Мяч круглый, поле скользкое

Глава 15

Человек в противогазе косит траву. Идет мимо баба:

— Ты что, милый, в такую жару в противогазе?

— Я комсомолец, я не могу без трудностей.

— Папа, мать их, я больша не хотитья спатья сидья.

Трофимка всё не мог успокоиться. На следующий день после победного матча с «Зенитом» тренер отвёл их в этот самый БДТ. Смотрели сэра английского Уильяма Шекспира спектакль, называется — «Король Генрих IV». Степанов и сам ничего не понял — нет, в программке-то прочитал, дескать, хотел король этот лысый организовать крестовый поход, а тут бароны всякие бунт учинили, ну и побил их король и всех казнил, а в конце поехал новое восстание гасить. Костюмы рыцарские красивые, а чего они там кричат друг на друга, и кто против кого — ни хрена не понять. И спать неудобно — голова свешивается на грудь или на плечо, и начинают то Долма, то Балерина толкаться. Хорошо Трофимке: он сидел за вратарём Бубенцом, ну, Масиком, и тренеру его видно за этим гигантом не было.

— Ты мне поматерись ещё! Ишь, привычку взял… Молод ещё…

— Я двойка гол бил? Бил. Камсола вступати когдато?

— Вот неугомонный… Прилетим домой, устроят ребята собрание — и примем. Сколько орденов у комсомола — выучил?

— Нету.

— Как нету? Есть.

— Орден — челвек. Камсол — не челвек.

— Темнота… Иди вон к Долме, спроси у него, — спать не хотелось. Выспались. Самолёт в десять утра, Лобановский их в семь разбудил, пробежались — а тренироваться и негде. Пошли досыпать — ещё часик урвали. Ноги с непривычки гудели. Эх и они дали жизни на стадионе! Всё Трофимка: носится как угорелый, пойди успей за ним. Под конец язык у всех на плече лежал. А Арисага — молодец, что сказать! Создал этот сумбур и получил полный простор для своих финтов. В большого мастера вырастет, если не поломают. Ну да он, Вадим, присмотрит за негритёнком. Снова хорошую книгу вспомнил, в профилактории читанную: мы в ответе, дескать, за тех, кого приручили.

В Донецке шёл отвратный весенний дождь, и холодина была ничем не лучше ленинградской — а ведь три часа на юг летели.

А ещё организаторы охренели в конец: поселили команду в Доме колхозника. У них, видите ли, в городе слёт передовиков-шахтёров со всей страны, и все нормальные гостиницы заняты! Эту-то не хотели давать — бегал Гусь Тишкову звонить. Вот получили — а как и где теперь тренироваться? И так у «Шахтёра» на день отдыха больше, и они дома второй матч играют. До этого разгромили полувысосанный армейскими вампирами «Пахтакор» — 3:0. Сейчас вот время есть и восстановиться, и потренироваться — а у них перелёт, и вот этот вот Дом колхозника, где в огромной комнате стоит тридцать штук кроватей. А дубль вообще частично на раскладушках поселили — даже такие места казарменные кончились. Ну, хоть «Шахтёр» выделил автобус. Приехали — а поле всё раскисшее, и на него не пускают: дают, мол, просохнуть. Ползают в грязи работницы, какие-то пучки травы приживляют. Как оно просохнет, блин, если дождь идёт? Тренировались на маленькой, ещё сильнее раскляканной поляне. «Шахтёра» видно не было — где-то на нормальном стадионе занимается.

Дубль сыграл нормально — вничью, 2:2, сгоняли. Оба мяча Севидов забил, и Лобановский его наметил за основу поставить.

С утра было солнце. Вот что бы утром не играть? Нет! Играют-то ведь не для себя, а для зрителей. Ну, есть сермяжная правда, и зрителей действительно привалило, несмотря на очередной весенний дождь. Полный под завязку стадион «Локомотив». Больше их, чем в Алма-Ате — тысяч сорок народу. Любят тут футбол — так а где его нынче не любят? Зенитовский громадный «Киров» ведь тоже под самые ноздри забили — как бы не сто тысяч наблюдали, как они с Трофимкой мордой ленинградцев возили по ковру. Слава Богу, не вышло ещё там на сей раз, как в пятьдесят седьмом, когда поднакачавшиеся для пущей бодрости болельщики зенитовские так разгромом от «Торпедо» огорчились, что на милицейское оцепление с дубьём кинулись. Обнюхивают их теперь перед входом на стадион, что ли, во избежание? Но болели классно, надо признать. Сто тысяч в один голос, с первой минуты и до последней. Хорошо, Трофим по-русски пока слабо понимает — плевал он на все ихние подначки и проклятия. Ну, посмотрим, как тут будет. Всё-таки известен горняцкий обычай: вышел на-гора — изволь принять бутылёк. Немало, поди-ка, народу захочет после смены в забое на футболе развеяться. Ладно, не будем заранее думать о людях плохо.

Сыграли гимн, и игра началась. Резво горняки стартовали — Вадим даже прикрикнул на полузащитников, чтобы чуть назад оттянулись. Левый-то отошёл, а Трофимка неугомонный всё лезет вперёд. Их бы тренер с Витькой Абгольцем местами поменял — может, лучше бы стало, а так вон дыра какая получилась. И тут рёв над стадионом поднялся — прикрытый соперниками Вадим и не видел, что случилось. Гол?! Трофимка забил? На третьей минуте? Но чего гомонят-то все? Нарушение? Толкался? Хрень какая! Не засчитали. Вообще судья Степанову сразу не понравился — сам из себя мордатый, чернявый, на местного уроженца Кобзона сильно похож, а глазки будто бы бегают. Купили, небось, шахтёры. Ходят про них такие слухи.

Дальше мечтать горняки не позволили — накатывали и накатывали. В один момент, они еле-еле устояли — пришлось мячи просто на отбой в аут отправлять. Вернулись все, выдержали первый натиск — и снова. И опять. Так дальше пойдёт — точно закатят. Ну вот… Евсеенко вышел один в одного с защитником, продавил его до белой точки в штрафной и пробил. Ну нафиг! Взял Масик. Эх, подержал бы, дал дух перевести — а он сразу же как запулит в своей любимой манере от ворот до ворот! Пару лет назад ведь забил так, и как раз «Шахтёру», только карагандинскому. Не засчитали, правда, ему — записали как автогол вратаря горняков.

Мяч, между тем, пролетев почти всё поле, попал прямо в ноги Абгольцу, и тот умно поступил: не стал бить, а катнул Арисаге, оставляя защиту не у дел. И тут на нём внаглую сфолил донецкий защитник Губич, причём, сволочь, умышленно ведь в ногу бил! Степанов уже подбежал и всё видел в подробностях. А судья молчок — только потом, уже когда мяч к вратарю попал, свистнул, и показывает штрафной, а не пенальти. Степанов, как капитан, прибежал разбираться — а этот индюк тычет пальцами, показывает, что нарушение было в метре от черты. Ссука. Какой метр, вон даже след виден! И точно ведь — метр, да только с другой стороны.

А бесполезно — чуть самого с поля не отправили. А Трофимка хромает. Даже вон к скамейке пошкандыбал, ногу приволакивая. Вадим подошёл к Губичу и на ушко вежливо сказал:

— Сломаешь мне Трофимку — я тебе челюсть сломаю в восьми местах, даже если потом пожизненно дисквалифицируют.

Этот урод только ощерился:

— Это у вас все Балерины, а мы в футбол играем.

— Смотри, я предупредил.

Ну, не забиваешь ты — забьют тебе. Быстрая контратака после неудачно поданного Сегизбаевым штрафного — и один, мать его, ноль.

А ведь только десять минут прошло.

А ещё через десять — ситуация точно под копирку: Масик выбил, Абгольц отдал красивейший пас Арисаге, и того срубают в штрафной. Весь стадион видел, что в штрафной, а «Кобзон» опять руками машет и показывает рядом с еле заметной в грязище чертой. Снова штрафной?! Стоп! А Трофимка-то валяется и встать не может.

— Удалять надо, — почти спокойно подошёл Вадим к судье.

— Игровой эпизод! Подкат.

— И пенальти не будет? — ещё спокойнее спросил Степанов. Всё же Кашпировский не зря деньги получает. Не только полечил, но и научил кой-чему.

— Я сейчас тебя удалю! — визжит мордатый.

— Ладно. Парни! — заорал Вадим на весь стадион. — Уходим в раздевалку.

— Ты что, Атаман? Поражение же засчитают техническое.

— Судья куплен, не видите, что ли? Мы два раза должны были бить одиннадцать метров, а нам хрен с маслицем, и Трофимку на носилках унесли. Что дальше? Тебя, Витька, уволокут? Идём отсюда.

Дождавшись, пока одноклубники потянутся с поля, мотнул головой Губичу и указал глазами на вход в подтрибунку — не тот, который в раздевалки ведёт, а соседний. Молодой горняк и не хотел бы, а ноги сами пошли за Степановым — только затравленно посмотрел на товарищей. Почуяв недоброе, за ним в проход нырнули длинношеий запасной Зима и огромный Капсин. Через минуту под крики «Врача!», «Молчи!», и просто «Аааааыыыы!!!» оттуда вышел капитан «Кайрата», потирая сбитый кулак и капая кровью из свёрнутого набок носа на бороду. Один. Обвёл пребывающие в замешательстве трибуны мрачным взглядом из-под нависших дремучих бровей и потопал в раздевалку.

Первым появился Лобановский. Молча. Посидел рядом и спросил, тихо так:

— Все согласны?

— Не будем голосовать. Все решили, — пробухтел добродушный Масик.

И кто потом только не прибегал! Даже первый секретарь горкома Донецка.

— Люди деньги заплатили — вы что?! Да я вас всех!

— Замените купленного судью, удалите Губича и назначьте два пенальти, иначе не выйдем.

— Лобановский! Тренер! Мать твою!

— Замените купленного судью, удалите… что говоришь, Вадим? А-а-а… Нет, это уже неактуально… и назначьте два пенальти. И верните здоровье лучшему полузащитнику страны.

— Да вы у меня сейчас, ссуки! Все!..

Масик до футбола был боксёром. Удар получился классный. Нет, не кулаком — от этой гири партиец мог и не встать. Пальцем в солнечное сплетение — и приобнял первого секретаря. А ведь и не видел никто. Уполз, согнувшись, чего-то шипя, а Лобановский за ним дверь в раздевалку на ключ запер. Ломились. Стучали, грозили, даже пытались выбить. Милицейский полковник какой-то разорялся — ну, это он себя полковником называл. Кто его знает? Может и полковник, конечно — а может, и подполковник всего лишь. Как через закрытую дверь проверишь? Только Степанов угрожающе прогундосил в заткнутый комьями ваты нос:

За дверью изумлённо захлебнулись, а потом загалдели вдвое громче и противнее. Колошматить в неё, правда, больше никто не пытался. И то хлеб.

Вышли из раздевалки ночью. Двое ментов стояли в стороне, но не рыпнулись. Пошли пешком в гостиницу, благо не так далеко. Там тоже менты, и тоже не лезут.

Утром узнали: судью арестовали, а командам назначили переигровку в Москве. Четвёртого мая. А ещё, говорят, из Киева прилетел сам Первый секретарь ЦК КПУ Семичастный разбираться.

Ну, пусть разбираются. Хреново то, что Трофим точно на месяц выбыл. Как, блин, без него играть теперь? Не уберёг. Надо было после первого раза ещё Губичу челюсть ломать — остальным бы урок был. Ну, отсидел бы пару матчей штрафа… А так — нет Трофимки. Беда.

Девушка возвращается с тренировки по карате. В тёмном переулке ей навстречу — угрюмого вида мужик с растопыренными руками. Пытается зайти то справа, то слева. Недолго думая, с криком «кия!» девушка с разворота бьёт в мужика ногой. Громкий звон. Мужик:

— Твою мать! Долбаные каратисты! Третье стекло до дому донести не могу!..

Один мужик устал уже намёки подавать одной девушке. Не выдержал и пишет ей СМС:

«давай хоть за деньги переспим».

Она ему: «у меня нет денег».

Он ей: «я плачу!»

Она ему: «не плачь, всё у тебя будет хорошо».

Сиомара Анисия Орама Леаль, известная также в Мексике как Ракель Ольмедо, была на десять лет старше Трофимки. Он ещё на горшке сидел — хотя вряд ли в перуанской деревушке сидят на горшках… значит, бегал и играл в горах с пацанами в индейцев — хотя вряд ли индейцы играют в индейцев… тогда крутил хвосты тощим перуанским коровёнкам, обгладывающим редкие побеги чахлой травки на горных склонах, когда Сиомара уже дебютировала в качестве оперной певицы в музыкальном театре Кубы. В 1963 году двадцатипятилетняя артистка решила переехать в Мексику и связать свою жизнь с кинематографом — в 1967 году она дебютировала в фильме «Дон-Жуан 67». Её заметили и пригласили на одну из главных ролей в сериале «Дом друзей».

На счастье — ну, как сказать, «на счастье»? В жизни-то случилось как раз несчастье: в городке Каибариене, где она родилась, и где продолжала жить её семья, сломал ногу отец, и нужно было привезти ему антибиотики — началось воспаление. Вот приехала уже довольно известная певица и актриса на Кубу и узнала от подруг по Музыкальному театру Гаваны, что в СССР набирают певиц в ансамбль. В съёмках в Мехико как раз наступило затишье, и Сиомара решила попытать счастье в Москве. Чем чёрт не шутит? Так и попала в «Крылья Родины», или «Алас де ла Патриа». И ни разу об этом не пожалела.

Этот негритёнок со своим признанием в любви выбил Сиомару из колеи. Всё ведь в жизни наладилось! Гастроли, записи клипов и концертов, съёмки в кино, поездки по всему миру, популярность, о которой никто даже и мечтать не мог. Ну, может, люди чуть больше обожествляли Керту Дирир — так Сиомара сильно и не завидовала. Керту, она вообще не от мира сего. Эдакий конкистадор с мечом в руке — нет преград. Подошёл, взмахнул рукой, и преграда развалилась, разрубленная пополам. Ещё и влюбилась в их мэтра Тишкова. Нет, мужчина высокий и весёлый, лидер, но не во вкусе кубинки. Ей нравились чернявые мачо с тонкими усиками и жгучими чёрными глазами.

Теофило не был чернявым — он был чёрным. Эдакий пухлощёкий, наивный мальчонка — ну вот разве цветом глаз на её идеал походил. Невысокий, даже чуть ниже Сиомары — ну, ладно, вровень. Но она-то всегда на высоченных каблуках, чтобы быть одного роста с Керту и Джанеттой, дылдами этими. При первой встрече, да ещё и при папе Пете, она сболтнула первое, что пришло в голову, чтобы избавиться от придурочного негритёнка — типа, она такая вся великая-превеликая, аж круче новогодней ёлки, и ей под стать только чемпион мира по футболу.

Думала — кирдык, как Тишков выражается. Нет! Завертелось. Мальчишка решил стать чемпионом мира. Сиомара спросила страстного болельщика Богатикова, может ли стать чемпионом сборная Перу.

— Где это? Ладно, шуткую. Ни, не станет. Даже призёром николи не будет.

Успокоилась певица — а Теофило финт выкинул. Принял гражданство СССР и заявил, что с его помощью советские футболисты станут чемпионами мира.

Опять пошла к Юре.

— СССР с Теофило в составе? А кто такой Теофило?

Плюнула на знатоков. Купила всякие спортивные газеты за рубежом, и с тревогой обнаружила, что СССР — это не Перу: недавно стали четвёртыми на Мире, потом на Европе то же самое, и взяли золото олимпиады. Вот ведь чертёнок! Так и правда может чемпионом заделаться.

Тот матч она смотрела на большом французском цветном телевизоре — картинка была, правда, чёрно-белой. И вот когда этот горбоносый урод врезал по ногам её «жениху», что-то ворохнулось в душе кубинки. Красиво ведь мальчик играл! Сиомара в детстве смотрела футбольные матчи у них на городском стадионе, с отцом и братьями ходила. Так, как Трофимка, там не умели. А какие он роскошные мячи забил в Алма-Ате!

И тут какая-то сволочь ломает ногу этому простодушному мальчику. Даже слёзы выступили у певицы. Она подошла к телефону и набрала номер Маши.

— Можешь позвать папу Петю? — сходу выпалила.

— Что-то случилось? — Маша — она, как и все Тишковы, с придурью, вечно во всё влезть надо.

— Надо!

— Хорошо.

— Пьётр Мирьоныч! Вы сейчас футбол смотрьите? — даже не поздоровавшись, набросилась на папу Петю.

— Нет, песню с Машей вам пишем. А что?

— Там Теофило ногу сломальи. Накажьите этого гада!

— Твою ж… Хорошо, невеста, сейчас поразбираюсь.

— Я не невесья… — гудки.

Надо Керту звонить, и ехать в этот Донецк.