. — Вы все для меня — семья. Мы семья друг для друга. Мы делаем то, что должны делать. И мы выживем!

Больше криков. Больше аплодисментов. Теперь это звучало искренне. Может, так оно и было.

Пока друзья, коллеги и члены совета хлопали его по спине и поздравляли, Ноа огляделся в поисках Джулиана. Он хотел убедиться, что это ничего не изменит между ними.

Они были друзьями. Даже ближе, чем братья.

Джулиан будет дуться и злиться несколько дней, но он переживет это, как пережил, когда Ноа выбрали первым полузащитником вместо него.

Розамонд, вероятно, считала, что совет посчитает кумовством, если она назначит Джулиана начальником полиции. В этом не было ничего личного. Это не могло быть оскорблением для Джулиана. Ноа объяснит ему это.

Только он не мог, потому что Джулиана не оказалось в комнате.

Он уже ушел.

Глава 59

Квинн

День четырнадцатый

— Вы крадете нашу еду! — кричала женщина.

— От наших запасов зависит наша жизнь! — выкрикнул мужчина из толпы. — Вы не имеете права!

Квинн неловко пошевелилась на жестком металлическом стуле. Шуруп впился ей в спину через куртку. Даже несмотря на скопление людей в здании было прохладно.

Она неподвижно сидела рядом с бабушкой.

— Это глупо, — сказала она слишком громко.

Несколько человек оглянулись на нее, нахмурившись. Квинн нахмурилась в ответ.

Она поправила кольцо на губе и наклонилась ближе к бабушке.

— Почему мы вообще здесь?

— Просто чтобы оценить обстановку, — тихо сказала бабушка. — Нам нужно выяснить, о ком стоит беспокоиться.

Суперинтендант Синклер созвала общее собрание в историческом здании суда. Несколько сотен металлических складных стульев выстроились в огромном двухэтажном зале с позолоченными арками, белыми колоннами и блестящим деревянным полом.

Когда-то в бурные двадцатые годы здесь проводились танцевальные вечера. Так рассказывала бабушка.

Несмотря на то, что зимняя буря не утихала уже два дня, зал все равно оказался переполнен. Все места были заняты, несколько десятков человек стояли сзади или прислонялись к стенам по бокам.

В начале собрания суперинтендант объявила о новой роли Ноа в качестве начальника полиции. По мнению Квинн, такое назначение не могло состояться раньше, до ЭМИ. Может быть, теперь действительно произойдет что-то хорошее.

Все аплодировали ему, но люди все равно оставались напряженными и беспокойными и не собирались легко успокаиваться. Квинн тоже.

В первом ряду Майло хлопал и радостно поддерживал своего отца. К счастью, он снова выглядел бодрым и веселым. После пережитого испуга Ноа держал его рядом.

Розамонд Синклер продолжила обсуждение возможных мест для закрытого общественного сада и пунктов приема мусора. Они выделили места, куда люди могли бы выбрасывать мусор, вместо того чтобы позволять ему скапливаться у них во дворе и вонять на весь город.

— Мы уже объяснили всем, что такое налог на продукты питания, — сказала суперинтендант в мегафон. Ее голос звучал спокойно и уверенно, но плечи напряглись, рот сжался. — Если каждый принимает участие, мы объединяемся как сообщество, как семья. Мы здесь не для того, чтобы отнять у вас, а чтобы дать то, что вам нужно. Любые необходимые вам продукты питания или принадлежности, включая дрова, вы можете получить в пункте выдачи средней школы или в магазине «Фрэндли», где хранятся охлажденные и замороженные продукты.

— Нам не требовались подачки, когда у нас оставались свои запасы, — пробормотала Квинн себе под нос.

Бабушка приструнила ее, ударив по ноге.

— А как же «Винтер Хейвен»? — Мистер Блэр встал в центральном ряду. Он все еще носил свое дорогое шерстяное пальто, все еще был высоким и хмурым, но его лицо осунулось и похудело, неухоженная борода топорщилась вокруг челюсти. — Почему все члены совета пользуются электричеством, а остальные — нет?

По толпе прокатился ропот согласия.

— Это несправедливо!

— У нас семья из шести детей, а у Джулиана Синклера огромный дом!

— Я не принимал душ целую неделю!

— Приют переполнен и перегружен! Почему мы не можем остановиться в «Винтер Хейвене»?

— Мы заслуживаем тех же привилегий, что и вы!

— Какого черта кучка странных военных захватывает НАШИ дома! «Винтер Хейвен» принадлежит нам!

Директор Кинг встала с первого ряда. Она подняла руку, и суперинтендант протянула ей мегафон.

— Как член совета, я хочу заверить вас, что мы изо всех сил стараемся разумно использовать ресурсы «Винтер Хейвен». Я лично попросила еще три семьи переехать ко мне в мой дом…

— Это даже не ваш дом! — крикнул кто-то сзади. — Он принадлежит Далсонам, а не вам!

Директор Кинг слегка вздрогнула.

— И я отдам его, когда они вернутся. Как уже говорила, Дэйв Фаррис и Майк Дункан также открыли свои дома в «Винтер Хейвене» для нескольких семей. Я уверена, что и другие члены совета сделают тоже.

Дэррил Виггинс, сидевший на стуле позади суперинтенданта, скорчил гримасу. Вероятно, он не собирался ничем делиться.

— Кроме того я открываю свой дом для организованного посещения душа, — объявила директор Кинг. — Там не так много горячей воды, но, по крайней мере, вы сможете помыться. Пожалуйста, подходите ко мне, если хотите попасть в график.

— Как щедро с твоей стороны, — проворчала Пэтти Снайдер, в каждом слове сквозил сарказм. — И все это время я думала, что мы настоящие друзья, Аннет.

Кто-то выкрикнул нецензурное оскорбление.

Лицо директора побледнело. Она открыла рот, но ничего не сказала, просто стояла, выглядя обиженной и шокированной.

Квинн почувствовала некоторую жалость к этой женщине. Директор Кинг не плохой человек. Но она понимала, почему люди расстроены. Она и сама расстраивалась, но по другой причине.

Толпа разразилась гневным и разочарованным ревом. Все выглядели измученными, усталыми, испуганными и встревоженными. Их одежда была помятой и грязной, волосы взъерошены. Лица искажены беспокойством.

Даже когда ополченцы раздавали всем еду, ее оказалось не так много, как горожане привыкли. Это все равно ничего не давало взамен всех вещей и людей, которых они уже потеряли.

— Хватит! — крикнул Ноа. Он поднял руки, пытаясь успокоить толпу. — Я понимаю, что вы расстроены. Но нет причин проявлять неуважение. Мы соседи и друзья. Мы можем обсудить все вместе и прийти к соглашению — вместе.

Это не сработало. Собравшиеся сердито покачали головами. Несколько человек шипели и освистывали.

— Вам легко говорить, — усмехнулся мистер Блэр. — Вы же не голодаете и не замерзаете до смерти? У вас у самого есть один из этих милых уголков.

Пэтси покачала головой.

— Похоже, суперинтендант проделала большую работу, подкупая людей.

— Слушайте вашего нового начальника полиции, — прокричала Розамонд в мегафон, на самом деле повышая голос. Люди не хотели слушать.

Маттиас Саттер вышел вперед и протянул руку за мегафоном. Суперинтендант передала ему его без колебаний. Его второй командир, Себастьян Десото, встал рядом с ним.

У Квинн сжалось все внутри. Она ненавидела Десото. Ненавидела его пренебрежительное, уничижительное отношение к ней и бабушке. То, как он насмешливо смотрел на Фолл-Крик.

Еще больше она ненавидела Маттиаса Саттера. Возможно, это казалось иррациональным, но ей плевать. Ее чувства — это ее чувства.

Она видела, как он направил оружие на ее мать и выстрелил в упор ей в голову. Он тот, кто нажал на курок. За это она ненавидела его лютой, первобытной ненавистью.

Неважно, заслужила ли Октавия это. Неважно, что казнь стала правильным решением, или что Квинн обрадовалась смерти этих монстров.

Ужасные воспоминания промелькнули перед ее глазами. Крики эхом отдавались в ее ушах, выстрелы, звон разбивающегося стекла. Падающие и дрожащие тела. Плач Юнипер, выкрикивающей ее имя снова и снова, тот же испуганный крик, который все еще преследовал ее в кошмарах. Возможно, так будет всегда.

Она моргнула, сжала руки в кулаки и загнала воспоминания вглубь.

— Вы будете вести себя тихо, или это собрание незамедлительно прекратится, — непреклонным голосом заявил Саттер.

Дюжина ополченцев вышла вперед с обеих сторон зала, держа оружие наготове. Еще полдюжины стояли за спинами Саттера и Десото.

До сих пор они держались в тени и молчали, пока в них не возникла необходимость. Их оружие все еще оставалось в кобуре, все еще покоилось на перевязи, но предупреждение прозвучало ясно.

Толпа недовольно зашумела, сдвинулась с места и зароптала, но повиновалась. У людей не было выбора.

В Квинн вспыхнул гнев. Она потянулась к карману и нащупала рукоятку рогатки. Ей необходимо почувствовать свое оружие, ощутить уверенность.

Она представила, как достает ее, заряжает стальным снарядом в три восьмых дюйма и дергает за ленту, прижимая к правой щеке под ведущим правым глазом, своей точкой опоры. Представила, как выстраивает свой выстрел между вилкой, расположенной под углом, и отпускает, посылая снаряд прямо в глазное яблоко таракана.

Квинн сидела менее чем в десяти ярдах от него. Прямой, ровный выстрел. Никаких сложных углов. Никакого ветра вокруг. Она сможет отвлечься от толпы.

Она может попасть в цель. Легко и просто. Стальной шар пробил бы мягкое мясо глазницы и вошел бы в мозг…

Бабушка схватила ее за предплечье и бросила острый взгляд, словно точно знала, о чем Квинн думает и что может сделать.

Квинн вздохнула и откинулась на сиденье. Бабушка права. «Не будь глупой. Обдумай все до конца». Иногда просто сидеть и мечтать кое о чем даже не стоит.

— Это не демократия, — сказал Саттер. — Она умерла вместе с электричеством. Мы не обязаны ничего объяснять и оправдываться перед вами. «Винтер Хейвен» — наш, а не ваш. Если вам это не нравится, мы лично проводим вас до следующего автобуса агентства.

Еще одна волна недовольства прокатилась по толпе.

Рядом с Саттером Ноа оставался неподвижным и тихим. Его лицо напряглось, губы сжались в тонкую линию, как будто Саттер ему не нравился так же, как и Квинн.

Но он не сказал ни слова. Он не остановил Саттера.

— Это мы обеспечиваем вас едой и жильем. Не забывайте об этом. Вы хотите есть? Именно так обстоят дела. — Саттер обвел взглядом помещение. — Выполняйте условия или убирайтесь к черту.

Саттер передал мегафон суперинтенданту, повернулся на пятках и пошел к задней двери. Двое ополченцев ждали и открыли ему дверь.

Суперинтендант Синклер быстро устремилась за ним. Джулиан отступил в сторону, наблюдая за толпой, затем пошел следом. Ноа жестом подозвал Майло, который вскочил и побежал к нему. Ноа взял его за руку, повернулся и двинулся за остальными.

Никто не кричал им вслед. Толпа затихла и покорилась. Покорилась людям с оружием и не очень-то завуалированным угрозам. Послание прозвучало громко и четко.

Если они хотят, чтобы их детей продолжали кормить, им нужно заткнуться и встать в строй.

К тому же Саттер оказался главным мудаком. Розамонд не могла ему противостоять. И Ноа тоже.

Это беспокоило Квинн больше всего. О чем думал Ноа? Он не мог смириться с этим. Она знала его. Он был ее другом. Теперь он возглавлял полицию, что означало, что он должен что-то делать.

— Идите домой, — приказал Десото толпе. — Ешьте свой ужин и будьте благодарны.

— Лицемерный придурок. — Квинн закатила глаза, помогая бабушке подняться на ноги и протягивая ей трость.

Выражение лица бабушки сделалось серьезным, глаза сверкали. Она расстроилась не меньше, чем Квинн.

Бабушка ценила свою свободу так же, как и дедушка. Никто в семье Квинн никогда не любил, когда ему указывали, что делать, и уж точно не тираны из маленького городка.

Она постучала по губам кольцом, нахмурившись.

— Ноа просто стоял там. Он ничего не сделал.

Бабушка вздохнула.

— Знаю. Я видела.

Беспокойство терзало Квинн. Ноа должен помогать. Она не верила во многое, но в него верила.

— Ситуация станет еще хуже.

— Да, я полагаю, что да.

— Они раздают эти вещи только для того, чтобы удержать власть над людьми. Долго так продолжаться не может. Скоро они начнут обижать горожан, хуже, чем уже сделали.

Бабушка проворчала.

— Как-то ты слишком умна для своих лет, да? Говоришь прямо как твой дедушка.

— Чертовски верно. — Квинн раздулась от гордости. Она расправила плечи и вздернула подбородок. — Раньше ты говорила, что есть время ждать и время сопротивляться. Теперь пора?

— Возможно, да.

— И что мы будем делать?

Бабушка ответила:

— Это нам и предстоит выяснить.

Глава 60

Джулиан Синклер

День пятнадцатый

На третий день метель переросла в полноценную снежную бурю. Она бушевала на юге Мичигана и не собиралась стихать. Порывистый ветер и снег привели к почти полной изоляции города.

Все остальные сидели по домам, ища укрытия и тепла. Джулиану Синклеру следовало оставаться внутри, как и всем людям. Но он не мог больше ни минуты держать в кармане вещь, пылающую, как кусок раскаленного угля.

Хриплый ветер завывал и стонал, разрывая куртку Джулиана и капюшон с меховой подкладкой. Его глаза слезились, а из носа текло. Он пригнул голову вниз, смахнул перчаткой снег с очков, но это оказалось бесполезно. Он едва мог видеть.

Но ему и не нужно видеть. Он точно знал, куда идет.

Припаркованный снегоход замер на мосту через реку Фолл-Крик. Джулиан стоял у ограждения, защищаясь от ветра и глядя на замерзшие просторы реки.

Прямо под ним вода глубоко вздымалась, течение в этом месте усиливалось. Темный лед был тонким.

Он сдвинул рюкзак с плеча, расстегнул молнию и достал кирпич. Взял его в руки. Тот был тяжелым и прочным. Идеально подходит для его целей.

Ярость бурлила в его жилах. Горечь и негодование. После всего, что Джулиан сделал для своей матери. Для этого города.

Всю свою жизнь он только и делал, что угождал ей.

Он ненавидел быть копом. Ему не нравилось жить в тени своего старшего сводного брата. Гэвин Пайк всегда оставался любимчиком. Тот, кто охотно делал все, что пожелает Розамонд Синклер, и даже больше.

Но Пайк исчез бесследно. Возможно, он никогда не вернется.

Джулиан попытался изобразить что-то вроде беспокойства, тревоги или печали, но не смог. Как считал Джулиан, его брату лучше исчезнуть навсегда.

Пайк — психованный ублюдок. Он всегда был таким.

Не имело значения, как он скрывал свою жестокость перед публикой. Джулиан знал, кто он такой. На что он способен. Как ему нравилось причинять боль тем, кого он считал ниже себя.

Меньших, слабых, младших братьев, например.

Но Джулиан недолго оставался слабым и маленьким. Он вырос сильным. Мощным. Пайк оставил его в покое на долгие годы. Но Джулиан не забыл.

Боль трудно забыть. Вывих запястья. Сломанный палец или два.

Впрочем, ни тогда, ни сейчас не имело значения, что творил его брат. Он всегда оставался любимчиком их матери.

Разве Джулиан не делал все, что мог, с тех пор как начался весь этот кризис? Все, что хотела суперинтендант. Когда она потребовала, чтобы он прыгнул, Джулиан просто спросил, как высоко. Он прекрасно справился с ролью заместителя своего брата.

Он сделал то, что нужно матери, еще до того, как она попросила. Он разобрался с каждой угрозой. Разве не исчезла и отягчающая проблема шефа Бриггса?

Его неприязнь к Пайку всегда таилась в глубине души. К Аттикусу Бишопу он питал отвращение. Теперь в нем зародилась новая ненависть.

Когда, наконец, настал момент, чтобы обрести заслуженную славу, Ноа Шеридан проскользнул, как крыса, и украл ее прямо у него из-под носа.

Джулиан дрожал от резкого холода. Его грудь горела, когда замороженный воздух затягивало глубоко в легкие. Лед собирался в его ноздрях, замораживал ресницы. Но он не двигался.

Именно Джулиан привел Ноа в их семью. Робкий, покрытый прыщами парнишка с потрясающими спортивными способностями, лучший полузащитник во всем округе Берриен. Но потерянный и одинокий, жаждущий внимания и стремящийся следовать за Джулианом, как щенок.

В старших классах Ноа практически жил в доме Джулиана. Джулиан не возмущался. Он был счастлив разделить с ним свой хороший дом, полную кладовую и холодильник, даже привязанность своей матери.

В обмен Ноа делал все, что хотел Джулиан. Даже последовал за ним в правоохранительные органы. Собственная маленькая свита Джулиана.

Ноа повзрослел. Подружился с Бишопом вопреки совету Джулиана. Влюбился в Ханну и женился на ней в результате бурного романа. У него родился ребенок. Возникли проблемы в браке. Потом жена исчезла.

Джулиан стал тем, на кого он опирался. Джулиан всегда и во всем оставался рядом с ним — расследование, подозрения и слухи, последующее отчаянье.

Двуличный Ноа отплатил за щедрость Джулиана предательством.

Отвращение бурлило в глубине души Джулиана. Ноа всегда оставался слабым. Занудой в своей бессмысленной преданности таким, как Аттикус Бишоп, самодовольным ослом, который скрывал свое безмерное высокомерие и жадность под благочестивой маской, обманывая всех.

Но Джулиана не удалось одурачить. Он увидел уродливую правду, которая смотрела ему в лицо.

Бишоп не единственный злодей в Фолл-Крик.

Он смахнул снег, скопившийся на его очках. Жестокий холод проникал прямо сквозь одежду. Все тепло исчезло из этого мира.

Застывшая тьма, казалось, поглощала его в себя. Холод заполнял его, проникая, как ледяной костный мозг, в самые кости.

Было только это — дикая ярость матери-природы и его собственное холодное и хрупкое сердце.

Он обязан стать лучше. Работать усерднее. Заслужить уважение матери. Доказать ей, как она заблуждалась — какую ошибку совершила, выбрав Ноа, а не Джулиана.

Что касается Ноа…

Теперь Ноа — враг.

И Джулиан планировал заставить его заплатить.

Он разматывал шнур, который принес с собой, его пальцы уже стали жесткими и медленными. Он выругался, едва не уронив веревку. У него оставалось всего несколько минут до наступления гипотермии. Нужно спешить.

Его перчатки были слишком толстыми. Он стянул их и сунул в карман. Голые руки мгновенно обожгло.

Ему удалось надежно завязать один конец узлом вокруг кирпича. Он достал из кармана куртки какой-то предмет и аккуратно завязал другой конец шнура в тугую петлю. Потянул за него, проверяя, будет ли он держаться. Получилось.

Горькая кислота застряла в горле. Не стоило даже брать его. Это ошибка. Ошибка в череде других. Джулиан не мог исправить все, но он мог избавиться от этой маленькой проблемы.

Всплеск вины смешался с горьким гневом. Он не знал, говорил он себе. Он не знал, что они сделают. Ту же самую мантру Джулиан повторял себе тысячу раз за последнюю неделю.

В том, что случилось, нет его вины.

Он сделал только то, что должен был. Он не виноват в случившемся.

Злобный ветер ревел. Снег сыпал вниз. Джулиан едва мог видеть в десяти футах перед собой. Это даже хорошо. Буря укрыла его, защитила. Спрятала его.

Никто не видел снегоход, припаркованный в центре моста. Никто не видел желтых лучей фар, пронзающих темноту, и одинокого человека, его крошечную фигурку почти скрывал белый шквал снега и ветра.

И никто не видел, как он бросил кирпич через край моста.

Кирпич перевернулся и разбился о лед в двадцати футах ниже. На мгновение Джулиан испугался, что лед не поддастся. Но он провалился.

Тонкий лед треснул и раскрылся, как пасть, обнажив стремительную черную воду внизу.

Кирпич соскользнул в воду и упал в черноту.

Унося с собой старинный железный ключ.

Глава 61

Ханна

День шестнадцатый

На улице бушевала метель. Снег валил сильно и быстро. Ветер завывал и стонал. Он бил по крыше, по стенам, по фанере, приколоченной к раздвижной стеклянной двери на кухне. Но дверь выдержала. Дом устоял.

Под подоконниками лежали сугробы. На стекле появился иней. Казалось, что их постепенно отгораживают от остального мира. Дом медленно заносило снегом.

Они оставались в доме четыре дня. Лиам пробил лопатой узкую тропинку через заднюю дверь, чтобы Призрак мог делать свои дела.

Завтра они никуда не пойдут. Может быть, и на следующий день тоже. Но это не страшно.

Они в безопасности, все четверо в безопасности.

Весь остальной мир — холодное, неопределенное будущее — ждал там, снаружи. Ноа и Майло и дом. Города без электричества. Миллионы испуганных, отчаявшихся, голодных людей.

Но все это могло подождать. И оно подождет.

Внутри горел теплый огонь и мерцали свечи на камине, на книжном шкафу и журнальном столике, придвинутом к стене.

Окровавленный матрас они отодвинули в противоположный угол перед дверью, чтобы разобраться с ним позже. Лиам отдал ей свой матрас и занял диван. Теперь он лежал там, укрывшись одеялом, а AR-15 находилось рядом с ним, всегда наготове.

Призрак шевелился на ковре перед камином, вальяжно потягиваясь, на его морде читалось откровенное довольство. Как будто он сам проделал тяжелую работу по появлению на свет этого крошечного нового существа. Теперь его вахта окончена, вся стая в сборе.

Ханна лежала, свернувшись калачиком, на матрасе с фиолетовыми простынями принцессы, лицом к огню, спеленатый младенец изогнулся вокруг ее тела, как запятая, одной рукой она прикрывала мягкую пушистую головку ребенка.

Ханна оставалась почти голой под одеялом — только белая ночная рубашка, которую Лиам, должно быть, стянул или разрезал, чтобы ей было удобно кормить грудью. Она не помнила, да это и не имело значения.

Все, что происходило после — перерезание пуповины, грязные последы, причудливая пурпурная плацента, похожая на инопланетную форму жизни — Лиам позаботился об этом.

Он порылся в шкафах в ванной и нашел для нее прокладки. У них не нашлось подгузников для ребенка, но Лиам уже вырезал полоски из простыней и нашел булавки.

Он позаботился о них. О ней и ребенке.

Ханна измучилась, страдала от боли и вымоталась до предела, но в то же время сияла, ликовала и была жива. Она сомневалась в себе, испытывала страх и ужас, боль и печаль.

И все же она прошла через это. Через лабиринт, пещеру, долину смерти.

Она выбрала свой собственный путь, хороший путь. Правильный путь.

Она не до конца готова, возможно, никогда не будет готова к этому испытанию, но все равно приняла его.

Ханна смотрела на младенца у своей груди, на крошечные ручки и миниатюрные пальчики маленькой девочки, на ее теплую гладкую кожу, на пушистые шоколадно-каштановые волосы под вязаной шапочкой ручной работы, которую ей подарил Лиам. Ее первый подарок.

Ее дочь просто идеальна. Шарлотта Роуз была абсолютным совершенством.

Сердце Ханны наполнилось эмоциями, которые, как она боялась, умерли внутри нее, но это оказалось совсем не так.

В ней проснулась сильная и вечная материнская любовь.

Конец третьей книги.

Продолжение перевода серии на «Грани краха» читайте в группе https://vk.com/monaburumba