Мю Цефея. Дикий домашний зверь № 5 (6) — 2019

Загнанных ящеров пристреливают (Дмитрий Богуцкий)

Совершенно не вовремя, когда они уже подъезжали к опутанной роговой колючкой заставе на внешнем периметре города, Красотка, оглушенная два часа назад титанической дозой раствора дикого дурмана, начала приходить в себя.

Тварь, привезенная с противопоставленной стороны мира, здоровенная, двуногая, крепкая, как железобетон в фундаменте небоскреба, сухопутная акула, пожирательница неосторожных детишек, беспокойно зашевелилась в своем проволочном коконе. Мазай мгновенно пересел с места за водителем ближе к кокону, положил ладонь на горячие от внутреннего тепла чешуйки, похожие скорее на перья, на узкой, как топор, голове твари. Невесомо провел по кромке лба от надбровных дуг до вздрагивающих ноздрей, тихо, кончиками пальцев, как касание ветра, отвлекая от реальности, навевая отступивший было сон…

Длинные, словно клещи, челюсти разошлись, приоткрыв часть из вооружавших их сорока восьми белых клиновидных зубов, — изо рта твари слабо пахнуло теплым рыбным запахом. Давно не кормлена.

— Тихо… Тихо, Красотка, — прошептал Мазай. — Спи… Рано еще.

— Что там? — Водитель на мгновение отвернулся от ночной дороги, освещенной голубым светом газовых фар.

— Не шуми, — негромко ответил ему Мазай. — Все нормально пока. Едем дальше.

— Вашу ж мать, — громко прошептал водитель, отворачиваясь.

Да, не хватало только еще, чтобы и груз проснулся в пути…

Никому из них не нравилось развитие событий, и Мазай чувствовал, как напряжение в грузовике нарастает.

А потом, вопреки всякой договоренности, уже на заставе на подходах к городу их остановили засечники. И все повалилось окончательно…

— Что везете? — спросили на заставе.

— Ну ты же знаешь, что везем, — угрюмо ответил водитель в распахнутую дверь.

— Позаботьтесь отвечать как положено, — не менее угрюмо ответил засечник в динамическом панцире с циклоцепом наперевес. — Выходи.

— Чего вдруг?

— Указание на вас пришло, из города. Потому и выходи. И не доводи меня — а то доведешь.

— Зря ты это, старшой. Мы ж друг друга не первый день знаем. И не первую ночь.

— Ты мне порассказывай еще, что тут зря. Вылез, я сказал.

Мазай слышал их негромкий разговор и еще ощущал насыщенный холодный запах степи с окраины, пыли с брошенных из-за засухи сельских полей, уже перебиваемый городским горячим запахом нагретых моторов и искрящих проводов. Внутри разрасталось холодное молчание. Не доехали. Все. Конец.

То, что ему самому конец, — ладно. А вот его сын вовсе не родится…

Еще один ополченец отодвинул боковую дверь фургона, осветил внутренность дымным светом ручного газового фонаря, ослепил Мазая, обвел пыльным лучом хребтину Красотки, ее медленно вздымающиеся в темноте бока.

— Охренеть, — произнес светивший. — Старшой! У них тут и впрямь ящер!

Старшой отошел от водителя, заглянул внутрь, заметил и Мазая, поманил пальцами:

— А ты выходи давай.

Мазай оставил Красотку и медленно выбрался из фургона. Старшой показал ему, где встать: рядом со сгорбившимся водителем у шлакоблочной стены заставы.

— М-да, — буркнул старшой, обводя спящую Красотку лучом света из коптящего фонаря. — Кто погонщик? Ты?

— Я, — не стал отпираться Мазай.

— Совсем вы, степные, охренели… Вы бы еще бармаглота так повезли.

Мазай безучастно пожал плечами, мол, мне поручили — я везу, могу и бармаглота, буде понадобится такой кому в трижды возведенном граде Ушмале.

— Старшой, — угрюмо позвал водитель. — Чего ты нас остановил-то?

— Приедут скоро за вами, — ответил старшой. — В смысле вы-то на хрен никому не нужны, а это чудо в клетку заберут.

— Кто заберет-то?

— Кому положено… Кто-то от Бессмертных. Запрещено же ввозить ящериц в город во время Тризны.

— Так всегда ж возили и ничо!

— Ты поболтай мне тут еще. Жди. И не дергайся.

— Старшой, — позвал Мазай.

Старшой приблизился, направил луч фонаря в лицо, осветил костяные височные подвески с лицами предков, жесткие, выгоревшие волосы степняка, небритый подбородок.

— Чего тебе, рыжеглазый?

— Позвонить от вас можно?

— Начальству моему нажаловаться хочешь? — недовольно спросил старшой.

— У меня жена на сохранении в родильном, в городе, — объяснил Мазай. — Скажу, почто не приеду сегодня…

— А-а-а, — протянул старшой непонятным тоном. — Претендент. Ну иди. Иди, позвони. Рядовой, проводи его. Посмотришь, кому он там на самом деле звонить будет…

Телепровод был новый, меднотрубный. Мазай попросил соединить с храмом домашнего очага, дождался ответа брата-оператора, дождался, пока трубку передадут Лаське, потом рассказывал, что по работе задержится, может, до завтра, может, чуть дольше, да все в порядке, так, застряли в пути. Рядовой при этом хмыкнул и ушел обратно по коридору мимо пустого зарешеченного загончика для задержанных, в застекленный зал у входа. Мазай проводил его взглядом, слушая мягкий голос Ласьки, и, конечно, не стал говорить ей ничего о том, что провалил задание, что не будет серебряных слитков в форме бычьей головы на чаше медицинских весов. Ничто не остановит чашу с их сыном от звонкого удара об медный стол. И значит, не будет в городе нового человека — будет еще одно жертвоприношение первенца на алтаре домашнего очага города Ушмаля. Он, конечно, ничего не стал говорить. У него есть еще время до родов. Но совсем мало. Со дня на день.

Со дня на день.

Мазай слушал голос Ласьки и ни о чем не думал. Было видно, что к заставе подъехал еще квадратный грузовик, встал за их фурой. Даже не грузовик — а целый броневик вроде тех, что патрулируют Дельту. Из грузовика на дорогу выбрался служилый, одетый с ног до головы в анатомические доспехи. Подошел к старшому, перекинулся с ним парой слов, покачал головой в шлеме, отошел — пар дыхания вырывался из-под дырчатого забрала. Потом вдруг развернулся, одним движением выдернул из длинной кобуры на бедре тяжелый жаломет и снес старшому голову одним выстрелом. Снес голову начисто — вместе со шлемом.

— Пока, родная. Меня зовут, — успел сказать Мазай, прежде чем очередь из бортового дискобола броневика разнесла вдребезги окно заставы и изрыла стену у него над головой.

— Я тебя жду, рыжий… — услышал пригнувшийся Мазай, прежде чем повесил трубку.

Стальные, сдавленные в диски спирали свистели, разрывая воздух, с хрустом рикошетя от кирпичных стен и рассыпаясь в брызгах осколков. Снаружи ругался водитель, хрипел рядовой, разорванный ударом изнутри развернувшейся в пробитой грудной клетке спирали, поднялась выбитая из стен пыль, Мазай щурился, стараясь что-то разглядеть, и уже собрался сделать рывок к циклоцепу, что валялся рядом с затихающим рядовым, как обстрел прекратился.

Стало очень тихо — только что-то осыпалось снаружи и свистел пар, выходя из пробитой системы покосившейся под обстрелом фуры.

Уцелевшая под потолком газовая лампа перестала болтаться, и замерли метавшиеся из угла в угол тени.

Мазай услышал в темноте шаги. Кто-то вошел снаружи в разгромленную заставу. Мазай замер у стены, стараясь не дышать громко.

Раненый водитель лежал на полу в луже крови и еще тихо, едва заметно шевелился. Служилый в анатомических доспехах со знаком медного аспида, хватающего себя за хвост, на кирасе приблизился к водителю, наклонился, рассматривая того, кто там лежит, потом распрямился и пальнул жалом в водителя, тяжелые брызги подняло до потолка.

Мазай не стал ждать неизбежного. Рванул мимо перезаряжающего жаломет служилого, выбросился в окно, выкатившись прямо под спущенные колеса своей изрешеченной фуры. Вскочил и тут же свалился, сбитый с ног взорвавшимся о борт фары спиральным диском — осколки спирали хлестанули по рукам, которыми он закрыл лицо.

Он еще успел увидеть, как наклоняется над ним тот служилый — с дырчатой маской вместо лица, как поднимает жаломет, направляя прямо в глаза Мазаю. Он даже разглядел крестообразный выход ствола, как вдруг проснувшаяся от шума снаружи Красотка выбила дверь фуры — а клетка ее вообще не могла остановить, так, тара для погрузки — и в прыжке просто смахнула руку служилого вместе с жалометом, как не было.

В темноте загрохотал бортовой дискобол броневика, потом там скрипела отдираемая с мясом от грузовика дверь, и один за другим замолкали вопли поедаемых заживо.

Мазай очнулся от того, что кто-то облизывал ему лицо жестким, липким языком с отдаленным запахом красной рыбы.

— Да уйди ты от меня, — простонал Мазай, отталкивая морду Красотки от своего лица. — Вот пристала…

Потом все вспомнил и сел на плитках дороги. Все вокруг было именно таким ужасным, как он до забытья. Только добавилась еще кровища, что натекла под распотрошенным броневиком.

Ну да… Степной ящер — это вам не сайгаков по загону гонять. Это тварюшка серьезная, в ваших местах малознакомая…

Довольная, сытая Красотка пихнула Мазая плоской головой, едва не свалив с ног.

— Да ну тебя, — вяло отбивался Мазай. — Обожралась, да? Нехорошо.

Красотка громко икнула, быстренько отбежала к краю дороги, где ее благополучно и стошнило склизким комом, слепленным из обломков костей, одежды и амуниции.

Мазай посмотрел, как Красотка блюет, и тяжело вздохнул:

— Что, плохо тебе?

Отходняк от дурмана-то, н-да. А еще у нее скоро сушняк начнется…

Мазай поднялся на ноги, огляделся; избитые руки болели, но терпеть было можно, щитки погонщика — от кисти до локтя — спасли кости.

Ну? И что теперь? Фура издырявлена, водитель убит. Куда дальше?

Мазай всегда предпочитал идти, чем стоять, и делать, а не ждать. Он поднял глаза к колеблющимся огням городских высоток сразу за мостом. Быстро рассветало.

Куда-куда? Туда…

И побрел прочь, через понтонный мост, в утренний туман над рекой.

Красотка возилась с застрявшим мясом между роговых шпор на мощных задних ногах, отвлеклась, распрямилась, высматривая, куда это он пошел, сжевала задумчиво вычищенный кусок и тихим шагом незаметной тенью, осторожно ставя на мостовую когтистые лапы, бесшумно заскользила через ночь вслед за Мазаем.

Кто за ним идет, Мазай заметил не сразу, а только когда уже добрел по пустынной эстакаде в центральный район, примыкавший к нижним ярусам Пентагона, и спустился в нижние кварталы. Там было достаточно много света от похожих на деревья высоченных фонарей в голубых огнях газового пламени. Первые этажи — сплошная торговля и питание, зеркальные стекла в два роста. И больше никого на улицах — все уже улеглись, утро начинается. В таком отражении он и заметил, что Красотка идет за ним следом.

— Эй, а тебя куда несет? — обернулся он. — Вали давай отсюда, тебе тут хуже только будет.

Красотка, довольная, что нагнала его, переминалась с ноги на ногу, умилительно прижимая мелкие передние лапы к пузу, словно в смущении поигрывая мелкими коготками и пряча глаза от Мазая.

— Ну? Ты чего?

Красотка смущенно облизнулась.

— Пить хочешь? — Мазай вздохнул. — Да, я тоже хочу… Пошли, чудо в клеточку…

И Красотка, вывалив набок белесый подсыхающий язык, поспешила за Мазаем.

Воды напились в открытом цокольном этаже Пентагона, из пожарной колонки, обычно тут было не протолкнуться от экипажей извозчиков и зрителей, приехавших на церемонию, и нечем дышать от кипящих выхлопов механизмов. Но сейчас было уже тихо, прохладно и гулко. Где-то вдалеке под трубами паровых лифтов спали на кусках картона бездомные, но что происходило ближе к выходу, их не особо интересовало.

Мазай открутил бронзовый вентиль, попробовал хлынувшую воду сам, пустил Красотку — та с восторженным хлюпаньем начала лакать. Дорвалась.

Мазай тем временем огляделся. Ряды грубо отлитых из бетона колонн уходили вдаль. Иероглифы на черноземном подсказывали, какой путь на какой ярус идет, где выход, а куда входить запрещено под страхом смерти первенца. Он пошел между колонн, вслед за растекающейся по плитам воде, пытаясь сообразить, куда дальше-то, — он был здесь всего раз, и его тогда везли…

— Заблудился, рыжеглазец?

Мазай, скривившись, оглянулся — предсказуемое нижнеярусное шакалье привечало степных претендентов в любое время суток. Было их четверо, и были они молодые и дерзкие, аж сил нет.

Мазай, прищурившись, осмотрел каждого: забинтованные кисти рук, кожаные кастеты, понтовые гоночные масочки с рыбьими глазами очков — глаза нежные от света прятать, плащи из кожи ящериц до пят…

— Чего щуришься? — процедил один из четырех одинаковых с лица. — Глазик выколоть?

— Не спится? — поинтересовался Мазай, чем малость смутил молодежь.

— Чот ты дерзкий какой-то, — смущенно произнес один из четверых.

Мазай покивал, соглашаясь, дерзкий, да. Так есть причина. Резкая и быстрая, как сама смерть. Просто за поворотом коридора ее пока не видно. Воду вот только допьет…

— Где Хирург ныкается, в курсах, молодежь?

Четверо, уже переменившись в настроении, переглянулись, один из них медленно указал куда.

— Благодарствую, — серьезно поблагодарил их Мазай и, уходя, чирикнул сквозь зубы сбор снимающейся с отдыха стае, Красотка услышала, конечно, бросила пить и со всех ног рванула за Мазаем, кожаные гонщики так и брызнули из-под ее ног.

— Воду закройте! — крикнул им вслед, ухмыляясь, уходивший в указанном направлении Мазай. Сытая и потяжелевшая от набранной в пузо воды Красотка довольно топала следом, всякая мелкая живность ей теперь была не интересна. Теперь ей бы только встать всей стаей на покой и баньки.

Н-да, посмотрим, как тут вообще и что…

Он нашел нужный портал, потом вспомнил, какой грузовой тоннель в фундаменте Пентагона ведет в нужный сектор под трибунами. Красотка клацала когтями позади.

Мазай наконец нашел и отодвинул тяжелые, обшитые проклепанным листовым железом ворота в сторону и вошел в обширное темное пространство.

— Есть кто живой? — спросил он, изрядно постояв в тишине.

В темноте клацнуло. Рубильник, понял Мазай. Медленно загорались один за другим газовые светильники под потолком. Каземат наполнялся светом.

Человек в кожаном фартуке живодера, в хирургическом капюшоне отпустил ручку рубильника и сделал пару шагов им навстречу, присмотрелся.

— И какого хрена вас сюда принесло? — спросил он наконец.

— Нас сбросили, — проговорил Хирург, вынимая шприцы из автоклава.

— Это как? — не понял Мазай.

— Это как с корабля за борт, — пояснил Хирург, наполняя шприц из алебастрового пузырька. — Совсем. Обрубили концы. Всяк теперь тонет в одиночку, а прочих за собой не тянет.

— Не понимаю.

Хирург приподнял седые брови и скривился:

— Сочувствую. Давай. Заводи ее на смотровую.

Мазай легким толчком подтолкнул начавшую уже дремать Красотку:

— Давай, Красотка, пошли.

Завел ее на смотровую эстакаду, прямо такую же, какая была дома, на которой дед осматривал своих здоровенных несушек. Хирург легкой рукой — Красотка даже не вздрогнула — уколол ее у вторичного мозга в крестце.

— И что? — Мазай кивнул на трубку телепровода на стене. — Никто даже не позвонил? Не объяснил, что нам делать дальше?

— Я же сказал. Обрубили концы. Телепровод даже обрезали. На линии глухо. Нас сбросили, как пойманный хвост. — Хирург сунул шприц обратно кипятиться.

— А кто нас поймал?

— Понятия не имею. Да и неважно это.

— А ты чего остался? — спросил Мазай.

— Некуда мне бежать.

— Что? Прям совсем?

— А ты чего сюда приперся?

— Мне действительно больше некуда. Я пришлый. Я больше в городе нигде и не был, только в Пентагоне.

— Вот и мне поверь на слово, — буркнул Хирург.

— Хорошо, я понял.

Тем временем зелье Хирурга подействовало, Красотку напрочь сморило, поклевав носом, она с тяжелым вздохом улеглась и заснула. А Хирург тут же не преминул воспользоваться ее беспомощным положением. Рукой в перчатке по локоть он проник в яйцекладный канал и долго там щупал и ворочал смазанной жиром обрезиненной кистью.

— Яйцо на месте, — буркнул Хирург. — Все с нею в порядке. Всех нас еще переживет, особенно если так же плохо будем себя вести.

— Я думал, важнее довезти ее, — удивился сам себе Мазай. — Не яйцо.

— Ничего ты не понимаешь, парень. — Хирург бросил содранные с рук перчатки на стол.

— А ты объясни, — произнес Мазай, прикладывая ладонь к шершавому боку спящей Красотки.

— У ящеротазовых заметный половой диморфизм, — сказал Хирург. — От самцов в деле защиты потомства никакого толку. Потому, пока она в периоде вынашивания, организм работает как бешеный, ни капли жира, гормональная система разогнана, гормоны захлестывают, мышцы всегда в тонусе, неуловимая скорость реакции. И постоянно хочет жрать. Это ненадолго, нет — после кладки от нее мало что останется, сгорит дотла, но пока это настоящее двуногое чудовище без перьев, идеальная защита для яйца… А ты с нею ловко вроде обращаешься.

— Я таких же с детства по степи гонял. Пахнет даже похоже. Свисты такие же…

— Понятно. — Хирург сел на металлический треножник и задумчиво уставился на Мазая.

Бок Красотки под ладонью Мазая поднимался и опускался.

— Что будем делать? — спросил наконец Мазай.

— А что ты можешь сделать? — напряженно поинтересовался Хирург.

— Я не знаю, — ровно ответил Мазай. — Я тут никто. Я безродный претендент. Моя жена в храме семейного очага ждет рождения нашего первенца и надеется, что на этом темном деле я заработаю достаточно серебряных слитков, чтобы выйти оттуда с нашим сыном на руках. Если я не справлюсь, моего сына сожгут на алтаре в честь непередаваемого милосердия города к пришлым, да ты же знаешь…

— Все через это проходили, так или иначе. — Хирург откинулся, скрестил руки на груди. — Домой вернуться не думал? В степь?

— Дома засуха третий год, — негромко ответил Мазай. — Там все сгорело. Некуда возвращаться.

— Хреново, — заметил Хирург. — Здесь у нас, как видишь, тоже не сладко, совсем. От десятка-другого слитков и я бы не отказался. Это здорово поправило бы мои здешние дела. Возможно, даже заткнул бы ими пару прожорливых ртов достаточно надолго.

— Может… — нерешительно произнес Мазай. — Может, мы сами выйдем на заказчика?

— А ты его знаешь? Заказчика?

— Нет.

— И я его ни разу не видел, — кивнул Хирург. — А ребята, которые вели с ним дела, растворились в тумане. Видимо, кто-то действительно опасный прищемил им хвост. Так что, прежде чем делать резкие движения, неплохо бы помнить об этом «кто-то». Мы, конечно, можем попробовать дождаться, когда Красотка отложит яйцо, и посмотреть, что в него подсунули, но боюсь, нас прибьют за одну попытку. Уж больно вложение, подозреваю, специфическое.

— Не понял.

— Сказку слышал? Смерть в яйце, яйцо в зайчике, зайчик в уточке. Только в нашем случае яйцо, прямо скажем, не в зайчике… Наш заказчик — кто-то из Бессмертных. А тот, кто на хвост упал, скорее всего, тоже. Ищет смерти бессмертного ближнего своего.

— Так им не сама Красотка нужна?

— Догадливый, а? — криво усмехнулся Хирург. — Идеальный сейф для бесценного вложения.

— И что в яйце?

— Интересный вопрос. Я не морфобиолог, но подозреваю. Присаженные человеческие клетки-организаторы из стволовых клеток нашего заказчика, клетки-морфогены, присаженные на питательную массу ящеричного яйца. Масса и объем у яйца достаточные. Главное — правильно выбрать стадию развития зародыша, пока стволовые клетки ящера — а на определенной стадии роста, до начала органогенеза, они, удивительное дело, такие же, как у человека, — могут трансформироваться в нужном направлении. Клетки-морфогены в яйце приводят к организации стволовых клеток ящера в специализированные человеческие с заданными свойствами.

— И что происходит?

— Они во что-то трансформируются. Вызревают.

— Во что?

— Кто знает? Печень? Почка? Новый мозг? — Хирург хрипло засмеялся. — Кое-кому из Бессмертных не помешали бы свежие мозги. Или ты думаешь, как Бессмертные стали такими? Темные искусства, пацан. Злая наука.

— Значит, яйцо ценное?

— Наши жизни ничего не стоят в сравнении. Иначе к чему бы такая секретность? А ведь мы, возможно, единственные уцелевшие в цепочке посредников. Пока уцелевшие. Меня с этим делом почти ничто не связывает, я должен был просто оценить ее состояние после доставки и только, ящером больше, ящером меньше… Меня наняли перед делом, а тебя вообще никто не знал, кроме водителя и куратора. Все, кто тебя видел в дороге, — мертвы. У нас есть шансы прожить до следующего вечера. Только…

— Что? — спросил Мазай.

— Ты знаешь что. Надо замести следы. Оборвать все наши связи с этим делом.

— Замести следы? Под колесо ее кинуть, что ли? Слышь, Хирург, я беременных и раньше не убивал, и теперь не стану. У меня жена в родильном.

— Потрясен твоими моральными принципами, но я верное дело говорю. Твоя жена меня, в конце концов, поддержит, я уверен. Если нас свяжут с доставкой, все — конец истории. Нас вычислят.

— А труп ты куда денешь? Это же дикая груда мяса.

— Придумаю что-то. Главное — разобрать проблему на составные части.

— Нажарим груду жаркого и накормим всех бездомных в Пентагоне, — не меняясь в лице, произнес Мазай.

— Надо будет — и нажарим. С требухой и костями будет сложнее, но, в конце концов, Тризна по Первому Ушмалю начинается уже завтра — буду подкидывать понемногу на алтарь игр, там трупы павших в боях ящериц кремируют.

— Тризна…

— Ну да. А ты думаешь, ее случайно привезли именно сейчас, под Тризну? Лист прячут в лесу. Весь Пентагон забит ящерицами, мало кто отличит одну от другой. Жеребьевка на первый круг боев сегодня в полночь. Время все приготовить у нас есть.

— Тризна… — проговорил Мазай, потирая небритое лицо жесткими ладонями. — А это мысль.

— Какая еще мысль?

Мазай рассказал.

— С ума сошел? — спросил Хирург.

— Нет, — ответил Мазай. — Все четко. Тебя рано или поздно поймают за руку на алтаре и спросят, что это ты такое сжигаешь. А вот если мы ее запишем на бой и там ее убьют… Все решится само собой, на алтарь ее доставят без нас.

— Ну да, в общем порядке, — пробормотал Хирург. — Для человека, который вроде бы должен быть без ума от этих тварей, ты пугающе безжалостен.

— Да плевать. Когда мы уходили от засухи, мне пришлось перебить все наше стадо. Я убивал их одного за другим, когда они падали на обочине и не могли идти дальше. Пока не остались только люди, одни среди голой степи, и стервятники позади. Ты понятия не имеешь, что такое безжалостность.

Мазай не стал говорить Хирургу, что происходило в степи, когда без сил в раскаленную дорожную пыль начали падать люди…

— Я сделаю то, что следует. И у нее еще будет свой шанс.

— Ну да. — Хирург цинично покивал. — Шанс принести нам немного серебра перед смертью. Тут ты прав. Ты же не думаешь, что сможешь устроить все один? Я тут знаю все ходы и норы, я смогу нас пристроить в первый круг, для разминки кого-то из среднего веса. Половина серебра моя.

— Договорились.

— А вот теперь ты меня совсем пугаешь, — пробормотал не ожидавший такой покладистости Хирург.

— Так! А это что такое? — взревел устроитель боев, увидев Красотку, переминавшуюся с ноги на ногу в арочном коридоре. — Живо ее на весы! Времени совсем нет! Ну, сколько она там вытягивает? А я же говорил — это сверхтяжелый вес! Томирис! Детка! Подбери зверушке пару из первого круга.

— Это еще что за птица? — нахмурила татуированные черноземными иероглифами брови «детка» Томирис, вполне рослая и фигуристая девица в алом комбинезоне, увидев спрыгнувшую с плиты напольных весов Красотку. — Незаконно ввезли небось? Ну, народ, бесстыжие глаза… Кличут-то как?

— Красотка.

— А ты шутник, рыжик.

— Угу.

Томирис бросила зеленый биолист с цепочкой только что выжженных иероглифов, выбралась из-за стойки, подошла к Красотке, встала пред ней и некоторое время ее разглядывала. Мазай аж забеспокоился, не откусит ли ей Красотка что-нибудь просто из-за смущения, потому что той прямо деваться было некуда от такого настойчивого взгляда.

— Хорошо, — резко отвернулась Томирис, и Красотка немного расслабилась. — Она мне нравится. Я подберу вам пару для начала. Будете довольны.

— Я тронут.

— Да меня потрясения твоей нежной души как-то не волнуют. Отблагодаришь серебряно.

— Ну, как скажешь, — пробормотал не готовый к такому повороту Мазай. — Сильно рискуешь, детка.

— Отплатишь-отплатишь, папочка. Куда ты денешься.

Томирис резко взболтала баллончик с краской и нарисовала светящейся краской на боку Красотки порядковый знак.

Трижды возведенный Ушмаль — арифметически выверенный город потомственных ночных охотников, загонщиков с отравленным метательным оружием — сохранил, несмотря на века цивилизации, страсть к травле своих естественных врагов — ящеров, пусть только на время Тризны по Первому городу. Эстакады и гипотенузы, хордовые каналы, интегральные обводы и многоярусные порты сходились у железобетонного глаза города, обращенного к небу, у Пентагона.

Металлические тросы толщиной в руку поднимали к небу ячеистые фермы стен пятиугольной арены, и пять огромных наклоненных башен растягивали над ним полигонную оболочку из хрящеметаллического композита, выращенного прямо в воздухе.

Столбцы фосфоресцирующих знаков на стенах, узоров на столбах, темные очки на лицах в необычайно многолюдной для раннего вечера толпе — Мазаю городские казались скорее беловолосыми лесными призраками или пещерными кровососами, чем людьми. Многоэтажный водный общественный транспорт нес переполненные барки к кольцевому рву вокруг Пентагона, и целые толпы высаживались на его бетонные пирсы в тени нависающей крыши. Паровые машины открывали и закрывали шлюзы, биомеханическая сигнализация управляла потоком ищущих божественного знака и успокоения нищих, голодных, бездомных прихожан Пентагона.

Аквариумы с гигантскими светящимися медузами освещали огромный зал с Клеткой Тризны, подвешенной в середине огромного гулкого амфитеатра.

— Сколько всего боев будет? — спросил Мазай, наклоняясь через полированные перила, ограждавшие галерею для персонала боев, над самой Клеткой, наблюдая парадный проход фаворитов в рассеченной синим светом прожекторов темноте.

— Два отборочных круга, одна восьмая, четверть и полуфинал, — ответил Хирург, тоже глядя вниз. — Ну, и финал, конечно. Красотка поляжет на отборочных, не беспокойся, не засветимся.

— Да вот что-то беспокойно мне…

— Все схвачено. На эти бои выставляют боевых ящеров со всей Дельты. Их там воспитывают, кормят, тренируют…

— У Красотки жизнь тоже не в хлеву прошла…

— Слушай, не в первом, так во втором круге ее точно грохнут. Серебришко у нас независимо от исхода будет. Немного, правда, — устроитель боев свою доляшку отделит. Но тут это часто бывает, когда какой Бессмертный выбракует ящерицу из своей своры и выставит на бои первого круга, или кладка новая подросла, вот и хотят таким благочестивым образом проредить помет…

— Я смотрю, ты тут действительно все знаешь.

— Я всю жизнь тут.

— Понятно.

В первом отборочном круге Красотка победила с разгромным итогом, просто разорвала выпущенного против нее бедолагу в клочья. Загнала в угол заголосившего от неожиданности самца, одним рывком пилозубых челюстей отрезала ему слабые передние лапки и изрубила пузо ударами кривых шпор на задних ногах.

Вязкая кровь посыпалась сквозь решетку в яму под Клеткой.

Мазай и Хирург переглянулись.

— Так. Пошли вниз.

Довольная Томирис встречала их у выхода из Клетки.

— Ну что, папочка? Где мое серебро?

— Что это было? — спросил в ответ Мазай.

— Маленькая хитрость, папочка. Ваша девочка, наш мальчик. Ну вот я и выставила против нее такую же двуногую ящерицу, совсем молодого самца, и у него не было против нее ни шанса, феромоны самки, все дела, папаша.

— Коварно, — пробормотал Хирург. — Грязненько играешь, девочка.

— Девочкам тоже нужно есть, папаша.

Мазай задумчиво кивнул, обернулся к Хирургу, тот нехотя вынул из кармашка слиточного пояса серебряный желвак, грубо окованный в форме бычьей головы. Мазай передал слиток Томирис.

— С вами приятно иметь дело, — подмигнула она им и удалилась, задорно играя бедрами.

— У нас что-то осталось? — спросил Мазай, пока они вели Красотку отмываться в ветеринарный загон.

— После того как отдадим устроителю его часть, останется немного, — буркнул Хирург. — Даже с учетом призовых за победу. А нам еще придется заплатить за каземат, иначе нас оттуда попросят тут же. Корм, добавки, осветительный газ, взнос за следующий круг, все дела.

— Так что останется?

— Да ничего, пожалуй. Так что, наверное, и неплохо будет, что Красотка пройдет второй круг. Там и награда за участие больше — нам, пожалуй, что-то, да достанется.

— Хорошо.

То немногое, что он заработал на первом бою Красотки, Мазай потратил на общественный телепровод.

— Как твои дела, Ласька? — спросил он, дозвонившись в храм домашнего очага.

— Когда ты придешь?

— Как только закончу тут с одним делом.

— Ты же не в вязался в какое-то жуткое дело, рыжий?

— Ну что ты. Работаю с ящерицами, как обычно. Улажу все как надо и приеду.

— Не опоздай, рыжий.

— Я буду вовремя.

— Меня начинает это беспокоить, — буркнул Хирург, когда они вновь запускали Красотку в Клетку со своей стороны.

— Не беспокойся, думаю, сюрпризов больше не будет, — ответил Мазай. — Вряд ли ей так же повезет.

Но во втором бою Красотка тоже победила.

Небольшая толпа, собравшаяся на бои второго круга, восторженно завопила, повскакивала с мест, когда Красотка одним прыжком и ударом обеих задних лап снесла с места нового противника, едва показавшегося со своей стороны Клетки.

— Ну! Я же говорил! — кричал кто-то в толпе, пока Красотка топтала в кровавый фарш размазанного о решетку неудачника.

После они отмыли Красотку от крови и отвели обратно в каземат.

— Так! — Хирург нервно жестикулировал гибкими пальцами и метался по каземату от стены до стены. — Это уже никуда не годится. Это натуральная подстава. С этим надо что-то делать. Мазай! Ты слышишь? Нужно что-то делать.

Мазай задумчиво созерцал мечущегося Хирурга, раскладывая полученные в призовой казне слитки серебра на полированном металле стола. Мало. Очень мало.

— И я знаю, что нужно сделать, — ткнул ему в лицо Хирург замысловатой шевелящейся фигурой из двух пальцев. — И я это сделаю.

— Так… — Тут Мазай пробудился. — Я тебе сделаю. А ну забыл то, что там придумал.

— С ума сошел? — споткнулся Хирург. — Нас же вот-вот заметят. И тогда этой игре конец.

— Красотка будет драться, пока может, понял, Хирург? — четко произнес Мазай. — Я обещал ей шанс. Он у нее был, и он у нее останется. И мы ее поддержим, чем надо, понял?

— Мы так не договаривались.

— Ну так вали. Город ждет.

— Вот ты урод!

— Да плевать.

— Ты делаешь это ради серебра, Мазай. Только ради сраного серебра…

— Так и есть.

— Нас найдут и прикончат. И твой ребенок останется без отца.

— Мой ребенок, считай, вообще не родится, если я не сделаю чего-то. Чего-то безумного. И я доведу это дело до конца. Пока Красотка сражается, мы будем рядом с ней.

— Да пошел ты… — плюнул Хирург в сердцах и ушел сам, громко хлопнув железной дверью.

Но далеко он не ушел, конечно. Одумался и вернулся.

— Ладно, — буркнул он. — Повысим ставки. Рискнем.

— Ты опять здесь? — Мазай прищурился, разглядывая Томирис со спины. Та рисовала на боку Красотки номер ее пары в одной восьмой.

— Она мне нравится, я же говорила, — ответила Томирис. — Вообще я к вам с предложением, парни, от которого не отказываются.

— Ну, начинается, — буркнул Хирург, вылезая у Красотки из-под высоко задранного хвоста, откуда созерцал чешуйчатые мозоли на ее предплюснах.

Красотка как раз зевнула с чудовищным смаком — все аж отшатнулись от пасти, распахнутой почти в рост человека, — и замотала головой, сонно моргая.

— Вы ей спать, что ли, не даете? — прищурилась Томирис.

— Не дай ей спать, как же, — буркнул Хирург. — Только и делает, что морду об пол плющит, аж храп стоит…

— Что за предложение? — спросил Мазай.

— Есть люди, очень благочестивые люди…

— Ну-ну?

— Меня просили передать, что счастливый жребий вас далее не оставит, если вы не будете совершать необдуманные движения. Я достаточно ясно доношу мысль?

— Ну ничего себе, — усмехнулся Мазай. — А как же божественная длань, трансцендентный арбитраж и прочая такая фигня, что вещают с Клетки перед каждым боем?

— Божественную длань не пересилить, если она давит тебя. А вот давить с нею в одном направлении — что может быть благочестивее?

— А. — Мазай скрестил руки на груди. — Кажется, я уловил. И от нас требуется?..

— Идти к победе, так же как и до того. Вам же пригодятся призовые с более высоких мест?

— Это да, — согласился Мазай. — На нас в этом смысле можно было и так рассчитывать.

— О, я-то не сомневаюсь в вас, ребята. Главное, чтобы вы сами в себя верили.

Гулкий стук в металлическую дверь заставил их замолчать.

— Это еще что такое? — неприятно удивился Хирург. — Я никого не жду.

Мазай пошел открывать.

— Ага, — с усмешкой произнес он, отодвинув дверь. — Где-то я вас уже видел.

На пороге переминались с ноги на ногу знакомые персоны, то самое шакалье с нижнего яруса, молодые и дерзкие, гоночные маски сдвинуты на лбы, все в тех же плащах…

— Мы видели вас тогда утром, — промямлил самый старший из них — да он, похоже, еще и усов-то не брил!

— И? — подбодрил его Мазай.

— Можно мы на нее посмотрим? — нерешительно выговорил добрый молодец. — Мы недолго. Мы за нее болеем…

Мазай только хмыкнул и головой покачал. Но болельщиков внутрь пустил. Пусть смотрят.

Бои одной восьмой продолжались всю ночь, и Красотка вышла в Клетку уже под утро, последней. Мазай с Хирургом разглядывали сверху, что принес им жребий на сей раз.

Это оказался рогатый матерый ящер-носорог, могучий, старый, с костяным воротником на затылке и полумесяцем блестящих в свете прожекторов рогов на тяжелой голове. Поверхность рогов сплошь покрывали благочестивые надписи на черноземном.

— Острые, — пробормотал Мазай, глядя на игру света на кончиках рогов.

— Уж поверь мне, — буркнул Хирург. — Видел я, что после них бывает. Всего один удар — и все. Выносите мясо.

Красотка вышла со своей стороны Клетки, и могучий рев трибун встретил ее.

Мазай с Хирургом недоуменно озирались. Красотку здесь, похоже, ценили больше, чем они думали.

Красотка в этот раз начала неторопливо, издали. Она знала подобный вид добычи и не теряла осторожности. Старый носорог тоже землю не рыл и не делал всяких таких очевидных глупостей, коротко моргая, он следил за медленными шагами Красотки вдоль клетки, изредка резко подергивая здоровенным хвостом. Медленно поворачивался всем телом вслед за движением противницы, не сводил с нее кинжальной остроты рог на носу.

Красотка рискнула ткнуться сбоку, справа, потом слева, но везде встречала готовые к удару рога. Красотка пригнулась к полу, почти касаясь слабыми передними лапами металла решетки, приоткрыла пасть и возбужденно облизнулась, полетели брызги вязкой слюны, и вдруг, без всякого перехода, метнулась вдоль стены, а потом уже, грохоча по металлу решетки, по самой стене, проскочила над носорогом и спрыгнула уже ему на спину.

Носорог взревел. Взревел так, что народ на трибунах пригнулся. А Красотка уже рвала ему спину, выворачивала могучими когтями задних ног позвонки из хребта.

А потом вслед за осевшим телом почти оторванная голова носорога упала на площадку, когда Красотка выпустила ее из челюстей. Красотка задрала голову, вытянулась вверх на всю длину тела, гулко и страшно заклокотала всем горлом. Кровь от морды длинными потеками исчертила ее кожу почти до бедер. Победа.

— Ну что? — с угрюмым смирением произнес Хирург. — Вот и конец нам пришел.

— Посмотрим, — коротко ответил Мазай.

Но неприятности уже начинались.

Устроитель боев мрачно наблюдал, как отсыпают Мазаю в мошну серебро из казны Пентагона, и вдруг спросил:

— Вы, ребята, кто такие вообще?

Мазай аккуратно сложил серебро, выпрямился и внимательно взглянул на устроителя:

— Ты же знаешь Хирурга…

— Хирурга я знаю, — сварливо отмел устроитель. — А вот ты кто такой? И где вы взяли эту ящерицу? Я видел таких раньше, но их вообще на бои не выставляют, ценные производители или еще что… Зверушек Хирурга я и раньше допускал к боям первого круга, они никогда не заходили так далеко, а вы поломали мне всю картину, мне начинают задавать вопросы.

— Я простой степняк, — ответил Мазай. — Ящеровод в десятом поколении, знаю толк в своем деле. Претендент на покровительство города, моя семья сейчас в ожидании приношения первенца. Ящерицу я привез из степей — там такие встречаются.

Ну да. На той стороне мира, откуда океанским катамараном доставили Красотку и сгрузили на берег в закрытом контейнере, в глухом месте на восточном побережье, тоже есть степи. Чистая правда…

— Мы заплатили пошлину, — напомнил Мазай. — И даже кое-что сверх того…

— Я все отлично помню, — сварливо отрезал устроитель. — Но на бои такого уровня не попадает абы кто. У меня будут проблемы. У тебя будут проблемы. Всем будет лучше, если вашу зверушку прибьют в следующем круге. Я очень на это рассчитываю. Все. Убирайся.

Мазай убрался.

Но в четверти снова никому не повезло — кроме Красотки. Ее соперник был ранен в предыдущем бою, и хотя гибкий бандаж поддерживал его изувеченное плечо и боли он, обколотый обезболивающим, похоже, не чувствовал, но Красотка не дала ему ни шанса. Она сразу зашла с раненого плеча, сорвала ударом шпорного когтя бандаж, пустила кровь. Бедолага тут же захромал, проваливаясь пузом почти до пола, а безжалостная Красотка рубила его бок ударами лап, совсем не пуская в ход зубы, громко с хрипом выдыхая каждый удар. Бедолага качался, голосил и все никак не мог умереть — из разорванной брюшины запузырились кишки, обнажились ребра. Толпа на трибунах выла от ужаса и восторга, зашедшиеся в экстазе прыгали с трибун, сбивали с ног сторожей и скакали в пугающем хаотичном хороводе под Клеткой, принимая на лица и раскрытые рты тяжелый кровавый дождь.

В Клетке над ними гулко клокотала горлом Красотка-победительница. Мазай с перекошенным лицом наблюдал это тяжелое зрелище. Потом с трудом отвернулся, едва оторвав сжатые руки от ограждения, и пошел вниз — успокаивать Красотку.

После того как он вывел ее из Клетки, туда вошел мрачный устроитель боев с двуручным топором. Лезвие тянулось огромным медным полумесяцем на всю длину рукояти. Вошел и добил все еще скулившего в агонии ящера.

Потом слуги Клетки очистили пространство под ней от людей и вынесли тело. В прозекторской под алтарем Тризны они разделали тушу, отделили голову от тела и очистили череп от мягких тканей. После того как останки погибшего бойца со всем почтением были принесены в неугасимую пещь Тризны, его череп натерли фосфором и отнесли в зал боев, где и водрузили над одной из стен, над Клеткой, рядом с сотнями таких же. Ночь четвертей закончилась.

Завтра был полуфинал.

Очередной судьбоносный разговор с поклонниками Красотки также не заставил себя ждать.

Сначала Мазаю сунули под нос ствол заряженного жаломета — просто, веско и убедительно. Подловили в дальнем коридоре, откуда он возвращался, выбросив через люк в мусорный канал мешки с объедками последнего Красоткиного обеда.

— Я вас слушаю, — донес свое понимание обстоятельств Мазай.

— Внимательно слушай, — надавил боец на другом конце жаломета.

Мазай на всякий случай кивать не стал. Дернул бровями.

После этого человек, возникший за спиной Мазая, приблизил свои губы к его уху и тихо, но горячо прошептал:

— В полуфинале вы эту свою Красотку положите. Как хотите. Жилы подрежьте, клизму сонного зелья залейте, меня не волнует. Но положите? Понял? Или это мы вас всех положим. До седьмого колена. Я ясно изъясняюсь?

— Более чем…

— В полуфинале, ты понял? Не позже. И радуйся тому, что успеешь заработать. Второй Ушмаль вечен и далеко видит, даже днем, и рука у нас длинная. Не делай глупостей.

И оба скрылись, разом, как призраки, за поворотом туннеля. На обоих были знакомые до тоски анатомические доспехи со знаками аспида, кусающего свой хвост.

Мазай смотрел вслед скрывшимся и задумчиво тер надавленное стволом место на скуле.

— Ну это вообще уже — ни в гуся, ни в курицу…

Когда он вернулся в каземат, Хирург сразу заметил неладное:

— Случилось что?

— Я знаю, кто расстрелял нас на заставе… — задумчиво произнес Мазай.

— Даже так. И кто?

— Второй Ушмаль…

— Хвостоеды? И откуда ты это узнать мог?

— Ну вообще-то они только что ко мне сами приходили…

Такую новость Хирург уже не переварил, сначала он страшно покраснел, потом побледнел, а затем взорвался:

— Да чтоб меня крысы разорвали, Мазай! Да мать же твою, Красотка в яичницу! Ну это уже за пределами добра и зла!

— Спокойно, Хирург…

— Да какой теперь может быть спокойно?! Ты знаешь, что такое Второй Ушмаль? Это самые старые бандюги в городе. Они держат за горло все подпольные ставки в Пентагоне и кто знает что еще, они ходят под кем-то из Бессмертных. Мы им на один зуб! Куда нам теперь деваться? Ну вот ты скажи, умник хренов?!

— Некуда нам деваться, — негромко ответил Мазай.

— Ну а я что тебе говорю, придурок рыжий! Глаза твои косые, загребущие! Все тебе было мало! А вот теперь от нас совсем ничего не останется, даже жить будет нечем! Ой, все, жопа. Лучше бы на меня Красотка села, так легче было бы.

— Да не голоси ты! — разозлился Мазай. — Они не знают, что мы те самые. Они хотят, чтобы мы положили Красотку в полуфинале.

— Ни хрена себе! — пробормотал Хирург, падая без сил на треножник. — Вот это поворот.

Некоторое время они молчали. Только сопела спящая у себя в стойле Красотка.

— Ну? И что делать будем? — спросил Хирург. — Положим?

— Да щаз.

Уже перед самым боем Мазай не удержался, пошел, выложил серебряную голову за звонок жене. Лучше бы он этого не делал.

— Мазай, ты почему не возвращаешься? Я здесь совсем одна, и мне страшно. Скоро придет мой срок, а тебя все нет…

— Лася, милая, мне нужно еще доделать одно дело, и я буду. У нас все в порядке.

— Я не верю тебе, Мазай. Уже не верю. Ты должен быть здесь, а тебя нет.

— Лася…

Они так ни до чего и не договорились. Мазай с тяжелым сердцем повесил трубку.

Пентагон меж тем гудел. Хирурга нигде не было видно, и Мазай не стал его искать.

Победителей других боев Мазай не знал — и чего о них узнавать? Красотка их либо растопчет, либо на этом все и закончится. Потому разглядывал ее очередного противника с интересом.

Это был пустынный броненосец. Приземистая четырехлапая тварюшка, придавленная к полу изрядным весом костяной шипастой чешуи на спине. И она была ядовитой. То ли Красотка в своих степях встречалась с такими, то ли просто умная оказалась — не стала лезть на рожон. Отскакивала, когда броненосец, тряся шипами и щелкая зубами, напирал на нее, легко перепрыгивала в другую часть Клетки, когда броненосец оттеснял ее к стене, не давала зажать себя в углу.

А потом броненосец совершил всего одну ошибку — слишком далеко выставил лапу из-под панциря в надежде догнать врага, и Красотка его за нее и зацепила: нырнув, сделала длинный выпад шеей, кривыми зубами на кончиках челюстей подхватила броненосца за эту лапу и резким рывком перевернула на спину.

Все! Конец броненосцу.

Вырванная требуха взлетела к потолку и повисла на фермах освещения.

Народ на трибунах скандировал что-то хором.

И лишь спустившись в Клетку, чтобы вывести Красотку, Мазай понял, что дело неладно, что она ранена.

К каземату можно было только пробиваться сквозь восторженные толпы поклонников. Пришлось организовать из служителей Клетки живое заграждение, иначе охромевшая и злая Красотка точно кому-то голову откусила бы.

А потом, пройдя в каземат сквозь осаждавшую двери толпу поклонников, захлопнув пред их носами дверь, он обнаружил там Хирурга, убитого просто вусмерть — пустой шприц, ремень, чтобы пережать руку. Хирург лежал щекой на столе и вяло пускал ртом желтую пену.

Мазай завел Красотку в ее загон — та повалилась на пол и замерла, тяжело дыша, — и позвал на помощь Томирис. А кого еще?

Томирис подержала на вытянутых пальцах шприц, посмотрела на свет, положила, понюхала содержимое пузырька для смесей.

— Это обезболивающее для животных. Сорвался все-таки. Я думала, он продержится дольше.

— В смысле «сорвался»?

— А он же наркоман. Ты не знал?

— Нет…

— Ну, знаешь теперь. Скоро он придет в себя. Не бей его по голове — сосуды в мозгу могут лопнуть.

— Ничего не могу обещать, — буркнул Мазай. — Давай осмотрим рану.

Рана была неприятная, колотая, глубокая, в верхней трети бедра. Красотка лежала на полу с закрытыми глазами и часто дышала. Мазай ощупал рану.

— Обломков вроде в ране не чувствую. Что за яд у этой твари?

— Вот уж не в курсе. — Томирис кивнула на Хирурга. — Он точно должен знать.

— Ну хорошо…

И Мазай взялся за Хирурга. После третьего ведра воды и шлепков по небритой морде тот открыл налитые кровью глаза:

— Ах ты ж, мать мою. Это все еще ты?

— Это все еще я. Зачем ты это сделал, Хирург?

— Что я сделал? А… Это… Да мне страшно же, Мазай, как ты не поймешь… Страшно же до усрачки… Только чего-то мне теперь еще хуже…

— Дурак старый… Красотка ранена, рана фигня, я такие видал, но она отравлена, что мне с этим делать?

Хирурга со стонами и воплями подтащили к стойлу, и тот, роняя слюни, посмотрел на рану, потом положили его на койку, а Красотке засунули в задницу ртутный термометр. Пока Мазай мерил температуру, Томирис рассказала Хирургу про ядовитого ящера-броненосца.

— Давай ей побольше воды и не корми, — пробормотал Хирург. — Знаю я этот нейротоксин… Но у нее достаточно большая масса тела… должно отпустить… Когда-то меня должно отпустить… Ой, как мне плохо-то…

Они напоили Красотку с рук, наливая ей воду из кружки на язык. Та глотала воду, не открывая глаз. Потом Томирис ушла, обещав вернуться к вечеру.

Мазай остался сидеть на полу загона с головой Красотки под рукой, слушать ее дыхание и стараться ни о чем другом больше не думать.

Так и прошел весь день в искусственном свете каземата. Под вечер Хирург нашел в себе силы подняться, намешать в колбах антидот один на двоих с Красоткой. Свою долю он выпил, а ее ввел внутривенно в крупный сосуд у основания хвоста. Потом завалился на койку и снова уснул тяжелым сном. Мазай только молча проводил пальцами по голове Красотки.

Уже ночью Красотка открыла глаза. Не шевелясь, покосилась одним глазом на Мазая, кто это рядом такой теплый?

— Ну что? — улыбнулся Мазай. — Оклемалась? М?

Красотка только тяжело вздохнула.

— Жрать хочешь? А? Вижу же, что хочешь. Так, давай убирай башку, я тебя кормить стану…

Мазай возился с брикетами сбалансированного прессованного корма, когда телепровод на стене хрипло запиликал. Мазай уставился на взывающий аппарат на стене. Это был аппарат куратора — его поставили у Хирурга для координации действий. И с этого аппарата нельзя было ничего набрать — только получить вызов.

Мазай бросил корм, подошел к аппарату и снял трубку:

— Кто это?

— Хирург?

Мазай посмотрел на лежащего в тяжелой дреме Хирурга и сказал:

— Его нет.

— А ты кто? Так, стоп. Я понял, кто ты. Ты степняк, погонщик.

— И что?

— Это вы выставили груз на бои? Это правда? Вы с ума, что ли, сошли? Он же нас всех теперь перебьет!

Мазай и сам догадался, кто перебьет, и потому задал свой вопрос:

— Мы были здесь все это время. Так почему ты не звонил?

Но телепровод снова глухо молчал. Трубку уже бросили.

Мазай задумчиво накормил Красотку необременительной, но питательной смесью, прибрал после ее обеда. Почесал ей шею. Потом сказал ей:

— Побудешь здесь одна спокойно? Да? Молодец.

И ушел на узел связи Пентагона, откуда позвонил в родовое отделение храма домашнего очага. Брат-санитар, взявший трубку, сказал Мазаю, что приходили люди кого-то из Бессмертных и забрали его жену с собой.

Томирис раскрасила Красотку узорами светящейся краски, провела полосы от надбровных дуг до изгиба челюстей, наставила пятен разного размера от затылка до кончика хвоста, исчиркала полосами голени и оставила на ребрах вязь черноземных иероглифов с пожеланиями удачи и рифмованных славословий Тризне. Движения Красотки во тьме коридора на пути к Клетке напоминали о глубоководных светящихся рыбах черных океанских глубин.

Люди, заполнившие коридор по всей длине, касались накрашенными ладонями боков Красотки, когда она проходила мимо, оставляя на ее коже отпечатки рук. Это происходило почти в полной тишине, лишь мерцали в темноте белки их глаз.

Уже около Клетки Томирис спросила Мазая:

— Что случилось? Ты прямо черный весь.

— Ничего… — выдавил сквозь стиснутые зубы Мазай.

— Не беспокойся. Мы победим.

— Я знаю.

Пятиугольную Клетку уже сменили на шарообразную, пока еще разделенную перегородкой на две половины. С площадки на ее выгнутой крыше устроитель боев, освещенный скрещенными лучами прожекторов, вещал темному амфитеатру, заполненному парными точками светящихся глаз насторожившихся ночных охотников:

— Славься, трижды возведенный Ушмаль! Славься нынче, ибо Первый пал, а Четвертого не будет никогда. Последний бой Тризны! Последний бой Тризны!

И Красотка вступила в шар финального поединка.

Зал за пределами Клетки всколыхнулся и зарычал. И скандировал ее имя, пока Мазай и еле живой Хирург оттаскивали пандус на колесах, по которому Красотка взошла на свое поле смерти.

А потом зал затих в ожидании ее врага.

И явился Бармаглот.

Жидкая черная тень, исчадье темных многоярусных джунглей Дельты. Только желтые глаза светились в темноте, словно смотрели из глубокого болота.

Единственным светящимся знаком на его глубоко черной коже был аспид, кусающий свой хвост — прямо между глаз.

Так вот оно что.

Мазай глядел на знак, и до него начинало доходить. Бармаглота выставлял Второй Ушмаль.

И у Красотки было очень мало шансов против черного чудовища. Слишком большой вес, слишком большая скорость, слишком много зубов. Все на пределе дозволенного. Чуть больше — и это будет чудовище, которое казнят без жалости и разобьют кладку, если найдут. Именно такие твари загнали людей с равнин в пещеры тогда еще Первого Ушмаля. И именно они собрали изможденные отбросы и изнеженные плоды городской жизни, когда Первый город пал. И этого никто не забыл. Черный страх брошенных пещер — Бармаглот, — им до сих пор пугают детей.

А еще он видел людей со знаком Хвостоеда на доспехах с той стороны Клетки. Они сначала просто смотрели на него, а потом как-то все разом пошли вдоль площадки под Клеткой к нему.

И Мазай ждал их. И был готов их встретить как положено.

Но все пошло как-то не так. Потому что кто-то резко завернул Мазаю руки за спину, отобрал спрятанный в кулаке ядовитый клык, засунул под вывернутые наружу локти дубинку, согнул вдвое, поставил на колени. Рядом так же скрутили Хирурга, и Мазай услышал возглас Томирис:

— Эй! Я просто здесь работаю. Прочь руки!

Мазай краем глаза увидел, как подошел спустившийся с Клетки устроитель боев, как замерли в отдалении люди Хвостоеда.

— Задержите начало, — сказал человек, скрутивший Мазая.

— Это невозможно, — ответил устроитель.

— Если откроешь решетку, — произнес человек, державший Мазая, — я тебя на барабан натяну. Не снимая кожи. Ждите.

И пихнул коленом Мазая в спину:

— А ты идешь со мной. Величайший желает тебя видеть.

Величайший восседал на малом походном троне, положенном Бессмертным на выезде. Восседал, развалившись, раскинув худые ноги, совершенно голый, мантия из ящеричных хвостов свисала с плеч прямо до пола, где собралась в огромные складки. И бросалось в глаза огромное количество хирургических заштопанных шрамов, рассекавших его выпуклую грудную клетку, а еще лицо выглядело молодой маской, натянутой на острые кости старого черепа, в отличие от остальной кожи на теле, собравшейся в глубокие морщины и покрытой старческими пятнами.

Рядом с ним на цепи на коленях стоял человек в медной маске без рта с одним круглым отверстием, в котором моргал выпученный от ужаса глаз.

— Это они? — неторопливо задал вопрос Величайший, качнув толчком локтя цепь, когда Мазая и Хирурга бросили перед ним на пол ложи.

Человек в маске безмолвно и часто закивал.

— Ага. — Величайший сложил кости пальцев домиком и слегка наклонился навстречу пленникам.

Никак пропавший куратор нашелся, понял Мазай. И ему, похоже, тоже не свезло… Мазай тяжело дышал и едва сдерживал хрип, а Хирург рядом почти терял сознание, едва не падал набок — его поддерживала только дубинка, вставленная под руки за спиной. Томирис куда-то сумела исчезнуть еще внизу.

— Поганцы, — ласково проговорил Величайший. — Это что же вы такое вытворяете? Серебришка захотелось поднять, а? Вот же алчные людишки. Алчные и безмозглые. Тупые и бездумные.

— Где моя жена? — прохрипел Мазай.

— У тебя есть жена? — поднял бровь Величайший. — Понятия не имею. Где устроитель боев?

— Я здесь, Величайший…

— Возвращай ее из боя.

— Величайший?

— Возвращай моего ящера, тупица. Ну эту… Как ее там назвали? Красотку?

— Это невозможно…

— Возвращай ее из Клетки. Или ты думаешь, я позволю и дальше рисковать моим новым сердцем? Да ты совсем тупой…

— Но ведь тот, кто вошел в Клетку, ступил на длань божью. Все теперь в его руке…

— Это я здесь бог, тупорылая курица. Это я держу твою жизнь в руке. Вернул мое сердце немедленно! Молчи! Еще слово — и я тебя убью.

В наступившей тишине было хорошо слышно, как разъехались решетки, разделявшие шар Клетки. Как зарычали молчавшие до поры противники. Как бросились вперед, как сцепились. Как закипел бой.

— Охренеть! — только и мог сказать Величайший.

— Проклятый город, — произнес Величайший, наблюдая, как черный Бармаглот и раскрашенная сияющими узорами Красотка танцуют по стенам Клетки изнутри. — И пора бы ему давно сдохнуть, а он все не дохнет и не дохнет, прямо как эти твари. Живучий, падла.

Твари в решетчатом шаре словно плясали друг напротив друга, перетекая со стен на пол из полушария в полушарие. Нос к носу, не совершая пока резких бросков, балансируя, балансируя, балансируя…

— И какую же остроту придает возможность, что я могу потерять сегодня все. — Величайший мелко закашлялся. — Я прямо чувствую вкус жизни на губах. Давно, давно так не было. Спасибо. Порадовали старика, хоть так. Только если она проиграет, я вас все равно убью. Да даже если и выиграет… Никто не должен знать столько лишнего. Я даже своего морфобиолога на днях удавил — уж больно он руку на мне набил, хотел большего. Эй, Хирург. Я слышал, ты был неплох в своем деле, прежде чем скатился до подрезания мозолей на пятках у ящериц? Не хочешь рискнуть, поковыряться в моей требухе? Хе-хе. Шучу.

Величайший слушал, как скандирует Пентагон «Бар-ма-глот! Кра-сот-ка!», и криво скалился:

— Посмотрите на это. Ушмаль. Великий, трижды возведенный. Он появлялся и погибал, его возводили вновь, обычно очень далеко от прежнего места, и каждое основание вызывало великое переселение алчущих населить его брошенные стены. Казалось бы, куда в него столько влезает, а секрет простой. Ушмаль — это путь в небытие. Люди перестают рожать, потому что не хотят жертвовать первенцами, люди не хотят тяжелого труда, им хочется сладкого забвения, и город дает им все, что они попросят. Великий Ушмаль — это путь в лучший мир, это ворота, пристанище на пути из ужаса ежечасного труда в поте лица своего в бесконечную иллюзию. Люди хотят эмоций и ощущения биения пульса жизни — вот вам пульс жизни, в Пентагоне. Все поместятся в нем, все народы и века пойдут через него, и не останется больше ничего. Только я. Его самое ужасное чудовище. Я здесь самый страшный ящер!

— По-моему, — прохрипел Мазай в пол, — ты здесь мозгами самый изувеченный.

— Тихо, — прошептал Величайший, подняв костлявый палец. — Вот!

Красотка и Бармаглот на мгновение замерли… и врезались друг в друга, словно перемешались в темноте, закатались по решетчатой сфере в абсолютной тишине, только их тяжелое дыхание, хруст срываемой когтями чешуи и скрип зубов, катались все быстрее. Еще быстрее. Еще быстрее. И вдруг их комок словно взорвался фонтаном светящейся крови. Красотка с задушенным рыком задрала к небу кусок вырванного горла Бармаглота. А тот из черного стал белым — из-за залившей его собственной светящейся крови.

Единый вопль с трибун был ей ответом.

— Эй, вы. — Величайший указал пальцем на Клетку. — Забрать ее оттуда. Немедленно.

Тут же вниз из ложи рванули резкие парни в бронекорсетах с хитиновыми стрекалами наперевес. С той стороны Клетки им навстречу рвались бойцы в анатомических доспехах с жалометами и знаками кусающего свой хвост аспида.

С ходу внизу они столкнулись, и вокруг Клетки закипела драка. Сначала драка. А потом уже и сражение.

— О-о! Да, кто-то проиграл по-крупному, — удивился Величайший, наблюдая происходящее. — Похоже, по нездоровью я чуть не пропустил многообещающий политический кризис! Эй, вы! Вызвать подкрепление в Пентагон! Вызвать всех. Второй Ушмаль промотался до нитки и теперь хочет моей крови! Стреляйте, не стесняйтесь!

— Там много зрителей, Величайший.

— Валите всех! Там разберемся, кто был за кого!

Внизу начали стрелять.

Величайший был возбужден во всех смыслах, он встал из кресла, навис над ограждением и, расширив ноздри, пожирал взглядом кипевшую внизу бойню.

— Да, — произнес он. — Переворот! Резня! Это гораздо эмоциональнее Тризны. Да здравствует резня! Я тебя хочу! Иди. Иди ко мне, детка, я покажу тебе, как это делается!

Хирурга вывернуло на ноги державшего его телохранителя. Тот тут же сбил Хирурга на пол ударом локтя по затылку.

— Не бейте его по голове, — пробормотал Мазай. — У него могут лопнуть сосуды.

Ударивший Хирурга телохранитель как раз приподнял Хирургу веко и недоуменно оглянулся:

— А этот, похоже, сдох. С чего бы?

В ответ снизу в ложу прилетели разворачивающиеся с воем спирали из дискобола.

— Тяжелая артиллерия! — закричал телохранитель, оттаскивая Величайшего от ограждения. — Мы под обстрелом! Уходим! Уходим!

Мазая вздернули на ноги и потащили следом за Величайшим по каким-то лестницам, коридорам, выскочили в большой зал Пентагона, наполненный воплями и дымом, спотыкаясь о тела под ногами, побежали, прыгая через сиденья.

В тускнеющем свете расстрелянных прожекторов, истекающих синим чадящим пламенем, Мазай успел увидеть, что Клетка пуста. Только труп Бармаглота лежал на полу, и свисали длинные потеки загустевшей, светившейся в темноте крови…

Потом сбоку от них во мраке заиграли быстро надвигающиеся огни, похожие на плывущую в темной глубине глубоководную рыбу.

Красотка вылетела из темноты, сбила кого-то с ног ударом всего тела и с хрустом сомкнула светящиеся челюсти на голове тащившего Мазая телохранителя.

Мазая обдало теплой кровью с головы до ног.

Лютая бойня в темноте не затянулась…

— Да ты не вопи так, старичок, — проговорил Мазай, перезаряжая одной рукой подобранный жаломет и удерживая Величайшего другой за горло на полу. — Береги сердчишко… А то сдохнешь ведь, не сходя с места

— Ну ты и дерзкая же сволочь… — прошептал Величайший. — Чего ты там хочешь? Серебра? Дам. Не вопрос.

— Ну уж нет, дешевле будет прибить тебя прямо тут.

— Да ладно! Договоримся! Мне рано умирать сейчас, я не хочу!

— А то тебя кто-то спросит…

— Слушай! Да слушай же! — Величайший цеплялся за напряженное запястье Мазая. — Отдай мне мое сердце и я уйду! Оставлю все тебе, положение Бессмертного, власть — все. Это же сотни лет власти. Где ты еще такое получишь? Только отдай мне мое сердце.

— Да нет уже никакого сердца! — прокричал Мазай в ответ. — Нет больше никакого яйца! Красотка отравилась и сбросила это твое яйцо. Нет ничего. Ничего нет.

Величайший слабо хватался за руку Мазая у себя на горле, и синие губы его дрожали:

— Как нет?

— Вот так!

— Как же… Как же так? А я? Мое сердце? Я? Не может быть… Подожди! Подожди! Неужели… Неужели мне нечего дать тебе?

— Мертвых оживлять умеешь? — спросил Мазай. — Нет? Я так и думал…

Приставил ствол ко лбу Величайшего и нажал на спуск.

Красотка стояла у него за спиной, низко наклонившись, чтобы все видеть, и облизывалась.

— Вот и все… — Мазай, цепляясь за бок Красотки, с трудом поднялся на ноги и огляделся.

Вокруг занимался большой пожар. Но, несмотря на поднимающееся пламя и дым, Мазай видел, как к нему по разгромленным рядам подбираются все ближе упорные люди со знаком кусающего свой хвост аспида на броне.

— Идите сюда, уроды, — проговорил Мазай, переламывая о колено и перезаряжая ствол жаломета. — Я вас отсюда не выпущу. Пришла вам пора вымирать…

Ребенок родился в срок. Крепкий мальчик с желтыми раскосыми глазами, как у отца. Ребенка положили на медную чашу весов над алтарем, и брат-жрец провозгласил:

— Кто даст меру, равную весу сего первенца?

Томирис вышла вперед и одну за другой начала выкладывать на противостоящую чашу весов серебряные бычьи головы. Ушло почти все серебро, что у нее было. Чаши весов сравнялись, и ребенка отдали рыдающей от счастья и ужаса матери. Жрец отключил газ, и горящий над алтарем семейного очага факел угас. Раскаленная решетка жертвенника начала остывать.

Когда-то на этом жертвеннике сгорел первый ребенок Томирис. Она тогда была совсем девчонка, и некому было ей помочь…

Она отвела взгляд от жертвенника, подошла к женщине с ребенком.

— Лесса? Вы помните меня? Я была с теми людьми, что забирали вас из Храма перед родами?

— Я помню. Но… Кто вы?

— Я Томирис, я работала с вашим мужем в Пентагоне.

Помолчали. Лесса спросила:

— Что там случилось?

— Второй Ушмаль, это такие бандиты, проиграли все свои деньги на Тризне по первому городу. А ваш муж… Он их выиграл. Это то самое серебро. Это он его добыл. И они его за это убили…

Лесса всхлипнула:

— Мне говорили, кто-то из Бессмертных там скончался.

— Да. Там много кто погиб. Пожар.

— Говорят, это не случайно…

— Возможно, — коротко ответила Томирис. — Поэтому мы и вас вывезли, чтобы вы не попали под удар.

— «Вы» — это кто?

— Кое-кто зовет нас «Четвертым Ушмалем».

— И что это значит?

— Возможно, это значит, что мы не хотим оставаться Третьим…

— Так все это было не случайно?

— Скорее, мы воспользовались ситуацией.

— Почему вы не спасли его? — Лесса смотрела на нее огромными влажными глазищами.

Томирис вспомнила, что это именно она начала финальный бой, а потом выпустила Красотку из Клетки, чтобы спасти Мазая. Но этого оказалось недостаточно.

— Мы просто не успели… Прости!

Женщина с ребенком отвернулась — трижды возведенный Ушмаль лежал внизу под ее ногами и мог видеть все, но эти слезы были только ее.

Наконец Лесса вытерла глаза, приласкала спящего сына.

— Я так боялась, что он просто сломался, что бросил нас… — прошептала она.

— Это не так, Лесса, — возразила Томирис. — Он сделал все, что мог.

— А вы? Вы что-то смогли?

— Ну… Один из Бессмертных пал, другой банкрот, его падение — вопрос времени. Наверху освободилось два места, и мы их займем. Надеюсь.

— Так зачем все это? Что изменилось?

— Да пока ничего, пожалуй. Но твой сын жив и теперь уроженец Ушмаля. И, может быть, однажды именно поэтому наших первенцев перестанут приносить в жертву на алтарь семейного очага.

И они вместе пошли вниз по лестнице к подножию Храма.

Тем временем Красотка, выбравшись из города по мусорному каналу, по шею в воде, под пеленой огромного пожара, пересекла наконец джунгли Дельты и вышла на бесконечные серединные равнины. Светящуюся краску с ее кожи смыли тропические дожди. По пути она разорила несколько чужих кладок, поймала и съела не в меру наглую обезьяну и теперь была сыта. Дул свежий ветер с одуряюще горячим ароматом степи. Запах города уже забывался, как и таяла память о постоянных боях и ярости, о двуногом малом собрате, умершем, потому что не мог больше бежать. Она забывала — у нее короткая память. То время прошло. Теперь у нее была ее жизнь.

Отсюда и до бесконечного горизонта.

Единорог и кофе (Анна Пейчева)

— Это шоу «Воздушный замок», я Стивен Хокинг. Мы вернемся к вам сразу после рекламы. Не переключайтесь.

Телевизор заорал дурным голосом:

— Надоело ходить в парикмахерскую? Неохота слушать болтовню цирюльника? Разумная Ерихонка — ваш личный стилист у вас дома. Новинка от Волжского альтернативного затейливого завода! В этот элегантный шлем встроены сотни ножниц и плоских расчесок. За несколько минут ваша прическа станет безупречной. Где угодно, когда угодно! Интуитивное управление гаджетом с вашего Перстня. ВАЗЗ. Потому что это Российская империя.

Необыкновенно радостные лица пользователей Разумной Ерихонки сменились на экране изображением таинственного космоса.

— Последний шанс! Вы еще можете попасть в число избранных. Марс ждет вас. Осталась неделя до окончания приема заявок на участие в программе колонизации Красной планеты. Станьте основателем новой цивилизации! Или даже… богом? И не беспокойтесь за свою семью на Земле. Родственники колонизаторов переходят на полное гособеспечение второй степени. Под личную гарантию Дома Романовых. Решайтесь.

Далее телевизор показал представительного пожилого мужчину с поистине гусарскими усами.

— Пропала курица? Это к нам. Если только она не резиновая… Седьмое отделение расследует преступления против животных. Мы защитим пернатых и пушистых, ушастых и хвостатых от любых бед. Они веками служили людям, теперь наш черед. Ваш питомец имеет право не только на вкусняшку — но и на уважение к его жизни и здоровью. Нас называют «Ищейками Российской империи». Почему? У нас есть нюх, скорость и безжалостность к преступникам. Но при этом мы любим котиков!

Филипп Петрович поморщился и убавил звук. Не очень-то приятно смотреть на себя со стороны. И морщины в самых неожиданных местах, и глаза какие-то поблекшие… Постарел, батенька, постарел… Усы совсем седые.

Хотя ролик вышел занятным. Для человека с чувством юмора, разумеется. С этой несуразной резиновой курицей он на съемках чуть ли не сроднился.

А ведь сперва отнесся к сценарию Левинсона с сомнением. Ну где это видано: шеф отделения (пусть пока и совсем небольшого), статский советник, консультант Ее Величества по вопросам прав животных — и позорится перед всем честным народом с пищащей игрушкой в руках. Посмешище, да и только.

Но какой эффект, господа! Какой эффект! Телереклама сразу разошлась по Интерсетке, Филиппа Петровича стали узнавать на улице. Обращения в недавно созданное Седьмое отделение посыпались, как… как из ведра с птичьим кормом. Многих, многих питомцев спасли с тех пор. Некоторые преступники сознавались во всех своих грехах, едва завидя шефа на пороге.

Ах да, ну и пройдохе Левинсону ролик принес победу в номинации «За дерзкую социальную рекламу». Очередная статуэтка в его грандиозном стеллаже с телевизионными наградами. Креативный директор «Всемогущего» превосходно разбирался в своем деле — и, что едва ли не важнее, в сортах кофе.

Филипп Петрович взглянул на часы. Половина девятого вечера. Поздновато для бодрящих напитков.

Но, как часто повторял Левинсон, с которым они неплохо поладили на съемках: «Мне плевать, наполовину пуст стакан или наполовину полон. Главное, чтобы в нем был кофе».

Филипп Петрович готов был подписаться под каждым словом. За исключением просторечного «плевать». Он предпочитал более изысканные выражения, хотя и родился в семье простого псковского фермера.

Поглядывая на экран, где рекламировали очень даже симпатичный электромобиль от Русско-Балта («Пневмоподвеска создана по чертежам Его Величества Николая Константиновича»), Филипп Петрович активировал экран управления Скатерти-Самобранки.

Громадный стол, накрытый хрустящим белоснежным полотнищем до самого пола, сильно выделялся на фоне неяркой холостяцкой обстановки. Этой новинкой от ВАЗЗа шеф обзавелся совсем недавно, купил ее едва ли не первым в стране — всё потому, что инженеры обещали научить Скатерть готовить кофе. В стране, где все пили чай, морс, березовый сок, сбитень и медовуху, найти приличный капучино было настоящей проблемой.

К тому же Филипп Петрович очень любил всевозможные разумные гаджеты. Они делали жизнь вдовца гораздо проще.

На кухне запахло Италией. Самобранка пискнула и выдала чашку с ароматной белой горкой, присыпанной корицей.

— «Воздушный замок» снова в эфире. Обычно в таких случаях говорят: «Спасибо, что вы с нами». Но я, Стивен Хокинг, гарантирую: это вы, уважаемые зрители, скажете нам спасибо за это шоу. Телеконкурс на лучшую реализацию мифа близок к финалу. Совсем скоро вы станете свидетелями рождения научного чуда.

Капучино во всем мире считается девчачьим напитком. Но одно из немногих преимуществ возраста за шестьдесят — то, что ты можешь не обращать внимания на мнение окружающих. И пить что тебе вздумается. Хоть капучино, хоть розовые коктейльчики с разноцветными зонтиками, к которым шеф Седьмого отделения питал необъяснимую страсть.

— А кофе-то так себе, — недовольно пробормотал Филипп Петрович, вытирая с усов молочную пенку и с тоской вспоминая напиток богов, который он пробовал в кабинете у Левинсона. — Не ожидал от ВАЗЗа, не ожидал. Расслабились господа инженеры. Придется написать им отзыв на троечку. Пусть затейники корректируют рецепт.

Тем временем на экране сэр Хокинг представлял участников, сумевших пережить последний жесткий отбор.

— В следующий этап проходят: команда «Алхимики», разгадывающая секрет философского камня при помощи современных достижений компьютерной мысли… Команда «Генетики», ожидающая со дня на день рождения единорога, выведенного в пробирке… Команда «Артуровичи», разрабатывающая систему мгновенной телепортации… Команда «Усачи», создающая Шапку-Невидимку для российской армии… Команда «Вещуны», дрессирующая змею для высадки в лошадиный череп… Команда «Асы», проектирующая уникальный складной корабль, способный помещаться в наплечную сумку… И, наконец, команда «Вознесенцы», строящая безопасную огненную колесницу.

Перстень-Разумник замигал пронзительным зеленым светом, и Филипп Петрович услышал в наушнике знакомый баритон:

— Привет самой усатой Ищейке всех времен и народов! Ну что, все резиновые курицы спят спокойно?

— Гавриил! — искренне обрадовался шеф. — Легок на помине. Только что тебя вспоминал. Смотрю твой «Воздушный замок», пью капучино от ВАЗЗа. Кстати, весьма посредственный. А вот шоу у тебя славное.

Кроме Левинсона, Филипп Петрович обращался на «ты» к трем людям: младшему брату Виктору, однокурснику по Томскому госуниверситету Ричарду и своему портному, который когда-то был всего лишь Петькой, скромным подмастерьем, а потом унаследовал дело отца и стал известен всему миру как Петр Лидваль, прогрессивный кутюрье с тонким вкусом.

— Славное? — расхохотался Левинсон. — Да оно крышесносное, приятель! Цифры зашкаливают! Еще чуть-чуть, буквально воробьиный шажок, и мы возьмем награду за максимальный рейтинг в истории телевидения. Ты не поверишь, зрителей даже больше, чем у исторического проекта «Великая княжна. Live». Да-да, даже наша порфироносная девочка Екатерина, выбиравшая жениха в прямом эфире, теперь на втором месте… А если бы ты, Филипп, не был таким упрямцем и согласился на то шоу, которое я тебе предлагал, аудитория и у тебя была бы очень даже приличной.

Креативный директор «Всемогущего», едва познакомившись с Филиппом Петровичем, принялся навязывать ему идею реалити-сериала о буднях Седьмого отделения. Шеф, несмотря на всю свою симпатию к талантливому Левинсону, отказался: нахальные телевизионщики с их жужжащими камерами-квадрокоптерами здорово помешали бы следственным процедурам.

— Гавриил, мы же уже не раз обсуждали неуместность…

— Ладно, ладно, я не поэтому звоню. Есть дело. У нас тут полный рагнарек. Из лаборатории «Генетиков» пропал новорожденный единорог.

Филипп Петрович вскочил со стула так резко, словно пару дней назад ему стукнуло двадцать, а не шестьдесят три.

— Что? Он уже родился?

— Родился и сразу же исчез.

— Но в шоу об этом не было ни слова!

— Шоу идет в записи, наивный ты человек, — снисходительно хмыкнул Левинсон. — А вот следующая серия «Воздушного замка» под угрозой. Пока что о ЧП знаем только я и Хокинг. Ну и «Генетики», конечно. Короче, хватай чемодан, прыгай в вакуумку и дуй в замок. Считай это официальным вызовом.

— Благодарю за доверие, Гавриил, — церемонно отозвался шеф, — но вообще-то, по правилам, тебе следует позвонить по горячей линии и зарегистрировать заявку, Гавриил.

— Мне утечки ни к чему, — отрезал Левинсон. — Тут требуется ювелирная сыскная работа. Нужны проницательные Ищейки, а не грубые работяги-городовые, понимаешь?

— Ох, ну хорошо, хорошо, сударь, другому бы отказал, но тебе не могу. Оставим формальности. Мы с Карлом выезжаем прямо сейчас. Будь любезен, не говори пока участникам о случившемся.

— Команды продолжат борьбу за небывалый в истории телевидения приз — миллион рублей, — услышал он уже в дверях. — Ставки очень высоки. Но в миллион раз ценнее — грандиозный вклад в науку, который принесет каждый участник нашего шоу.

Филипп Петрович хлопнул себя по лбу, отругав за забывчивость (старость не радость), и трижды постучал по Перстню.

Весь свет в доме погас, телевизор на кухне замолк. Начинались настоящие приключения.

— Это же все-таки единорог, волшебное животное… Может, его какие-нибудь гномы похитили?

— Ох, Карл… — вздохнул Филипп Петрович, выходя из вакуумного трамвая на остановке «Зеленогорск» — самой северной точке магнитно-левитационной сети столицы. От Царского Села, расположенного в диаметрально противоположном конце города, долетели за несколько минут. Скорость вакуумки была сравнима с самолетной. — Какой же вы, сударь, фантазер. Удивительное качество для врача.

Штатный ветеринар Седьмого отделения, худощавый мальчишка лет двадцати пяти, едва поспевал за энергичным, несмотря на возраст, шефом, рассуждая на ходу:

— Нет, Филипп Петрович, ну в самом деле. Это же первый в мировой истории случай рождения мифического зверя! Кто знает, какие магические порталы открылись в нашем мире с его появлением. Какие чародейные силы проснулись! Я вот лично не удивлюсь, если единорожка ускакал в другое измерение, скажем, по радуге. В одной старинной энциклопедии пишут, что удержать его можно только золотой уздечкой, причем определенной конструкции. Нужно узнать, была ли на нашем единороге золотая уздечка. Ой, сомневаюсь, сильно сомневаюсь!

Покойная супруга шефа до конца жизни оставалась мечтательницей, любила стихи символистов и ходила к гадалкам, поэтому Филипп Петрович снисходительно относился к чудачествам Карла. Но все же не терял надежды его перевоспитать.

— Карл, молния мне в усы! — Шеф снова вздохнул. — Во-первых, читайте виртуальные справочники, они гораздо актуальнее архаичных бумажных. На дворе двадцать первый век, а не пятнадцатый. Во-вторых, поймите, Карл, смысл шоу — именно в том, чтобы доказать, что необъяснимых явлений не существует. Что под каждую легенду можно подвести доказательную базу. Поэтому сэр Хокинг и согласился его вести. Думаете, он бросил бы свои лекции в Кембридже ради доморощенных колдунов?

Однако упрямому юнцу все было нипочем. Он всё твердил про золотую уздечку, полнолуние и прочий бред, пока они искали встречавшую их машину на стоянке возле трамвайной остановки.

Левинсон прислал за Ищейками один из милых беспилотных автомобильчиков «Всемогущего», с логотипом телеканала на борту: пухлое белое облачко, пронзенное золотой молнией. Руля и прочих привычных атрибутов вождения внутри не было. По сути, салон выглядел как пара мягких скамеек под крышей. Для развлечения пассажиров к потолку был приделан экран, нон-стоп показывающий популярный сериал «Пляжные амазонки». Изредка в углу возникала картинка с маршрутом к точке назначения.

Агенты Седьмого отделения закинули в багажник сумки со сменной одеждой и зубными щетками (расследование могло затянуться), а сами с комфортом расположились в салоне: Филипп Петрович на переднем сиденье, Карл со своим докторским чемоданчиком на заднем. Дорога предстояла долгая. До Выборгской крепости, в которой снималось шоу, было не меньше часа.

— Никак не могу привыкнуть к этим беспилотникам, — подал голос Карл с заднего сиденья. — Словно «Летучий голландец» на колесах. Даже мотора не слышно.

— Карл, ну что вы такое выдумываете. — Филипп Петрович закатил глаза. — Как будто не знаете о существовании электродвигателей. А машины с самоуправлением, сударь вы мой, — это не то что не новинка, а уже чуть ли не антиквариат.

В отличие от центра Петербурга с его подогреваемыми мостовыми, где уже вовсю бушевала весна, здесь, на севере губернии, апрель еще не вступил в свои права. Лес по краям ярко освещенной дороги казался безнадежно черным, как экран сломанного гаджета. Снег лежал в глубине чащи серыми заплатами. Филипп Петрович ни с того ни с сего вспомнил, что его любимый сюртук протерся на локтях и надо бы заглянуть к Лидвалю за новым.

— Смотрите, а там как будто глаза жутких драконов, — прошептал сзади Карл, указывая на красные огоньки в ночном небе.

— Никакие это не драконы, а обыкновенные почтовые дроны, и вам это прекрасно известно, мой милый, — покачал головой Филипп Петрович. — Доставляют людям посылки с самыми банальными и вовсе не жуткими вещами — скажем, носки или брюкву, а может, игрушку для собаки…

— Ага, резиновую курицу, — фыркнул Карл. — Ну неужели в вас нет ни грамма романтики, Филипп Петрович? Вы гляньте, гляньте! — Они подъезжали к каменной громадине, заслонившей собой горизонт. — Именно в таком замке и должны обитать драконы. Мистика, мрачное средневековье…

— Ну почему же мрачное? — рассудительно сказал Филипп Петрович. — В каждом окошке горит лампа, замок сияет, и я уже не говорю про разноцветную подсветку рва…

Как и любая уважающая себя крепость, Выборгский замок со всех сторон был окружен водой. Сотни огней отражались между осколками льдин, курсирующих по неспокойному апрельскому заливу. Электричество здесь явно не экономили. Впрочем, «Всемогущий» мог это себе позволить. Во-первых, потому что бюджет телеканала был сопоставим с государственным; а во-вторых, потому что толстые стены крепости по всему периметру венчались современными солнечными батареями. Да, много воды утекло с тринадцатого века, когда шведы построили тут этот форт.

Колеса зашуршали по древним булыжникам Замкового моста. Машинка подъехала к тяжелым дубовым воротам, украшенным всё теми же облачками «Всемогущего». Створки мягко щелкнули и автоматически распахнулись.

— Призрачные стражники пустили нас в самое сердце крепости! — с пафосом провозгласил Карл, радуясь происходящему как ребенок.

— Не призрачные стражники, а простейшие датчики, — утомленно поправил Филипп Петрович.

— Да? А вон там разве не тень отца Гамлета?

— Позволю с вами не согласиться, сударь. Насколько мне известно, у господина Левинсона нет детей, и уж совершенно точно он не назвал бы своего ребенка Гамлетом. Это не в его стиле, — усмехнулся Филипп Петрович в усы.

Во внутреннем дворе их встречал креативный директор «Всемогущего» собственной персоной.

И правда, папа датского принца восьмого века навряд ли стал бы носить на территории своего замка деловой костюм из тонкого кашемира, да к тому еще комбинировать его с баскетбольными кроссовками и русской косовороткой. Зато эти цепкие темные глаза вполне могли бы принадлежать Петруччо, предприимчивому веронцу из другой пьесы Шекспира.

— Добро пожаловать в нашу средневековую обитель высоких технологий, в наш монастырь Святого Атома и Праведной Шестеренки! Филипп, рад встрече, жаль только, что по такому поводу… А как зовут твоего юного оруженосца?

— Карл Алонсо де Сааведра, ветеринар Седьмого отделения, — представил сотрудника Филипп Петрович, с удовольствием катая на языке пышные кастильские фрикативы и дифтонги. — Он пока на стажировке. А это, мой милый Карл, тот самый креативный директор телеканала «Всемогущий», обладатель всех известных человечеству телевизионных наград, Левинсон Гавриил… — прости за бестактность, запамятовал твое отчество.

— Отчество в нашей сфере жрецов эфира — аксессуар совершенно лишний и даже вредный, — расхохотался Левинсон. — Поэтому у меня его нет. Так же как и парочки известных телевизионных наград, кстати говоря. Так что не заморачивайся, мой маленький испанский приятель. — Он с размаху хлопнул Карла по плечу. — Пойдемте-ка закинем вещи в вашу келью.

За восемь веков шведский замок перестраивался множество раз, но самую грандиозную реконструкцию произвел здесь, разумеется, «Всемогущий», замуровывая в стены километры проводов и оформляя интерьеры в соответствии со строгими стандартами телегеничности. Весь феодальный реквизит здесь был тщательно продуман и служил не более чем эффектной декорацией. Внутри старинных доспехов прятались камеры высокого разрешения, в копьях скрывались микрофоны, а фальшивые свечи в подсвечниках в нужный момент давали освещение в пять тысяч кельвинов.

«Келья» в Главном корпусе, куда поселили Ищеек, на конуру отнюдь не походила: номер-люкс в ином отеле обставлен хуже. Одну стену почти целиком занимал экран — с причудливой трещиной посередине.

— У-у, — с уважением протянул Карл. — Таинственный знак? Или летучая мышь врезалась?

Левинсон хмыкнул.

— Колобок врезался.

— Ого! — Карл распахнул светлые глаза. — Я с самого детства знал, что Колобок из русских сказок — на самом деле демонический персонаж.

— Скорее у его создателей дьявольски плохие манеры, — прагматично отозвался Левинсон. — Помните «Пекарей»? Они еще пытались вмонтировать в хлеб съедобную микросхему, распознающую животных средней полосы России и запускающую в нужный момент хит певицы Беты «Прощай, что я могу еще сказать, я предназначена другому». Кошмар. Короче, когда их вышвырнули из шоу, они швырнули свое черствое творение в экран. Вот уж не думал, что хиленькие гики могут быть такими вспыльчивыми! Их же домой отправили, а не на съедение минотавру. Это я вам к чему говорю? Внешность обманчива. Увидите робкие лица оставшихся участников — не обольщайтесь, господа. Каждый из них может быть преступником.

Да, за свою долгую карьеру в полиции Филипп Петрович еще не встречал людей, менее похожих на правонарушителей, чем те, кто собрался этим вечером в Большом Рыцарском зале. За длинным каменным столом сидели юноши и барышни с совершенно фантастическими глазами. Дело было не в цвете, не в разрезе — взгляд. Взгляд каждого из них был одновременно открытым и изучающим. И чистым, как горный хрусталь — или как посуда, вымытая Самобранкой.

— Это… эльфы? — абсолютно счастливым голосом спросил Карл, выглядывая из-за спины шефа.

— Перун-Громовержец с вами, Карл! — прошептал Филипп Петрович. — Позвольте спросить, вы телевизор вообще не смотрите? Небось только и делаете, что читаете всякую сказочную галиматью? Это просто участники шоу. Обычные люди.

— О нет, сэр, совсем не обычные. — К ним подъехал — да-да, это был он! — сам Стивен Хокинг на инвалидной коляске. Величайший разум современности, заключенный в оковы слабого тела. — Это научная элита нации. Надежда Российской империи и всего мира. Считаю за честь находиться рядом с ними в этом замке.

Разумный наушник автоматически переводил речь британца, однако Филипп Петрович и сам неплохо владел языком Конан Дойла и Герберта Уэллса.

— Сэр, — Филипп Петрович поклонился. — Позвольте представиться. Филипп Шевченко, шеф Седьмого отделения личной канцелярии Ее Величества, специалист по розыску животных. Это мой помощник, ветеринар Карл Алонсо де Сааведра. Он пока у нас на стажировке.

— У вас отличный английский, Фил. И можете звать меня Стив. Так же как и вы, Карл. У нас тут непринужденная, почти семейная обстановка. Поверить не могу, что кто-то из наших талантливых воспитанников решился на преступление. Им не нужно ничего похищать. Они и так одарены природой сверх всякой меры.

— А все же жеребенка рогатого кто-то бессовестно умыкнул! — встрял в разговор Левинсон. — Вон какие «Генетики» поникшие, того и гляди разревутся. Филипп, переходи к делу, пока все не разбежались по своим лабораториям.

Шеф подкрутил усы и ступил вперед.

— Добрый вечер, дамы и господа. Меня зовут Филипп Петрович Шевченко. Возможно, кто-то из вас меня узнал по телерекламе.

— Э-э-э, вы продаете пищалки «Собачья радость»? — с сомнением спросил бородатый молодой человек в футболке с надписью «Вещуны». — Но вообще я телик редко смотрю, могу ошибаться.

— Близко, сударь, близко, — добродушно усмехнулся в усы Филипп Петрович. — Я действительно несу ответственность за то, чтобы все собаки в стране были счастливы, хоть пищалками и не торгую. Я возглавляю Седьмое отделение, расследующее преступления с животными. Я здесь, потому что на территории замка совершено похищение единорога.

В очередной раз шеф убедился, что угадывать потенциального виновника по его реакции на сообщение о преступлении — дело бесполезное. Все участники без исключения казались шокированными, все одновременно заговорили, со всех сторон посыпались вопросы «почему?», «как?» и «он что, уже родился?».

Умные люди умеют скрывать свои эмоции. А эти люди были невероятно умными. Самыми умными в стране.

Молодежь галдела, обсуждая сенсационную новость, Карл вполголоса выкладывал Хокингу свои фантастические догадки по поводу гномов и радуги (какой позор!), и Филипп Петрович на мгновение прикрыл веки. Как-то вдруг он почувствовал себя старым. Слишком древним, как этот замок. А подозреваемые были такими юными и незаурядными. Ему никогда не раскрыть это дело.

На Карла надежды никакой. Чересчур неопытный. Да еще и витает где-то в облаках.

Шеф открыл глаза и поднял ладонь, призывая к тишине.

— Расследование начнем с места рождения единорога. Затем мы с моим коллегой, ветеринаром Карлом, пройдем по всем лабораториям замка. Понимаю, что время уже позднее, но прошу всех участников шоу находиться на своих рабочих местах.

— Нам не привыкать! — согласились ученые.

— И максимально сотрудничать со следствием. Проявите свою гражданскую сознательность, господа! Возможно, кто-то хочет сразу признаться? У вас еще есть шанс избежать наказания.

Филипп Петрович окинул взглядом притихшую молодежь. Сейчас они были похожи на школьников, смотрели на него не отрываясь. Все, кроме одной барышни. Пухленькой, с ярко-розовыми косичками, в футболке с надписью «Усачи», хотя никакой растительности над верхней губой у нее и в помине не было. Барышня старательно прятала глаза, с преувеличенным интересом изучая свой выключенный лэптоп. Это было подозрительно.

— Может, вы хотите в чем-либо признаться, сударыня? — обратился к ней шеф.

— Нет-нет, спасибки.

— А я вижу, что хотите, — настаивал шеф в полной тишине.

Внезапно барышня поднялась из-за стола, держась за свой розовый лэптоп, как за спасательный круг.

— Ну вообще да! Да, я должна признаться.

— Аврора, сядь, что ты творишь? — зашипели на нее остальные «Усачи» — все как на подбор гладко выбритые молодые люди. Филиппу Петровичу было любопытно на них посмотреть — во время съемок ребята прятали лица за однотипными масками с огромными усищами (шефа аж завидки брали!), поскольку служили в секретном оборонном центре под названием «Емеля».

— Отстаньте, парни, я все равно скажу. — Розовые косички непокорно взметнулись вверх. — Так нельзя. Это нечестно. Филипп Петрович…

— Слушаю, сударыня, — приветливо сказал шеф. А дело-то оказалось сказочно простым! И зря он боялся. Так-так, сейчас увидим самого милого жеребенка на свете…

— Я хочу признаться… — Барышня замялась, потом решительно продолжила: — Я взломала сервер «Владычицы морской», чтобы получить доступ к их технологии преобразования света. А то мы конкретно застряли с нашим проектом невидимой Шапчонки.

— О нет! — застонали остальные «Усачи», хватаясь за головы.

Филипп Петрович растерянно подкрутил усы. Не такого признания он ждал.

А вот Левинсон отреагировал моментально. Он прыгнул к «Усачам», будто подброшенный пружиной.

— Что? — Креативный директор уставился на Аврору немигающим взглядом. Аврора от волнения стала похожа на очаровательную поросюшку, однако глаза не отвела. — Это правда?

— Да, это правда, и я готова понести наказание! — заявила барышня тоном Жанны д’Арк, всходящей на костер инквизиции.

— Вы дисквалифицированы, — жестко сказал Левинсон «Усачам». — Собирайте вещи. А ты, Аврора, готовься к продолжительному отпуску в «Крестах». Полагаю, Филипп Петрович тебя забросит туда по дороге домой.

— Постой, Гавриил, не торопись, — вмешался Филипп Петрович. У него появилась одна идейка. — Сударыня, вы хотите сказать, что взломали самую серьезную компьютерную компанию в мире, производителя Перстней-Разумников и культовых лэптопов? Вы в одиночку обошли их защиту?

Аврора кивнула. Кажется, она из последних сил сдерживала слезы. Смешной круглый носик сморщился, однако барышня по-прежнему стояла, гордо задрав подбородок.

— Вот! Я же говорил! Эльфы, ну ведь эльфы же, высшая раса, клянусь Толкиеном! — восторженно пискнул Карл. — А это эльфийская королева!

Филипп Петрович отмахнулся от блаженного и обратился к Хокингу:

— Сэр Стив, позвольте узнать ваше мнение — многим ли подобное под силу?

— Фил, если мисс Аврора и правда это сделала, ее нужно не в тюрьму сажать, а немедленно выплатить ей миллион рублей, чтобы она не сбежала из страны — например, в Великобританию, где такие таланты очень нужны. Как у нас в Кембридже, так и, допустим, в МИ-6… Вы меня понимаете, мисс?

— Я готова понести наказание в своей стране. — Аврора была непоколебима.

— Сударыня, прошу выслушать меня очень внимательно. — Филипп Петрович осторожно подошел к напуганной барышне поближе. — Я как представитель полиции гарантирую, что, если вы поможете нам в поисках единорога, это зачтется вам при вынесении приговора. Вы готовы применить свои технические способности в интересах закона?

— О… Прикольно. Да, конечно! Договорились! — Аврора протянула ему пухлую ладошку. — Спасибки.

Филипп Петрович скрепил сделку крепким рукопожатием. Настроение у него резко улучшилось. Кажется, его шансы на раскрытие дела только что подскочили до середины той самой радуги, о которой столько бубнил Карл.

В Северном корпусе замка варяги раньше держали своих верных коней.

Лошадиные же силы «Всемогущего» были настолько компактны, что все скопом уместились на бывшем сеновале, ныне оборудованном мощными розетками для зарядки электромобильчиков. В результате в конюшне высвободилась порядочная площадь для обустройства научной площадки «Генетиков».

Старые деревянные стойла безжалостно снесли, пространство с низкими сводчатыми потолками зонировали прозрачными подсвеченными перегородками. Стекла были исписаны формулами сверху донизу. Узкие средневековые бойницы соседствовали с электронными микроскопами. Юноши двадцать первого века сменили ржавые доспехи на белые халаты — сражались теперь не с ордами варваров, блуждающими по северным лесам, а с вирусами, блуждающими по организму.

В дальнем углу лаборатории притаился совершенно новый денник, тоже весь стеклянный и стерильный, из которого выглядывала грустная белая лошадь.

Филипп Петрович в сопровождении Карла и Авроры подошел к стойлу. Левинсона с ними не было — он умчался в свои покои в Главном корпусе, чтобы посмотреть, «какую нудятину выдаст Соломон Жмыхов сегодня». Соломон Жмыхов был ведущим аналитической программы «Тем не менее» и безумно раздражал креативного директора своей нечесаной бородой и захламленным столом, однако его передачу уважали зрители, а значит, мосье Жмыхова нужно было терпеть.

Впрочем, Ищейки обошлись без провожатых — Филипп Петрович, будучи постоянным зрителем «Всемогущего», легко сориентировался на территории замка.

Их встретил капитан «Генетиков» Иван. Лабораторный халат был явно Ванятке тесноват. «На такие бы плечи кольчугу и в бой!» — подумал Филипп Петрович.

— Мать убита горем, — кивнул на унылую лошадь Иван. — Родила несколько часов назад, непросто ей было, бедняжке — у малыша же рог, маленький, но есть! И тут же осталась без ребенка. Трагедия! И для нас, и для всей мировой науки, но в особенности — для матери…

— А отец-то кто? — Карл горел энтузиазмом. — Хотя постойте, дайте я угадаю. Олень Санты, Рудольф? Тот, который с красным носом, верно?

Лошадь шумно фыркнула.

— Отец нашего единорога — яванский носорог, — удивленно отозвался генетик.

— Вот как? — разочаровался Карл. — Ладно, тогда ответьте мне всего на один вопрос: была ли у вас золотая уздечка? Надели ли вы на новорожденного — сразу же — золотую уздечку, а?

Ученый внимательно посмотрел на Карла, потом перевел взгляд на Филиппа Петровича:

— М-м-м, сударь, а вы и правда из Седьмого отделения?

— Ох, Карл, молния мне в усы… Простите моего коллегу, он еще на стажировке. Это наш ветеринар. Если позволите, он осмотрит лошадь, а мы с вами пока побеседуем.

Из разговора с Иваном выяснилось следующее. Единорог, получивший при рождении нежное имя Афоня, появился на свет в 18:35. Роды принимали сами конкурсанты — в команду входил студент факультета ветеринарии Императорского Томского университета. Карл затеял с ним профессиональный разговор, оставив на время в стороне гномов и прочее волшебство.

Филипп Петрович не преминул отметить, что он и сам окончил Томский юрфак. Генетик безразлично кивнул и продолжил историю.

В 19:00 по «Всемогущему» — Иван махнул рукой на гигантский экран в центре лаборатории — начались вечерние новости. Первой же строкой ведущий объявил, что в эти минуты на орбите разворачивается зеркальный парус, призванный отразить солнечные лучи и превратить депрессивный Петербург в город вечного света. Об этом проекте говорили много и давно, его реализации ждали все ученые мира, а потому неудивительно, что ребята залпом допили безалкогольное шампанское, которым отмечали явление единорожки миру, и выскочили на улицу, чтобы теперь увидеть рождение второго солнца. За Афоню они почти не волновались — тот прекрасно проводил время в компании матери и ее молока.

Однако небо над Финским заливом оставалось по-прежнему темным — вероятно, развернуть парус площадью в один квадратный километр оказалось не так-то просто. Без толку послонявшись по внутреннему двору вместе с остальными конкурсантами, генетики вернулись в лабораторию, где все осталось неизменным, кроме одного — Афони не было. Нигде.

Дальнейшие бурные поиски ни к чему не привели. Пришлось идти с повинной к креативному директору.

— А что Левинсон вообще делал в замке? — поинтересовался Карл, закончив осмотр лошади, которая по всем физическим показателям чувствовала себя неплохо, а вот морально была угнетена. — Ему что, жить негде?

— Ох, Карл… — Филипп Петрович покачал головой. — Это же руководитель популярнейшего телеканала. Разумеется, ему есть где жить. У него новый особняк на Петербургской Стороне. Я слышал, что сюда он приезжает каждые выходные, подышать свежим воздухом.

— Директор всегда держит руку на пульсе, — подтвердил Иван. — Этот проект — его детище. Как для нас — Афоня… Где он сейчас? Жив ли? Ему ведь требуется совершенно особый уход.

— Вань, но ведь замок нашпигован камерами, как пирожки моей бабушки — капустой, — пробормотала Аврора, слушавшая печальную повесть соперника довольно невнимательно, поскольку все это время копалась в своем цветочном лэптопе. — Я тут между делом хакнула систему видеонаблюдения нашего монастыря — а ну-ка поглядим…

Филипп Петрович сидел и тихо радовался, что дерзкая программистка играет на его стороне.

— Тьфу ты ну ты, странно как, — сказала она через пару минут. — Смотрите — запись последних суток, камеры лаборатории. Проматываем до восемнадцати тридцати пяти. Вот тут вылезает ваш Афоня. Фу, гадость какая. Бе-е-е. Меня сейчас вывернет. Ладно, вы его протираете, — ага, вижу маленький рог, прикольно, — он пытается встать, присасывается к мамашке, уф-ф, мерзко это все. Теперь вы все вместе стараетесь открыть шампусик, неумехи, ничего у вас не выходит, тоже мне ученые… Нет, открыли наконец-то, изучив пробку под микроскопом, вот придурки… Девятнадцать ноль-ноль — начинаются новости, вы кидаетесь к выходу, разбив по пути пару бокалов, неуклюжки… И всё.

— Как всё? — не понял Филипп Петрович.

— А вот так. Запись обрывается. И так… да, и так — по всем помещениям замка. Камеры везде включились только спустя два часа.

— Но почему, сударыня, почему?

— Причин могут быть сотни, начиная от перепада напряжения в сети и заканчивая багами в настройках самих камер. Я посижу, пороюсь в отчетах системы. Ах да, при этом все записи с внешних точек замка в целости и сохранности. Видео с них шло беспрерывно. Похоже, за пределы замка вашего Афоню не выносили. Он должен быть где-то здесь.

— Что ж, тогда начнем обыск прямо отсюда, Карл.

Времени на Северный корпус ушло совсем немного. В стеклянном чертоге просто некуда было спрятать жеребенка. Проверка гладких поверхностей карманным ультрафиолетовым лазером тоже ничего не дала — все отпечатки пальцев принадлежали самим генетикам.

— Полагаю, нам пора идти дальше, — позвал Филипп Петрович своего помощника. — Задерживаться нельзя, вдруг единорожка в опасности?

— А все потому, что не запаслись золотой уздечкой, — наставительно сказал Карл генетикам напоследок.

Пока шагали по шероховатым камням к Винному погребу, где работали до сегодняшнего вечера «Усачи», Карл заявил:

— Я лично считаю, Филипп Петрович, что мы должны перво-наперво допросить Стивена Хокинга. Во всех сказках всякие немощные старики вечно оказываются могущественными колдунами, типа Мерлина. Не удивлюсь, если он и похитил Афоню.

— Перун с вами, Карл! Сэр Хокинг пальцем шевельнуть не в состоянии. И потом — зачем ему это?

— Так чтобы обрести здоровье и бессмертие, — совершенно серьезно сказал Карл. — Для этого единороги и нужны.

Филипп Петрович схватился за голову.

— Карл, Карл! Сударь мой разлюбезный! Ну что вы такое говорите!

— А все-таки не помешает с Хокингом поболтать по душам. Не говоря уже о Левинсоне.

— Гавриил сам нас вызвал. И потом, представьте, сударь, какой урон это происшествие нанесет его любимому проекту. Зачем ему вредить собственному детищу?

— Не знаю. Может, он давно мечтал слопать стейк из единорога. Чтобы хвастаться потом перед друзьями.

— Ох, Карл… Я его друг и могу с уверенностью утверждать: Гавриил не стал бы есть стейки из жеребенка, с рогом тот или без — неважно. Он же не варвар. Более просвещенного человека не найти.

— По-моему, вы слишком снисходительны к своему приятелю, шеф. Как-то уже похоже на кумовство, Филипп Петрович!

— Карл, простите за бестактность, но ведь и вы оказались на этой работе только потому, что меня об этом попросил другой мой хороший знакомый. Ричард, если я не ошибаюсь, ваш дядя?

— Муж моей двоюродной тети, — отмахнулся Карл. — Но ни он, ни я, ни моя двоюродная тетя не совершали преступлений. Чего мы пока не можем сказать с уверенностью о господине Левинсоне. У меня есть серьезные подозрения, что он оборотень.

— Оборотень? Ох, Карл… И откуда только в вашей голове столько мишуры?

— Люблю фэнтези, — в свою очередь вздохнул молодой ветеринар. — А то жизнь у нас слишком технократичная. Уж очень мы сейчас зависим от всевозможных гаджетов. Скучаю по тем временам, когда люди верили в магию.

— Какая еще магия, Карл? Логика и холодный анализ. Желательно подкрепленный железобетонными фактами и компьютерными расчетами. Вот на что следует опираться при расследовании.

— Между прочим, Филипп Петрович, в магии тоже есть железная логика, — не согласился Карл. Они с шефом подошли к небольшой деревянной двери, ведущей в Винный погреб. — Возьмем, например, «Усачей» — для их Невидимки просто необходим единорог, умеющий мгновенно скрываться от людских глаз и исчезать неведомо куда. Может, они хотели из его гривы Шапку связать…

Так называемый Винный погреб давно уже перестал быть местом хранения алкогольных напитков. Истина в вине? Нет, спасибо. Отныне истина — в атоме. Новые открытия опьяняли похлеще молодого божоле.

«Усачи» встретили агентов неприветливо. Похоже, ребята из оборонного центра не любили проигрывать битвы. Особенно научные.

— Выкинули нас из конкурса, забрали лучшего программиста. Что вам еще нужно? Пароль от секретного климатического оружия? — грубо спросил один из конкурсантов, бледный паренек, похожий на древнегреческого поэта, которого с позором изгнали с праздника Великих Дионисий. Вместе с товарищем он обматывал пузырчатой пленкой некую шкафообразную установку с лампочками. Вероятно, если бы прямо сейчас у него в руках оказался черствый Колобок, он бы не преминул швырнуть его в Филиппа Петровича,

— Сударь, мне искренне жаль, что так получилось, — шеф примирительно улыбнулся, — однако вы должны радоваться, что вашей подруге смягчат наказание благодаря ее сотрудничеству с нами. Позвольте узнать ваше имя.

— Константин, капитан команды, — угрюмо представился поэт. — Так что вы хотели?

— Во всяком случае — не пароль от климатического оружия, — усмехнулся шеф. — Хотя я точно знаю, как им распорядился бы. Дождей у нас в Царском Селе летом многовато… Но речь не об этом. Что вы делали сегодня в семь часов вечера?

— Услышал по телику, что «Второе солнце» запускают. Мы в этом проекте тоже принимали участие. Пошел во двор вместе со всеми посмотреть. Ничего не увидел. Вернулся. Всё.

— Кто-нибудь может подтвердить, что вы неотлучно находились на улице?

— Мы все можем поручиться друг за друга, — буркнул Константин. — Понимаю, к чему вы клоните. На нас вы похищение своего дурацкого единорога не повесите… Эй, да кто так лазер держит? — внезапно заорал он, обращаясь к одному из коллег. — Хочешь, чтобы мы все тут вспыхнули, как жар-птицы? Так вот фениксов среди нас нет!

Обыск Винного погреба закончился полным фиаско. Филипп Петрович возлагал большие надежды на вместительные картонные коробки, куда «Усачи» складывали оборудование. Но никаких единорогов в них не оказалось.

— Филипп Петрович, Филипп Петрович, я знаю, я догадался! — подскочил к нему Карл, когда шеф уже собрался уходить. — Они Афоню спрятали под своей Шапкой-Невидимкой!

— Хм-м-м… А вот это вполне возможно, Карл! Константин, будьте любезны продемонстрировать нам свое изобретение.

— Шапка еще не доделана, над ней работать и работать, — отказался капитан.

— И все-таки я настаиваю. — Филипп Петрович нахмурил седые брови — прием, никогда его не подводивший.

Константин неохотно вытащил сверток из самой маленькой коробки, распаковал. Внутри оказалась обычная совсем не шапка, а скорее некий черный плед, в который капитан закутался с ног до головы.

Филипп Петрович протер глаза. Перед ним стояло два закутанных Константина. Изображение было нечетким, как будто шеф хряпнул накануне пару-тройку бутылочек шампанского, и отнюдь не безалкогольного.

— Вообще-то я думал, что Шапка должна делать своего владельца невидимым, а не размножать его… Карл, у вас тоже двоится в глазах? — потрясенно спросил Филипп Петрович своего помощника.

— Ага. С ума сойти! А вы, шеф, говорили — нет никакой магии.

— Это не магия, а система преломления света, с которой мы никак не можем справиться, — раздраженно объяснил Константин, снимая паранджу. — Вы что думаете, Аврора просто так «Владычицу» взломала?

— Нет, они точно что-то скрывают, — убежденно заявил Карл, выходя из Винного погреба.

В отличие от негостеприимных «Усачей», «Артуровичи» и «Вещуны» буквально горели желанием помочь следствию.

«Вещуны» под предводительством бородача, спутавшего шефа с продавцом пищалок, работали в Комендантском доме, превращенном ныне в зимний сад.

Тут же, с порога, бородач предложил агентам свою дрессированную змею Марфушу для поиска единорога. Правда, добавил он, Марфуша натаскана исключительно на нападение, причем не на кого попало, а только на норвежского викинга Одда Стрелу — он же новгородский князь Олег. К этой неделе телепроекта Марфушку удалось выдрессировать настолько, что она стала узнавать свою жертву на старинной гравюре. Ядовитые железы у гадюки уже удалены, так что теперь нужно всего лишь дождаться, пока изобретут машину времени, и дело в шляпе, а точнее, в лошадином черепе: Марфушку отправят прямиком в 912 год, где она, опередив другую, опасную гадюку, нападет на Вещего Олега. Пророчество тем самым исполнится, Олег останется цел и невредим, поскольку никакого яда у Марфушки нет. Ярл объединит Скандинавию и Киевскую Русь в одно государство, и таким образом к двадцать первому веку весь Евразийский континент станет единой Российской империей…

Лучше бы свою энергию на что-нибудь толковое пустили, сказал Филипп Петрович.

Карл захотел остаться в интересном Комендантском доме и поплотнее пообщаться с «Вещунами», не говоря уже о сообразительной Марфушке; однако шеф, наскоро произведя обыск в зеленых дебрях, выцепил его оттуда и привел к «Артуровичам» в Башню Сапожника.

Никаких сапог и другой обуви тут не было — и единорогов, к сожалению, тоже. Только десятки трехмерных принтеров, печатающих детали для нуль-кабин, телепортационных дисков и прочих потенциальных приспособлений для победы над пространством, которые «Артуровичи» испытывали в эфире «Всемогущего».

Физики долго не отпускали Ищеек, умоляя выдать им разрешение на проведение различных атмосферных замеров в деннике, поскольку абсолютно очевидно, что единорог повторил маршрут первого настоящего телепортатора — короля Артура и искать его нужно не где-нибудь, а именно на Авалоне.

Филипп Петрович под свою ответственность разрешил «Артуровичам» посетить лабораторию соперников и измерить в деннике что им только захочется, поскольку другого способа отделаться от надоед он не видел.

Потом Ищейки побывали в доке на северной стороне Замкового острова, где на них вообще не обратили никакого внимания. Суровые «Асы», вымокшие в ледяной воде залива, возились с надувным кораблем, на мягком борту которого красовалась надпись «Скидбладнир». По легенде, судно должно было вмещать всё воинство Асгарда и при этом складываться в наплечный мешок. Проблема была в том, что предполагаемых пассажиров набиралось не меньше ста двадцати, и потому кораблик получался чересчур объемным — такой разве что на грузовом «Матиасе» перевозить, никак не в сумке.

Поискали Афоню в пресловутом наплечном мешке, заглянули под причал. В разноцветных огнях залива сновали туда-сюда стаи корюшки. Единорога нигде не было.

— Радуйтесь, господа, что скандинавская мифология не настолько насыщена персонажами, как индийская, — приободрил Филипп Петрович «Асов» перед уходом. — В индийском пантеоне несколько тысяч богов.

С пристрастием допросили «Вознесенцев», строящих на Нижнем дворе огненную колесницу а-ля Илья Пророк. Карл предполагал, что единорог мог понадобиться «Вознесенцам» в качестве ездового животного. «Вознесенцы» держались со стоическим мужеством святых. Капитан команды, кудрявый ангелоликий юноша с небесными глазами по имени Алексий (не Алексей, уточнил он, а именно Алексий), заявил, что единорог является символом Благовещения и Девы Марии в частности, а это чудеса совсем из другой христианской оперы, не имеющей никакого отношения к транспортным средствам святого Ильи.

Филипп Петрович, не разделявший религиозного пыла «Вознесенцев», только крякнул.

К четырем утра стало ясно только одно: что ничего не ясно. Алиби было у всех одновременно — и в то же время ни у кого. В момент похищения единорога все смотрели в небо, а значит, похититель легко мог проскочить незамеченным.

Однако оставались еще «Алхимики».

В восьмигранной Башне святого Олафа, где когда-то останавливался шведский король, теперь стояли мощные системные блоки, гудящие на низкой шмелиной ноте. «Алхимики» загружали в компьютер тысячи страниц древних рукописей в надежде вывести алгоритм философского камня.

Судя по всему, дело у них пока не клеилось.

— Мы в тупике, — пожаловалась капитан команды, прекрасная Каролина, больше похожая на актрису, чем на программиста. А между тем, во «Владычице морской» она возглавляла целый отдел. — Неужели средневековые мистики были банальными шарлатанами? Иногда охватывает такое отчаяние! Думаю, в конкурсе мы проиграем. Жаль, что в моей команде нет такого специалиста, как Аврора. Взломать «Владычицу» — это же фантастика! Невероятно! Я надеялась, что она придет вместе с вами, хочется узнать подробности… Может, Аврора подсказала бы нам выход… Ох, господа, какие уж там лошади с рогами, не до них нам сейчас, нам спать некогда. Видите, какие у меня круги под глазами?

Никаких кругов под этими громадными фиалковыми глазами Филипп Петрович не заметил. Барышню можно было хоть сейчас помещать на обложку модного журнала.

Хотя хрупкой ее не назовешь, решил Филипп Петрович. Такая вполне способна поднять сорокакилограммового жеребенка.

— Где вы были в семь часов вечера, сударыня?

— В семь вечера? На секундочку вышла на улицу, посмотреть на «Второе солнце», потом сразу же вернулась сюда, в эту проклятую башню. Я ее уже ненавижу, как в тюрьме здесь нахожусь… — Внезапно ее фиалковые глаза вспыхнули. — Ой, господа, у меня замечательная идея. Вы же следователи, верно? Авроры с вами нет, но у вас аналитический ум и свежий взгляд — может, быстренько проглядите наши наработки? А вдруг заметите что-то такое, что ускользнуло от нашего внимания. Пожалуйста!

— Шеф, шеф, вы посмотрите на нее! — жарко зашептал Карл, отозвав Филиппа Петровича в сторонку. — Это же самая настоящая принцесса, заточенная в башне! Золотая коса до пояса, мрачные толстые стены донжона… Она ждала нас, странствующих рыцарей. Мы обязаны ее спасти. Давайте останемся здесь ненадолго, поможем ей.

Филипп Петрович, со скучающим видом листавший ветхие страницы какого-то справочника пятнадцатого века, вдруг замер.

— А это что такое?

На старинной картинке, бережно раскрашенной вручную, была изображена колба с некой жидкостью — и рядом с ней белый единорог с длинным витым рогом.

— Сударыня, разрешите поинтересоваться, как в эту книгу попал единорог?

Каролина смутилась. Фарфоровые щеки покрылись персиковым румянцем. Она в некотором замешательстве откинула косу назад.

— О, дело в том, что стремительный единорог символизировал для алхимиков ртуть, или меркурий, как ее раньше называли. Это ключевой элемент всех формул. Единство противоположностей, ярко выраженная двойственность, ну и все в таком духе.

Филипп Петрович подкрутил вверх усы, заметно обвисшие за минувшие сутки.

— Не поверю, что вам, сударыня, никогда не приходила в голову мысль, что алхимики могли давать буквальные рекомендации. Что, если это ртуть символизировала единорога, а не наоборот? Что, если, говоря «меркурий», мастер имел в виду «юникорн»? И что, если от победы в конкурсе вас отделяет всего один истолченный в порошок рог новорожденного жеребенка, который нужно добавить к остальным ингредиентам, чтобы получить искомый философский камень?

Ответное лепетание Каролины было неубедительным. Очевидно было, что она об этом думала и раньше.

Филипп Петрович уверился, что Ищейки наконец-то наткнулись на след Афони. Карл также был в восторге от мистичности всего происходящего.

Несмотря на то что обыск в Башне святого Олафа ничего не дал, Филипп Петрович покинул мрачный донжон преисполненным подозрений.

— Итак, у нас есть мотив, — сказал Филипп Петрович, когда они с Карлом возвращались в Главный корпус.

Занимался рассвет. Довольно миленький, но все же не сравнимый с режимом «Рождение удачного дня» системы деликатного пробуждения, установленной в спальне Филиппа Петровича.

— У нас есть мотив и есть очевидная возможность для совершения преступления. Каролина с ее техническими знаниями легко могла отключить камеры видеонаблюдения и вынести новорожденного Афанасия из лаборатории «Генетиков».

— Но зачем Каролина просила нас остаться в Башне Олафа? — возразил Карл. — Если бы она похитила Афоню, она стремилась бы отделаться от нас как можно скорее.

— Ох, Карл… Возможно, она хотела нас задержать, чтобы мы не нашли единорога в том месте, где она его спрятала. Вопрос — что это за место? Тайников тут, должно быть, немыслимое количество. — Филипп Петрович с тоской окинул взглядом стены крепости, жемчужно-розовые в утреннем свете, в каждой из которых мог таиться не только маленький жеребенок, но и целое стадо священных шумерских быков. — Похоже, нам предстоит обшарить каждый закуток Выборгского замка.

— А в старинных замках мно-о-ого закутков, — в предвкушении потер руки Карл. — А может, и на настоящий подземный ход наткнемся! Будем месяцами исследовать каждый квадратный сантиметр, простукивать каждый камень…

— Вы правы, Карл, мы тут основательно завязнем. Нельзя так рисковать жизнью жеребенка — если он еще жив, конечно. Нужно вызвать подкрепление. Пойдемте к Гавриилу — придется сообщить ему, что мы не сможем выполнить его просьбу о неразглашении. Увы.

В коридоре Главного корпуса встретили Хокинга.

— Фил, я ждал вас до поздней ночи, думал, вы придете меня допрашивать.

— О, сэр Стив, я не решился беспокоить столь уважаемого человека…

— Напрасно. Напрасно, Фил. И лукавите вы напрасно. Вы не пришли ко мне потому, что убедили себя в моей немощности. Я единорога не брал, но готов с ходу нарисовать вам двадцать два варианта, как я мог бы его похитить, не вставая с этого самого инвалидного кресла. Главный враг знания — не невежество, а иллюзия знания. Подумайте над этим, Фил.

— Сэр Стив…

— Не бойтесь исследовать любые, самые фантастические возможности. Вы должны быть непредвзяты, Фил. Открыты всему новому. Как этот мальчик, ваш помощник.

— Я? — растерянно спросил Карл.

— Да, сэр. Я впечатлен нашим разговором в Рыцарском зале. Мне нравится ваше нестандартное мышление. Жаль, что вы не выбрали физику своей специализацией. Мы с вами перевернули бы все представления человечества о Вселенной.

Колеса кресла вновь завертелись.

Филипп Петрович растерянно смотрел великому ученому вслед.

Давненько он не чувствовал себя нашкодившим школьником.

Решив заглянуть к Хокингу сразу после разговора с Левинсоном, он постучался в апартаменты друга.

— Да, приятель, заходи… Кофе хочешь? У меня тут жуткие проблемы.

Гавриил казался раздосадованным. Он нервно мерил шагами просторную комнату, обставленную в стиле другого континента: сплошная кожаная мебель, непопулярная в «зеленой» Российской империи, ковры из коровьих шкур; мексиканское сомбреро на стене почему-то соседствовало с балалайкой. У дальней стены был оформлен телеуголок: камера на штативе, софиты, фон на треноге. Напротив роскошной кровати с кожаным изголовьем стоял телевизор, настроенный на «Всемогущий», разумеется, правда, почему-то без звука.

— Эти мерзавцы «Усачи» позвонили моим конкурентам с «Эпатажа», продали им за десять тысяч историю о пропаже единорога, ты можешь себе это вообразить? Мне инсайдер из тамошнего отдела новостей только что сообщил. Короче, я должен срочно выйти в эфир «Всемогущего», рассказать обо всем сам, на своем собственном канале! Включение через пару минут. Не хватало еще, чтобы меня обставили на моем же поле… Ты что будешь, Филипп, капучино, как всегда? Карл, займись, организуй старшим коллегам кофеек. Мне американо с двумя ложками сахара. У тебя четыре минуты. Время пошло.

Левинсон махнул рукой в угол, где на гигантском комоде красного дерева стояла блестящая немецкая кофеварка. Надо бы прикупить такую же, мельком отметил шеф, вспомнив о своей Самобранке, не оправдавшей кофеиновых надежд.

— Филипп Петрович! Я же не на баристу учился! — начал было возмущаться Карл вполголоса. — Почему он мной командует, в конце концов?

— Карл, Карл, пожалуйста, не ворчите, видите, человек расстроен. Я бы и сам кофе сварил, но нужно ответить на пару срочных сообщений. Вот, например, Аврора спрашивает, где мы, пишет, что разыскала что-то «прикольное».

Карл насупился и отправился в угол. Кофемашина гостеприимно зашумела.

Левинсон, схватив свою пузатую чашку с дымящимся напитком, крикнул гостям: «Тишина, господа, включение через одну минуту!» — после чего уселся в красное кожаное кресло с высокой спинкой, на которое была направлена камера, вставил наушник, чтобы слышать эфир, и изобразил широкую улыбку.

Почти сразу его подвижное лицо появилось в телевизоре напротив кровати.

Филипп Петрович, боясь испортить эфир, замер с капучино в руке. Медленно оседала молочная пенка, лопались крошечные пузырьки, превращая нежнейшее белое облако в грязноватую кляксу.

— Доброе утро, господа, — сказал Левинсон в камеру. — Меня зовут Гавриил Левинсон, я креативный директор телеканала «Всемогущий». Я отвлеку вас от любимого сериала «Пляжные амазонки» всего на несколько минут. Речь пойдет о шоу «Воздушный замок». Пристегните ремни, господа. Новости ОЧЕНЬ горячие. Из лаборатории «Генетиков» исчез единорог. Пропажу обнаружили накануне вечером. Мы сразу же вызвали лучших специалистов по поиску животных — агентов Седьмого отделения личной канцелярии Ее Величества, известных как Ищейки Российской империи. Вы знаете этих ребят по рекламе с резиновой курицей. — Левинсон отхлебнул кофе, собираясь с мыслями. — Мы снимали все передвижения Ищеек по замку, начиная с их прибытия сюда.

— Что?! — сказал Филипп Петрович одними губами.

Карл никак не отреагировал на сенсационное признание креативного директора. Он копошился в громадном комоде, вероятно, пытаясь найти чашку и для себя.

Между тем, в телевизоре показывали четкие кадры: вот Филипп Петрович с Карлом бредут по средневековой улочке, направляясь к «Усачам»; вот они беседуют с прекрасной Каролиной; вот заглядывают под причал «Асов».

— Каждый шаг Ищеек, все их разговоры с конкурсантами записаны на камеру. А это значит, что в ближайшую пятницу вас ждет уникальный выпуск «Воздушного замка», который вы просто не имеете права пропустить. Вы получите двойное удовольствие, как от кофе с молоком: научный проект плюс сериал о сыщиках в одном шоу.

Какое предательство. Ведь он же ясно дал понять Левинсону, что категорически против съемок. Филипп Петрович в оцепенении смотрел на свой остывший капучино. Поверх темной жидкости плавала неаппетитная белая жижа.

— Итак, господа, не забудьте включить «Всемогущий» в эту пятницу, а я на этом прощаюсь с вами…

— Не так быстро, господин Левинсон.

Филипп Петрович отставил чашку с нетронутым капучино в сторону и решительно ступил в освещенную прожекторами зону.

— Раз уж вы мечтали о настоящем полицейском сериале, Гавриил, то я дам вам уникальный шанс почувствовать себя его главным героем. Потрудитесь ответить на несколько вопросов.

Боковым зрением он видел, что трансляция по «Всемогущему» продолжается. Нет, все-таки до чего неприятно смотреть на себя со стороны. Не мешало бы сбросить пару килограммов. Но это потом. А сейчас — жесткий допрос одного из самых могущественных людей в стране. В прямом эфире. Ох, как будоражит. Почти как кофеин.

— Что вы делали накануне в семь часов вечера, господин Левинсон?

— О, мы уже перешли на «вы»… Платон мне друг, но истина дороже, так? — Левинсон небрежно закинул ногу на ногу. — Филипп, в семь вечера я был в этом самом кабинете, пил кофе. Американо с двумя ложками сахара, если желаешь знать подробности.

Директор демонстративно отхлебнул из своей чашки.

— Вы можете доказать свое алиби?

— А ты готов предъявить мне обвинение, Филипп? — Левинсон иронично воздел правую бровь. — Для этого ты сейчас влез в прямой эфир?

Да уж, голыми руками его не возьмешь.

Ладно.

— Хорошо, сударь, тогда скажите мне вот что: почему в вечернем выпуске новостей на вашем канале сообщили недостоверную информацию о запуске «Второго солнца»?

Ага.

Левинсон моргнул.

— Не понял?

— Вы прекрасно меня поняли, сударь. Эту «утку» запустили в ночное небо именно вы. И только для того, чтобы выманить всех ученых из своих лабораторий на улицу. Не так ли, Гавриил?

— Абсолютно. Не так.

— Думаю, уже сегодня я опрошу сотрудников отдела новостей «Всемогущего». Нетрудно будет выяснить, откуда вчера пришла эта информация про старт проекта. Я специально только что связался с высокопоставленным сотрудником министерства, его зовут Ричард Старр… И он уверил меня, что до реализации «Второго солнца» еще очень далеко. Так вы ничего не хотите сказать прямо здесь и сейчас, господин Левинсон?

— На этом наше включение окончено, — лучезарно улыбаясь в камеру, сказал креативный директор. — Спасибо за внимание…

— Филипп Петрович! — В апартаменты влетела Аврора с розовым лэптопом наперевес. — Филипп Петрович, я раскопала, кто остановил запись с камер видеонаблюдения в момент кражи единорожки.

— Подойдите сюда, сударыня, будьте любезны, и расскажите нам обоим, — пригласил Филипп Петрович.

— Стоп-сигнал был дан с Перстня с серийным номером… сейчас… ПР777КМВ000000000002. А этот номер, если верить данным из базы «Владычицы морской»… к которым я совершенно случайно имею доступ… принадлежит Гавриилу Левинсону. Прикольно, правда?

Барышня торжествующе посмотрела на креативного директора. Тот держался внешне спокойно, хотя губы у него побелели от злости.

— Прикольно, сударыня, очень даже прикольно, — подтвердил Филипп Петрович. Он повернулся к Левинсону. — Где Афоня, Гавриил?

— Золотую уздечку сюда, срочно! — раздался радостный крик Карла из угла с кофеваркой. — Филипп Петрович, посмотрите, кого я нашел в комоде! Ну разве не чудо?

Из нижнего ящика робко выглядывал сливочно-белый жеребенок. На шефа Седьмого отделения смотрели влажные завораживающие глаза — над которыми виднелся крохотный, будто фарфоровый, рог.

— В студии программы «Тем не менее» специальный гость — Филипп Шевченко, шеф Седьмого отделения личной канцелярии Ее Величества. Рад приветствовать вас, Филипп Петрович.

— Взаимно, Соломон Соломонович.

— Сегодня мы с вами поговорим на тему, которую я уже не раз затрагивал в своей передаче. А именно — этичность скрытых съемок. Вы, как и наша императрица в бытность свою великой княжной, стали жертвой тайного видеонаблюдения. Почему вы не подали в суд на нашего креативного директора?

— Сложный вопрос… Гавриила и так ждал тяжелый судебный процесс — по делу о похищении единорога. Хорошо, что приговор вынесли достаточно мягкий: всего четыреста часов исправительных работ. В частной беседе господин Левинсон признался мне, что с удовольствием проводит время на свежем воздухе, убирая листья в осеннем Царскосельском парке. Ему нужен был этот перерыв в напряженной интеллектуальной работе.

— Вы правы, у нас тут на телевидении сплошные стрессы.

— К тому же Гавриил все-таки добился своей главной цели. Вы помните тот знаменательный эфир-допрос, когда мы нашли Афоню?

— Безусловно. Я сам смотрел его не отрываясь.

— Да, как и миллионы телезрителей. Вот за это прямое включение, которое жюри после долгих обсуждений отнесло-таки к проекту «Воздушный замок», креативный директор получил заветную награду за самый максимальный рейтинг реалити-шоу в истории телевидения.

— И все же, Филипп Петрович, произошло вторжение в вашу частную жизнь, оскорбление нанесено лично вам…

— А я не в обиде на Гавриила. Человек, который настолько горит своим делом, что готов буквально на всё ради него, вызывает уважение. К тому же случившееся и мне пошло на пользу. Поступок Левинсона сработал как спусковой крючок. После этого события я по-новому расставил приоритеты в жизни. Скажем так: под объективом телекамеры я стал более объективным в своих расследованиях.

— А как насчет вашего сотрудника Карла, который также попал в кадр?

— О, Карл даже благодарен Левинсону. Как вы уже, конечно, знаете, креативный директор, похитив Афоню, первым делом предложил ему свежего латте из своей кофеварки. И вот так неожиданно выяснилось, что единороги просто обожают кофе! Когда наш ветеринар узнал эту подробность, он был в щенячьем… простите, в полном восторге. Карл, наряду с генетиками, создавшими Афоню, стал одним из авторов серьезной научной работы, названной «Единорог и кофе» и получившей множество положительных отзывов. Сэр Хокинг приглашал его с лекциями в Кембридж — но пока что Карл с нами. Так же как и наш новый программист, Аврора Успенская.

— Да, госпожа Успенская ведь также оказалась под судом после этого шоу. Вы не сомневались, принимая на службу в полиции человека, признанного виновным в нарушении Уголовного уложения и получившего выговор в присутствии суда?

— Сомневался?! Ну что вы. Более того — уже после суда Аврору настойчиво звали на работу в ту самую «Владычицу морскую», базу которой она, собственно, и взломала. На место Каролины — помните ее?

— Разумеется. Разве можно забыть очаровательную победительницу «Воздушного замка»?

— Да, однако госпожа Успенская предпочла наше скромное отделение, чему я очень рад. Большинство преступлений сейчас совершаются при помощи техники, и без программиста нам никак не обойтись.

— Благодарю, Филипп Петрович. В студии программы «Тем не менее» был шеф Седьмого отделения личной канцелярии Ее Величества, Филипп Шевченко. Скажете что-нибудь нашим телезрителям напоследок?

— Разумеется. Дамы и господа! С гордостью представляю вам новый символ Ищеек Российской империи. Нет, не единорог, как вы могли бы подумать. Знакомьтесь: резиновая курица Дуняша! И помните: мы с Дуняшей ждем вас в Седьмом отделении в любое время дня и ночи. Поможем спасти вашего питомца и угостим чашечкой отличного кофе.

Зверушка, которой всё равно (Андрей Загородний)

Сигнал телефона поймал меня в Васильевке, брат дозванивался второй день, но сотовая связь в экспедиции — редкость.

— Приезжай быстро, у мамы эмболия. — Голос его звучал устало и растерянно. — Гони, может, попрощаться успеешь.

От того же умерли три мамины сестры, все мамины сёстры — наследственное, в объяснениях нужды не было. Да не было и времени слушать объяснения, переспрашивая сквозь треск мобильника. Я в десять минут собрался, бросил дела на помощника, прыгнул в «уазик», уже раскочегаренный Витьком, нашим шофером.

Скакали по лесной дороге, а в голове бился пульс, подгонял. Сиди я сам за рулем, на первом километре разбил бы и машину, и все шансы добраться. Но и Витек тоже проникся ситуацией, гнал вовсю, и, наверное, поэтому на третьем часу полетела подвеска. Вышли в вечерний лес — правое переднее колесо торчало углом.

— Я с машиной, а вам пешком, — развел руками Витек. Действительно, ждать здесь попутку можно было неделями.

Четыре часа равномерной ходьбы вогнали мои мысли в ритм. Внутри всё так же сжималось в комок, но в руки я себя взял. Задача — добраться домой, и суетой, метаниями истеричными не поможешь. Марш-бросок, потом узкоколейка, пересадки, потом самолет… опять поезд или автобус. Далеко, долго, но других вариантов нет.

Вагон был набит под завязку, люди сидели и на нижних полках, и на верхних. Я притулился между стенкой и широченной бабкой, обнимавшей красный чемодан. И неожиданно для себя заснул, провалился. Очнулся от беспокойства, обернулся к мужичонке с круглым простоватым лицом, занявшему вместе с мальчишкой лет девяти бабкино место.

— Вы не в курсе, до Рязева долго еще? — спросил я, окончательно разлепляя глаза.

— Полчаса как проехали. — Мужичонка улыбнулся то ли сочувственно, то ли ехидно.

Я протолкался к проводнику.

— Что же вы не разбудили? Где теперь пересесть?

— Пошел на… — Проводник был изрядно пьян. — В Лобовке выйдешь.

Замусоленное расписание, висевшее тут же, сообщило, что до Лобовки полтора часа, да и то если не опаздываем. К горлу подкатило, захотелось дать проводнику в морду. По совести, его действительно надо было бить. Сдержался, поезд не повернешь, а драка может обернуться лишней задержкой.

Я вернулся на место, наклонился над брошенным рюкзаком. Из-под вагонной полки вылез толстый червяк сантиметров в двенадцать длиной. Забрался повыше и, оказавшись на свету, превратился в неизвестное мне животное. Больше всего оно напоминало непропорционально вытянутую в длину микроскопическую куницу. Очень пушистую и раскрашенную в клеточку — коричневым по желтому. Звери в клеточку не существуют, глаза, что ли, врут? Потряс головой, зверушка цвет не поменяла — значит, существуют.

— Смотри, папа! — звонким голосом закричал мальчишка. — Давай себе возьмем!

Семейство городское, понял я, сельские дети в дом живность не тащат. Папаша пробормотал что-то невнятное, разглядывал зверька с той же невыразительной улыбкой.

— Пап, я к маме, за колбасой, — объявил мальчишка и начал протискиваться между ног в другой конец вагона.

Мужичонка вдруг поднял руку и изо всех сил хлопнул зверька. Так, как бьют таракана — чтобы раздавить. Гад, сразу понял я. И усмешка у него гадская. Злость на проводника заслонилась новой злостью. Я обернулся, мальчишка был далеко, бить отца при сыне — последнее дело. Ухватил мужичонку за шею, надавил, пригнул. Так, чтобы тот почувствовал, что такое первый разряд по гиревому спорту.

— А что, а что? — захрипел мужичонка. — Оно тебе надо!

— Надо, — сообщил я и отпустил шею — возвращался мальчишка.

Зверушка не пострадала, успела, наверное, спрятаться в складке рюкзака. И не испугалась — так и сидела на смятой зеленой ткани, только голову поворачивала, как бы выбирая, куда ползти — ко мне или к мужику, растерянному, краснорожему, больше не улыбающемуся. Потом что-то решила и юркнула в рюкзак.

Мужичонка обиженно поднялся, схватил сына за руку и двинулся прочь. Стало свободнее — и место на полке освободилось, и дышать легче показалось. Я наклонился выгнать зверька из рюкзака, но быстро понял, что в тесноте мне просто не удастся выложить оттуда вещи. Махнул рукой — все равно зверю в поезде погибель, выйду — тогда и разберусь.

Лобовка оказалась совсем занюханным полустанком — пара покосившихся сараев, грунтовка, уходящая в лес. Чертов проводник, — похоже, уехать отсюда можно было только той же узкоколейкой. Ни кассы, ни даже расписания найти не удалось, не видно было и ни единого живого человека. Оставалось подхватить рюкзак и двинуться по грунтовке в лес.

За первыми же елками я увидел маленькую девочку. Лет восьми, в синем платье, с синим же бантом, как с картинки из детской книжки. Потерявшейся она не выглядела, и я просто спросил:

— Ты здесь живешь? Знаешь, где Лобовка?

— Конечно, Лобовка там, — совсем по-взрослому ответила девочка, указала рукой вдоль дороги. Добавила: — У нас еще аэродром есть.

— Покажешь? — Заблудиться вряд ли получилось бы, но нехорошо оставлять ребенка в лесу.

— Нет, я папу жду.

Прозвучало это уверенно, и навязываться я не стал. Вместо этого зашагал по дороге. Лобовка оказалась совсем близко — маленькая деревенька, живая, наверное, только потому, что сюда можно было доехать поездом. А аэродром — зеленый луг, отличающийся от других таких же оранжевым конусом ветроуказателя. Но удача — на лугу стоял «кукурузник» с крестом санавиации.

Я побежал, опасаясь, что самолет взлетит прямо сейчас. Не взлетел, дождался меня. Да и больного, человека с огромной, замотанной бинтами ногой, погрузили только через пятнадцать минут. Договориться удалось на удивление просто, летчик выслушал, пожал плечами: надо — значит, возьмем. Я обрадовался. Обрадовался еще и тому, что на свете существуют нормальные люди — перед глазами все еще стоял тот, с туповатой ухмылкой, готовый голой ладонью раздавить маленькую зверушку.

Кстати, надо бы вытряхнуть ее из рюкзака. Так и сделал, вывернул его на траву, она вывалилась последней, повисела, цепляясь лапкой за ткань, и мягко шлепнулась на землю. Змейкой проскользнула в тень под крылом, потом к алюминиевой лесенке. Будто знала, что ей надо именно туда, метнулась вверх и скрылась в кабине. Вот черт! Погибнет ведь под чьим-нибудь неосторожным каблуком. Но что тут поделаешь, самолет над травкой не потрясешь.

Летели два часа, качало и подташнивало. Стараясь отвлечься от дурных мыслей, я поглядывал на пол, но зверька заметить не удавалось. Под конец же стало не до зверей, загипсованный пациент начал стонать, закричал: видимо, закончилось действие обезболивающих. Сопровождавшая врач, тетка лет пятидесяти, бросила медбрату:

— Морфия сорок.

Тот порылся в чемоданчике, похоже, только для виду:

— Так не выдали же, а вчерашний еще в Лобовке вкололи.

Тетка выругалась грязнее, чем мои рабочие в экспедиции, потом неожиданно охнула по-бабьи:

— Вгоняй анальгин, тройную, — и добавила: — Без толку.

Больной на носилках уже не стонал, а выл, повышая голос при каждом толчке тихоходного самолета, расширенные зрачки искали что-то на потолке кабины. Неожиданно я заметил зверька, он зачем-то взобрался на носилки, потом на загипсованную ногу. Прогнать? Но я здесь чужой, вдруг раненый не поймет движения, дернется? А он как раз затих — полегчало немного?

Тут зверька заметила и врач, поднялась со своего места:

— Кыш! Откуда взялась только!

Но больной поднял руку, похоже, просил не шуметь, не трогать. Врач поняла, пожала плечами и села. Стонов больше не было, и минут через десять она толкнула медбрата:

— Смотри-ка, работает старый добрый анальгин.

— Морфий на сто лет старше, — мотнул головой медбрат.

Больному действительно стало легче, он нежно смотрел на зверушку, расположившуюся на его ноге. Почему-то мне казалось, что легла она именно туда, где под гипсом и бинтами была самая рана.

Наконец тряска закончилась — «кукурузник» плюхнулся на асфальт посадочной полосы, я помог вытащить носилки — летчики все еще отчитывались о чем-то по радиосвязи, и тетка-врач с медбратом начали ворочать больного сами. Подъехала скорая, погрузили, и я вернулся, собираясь заплатить за полет. От денег пилот отмахнулся и захлопнул дверь самолета изнутри. Я остался на асфальте практически посреди картофельного поля, отделенного от взлетной полосы давно провисшей колючей проволокой. «Кукурузник» уже стрекотал по воздуху прочь, скорая уехала. Вдалеке виднелся покосившийся остов автобусной остановки — единственное место, куда имело какой-то смысл двигаться.

Расписания на остановке не было, как, впрочем, и деревянных брусьев на арматуре скамейки. Крыша имелась, но по хорошей погоде роли это не играло. Да и не собирался я здесь сидеть, не было времени на такое. Разобраться только, в какую сторону идти по узкому, в одну машину, асфальту, и двигать быстрым шагом, пока попутка не попадется. Вот как разобраться?

Не прошло и нескольких минут — я еще даже не начал по-настоящему злиться, — рядом затормозил ободранный «Лендкрузер». Водитель махнул рукой — садись. Я забрался внутрь, взглянул и подумал, что зря повелся на приглашение. Недоброго вида громила едва помещался на водительском сиденье, до предела отодвинутом. Руки с кривыми татуировками поблескивали перстнями, размер которых подчеркивал их фальшивость. Да и, судя по густой черной щетине, происходил хозяин джипа из тех мест, где огнестрельное оружие — не более чем деталь одежды. «Приехал, — промелькнула мысль, — назад в девяностые». Обычно-то проблем не возникало, во мне самом килограммов почти сотня, спортом, опять же, занимался. Но за счет спорта и пределы свои знаю; здесь даже со всеми моими разрядами ловить было нечего. Куда ехать, водитель не спросил, просто включил передачу и нажал на газ.

— В аэропорт надо, — выдавил я.

Мне действительно надо было в аэропорт. Позарез надо было в аэропорт и срочно. Но рассказывать про больную маму я не собирался.

— Туда пешком можно, да, — презрительно процедил водитель.

Минут через десять асфальт кончился, мы форсировали заросший кустами ров и оказались на площади перед аэровокзалом. Я полез в штормовку за бумажником.

— Мэлочь, надо в аэропорт значит, да, — сказал страшный водитель, криво ухмыльнулся, блеснув золотым зубом, показал пальцем: — Что она у тебя там?

Клапан рюкзака слегка шевельнулся. Я пожал плечами:

— Забралось что-то в тайге, сейчас посмотрю.

— В аэропорт надо, а это не надо, — непонятно сказал водитель, не наклоняясь, протянул руку и закрыл за мной пассажирскую дверь. Почему подобрел подобравший меня кавказец, я не понял, оставалось махнуть рукой вслед чадящему «Лендкрузеру».

В аэропорту людей было больше, чем, казалось, могло поместиться. Какой-то сбой не позволял летать чуть не сутки, и перевозчики, не сомневаясь в своей правоте, поотменяли рейсы. Народ бегал от кассы к администратору и обратно, самые мудрые пытались попасть в гостиницы. К окошку я протолкался быстро, люди, наверное, уже отчаялись чего-то добиться, пропускали без ругани, только поглядывали со злорадством — мы побились лбом в стенку, теперь твоя очередь.

— Здравствуйте, мне очень нужно в Екатеринбург.

Администратор, молодая девушка с кругами под глазами, даже не ответила, посмотрела как на идиота и отвернулась. Тут я сломался и начал просить:

— Понимаете, брат позвонил, мама в больнице. Успеть надо.

На лице у девушки было написано, что всё она знает, что у каждого сидящего в этом зале в больнице по две мамы и четыре бабушки. И каждый готов всю родню похоронить, лишь бы получить вожделенный билет.

— Я не вру, — выдохнул я и отошел от окошка. Теперь взгляды вокруг были не злорадными, только безразличными.

Шагов через тридцать почувствовал — кто-то дергает за рукав. Обернулся — девушка. Я не сразу понял, что это та же администратор, никакой формы на ней не было. Придвинулась поближе и шепнула:

— Пойдемте. Сейчас военный борт на Екатеринбург уйдет, поговорите с ними.

Я уже не удивился, когда строгий капитан не спросил, почему меня провели служебными коридорами. Только сказал:

— Мест нет, на мешках спать будешь. — Обернулся к девушке: — Билет у него есть?

Узнав, что билета нет, никак не отреагировал, ушел в кабину.

Спать. Да я бы и стоя летел все пять часов. Старый добрый «Ан-26» действительно оказался забит до отказа зелеными мешками. Легкими и мягкими, лежать на них было гораздо лучше, чем сидеть те же часы в кресле современного аэробуса. Заснуть я не смог, думал о маме. Отец, мы с братом — ребята крупные, а мама у нас совсем маленькая, тонкая. Вспомнилось, как в детстве еще — мне тринадцать, брату чуть меньше — сцепляли с ним руки корзинкой, сажали на них маму и носили. Теперь она лежит в больнице. Только там, на мешках в самолете, до меня дошло: шансов нет. Тетя Соня, младшая мамина сестра, продержалась с эмболией дольше всех — два дня. Два дня уже прошло. Я представил маму, понял, что она борется, хочет дотянуть, увидеть меня… Или боролась… хотела увидеть… Вцепился зубами в мешок, на котором лежал.

Показалось: около уха шевельнулось, я поднял глаза — длинное пушистое тельце чуть толще большого пальца. Не удивился, подумал, что неведомая тварюшка — то ли куница, то ли белка, то ли просто червяк с ножками — спешит вместе со мной. Протянул руку. Зверушка изогнулась, потрогала ладонь малюсеньким носом. Хочет есть? Что она ест? Если куница, то мясо, если белка — печенье. Мяса не было, в кармане рюкзака нашлись несколько крошек, наверное, от сухарей. Зверушка вежливо взяла кусочек зубками. Почему не лапками? Сообразил — лапки у нее росли как у ящерицы, в стороны, были коротенькими и до мордочки вряд ли доставали, если не изгибаться сильно. Съела зверушка хлебную крошку или нет, я не заметил, да и самолет пошел на посадку.

В голове завертелась мысль — везет. С «кукурузником», с машиной, военным транспортом. Везет, как никогда не везло. Только куда вывезет? Раньше суеверным не был, а тут застучали в висках слова «судьба играет». Хватит ли ее игр на самое главное? Или забавляется, чтобы ударить побольней? Я хлопнул себя по щеке — не до мистики, надо спешить, и всё. Доехать как можно быстрее, а там… там уже ее дело, судьбы, там сам я мало смогу.

Даже не удивился, когда, без проблем выйдя через проходную военного аэродрома, увидел такси. И когда таксист согласился везти в район на ночь глядя, запросив вполне божескую цену. Заплатил бы любую, не торгуясь, но человек попался порядочный. Почему-то я этого ожидал.

К районной больнице подъехали после одиннадцати, я приготовился идти с боем, но вахтерша мирно спала, а куда здесь идти, я и так знал. Городок маленький, больница старая, каждый в ней полежать успел. Заглянул в одну палату, в другую. Около мамы сидел брат, опустив голову и плечи. Видно было, как он устал. Днем, наверное, здесь, на табуретке, сидел отец, но вряд ли брат даже тогда решился уйти. А может, и отец сейчас рядом, отвалился подремать в каком-нибудь соседнем чуланчике. Мама лежала на подушке, немного повернув голову, были видны щека и висок с темной сеткой вен. Вспомнилось, что при недостатке кислорода кровь вроде бы темнеет. К носу шла трубка — наверное, тот самый кислород, но вот сколько его перегоняют в кровь легкие, закупоренные тромбом?..

Брат повернулся, не поздоровался, а только кивнул, поднялся, уступая табуретку. Сам отошел к окну, опустился в угол и, похоже, сразу заснул. Хорошо, что заснул, до сих пор весь груз был на нем, теперь поделим… груз.

Мама зашевелилась, попыталась скосить глаза, не получилось. Я встал и зашел с другой стороны. Узнала, задвигала губами. Я накрыл рукой ее ладонь, осторожно, чтобы не сдвинуть воткнутую иглу капельницы. Так и стоял, наклонившись, пока она сама не повела немного пальцами. Вернулся на табуретку, сел, нашел под простыней другую руку, такую же сухую и холодную.

Ближе к утру появился врач, кивнул: понял, кто я и что здесь делаю. Махнул рукой, и я вышел за ним в коридор.

— Готовьтесь, — сказал он. — Вас дождалась, это уже чудо.

— А операция? — глупо спросил я.

— У нас? — саркастически хмыкнул врач и серьезно добавил: — Ее даже в область не довезти, но и в области не взялись бы. А тромболитики и здесь имеются, гоним их, хоть смысла и мало.

Я вернулся в палату, мама вроде бы спала. Кивнул брату — отдохни еще, сел и сам не заметил, как задремал. Очнулся от возмущенного голоса. На подушке, возле маминого подбородка, сидела клетчатая зверушка. Около кровати стоял врач, он и ругался. По поводу животного, конечно. Мама шевельнула рукой, медленно высвободила ее из-под простыни, подтянула к лицу и накрыла пушистого червячка. Она всегда любила животных. Врач замолчал, покрутил ладонью в воздухе. Жест означал одно — как хотите, все равно безнадежно.

Хуже маме, кажется, не становилось, и ближе к обеду брат погнал меня домой. Поспать, под душ, переодеться, да и вообще. Действительно — прямиком из тайги я в плане загрязненности ничем от зверя не отличался. Да и больница тут все-таки. Спать я не стал, но под душем отдохнул основательно, на обратном пути закупился пирожками и печеньем, прихватив и для зверушки пару орехов — надо же разобраться, чем ее кормить.

В палате будто ничего не изменилось — на табуретке опустивший плечи брат, на кровати мама, голова отвернута, рука лодочкой около шеи. Там, под ладонью, наверное, сидит зверушка. Нет, изменилось: на табуретке сидел не брат, а отец, я удивился, насколько похожи их согнутые спины. Подошел сзади, обнял отца, он поднял руку, дотянулся, потрепал меня по щеке. Грустно потрепал, как бы говоря — четыре месяца не виделись, вот и собрались. Потом я протянул ему пирожки и термос с чаем, из-под маминой ладони высунулась миниатюрная мордочка, и я разломил пирожок, достал кусочки печенки. Опять зверушка взяла еду, а я не понял, ела она или только проявляла вежливость.

Ближе к вечеру зашел врач и, как в прошлый раз, позвал в коридор:

— Знаете, надеяться я бы вам не советовал, но… откровенно говоря, сам удивляюсь — последние двенадцать часов без ухудшения. Стабилизировалась. Вот только извините, а тромболитики я снижаю.

— Почему? — Опять глупый вопрос, ведь не лекарства же он экономит.

— Кровоизлияния начнутся. — Врач быстро повернулся и ушел в ординаторскую.

Ночь прошла спокойно, спали по очереди, стараясь, чтобы очередь отца тянулась подольше. А наутро мама немного двигала головой, смотрела на нас, гладила зверушку. Даже улыбалась чуть-чуть. Теперь врач не звал меня в коридор:

— Основной тромб, похоже, рассосался. Праздновать рано, конечно, лежать еще и лежать. Но если новых не образуется, может быть… может быть.

Дежурили мы с братом посменно две недели, а потом привезли маму домой. Слабую, вдвое тоньше обычного, но живую и улыбающуюся. И никакой сетки темных вен на бледных висках, и пальцы не холодные больше. И мы, конечно, улыбались, а я думал: не играла со мной судьба тогда, когда мчался домой. Помогала. Или просто сложилось — хорошая полоса в жизни, и так вовремя.

Еще через неделю я возвращался на работу, в экспедицию. Ребята хорошие, никто ныть не будет, тем более по такому поводу умчался. Но совесть иметь надо, не всё им за меня пахать. На этот раз ехал на рейсовом автобусе, из Екатеринбурга летел на обычном «Боинге». Только узкоколейка была та же, но уже не казалось, что тащатся вагоны слишком медленно, и не чувствовалось в них духоты и безнадежности.

Простоватого мужичонку я сначала не узнал. Да и узнал — не сразу поверил, очень уж редкое совпадение. Ехал он один, и лицо его вместо ехидноватой улыбки выражало растерянность. Что-то у него было не так. Не так, но не как было у меня почти месяц назад. Он растерянно крутил головой, то и дело брался за чемодан, передвигал его, открывал на коленях и снова закрывал, доставал потрепанный мобильник и вновь прятал. Другого попутчика я бы спросил, не помочь ли чем. Конечно, какая может быть помощь, ерунда, просто поддержать человека, которому, очевидно, нехорошо. Но то другого попутчика. Вспомнив этого мужичка, я вспомнил и то, как он пытался раздавить маленькую зверушку. С улыбкой малолетнего дебила, который наконец нашел кого послабее.

Краем глаза я увидел, как шевельнулся клапан моего рюкзака. Думал, что зверушка осталась там, дома, а она, наоборот, в свой дом, в тайгу собралась. Скользнула вниз, два раза обернувшись вокруг лямки, метнулась по полу и исчезла в штанине этого самого мужичка. Мне стало жалко. Не ее, я понял: она не пропадет. Мне стало жаль с ней расставаться; показалось, именно эта маленькая пушистая змейка решила мои самые страшные проблемы. Но теперь зверушка сидела где-то под одеждой у мужичка. Ей было всё равно, кому помогать.

Сердце зверя (Алекс Передерий)

Айгюль родилась куницей, как и ее мать, и как мать матери. Звери в обличии человека испокон веков жили по всему миру. Где-то о них рассказывали красивые легенды, где-то ими пугали детей.

Семейство куниц предпочло жить тихо и мирно в кишлаках, рассыпанных по горам. За сотни лет они так породнились с тушкменами, что и сами стали считать себя частью этого народа и соблюдать традиции.

За Бахара Айгюль выходила по любви. Он был не красавец, но с душой, чистой как родниковая вода. Не умел врать, держать обиду, верил всему, что говорят, сущее дитя. Айгюль обожала детей.

Однажды беды мира за горами докатились и до кишлаков. Никто так и не смог понять, что случилось. Просто в один год не стало денег, не стало работы. Бахар тут же собрался и с другими мужчинами уехал в большую столицу, устроился работать дворником.

Айгюль не нравились города, но муж был счастлив. Он чувствовал себя героем и кормильцем, выслал ей дорогой телефон и каждый вечер звонил по видео, рассказывал как дела. Каждый раз, услышав на заднем плане женский голос, Айгюль делала вид, что ревнует мужа. Брала с него обещаний не говорить и даже не смотреть в сторону столичных девок, будто они и правда могли позариться на чумазого щуплого мигранта. Но Бахару так льстила эта ревность, что улыбался до ушей, поблескивая золотыми зубами.

Однажды Бахар не позвонил. Сестры убеждали Айгюль, что это случайность. Может, телефон сломался, может, уснул. Но сердце зверя чует беду. Следующего дня она ждать не стала. Залезла в шкатулку, где было отложено на черный день, взяла деньги и огрызок бумажки со столичным адресом подруги и отправилась на вокзал.

Большая столица встретила ее равнодушием и холодным дождем. Сжимая бумажку с адресом, Айгюль пыталась узнать дорогу, но люди просто проходили мимо, стараясь держаться подальше от смуглой горной женщины в платке и с тяжелым мешком за спиной.

Заприметив мать с ребенком, Айгюль поспешила к ним.

— Помоги мне, родная! Как женщина женщине, а я ребенка твоего благословлю. Метку зверя оставлю. Будут его дикие собаки бояться, злые люди обходить!

Айгюль потянулась, чтобы поцеловать щекастого младенца, но женщина с криком отпрянула, ударив куницу по руке.

— Пошла отсюда, тварь! — крикнула женщина и поспешила прочь, нервно оборачиваясь.

Вокруг Айгюль образовалась пустота. Бумажка с адресом плавала в луже. Чернила медленно расплывались от воды. Большой мир оказался куда более неприятным местом, чем ей думалось раньше. Все тут становилось сложнее.

Скрывшись в привокзальной подворотне, Айгюль закрыла глаза и втянула носом воздух. Тысячи запахов вспыхнули в ее голове, словно искры. Она не могла найти внутренним зрением своего человеческого мужа, но чувствовала поблизости сестер-куниц.

Издав тихий клокочущий звук, она прислушалась и через минуту, среди шума машин и людских голосов, смогла различить тихий зов.

Сплюнув выступившую слюну, Айгюль пошла вперед, чувствуя, как походка становиться по-звериному мягкой.

Сестры жили вчетвером. В одной комнате спали, во второй принимали мужчин, на кухне сушили травы. Варили зелья, вели разговоры.

Они впустили Айгюль в дом, словно она была им родная. Усадили за стол, укрытый пластиковой скатеркой, налили супа и долго ни о чем не спрашивали.

Согревшись, Айгюль сама завела разговор. Рассказала им о Бахаре, попросила помощи.

— Сестра, мы давно живем в городе и видим, что делает он с тушкменскими мужчинами. — сказала старшая из них, забирая крашенные хной волосы в пучок.

— Не то что жен, бросают малых детей, старых матерей! — с сочувствием добавила вторая.

— Сердцем чую, что беда с ним. Не бросил он меня. Помогите найти его. Стая куниц может все!

Сестры переглянулись, и младшая спросила:

— Неужто ты не знаешь, что нельзя показывать силы в большой столице? Здесь на каждого зверя есть охотник. Пока мы сидим тихо, то едим сыто, спим мирно. Стоит нам начать колдовать, и всех нас переловят. Будем до конца дней в клетках чахнуть.

Айгюль услышала страх в голосе сестры и вздохнула. Ничего тут не поделаешь. Проще гору разобрать, чем напуганную куницу из норы вытащить.

— Если найдешь его, узнаешь, что в душе его зло поселилось, завари ему казык-травы. — сказала старшая сестра, протягивая Айгюль мешочек.

За окном совсем стемнело, по железному карнизу барабанил дождь. В такую погоду не было слышно запахов, не видно было человеческих душ. Внутренний зверь забился в угол.

В таком огромном городе, без помощи и колдовства, сможет ли она найти Бахара? Может, стоит вернуться в кишлак и жить там, как жила? Будь на ее месте муж, как бы он поступил? Уж точно не отчаялся бы. Искал бы до последнего вздоха. И она поступит так же.

— Спасибо, сестры. Уважаю вашу тропу, но пойду дальше по своей. Об одном попрошу, подскажите, как мне добраться по адресу?

Айгюль положила на стол бумажку, на которой едва можно было разобрать буквы. Младшая сестра глянула в окно, а потом достала телефон и наманикюренным пальчиком ввела адрес.

— Мы тебя на такси отправим, дорогая.

Все четыре сестры вышли провожать Айгюль до машины. Усадили, дали в руки какой-то сверток и долго смотрели вслед. Их глаза бликовали желтым в свете фар. На секунду Айгюль показалось, что у теней отросли пушистые хвосты.

Проснулась она на диване в комнате Дильрубы. Стены и пол были устланы коврами, которые ей всем кишлаком дарили на свадьбу. В углу на стуле пылилась старая гитара. Мечты о столице, музыке и счастливом браке разбились вдребезги, оставив Дильрубе шрамы и сына Богдана.

Тимур сидел напротив, уткнувшись носом в телефон.

— А где мама?

— Маникюрит, — ответил он, не отрываясь от экрана.

Айгюль потянулась, встала.

— Мультики смотришь?

— Какие мультики? Это взрыватели!

Он развернул к ней экран, на котором мальчишки едва ли старше его подорвали огромный фейерверк на парковке и с криком разбегались в стороны от разноцветных огненных снарядов. Были слышны громкие хлопки, крики и вой сигнализации.

— Зачем они это делают?

— По приколу, — ответил Тимур, смотря на Айгюль так, будто она спросила что-то совсем глупое.

— И ты тоже взрыватель?

— Денег нет, — буркнул мальчик и собрался уходить. — Мать до вечера работает. На кухне есть пожрать.

Айгюль поморщилась, а потом протянула свой мобильный Тимуру.

— Говорят, по телефону можно найти человека. Умеешь?

Тимур расправил плечи, взял телефон в руки, разблокировал.

— Крутой! — сказал он и посмотрел на Айгюль уже с большим уважением. — Кого ищем?

— Там только один номер.

Мальчик несколько минут сопел, а потом назвал ей несколько адресов, которые находились совсем в другом районе. Айгюль спросила у Тимура дорогу, записала инструкции на бумаге и собралась идти.

— Погоди, телефон лучше дома оставь, а то ограбят!

— Могут?

— За такой и убить могут. Дорогой.

Айгюль хмыкнула и спрятала его в складках юбки. Техника плохо слушалась ее, поэтому пришлось записать инструкции на обветшалой нотной бумаге. Еще раз все проверив, она отправилась путь.

Метро ей не понравилось. Люди куда-то спешили, она постоянно получала тычки в спину. Даже с инструкцией оставалось много вопросов. Жителям большого города не нравилось, как она стоит, как идет, что спрашивает дорогу. Она была рада выйти наружу, оказаться в знакомых по фотографиям дворах. Запах мужа успел выветриться. Его не было здесь уже несколько дней.

Но Тимур сказал, что телефон находится где-то здесь. Айгуль дошла до точки на карте и набрала номер мужа. Слух куницы позволил ей уловить знакомую мелодию в глубине одного из дворов. Звонок сбросили, но Айгюль уже взяла след.

Рядом с подъездом была открыта дверь в подсобку. Рядом лежало несколько веников и самодельный совок. Внутри на табуретах сидели рабочие, которые сразу узнали ее, как и она их.

— Ступай отсюда, женщина! Нельзя тебе тут, — сказал тот, кого звали Махмуд.

— Где мой муж?! — наступала на него Айгюль, уверенная, что именно он украл телефон Бахара.

— Нет его! Уехал на заработки, куда не знаю!

Мужчины стушевались, опешили от такого напора и потихоньку отступали к стене.

— А телефон забыл? Или тебе на хранение оставил? — прикрикнула она, выпуская на волю своего зверя. — Где Бахар?!

Страх охватил мужчин, они вжались в стену и наперебой начали рассказывать, что дело было во дворе. Бахар сел в хорошую машину и уехал куда-то. Никому ничего не сказал, вещи с деньгами оставил, только паспорт его пропал. Мужчины уже видали такое, в столице люди часто пропадают, вот и поделили его вещи по-честному. А телефон у них общий теперь.

— Человек пропал, а вы тут пожитки его делите! Вашем матерям будет стыдно! Нет, чтоб полицию позвать.

— Звали! Участковому звонили. У них камеры повсюду, а все равно не ищут. Не веришь, вон на доске его номер. Звони сама.

Кинул ей телефон Бахара.

Пока она звонила, за спиной слышались перешептывания. «Злая какая», «непокорная», «распущенная», «небось сбежал от нее, все побросав».

Айгюль сжала зубы, но промолчала. Участковый долго не брал трубку, а когда услышал вопрос, то и вовсе не стал разговаривать. Ей ничего не оставалось, как отобрать у мужчин вещи Бахара и вернуться домой к Дильрубе.

Тимур вызвался посмотреть телефон Бахара, но ничего путного в нем не нашел. Сел дальше ролики смотреть, буркнув:

— Деньги этим ментам позорным нужны. А у нас их нет. Не будет никто за простых людей топить.

— А за нелюдей?

Мальчик посмотрел на Айгюль и рассмеялся.

— Их не бывает!

— Откуда ты знаешь, может, в интернете есть адрес какой-нибудь организации по защите оборотней, например? — спросила она.

Тимур смеялся над ее вопросами, как над шуткой. Набрал в телефоне запрос, полистал немного. Показал экран Айгюль. Она ничего не разобрала толком, кроме какой-то фотографии.

— А это кто?

— Это мем! Баффов, охотник на вампиров.

Тимур нажал на видео, и немолодой мужчина заговорил с экрана:

«Да, я допускаю, что среди нас есть нелюди и они тоже совершают преступления», — звучал голос, а на заднем плане, за спиной мужчины, какие-то люди, переодетые в монстров, дурачились. Судя по всему, они подрабатывали зазывалами у детского магазина.

«Обнаружить их непросто. На улице средь бела дня не встретишь. Но я работаю над этим».

Ролик закончился, и Тимур с улыбкой обернулся на Айгюль.

— С этим чуваком куча приколов в интернете. Бедняга! Говорят, что его чуть не уволили из-за этого позора.

— А можешь этого Баффова мне найти?

— Его Захар Базов зовут. Найти его несложно.

Эго Захара Базова было глубоко уязвлено кучкой костюмированных недоумков. Его слова вырвали из контекста и сделали посмешищем. Уже несколько месяцев прошло, а его все никак не оставят в покое. А между тем на работе было скучно. Сплошная бытовуха.

Захар устало наблюдал, как перед ним сидит визгливая парочка женщин, которые знакомились с материалами дела. Мамаша и ее заплаканная дочурка. Непутевый жених с радостью устроился главным бухгалтером к друзьям в контору, а когда махинации вскрылись, оказался крайним.

Он почему-то думал, что не несет никой ответственности, и не глядя подмахивал все документы, которые к нему попадали. Дело было скучным, затянутым и противным.

Сам паренек ничего собой не представлял, а вот жена его и теща были даром что истеричные, еще и с фантазией. Они пытались упихнуть несчастного в психушку, резали ему вены, подстраивая суицид, пытались вывезти в багажнике в соседнюю страну, пытались соблазнить Захара, притом обе и по очереди, сулили денег, а теперь вот, войдя в роль шпионок, листали папку с материалами дела и тайком записывали видео.

— У вас тут номер страницы не проставлен! — взвизгнула теща.

Захар глянул на лист, потом указал пальцем в верхний угол.

— Просто номер в другом месте.

— Это произвол! — на всякий случай воскликнула дочь.

Устало потерев глаза, Захар понял, что если прямо сейчас не курнет, то произвол и правда произойдет.

Бережно погладив фотографию дочери, Захар пошел прочь из кабинета.

— Стойте! Куда это вы! Вы обязаны присутствовать!

— Вон камера. — Захар ткнул пальцем в угол под потолком. — Украдете чего или подсунете, сами будете сидеть, — сказал он строго и вышел на улицу в серый промозглый день, обычный для поздней осени. Курить можно было только за территорией. Захар вышел через проходную, закурил и встал под деревом, дымя.

— Следователь Базов?

Захар обернулся и увидел рядом с собой смуглую эмигрантку. Она была одета в пестрые многослойные одежды в крупный и мелкий цветочек. По обилию страз и бархата следователь понял, что женщина наряжалась.

— Что надо? — Захар отступил на шаг назад.

— У меня мужа украли. Помоги мне найти его, а я помогу тебе.

Женщина поправила красный платок на голове и улыбнулась. Захар почувствовал подвох. Может, снова какие-то идиоты пытаются его разыграть, будто он клоун, а не слуга закона.

— Уйди на хрен! Нет у меня времени с тобой возиться!

Захар выкинул недокуренную сигарету и ушел обратно в отделение.

— Мы еще встретимся! — крикнула она вслед.

Чурки приезжие были очень навязчивыми. Лучше было держаться от них подальше, а то опять в расизме обвинят.

Вернувшись в кабинет, он застал женщин за попытками заградить папку от камер.

— Та-а-ак, дамочки. Сейчас будем с вами по-другому говорить.

Он старался быть строгим, но мысли его все еще были прикованы к той женщине. В душе глубоко засела тревога.

— Я же говорила, не будет никто с тобой возиться, Айгюль! Тут свои законы!

Дильруба суетилась на маленькой кухоньке, а Тимур старательно делал вид, что занят своими делами, но слушал очень внимательно.

— Что ж, тогда я буду действовать по их законам.

Айгюль обернулась к Тимуру, и тот поспешил опустить глаза в телефон.

— Покажи мне, что столичные модницы носят?

Мальчик поднял на нее глаза и усмехнулся.

— Хотите соблазнить мента?

— Тимур! — прикрикнула Дильруба и швырнула в сына кухонным полотенцем.

— В городе встречают по одежке, значит, мне нужно сбросить старую шкуру и обзавестись новой.

Мальчик понимающе кивнул и начал копаться в телефоне. Он был так увлечен, что даже начал сопеть. Дильруба подошла к подруге, положила руки на ее плечи и коснулась губами макушки.

— Дорогая, что бы ты ни делала, люди равнин не будут смотреть на тебя как на женщину. Для них ты и не человек даже.

— А я и не человек! — отрезала Айгюль, зная, что ее не поймут. — Лучше подстриги меня, как столичных стрижешь, и ногти сделай.

Дильруба сдалась под напором подруги, достала рабочую сумку, подумав хорошенько, взяла с полочки ярко-красный лак.

Захар вышел с работы, по дороге закидывая сумку через плечо. На выходе стояла красивая молодая девушка. Облегающие джинсы, кожаная черная куртка поверх блузы, модный чокер на стройной шее.

Захар почему-то сразу понял, что она пришла к нему. Потому молча стоял и смотрел, как девушка приближается.

— Теперь у вас есть время? — спросила она низким, чуть хриплым голосом. Таким, от которого мурашки бегут по телу.

Захар неуверенно кивнул. Жестом пригласив его за собой, девушка пошла в сторону скверика с кованой беседкой. Местные пьянчужки, оккупировавшие ее, поспешно ретировались. На их лицах была та же смесь удивления и страха, что и у следователя.

Девушка достала из кармана розовый платок с цветами, и Захар вздрогнул, узнавая его и заодно хозяйку.

— Ты! — выпалил он.

— Я же говорила, что встретимся.

Девушка расстелила платок на лавочке и села, похлопав по месту рядом с собой. Страх сменился злобой. Чурка таки обвела его вокруг пальца. Ну ничего, он ей еще покажет, кто тут главный. Захар решительно подошел и сел.

— Чего ради маскарад? От тюрьмы не отмазываю, с миграционкой не дружу.

— Моего мужа увели в рабство. Ты полицейский, найди его!

Девушка смотрела на него большими карими глазами, спокойно, даже немного строго. Такой взгляд он часто видел у дочки, например когда переводил ее на красный свет или слишком много выпивал вечером. «Взрослые должны поступать правильно!» — говорила она. В ее наивном детском мире было так уютно и просто: добро и зло, хорошо и плохо, хочу и не хочу.

— Это так не работает, — вздохнул он, закуривая. — Потерялся муж? Иди в участок, пиши заявление, жди встречи со следователем. У нас тут не аул. Есть процедуры.

Девушка улыбнулась, кивнула и не двинулась с места.

— Мне не нужен другой полицейский. Мне нужен ты.

— Чего это я? — удивленно спросил Захар.

— Другому мне нечего предложить, а тебе есть.

Она отмахнулась от сигаретного дыма, затем снова посмотрела на Захара долгим взглядом, будто он должен был что-то знать. Но он не знал.

— Я женат, — на всякий случай уточнил он.

— Ты обещал людям в интернете доказать, что нелюди существуют. Я помогу тебе, но сначала ты найдешь моего мужа.

Следователь подавился дымом, закашлялся, затем расхохотался. Давно он так от души не смеялся. Даже слезы на глаза выступили.

— Дура ты набитая!

— Я не дура, я куница, — прошипела она и оскалилась.

Обнажившиеся белые клыки выглядели грозным оружием, но страшнее всего был взгляд. Холодный, сосредоточенный, хищный. Нежные черты лица заострились и стали похожи на маску. Казалось, что девушка сейчас скинет ее и бросится в атаку. Но вместо этого она отстранилась и снова приветливо улыбнулась, будто ничего и не было.

— Вижу, что мы договорились.

Следователь внимательно выслушал ее, что-то записал в блокнот, взял ее номер телефона и скрылся, обещая позвонить. Айгюль ничего не оставалось, как вернуться к Дильрубе.

Подруга быстро накрыла на стол, делая вид, что ей совершенно неинтересно, как все прошло. У Тимура, который сидел с телефоном, терпение кончилось быстрее.

— Ну что там мент позорный?

Дильруба сделала страшные глаза, смотря на сына, но тот лишь отмахнулся.

— Сказал, позвонит, — ответила Айгюль.

Тимур фыркнул и уткнулся обратно в телефон.

— Что? — спросила она.

— Ничего.

Мальчик пожал плечами и сделал вид, что говорить с ней не хочет.

— Не смотри ты на него! — отмахнулась Дильруба. — Только и знает, что лазать в интернете и бабахалки смотреть. Тушкменом себя не считает, учиться не хочет.

Тимур вскочил на ноги и крикнул:

— Мой отец с равнины, и я с равнины, никакой не тушкмен, ясно?!

— Нечего таким родством гордиться. Тушкменские мужчины сильные и верные, а на равнинных и положиться нельзя. Один пшик.

— А где же надежный Бахар?! С бабой сбежал, вот где!

— Не смей! — рявкнула Дильруба, стукнув кулаком по столу.

— Да пошла ты! — крикнул Тимур и убежал в комнату, хлопнув дверью.

Айгюль вздохнула и положила руку на плечо подруги. Они молча поужинали и легли спать.

Утром Айгюль проснулась оттого, что кто-то треплет ее за плечо.

— Вставай… вставай…

— Бахар, еще минутку, — пробормотала она, натягивая на нос одеяло.

— Да вставай же!

Сильный толчок в бок вырвал ее из уютного мира сна, где они с Бахаром снова были счастливы под одной крышей дома. На краю дивана сидел Тимур и подсовывал ей мобильный телефон. На экране высвечивался незнакомый номер.

— Кто это? — спросила она.

— Не знаю! Твой же телефон.

Тимур был растерян даже больше, чем она.

— Вдруг это похитители! Возьми, ты же мужчина!

Мальчик сжал трубку в руке, нажал на кнопку и включил громкую связь.

— Алло! — сказал он деланым басом.

Тишина.

— Говорите! — Тимур еще ниже опустил голос, стараясь казаться взрослым.

— Айгюль?! — послышался неуверенный голос Захара.

Айгюль подпрыгнула на месте, схватила телефон.

— Да! Это я!!

— Чего орать-то! Короче, есть у меня номера. Пробиваем. Через два часа чтоб в беседке была, ясно?! Опоздаешь — не получишь ничего.

Она кивнула, будто Захар мог ее видеть.

— Поняла?!

— Да! — спохватилась она. — Через два часа в беседке. Поняла!

— Не вздумай дурить!

В трубке послышались гудки. Айгюль и Тимур переглянулись.

— Чего сидишь?! Собирайся, — воскликнул Тимур и побежал разогревать завтрак.

Захар и Айгюль встретились в назначенный час, но поиск еще не дал результатов. Может, зря он поручил это дело своему помощнику. Ну уж очень не хотелось самому возиться с этой рутиной.

— В ресторан пойдем, — сказал Захар, устав от ожидания.

Они дошли до ближайшей чайханы и сели за столик, Айгюль попросила заказать ей плов и шербет, он взял то же самое.

Ночью Захар спал плохо. Думал над тем, что увидел, услышал. Сначала хотел посоветоваться с женой, но понял, что будет выглядеть дураком. Какая-то женщина утверждает, что одна из этих. Лицо страшное умеет делать. Мало ли в городе психов? Чего он так уверен, что чурка говорит правду? Может, ему просто хочется потешить свое эго? Доказать всем обидчикам, что был прав?

— А чего мы ждем? — спросила Айгюль, обнюхивая тарелку с пловом.

— Ждем, когда мой помощник позвонит и скажет, кому машина принадлежит.

— Помощник? Ты, видно, большой человек в полиции, — сказала она и запустила пятерню прямо в блюдо с пловом. Захар в изумлении наблюдал, как она отсыпает порцию в свою пиалу.

— Ты что, руками будешь есть?!

Айгюль подняла на него удивленные глаза.

— Какой же дурак плов ложкой ест?

Захар покачал головой. На них смотрели все гости ресторана. Захотелось под землю провалиться.

— Да-да. Ты и правда дикая!

— Мои предки были дикие, а наш род уже два столетия живет по кишлакам. Только сестры в городе, телом работают.

— Оборотни-проститутки?! — переспросил Захар.

Айше оторвалась от плова и посмотрела на него так, будто он сморозил какую-то глупость.

— Просто городские куницы. Азиатские лисицы тоже соблазняют мужчин, никто же не зовет их проститутками! Стихи о них пишут, легенды слагают.

У Захара голова шла кругом от этого.

— А муж твой тоже оборотень?

— Нет, Бахар просто очень хороший человек. — Айгюль вздохнула и опустила глаза. — Он не знает. И не говори ему ничего. Найдем его, освободим, а дальше сдавай меня на опыты или журналистам. Делай что хочешь.

— А разве тебя не убьют свои, что ты тайну раскроешь?

— Без мужа мне и даром жизнь не нужна. Куницы выбирают себе мужчину раз и навсегда.

В этот момент у Захара зазвонил телефон. Он взял трубку, выслушал все, а затем обернулся к Айгюль, подбирая слова.

— Умер?! — испуганно посмотрела на него девушка.

«Лучше б умер», — подумал про себя Захар.

— Нет. Он сел в машину, которая принадлежит Милославе Купатовой.

— Женщине?!

Захар кивнул. Айгюль преобразилась на глазах. Лицо посерело, осунулось, губы вытянулись в полоску, плечи ссутулились.

— Не расстраивайся! Да мы его по судам затаскаем! Все получишь при разводе! Будет еще алименты тебе платить, слышишь?

— Мы только перед Богом женаты, а на бумаге нет.

Айгюль медленно вытерла руки о салфетку, встала из-за стола и пошла к выходу. Видя ее горе, Захар не стал напоминать об уговоре, но девушка обернулась и сама сказала:

— Завтра я приду к тебе.

Затем ее фигура растворилась в полумраке холла. Захар так и остался сидеть. Ему принесли заказ, но аппетита не было, как и радости от скорой победы.

Он достал кошелек, кинул пару купюр на стол и ушел на работу, полностью погружаясь в процесс.

Захар старался выкинуть все из головы, несколько раз брал в руки телефон, чтобы написать Айгюль, что ничего ему не надо, но не решался. Не мог подобрать слов. Хотелось как-то утешить девушку, но женские чувства никогда не были его коньком.

Вечером он со вздохом откинулся на кресло и посмотрел на фотографию дочери. Девочка глядела на него строгим взглядом.

— Одни проблемы от этих чурок! Ладно, посмотрим, что можно сделать.

Дильруба принесла Айгюль еще одну чашку мятного чая, но девушка даже не посмотрела в ее сторону. Она не отрывалась от экрана и уже несколько часов листала фотографии красивой блондинки. Иногда она срывалась на громкие рыдания, тогда Тимур и Дильруба кидались ее утешать. А она все плакала, плакала.

— Да не красивая она вовсе! — воскликнул мальчик. — Это все фильтры! Ты в сто раз красивее!

Айгюль подняла на него глаза, попыталась улыбнуться, но снова сорвалась и, всхлипывая, уткнулась носом в подушку.

— Убью себя, а жить без него не буду! — простонала она.

Как объяснить людям, что есть те раны, с которыми жить-то не хочется. И мучительная смерть не пугает. И слезы близких не трогают.

— Я этого жеребца недоделанного сама разыщу и сделаю из него мерина! — Дильруба ходила по комнате, осыпая голову Бахара проклятьями. — Двоеженец фигов!

— А разве тушкменам так можно? Я тоже хочу быть тушкменом!

— Голову тебе оторву! — Дильруба отвесила сыну легкий подзатыльник. — Айгюль, не плачь по нему. Мы нового тебе найдем, еще лучше!

Тимур выхватил у девушки телефон, начал в нем копаться.

— Отдай! — крикнула Айгюль, пытаясь его схватить, но мальчик отбежал к стене и продолжил увлеченно что-то делать.

— Не тронь, я сказала! — крикнула Дильруба.

— Да я на сайте знакомств ее регаю!

— Ты напомогал уже! Зачем ей фотки этой мымры в купальнике показал?!

— Это не я! Это инстаграм!

Телефон зазвонил, и в комнате повисла тишина. Тимур смотрел на трубку так, будто у него в руке змея. Даже Айгюль перестала всхлипывать. Мелодия играла в тишине.

— Хахали звонят?! Уже?! — шепотом спросила Дильруба.

Будто кто-то на том конце мог ее слышать.

— Не… какой-то неизвестный номер, — также шепотом ответил Тимур.

Айгюль решительно встала с дивана, вытерла слезы и приняла звонок.

— Алло!

— Это Захар. С личного звоню. Короче, все не так!

— А как?

— Каком кверху! Пробил я эту курицу, а она женой Пасечника оказалась!

— Замужняя, значит?

— Авторитета, Пасечника. Кликуха это! Короче, я своих всех подергал и узнал, что давно его подозревают в работорговле! Ходят слухи, что он их себе на виллу отвозит и в подвалах держит. Думаю, что там твой касатик.

Айгюль почувствовала, что оживает. Боль отступала, она словно заново научилась дышать.

— Как же я рада!

— Да лучше бы он тебе изменял, дурында! Наигрался бы, повинился. А тут уже ничего не поделаешь.

— Встречаемся у беседки! — сказала она и повесила трубку.

— Не-не! Никуда я не пойду!

— Тогда завтра его освободим, а сегодня выспись хорошо.

Айгюль повесила трубку и счастливо посмотрела на растерянных друзей.

— Тимур, а можешь по телефону понять, где эта Милослава живет?

Мальчик пожал плечами и потянулся за телефоном.

— Надо геотеги глянуть…

— Хорошо, и взрывателей своих найди. Понадобятся.

Захар сидел в засаде и ощущал себя полным идиотом. Он вообще весь день чувствовал, как безумие постепенно нарастает. Утром Айгюль поведала, что была на разведке и знает все про охрану и распорядки. И что ровно в одиннадцать с черного хода выходит уборщица, что ключи от подвала у хозяина, а хозяин спит на втором этаже с женой.

Несколько часов Захар объяснял этой упрямой чурке, почему нельзя просто взять отряд полицейских и нагрянуть туда. Когда она наконец кивнула и согласилась оставить мысль со штурмом, Захар выдохнул, но, как оказалось, зря. Айгюль решила идти туда сама. Говорила, что некие взрыватели отвлекут охрану, что, мол, она сможет сама пробраться в дом, но все ее планы были так наивны, что Захар уже перестал говорить с ней как со взрослой.

В итоге она как-то смогла уговорить его на ночную вылазку, и весь вечер прошел в тщательной подготовке. Камуфляж, балаклавы, перчатки, веревка, скотч. Захар позаимствовал в оружейной два бронежилета и на всякий случай прихватил табельный пистолет.

— Только посмотреть! — строго сказал он, и они сели в машину.

Теперь же, оглядываясь назад, он понимал, что в этой ситуации и сам поступил как наивный дурак. Ровно в одиннадцать начался настоящий фейерверк. Буквально. Через забор особняка перелетели заряды, и весь задний двор осветился цветными вспышками. Все гремело, бабахало, орала сигнализация, охрана побежала ловить хулиганов.

Отойдя от шока, Захар повернулся к Айгюль, чтобы высказать все, но девушки на месте не было. Он только краем глаза заметил, как у черного хода притаилась тень.

Маленькая дверь в заборе приоткрылась, и из нее, пригнувшись, выбежала какая-то тетка. Она сломя голову неслась по дороге к автомобилю, поджидавшему ее неподалеку. Взрывы грохотали так, будто внезапно наступил Новый год.

Тем временем Айгюль придержала дверь и помахала Захару, скрываясь в проеме.

Захар замер. Хотелось бросить все и уйти. За забором могли быть собаки, еще охрана, в конце концов, Пасечник не за любовь к пчелам стал авторитетом. Но девушку было не остановить. Захар чертыхнулся и кинулся следом. В конце концов, она тоже чего-то стоит. Оборотень как-никак.

Двор оказался пустым. Вся охрана была занята поимкой хулиганов. В окне второго этажа был виден тучный мужской силуэт. В его руках блеснуло вытянутое дуло ружья.

Чертыхаясь про себя, Захар шмыгнул за Айгюль под козырек крыльца. Девушка стояла неподвижно и глубоко дышала, шумно втягивая ноздрями воздух.

— Чувствую его, но не могу понять где.

— Пасечник на втором.

— Я про Бахара. — Айгюль открыла глаза и посмотрела на Захара как на дурака.

— А зря. Беспокоиться надо о человеке с ружьем.

Айгюль открыла дверь в дом и осторожно вошла внутрь. В ее походке было что-то мягкое, кошачье. Она двигалась так, будто не чувствовала страха или усталости. Это придало Захару уверенности. В конце концов, в этот раз нелюдь на его стороне. На втором этаже слышалась ругань.

Обойдя девушку, он достал пистолет и стал начал подниматься первым. Он рассчитывал добраться до спальни Пасечника незамеченным, но, как только нога коснулась третьей ступеньки, включился встроенный в стену свет. Сработал датчик движения.

Захар замер, речь на втором этаже стихла. У них оставалось всего несколько секунд, прежде чем хозяин встретит их наверху наперевес с ружьем. Собравшись с духом, Захар бросился вперед. Он успел подняться как раз в тот момент, когда Пасечник, огромный жирный мужик в семейных трусах, вышел в холл.

Следователь успел наставить на него пистолет и крикнуть: «Стоять!»

Но это не возымело никакого эффекта. Пасечник оказался на всю голову отмороженным и, вместо того чтобы бросить ружье, вскинул его и выпустил в Захара две пули.

Захар прыгнул в сторону, ища укрытия за огромной гипсовой вазой. Пасечник выстрелил снова, и она разлетелась вдребезги.

— Беги! — крикнул он, но Айгюль было не остановить. Используя когти как оружие, она кинулась на Пасечника. Бандит замешкался, не зная, в кого из них стрелять.

Воспользовавшись этим, девушка запрыгнула на него и крепко схватилась за ружье. Пасечник выстрелил, но пуля угодила в стену. Тогда мужчина обернулся к Захару, держа рычащую Айгюль как живой щит. Девушка пыталась вырвать из его рук оружие, но Пасечник был намного сильнее хрупкой тушкменки. Никакой сверхъестественной силы, присущей оборотням, у нее не оказалось. Резко дернув Айгюль на себя, Пасечник ударил ее головой в лицо, и она, ослабив хватку, упала.

Ловко кувыркнувшись, девушка снова оказалась на ногах и зашипела. Балаклава скрывала ее черты, но блеск карих глаз наводил ужас и на Захара, и на Пасечника.

— Убью! Не подходи! — рыкнул он, целясь то в одного, то в другого.

Айгюль сделала резкий выпад в его сторону. От неожиданности Пасечник выстрелил. Девушка схватилась за живот и согнулась пополам.

— Стоять, я сказал! — рыкнул мужчина.

Захар был в оцепенении, все происходящее напоминало дурной сон. Он не знал, что делать. Не решался опустить пистолет, не решался выстрелить.

В тишине послышался хрипловатый смех Айгюль. Девушка медленно выпрямилась и сказала Захару:

— У него больше нет патронов.

Пасечник вздрогнул и несколько раз нажал на спусковой крючок, но ружье лишь щелкало. Захар пришел в себя и поднял пистолет, уверенно целясь в лысую голову бандита.

Айгюль ловко достала из сумки строительный скотч и обмотала им запястья Пасечника. Захар затолкал мужчину в спальню. Усадил на кровать.

— План такой: мы мирно беседуем, ты делаешь то, что я скажу, а потом мы уходим, и ты нас больше не увидишь.

Захар старался говорить как можно тверже, но голос от напряжения слегка подрагивал.

— Что вам надо? — спросил Пасечник.

— Отпусти мигрантов, и разойдемся. Хорошо?

Пасечник смерил их взглядом и расхохотался.

— Я тебя так, из любопытства спрашивал, — сказал он. Жирное тело, покрытое татуировками, тряслось от смеха. Он колыхался весь, будто состоял из свиного холодца. Он даже пах так же.

— Я тебе башку продырявлю!

— Думаешь запугать меня фразочками из боевиков, мент?

От неожиданности Захар вздрогнул, чем вызвал еще один приступ хохота.

— Мало тебе информаторы рассказали обо мне, да? Можешь угрожать, можешь пытать, ничего я тебе не скажу. Ни словечка. А через десять минут мои ребятки зайдут в дом, и вы отсюда выйдете по частям в черных мешках.

— Ты же оборотень! Сделай что-нибудь! Превратись в зверя, загипнотизируй его.

Айгюль развела руками.

— Не могу. Я этого не умею. У меня только сердце куницы, а все остальное как у человека.

Захар грязно выругался и стукнул ногой о спинку кровати. Послышался тихий вскрик. Айгюль нагнулась и ловко вытащила из-под кровати Милену.

— Женщине будешь угрожать, да? Робин Гуд хренов.

На лице Пасечника не было ни тени сочувствия. Он улыбался, откровенно наслаждаясь зрелищем, будто он видел лицо Захара через балаклаву.

— Не хватило тебе драйва на работе, мент? Долг и честь — это слишком скучно? Решил потешить свое эго и побыть героем в маске?

— Заткнись! — сквозь зубы прошептал Захар, лихорадочно соображая.

Где ключи от подвалов, Пасечник не скажет, будет дальше зубы заговаривать, пока его ребята в дом не вернутся. Милена? Ну не калечить же, в самом деле. Убийство Пасечника дела не решит. Оставалось одно — бежать.

— Уходим! — скомандовал он.

Айгюль посмотрела на него, и на секунду он увидел в ее глазах отчаянье. Затем девушка повернулась к Милене и посмотрела на нее.

— Мы с тобой обе женщины, слышишь? Мужа любишь?

Милена посмотрела на Пасечника и закивала.

— А я люблю своего. Отпусти пленников, и я оставлю твоего живым.

— Да она не знает ничего! Дура!

Айгюль смерила Пасечника взглядом и покачала головой.

— Любая жена про мужа все знает. А что не знает, то сердцем чувствует. Захар, помоги Милене и беги со всеми.

— А ты?

— Встретимся на нашем месте с рассветом.

Захар не хотел оставлять Айгюль одну, но выбора не оставалось. Взрывы постепенно стихали, и времени было в обрез. Он взял Милену под руку и утащил за собой. Перепуганная женщина, как оказалось, и правда знала все коды на замках. Спустившись в мрачный подвал, они оказались перед вонючими клетками с теми, кого трудно было сейчас назвать людьми. Грязные, голодные, измазанные в нечистотах люди затравленно смотрели на вошедших.

Милена подошла к пульту на стене и набрала комбинацию, затем осторожно переключила все рубильники.

Пленники не шелохнулись.

— Бегите! — крикнул Захар. — Бегите уже!

Но люди боязливо жались по стенкам. Тогда он поднял пистолет вверх и нажал на курок. В подвале раздался оглушающий выстрел, а затем, словно лавина, пленники побежали на выход, отталкивая друг друга. Захар заслонил спиной Милену и угрожал пистолетом каждому, кто рисковал приблизиться.

В толпе он заметил Бахара. Почему-то он был уверен, что этот худощавый испуганный мальчишка и есть муж Айгюль. Затем, опомнившись, он посмотрел на Милену и побежал следом.

Пленники уже открыли ворота, кто-то уже оказался на свободе, а кто-то боролся с подоспевшей охраной. И сила была на стороне мигрантов. Захар стянул с лица балаклаву, вдохнул ночной воздух, наполненный запахом пороха, и побежал прочь, сливаясь с толпой.

Айгюль встретилась с Захаром в беседке. Неподалеку неуверенно топтались Дильруба и Тимур, которым уж очень хотелось посмотреть на следователя.

Несколько минут они молчали. Айгюль заговорила первой:

— Уговор есть уговор. Я твоя теперь.

— Даром ты мне сдалась, дура психованная! Ты оборотень или нет?!

— Я куница, — терпеливо пояснила она. — Но и человек, конечно. В каждом из нас есть дух зверя. И в тебе тоже.

— Как же ты выбралась из дома?

Айгюль пожала плечами и улыбнулась.

— Связала его как следует, научила Милену очищающие травы варить. Мне их вместе с рецептом сестры дали. Уйдет чернота из души ее мужа, заживут хорошо. Детишек заведут. А когда все поулеглось, Милена меня тайком и выпустила.

Захар посмотрел на нее, покачал головой.

— Травки, значит. Получается, нет у тебя никаких сил. Зато дури полно. Что дальше делать будешь?

— Уеду с Бахаром в кишлак. Заживем бедно, но мирно.

— И что ты в нем нашла, не понимаю.

Айгюль тихо рассмеялась. Было забавно наблюдать за тем, как следователь скрывает свои чувства за грубостью. Наверное, в большой столице все люди так делают, оттого и кажутся хмурыми и злыми. Это проще, чем быть добрым. Она не стала отвечать Захару, протянула ему бусы из клыков куницы.

— Защитные, для дочки, — сказала она и, повязав на голову свой нарядный розовый платок, пошла к Тимуру и Дильрубе. Скоро Бахар проснется. Голодный. Нужно успеть привести себя в порядок, постирать его штаны, сделать завтрак. Он будет все утро рассказывать о своих злоключениях, она делать испуганный вид и держаться за его руку.

— Погоди! — окликнул ее Захар. — А как ты про пули узнала, если не оборотень?

— У него был «Верпь 5—45». С такими у нас мальчишки в кишлаке бегают, — ответила она и, обнявшись с Дильрубой, скрылась за углом, жмурясь от яркого утреннего солнца.

Она хотела еще разок обернуться на беседку, но на глаза попалась ее собственная тень, весело размахивающая пушистым хвостом. Айгюль нахмурилась и втянула невидимый хвост в джинсы. Ужасно неудобная эта столичная мода, а люди на самом деле ничего. Люди тут хорошие.

Гунни генерала Зеда (Олеся Бересток, Елена Сандрова)

Лежать было удобно. Стояла сухая безветренная погода, солнце уже скрылось за горизонтом, земля отдавала накопленное за день тепло, погружая Зеда в блаженную негу. Тепло — это хорошо, это комфорт и безопасность. За этим стоило лететь тысячи световых лет.

Зед наслаждался покоем и размышлял. Первые минуты завоевательной миссии на планете оказались совсем не такими, какими их прогнозировали инструкторы десанта. Высадка прошла гладко. На удивление гладко. Капсула осталась незамеченной, не сгорела в атмосфере, шлюз раскрылся вовремя — и тысячи гунни рассыпались над огромным земным материком. Маленькие и легкие, они были идеальным десантом. Их плоские желеобразные тела, словно миниатюрные парашюты, мягко планировали и оседали на деревьях, кустарниках, почве, почти беззвучно погружались в водоемы и принимались ждать.

Зед приземлился на теплый асфальт и теперь тоже ждал.

Наконец в правый бок ткнулось что-то шершавое и влажное — засопело, защекотало, попыталось перевернуть его на другую сторону. Возня продолжалась, пока откуда-то сверху не послышалось:

— Арчи, фу! Фу, я сказал!

Шершавый фыркнул, отбежал, но вскоре вернулся. Желеобразное нечто без запаха интриговало и манило его. Зед, готовый в любой момент выпустить отпугивающие миазмы, изучал гостя. Тот был очень крупный, с сильной иммунной системой, маленькому гунни ни за что не поглотить такую громадину. По крайней мере, не раньше, чем через три носителя, когда будет набран необходимый для слияния вес. Очень жаль, но сейчас придется отпустить жертву. Маленькая порция трупного смрада сделала свое дело — шершавый мгновенно потерял интерес и убежал.

Зед сверился с внутренним хронометром, так и есть — пора выходить на связь. Он сосредоточился, настроился на гунни в небольшом радиусе вокруг себя и потонул в какофонии звуков, которую рождали тысячи отчаянных стонов и криков о помощи.

Слушая, как погибают соплеменники, Зед понимал, как ему повезло — он высадился не на раскаленную крышу, не в грязную лужу, и его не съел кто-то большой, мучительно медленно расщепляя пищеварительными соками на аминокислоты. Не иначе как родной Гунним хранил своего генерала и здесь, на далекой враждебной планете. Зед верил в свою удачу — она не раз спасала его от неминуемой гибели. Собственно, из-за своей веры он и отважился на опасную миссию. Ради этого и выделил часть себя — маленького гунни, свою миниатюрную копию, обладателя не только генетической информации, но также всех знаний и воспоминаний хозяина. Многие генералы тогда так поступили — отдали часть себя ради покорения новой колонии. Каждый понимал, что его гунни может погибнуть. И тогда воин навсегда останется аутсайдером, недостойным выращивать новых гунни. Но как генерал мог остаться в стороне и не подать пример своим солдатам? Зед надеялся, что всё было не зря и удача не изменит ему и в этот раз.

Отключив связь, он заметил появление нового гостя — с таким же обильным волосяным покровом, как у предыдущего, но существенно меньших размеров.

— Мяу? — вопросительно произнес землянин, однако приближаться не спешил. Зед попытался шевельнуться ему навстречу, но тело гунни не предназначено для передвижений. Оставалось ждать, когда жертва сама подойдет, и уже тогда принимать решение — прилепиться к ней или дожидаться кого-то более пригодного. Любопытство взяло верх — землянин опасливо подкрался. Зед оценил возможного носителя, но, увы, тот был все еще слишком крупный.

Отпугнув его, как и первого, гунни ощутил досаду. Что, если он так и не найдет оболочку? Вдруг с ним случится то же, что с другими — теми, чью предсмертную агонию он только что слышал? Погибать ли в таком случае молча, сохраняя достоинство, или выйти на связь, чтобы в последний миг жизни испытать единство со своей расой? Что на это скажет его хозяин, прославленный генерал Зед? Ощутит ли горечь утраты или досаду поражения? Маленькому гунни хотелось верить, что все же первое.

Занятый невеселыми мыслями, Зед чуть не прозевал носителя. Тот был немногим больше самого гунни, покрытый шерстью, как уже встреченные земляне, и не такой осторожный — подбежав, даже попробовал куснуть. То, что надо! Зед отреагировал мгновенно — он выбросил из тела усики, зацепился за жертву, подтянул к ней свое тонкое желеобразное тело и облепил переднюю часть туловища, блокируя органы чувств. Землянин забился в панике, выпучил глаза, открыл рот, чтобы вдохнуть, и Зед скользнул внутрь. Обволакивая собой слизистую, он впрыснул обездвиживающий токсин. Тело пленника обмякло. Можно было начинать слияние.

До следующего сеанса общей связи оставалось много времени, но Зеду не терпелось доложить о своем триумфе. Настроившись на гунни в небольшом радиусе, он сообщил:

— Говорит гунни генерала Зеда. Миссия по захвату первого носителя успешно выполнена. Землянин наш!

До него донеслись одобряющие мысли собратьев. Гордость переполняла все существо Зеда. Сотни, если не тысячи маленьких гунни погибли в первый же день высадки, а он смог, он не просто выжил, но овладел носителем. Все-таки Зед — гунни не какого-то там салаги, он — гунни прославленного генерала!

Отключив связь, Зед позволил себе небольшой отдых — он сделал, что должен, теперь пусть поработают ферменты. Подчиняя тело, он уловил отголоски последних мыслей существа. Радость свободы — клетка открыта, теперь ничто не мешает выбраться из тесного пространства с опостылевшим колесом. Радость движения — можно бежать сколько хочешь, куда глаза глядят. Выбравшись из темной прохлады подъезда, существо наслаждается ласковым теплым воздухом. Оно быстро перебирает лапками, перебегая от дерева к дереву, пока не находит странную штуку. Очень странную штуку — мягкая, но упругая, она ничем не пахнет, может, ее надо грызть? Он уже давно не ел — с тех пор, как выбрался из плена. Что? Что случилось? Почему он ничего не видит, почему не может вздохнуть? Бежать, прятаться! Но тело не слушается — конечности немеют, мозг цепенеет.

Зед впитывал в себя все воспоминания, до каких мог дотянуться. Это оказалось очень увлекательным. При следующем сеансе связи надо будет обсудить сделанные открытия. А сейчас лежать, вбирать информацию, пока ферменты перестраивают клетки жертвы под анатомию гунни.

Когда первая стадия завершилась, солнце уже давно скрылось, тепло стремительно испарялось, и Зед почувствовал, как холодный пронизывающий ветер лохматит шерсть на его спине. Теперь уже его спине. Он попробовал управлять конечностями — те выпрямились, дернулись, но все разом, и он уткнулся носом в холодную землю. Если он хочет передвигаться, то придется научиться распоряжаться телом. Впрочем, стоит ли? До финальной стадии поглощения всего два световых дня — после этого от тела носителя ничего не останется, гунни вернется к прежней форме плоского полупрозрачного желе, только весом гораздо больше. Тогда он уже сможет захватить добычу покрупнее. А пока надо позволить ферментам делать свое дело.

Лежать и ждать. Это так просто. Но уже не так приятно, как при свете солнца. Теперь стало холодно, до чего же холодно! Оказывается, ночи на Земле могут быть суровыми. Зед порылся в памяти пленника, но не нашел информации — тот никогда не сталкивался с подобным. Как поступить, гунни не знал и решил просто ждать. Первыми заледенели конечности, потом мороз полностью пробрал тело, и вот уже вся тушка животного застыла, задубела, став одной из первых жертв октябрьского мороза. Погибая, Зед успел подумать:

— Обидно. Я почти смог.

* * *

— Хомячок! Хомячок, ты живой? Бедненький, совсем замерз! Подожди, я тебя отогрею!

Окоченевшее тельце Зеда обняло что-то теплое и мягкое, на него задышали влажным горячим воздухом.

— Ну как, согреваешься? Ой, ты совсем-совсем жесткий! Погоди, я заберу тебя домой!

Зеда куда-то понесли. Задеревеневшее тело билось о мягкие ладони, но главное — он начал согреваться, и жизнь понемногу возвращалась в тело хомяка.

— Ну вот мы и дома, Пушистик! — зашептали по ту сторону ладоней. И уже громче: — Мама! А где аквариум из-под рыбок?

— Женя? Ты уже погуляла? Аквариум… на шкафу. А зачем тебе? Что ты опять задумала?

Ладони резко стали влажными.

— Мамочка! Тут Пушистик, ему домик надо. Я уже всё придумала — я нарву бумажек из старых газет, он будет там жить. У нас в садике Таня так делает, у нее тоже хомячок.

— Какой хомячок? Женя, мы с тобой уже говорили об этом — никаких животных в доме.

— Ну, ма-а-ам!

— Тебе напомнить, что стало с рыбками? Кто обещал о них заботиться? И чем все это закончилось?

Совсем рядом с ладонями жалобно запищали:

— Мамочка, ну пожалуйста, он такой бедненький, такой несчастненький! Я честно-пречестно буду за ним ухаживать. И щами, как рыбок, кормить не буду, только семечками!

— Погоди-ка, а откуда у тебя хомяк? Где ты его взяла? Только не говори, что подобрала на улице!

— Я… нет… мне… тетя Оля подарила! Помнишь, она обещала?

— Тетя Оля? Хм, это очень в ее духе. Ну, тогда ладно. Но на будущее — такие вещи надо обсуждать со мной или с папой. Поняла?

— Спасибо-спасибо-спасибо! — Ладони задергались, а вместе с ними и тельце Зеда.

Его бережно положили на что-то мягкое и шуршащее. Было тепло и спокойно, как в первые часы после десанта. Он быстро согрелся и почувствовал, что может двигать конечностями. И обрадовался — в очередной раз удача не изменила генералу Зеду, он выжил в суровых условиях Земли. Однако удача удачей, но, если температура здесь так изменчива, впредь придется находить укрытие на ночное время.

— Пушистик! Ты спишь? Ой, ты шевелишься! Ура, ты живой, я спасла тебя!

Пользуясь органами чувств хомяка, Зед рассматривал своего спасителя. Землянин был крупнее всех встреченных до этого. О том, чтобы сделать его следующим носителем, не могло быть и речи — слишком большой. Впрочем, судя по звукам, которые улавливали новые уши гунни, рядом находился кто-то еще. В помещение вошли — землянин заглянул в прозрачную комнату Зеда, поморщился. Он был крупнее всех, кого уже встречал генерал, и тоже не подходил. Ну, ничего, до финального превращения два световых дня, за это время, Зед чувствовал, ему повезет.

— Да, действительно, хомяк. Только страшненький какой-то. И где только Ольга его откопала?

— Мама, а можно я Таню в гости позову? У нее тоже хомяк, они могли бы подружиться.

Крупный землянин поводил рукой по голове первого:

— Не терпится похвастать? Ну, зови! Только смотри, чтобы ваши хомяки не сбежали и не сгрызли твою кровать. А то придется тебе спать на полу.

— Ха-ха-ха, мама, какая ты смешная! Они же маленькие, как они целую кровать сгрызут?

Зеду насыпали семян, налили в плошку воды. Если местные всех найденных существ так кормят, то это очень глупая раса. Как можно доверять тому, кого не знаешь? Ни один гуннимедец не сделал бы ничего подобного.

Однако не стоило расслабляться, аборигены могут оказаться не так уж и просты. Вон, тот, что его нашел, постоянно крутится рядом, заглядывает к Зеду, касается его спины. Может, что-то подозревает?

— Отдыхай, Пушистик. Скоро будут гости! Я позвоню Тане из моей группы, она принесет своего хомячка. Чтобы ты не скучал! Я буду хорошо о тебе заботиться, и ты не умрешь. Вот, держи еще семечек.

Спаситель куда-то ускакал, и Зед расслабился. Уже давно пора выйти на связь, но генерал не рисковал. Еще не хватало, чтобы землянин уловил телепатические волны, тогда под угрозой окажется весь десант. Теперь, когда Зед остался один, можно доложить об успешно завершенной первой стадии. Гунни настроился, но в эфире была тишина. Что случилось? Стены блокируют сигнал? А может, дело в анатомии жертвы?

— Говорит гунни генерала Зеда. Первая стадия превращения успешно завершена, приступаю ко второй.

К его облегчению, тут же в ответ долетело несколько мыслей восхищения и одобрения. Кто-то сообщил последние новости — подавляющая часть гунни погибла, остальные либо все еще ожидали носителя, либо только что внедрились в объект. Зед был одним из немногих, кто заметно продвинулся. Впрочем, рассказывали еще об одном гунни из рядовых — в свой последний доклад тот находился уже на завершающей стадии превращения и теперь, видимо, должен был захватить второго землянина.

Вместо гордости за собрата Зед ощутил беспокойство — гунни рядового воина смог добиться большего, чем гунни генерала. Так быть не должно. Это неправильно. Да, это хорошо для миссии, но так быть не должно.

В раздражении Зед стал бегать по комнате. Сделав три круга вдоль прозрачной стены, он с удивлением понял, что тело аборигена его слушается. Добрый знак! Выходит, что поглощение идет легко, без осложнений. Настроение мгновенно улучшилось. Да и стоило ли огорчаться из-за успехов какого-то рядового, когда у Зеда были все шансы обойти удачливого соплеменника. Нужно только завершить текущую трансформацию и найти более крупного носителя в ближайшее время — и тогда через два цикла Зед сможет захватить того землянина, что его подобрал, а следующим шагом — и второго, что был покрупнее. Набранный материал позволит сформировать кокон для вызревания спор, и можно будет переходить к завершающей стадии.

Зед ощутил сладкое предвкушение — он вернется на Гунним героем! Его хозяин, генерал Зед, признает в нем равного себе. Маленький гунни будет уже не частью чьего-то организма, а равноценным членом общества. Сможет иметь своих гунни. Его подвиг прославят, о нем станут рассказывать как о том самом, кто захватил Землю.

— Пушистик! Позволь тебе представить Дэнни — хомячка моей подруги Тани. — Сверху нависли два землянина — один незнакомый, второй — прежний, с теплыми ладонями. Он-то и опустил рядом с Зедом другое существо. То сразу же принялось обнюхивать Зеда, а он стал изучать объект. Это, конечно, было не совсем то, на что он рассчитывал, мечтая о следующем носителе, но вполне приемлемо. Поглотив жертву, он наберет вес в два раза больше и в следующий раз сможет поймать что-то покрупнее.

— Смотри, Таня, они знакомятся! Правда, прелесть? Я же говорила, что они подружатся!

Незнакомый землянин постучал по прозрачной стенке:

— Привет, Пушистик! Не обижай там моего Дэнни, ладно? В понедельник я его заберу.

Он еще раз постучал и отвернулся.

— Спасибо тебе, Жень, а то мы уезжаем на все выходные, его совсем не с кем оставить.

— Ну что ты, мы же теперь подруги! Правда, классно, что наши хомячки тоже подружились? Может, погуляем, пока ты не уехала?

Большие земляне ушли, и Зед остался со своей новой поживой наедине. Надо бы пользоваться моментом, но до завершения трансформации еще далеко. Он, как мог, ускорил процесс ферментации, и с боков осыпалась рыжая шерсть.

* * *

— Ой, ой, ой! Пушистик, что с тобой? — Землянин тыкал в лысые податливые бока Зеда. — Ты заболел? Но как же так? Я ведь тебя кормила и друга привела. Почему тебе плохо?

Гунни чувствовал себя прекрасно. Тело носителя стремительно приближалось к желеобразному состоянию. Насмерть перепуганный метаморфозой соседа хомяк забился в противоположный угол аквариума, закопавшись в обрывки газет. Ничего-ничего, Зед знал, что тот рано или поздно захочет пить или есть и будет вынужден проползти мимо гунни к кормушке. А в тесном аквариуме дотянуться усиками до жертвы очень просто.

Большой землянин наконец перестал тормошить Зеда.

— Наверное, у тебя осенняя линька. Я помню, дедушкины кролики однажды тоже меняли шкурку. Правда, они не были лысыми… Но у хомячков, видать, все по-другому. Спокойной ночи! Надеюсь, завтра тебе станет легче.

* * *

За ночь трансформация завершилась. Вместо плешивого хомяка в углу аквариума теперь лежала гладкая блестящая желеобразная масса, готовая для слияния со вторым организмом, который пока оставался в противоположном углу, не сделав за ночь ни одной попытки пробраться к кормушке.

— Доброе утро, Дэнни! Как ты глубоко закопался, озорник, так сразу тебя и не найти. А где мой Пушистик? Тоже где-то прячется? Пушистик! Ну где же ты?

Землянин обшарил все вокруг, коснулся Зеда:

— Ой, что это? Фу, что за сопля? Фу, я прямо рукой туда. Гадость!

— Женя, что ты там кричишь? У тебя все в порядке?

— Да, мам!

— Собирайся, мы едем к бабушке. И не задерживайся, папа уже подогнал машину!

Землянин еще немного пошарил рукой вокруг Зеда, бормоча:

— Ну куда же ты делся? Неужели сбежал? Мама меня убьет!

— Женя?

— Иду!

Землянин убежал, а сосед по аквариуму вдруг рванул к кормушке. Бдительный Зед стрельнул в него прозрачными жгутиками, крепко вцепился в упругую плоть и стал сокращать усики, подтаскивая трепыхающуюся жертву поближе. Через минуту все было кончено — черно-белый хомяк лежал на боку, слабо подергивая конечностями, а в его распахнутую пасть неторопливо вползала желеобразная масса.

* * *

— Женя, помой руки!

— Хорошо, мам! Я только гляну, как там Пушистик. И Дэнни.

Проверив аквариум и по-прежнему не найдя там питомца, землянин стал искать по всему помещению — становясь на колени и заглядывая под предметы:

— Пушистик! Пу-шис-тик! Куда же ты забрался?

Он искал довольно долго, а Зед наблюдал за ним своими новыми глазами. Еще пара таких тел, и можно будет поглотить этого землянина.

Поиски пропавшего хомяка продолжались все выходные. Землянин навалил кучу газеты поверх гунни и каждый раз, как в комнату кто-то входил, предупреждал, что хомячки спят и беспокоить их нельзя. Зед переваривал недавнего соседа, впитывая в себя весь его небольшой жизненный опыт, и размышлял, что делать, если пополнения не будет. Хотя почему его не должно быть, местные прекрасно заботятся о комфорте своего питомца. Наверняка через день или два принесут ему кого-то еще.

К концу второго дня началось облысение — тело избавлялось от ненужных частей. Чтобы ускорить процесс, гунни пожертвовал еще и зубами. До конца трансформации оставались считаные часы. Землянину пора было обеспечить Зеда новым соседом. Но вместо этого абориген стал громко кричать:

— Дэнни? Дэнни! Что с тобой? Какой ужас — ты совсем лысый! Ты заболел? Ты заразился от Пушистика? Завтра приедет Таня, что я ей скажу?! Мама! Мамочка! У меня Дэнни заболел!

Через несколько минут тело Зеда опустили в шуршащий пакет и куда-то понесли.

— Женя, дочка, ты только не плачь! Мы сейчас отвезем его к врачу. Все будет хорошо!

— Мамочка, прости, я плохая хозяйка! У меня пропал Пушистик! И он тоже… был… такой лысый… Может, он умер? И Дэнни… тоже умрет?

— Ох, дочка! Что же ты раньше не сказала? Ладно, давай пока разбираться с Дэнни. А когда вернемся домой, поищем твоего Пушистика.

Пакет с Зедом трясли и тормошили, потом выложили его мягкое тело на твердую поверхность в круг яркого света.

Перед ним был еще один крупный землянин, а за его спиной в решетчатых комнатах сидели аборигены, которые могли стать следующими носителями. Прекрасно подошел бы вон тот, с порывистыми движениями и крупными, почти вылезающими из орбит глазами. Или тот, что нервно дергает длинным пушистым хвостом.

— Вот, доктор. Не знаем, что произошло. Дочка говорит, у второго хомяка были те же симптомы.

— Кхм… кхм… А где второй?

— Сбежал.

— Плохо. Если это заразно, девочка может оказаться больна. Да и вы. Руками трогали?

— Д-да. Когда в пакет перекладывала.

— Понятно. Странно он у вас выглядит. Словно уже умер. А, нет, лапки еще двигаются!

— Его можно спасти?

— Не думаю. Выглядит он, прямо скажем, неважно.

— Доктор, сделайте хоть что-то. У меня в приемной дочка. Такой стресс для ребенка!

— Ну что я могу сделать? Разве что прописать антибиотики. У меня сейчас операция. Сами сделаете инъекцию?

Свет погас, тело Зеда погрузили в прежний пакет и снова куда-то потащили. Плохо, очень плохо! Гунни видел, как удаляется от идеальных для следующей стадии объектов, и досадовал. Зеда уносили, и он никак не мог этому помешать. Как и ускорить процесс, чтобы немедленно захватить новую жертву. Ферментация и так шла в максимальном темпе.

— Женя, дочка, мы едем домой.

— А Дэнни?

— Для Дэнни мы сейчас купим лекарства.

— А поможет?

— Будем надеяться.

— Хоть бы помогло!

Снова тормошили и встряхивали. Пока не положили в прежний аквариум. Опять? Гунни негодовал — что за новости, верните меня к глазастику и хвосту! Метаморфоза вот-вот завершится, нужен новый носитель! И срочно! Генерал Зед должен быть в числе первых!

На связь он не выходил уже долгое время — не хотел рапортовать о том, что второй объект оказался идентичным первому. Гордиться тут было нечем. К тому же останавливал страх, что тот прыткий рядовой добился бо́льших успехов. Зед не хотел этого слышать. Он решил, что выйдет на связь, когда захватит объект покрупнее. На что надеяться теперь, когда он снова оказался в изоляции?

— Мама, он не шевелится! Вот он по дороге еще дергал лапкой, а теперь перестал.

В бок Зеда ткнули чем-то твердым.

— Ох, дочка, боюсь, Дэнни умер.

— Но как же так? Мы ему и лекарство уже купили!

— Прости, дочка, не успели.

Послышались громкие всхлипы, и на какое-то время Зеда оставили в покое. К тому мигу, как его мягкое одутловатое тело вынули из аквариума и положили в ворох шуршащей бумаги, хомяк больше напоминал студень.

— Нужно его выбросить. Аквариум, наверное, тоже. Не надо, Женя, не ходи, я сама. Будь здесь. Я вернусь, и мы с тобой вместе поищем Пушистика, хорошо?

Очередное путешествие было коротким. Интересно, куда его принесли? Температура тут гораздо ниже, чем в аквариуме, а колючий ветер проникал даже под слои газеты, в которую завернули Зеда. Он вспомнил, как чуть не замерз в свою первую ночь на Земле, и оцепенел от догадки: эти аборигены оказались не так просты, они поняли, что маленький гунни опасен, и решили убить его. Что же делать? Тело хомяка больше не могло передвигаться, финальная стадия вот-вот завершится, и недвижимый желеобразный сгусток окажется беспомощным перед суровым климатом Земли. Гунни генерала Зеда погибнет. Все, что он сделал ради покорения планеты, ради прославления хозяина и своей свободы, было зря!

Газету дернули. Потом еще раз. Кто-то резкими порывистыми движениями щипал ее с разных сторон, пытаясь добраться до содержимого. С каждым оторванным от упаковки слоем Зеду становилось все холоднее. Когда слоев не осталось, в бок ударило что-то твердое.

— Курлык? — спросил землянин.

Зед с восторгом понял, что удача все еще на его стороне. Надо только чуть-чуть подождать, метаморфоза скоро завершится, и тогда…

— Кыш, кыш, мусорщики! Не смейте трогать Дэнни!

Над Зедом склонился хорошо знакомый землянин.

— Держись, хомячок, мы спасем тебя! Мама, я нашла его, иди сюда!

— Только руками не трогай! Ох, Женя, что мы делаем?

— Мы его вылечим. Скорее, делай укол!

— Не знаю, как ты меня уговорила…

В безволосый студенистый бок Зеда ткнулось что-то холодное и острое, оно впрыснуло в него едкую жидкость. Та принялась быстро и безжалостно рушить клеточные барьеры, стремительно уничтожая генный материал и память генерала Зеда, убивая его маленькую копию.

Он в последний раз вышел на связь и услышал, как рапортует тот самый рядовой: «Еще один землянин наш!»

А на далеком Гунниме прославленный генерал Зед вдруг ощутил щемящую пустоту в том месте, где раньше у него был маленький гунни, его единственный шанс на вечную славу.

Черный зверь (Владимир Марышев)

Блэк пришел, когда оранжевый солнечный диск почти добрался до зенита. Впрочем, тогда еще Димка не знал, что это Блэк.

День выдался что надо — теплый, но не жаркий. Хотя солнце Пеллы могло калить немилосердно, сегодня оно куталось в полупрозрачную облачную кисею, выглядывая оттуда лишь на минуту-другую. «Дзумм! Дзумм!» — звенели зависшие высоко над головой веерокрылы. «Бу-бу-бу!» — натужно гудели летящие строем шмелевидки. Брюшко каждой раздувалось от собранного нектара, и все вместе они напоминали нить янтарных бусин.

В огороде поспевали овощи. Между грядок неспешно продвигались трудяги агророботы, похожие на больших гусениц. Раскинув в обе стороны длинные тонкие манипуляторы, они методично выдергивали сорняки.

Димка забрел на край огорода и, облюбовав пятачок рядом с капустной грядкой, увлеченно ковырял в земле лопатой. Его забавляла игра с Проволочным Монстром.

Это звучное имя придумал папа. Но не сразу. Первую оранжевую струнку он высмотрел год назад, когда киберы перекапывали участок, и очень удивился. Что за явление? Заблудившийся корешок? Так ведь уважающий себя корень не крутится, не вертится, а возлежит в почве неподвижно и с достоинством! Длинный-предлинный червяк? Опять мимо: ни головы, ни каких-либо внутренних органов у этого существа найти не удалось.

Та струнка ползла, ползла, да и уползла в неизвестном направлении. Лишь пару недель спустя совсем на другом участке удалось обнаружить сразу две оранжевые жилки. После этого Димка с папой стали находить струнки во всех уголках хутора. Их число постоянно множилось, и если поначалу они даже не соприкасались друг с другом, то со временем стали сплетаться в сеть.

— Чудо-юдо какое-то! — однажды вырвалось у папы. — Настоящий Проволочный Монстр!

Так и прижилось…

Димка вонзил лопату поглубже. Ему хотелось поддеть частичку Монстра, вытащить на поверхность и хотя бы разглядеть как следует. Но композитное лезвие только заскрежетало, будто в самом деле наткнулось на проволоку. Мгновение спустя струнки расплелись и, уходя от контакта, вильнули вглубь и в стороны.

Эта уловка Монстра срабатывала всегда, и кто-нибудь другой давно отказался бы от попыток его перехитрить. Однако Димке игра пока еще не наскучила. Он приготовился копнуть еще раз, но тут позади кто-то громко фыркнул, и затылок обдало горячее дыхание.

От неожиданности Димка крепко, как в единственную спасительницу, вцепился в лопату, сиганул через ямку и только тогда развернулся. А развернувшись, обмер.

Перед ним стоял диковинный зверь — огромный, на добрых полметра выше Димки, и черный, как ночь. Он переступал с лапы на лапу, и при каждом движении под гладкой, лоснящейся шерстью волнами перекатывались мускулы. Зверь не походил ни на одного из обитателей Пеллы, но телосложением и цветом шкуры напоминал земную пантеру, а высокими треугольными ушами и удлиненной мордой — собаку.

Конечно, Димка знал и тех и других только по голозаписям, которые обожал просматривать, и часто грезил о собственной собаке, пусть даже маленькой. Вот только закон запрещал ввозить на Пеллу животных с других планет: кто-то посчитал, что они могут размножиться и навредить уникальной местной фауне, как уже не раз бывало на Земле. Давно ходили слухи, что жесткое правило вот-вот отменят, но они все не подтверждались.

Димка стоял ни жив ни мертв. Что делать? Задать стрекача? Выставить, как оружие, перед собой лопату? Заорать во все горло в надежде, что у хищника заложит уши, а папа поспешит на помощь? Пока мысли скакали в голове, зверь обмахивался хвостом и словно решал, сожрать добычу сразу или оставить на ужин. Наконец он шагнул вперед, раскрыл пасть, обнажив жутковатые клыки, и вдруг облизал Димкино лицо длинным влажным языком.

Димка выронил лопату и сел, где стоял.

— Мррау! — явно наслаждаясь произведенным эффектом, пророкотал зверь. Потом опустился на брюхо, замер в царственной позе сфинкса, но вскоре насторожил уши и резко повернул голову к дому. Точнее — к крыльцу, с которого только что буквально скатился папа. Димка смотрел, как он бежит — с искаженным лицом, сжимая в руке пульсатор, и сознавал, что сейчас произойдет что-то ужасное, несправедливое, но не мог заставить себя пошевелиться. Наконец, выйдя из оцепенения, вскочил и отчаянно замахал руками:

— Стой! Не надо! Не стреляй!

Папа пробежал еще немного и остановился.

— Как ты?.. — отрывисто спросил он, хватая ртом воздух. — Цел?

— Пап, все нормально.

— Он… этот… он тебя держит?

— Да нет, что ты! Он добрый… ты не поверишь… он меня лизнул!

— Дима, об этом потом. Ты можешь уйти от него?

— Сейчас попробую.

Димка сделал шаг, другой — и покосился на зверя. Ему подумалось, что тот сейчас глухо заворчит, встанет и загородит путь.

Ничего.

— Молодец, — прошептал Димка, у которого, несмотря на всю браваду, тряслись поджилки. Он ускорил шаг — и вскоре очутился в крепких папиных объятьях.

— Уф-ф… — выдохнул папа спустя полминуты. — Напугал ты меня, я думал — сердце разорвется. Мало нам тумкута, так еще одна зверюга пожаловала. И тоже хищная.

— Да ладно тебе, — запротестовал Димка, высвобождаясь из объятий. — Ну сам посмотри! Тумкут страшный, противный, а Блэк — хороший.

— Блэк? — удивленно поднял брови папа. — Почему Блэк?

— Ну… потому что черный. Это я сам только что придумал. Здорово, правда?

— Хорошо, пусть будет Блэк. Только ты давай ступай к себе. Мало ли что…

Папа взял сына за руку и потянул к дому. Димка не противился, но где-то на полпути оглянулся.

— Моя лопата…

— Я ее заберу.

— А он?..

— Вот что, Дима. — Папа понизил голос, словно опасаясь, что зверь его услышит. — Мы не знаем, кто это. И как он здесь оказался — тоже. Ему неоткуда было взяться, понимаешь? Я попытаюсь это выяснить, а ты, уж извини, пока побудешь в доме. Идет?

— Вот так всегда, — вздохнул Димка. — Как только что-нибудь интересное…

С виртуального экрана смотрел вечно хмурый староста поселка.

— Ну что, Алексей? — спросил он, поздоровавшись. — Как там твой тумкут? Не ушел?

— На месте, — уныло, в тон ему, ответил папа. — Все так же ходит кругами.

— Примеривается, гад… Может, помощь нужна?

— Да нет, силовая защита пока держит. Надоест же ему когда-нибудь?

— Силовая защита… — буркнул староста. — Да это ж смех один! Знаю я твой генератор — еле тянет. Жил бы ты вместе со всеми — и проблем бы не было. Так нет — отделиться ему захотелось! Хутор захотелось! А на черта?

— Да вот, — развел руками папа, — пришла такая блажь…

— Именно что блажь! Ну ладно, мне болтать некогда. Если что, вызывай. Пока!

Экран свернулся, сжался в точку, но продолжал гореть другой — обзорный. Рядом с ним сидел Димка и завороженно смотрел, как за периметром, от одного эмиттера силового поля к другому, разгуливает кошмарная тварь.

Если Блэк был просто очень большим зверем, то тумкут — подлинным гигантом. Называя его противным, Димка ничуть не погрешил против истины.

Покатая спина, из-за чего туловище выглядело сильно скошенным назад. Огромная голова с торчащими в стороны воронками ушей. Отвратительная морда с постоянно оскаленной пастью. Длинные изогнутые когти, похожие на крючья…

Эта туша, покрытая серой, свисающей, как грязные сосульки, шерстью, казалась неповоротливой. Но впечатление было обманчивым. По наблюдениям биологов, тумкуты, несмотря на свою массу, умели делать стремительные рывки, довольно резво преследовать жертву, вставать на дыбы и даже совершать кульбиты. Крупнейшие хищники Пеллы встречались редко, охотились в основном на быкозлов и до сих пор близко к поселениям землян не подбирались.

Почему этот тумкут поступил иначе? По мнению папы, на его охотничьем участке просто-напросто не осталось достойной добычи. Зверь начал обходить окрестности, набрел на хутор, увидел людей. Потыкался в силовой барьер и убрался восвояси. Но голод не тетка! Он заставлял тумкута возвращаться снова и снова, а теперь обходы периметра стали регулярными. Видимо, хищник твердо решил дождаться своего часа…

Димка оторвал взгляд от экрана.

— Пап, — сказал он, — ты ведь хотел разузнать про Блэка?

— О-хо-хо… — Папа потер подбородок. — Хотеть-то хотел, да только тут пока что сплошной знак вопроса. Я ведь тебе говорил, что взяться ему было неоткуда. Разве что пробив периметр, но уж об этом-то мы бы точно знали.

— А камеры? Они же должны были увидеть?..

— Увидели… как он выходит из-за склада агророботов. Словно все время там лежал. Но ведь не лежал же? Я еще поднял материалы по всем экспедициям — нигде ни одного упоминания о таком звере.

— И что теперь?

— Что, что… Разбираться надо. А пока не разберусь, ты из дома ни ногой. Понял?

— Угу…

Димка долго ворочался с боку на бок. Сон ни в какую не шел.

Вдруг вспомнилась мама, погибшая три года назад. Она была врачом, а в отдаленном поселении по какой-то причине взорвался генератор, все разворотило, требовалась срочная помощь, включая медицинскую. На беду, из трех флаеров исправным оказался только один, и туда набилось пассажиров в полтора раза больше нормы. Папа отговаривал маму лететь, кричал, что это безумие, а она его успокаивала, уверяла, что все обойдется.

Где-то на середине пути перегруженный флаер разбился…

После этого папа долгое время был сам не свой: натыкался на людей, никого не узнавал. А потом заявил, что не может жить в поселке и хочет вести хозяйство вдвоем с сыном. Его пытались переубедить, но безуспешно. В конце концов выделили все необходимое и отвязались.

Стоило Димке подумать о маме, как у него задрожали губы и предательски защипало глаза. Чтобы не разреветься, он откинул одеяло, соскочил с кровати и подошел к окну.

Черный зверь был тут, буквально в паре метров от стены. Он лежал, положив голову на лапы, и в его шерсть, облитую лунным светом, хотелось уткнуться лицом.

— Блэк… — прошептал Димка. — Пришел, умница. Ой, да ты же, наверное, голодный!

Решение пришло быстро. Первым делом Димка натянул шорты и рубашку. Стараясь ступать неслышно, направился к холодильнику, достал оттуда несколько баночек с синтетическим мясом, паштетом и бульоном. Затем скользнул к входной двери. Папа думал, что заблокировал ее как следует, и не догадывался, что у сына есть одна наноштучка, «читающая» несложные коды.

Почуяв его, Блэк поднял голову. Не настороженно, а легко, неуловимым движением, словно дождавшись приятеля, который ненадолго отлучился.

— Привет… — поздоровался Димка.

— Мррау! — пророкотал Блэк, но заметно тише, чем в прошлый раз. Видно, с поправкой на ночное время.

Димка расставил перед ним баночки и по очереди открыл их.

— Ну, давай. Что ты любишь?

Угощение Блэка не заинтересовало, он даже не стал его обнюхивать.

— Вот как… — вздохнул Димка. — Извини, больше ничего нет.

«Да ладно, — беззвучно, одним выражением морды, отозвался Блэк и свернулся калачиком — точнее, огромным калачом. — Ничего и не надо. Давай-ка пристраивайся рядом!»

— Идет, — согласился Димка, забираясь в центр калача и прижимаясь к теплому Блэкову животу. Минуту спустя он крепко спал.

Все произошло внезапно. Тумкут на экране привычно брел вдоль невидимой стены, время от времени поддавая ее плечом, словно проверяя на прочность. А потом отошел, повернулся, остервенело ринулся вперед — и вдруг оказался внутри периметра.

— Черт! — крикнул папа и, схватив пульсатор, выскочил из дома. Следом за ним на крыльцо выбежал Димка.

— Ты куда?! — еще страшнее заорал папа. — А ну, назад!

Пробить силовой барьер непросто. После удара такой силы любому живому существу должно было не поздоровиться, но тумкут всего лишь плюхнулся на брюхо. Несколько секунд он обалдело мотал головой, потом рывком поднялся и как ни в чем не бывало устремился к дому.

Димка развернул экран до максимума, словно собрался запрыгнуть туда и вмешаться в ход поединка. Он видел, как папа вскинул пульсатор и ослепительная белая молния ужалила тумкута в грудь. Зверь вздрогнул, но продолжил бег. Папа выстрелил еще раз — и снова попал.

Однако тумкута и это не остановило. Похоже, чтобы поразить его, требовалось знать спрятанные где-то глубоко жизненные точки.

— Папа! — закричал Димка, сжимаясь от страха в комок. И тут же увидел, как из-за края экрана вымахнуло длинное черное тело.

Заметив врага, тумкут с протяжным ревом встал на дыбы. Но лучше бы этого не делал: Блэк добрался до него в несколько прыжков и, взвившись в воздух, опрокинул на спину.

Звери сплелись в мохнатый черно-серый клубок. Блэк был раза в два меньше противника, но, похоже, настолько же проворнее. Тумкут извивался, махал лапами, пытаясь поддеть его крючьями когтей, однако пантеропес ловко уворачивался и раз за разом рвал врагу зубами то грудь, то горло, то брюхо.

Тумкут ревел, и Блэк не отставал. Из его пасти вырывалось уже не добродушное «мррау» — это были устрашающие вопли, способные, казалось, разбудить мертвого. Оглушенный этими звуками папа по шажку отступал назад. Он явно не знал, что ему делать, и то опускал оружие, то вскидывал вновь.

Тем временем битва близилась к концу. Должно быть, Блэк хорошо знал жизненные точки противника, потому что в какой-то момент рев тумкута сменился хрипом. Гигантский клубок уже еле ворочался. Наконец он замер, а потом распался.

Блэк встряхнулся, несколько раз прогнул спину (при этом в его черной шерсти вспыхивали искры), затем обошел кругом неподвижную серую тушу. Видно, хотел убедиться, что его враг уже никогда не встанет.

Забыв про папин запрет, Димка выскочил наружу, слетел с крыльца и успел застать невероятное.

Блэк задрал голову, пророкотал победное «мррау» и на какое-то время, словно позируя, застыл в горделивой позе. Потом раздался негромкий, совсем не страшный хлопок, и на месте, где только что красовался пантеропес, вспухло большое клубящееся облако. Но не черное, а празднично-яркое, словно состоящее из мириад живых разноцветных капелек. Примерно минуту капельки сновали в воздухе наперегонки — и вдруг, как по команде, радужным дождем пролились в траву. Еще несколько секунд из нее слышался странный шорох. Затем все стихло.

Димка, нахохлившись, сидел перед тарелкой и бесцельно вертел в пальцах вилку.

— Да съешь ты что-нибудь! — не выдержал папа. — Сколько можно киснуть?

— Не хочется, — буркнул Димка, отодвигая еду. — Пап, ну как же так… с Блэком? Ты что-нибудь понимаешь?

— Пока только догадываюсь. — Папа взял нетронутую тарелку, вздохнул и отправил ее содержимое в утилизатор. — Блэк появился внезапно, не пересекая периметр. Так?

— Ну…

— Словно из-под земли?

— М-м-м… — неопределенно промычал Димка.

— А что у нас под землей?

— Ничего. Разве что этот… Проволочный Монстр.

— Вот! — Папа важно поднял указательный палец. — Представь себе гриб. В земле у него грибница, из которой в нужное время вырастает плодовое тело с ножкой и шляпкой. Теперь предположим, что Проволочный Монстр — тоже грибница, только очень большая. Залетела на хутор одна спора, проросла — и пошло-поехало…

— Пап, ты же про Блэка хотел?

— Погоди, дойдет и до Блэка. Допустим, Монстру понравилось у нас, как нигде больше. Землю постоянно обрабатывают, поливают, удобряют. А может, мы и сами на него влияем. К примеру, подумаем о чем-нибудь, а ему это как подкормка.

Димка вытаращил глаза:

— Правда?..

— Не знаю. Но думаю, он усвоил: с людьми ему хорошо, без людей — плохо. Тут появляется тумкут, и Монстр понимает: не сегодня завтра людям конец.

— Как понимает? Он что, разумный?

— Не обязательно. Животные охотятся, спасаются от хищников, обучаются всяким штукам, не имея разума. Главное — Монстр увидел угрозу своей безбедной жизни. И так же, как грибница создает плодовое тело, он создал Блэка, чтобы эту угрозу устранить. А когда Блэк стал не нужен… — Папа осекся.

— Блэк нужен! — звенящим от обиды голосом выкрикнул Димка. — Очень нужен!

Он вскочил и, чувствуя, как вновь нестерпимо щиплет глаза, бросился в свою комнату.

Ему опять не спалось. Несколько раз он вставал и вглядывался в окно, прижимаясь лбом к прохладному стеклу. Но чудо не желало повторяться.

— Все равно не поверю, — упрямо прошептал Димка. И потянулся за одеждой.

Пару минут спустя он стоял на том самом месте, где впервые повстречал Блэка. Над головой матово светилась большая белая луна, справа от нее скромно пристроилась малая голубоватая. В вышине звенели ночные веерокрылы. В отличие от дневных, они кричали не «дзумм», а «зирри-зинь».

— Блэк, — сказал Димка, — я знаю, что ты меня слышишь. — У него дрогнул голос, и, перед тем как продолжить, пришлось сделать паузу. — Возвращайся, тебе будет хорошо. Я обещаю.

Он закрыл глаза, вытянул перед собой руку и стал ждать, когда ее обдаст горячее дыхание Блэка.

Мясо (Роман Арилин)

Натужно загудели носовые двигатели, и дирижабль начал резко снижаться, одновременно разворачиваясь с креном влево. Яркая синева в обзорном иллюминаторе сменилась на вязкую муть облаков. По узкому проходу между креслами покатилась пустая банка, оставляя след из тягучих капель. К запаху немытых тел и тревоги добавился химический душок алководорослей.

Корнеев вытянул затекшие за три часа полета ноги и уперся во что-то упругое и живое под сиденьем впереди себя. Раздалось угрожающее шипение и приглушенная ругань на смеси корейского, японского и русского. Может быть, в сумке была последняя живая змея из Японии?

Облака закончились, и внизу, по правому борту, показалось побережье Таймыра. Аккуратные зеленые квадраты перерезали узкие ленты дорог с черными точками машин. Бесконечные поля суперпшеницы, фасоли и гибридной сои раскинулись в лоскутное одеяло, исчезающее в мутной полосе у самого горизонта.

Сидящий рядом седой мужчина, по виду японец, заулыбался и радостно ткнул рукой в иллюминатор:

— Ke tsu… Я там работа!

Корнеев равнодушно кивнул, не желая продолжать разговор. От перепада давления и резкого снижения заложило уши и немного мутило. Дирижабль взял еще левее, и внизу заиграла солнечными бликами стальная синева Карского моря. Сквозь утренний туман угадывалась ощетинившаяся антеннами, башнями управления и оранжевыми стыковочными мачтами черная громада плавучего хаба «Надежда-28».

***

Дверь открылась с громким хлопком, и внутрь салона ворвался морской воздух. Рубашка тут же стала влажной и прилипла к спине. Корнеев бросился к выходу, прижимая к груди небольшую сумку с вещами и разрубая плечами пробку из пассажиров с бесконечными баулами и упирающимися детьми. Он первый сбежал вниз по трапу, оказавшись посреди муравейника. Все и вся вокруг него двигалось. Внизу, сквозь решетчатые фермы, проглядывала баржа, с которой что-то разгружали и одновременно загружали несколькими лентами-конвейерами. Сбоку, на вынесенной посадочной площадке, садились и взлетали непрерывным потоком транспортные дроны. Одни сбрасывали прямоугольные блоки в жерло приемника, другие тут же подхватывали грузы с ленты и с нарастающим воем двигателей уносились в сторону моря.

Нависающая над головой махина дирижабля медленно шевелилась, словно засыпающее чудовище. Местами сквозь серебристую обшивку гондолы выпирал сегментированный мешок, заполненный водородом. Если присмотреться, можно было разглядеть номера и звезды, замазанные поверх краской. Следы старательно забытого прошлого…

По отдельному трапу шли пассажиры первого класса. По виду явно столичные гости. Вызывающе белые костюмы, охрана с инфразвуковыми резаками на изготовку, суетливые референты в полупоклоне.

Поток обычных пассажиров упирался в ограждение с предупреждающими надписями на нескольких языках и дальше разбивался на тоненькие ручейки около стоек оформления. Равнодушные пограничники деловито стучали печатями по паспортам и временным визам, определяя всех согласно порядку. Рабочие по контракту, беженцы-мигранты, трудовой резерв, служащие…

Корнеев остановился около автомата с питьевой водой, купил себе самую маленькую бутылочку и разом выпил, задержав во рту последний глоток и наслаждаясь вкусом. Чистая, без соли и химического привкуса.

— Корнеев? Контракт номер Ф-259?

Шустрый старик в потертой военной форме схватил его за локоть и уставился в лицо.

— Ф-259, — автоматически подтвердил Корнеев, протягивая карточку с направлением и документы.

— Я твой куратор, Алексей Петрович.

Старик шустро засунул карточку в потертый считыватель и довольно долго что-то выглядывал на маленьком экране, хмурясь и недоверчиво вертя головой.

— Ты же из этих… — начал было говорить старик, но потом замолк и резко сменил тему, вскидывая вверх лицо с по-детски хитрым выражением. — Курсы акваподготовки у кого проходил?

— У Семуры и Пак-Ё, — сказал Корнеев. — Их перевели в Анадырь полгода назад…

— Какой предел дальности кита-пастуха на зов? — перебил его старик.

— Почитайте в руководстве, второй раздел, — ответил Корнеев, беря документы и пряча их в сумку.

— Ты говно, даже хуже, чем эти жуки. Они просто хотят выжить… — спокойно обронил старик, кивнув на поток мигрантов. — Просто обозначаю твое место, без обид. Но тебе повезло участвовать в программе, хотя я не понимаю, за какие заслуги. Наша компания такая добрая и дает шанс даже бывшим, вроде тебя.

— Это ты говно, — равнодушно ответил Корнеев. — Еще вопросы будут?

— Дальше оформление, — сказал старик, подведя Корнеева к терминалу с логотипом компании. — Через полчаса будь на пятом уровне, причал двадцать три. Данные твои я ввел в систему контроля, с доступом проблем не должно быть.

— Как найти причал?

— Почитай в путеводителе, умник. Не явишься — объявлю в розыск как дезертира.

***

Гидросамолет вначале шел над самой водой. Иногда казалось, что еще немного, и ярко-желтые поплавки заденут волны. Но когда отлетели от платформы на несколько километров, старик резко набрал высоту.

— Видишь там черные круги? — Старик показал на какие-то полотнища, распластанные на воде. — Плантации водородных водорослей, новый проект компании. Трубопровод уже тянут.

— Слыхал, — ответил сквозь шелест двигателя Корнеев. — Говорят, рыба от них дохнет.

— Ты не дуйся, — усмехнулся Алексей Петрович. — Мне вообще наплевать, кто или что ты такое. Главное, чтобы работал нормально и проблем не создавал. Доставлю на место дежурства и забуду про тебя до следующей смены. У меня таких знаешь сколько…

— Какие-то инструкции будут? — спросил Корнеев.

Инструкции Алексей Петрович дал ясные, хотя ничего нового и не сказал. Теплый Гольфстрим встречается с холодным циклическим течением. Фитопланктон усиленно растет, и на нем нагуливает вес криль. Киты-пастухи уплотняют отъевшийся криль в одно большой скопление, и через месяц эту массу заглатывает плавучий завод, чтобы переработать в мясо, которое пойдет на прокорм дармоедам во всем мире. Таких выпасов криля под сотню, начиная от Новой Земли и до Новосибирских островов. Точка, на которую они летят, недалеко от острова Большевик.

Его, лично Корнеева, задача — следить за китами и управлять ими. А если он, Корнеев, облажается, то его выкинут с треском и позором из компании куда-нибудь в район Владивостока, где жара, пустыня наступает и вода по талонам. Вопросы есть? Вопросов нет.

Корнеев вполуха слушал ехидный инструктаж и смотрел на раскинувшееся море. Наконец-то он окажется один…

***

Небольшой плот, метров десять квадратных, покачивался на волнах рядом с гидросамолетом. Работник, которого сменил Корнеев, закинул сумку и уселся в кабину, не сказав ни слова и не подав руки.

Алексей Петрович проверил нехитрое хозяйство, что-то помечая у себя в планшете. Спальник, закрепленная на пьедестале рация и коммуникатор в защитном футляре, экспресс-лаборатория для анализов и, самое главное, костюм-адаптор.

— Умеешь обращаться? — спросил старик, кивая на едва шевелящийся кусок биоткани.

Во время курсов им давали инструктаж на простых моделях, затасканных и едва живых, с минимумом функций.

— Смотри, это штука дороже, чем твоя башка. По первости немного дискомфортно, пока он к тебе не привыкнет, а потом как родной станет. Снимай его хотя бы раз в две недели, а то потом ломка будет.

— Разберемся.

— Деловой ты, я смотрю. Контрольный отчет раз в день посылай. Если что-то срочное, то смотри таблицу кодов и выбирай нужный. Ну все, через месяц жди смену.

Воздушная волна и брызги окатили плот, гидросамолет пошел на взлет. Когда гул двигателей затих, Корнеев натянул упирающийся костюм на себя и расслабился, чтобы соединение легче прошло. Теплая псевдокожа вначале осторожно прижалась, а потом крепко сдавила руки, ноги и лицо. В ухе защекотал мягкий отросток, подсоединяясь через нейроимплант к мозгу.

Мир вокруг дернулся и стал словно шире и глубже во все стороны. Теперь Корнеев мог видеть и слышать намного лучше. Вот почти у поверхности зависли несколько китов-пастухов. Они знают, что на плоту человек, им интересно. Поле криля щелкает и трещит, опустившись на глубину метров сто.

Лицо сдавило прозрачной тонкой мембраной, а спина начала зудеть. Искусственные жабры соединялись с кровеносной системой, чтобы можно было дышать под водой.

Для пробы Корнеев нырнул, привыкая к необычной силе. Рядом промелькнула серебряной стрелой рыбина, и рука рефлекторно схватила ее. Костюм нетерпеливо завибрировал, и Корнеев прижал упругое тело к открытому клапану на животе. Рыба тут же пропала в нем, и по коже пошла волна удовольствия. Костюм выражал удовольствие от еды.

Совсем рядом проплыло невидимо тело кита, только мелькнул хвост и вскипел водоворот. Корнеев издал сигнал внимания и сразу услышал десяток разных голосов в ответ. Один самец-вожак, несколько младших, пара самок и детеныши. Они ждали от него указаний, они приняли его как хозяина.

***

Работа смотрителя оказалась несложной. Следи за положением, чтобы не выплыть из заданного квадрата, проверяй периодически рачков на предмет болезней или паразитов и отдавай приказания китам, куда плыть. Ну, и пиши отчеты и отправляй их куратору.

Бо́льшую часть времени Корнеев просто лежал на плоту или плавал, наслаждаясь одиночеством и компанией пастухов. Иногда киты устраивали концерты, наполняя море грустными и непонятными песнями о чем-то близком и неуловимом.

Основную часть работы делали именно они. Когда однажды приплыли дикие киты поживиться крилем, то пастухи убили вожака-самца. Они не давали ему всплыть, толкая в глубину, пока он не сдался и не пропал в темноте. Потом утопили остальных китов из стаи, чтобы не был угрозы крилю. Они просто выполняли приказ.

***

Лодка медленно плывет по реке. Вода темная, и даже в темноте видно, что она покрыта жирной пленкой из грязи, нефти и нечистот. Мимо проплывают вздувшиеся туши мертвых кошек, собак и объеденных людей. Дома из бетона стоят мертвые, только в некоторых окнах виднеются отблески костра.

Впереди площадь, на которой слышна громкая музыка, раздаются крики и пахнет жареным мясом. Огни ярко горят, освещая полуголых людей. Нет, это стадо диких обезьян. Или гиен. Они пришли из погибающих от жары и наводнения деревень, затопив собой город.

Из лодки выходит человек в плаще и капюшоне, и лица его не видно. Поднимается по ступеням и выходит в центр площади. Охранники ничего ему не делают, только испуганно наставляют автоматы и жмутся в тень. От человека пахнет смертью и счастьем. Хочется лизать ему ноги и плакать.

Толпа так и делает. Они падают на колени и плачут, протягивая руки к человеку из лодки. Тот не видит людей. Для него это марионетки. Он закрывает глаза, включая резонатор нейроимпланта на максимальную мощность и настраиваясь на волны толпы. Ему надо выполнить приказ, потому что его сделали таким. Это его функция. Кому-то надо делать грязную работу. Солдаты отказались, потому что им жалко.

Люди набрасываются друг на друга, вырывая глаза и волосы, радостно крича при этом.

Когда утром человек выходит из города, позади живых нет. Только мертвое мясо. На дороге он снимает капюшон и начинает оглядываться…

***

На этом месте Корнеев всегда просыпался в поту и с ощущением животного ужаса. Ему было страшно увидеть лицо этого человека. Он знал, что, как только однажды посмотрит сон дальше, случится что-то непоправимое и мир вокруг никогда не станет прежним.

Вдалеке мигал одиноким красным огоньком навигационный буй. Костюм принимал сигнал и переводил его сразу в информацию. Координаты, температура, скорость ветра и карта течений, пакеты служебных данных.

Где-то рядом находился остров Малый Таймыр, на границе разрешенного квадрата для выпаса. Залезать на территорию соседнего облака криля нельзя, иначе между собой схлестнутся киты, каждый за свою территорию.

Корнеев нырнул в темную воду, уходя в холодную глубину. Вокруг потрескивал криль, удерживаемый пастухами. Тут же рядом возник вожак, кружа вокруг и заглатывая вместе с водой наглую и голодную рыбу, привлекаемую рачками.

Костюм переводил мысли в звуки, которые кит понимал. Гнать криль на переработку. Направление. Приказ. Важно. Выполнять.

Месяц пролетел совсем незаметно, и Корнеев почувствовал тревогу от надвигающихся перемен.

***

Темные точки на горизонте быстро выросли в цепочку из обшарпанных лодок, остановившихся в паре километров от его дрейфующего плота. Корнеев разглядел по несколько человек на каждой. Потом они опустили в воду шланги и включили манок. Он слышал его как непрерывный писк. Облако криля потянулось вверх, и вода вокруг лодок вскипела от выпрыгивающих рачков.

Заработали наносы, и пластиковые мешки позади лодок начали заполняться добычей. Вдалеке угадывалась громада плавучей перерабатывающей фабрики, от которой шли новые лодки взамен возвращающихся с грузом. За несколько часов от поля криля почти ничего не осталось. Киты-пастухи плавали рядом с плотом, издавая тревожные сигналы. Смысл их существования, заложенный в них на генетическом уровне, вдруг пропал.

Когда приводнился гидросамолет с куратором, Корнеев уже собирал вещи. Он упаковал рацию, законсервировал аппаратуру и выставил программу возврата к платформе в блоке управления плотом.

— Молодец, даже перевыполнил план по добыче, — похвалил Алексей Петрович, выходя из кабины. — Осталось последнее дело.

— А нельзя их того… — замялся Корнеев. — Просто отпустить?

— Куда отпустить? Они тоже мясо! — удивился куратор. — Нагуляли вес, хватит. Эти уже отработали свой ресурс.

Корнеев нырнул под воду, и его тут же окружили киты. Они нервничали, словно что-то чуяли.

Потом у них просто остановилось сердце по приказу Корнеева. Он привязал к огромным хвостам гибкие тросы и прицепил к лодкам. Когда он вынырнул рядом с бортом одной из них, кто-то из работников плюнул в него, но промазал.

***

Дирижабль, прибывший из Якутска, осторожно стыковался к мачте, включая маневровые двигатели. Холодный ветер норовил развернуть корабль и стукнуть кормой о ферму ограждения.

Корнеев стоял в очереди на вылет, среди отработавших свой контракт и возвращающихся на материк трудяг.

— Больше работы не будет? — спросил Корнеев.

— В этом сезоне без шансов, — нахмурился куратор. — На следующий не уверен.

Наконец подали трап, и толпа свежих мигрантов с материка хлынула в зал регистрации.

Куратор смотрел на спешащих к стойкам оформления китайцам и японцам. От их стран остались либо пустыни, либо затопленное бесконечными дождями побережье.

— Когда сменился климат, я служил в роте охраны. Только вышел из училища, младший лейтенант. Помню, как закончилась еда, толпа кинулась на склады. Дети, старики… Я не смог отдать приказ. Мы открыли двери и ушли из города. А потом пришли активированные и всех зачистили. Потом их наградили за спасение страны от хаоса. И на всякий случай списали в запас. Ничего не хочешь сказать?

Корнеев пожал плечами.

— Они всего лишь выполняли приказ.

— На следующий сезон работы точно не будет, — огрызнулся куратор.

— Не тебе решать.

— Да, не мне.

***

Дирижабль нес пассажиров прочь от полного жизни моря. Рядом с Корнеевым беспокойно спал работяга с жилистыми руками. Он прижимал к себе сумку и что-то бормотал на якутском.

Внизу сквозь темноту виднелись огни какого-то небольшого города. Корнеев подумал, что хорошо бы поселиться в таком городке, просто жить и ничего не вспоминать. Работа ему найдется и там.

Песни крокодиловых котов (Тёма Крапивников)

Три луны Родезии сверкали ранами кратеров. Отраженный от них свет звезды небрежно подсвечивал плантации кукурузы и картофеля, лениво играл на налившихся сахаром виноградинах, слегка взбадривал солнечные панели на крышах и уходил в безбрежную черноту открытого космоса. Светловолосый мужчина лет сорока на вид подкинул полено в трескучий костер, уверенно поднес стеклянный бокал к носу, втянул в себя запах выдержанного бурбона, довольно хмыкнул и щедро отхлебнул.

— Папа! — воскликнул изящный юноша-блондин, показавшийся на крыльце дома. — Ты так старомоден!

Александр Гордон, владелец пяти процентов Родезии, уважаемый гражданин межзвездной федерации, поставщик овощей ко двору префекта сектора, даже бровью не повел.

— Хокинс! — приказал он холодной туше из металла и углепластика. — Верни мальчика в комнату и проверь уроки по физике.

Вся техника на ферме была настроена идеально и могла работать совершенно без участия человека, но Александр все равно проснулся в шесть — в пересчете в земные часы, — основательно позавтракал омлетом с кофе, прочитал утренние отчеты, а потом вызвал флаер и облетел владения, сверяя сухие колонки цифр с реальностью. Ему нравилось опускать ветровое стекло пониже и вдыхать сухой, разреженный воздух. В этот момент — когда кислорода совсем чуть-чуть не хватало, чтобы поддерживать жизнь в колонисте с Земли, — ему в голову обычно приходили новые дерзкие идеи.

Наследник с утра посмотрел выпуск межзвездных новостей, и нежное сердечко его отстукивало жалость к жертвам потопа на Воркуте и репрессий на Пандоре. Или наоборот — Александр откровенно плавал в геополитике. Хорошо еще, что по спортивному каналу в этот чудесный день ничего не показывали. Иногда после просмотра матча парень натурально начинал жрать успокоительные целыми конволютами, пока верный Хокинс не вставлял ему два холодных углепластиковых пальца прямо в рот.

Раздалась звонкая трель вызова, и Александр, скривившись, нажал на «прием».

— Папа! Меня взяли в команду! — возбужденно закричал наследник, и его веснушчатое лицо весело ухмыльнулось на экране коммуникатора. — Молодежную, конечно, но вот!

И показал новенькую футбольную форму с криво нашитым треугольником.

Александр ответил рассеянно, словно это было эхо очень старого разговора:

— Мальчик, как можно растрачивать силы настолько зря? В команде ты играешь не за себя и не для себя.

Наследник возразил горячо:

— Я часть спортивного сообщества и хочу приносить ему пользу!

Но Александр уже погасил экран, снизил до нуля громкость и переключил разговор на дубля — улыбчивого AI модели «отец понимающий». Правда, AI называл мальчика по имени — Гербертом — и уже на этом позорно проваливался. Александр называл по имени только равных себе — друзей или врагов. Слово «сын» для него и вовсе не существовало.

Флаер приземлился на Яблоке — ладной, крутобокой скале на самой границе терраформированной зоны. Когда-то она была астероидом и мчалась сквозь межзвездное пространство миллионы лет, но гравитационное поле Родезии поймало Яблоко и удерживало на орбите, пока первые корабли землян не посбрасывали вниз все, что могло помочь построить новый дом. Мелкие роботы-пауки неустанно долбили, сверлили, плавили плоть Яблока, высасывая железо и никель, рений и палладий. Они передавали сырье по цепочке, сортировали его: это пойдет на мотор для комбайна, это — на корпус для реактора, а это — на электронные мозги для машин.

Казалось, что сотни и даже тысячи машин пожирают плоть скалы, как дикие животные, но их давно, еще на фабрике, надежно укротили. На гамаке, который несли четыре квадрокоптера, в воздухе парила коротко стриженная брюнетка — пальчики бегают по клавиатуре лэптопа, губы резко отдают голосовые команды. Завороженный Александр поймал ритм и мысленно увидел, как электронный бич хлещет железных рабов по мускулистым спинам, заставляя лепить из межзвездной плоти новых слуг для человечества, новое богатство для Жаклин Стил и ее империи шахт и заводов.

— Александр, мои пташки засекли вторжение в секторе Y-12! — крикнула она, не отрывая взгляд от экрана. — Это твоя территория. А еще вечером сбор у Сергея. Будем решать, что делать с активистами.

— Спасибо за информацию, — кивнул фермер, вернулся во флаер и проложил новый курс.

В секторе Y-12 росла смородина. С Земли удалось привезти три хилые веточки, и под новым солнцем две из них сморщились и засохли, но оставшаяся дала жизнь целой плантации сочных черных ягод. Садовые роботы забредали в эти кусты только ранней весной да поздней осенью — разрыхлить землю, собрать сухие листья, обрезать мертвые веточки. Сейчас на дворе стояло жаркое родезийское лето, из потайных труб поднималась легкая водяная взвесь, блики звезды отражались от сочной зелени листьев. Но не везде: сквозь заросли кустов словно прошелся хулиган с желтой краской, оставляя за собой смерть и разложение.

Александр достал карманный скорчер, переключил на слабый режим и принялся за работу. Безжалостно, с запасом отсекал пораженные ветви и сбрасывал их в одну большую кучу. Вдалеке уже пылили садовые роботы с огнеметами и контейнерами для золы, но и зараза не сдавалась: перескакивала с листа на лист, с больного побега на здоровый.

— Сожгите здесь все, — приказал фермер, — кроме трех здоровых кустов. Нет, двух. Их — в карантин, завтра посмотрю на динамику.

Оставив машинам грязную работу, хозяин пошел по следу хулигана — и вышел к границе, за которой ковер из клевера и земных степных трав схлестнулся в смертельной битве с естественной флорой Родезии.

Пока колонисты не налепили там и сам расползающиеся кляксы земной зелени, поверхность планеты искрила розовым и фиолетовым, синим и красным. По камням струились склизкие водоросли, на равнинах возвышались восьмиметровые конусы безмолвных прототакситов. Вокруг них паслись стада ленивых гигантских ящериц с широкими спинными гребнями. За неимением растений именно они отвечали в экосистеме за фотосинтез. С невероятной эффективностью эти живые солнечные батареи перерабатывали свет звезды в энергию, насыщали атмосферу кислородом, подмешивали поглощенный азот в колбаски помета и постепенно засевали равнину грунтом, на котором через миллион-другой лет зашелестели бы настоящие лиственные леса.

Александр и его друзья не могли ждать так долго.

Пыль и копоть от ударов астероидов, ядовитые стоки с химических заводов, чужие вирусы и бактерии тяжело ранили жизнь на Родезии. Не со зла — люди лишь строили дом для себя поверх чужого.

Но не все бывшие жильцы погибли.

Огромный крокодиловый кот стоял прямо на границе сектора Y-12 и жадно лакал воду из стока дренажной канавы. Кажется, Сергей однажды поймал парочку таких тварей и изрезал на кусочки, но даже он не нашел им применения. Да, кожа псевдорептилии крепка и упруга, но природным материалам далеко до чудес кремнийорганики, а мясо пахнет резко и жуется хуже, чем подошва магнитного ботинка. Кот повернулся к Александру: короткая зубастая пасть приоткрыта, язык высунут, мускулистые лапы согнулись, как перед прыжком, вибрирующие усы-ниточки сканируют местность не хуже, чем фазированная решетка боевого радара.

— Ты засек меня заранее, — пробормотал Александр, переключая скорчер в боевой режим. — Ты спровоцировал, ты заманил. Почему же не атакуешь?

Кот резко забил длинным кожистым хвостом, из пасти раздался мелодичный рев. Зверь смотрел фермеру в глаза и пел о днях удачной охоты, о громе в небесах, о гнилых трупах смешных незлобивых ящериц, об укусах пчел, о свете в норах странных двуногих захватчиках, о резком запахе их огненной воды. А потом крокодиловый кот прыгнул — роскошно, метров с двадцати, и скорчер Александра прожег аккуратную дырку между пластинками на зелено-буром пузе. Выстрел пришелся прямо в сердце — кровь яркими брызгами залила веселый клевер, окропила острую осоку, — и хищник выгнулся в полете, как самка в момент оргазма, а потом рухнул у ног фермера, едва-едва коснувшись кончиками усов его широких рабочих штанин.

Александр молча смотрел на поверженного зверя, словно стремясь запомнить каждую черточку, а потом провел над ним сканером и сбросил файл Жаклин.

— Сделаешь мне такого? Усиленные мышцы, композитная броня, и если можно…

— Если можно что? — отрывисто переспросила женщина. — Ты пропадаешь.

— Пусть он помнит. Сколько получится.

— Хорошо, запишу на твой счет, — отключилась инженер.

Вечером фермер закончил работу и полетел на встречу. Если дом Александра напоминал старую дворянскую усадьбу в окружении яблонь и вишен, с аккуратно подстриженным газоном на площадке для флаеров, с посыпанной песком зоной барбекю, вокруг кострища — точная имитация бревенчатых скамеек, то Сергей поставил дом на скале. Его стальные колонны как бы вырастали из каменных пород, переплетались с рудными жилами, неслись вверх, как упоры на стартовом столе древних химических ракет. Они играючи поддерживали не только три этажа просторных комнат, но и огромный полукруглый балкон, блюдцем повисший над отвесным склоном. Животновод и два десятка гостей пили молодое родезийское вино на свежем воздухе, пока внизу стада пятнистых молочных коров и послушных пушистых баранов возвращались в стойла под пристальным взором механических собак.

Разговаривали колонисты, вопреки обыкновению, не о задачах, а о проблемах.

— Сектор принимает сто тысяч беженцев, квота Родезии — пять с половиной. Транспортник класса «Кальмар», набитый под завязку, ожидаемое время прибытия — завтра к полудню, — скучно перечислила факты Жаклин.

— Ну, человек сто я могу принять, — почесал голову Сергей. — Твои роботы эффективны, признаю, но коровы — те еще эмоциональные вампиры. Любят, когда о них заботятся настоящие живые существа, треплют их по холке, кормят с рук. Рост выработки молока окупит затраты на фонд оплаты труда. Надеюсь.

В число гостей — немногословных людей в заляпанной маслом и глиной рабочей одежде — затесался один молодой хлыщ; в кармашке на пиджаке — уголок белого платка, стрелкой на брюках можно тонкий металл резать.

— Коровы? — переспросил он визгливо, крутя в руках ножку бокала с импортным шампанским. — Вы хотите поселить жертв жестокой гражданской войны в хлеве вместе с грязными животными?

— Там им места, конечно, не будет, — успокоил животновод. — Но я дам инструменты и доски, выделю хорошую площадку на старом пастбище. Пройдет день или два, и у этих ребят будут и крыша над головой, и достойная работа.

— Бреда занятнее давно не слышал. — отчеканил парень и прищурился. — А о коровах мы еще поговорим отдельно. Сдается мне, что вы не слышали о законопроекте, который наша фракция недавно внесла на рассмотрение…

— Господин активист, вы не представились, — вмешался Александр.

— Можете называть меня Во, — подал ему визитку хлыщ, но фермер словно не заметил жеста.

— Господин Во, не ваши ли ребята пару ночей назад пытались украсть корову? Настырные, ближайшая башня ПВО расстреляла половину боезапаса, отгоняя дурачков обратно на орбиту, — почесал голову Сергей.

— Вас обвиняют… — Хлыщ немного сбледнул с лица, но продолжил: — В жестоком обращении с животными, и мы хотели…

Александр выдернул из руки визитку и широко улыбнулся.

— Отлично. Теперь мы знаем, куда отправлять счет. Ракеты тоже денег стоят.

Когда Во пробурчал что-то неразборчиво и пошел искать комнату для мальчиков, Жаклин отвела мужчин в сторону.

— Все это очень иронично и альфасамцово, но с беженцами надо что-то делать. Никто не поймет, если мы собьем транспорт с людьми.

— Даже над собственной территорией? — удивился Александр.

— Даже над собственной, — грустно подтвердил Сергей. — Я не зря прощупывал этого Во на компромисс, но он и слушать ничего не желает. Сначала я предложил сесть над неосвоенными землями — ну, как мы в свое время. Был готов помочь с семенами, с техникой. Советом даже! Но нет.

— Он требует обеспечить пять с половиной тысяч человек жильем и кормить их в течение года, пока они не пройдут адаптацию и не получат необходимую психологическую помощь, — подытожила Жаклин. — Дескать, это наш долг перед человечеством и государством. Именно в таком порядке.

— Я решу проблему, — просто сказал Александр. — Беру на себя ответственность. А теперь давайте пить.

Отхлебнув выдержанного дистиллята, фермер пролистал на экране коммуникатора картинки с камер наблюдения. Все было тихо и над полями, и над садами. Кипела стройка огромного звездного зеркала на ближайшей из лун. Парящие в невесомости роботы ловко ставили маневровые двигатели на Грушу — железно-никелевый астероид в пару к Яблоку. Горел свет в спальне наследника — мальчик смотрел анимационный сериал о войне. Люди в непрактичных приталенных мундирах шли в бой, блистая хлястиками и стразами, картинно умирали, схватившись за грудь, в самый последний момент признавались размалеванным фифам в любви и медленно оседали на землю, чтобы никогда больше не подняться. Мальчик закусил губы и смотрел на это с восторгом — правый кулачок скрыт под одеялом, ритмично двигается.

Жаклин заглянула через плечо, тихонько захихикала, обвила рукой, потащила в спальню. По дороге расчетливым ударом выбила бокал из рук Сергея — роботы-уборщики тотчас собрали битое стекло — и улыбнулась.

— Мужчины, давайте как обычно.

В этой троице каждый знал свой маневр. Жаклин дирижировала сексом, как оркестром, ни разу не сбиваясь с нужной ноты. Сергей гладил запястья, кусал за ушко, вдыхая резкий аромат машинного масла; он целовал ее в нежные губы и отдавался просчитанным движениям язычка. Александр входил в нее сзади, резко, без предупреждения, вдавливал, впечатывал в себя, оставлял на боках красные полосы от ногтей. По команде они послушно менялись местами, но не ролями. Жаклин сосала не страстно, но технике ее позавидовала бы самая разбитная столичная шлюха. А потом она поднимала глаза вверх и требовала, чтобы Александр выкрутил грубость на максимум, долбил ее, сверлил — как ее роботы-пауки железно-никелевый астероид. Сергей любил размеренно, осторожно, он выдаивал из нее оргазм, как литр лучшего родезийского молока из здоровой молодой коровы. И у него неплохо получалось.

Когда все трое получили удовольствие, они оделись, вышли на балкон, покурили и попрощались.

Утром настал новый день — как и всегда.

Александр проснулся в пять тридцать в собственной кровати — голова трещит, тело приятно натружено, мысли разложены по полочкам. За окном истошно вопил крокодиловый кот, поэтому первым делом фермер высунулся в окно и сказал:

— Охранять.

Новенький робот кивнул, и тембр пения сменился с опасливо-вопросительного на торжественно-уверенный.

Потом Александр принял душ, почистил зубы, позавтракал и активировал систему ПВО фермы на полной проектной мощности. Загудели резервные реакторы, накачивая энергию в боевые лазеры, закружились решетки радаров, пугая одичавших перелетных уток. Глубоко в подвале под особняком система управления огнем отслеживала транспорт — он мчался к орбите Родезии, словно ошалевший заяц к сладкой морковке.

— Опасность. Не приближайтесь к частной территории. Опасность, — твердила ферма на всех частотах.

Но жестяная коробка с беженцами не отвечала, не выходил на связь и господин Во.

— Опасность. Дикие животные. Разлив ядерных отходов. Падение астероида. Опасность. Уходите на орбиту, — монотонно повторял Александр.

Ноль реакции.

Лучи лазеров расчертили небо нарядным рисунком, вспухли взрывы плазменных торпед, затарахтели холостые выстрелы пушек ближней ПВО. Транспортник задергался, шарахаясь от огня, словно заплутавший волк — от флажков загонщиков. Кто бы ни управлял им, он точно не хотел умирать, но и отступаться не желал. Наконец тормозные двигатели загудели, и пузатая махина зашла на посадку аккурат над виноградной плантацией. Транспортник сел, давя аппетитные ягоды — те тут же пустили ароматный сок. Он сел, сминая лозу — двадцать лет росла! Только быстроногие садовые роботы сумели убежать, недобро покачивая секаторами.

Роботы убежали очень далеко — километров на пять. Вокруг чужака остановилась жизнь. Перестала течь вода по трубам. Перестали гудеть провода. Шум раздавался только в небе — по нему несся огромный огненный шар, грохоча каждый раз, когда от астероида откалывались куски. Двадцать процентов Груши сгорели в атмосфере, но восемьдесят приземлились в точности на транспортник с беженцами — он лопнул, как аппетитная виноградина, а сок дал совершенно тошнотворный.

— Опасность. Падение астероида, — повторил Александр в последний раз и отключился. Он просчитал все точно, до доли секунды, до метра, но не был уверен на сто процентов, что получится. Это была не его работа. Александр никогда раньше не убивал людей.

Но получилось.

Даже механический крокодиловый кот не пригодился.

Александр отхлебнул ароматный кофе из любимой алюминиевой кружки, вышел на крыльцо, долго смотрел на небо и о чем-то сосредоточенно думал.

***

Переговоры с полицией, с прессой, даже с эмиссаром префекта взяла на себя Жаклин — комментировала события коротко, четко, формально. Строгие люди в форме изображали озабоченность, повышали голос, но глаза у них словно смеялись, словно подмигивали — да, это все не по-настоящему. Да, мы на вашей стороне. Давайте уж покончим с этим побыстрее, перевернем страницу, но сначала сухо зачитаем текст пьесы по ролям.

— Почему упал астероид?

— Заранее запланированная операция по своду с орбиты. Источник редкоземельных элементов. Рудные работы.

— Почему не предупредили беженцев?

— Предупреждали, вот логи.

— А стреляли зачем?

— Так ведь не отвечали. Мы и решили, что связь не работает.

— Убийство по неосторожности… нарушение техники безопасности…

— Эти люди находились на частной территории без разрешения.

— Беженцы находились под защитой правительства федерации и погибли. Кто-то должен ответить.

— Полагаю, что господин Во. Это была его операция.

Александр сидел дома, делегировав все дела по ферме послушным роботам. На экране его лэптопа мелькали яркие картинки гражданской войны на Воркуте: сгоревшие танки, разрушенные дома, мертвые тела, сожженные посевы. Он вгрызался в цифры и данные — по каждому партизанскому отряду, по каждой бригаде тающей правительственной армии. Изучал тактико-технические характеристики боевой техники, строил прогностические модели и скармливал информацию нейронной сети. Александр работал так, как умел, — вертел задачу, словно кубик Рубика, пока в голове звонким грозовым разрядом не щелкнуло решение.

Чуть раньше, когда он потушил пожар на месте крушения, когда отсек разлив топлива от уцелевших виноградников, когда восстановил поврежденные кабели, когда пустил воду в трубах по новому маршруту и наконец вернулся домой, то обнаружил две вещи.

Катастрофа на Родезии стала темой номер один в межзвездных новостях.

Наследник собрал вещи и умчался рейсовым транспортом на Воркуту.

Ни то, ни другое Александра ни капли не заинтересовало. Голова была занята только картинкой огромного камня, давящего транспорт с пятью с лишним тысячами людей. Один удар — и никого нет.

Когда фермер закончил подсчеты, то помчался в гости к Жаклин.

Инженер не любила природу — ее не привлекали ни ровная голубизна океанов Земли, ни кислотная эклектика Родезии. Ее замок — мрачная конструкция из кубов и шестеренок, медных часовых стрелок и стальных цепей — был воздвигнут в открытом космосе, в точке Лагранжа между Родезией и ближайшей луной. Механизмы грохотали и двигались, повинуясь силе пара, а воду в котлах нагревали комья черного, пачкающего руки угля. Жаклин строила идеальный дом три долгих года, барахтаясь в невесомости, отбрасывая один нерабочий вариант за другим, пока не завершила то, что другие сочли бы невозможным. Она сделала это, потому что могла.

— Теперь пора и за сферу Дайсона взяться, — шутила она. — Только уже без пара, конечно. Это пройденный творческий этап.

Сегодня Жаклин была мрачна. Она излучала недовольство. Женщина чувствовала, что успешно закрытая проблема притащила за собой следующую и шансов взять последствия под контроль не осталось.

— Префект больше не будет закупать твои овощи, — сказала она, задумчиво смотря в иллюминатор.

— Так и думал, — кивнул Александр и развел руками.

— В ближайшие неделю-две ты потеряешь всех заказчиков.

— Я знал, на что шел.

— Мы не сможем помочь, не ставя под удар собственный бизнес.

— На это и не рассчитывал.

— Что будешь делать — теперь, когда условия изменились?

— Я почитал про эту Воркуту. Чтобы сократить число беженцев, надо прекратить войну. Повстанцы могут взять измором, лет за десять и похерив всю инфраструктуру. Правительство способно прихлопнуть их за полгода — если правильно распорядится ресурсами.

— Оно неспособно, и ты это прекрасно знаешь.

— Да, — кивнул Александр. — Но сегодня я вдруг понял: убивать — это мое. Это интересно. Я оставлю ключи от фермы Сергею. Он сможет сохранить то, что я построил. И спасибо за кота. Я назвал его Бу.

***

В мире наемников Бу быстро стал легендой. Конечно, заказчики знали его хозяина — крепкого блондина со сталью в глазах. Именно на контрактах с Александром они расписывались, ему передавали оперативный контроль над отбившимися от рук солдатами, необразованными бандитами, обкуренными головорезами. Но армию из сброда делал не только спокойный голос наемника, но и угрожающий рык его крокодилового кота. Заказчик не возражал, если челюсти робота сомкнутся на яйцах строптивой пешки. Главное — чтобы Александр выиграл за него шахматную партию.

Фермер начал не с длинной кампании на Воркуте — набил себе руку и заработал репутацию на коротких, но сложных контрактах. Он штурмовал базы пиратов в поясе астероидов и подавлял восстания на планетах-борделях. Однажды Александр пришел с Бу на поводке на стрелку — и байкеры с грозными татуировками встали на колени и пообещали больше никогда в жизни не портить деревенских девок. Одна, впрочем, сбежала по собственной воле, набила себе дракона во всю спину, порезала парочку резвых парней, тоже стала легендой. Но это уже совсем другая история.

Иногда Александра догоняла почта.

Сергей докладывал об урожае кукурузы. Александр запоминал цифры, смаковал их и воображал, закрыв глаза, как в этом чудесном сезоне выглядит ферма: зелень сочной листвы, сладость упругих зерен.

В коробках от Жаклин бренчали запчасти для Бу. Александр подзывал кота и чесал ему брюшко, пока то не распахивалось, обнажая слоты для боевых киберимплантов.

Наследник присылал фотографии в нарядной военной форме. Вот он стоит на горящем танке, а вот — обнимает смущенную девушку в национальной одежде. Эти фото Александр выкидывал.

Однажды ветер принес в лицо потрепанную газету — старомодную, бумажную. Александр хотел было смять ее, отшвырнуть, но увидел на первой полосе фотографию Во.

«Федерация, наш град на холме, наш четвертый Рим, чувствует себя в ответе за каждого человека на бескрайних просторах космоса, — писал активист. — В ответ граждане федерации должны быть готовы в любой момент отдать жизнь за гимн и флаг родного государства. Тот, кто вырос дичком, кто ставит хутор на окраине, кто ставит личные интересы выше общественных, — тот забыл лица великих предков и должен быть принужден к чести».

Фермер покачал головой и сказал себе:

— Пора.

Дверь президента Воркуты — в последнем уцелевшем дворце, позолота уже содрана — Александр распахнул уверенным пинком ноги. Снаружи мычала связанная охрана, пока кипящая слюна капала на них с горячего языка Бу.

— Убей их, — улыбнулся молодой человек за столом, поправил очки и посмотрел на наемника совершенно без страха. — Негодные исполнители. Других, впрочем, у меня для вас нет.

Тимур аль-Гирей, неудачливый властитель планеты, третий сын отца-диктатора, получил гуманитарное воспитание и наследовал президентский трон, только когда старшего брата намотали на гусеницы танков, а средний сбежал с планеты и обменял золотой запас на водку и шлюх.

Короткая война с генералами отца и затяжная драка с бандами повстанцев научили Тимура безжалостности, но сделали это слишком поздно: в битве за престолы сгорела последняя исправная бронетехника, над городом без устали вопила сирена, а далеко-далеко на орбите маячили крейсера федерации.

— Федерацию хлебом не корми — дай принять в себя еще один член, — смеялся Тимур, приставляя пистолет к виску. — Я не родился президентом, но им я умру. Это здорово.

— Это лишнее, — сказал Александр, выбил оружие из рук президента и придвинул к нему планшет с планом действий. — Вот.

Банды были многочисленны, но в их рядах не хватало единства. Они ждали, пока армия диктатора разложится и умрет сама, и тихо грызлись за лидерство. Наемник уклонился от открытого боя, собрал всех верных людей и велел им держать оборону на последнем рубеже, учиться стрелять и — в идеале — не пить водку. В минуты грусти и отчаяния куда лучше любого алкоголя их успокаивало урчание крокодилового кота рядом.

А против повстанцев Александр применил гуманитарные бомбардировки.

Каждую неделю транспортные корабли с Родезии сбрасывали с орбиты контейнеры с сочной тушенкой, крепким бурбоном, ароматным вином. Они доставляли даже грузы с простым пулевым оружием — конвенциями не запрещено. Они сбрасывали их в случайных местах, и это сводило лидеров повстанцев с ума. Вместо того чтобы добивать диктатора в последнем логове, те истово дрались между собой — за каждый шмат вкусного родезийского мяса, за каждый патрон для ржавого Калашникова.

Бутылки с бурбоном, конечно, были самым ценным призом.

Когда хаос на Воркуте стал совершенно невыносимым, старейшины деревень один за другим пришли на поклон к президенту. Они опасливо косились на Бу, с уважением жали руку Александру и просили навести порядок. Они приводили молодых воркутян и наказывали сделать из них настоящих мужиков. Девушки — мрачные, неразговорчивые, со ссадинами на лице — приходили сами. Наемник не отказывал никому. Он вдруг вспомнил тот дурацкий анимационный фильм, который смотрел наследник, и подумал: на войне тоже есть гордые, свободные люди, а не одни лишь рабы золотых погон, уставов и лжи.

Александр оставлял бойцов, которые хотели драться и побеждать, и выгонял тех, кто мечтал о подвигах и славе. Он вычищал слабых телом и слабых духом. Александр выращивал армию, словно это был куст смородины, — жестко обрезал негодные ветви, бережно подкармливал корни — и дождался первого обильного урожая.

В решающий день Александр мог остаться в тылу, но пошел в бой в первых рядах. Он хотел собственными глазами посмотреть, как его план оживает, ревет гусеницами танков, гудит двигателями ракет, как он режет и сжигает, давит и разрывает на куски. Он знал, что верный Бу прикроет от шального осколка, порвет горло озверевшему бандиту, а если понадобится — осторожно возьмет за шкирку, словно кошка котенка, и отнесет в полевой лазарет.

Но вышло иначе: из подорванного туннеля в последнем логове террористов Бу вынес молодого парня в испачканном мундире — рука зажимает рану на животе, мочка уха отстрелена. Механический крокодиловый кот принес добычу хозяину и взглянул вопросительно. Жрать или в лазарет?

— В лазарет, — махнул рукой Александр. — А впрочем…

Он наклонился поближе к наследнику, ударил его рукой по щеке — в глазах сразу появилось понимание.

— Твоя команда проиграла, — просто сказал фермер. — Болельщики сожгли знамена, соратники сорвали погоны. Скажи, что ты чувствуешь сейчас. Честно.

— Мне… все равно… — прохрипел парень. — Я чувствую, что в этих боях я стал лучше, я стал сильнее, я был занят делом. Я хотел быть тут, а погоны — две полоски ткани, знамя — только повод.

— В лазарет, — повторил наемник. — Отнеси моего сына Герберта в лазарет.

Александр с сыном отметили победу на орбите; внизу президент Воркуты трудился в поте лица: строил школы и больницы, тюрьмы и казармы, раздавал одним — амнистию, а другим — пули в лоб. Шестеренки плана все еще докручивались, но наемнику это было не так интересно. Его работа на Воркуте закончилась, работа Тимура — началась по-настоящему.

Они взяли отпуск, они впервые в жизни по-настоящему присматривались друг к другу — в бойцовых ямах Пандоры, в прокуренных барах столицы, в домах наслаждения Фуньцзы.

— Я не люблю города, — однажды сказал Александр. — Они придуманы для слабых — для тех, кто не может защитить себя сам и навязывает сильным гнилой общественный договор. Города сковывают фальшивой этикой — словно вообще существуют какие-то ценности, присущие каждому человеку от рождения. Их богатство — замки из песка, и единственное, что эти замки защищает, — дурацкие символы. Герб в паспорте. Нашивка на груди. Погоны на плечах. Символы были хороши на тесной, переполненной Земле, но зачем они в космосе, где каждый может жить как хочет и где хочет — даже в одиночку на целой огромной планете?

— Папа, а строил ли ты в детстве замки из песка? — спросил Герберт.

— Да, и крепче не было их на всем берегу огромного синего моря. — ухмыльнулся отец.

— Но что ты делал, когда вечерело и надо было уходить домой, оставив их ветрам и волнам, доверив чужим людям?

— Уходя, я разрушал их без сожаления. Доверять можно себе. Доверять можно друзьям. Доверять можно человеку, которому ты заглянул в глаза и понял: это человек дела.

Александру нравились эти беседы, но короткий отпуск прервало письмо с Родезии.

«Ты нам нужен, — попросила Жаклин. — Возьми столько оружия и людей, сколько сможешь».

***

С орбиты Родезия почти не изменилась: кляксы земной зелени, кажется, стали даже больше. Брови Александра, однако, нахмурились уже на высоте птичьего полета: не та геометрия посадок, не тот оттенок листьев на плантациях, а стада животных — где они вообще? Ближе стало еще хуже: на территории колонистов выросли трущобы — бараки из листов спрессованных опилок, вместо отопления — почерневшие от сажи печки, а в них весело потрескивает высохшая виноградная лоза. А что это рядом? Обломок руки Хокинса — в ладони навсегда зажат керамический нож. Защищал ферму до конца? А кто эти люди, что слоняются по колонии без дела?

— Что случилось? — спросил он мягко.

— Нас национализировали, — объяснила Жаклин. — Мы не хотели говорить. Ты нашел новое призвание и заслуживал, чтобы старые проблемы оставили тебя в покое.

— Но поставки приходили исправно. И эти письма, сводки… все ложь?

— На первое время федерация сделала Сергея префектом планеты. Он так надеялся сохранить все как есть. Не мог и подумать о том, чтобы бросить любимых коров и взять в руки оружие.

— Он пошел на компромисс и проиграл, — констатировал Александр. — Так бывает всегда, когда садишься играть с шулерами. Что дальше?

— Его арестовали. За… ну да, за поставки. Представляешь, они прислали Во и объявили нам — всем колонистам, кто согласился работать под Сергеем, — что это новый босс.

— Во мертв, Сергей на свободе, я полагаю.

— Да. И нет. Сергей погиб в бою. Замешкался, нанося удар.

— Когда прибывает флот федерации?

— Три эсминца и десять фрегатов — уже в транзите. Завтра. Что потом — не знаю. Извини, не знаю.

— Нормально. Не извиняйся. Никогда, — просто сказал мужчина и обернулся к сыну. — Работаем.

— Работаем, — кивнул парень в простом черном бронекостюме без единого знака отличия. — Работаем, папа. И… м…

Он вопросительно взглянул на Жаклин, и та раскатисто захохотала и поводила пальчиком.

— Нет. Я слишком молода, чтобы ты назвал меня мамой.

А потом друзья взялись за работу.

Все двадцать отцов-основателей без вопросов признали лидерство Александра в проекте по обороне Родезии. Они умели синтезировать химическое топливо из сине-зеленых водорослей, натягивать прочные канаты космических лифтов, ловко укрощать термоядерную реакцию, но убивать людей им до сих пор не приходилось. Бывший фермер и не рассчитывал. Он попросил у них топливо для ракет и энергию для лазеров. На ближнюю луну быстро прибыли последние компоненты звездного зеркала — оно должно было собирать лучи светила Родезии и фокусировать их в приемнике на поверхности планеты, питая электричеством фабрики и заводы, неустанно штампующие машины для строительства — но пригодные и для убийства тоже.

Тысячи, десятки тысяч роботов, повинуясь воле людей, споро заправили топливом ракеты, расставили по Родезии датчики и ловушки, а потом взяли в лапы, манипуляторы, жвала по винтовке и заняли боевые позиции.

А еще колонисты выгнали всех чиновников федерации, всех беженцев, всех нахлебников и тунеядцев — погрузили на ржавую баржу со сбоящими гипердвигателями, дали в дорогу инструменты и топливо, пожелали удачи.

— Я неспособен ненавидеть вас, — объяснил Александр. — Я не держу зла. Но мое — это мое.

Баржа потом так и потерялась на просторах космоса.

Друзья в последний раз собрались на балконе особняка, чтобы в последний раз взглянуть на мирную Родезию. Планета выглядела насупившейся, она ощетинилась стволами пушек, тяжело дышала перед боем. Они — люди — сделали ее такой, потому что захотели и потому что могли.

— Скоро ты вернешь эти земли себе, — улыбнулся Александр и потрепал по холке крокодилового кота. — Только не урчи так довольно. Еще рано.

Но кот сделал все наоборот, и стрельба началась под самую радостную песню, которую когда-либо слышала Родезия.

***

Космическим кораблям, никогда не садящимся на планеты, ни к чему правила аэродинамики. Но мужчины и женщины, рисовавшие обводы флота федерации, не могли забыть о старинной поговорке.

Некрасивые самолеты не взлетают.

В гладких обводах эсминцев Жаклин чудились пузатые земные кашалоты, вокруг них бойкими дельфинами кружили фрегаты, а штабной корабль распушил иголки антенн — что насупившийся ерш в извилистой среднерусской речке. Мудрый ерш требовал прекратить сопротивление, освободить посадочные площадки, принять транспортные шатлы и сдать оружие воина федерации. Словом офицера гарантировал честный суд.

Ответа, конечно, не последовало.

Каждый корабль во флоте знал свой маневр: из пуза кашалотов высыпались огоньки десантных капсул, ракеты дельфинов почистили орбиту от коммуникационных платформ, а ерш благоразумно отошел подальше и спрятался за третьей луной. Комья расплавленного металла градом обрушились на пустые башенки ПВО, но там не было ни людей, ни машин. Зато получилось красиво.

Жаклин пробежала по клавишам, и огромное звездное зеркало развернуло все сияющие лепестки, поймало жгучие лучи, сфокусировало их в одной точке и отразило прямо во флот оккупантов. Могучая энергия, укрощенная человеком, не разменивалась на мелкие цели — слизала эсминцы как корова языком, отрыгнула раскаленными обломками металла и пластика, блеванула замерзшими в вакууме космоса руками и ногами, останками людей чести и славы. В этом не было ничего красивого.

Ответный залп фрегатов разнес зеркало в клочья. Юркие корабли палили из всех орудий, пока не сожгли на орбите всю высокотехнологичную технику — в прицелах остались только крепкие дома колонистов на самой Родезии. Под прикрытием орбитальной бомбардировки десантные капсулы уже заходили на посадку — датчики прощупывают каждый холмик, блестящие бронекостюмы гудят в нетерпении перед боем.

Жаклин отстучала кодовый сигнал азбукой морзе, и на орбите зашевелились шестеренки, загудели котлы. Ее любимый, уютный, милый дом, безмолвно парящий в невесомости, вдруг ожил и задышал струйками пара, корректируя орбиту. Открылись заслонки ракетных шахт, замигали индикаторы ламповых компьютеров, принимая целеуказание с наземных радаров.

Догадайся хоть один офицер, хоть один матрос забыть о скупых колонках цифр, выглянуть из иллюминатора и сверить картинку на тактическом дисплее с реальностью, Родезия бы непременно пала в этот самый момент. Огромная неуклюжая первобытная махина, стучая паровыми котлами, сияла на черном небе ярче любой звезды. Но датчики боевых кораблей искали другое: выхлопы ядерных реакторов, раскаленные ракетные сопла, горошины антиматерии внутри варп-двигателей. Дом Жаклин, конечно, они тоже заметили, но в списке приоритетов его место было где-то на уровне крупного космического мусора.

Когда угловатый механический летающий замок проснулся, зафырчал, размял мускулы и одним сочным залпом плюнул федератам в спину, расстрелял их в упор и от непривычной отдачи развалился на части сам, на орбите и вправду не осталось ни живых людей, ни целых машин, один только мусор.

Вот только по поверхности Родезии уже грохотали башмаки бронекостюмов десанта, а безоружный штабной корабль успел сбежать за подмогой, вопя на всех частотах: шлите в транзит еще больше бравых офицеров и матросов, славы здесь хватит на всех. Регулярная армия оказалась не по зубам роботам-рабочим и роботам-садовникам — их микросхемы сгорали во вспышках EMP-гранат, их прочные корпуса плавились под огнем боевых скорчеров. Сталь схлестнулась с живой плотью, но живые и все же работающие, словно отлаженный боевой механизм, десантники федератов стреляли слишком метко, а прыгали слишком юрко.

Медленно, но неуклонно защитники Родезии отступали, сдавали территорию, теряли механических солдат, таяла энергия в аккумуляторах, пустели ракетные шахты.

Далеко от зоны вторжения, из-подо льдов южного полюса, в небо взмыли спасательные челноки с семьями колонистов. Они не умели и не хотели убивать, они не задумывались о мести — только о том, чтобы продолжить заниматься любимым делом. Пусть не здесь. Точно не для дяди. Космос безбрежен — поди найди в них два десятка не самых глупых людей.

Александр, Жаклин, Герберт и Бу остались прикрывать отход. Они лучше всех умели делать именно это.

Друзья отступили к дому на скале, у подножия которого еще утром они похоронили хозяина. Друзья поднялись на балкон, разлили последнюю бутылку бурбона и опрокинули по шоту молча, не чокаясь.

Внизу живой ковер из механических пауков и обломков садовых роботов тщетно пытался остановить цепочку гордо шагающих людей — новых, которых уже по счету, полноправных хозяев Родезии. У них получалось очень плохо, но тут с южных равнин на звук драки, на песни Бу, на последний бой пришли разъяренные крокодиловые коты.

Они не были закованы в композитную броню — только в ороговевшие пластины. У них не было винтовок, ни лазеров — но крепкие когти вскрывали костюмы десанта, как консервные банки. На стороне котов были рефлексы хищника и обостренные чувства, но разницу делало другое: они сражались на собственной земле и за себя.

Александр наслаждался симфонией убийства с лучшего места на самой удобной обзорной площадке. Он перекатывал по языку жгучую жидкость, вспоминая о теплом родезийском солнце и нарядных золотистых початках жгучей кукурузы. В нотках бурбона были и сладость побед, и горечь поражений, и едкий дым над родным домом, и едкий пот на бедрах Жасмин. Выдержанный тридцать лет напиток бережно зафиксировал историю колонии, он сделал работу на отлично и растворялся в Александре, делая его чуть расслабленнее и сильно мудрее.

— Ты поддавался мне, Бу, — укоризненно покачал он головой, и железный кот опустил зубастую пасть и запел смущенно, словно признавая — да, был слаб.

— Они вернутся, Бу, — потрепала кота по холке Жаклин. — Их станет все больше и больше, оружие — все смертоноснее, и однажды вы все равно потеряете эту планету.

Крокодиловый кот распахнул пасть и коротко пропел о том, что ему решительным образом все равно. Он вопросительно взглянул на хозяина, и, когда Александр кивнул рукой, отпуская Бу навсегда, спрыгнул с балкона вниз.

— Поехали? — спросил Герберт, распахнув дверь на балкон. Он был с ног до головы покрыт пылью, измазан маслом, а в руках держал старинный ключ зажигания.

— Поехали, — согласился Александр, и все огромное здание оторвалось от поверхности Родезии. Громко гудели старинные химические ускорители, резко треснули стальные опоры, затрещало основание. Дом на скале просыпался, как спящий дракон, как окаменелость из музея, как иллюстрация к дурацкому фантастическому сериалу, и взмывал ввысь — свободный, непокоренный. Он пролил на Родезию дождь из обломков скалы, загудел термоядерным реактором, вышел на орбиту планеты.

— Кто-нибудь, загадайте звезду, — буркнул Александр. — Живой генератор случайных чисел, шаг вперед!

Герберт закрыл глаза левой рукой, поводил правой и ткнул пальцем наугад в темное небо.

— Красный гигант в четырех тысячах световых лет от Земли, — пробежала Жаклин глазами пальцами по клавиатуре. — Годится.

Гипердвигатель заревел, отправляя троих друзей в долгое путешествие к новому дому. Впереди были планеты — и они жаждали формы, которую им придадут руки человека. Они хотели, чтобы их вздробили и раскололи, распахали и засеяли, завоевали и защитили.

Но это было впереди. Когда за окнами, ставшими вдруг иллюминаторами, замерцало непостижимое — пока, только пока! — гиперпространство, Жаклин взяла Александра за руку, потянула в распахнутую настежь дверь спальни и требовательно сказала:

— Как обычно.

А потом спохватилась, улыбнулась Герберту, подмигнула, потянулась кошкой, провела рукой по волосам.

— Давайте как обычно, мужчины.

Еще не друзья (Ася Михеева)

Наконец-то!

Панель управления мелодично тренькнула и изменила оттенок свечения. Катер вошел в область радиодоступности. Раджнеш торопливо выслал заявку на стыковку, выставил в общее облако весь пакет: документы, газеты, обзоры, фильмы, статистику. Мигнул благосклонно зеленый огонек начавшейся закачки. Это, впрочем, еще ничего не значило. Жители маленьких станций не хотели рисковать новостями от пролетающего мимо кораблика, так что их системы обычно качали автоматически все подряд. Куда-нибудь в безопасный буфер, а хозяин вернется — рассортирует вручную.

Нет, все-таки хозяин дома. В окошке запроса стыковки замигал аудиальный сигнал. До устойчивого видео еще часа полтора, а поговорить уже можно.

— День добрый, чем обязан? — сказал низкий, рокочущий голос.

— Добрый день, Петрович! — начал Раджнеш и набрал воздуху, чтобы представиться.

— Мы… знакомы? — Голос несколько смягчился.

— Ээ, вообще-то нет. Меня зовут Раджнеш, я журналист…

— А-а, русский по учебнику? Уважаемый Раджнеш, — голос стал еще медленнее, как будто диктовал под запись, — изолированное обращение по отчеству в русском языке указывает на неформальность и близость общения. Как, э-э-э, «саатхи».

— О, Рам, — только и сказал Раджнеш. Звук того, как ладонь впечаталась в лицо, заставил собеседника с той стороны хмыкнуть. — О, Рам! Я же это изучал! Прошу простить.

— Ничего. «Алексей Петрович» будет вполне уместно.

Так Раджнеш познакомился с человеком, которого в райцентре описали как агрессивного скандалиста с мерзким характером. В принципе, Раджнеш даже приободрился. Накосячить сильнее, конечно, можно, но не просто. Если автостыковщик не сойдет с ума и не впилит катер в станцию с размаху, то, пожалуй, уже ничего и не испортить.

— Я пока погляжу почту, вы не возражаете? — извиняющимся голосом сказал скандалист и мерзавец Алексей Петрович.

— Все так делают, это естественно, — отозвался Раджнеш.

— До связи, — и щелчок окончания звонка. Раджнеш благословил мысль, подсказавшую ему загрузить пакет не общим архивом, а отдельными блоками. Всё, да по неустойчивому каналу, будет течь еще с час. Но читать первые папки можно сразу.

И выдохнуть.

Вокруг автономной литейной станции, к которой держал путь Раджнеш, пейзаж постепенно начинал отличаться от обычного. Еле различимые нити выработанных проходов в серой, слегка крупитчатой поверхности метеоритного слоя. Слабо светящаяся полоска — расположенные на оси движения катера поля энергоэлементов. После трех суток равномерного полета в видимой неподвижности глаз радовался любой зацепке.

Мелькнуло.

Да ладно, три дня было спокойно, и за час до стыковки?

Раджнеш вытер холодный пот.

Их же не бывает возле человеческого жилья.

Он понял, что сжимает управляющие рукоятки слишком сильно, и заставил себя расслабиться. Бояться надо было вчера или позавчера, в полном одиночестве над дикой бесконечностью изнанки сферы Дайсона.

Мелькнуло.

Мелькнуло.

Их тут целая стая.

Вспышки сместились направо. Из мгновенно простреливающих полосок превратились в движущиеся отрезки, затем тусклые точки.

Уходят.

Раджнеш торопливо запросил спектр свечения. Катер лениво отбрехивался, не считая почти исчезнувшие точки чем-то достойным рассмотрения, подсовывал то спектр энергополей, то самой станции. Но таки сподобился. Зеленые.

Раджнеш вытер пот еще раз. Зеленые. Стая. Ушли. Не для того ли, чтобы напасть сзади? Вряд ли, так близко от жилья…

Мелькнуло.

Раджнеш долго ждал, но этот — снова зеленый — был один. И тоже проигнорировал почти беззащитный катер.

Вызова по видео так и не пришло. Хозяин скинул коды стыковки (фактически не Раджнешу, а автопилоту), Раджнеш осторожно пробрался по расчищенной территории вглубь метеоритного потока и окончательно передал управление автоматике, а сам кинулся в душ. Катер аккуратно присосался к поверхности трехкилометрового обломка неправильной формы, подтянулся к стыковочным узлам станции, расположенной в вогнутой части. Пейзаж отсюда можно было даже назвать красивым. Края котловины, в которой пряталась станция, казались далекими зазубренными горами. Серый мелкозернистый фон сферы Дайсона. В небольшие (отсюда) разрывы метеоритных полей проглядывают колючие звездочки. Белое пламя Невидимки неподвижно стоит в зените. Для жителей сферы само название — Невидимка звучит насмешкой. От местного солнца можно спрятаться разве только под тень какого-нибудь крупного планетоида. Но звезде дали имя те, кто смотрел снаружи.

Катер доложился, что стыковка завершена, Раджнеш подобрал сумку и двинулся знакомиться. Хозяин сидел за столом, сервированным на двоих, и увлеченно читал планшет. Рукой он сделал приглашающий жест и неопределенно хмыкнул, давая понять, что гостя заметил, но занят.

Раджнеш пододвинул стул, сел, разобрался с устройством кулера. Или не кулера? Металлического, позолоченного, на четырех львиных ногах и с фарфоровым чайником в китайском стиле, стоящим наверху в изящном металлическом держателе. Умно. Тепло, идущее от кипятка в обратном направлении от вектора гравитации, поддерживает чай горячим. Раджнеш поискал сливки, не нашел, вспомнил, что русские пьют чай с лимоном и сахаром. Русские.

Стоп. Он внимательно рассмотрел хозяина, пользуясь тем, что тот погружен в новости.

Ни на одного из знакомых русских и ни на одного из медиарусских хозяин станции похож не был. Отъявленный монголоид, похожий на отставного борца сумо. Просторное плоское лицо, в котором едва находишь малюсенькие глазки и носик кнопкой, черные, коротко подстриженные волосы. Мощные короткопалые руки, которые чуть покрыть шерстью — и уже подошли бы большому гризли.

Тем не менее в граненом стакане хозяина, помещенном в изящный серебряный подстаканник, плавал поперечный срез лимона вместе с цедрой.

Раджнеш налил себе чая (тот оказался невероятно крепким), догадался разбавить его кипятком из кулера, положил ложку сахара и с опаской кинул в чай срез лимона. Чай заметно побледнел. Интересно.

— Эх-х-х, — сказал хозяин и отложил планшет, — внучки. Младшая поступила наконец. С третьего захода, на терраморф.

— На который? — заинтересовался Раджнеш. Эту тему он мог поддержать, у него на терраморфе доучивался старший племянник, и Раджнеш хорошо знал, какого уровня осуществленные проекты туда нужно подавать только для того, чтобы твою кандидатуру рассмотрели.

— Ну, на Первой Точке, конечно, — со сдержанной гордостью ответил Алексей Петрович.

— Ого! — искренне восхитился Раджнеш.

— Так, хм, чем обязан? — Хозяин одним глотком всосал полчашки чая, умело оставив лимон плавать, и всем телом изобразил готовность слушать.

— Я внутренний корреспондент Human House, — сказал Раджнеш, — отправлен в годичное турне по локальным чемпионам производств. С целью продвижения авторских ноу-хау, фиксации собственно авторства, разумеется, освещения в прессе…

— И давно вы в пути? — заинтересовался хозяин.

— Вы — четвертый. Опубликованные материалы по первым трем у вас в архиве, можете ознакомиться.

— Обязательно, — кивнул хозяин, не сделав, однако, даже движения к планшету, — а я у вас как в чемпионы попал? У меня выработка достаточно средняя на такую станцию.

— А у вашей литейки совершенно уникальное соотношение затрат оборудования на единицу выработки.

— А! — Хозяин сверкнул глазками, но ничего больше не добавил.

— Разумеется, правление хочет знать, как вам удается потреблять высокотехнологичных расходников… настолько меньше, чем все.

— Берегу, — сообщил хозяин и налил себе еще чаю. Выбрал из миски крошечный сухой хлебный тор и громко хрустнул.

— Все берегут, мало у кого получается.

— Ну почему. Вон двое ребят на радиусе райцентра вышли на такое же соотношение еще в том году. И большая нуклидная станция — это по направлению ко Второй Базе, отсюда днях в семи на ваших саночках — у них тоже потихоньку получается.

— Да-а-а, — расплылся в улыбке Раджнеш, — именно это и стало решающим фактором, когда я обосновывал маршрут. У вас не случайная флуктуация, а транслируемый опыт.

— Ха, — сказал хозяин, подумал и улыбнулся.

— Вот я и здесь, — скромно сказал Раджнеш, — и я вам привез еще гостинец.

— От кого?

— От Стефана Харцоша.

— Да ладно! — восхитился хозяин.

Раджнеш вытащил из сумки герметично запаянный сверток и подал Алексею Петровичу.

— Ну, Стеф… — пробормотал тот с растроганным видом, — ничего себе… Вы, Раджнеш, рыбу любите?

— Честно говоря, не очень, — сознался журналист.

— А копченого лосося пробовали?

Раджнеш с большим недоверием покосился на сверток в руках Алексея Петровича.

— С Земли, что ли?

— Да нет, зачем. Где-то за Второй Базой на большом планетоиде садки поставили, вот, видите, кусок филе, это значит, сама рыба была, ну с метр, не меньше. У вас же в газете и писали про них. Ну, молодой человек, благодарю. Уважил, уважил. Стефу от меня поклон.

Хозяин выдвинулся из-за стола, бережно прижав к груди трехкилограммовый сверток, и удалился. Раджнеш про себя ругнулся на начальство. Координатор Белого Рукава вообще-то не был его начальником и даже начальником начальника, но просто передал сверток генеральному директору сетевого вещания сферы на каком-то совещании, когда маршрут Раджнеша еще только согласовывали. Рыба. Хоть бы предупредили, что ли.

Раджнеш осторожно взял из вазы сухой хлебный тор — торчик? Торочек? Как эту штуку правильно называют? — обнаружил, что тот покрыт зернами мака, с хрустом откусил половинку. Вкусно.

— По работе понятно, — объявил вернувшийся хозяин, — я вас свожу на энергополя, покажу, собственно, что и как. Вас, кстати, тут в окрестностях… не побеспокоили?

— Летел нормально. Недалеко здесь, уже в зоне радиоконтакта, видел стаю зеленых.

— А что же не звонили?

— Ну… а толку? Да они и мимо шли.

— Толку, толку. Я мог бы дроны выслать, пугнуть их. У вас самого как с вооружением?

— Пассивная защита в основном, ну и пукалка на тридцать тераджоулей, выстрелов десять в ней есть.

— Вы дурак? — весело поинтересовался Алексей Петрович.

— Ну. Э… — Раджнеш не нашелся что ответить.

— Ладно, зеленые и мимо. Чтобы зеленые и не мимо, это надо тоже знать, куда залезть, и возле жилья сложно нарваться. А если вы на желтого с размаху наскочите? Да даже стадо фиолетовых может маленькую машинку типа вашей запросто попортить. Вы что, вообще в поле впервые? Вам охота статистику пострадавших от фотоформ улучшить?

— Ну, у меня правда хорошая защита. Поляризованные гравиволны, им некомфортно.

— А. Хм. Да, они этого не любят. Это как с сиреной по лесу ездить. Но оно же жрать должно?

— Что делать?

— А. Энергопотребление у вашей сирены какое?

— Там собственный аккумулятор, независимо работать двенадцать часов может без остановки. Ну… дальше придется из системы катера зачерпывать, ну, не знаю, еще часов пять, наверное. Но обычно они на второй секунде уже уходят же.

— Двенадцать часов?.. Ну, кстати, да, если пугнуть и оторваться, то, может, и ничего. Если не слишком голодные. Где-нибудь в апогелийных районах может и не сработать. Покажете мне потом, как она у вас там устроена.

Алексей Петрович хрустнул тороидным печеньем, помолчал и спросил:

— Я вообще собирался на заимку ехать. Могу по пути ближние поля показать, ну и вообще, ознакомить.

— Ехать я только за, — согласился Раджнеш, — только… заимка — это что-то, взятое взаймы?

— А?.. Нет. Просто дальнее производство и стационарный склад при нем, чтобы за каждым инструментом на базу не мотаться. Я там даже ночую иногда, склад неплохо защищен. Шесть часов туда, шесть назад.

— А что так далеко?

— Там обломок с интересными рудами, с километр сечения. Тащить его сюда — мне нечем. Боты его обгрызают помаленьку. Так что там и энергополе свое, и вся обогатительная установка, и упаковка. Я готовое только к основному складу подтягиваю, и то когда товарняк жду.

— Обогатительное производство подальше от основного — это вообще умно, — вслух подумал Раджнеш, — хотя…. Подождите. Энергополе в шести часах лету? А как вы приглядываете за ним?

Алексей Петрович пожал плечами.

— Это лучше показывать, чем рассказывать. Пойдемте в мой катер. У меня там хорошо, в дороге и поужинаем. Поспать, наверное, на заимке придется, так что если вам что-то нужно с собой — собирайтесь.

Раджнеш сходил в катер, быстро скидал в опустевшую сумку зубную щетку, пару летающих камер, сменные аккумуляторы для них и смену одежды для себя. Давно он не ночевал где-нибудь в другом месте. Хотя что считать местом. Так-то по работе его катерок редко стоял на одной точке больше недели. Выходя, непроизвольным жестом включил сигнализацию защиты. С одной стороны, за сутки подтратит энергии, а на станции это зачем? С другой стороны, станция-то будет стоять пустая. Пускай.

С момента взлета прошло от силы минут пятнадцать, когда Раджнеш, сидевший на месте второго пилота, заметил краем глаза движение. Нет, не показалось.

Еще.

Алексей Петрович смотрел исключительно вперед. Тяжелый грузовой катер на небольшой скорости тянулся по расчищенной полосе между висящими в вакууме каменными глыбами и обломками, неподвижными друг относительно друга.

— Алексей Петрович, — подал голос журналист.

— Вижу-вижу. Сейчас, на полянку выйдем…

На, условно говоря, полянке — в свободном от крупных объектов пространстве диаметром километров семьсот (если прикидывать на глазок) — медленно дрейфовали пять фотоформ. Из-за спины катера метнулись и тоже зависли еще три.

Раджнеш сглотнул.

Алексей Петрович довольно закряхтел, легким жестом перенастроил что-то на экране и легонько защелкал по панели света. Катер в такт щелчкам выпустил в сторону зеленых длинную очередь коротких световых сигналов.

На поляне поднялась суматоха. Бесформенные световые пятна превратились в мгновенные проблески света, кинулись в сторону очередей, метались, пролетали, казалось, друг сквозь друга, резко меняли направление, отскакивали от глыб по краю поляны, как солнечные зайчики. Световые импульсы, попавшие в такого зайчика, исчезали.

— Что вы делаете? — спросил Раджнеш.

— Как что? Кормлю.

— Просто светом?

— Ну, не просто. Гармоники подобраны под типичную структуру красного. Так что… это, ну как бы кормить волка соевым мясом.

— И едят?

— Как видите, едят и добавки просят.

Хозяин провел по сгрудившимся в центре поляны существам еще одной очередью импульсов и щелкнул по панели. Вывел белый пучок поляризованного света и провел им по ближайшей фотоформе. В ответ она растянулась и как будто изогнулась. Луч вернулся от одного края светового пятна к другому. Следы луча светились ярче, чем весь остальной зеленый.

— Вы его… гладите!

— Точно!

— Ну, — усмехнулся Раджнеш, — так вы хоть не рискуете, что вам руку откусят.

— Ошибаетесь, — спокойно сказал хозяин, — они просто знают, что я сделаю с тем, кто на меня нападет. И практически все — на собственном опыте.

Третий тип освещения. От стаи отделились четверо и пристроились за катером.

— Остальные пусть дом сторожат, — проворчал Алексей Петрович, — тут, в общем, неспокойно бывает.

— Зеленые никогда не нападают на энергополя! — сообразил Раджнеш.

— Не зря вас разведчиком-то направили, — пробурчал хозяин, — быстро… соображаете.

— А на фиолетовых и красных нападают.

— Совершенно верно. Придут фиолетовые к энергополю, ребята зарежут пару, попируют. Остальные убегут. Придет другая банда, увидит зеленых, отвернет издалека. И энергополя стоят нетронутые. И охрана сытая.

— А если долго никого?

— Так у меня соевого мяса много. Это я им… Так, для баловства, для поддержки отношений. Корма, если целиком, им, конечно, куда больше нужно.

— А на дальней станции как?

— Обычно возле каждого энергополя болтается пара-тройка, они же быстро понимают, что красные и фиолетовые тянутся к полям. Мое дело — забежать, похвалить, подбодрить. Подкормить, может.

Раджнеш прикинул, сколько ресурсов можно было сэкономить давным-давно, если не восстанавливать перегоревшие контакты энергонакопителей каждого поля, на которое набежали красные и фиолетовые фотоформы, не ходить дозором вокруг каждого поля, не расставлять сирены поляризованных гравиволн возле полей. Просто прикормить хищников. Ну и приучить не трогать транспорт.

Четыре световых пятна плавно трусили сзади катера.

— Кстати, — вдруг сказал Алексей Петрович после примерно двухчасового молчания, — вы, когда мы чай пили, как-то очень недоуменно меня разглядывали. Меня что, местные в райцентре описать поленились?

Раджнеш аж подпрыгнул от неожиданности.

— Ну… Мне сказали, что у вас мерзкий характер. Но вот что имя у вас русское, а видимость — не совсем… Никто не сказал.

— Не видимость, а внешность, — уточнил Алексей Петрович, — так я и не русский. Якут я.

— Якут?

— Якут. Из Якутии.

— А почему имя русское?

— Ну, хе. У вас вот тоже, гм, общая антропометрия лица к негроидному типу тяготеет, то есть, скорее всего, дравидских генов полно. А имя санскритское. Абсолютно та же история.

— Я про Якутию почитаю тогда, вы не возражаете? — спросил наконец Раджнеш.

— Я не то что не возражаю. Я вообще восхищен. Впервые вижу, чтобы человека поймали на дырке в знаниях и он тут же рванул закрывать.

На дальнем поле оказался попорчен большой кусок. Двое зеленых робко мелькали в отдалении, явно не желая подходить. Четверо, пришедшие вместе с катером, вырвались вперед и исчезли в каменном крошеве ниже попорченного поля. Алексей Петрович с досадой крякнул.

— Обожрались мои охранники…

— Зеленые поле объели? — разочарованно спросил Раджнеш.

— Да ну. Тут кабанов было… красных в смысле… стадо целое. Эти два бездельника зарезали одного или двух, а остальных не гоняли уже. Ничего, эти вот голодные, они сейчас шороху наведут… Вон, вон, погнали.

В глубине метеоритного поля, казалось, сотня джедаев дерутся на световых мечах. То там, то сям неслась искорка, иногда целыми стайками.

— Ничего себе набилось, полный лес красных, — мрачно сказал хозяин, — придется еще пару тут оставить, то-то эти двое такие обожравшиеся.

— Полный лес?

— Ну как еще вот это все в глубину называть? Лес. В нем зверье всякое.

— С починкой помочь? — спросил Раджнеш.

— А вы умеете? — поднял брови Алексей Петрович. — Впрочем, верю, верю. Не обижайтесь. Конечно, помочь, тут в одного два дня копаться, а вдвоем мы с внучкой такие дыры за час штопали.

Раджнеш и сам знал, что массу времени при починке в одного занимала перестановка катера с места на место. Выбрался, зарастил пятачок двести квадратных метров, лезешь внутрь, переставляешь катер, снова в скафандр, лезешь наружу…

— А вас ваши зеленые не трогают?

— У меня все софиты на скафандр выведены, — веско ответил Алексей Петрович, — чуть что, как наподдам! Ну и у катера автопилот настроен, ближе километра подойдут — начнет отплевываться. С ними надо строго. Хотя те, которые маленькие еще, я им иногда позволяю близко подходить. Маленькие они и не агрессивные, кстати.

Раджнеш представил себе медиапотенциал видеосъемки маленькой любопытной зеленой фотоформы, толкающейся вокруг человека в скафандре, и чуть не застонал.

— А сейчас маленькие есть?

— Возле дома болтались два или три. Я ж их не считаю, мелких, их выживает меньше половины.

С потравленным энергополем хоть и вдвоем, а пришлось провозиться битых три часа. Красные, видимо, все-таки боялись и отъедали понемножку — то тут, то там. Добро бы фотоформы просто высасывали накопители энергии! С той силой, с которой они это делали, обычно вся проводка спекалась до неузнаваемости. Пока протестировали все поврежденные участки, пока набрали в складе запчастей, до собственно починки дело не сразу дошло. Потом поужинали, загнали катер в складскую пещеру, выспались, позавтракали. Утром Алексей Петрович часа два провозился с наладкой обогатительного завода, который, собственно, и снабжало понадкусанное энергополе. Завод при уменьшении энергоподачи автоматически снизил выработку, пришлось все настраивать заново.

Хозяин задумчиво смотрел на показатели упаковочной зоны.

— То ли сейчас захватить… Нет, это я уже один. С прицепом тут не шесть часов, а три дня телепаться, да и товарняк еще не скоро пройдет. В следующий раз заберу.

Раджнеш глянул через плечо Алексея Петровича и присвистнул про себя. Вообще-то на заводах такой производительности обычно трудилось человек по трое.

— А почему у вас основной процесс меньше ремонта требует, чем обычно? Туда же ни одна фотоформа не лезет, в радиоактивность-то?

— Реже остановки, — хмуро объяснил хозяин, — вот сейчас перешло в замедленный режим и только, а все равно вон, вон… пять узлов просят профилактики.

Раджнеш кивнул.

— Знаете, Алексей Петрович, я за горячие не возьмусь, а вон тот, упаковочный узел я могу с завязанными глазами пересобрать. У родителей точно такие стояли.

— Да у меня скафандр тут только один, для грязной зоны, — вздохнул хозяин, — и ты вообще зови меня уже Петровичем. Чего уж тут.

Раджнеш все равно помогал, конечно, но бо́льшую часть времени он потратил на видеосъемку вернувшихся зеленых. Они двигались медленно, перетекали внутри себя плотностью, наскакивали друг на друга. Один распластался практически на границе энергополя и почти перестал мерцать. Остальные бродили туда-сюда над заводом и катером.

Перед тем как двинуться назад, хозяин долго щекотал зеленых лучом, мигал каким-то еще более мягким светом, но своего добился — назад за катером поплелись только двое. Возле заимки остались четверо.

— Не страшно вам тут одному?

Петрович неопределенно пожал плечами.

— Все-таки не Земля, тут же и элементарно опасно, не только на вид оно нам чужое…

— Раджнеш, — поразмыслив, спросил хозяин, — тебе при отъезде с Земли сколько лет было?

— Десять.

— И ты ж, поди, в городе рос?

— В Мумбаи.

— Так ты Якутию-то посмотрел? — как-то неожиданно перескочил Петрович.

— Да. Но…

— Ты осознал, что она размером примерно с Индию?

— Что? — спросил Раджнеш.

— Сравни, сравни. И население сравни. А потом сравни среднегодовые температуры и типичный пейзаж…

Раджнеш торопливо уткнулся в планшет. Вчера ему показалось, что Якутия — небольшой региончик где-то далеко за Китаем и Монголией. Алмазы, олени, скуластые девушки. Но размером с Индостан? Три миллиона квадратных километров?.. Неполный миллион жителей?

Ах, вот почему.

— Но как вы там живете?..

— Нормально мы там живем. Это я, неугомонный, дома пожил, в Россию съездил, докторскую там защитил, дома снова потолкался — скучно. Вот, за Стефом двинулся сюда, здесь интересно. А чуждости здесь не больше, чем на краю Удачной в ясный день. Ты вообще знаешь, что такое Удачная? Открытая добыча алмазоносных пород. До минус шестидесяти температура, глубина километр, подземные воды, всё такое.

Раджнеш пошевелил пальцами над планшетом, стараясь уловить ускользающую мысль.

— То есть… Подождите. Подождите. Мы говорим: Земля — дом. Колыбельная. Всякие такие уютные слова…

— А это лажа! — весело сообщил Петрович. — На Земле и сейчас уютных-то мест не завались, и все утыканы вперемешку курортами и палеолитическими стоянками.

— И… что?

— А то, что как только человеку понадобилось выползти из этих немногих курортных зон, так палеолит сразу и двинулся к неолиту. Зима — одеться надо, моллюсков нет — охотиться надо, звери злые — оружие надо. Так выйди голышом в чисто поле — вымрешь не хуже, чем тут на планетоиде. Ну, если лето, успеешь помучаться, если зима — и того не нужно. Минус шестьдесят — это, считай, как здесь. То на то. И я так думаю, что главный фактор, который нам помог победить Землю, — это вот они. — Петрович ткнул пальцем в экран заднего вида.

— Кто — они?

— Сообщники. Стайные хищники, для которых — как и для нас — стая важнее того, какого вида ее участники.

— Собаки?

— Со временем, конечно, собаки. Сначала — волки. Собаками они стали не сразу и не все. Поищи, были на английском пара книжек про взаимное формирование человека и собаки. И зачем они друг другу понадобились.

Раджнеш кивнул и врылся.

В реальность его вернул поток ругани, который извергал Петрович. Катер валил на всех парах, две световые полоски исчезли, промчались вперед, над чечевичным зернышком станции метались искры. Станция светилась. Петрович наворачивал многокоренные конструкции с участием матери какого-то неуважаемого Михаила, впрочем, Раджнеш не был уверен, что в данном случае означает уменьшительно-ласкательная форма, вряд ли что-то приятное.

— Что происходит?

— Станцию жрет!

Тут в руках Раджнеша заверещал планшет. Автопилот катера докладывал об агрессии энергетического объекта желтого спектра и просил разрешения на самозащиту.

«Какая еще самозащита, — с тоской подумал Раджнеш, — он же, похоже, всю выемку в астероиде занял. Желтые фотоформы бывают здоровыми, как небольшая планетка».

Мелкие искры яростно носились вокруг, нападали, отскакивали. Свечение ворочалось во впадине.

— Вот зараза, — прохрипел между ругательствами Петрович, — я ж в него даже попасть не могу, чтобы станцию не задеть!

В руках Раджнеша продолжал вибрировать планшет.

— Петрович! Скажи зеленым, чтобы отошли!

— Чего?

— Скажи своим, чтоб отошли! Я сейчас его… сиреной.

— Станцию не снесешь мне?

— Сигнал поляризованный, автопилот не дурак.

— А. Так… — мелкие искры бросились врассыпную, — давай!

Раджнеш пробежался пальцами по панели планшета. Автопилот радостно вывел подтверждение права на самозащиту. Огромный клубок света подпрыгнул, как ужаленный, над впадиной, снизу в него влетели все имевшиеся в катере заряды, зеленые искорки свились в рой и напали на него сбоку.

Петрович шипел под нос, яростно стуча по панели всеми десятью пальцами. Катер, несясь к станции, мигал, как шестисторонний светофор космопорта. Мелкие искры снова отскочили, катер выпустил что-то темное, еще один темный заряд вылетел из станции, световое пятно деформировалось, разорвалось на три неровные, бахромчатые части и стало быстро уменьшаться.

— Ах ты ж, мишка, мишка… — горько сказал Петрович, — и себе беда, и нам забота…

Желтый успел вскрыть и высосать почти все аккумуляторы станции, и Петрович, вздохнув, сказал, что зеленых стало на шесть меньше. Катер Раджнеша не пострадал.

Сутки они занимались восстановлением баланса станции из аварийного запаса, спрятанного глубоко в недрах астероида. Еще день ушел на то, чтобы раскинуть дополнительное поле солнечных батарей — станцию надо подкормить, НЗ восстановить, а производство тоже никто не отменял.

Наконец Раджнешу настало время уезжать. Петрович, так и не уговорив журналиста ни попробовать рыбы, ни выпить водки, на прощание пожал руку и напомнил передать привет Стефу. Как будто Раджнеш часто видится с координаторами рукавов.

Маленький кораблик взлетел над станцией, развернулся в сторону следующей точки прибытия и стартовал. Через пару минут Раджнеш вызвал станцию.

— Что, носки на сушилке забыл? — ворчливо сказал Петрович.

— Да нет. За мной двое идут.

— Да? Ну хорошо. Или отозвать?

Раджнеш задумался.

— Так я… не умею.

— Так скину сейчас инструкцию по дрессировке фотоформ, чего. Вахтовики на нуклидном заводе разобрались, и ты разберешься.

— Хм, тогда хорошо. А когда мне к городу понадобится?

— Дак там написано. Они ж не к тебе, они к катеру привязываются. Поставишь на дальней стоянке, настроишь кормушку. Ну, не навсегда, конечно. Да ладно, тебе все равно еще год по тайге шататься. Разберешься.

Раджнеш потратил несколько часов на изучение инструкции, загрузил в автоматику пакет программ без сертификатов и лицензий под общим именем «Шарик». Потом на пробу стрельнул настроенным на щекотку лучом. Два небольших (щенки? подростки?) световых пятна доверчиво подставили бока.

— Я вас буду звать Абхай и Гопал, — торжественно сказал себе Раджнеш и осекся. А вдруг один из них — самочка? У них вообще есть самки и самцы? Да и вообще — как он собирается их различать?

Раджнеш почесал Абхая или Гопала еще раз, кинул им пару импульсов пищи и вдруг почувствовал, что совершенно не испытывает того одиночества, которое всегда охватывало его на выходе со станций в далекий путь над бескрайней ширью метеоритных полей.

Абхай и Гопал обогнали катер и прыгали впереди, предвкушая путешествие. Раджнеш улыбнулся и увеличил скорость.