Мы - истребители

— Как вы и просили, две пушки и два крупнокалиберных пулемета, — пожал он плечами.

— Те же двадцать миллиметров?

— Именно.

— Эти пушки — фактически крупнокалиберные пулеметы, то есть они не совсем соответствуют требованиям… Хотя я вам это уже говорил.

— Я помню, говорили. Я узнавал насчет авиационной двадцатитрехмиллиметровой пушки, но она еще не готова.

— А снаряды для «двадцатки»?

— Это вы про то, что у них слишком большие взрыватели? Из-за чего теряется вес взрывчатки?

— Именно.

— Я договорился, чтобы несколько трофейных снарядов от вооружения «мессера» получили КБ, которые этим вопросом занимаются. Думаю, скоро у нас появятся нужные боеприпасы. Честно говоря, дальше я передал все вопросы по этой теме Архипову, что там сейчас творится, знает только он.

— Понятно, я спрошу у него, спасибо. А где вы установили пушки?

— Мы расположили пулеметы в крыльях, а пушки на двигателе сверху, синхронизировав их. Были проблемы с установкой, но они уже решены.

— Как моя идея насчет трехпушечной машины?

— Пока только в виде рисунков.

— Хорошо. Вы подумали над тем, чтобы было можно стрелять раздельно и вместе с пулеметами?

— На опытных образцах мы так и сделали.

— Отлично. Это очень хорошо.

После того как Лавочкин вышел, я посмотрел на наручные часы — время было уже ближе к полуночи. Мы общались больше трех часов.

С трудом доковыляв до кровати, плюхнулся на нее и стал стягивать с себя пижаму. В это время дверь скрипнула, и вошедшая в палату Даша принялась помогать мне. Судя по всему, она ждала окончания нашего разговора за дверью.

Уложив меня в постель, Даша погасила свет и вышла, пожелав мне спокойной ночи.

На следующее утро проснулся я удивительно бодрым и веселым. Правильно мудрые люди говорили: оно вечера мудренее. Все вчерашние проблемы, неприятная встреча — как-то поистерлись. Широко зевнув и потянувшись, посмотрел на часы. Семь, скоро завтрак, процедуры — и здравствуй, свобода. Делая гимнастическую разминку, которой стал заниматься последнюю неделю с разрешения врачей, обдумывал сегодняшний день, что он принесет? Закончив, завел часы и стал тихонько одеваться.

После завтрака, во время осмотра и процедур приехал довольный Архипов. Правда, при входе в палату он попытался придать лицу спокойное выражение.

— Ну что, герой, готов к труду и обороне?

— Всегда готов! — отсалютовал я ему, застегивая рубашку, после того как Елена Степановна осмотрела меня.

— Здравствуйте, девушки, — поздоровался майор с присутствующими в палате медиками. Кстати, кроме главврача, медсестры Маши, моей Даши и самого Архипова, ни у кого доступа в палату не было. Лавочкин имел разрешение посещать меня только в присутствии майора. То, что было вчера, это просто накладка, вызванная событиями с самозванцем.

После всех процедур меня одели в форму. Натянуть не смогли только галифе — не налезали из-за гипса. С широкими больничными штанами таких проблем не было, а вот галифе пришлось оставить, накинув китель и шинель. Осмотрев меня со всех сторон, майор хмыкнул и велел переодеться в гражданскую одежду.

С помощью Архипова я тихонько спустился сперва на второй этаж, на котором еще не разу не бывал, а потом уже и на первый. К машине подошел весь мокрый — все-таки тяжело еще прыгать по этажам, тяжело. Нужно было согласиться с предложением Елены Степановны, чтобы санитары спустили меня вниз и донесли до машины. Так нет, дурак, сам решил все сделать. Впредь буду умнее, пусть носят.

Машина была обычная — черная «эмка». За рулем сидел водитель в стандартной форме красноармейца РККА. Быстро выскочив, он открыл заднюю дверь и вместе с майором помог мне устроиться. Придерживая лежавшие рядом костыли, я спросил, когда они уселись по своим местам впереди:

— Сперва в Центр? Или ко мне на квартиру?

— В Центр. Там тебя ждут.

— Хорошо. Кстати вы в курсе, что я обещал Семёну Алексеевичу завтра прибыть на аэродром, где проводятся испытания новых машин?

— Да, уже все обговорено. Нас там ждут в одиннадцать дня.

— Ладно. Посмотрим, что принесет сегодняшний день, а уж после будем думать о завтрашнем.

— Это кто сказал? — заинтересовался майор.

— Я. Только что. Вы что, не слышали?

— А, нет. Я думал, ты как обычно цитируешь кого-то.

— На этот раз нет. Просто в голову пришло.

— Понятно. Ваня, поехали, — скомандовал Архипов водителю.

С удобством откинувшись на спинку сиденья, основательно повозившись, чтобы устроиться поудобнее, я оттянул полу чёрного пальто, осмотрел пиджак и спросил:

— А кто одежду покупал?

Архипов обернулся, оглядел меня и поинтересовался:

— Что? Не по размеру?

— Да нет. Нормально, это и странно. Мерки-то с меня никто не снимал. Вот и удивляюсь.

— Глаз алмаз. Это я не про себя. В госпиталь приходил человек из кремлевской портновской мастерской и осмотрел тебя, когда ты выступал в прошлый вторник.

— Это что? Они, получается, сшили костюм, пальто, подобрали шляпу и ботинки за три дня?! — искренне удивился я, поглядев на одиночный лакированный ботинок. Оттянув узел галстука, сделал его посвободнее.

— Получается так, — согласился майор.

Дальнейший наш путь прошел в легкой беседе, за время которой я выбил себе сутки на осмотр и ознакомление с квартирой.

Дорога заняла почти два часа, мы выбрались за город и поехали по одной из оживленных магистралей. По крайней мере, машин на ней оказалось довольно много. В основном грузовики. Легковые тоже попадались, но мало. Причем все почему-то ехали от города, и всего лишь пара машин держали путь к Москве. Понять, что происходит, труда не составило, особенно когда я увидел дорогое пианино в кузове одного из «ЗИСов». Однако Архипов был спокоен, что меня изрядно удивило. На мой вопрос он ответил, что это идет эвакуация организации первой категории. Мысленно гадая, что это за первая категория такая, я подумал, что массовое бегство из Москвы еще не началось, если вообще начнется. Немцы по сравнению с моим временем были далеко от сердца страны. И вряд ли у них теперь появится шанс взять или хотя бы дойти до города в этом году. Непонятно только, почему идет эвакуация? Майор явно что-то знал об этом, но молчал.

Близились холода. Даже сейчас, в середине октября, и то было довольно свежо. Я слегка замерз, пока ковылял весь мокрый к машине.

«Вот интересно, а то, что Павлов не расстрелян, как-то отразится на ходе войны? Нет, его, конечно, отстранили с понижением в должности, но все, что мог, он сделал. Это понимали даже недруги. Сейчас Западным фронтом командует генерал-полковник Кирпонос. В отличие от моего мира — живее всех живых. А Ленинград? Там как? Вон Архипов как мрачнел, когда я спрашивал про город. Его хоть еще не окружили, но, похоже, все к этому идёт. Часть войск, что смогли пробиться из-под Киева, отправили туда. Помогут они? Должны. Блин, как же плохо быть раненым! Так охота обратно в небо, снова бить ненавистные самолеты с крестами! Эх!»

— Приехали. Просыпайся, — растолкал меня Архипов.

Зевнув, я приоткрыл один глаз и посмотрел на здание из красного кирпича, у которого мы остановились. Глянув на часы, определил, что успел покемарить всего минут двадцать. От города мы отъехали километров на двадцать пять — тридцать, не больше. Местные автомашины почему-то быстро не ездили. Шестьдесят километров в час — это их потолок. Нужно будет как-нибудь проверить, смогут ли они большее.

— Уже приехали?

— Ага. Кстати, нас ждут.

С помощью двух подбежавших лейтенантов с повязками помощников дежурного меня извлекли из машины и поставили на ногу.

Мы находились в небольшом дворике, окруженном со всех сторон зданиями с аркой в одном из них. У входа с колоннами стояли две машины. Полуторка и «форд», если не ошибаюсь. Судя по виду дворика, вряд ли это парадный вход. Архипов в это время разговаривал с крупным, слегка сутулым мужчиной в возрасте ближе к пятидесяти в генеральской форме. Когда он обернулся ко мне, в синих петлицах мелькнули звезды генерал-майора.

«Местный начальник. Сто пудов».

Осторожно, стараясь не скользить костылями по мокрой брусчатке — видимо, недавно прошел дождь, — направился к беседующим командирам. Однако они сами подошли ко мне. Лейтенанты вышагивали по бокам рядом со мной, страховали от падения.

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор! — вытянувшись, насколько это было возможно в моём состоянии, гаркнул я.

— Ну здравствуй. Герой!

— Вячеслав, познакомься. Начальник Центра боевой подготовки генерал-майор Иволгин. Аркадий Петрович, — представил сутулого Архипов.

— Капитан Суворов. Вячеслав Александрович, — пожал я крепкую сухую ладонь генерала.

— Да уж знаю, — пророкотал тот, с любопытством разглядывая меня. Видимо, и его поразил мой возраст. Я хоть и выгляжу немного старше семнадцати — на восемнадцать с половиной, — все равно привлекаю к себе внимание.

— Вам, товарищ капитан, нужно выступить перед всем наличным составом Центра. Туда входят как курсанты, проходящие переподготовку, так и инструкторы Центра. Выступление запланировано на час дня, то есть через час. А пока пройдемте ко мне в кабинет. Будем знакомиться, — пригласил генерал, и мы направились вслед за ним, под топот каблуков сапог по брусчатке и стук костылей.

В кабинете под звон стаканов с чаем мы с интересом пообщались. Кроме нас с Архиповым и генерала присутствовал и заместитель Иволгина полковник Иващенко. По просьбе Иволгина я рассказал составленный мною план знакомства с курсантами и цель лекций. Генерал несколько удивился, что подготовленного текста выступления у меня нет. Пришлось успокоить его, сказав, что все, что нужно, у меня в голове. После чего продемонстрировать это. Как только я закончил, Иволгин откинулся на спинку стула и с интересом посмотрел на меня.

— Занятно, — только и сказал он.

Актовый зал в этом Центре по моим прикидкам мог вместить в себя не меньше двухсот человек. Было около ста пятидесяти. Невысокая сцена с трибуной посередине. На стойке закреплен микрофон, графин с водой и стакан тоже присутствовали. Рядом стояло кресло еще с одним микрофоном. Видимо, его приготовили для меня. Вместе с генералом мы вышли на сцену, где Иволгин представил меня собравшимся летчикам. Не думаю, что это было нужно, просто так положено.

— Товарищи командиры. Сегодня у нас с вами проходит встреча с дважды Героем Советского Союза капитаном Суворовым, летчиком-истребителем Н-ского авиаполка Западного фронта. Который в боях с июня по настоящее время сбил сорок четыре самолета противника лично и пять в группе. Тема занятия: теория воздушного боя в группе и в одиночку. Также общая лекция по сопровождению бомбардировочной и штурмовой авиации. Прошу вас, товарищ капитан, вам слово.

Расстегнув пиджак, — пальто я оставил в гардеробе, когда вошел в здание — сел в кресло и проводил взглядом генерала, спускавшегося в зал. Меня немного озадачило поведение Иволгина. Почему он делал все сам? У него много подчиненных. Приказал — и все представления и встречи организовал какой-нибудь полковник или замполит, который это, кстати, по должности обязан делать. А тут сам. Почему? Надо будет у Архипова поинтересоваться.

С удобством устроившись в кресле, я спокойно сказал в микрофон:

— Добрый день, товарищи. Вы знаете, кто я. Но представлюсь еще раз. Капитан Суворов. Вячеслав Александрович… Спасибо. Собрались мы здесь, чтобы поговорить об авиации… Я понимаю чувства некоторых командиров, в основном майоров и выше. Мол, молодой… сопляк… посшибал сколько-то там, а сейчас строит из себя… Тихо, пожалуйста, я не закончил, — попросил я возмутившийся зал. Мне понравилось, как отреагировали молодые командиры, занимавшие места «на галёрке». В первых же рядах сидели убеленные сединами ветераны. Многочисленные ордена на их кителях показывали, что тут собрались не «труженики тыла», а настоящие боевые летчики.

— Так вот. Я полностью согласен с этим мнением. Если посмотреть со стороны, так и выходит, но есть одно «но». Все мои бои были не удачей, как бытует мнение у некоторых командиров. Я признаю: до того, как я первый раз сел в кабину истребителя двадцать девятого июня, все мои знания были теорией. Да! Это правда, я теоретик. Сейчас практик, это так, но раньше у меня не было боевого опыта абсолютно. То есть я знал, что и как делать, но не умел. Кроме небольшого налета, практики у меня не было. Я учился на ходу, учился воевать, испытывая все, что знаю. На мнение некоторых командиров я ответил. Теперь приступим к тому, почему мы тут собрались. А именно, поговорить о теории и стратегии воздушного боя. Кто-нибудь читал мою методичку?.. То есть совместно написанную с моими командирами? Да, вижу, что читали. Так вот скажу откровенно — все, что было написано в ней первоначально, вырезали, оставив от силы процентов сорок. К этому вернемся позже, главное скажу про методичку — в ней ОСНОВЫ. Именно основы для молодых пилотов. Опытные летчики, прочитав ее, я думаю, сразу ухватили суть… да, вижу, ухватили. Молодцы. У меня вопрос ко всем присутствующим: основная задача истребителя? Подумайте над ответом, а я пока воды попью, а то горло, знаете, пересохло.

Налив полный стакан, я маленьким глотками осушил его, насмешливо наблюдая за собравшимися командирами, которые что-то обсуждали. Было видно, что ответ они знали, просто ждали, когда я закончу.

— Я готов послушать ответы. Прошу вас, товарищ капитан, — указал я рукой на капитана с орденом Боевого Красного Знамени на груди.

— Основная задача истребителя сбивать самолеты противника, — выдал капитан очевидную вещь. Было видно, что несколько командиров с ним не согласны, но их было меньшинство.

— Хороший ответ… — протянул я.

— Для этого и созданы истребители. Они поэтому так и называются, от слова «истреблять», — закончил капитан, после чего сел на место.

— Хороший ответ… но неправильный. Основная задача истребителя — это выполнить поставленное перед ним задание. То есть… Вот давайте возьмем мой случай. Я сделал более сорока самолетовылетов, сопровождая бомбардировщики. И это только в сопровождение, не считая разведки и вылетов на охоту. Во всех случаях передо мной была поставлена задача охранять бомбардировщики, не давая истребителям противника сорвать бомбардировку. Большое количество раз неподалеку пролетали бомбардировщики противника. «Лаптежники», «Хейнкели», «Дорнье». Но ни разу я не бросил охраняемых, чтобы рвануть и сбивать этих сволочей, как бы ни чесались руки. Причина одна — это не моя задача. Передо мной она уже поставлена: охранять. Так я и делал и только бессильно провожал глазами немцев. Вот когда я был в составе группы капитана Горелика, тогда да, сбивал, но и тогда передо мной стояла та же задача. Охранять наши «чайки», пока они атаковали возвращающихся с бомбардировки самолетов противника от внезапных атак «мессеров». Что? Простите, не расслышал… А! Ну да, мой последний бой. Согласен, что несмотря на приказ командира группы комиссара Тарасова, я оставил охраняемых и пошел навстречу группе подполковника Шредера. В этом случае другого выхода не было. За несколько секунд я определил боевую выучку немцев, прикинул их задачи и только после этого грубо нарушил приказ Тарасова. Просто выбора не было, им был нужен я. Бомбардировщики немцев не интересовали, а если бы я рванул к себе, могли отыграться на них. Да? — спросил я, заметив, что один из молодых лейтенантов тянет руку.

— Товарищ капитан, расскажите нам про этот бой, — попросили он. Кстати, рядом с ним сидел Степка Микоян.

— Про бой?

Сейчас разговор шёл не по теме занятия. Никакой теории воздушного боя. Пока не создам о себе нужного мне мнения, я для них просто выскочка, так что мы пока просто знакомились. Я простыми словами объяснял некоторые элементарные для меня вещи, переходя на личные примеры.

— Боем это было назвать трудно. Там была драка, просто свалка, если можно так выразиться, но не это главное. Перед боем я УМЕР.

Я замолчал и обвел взглядом зал. Нужно, чтобы они прониклись моими словами. Заметив, что началось недоуменное шевеление и переглядывание, продолжил:

— Вы не ослышались. Я умер. Так я настроил себя на бой. Многие знают, что такое боевой транс, в который впадаешь в бою… Да, я вижу по кивкам некоторых летчиков, что это так. В моем случае это бы не прошло. Боевой транс слишком эмоционален по сравнению с моим способом. Я просто представил себе, что умер ДО того, как встретился с немцами. Знаете… Это помогло. Бой шел страшный, мы исступленно колошматили друг друга. Некоторые немцы отворачивали от моих атак, я — нет! Зачем? Я умер…

…Я рассказывал, как шел в бой. Как сбил первый «мессер», в котором, как потом оказалось, сидел сам Шредер. Посекундно описывал свои движения, мысли, действия. Зал безмолвствовал. Все присутствующие превратились в одно большое ухо. На лицах многих ветеранов, что сидели впереди — некоторые с закрытыми глазами, — было отчетливо видно сопереживание. Они явно представляли себе тот бой. Описание того, как на крыле разорвался снаряд, после которого были тупые удары по телу. Появилось легкое головокружение, перестала действовать левая нога, рука, но я продолжал бой, не обращая внимания на такие мелочи.

— … настолько представил себе, что я умер, что представьте мое состояние, когда очнулся в госпитале. Я только на следующий день понял, что все еще жив… С этим боем мы разобрались, вернемся к задачам истребителя… Как я уже говорил, сбивать самолеты противника не является нашей задачей, это наша работа. Тяжелая, изматывающая, но работа. Кстати, у меня вот вопрос, когда был основан ваш Центр?.. Месяц назад? Тут можно сказать большое спасибо генералу Жигареву. Честно говоря, к созданию этого Центра приложил руку и я. Обмолвился как-то при встрече с генералом, описав перспективы… А он… Хм, не думал, что продвинет ее… Так, о чем это я? Об истребителях. Давайте возьмем пример случая с группой капитана Андрея Мересьева. Тот случай, что произошел две недели назад. Кто-нибудь из присутствующих знает, как там все было на самом деле? Я вижу поднятую руку… Да, пройдите, пожалуйста, на сцену. Опишите нам этот бой, — попросил я старшего лейтенанта с грубым шрамом на левой щеке.

Старлей уверенно подошел к трибуне и, поздоровавшись с присутствующими, начал рассказывать:

— Я командовал звеном в соседней эскадрилье и знаю, как произошел этот подвиг. Наш полк вооружен «ишачками», и мы на них встретили войну. В тот раз капитан Мересьев со своей эскадрильей из шести истребителей вылетел на сопровождение бомбардировщиков. На подлете к цели они повстречались с тридцатью «Хейнкелями», которые и атаковали. В этом бою капитан Мересьев лично сбил четыре самолета противника, а всего было сбито восемь «Хейнкелей».

— Это все? — с любопытством спросил я.

— Да, — ответил он.

— Забавно, что вы забыли про бомбардировщики, которые сопровождал капитан Мересьев. Сколько из них вернулись на свой аэродром?

Старший лейтенант открыл рот, чтобы ответить, закрыл и замер с застывшим лицом. Он знал правду об этом однофамильце настоящего героя. Я тоже.

— Из четырнадцати СБ, что вылетели на штурмовку немецких войск, не вернулся НИ ОДИН самолет. Четырнадцать на десять, странный размен, не так ли?.. Не стоит забывать и о том, что он потерял еще и два своих самолета. Вы можете вернуться на свое место.

Лейтенант с отчетливо читавшимся облегчением покинул сцену и спустился в зал.

— Давайте обсудим, что же там произошло. У меня была возможность выяснить подробности. В госпитале, где я лежу, проходит излечение штурман одного из СБ, что охранял Мересьев. По словам этого лейтенанта, Мересьев подло бросил их, предоставив самим себе, хотя прекрасно знал, что немецкие войска охраняются «мессерами». Что мне нравится в этих парнях, так это в отличие от… Хм. В общем, они не трусы. Сжав зубы, эти Герои — причем Герои с большой буквы — разбомбили-таки колонну немцев, А то, что не вернулся ни один из них, так, я думаю, вы знаете, кто в этом виноват. Мое личное мнение. За то, что сделал Мересьев, с него должны были снять не только шпалы — что, кстати, попытался сделать комполка, — но и перевести в бомбардировочную авиацию. Пусть он сам испытает на своей шкуре, что значит летать без прикрытия, пусть послушает крики заживо сгорающих экипажей. То, что этого Мересьева вознесли до героев, так тут была своя причина. За него заступились политработники. Им нужны были громкие победы… М-да… Думаю, закончим на этом, хватит брать личные примеры, и перейдем к тактике и схемам воздушного боя в группе…

— Ну и как я выступил? — поинтересовался я у Архипова в машине, устало откидываясь на спинку сиденья.

— Произвел впечатление. Мне очень понравились твои лекции на тему одиночного боя. Очень качественно расписаны преимущества и недостатки этого способа боя. Кстати, я заметил больше недостатков, чем преимущества.

— Так и есть. В группе и работается лучше, уж я-то знаю, приходилось работать. Неудачно, правда, но все-таки. Кстати, что у нас на завтра, кроме посещения Лавочкина?

— После Лавочкина снова Центр. Он у нас на всю неделю расписан. Кстати, я урезал одно посещение, чтобы ты посетил выделенную тебе квартиру.

— Когда?

— Через три дня, в понедельник, весь день твой.

— Вот это дело. Хорошо. Уф, что-то я тяжело себя чувствую. Хорошо нас приняли ребята из Центра, хорошо.

— Да уж, хлебосольно. Хороший стол был.

Так, обсуждая планы и то и дело перескакивая на мои лекции, мы доехали до Москвы. Мне нравилась вечерняя Москва, несмотря на то что большинство окон накрест обклеено лентами, а светомаскировка соблюдается свято, как будто город уже прифронтовой. Москва красива в своей золотистой купели осени.

В госпитале меня встретили у входа. Два дюжих санитара подхватили под локти и бедра и понесли в палату, за ними нес мои костыли Архипов, на ходу что-то обсуждавший с медсестрой Машей, тоже бывшей среди встречавших. После всех процедур и внимательного осмотра меня оставили в покое. Откинувшись на подушку и закинув правую руку за голову, левой держал за руку Дашу и рассказывал, как мне понравилось в городе. Перед отбоем, помиловавшись с девушкой, я стал просматривать свой дневник, ища, чего не хватает. Наметив пару идей, сделал пометки на полях, чтобы не забыть, и уснул спокойным, нетревожным сном.

Утром меня уже ждал Архипов. После процедур и плотного завтрака меня вынесли к машине и усадили на сиденье.

Через полтора часа я был на аэродроме. В небе кружил одиночный самолет, судя по силуэту — истребитель. Присмотревшись, я озадачился: он сильно напоминал мне Ла-5, однако что-то в нем было не так. Подъехав к группе людей, машина остановилась. Осторожно покинув ее, я направился к Лавочкину, здороваясь с присутствующими на ходу. Сам Семён Алексеевич хоть и кивнул мне приветливо, однако был мрачен. Причину его настроения я понял только тогда, когда представился стоящий рядом с ним мужчина.

— Гудков Михаил Иванович…

Понять, что тут происходит, было нетрудно. Наверняка Гудков решил испробовать все возможные способы, чтобы продвинуть свою машину, которая, кстати, как раз и была в воздухе, выполняя фигуры высшего пилотажа. Не думаю, что он решил воспользоваться мною, но вот личный порученец Сталина… Это да. Это могло прокатить. А если еще мне, дважды Герою Советского Союза, — к мнению которого уже стали прислушиваться — машина понравится и я нашепчу нужные слова на ухо Архипову, то…

«Какие же тут мексиканские страсти, однако! Прям клубок змей, разве что не шипят друг на друга».

Теперь я сам убедился, что слухи не врали. Было отчетливо видно, что оба авиаконструктора когда-то серьезно поссорились и даже сейчас старались не общаться друг с другом.

Закончив здороваться со всеми присутствующими, я задрал голову, придерживая шляпу правой рукой, и спросил:

— Что за аппарат?

Вопрос был ко всем. Ответ я знал, но меня интересовало, как они его озвучат.

— Это моя машина, товарищ капитан, — вежливо ответил Гудков.

— Да я уже понял. Наименование?

— Опытный образец… Гу-82.

— Угу.

Посмотрев на стоявших в ряд будущих Ла-5, потом бросив еще один взгляд на круживший над аэродромом одинокий истребитель, вопросительно посмотрел на Архипова, который что-то обсуждал с отошедшим в сторону Лавочкиным.

Майор моего взгляда не заметил, поэтому я вернулся к разговору с Гудковым:

— Расскажите, пожалуйста, про свою машину. Просто проведите сравнением с «ЛаГГом»: что заменили, что добавили или убрали.

— Хорошо. Начнем с силовой установки…

…когда Архипов подошел ко мне, Гудков заканчивал с мотором и проблемами, связанными с его установкой. Для регулирования площади выхода охлаждающего воздуха по периметру капота мы поставили юбки с вырезом для выхлопных коллекторов, которые выступают за пределы капота. Всасывающий патрубок карбюратора имеет прямоугольное сечение и располагается над капотом. Маслобаки сохранились от «ЛаГГ-3». Маслорадиатор разместили на месте водяного радиатора между четвертым и пятым шпангоутами фюзеляжа, при этом площадь его входа регулируется дроссельной заслонкой…

Немного послушав нашу содержательную беседу, майор направился к людям Гудкова, стоявшим отдельной группой. В это время машина Михаила Ивановича стала снижаться, пилот явно собирался идти на посадку.

— …причем машина имеет в наличии грубые погрешности и дефекты серийного производства Горьковского завода, из-за которых серийный «ЛаГГ» против Гу-82 потерял сорок пять — пятьдесят пять километров в час. Следовательно, если исправить и устранить дефекты серийной машины, то мы будем иметь максимальную скорость с мотором М-82 шестьсот пятнадцать — шестьсот двадцать километров в час.

— Подождите-подождите, — прервал я его. — Вы хотите сказать, что сможете еще больше увеличить скорость опытный машины? Каким образом? Вы уверены, что самолет выдержит нагрузки при увеличении скорости? У меня были проблемы на «ЛаГГе»: при пикировании на скорости деформировалось крыло. Как вы решили эту проблему? Выдержит ли силовой каркас машины? — засыпал я вопросами конструктора.

Что ни говори, а план Гудкова сработал: новой машиной заинтересовался не только я, но и майор Архипов. Лавочкин, покинутый всеми, отошел к своим работникам и летчикам-испытателям, стоявшим у четырех опытных машин, имеющих пока название ЛаГГ-5.

Слушая объяснения Михаила Ивановича, я стал понимать, какой прорыв для нашей истребительной авиации имеет эта машина. Честно говоря, сравнивая прототип Ла-5 и машину Гудкова — она же Гу-82, — понимал, какая между ними пропасть. Фактически, если устранить мелкие недостатки — на это понадобится пара месяцев, то у нас появится первоклассный перехватчик. Соответственно, если сравнить Гу-82, сейчас катящийся по ВПП, и все четыре машины Лавочкина, то мой выбор будет не в пользу Семёна Алексеевича.

— Я вас понял. Сейчас мы займемся машинами товарища Лавочкина, после уже посмотрим вашу.

Так и получилось. Ла-5 я не просто излазил и осмотрел от кончика хвоста до лопасти винта, но и умудрился еще и погонять по полю. Проблему с масляным радиатором пока не решили, так что я внимательно поглядывал на датчик температуры двигателя. Мне не нужно было летать, главное — определить функциональность приборов управления. И чем больше я катался на ревущем истребителе, морщась от болей в ранах, когда машина скакала на кочках, тем больше радовался нововведениям. Определенно мне все это нравилось.

После того, как я заглушил Ла-5 на стоянке, вокруг самолета собрались работники КБ и ко мне на крыло залез сам Лавочкин. Архипов устроился на другом крыле.

— Что скажешь, Сев? — спросил у меня майор.

— Ну что я могу сказать? Во-первых — управление не просто удобное до изумления, но и достаточно функциональное. Есть, конечно, несколько огрехов, о которых расскажу позже, а так все в норме. Во-вторых — я хочу посмотреть, как на нем будут летать летчики, хочу увидеть все его возможности. В третьих, хочу увидеть послеполетный осмотр, что там и как.

Ла-5 мне понравился, честно. Наблюдая, как все четыре машины поднялись в воздух и, разбившись на пары, стали изображать воздушный бой, я стоял рядом со стационарной рацией и руководил с земли учебным боем. Связь была отличная: видимо, Лавочкин не пропустил мимо ушей мои замечания на эту тему и хорошо экранировал моторы. После всесторонних испытаний машины Семёна Алексеевича мы направились к мрачному Гудкову. Он прекрасно все видел, как и наше восхищение машинами Лавочкина. Прекрасное настроение авиаконструктора и его работников, после того как мы отошли, было заметно невооруженным глазом.

— Давайте посмотрим, что у вас с машиной. Хочу посидеть в кабине. Хочу ощутить разницу между вашими самолетами, — попросил я, подойдя к Гудкову. Архипов стоял рядом и молчал, давая мне рулить испытаниями.

С помощью работников Гудкова меня осторожно опустили в пилотское кресло, стараясь не потревожить раны. Стоявший на крыле летчик-испытатель старший лейтенант Перченков объяснял особенности управления. Подробно показывая, что и как. И чем больше я его слушал, тем больше мрачнел.

Фактически кабина Гу-82 с небольшими изменениями была идентична «ЛаГГу», а это «не есть гуд!».

— Я понял. Тут ничего сложного, а теперь попрошу отойти от самолета, хочу запустить мотор.

Все отошли от машины, сам же Перченков пока остался на крыле, держась за край кабины, благо фонарь был откинут.

— Электрозапуск — это хорошо, — пробормотал я и запустил еще горячий мотор.

— Думаю, небольшой разбег мы можем себе позволить, — улыбнулся лейтенант.

Я покрутился по полю под внимательным присмотром испытателя, стараясь не тревожить раненую ногу. Поставив истребитель на место, попытался вылезти, но меня уже подхватили под локти и осторожно — придерживая ноги — вытащили из кабины и аккуратно поставили на землю.

— Ну что я могу сказать? Превосходно. Сам истребитель особо нареканий не вызывает, хотя у меня есть что сказать…

— Что скажешь? — спросил Архипов, как только мы отъехали от аэродрома, оставив довольными обоих конструкторов. Водитель повернул не направо, в сторону Москвы, а налево, к Центру. У нас была договоренность на трехчасовую лекцию. А завтра начнутся учебные полеты. Курсанты с инструкторами будут под нашими взглядами отрабатывать тактику, связки и приемы воздушного боя.

— О чем? — не понял я вопроса, задумавшись на другую тему.

— О машинах Гудкова и Лавочкина.

— Да что там думать. Совершенно идентичные машины. Даже вооружение то же. Только на машине Гудкова радиостанции нет, это плохо. Оценка сразу на балл понижается.

— Это и я понял, что машины похожи, — проигнорировав мои слова про связь, сказал Архипов.

— А что тогда?

— Какая из них лучше? Вот в чем вопрос.

— Хороший вопрос. Конечно же… у Лавочкина.

— У Семёна Алексеевича?! Постой-постой, я же видел, как ты разговаривал с довольным видом с Гудковым и крутился у его машины?!

— Лавочкин это тоже видел.

— Конкурентная борьба? Зачем?

— Мне через пару месяцев в небо, а я хочу летать на новой хорошей машине, тут без пинков не обойдешься, тем более у Семёна Алексеевича не так много работ, как кажется.

— Почему?

— Он у него доработан. А у Гудкова собран буквально на коленке. Вы видели, как летчик сажал машину?

— Конечно, видел, его заметно уводило в сторону.

— Ага, налево. Так вот, у Гудкова нарушена центровка. Двигатель выдвинут слишком далеко вперед, тогда как у Лавочкина мотор задвинут к кабине. Я не знаю, как он распределил вес, но у него это получилось, его истребитель стал короче. Скажу проще: Гудков начал раньше делать свою машину, но допустить такие ошибки?!

— Однако его экземпляр тебе понравился, не так ли?

— Не сама машина, а некоторые нововведения в ней. Неплохо было бы, чтобы и на истребителе Лавочкина они присутствовали… С мотором проблемы есть? Еще какие. Это не проблема, а катастрофа. Нужно брать специалиста по этому мотору и вместе с ним разобраться с некоторыми конструктивными недостатками. Тогда — это шанс для истребителя увидеть жизнь.

— Например? — заинтересовался Архипов. Он примерно знал мой уровень технических знаний и искренне уважал мое мнение по какому-нибудь авиационному вопросу. Была возможность убедиться.

— Давайте начнем с машины Лавочкина. Про мотор я говорил… Аэродинамика: выше всяких похвал. Вы ведь читали мой дневник, где были описаны проблемы с «ЛаГГом»?

— Да, читал.

— Лавочкин тоже их прочитал. Оказалось, он об этом был прекрасно осведомлен, но у него не было возможности внести в конструкцию подобные изменения. Знаете, почему он так быстро спроектировал новую машину? Потому что у него уже были наброски чертежа, он только внес небольшие изменения после разговора со мной и стал творить машины. Нет, я не отрицаю, проблемы еще есть. Фактически машина еще сырая, но… На устранение уйдет не больше месяца, он сам мне так сказал. Добавив: если никто ему мешать не будет. Я думаю, вы знаете, о ком он, и поможете ему в этом.

Архипов кивнул, знал. Да и я догадывался. Это был Яковлев, в данный момент — замнаркома авиапромышленности.

— Ты мне скажи, машина получилась действительно такая хорошая, как ты ее описываешь? — задумчиво спросил майор.

— Не только. Сейчас это просто брусок, заготовка с легкими набросками истребителя, а вот когда его доведут до совершенства… Кстати, как там с аэродинамической трубой? Лавочкину она сейчас очень нужна.

— Вопрос уже решен. Его известят. Хотел спросить у тебя, да все времени не было, что скажешь о «Яках»?

Несколько секунд я пристально рассматривал майор, сидящего вполоборота ко мне на переднем сиденье. Сделав спокойное лицо и полузакрыв глаза, стал вещать потусторонним голосом:

— Я вижу! Вижу!!! «Яки» ждет большое будущее! Они станут великолепными истребителями! Немецкие летчики будут выпрыгивать из кабин, как только увидят советские «Яки»! Да!!! Именно Як приведет нас к победе!

— Издеваешься? — спросил Архипов, с интересом наблюдая, как я для антуража вожу перед собой руками, как будто хочу ухватить свое видение.

— Конечно. Задрали уже со своим «Яком». Сколько можно говорить — я его мельком видел?! Ничего особенного сказать не могу, мне нужно посидеть в нем, полетать, в конце концов!

— Угу. Сделаем. Кстати, мы подъезжаем к учебному Центру.

Об этом он мог и не говорить, на видневшемся неподалеку поле стояло несколько истребителей. В воздухе кружила восьмерка «ишачков», разбившись на пары. Приглядевшись, с удивлением увидел, что они делают «карусель», используя в качестве мишени старый разведчик.

— Грубовато работают, — сказал я, плюща лицо о стекло, чтобы видеть, как действуют местные парни. Архипов поступил умнее, он открыл окно и вместе со мной наблюдал за небом, не обращая внимания на недовольство водителя из-за того, что мы на ходу выстуживаем машину.

— Заходят широко?

— Ага. В бою это важно, могут подловить… А вон та пара почти идеально сработала.

— Это которая? Та, что из пике выходит?

— Ага. О, смотрите, как они снизу атаковали в брюхо цель! Неплохо работают. М-да… Странно…

— Что?

— Знакомая техника пилотирования. Да не может быть?!

— Знакомые? — поинтересовался майор.

— Да, из моего полка парни. Я их знаю, хорошо слетанная пара, сам учил.

— Кто такие?

— Капитан Горелик и сержант Турцев, его ведомый.

— Это не он командовал группой по перехвату бомбардировщиков противника?

— Он самый.

— Найдем время, пообщаешься с однополчанами.

— Вчера я их не видел. Сегодня прибыли?

— Не думаю. Может, просто не видел?

— Сами бы подошли, как и все курсанты. У меня от их пожимания рука до сих пор не отошла.

— Сейчас и узнаем. Вон генерал Иволгин со своим штабом нас встречает.

Нас действительно встречали, но не у служебного вход, как вчера, а у парадного. Многие командиры, да и сам Иволгин наблюдали за крутящимися в небе самолетами.

Тихо пискнув тормозами, «эмка» остановилась. Подав руку подскочившим к двери машины дежурным, я проворно вылез наружу и, подхватив костыли зацокал к встречающим. Майор уравнял шаг, и подошли мы вместе.

Поприветствовав друг друга, направились в главное здание Центра, где находилась администрация. Через некоторое время мне стало понятно, почему мы вчера подъехали к служебному входу. Кабинет Иволгина был в двух шагах, сразу после небольшой гардеробной, через две двери, а в этот раз пришлось пройти через все здание, заодно осмотрев архитектуру. Судя по всему, до того, как Центр въехал сюда, тут был спортивный клуб. Аэроклуб, если не ошибаюсь. Все помещения и здания были заточены именно под это. Я бы сказал, что это был образцовый аэроклуб, вряд ли такой больше встретишь.

«А не тут ли учился летать Василий Сталин и другие „золотые мальчики“?» — мелькнула у меня мысль.

К моему удивлению, мы прошли мимо кабинета генерала и направились к памятной столовой, где нас, а особенно меня изрядно попотчевали.

«Уф, я уж боялся!» — подумалось мне при входе в столовую. Накрыт был только один стол, на котором исходил паром самовар и стояли вазочки с разными печенюшками. Теперь было понятно, почему не кабинет генерала — несоразмерно со своей должностью Иволгин взял себе не самый большой кабинет. Он хоть и уютный, но довольно маленький. В таком составе, как сегодня, мы бы точно не уместились. Командиров было около двадцати, девятнадцать, если быть точным. Забавно, вчера меня встречал один Иволгин… Показывали, как они ко мне относятся? Судя по вчерашним лекциям и по тому, что меня сегодня пришли встречать ВСЕ инструкторы, кроме дежурного, думаю, я изрядно поднялся в их глазах. Приятно, черт возьми!

Чай мне, понятное дело, нормально попить не дали. Пользуясь случаем, инструкторы помладше званием — капитаны — засыпали вопросами. Спокойно отвечая, я приводил примеры из своей или чужой практики, подробно объясняя как ошибки, так и мастерство. Нравились они мне. Настоящие фанатики своего дела. Трудно не распознать в этих парнях с ранней сединой и ожогами на лицах и руках таких людей.

— Товарищ капитан, говорят, вы поете? Может… — замявшись, спросил невысокий майор с ожогом на левой кисти.

— Я бы с радостью, да вот буквально позавчера врезал пару раз одной твари левой рукой, так теперь и рука, и бок не в порядке. Мой врач категорически запретила две недели заниматься вокалом.

— Жаль. Один летчик привез неплохую гитару. Говорит, трофей, — грустно сказал майор.

— Знаете… Один раз можно. Давайте сюда вашу гитару.

В мгновение ока у меня в руках оказалась черный «бардовский» — инструмент. Взяв несколько аккордов, я негромко спросил притихших командиров:

— Кто-нибудь из вас воевал в Испании?

Оказалось, были и такие. Шестеро из присутствующих выполняли интернациональный долг, привезя не только награды, но и память.

— Тогда это песня для вас. Скажу сразу, накидал я ее за пару часов, так что на нестыковки не обращайте внимание, потом подравняю. Хорошо? Тогда начинаем. Название пока: «Лаптежник».

Командиры слушали, затаив дыхание. Поначалу на их лицах читалось: «При чём здесь Испания?!» — но потом…

Несмотря на мелкие нестыковки, летчикам понравилось. Выдав мне несколько легких хлопков по плечам — о ранах помнили, — все дружно решили выпить за новую песню. Чаю, конечно. В период жестких тренировок в Центре был сухой закон. Через полчаса мы направились в зал. Судя по знаку, что подал вошедший дежурный генералу, курсанты уже собрались и ждали нас.

Как и в прошлый раз, встреча с лекциями прошла при полном аншлаге. Мы повторили все, про что говорили и обсуждали вчера, обсудили виденный тренировочный бой. Я легко указал на ошибки и подсказал, к кому обратиться из присутствующих курсантов за советом, кивнув на сидящих в третьем ряду капитана Горелика и его ведомого.

Закончил лекцией о боевом применении штурмовиков, добавив в конце:

— По моему мнению, ваш Центр должен изучать методику применения не только истребительной авиации, но и штурмовой, бомбардировочной. Те же экипажи штурмовиков Ил-2 и бомбардировщиков Пе-2 могут набраться опыта во взаимодействии с истребителями и научиться ходить в сопровождении. Например, вывести с фронта полк на пополнение людьми и техникой. Направить их сюда, в Центр, и не только получить возможность для тренировки экипажей, но и подготовить этот полк к будущим боям по новой методике. Это относится ко всем видам авиации. Думаю, через год опыта подготовки частей к боям Центру будет не занимать. Но это мое личное мнение, как решит начальство — увидим.

После привычного банкета мне все-таки удалось пообщаться со своими однополчанами. Крепко обнявшись — я не подал вида, что мне больно, — прошли в кабинет одного из замов Иволгина, который легко уступил нам его на время.

— Ну рассказывайте. Как ребята? Что в полку? — немедленно засыпал я парней вопросами.

Немного смущенно поглядев друг на друга, они отодвинули стулья от т-образного стола и стали обстоятельно рассказывать. Их смущение я выяснил довольно быстро. Марина. Легко хлопнул по столешнице, отчего парни вздрогнули, и сказал:

— Парни, я все знаю. Мне еще две недели назад Никифоров сообщил, что она встречается с новым командиром полка. Потом уж и она сама письмо прислала. Так что я в курсе, расслабьтесь.

Горелик посмотрел на сержанта и слегка хмуро ответил:

— Все равно как-то нехорошо. Ты в госпитале, а она почти сразу к майору в постель…

— Олег, перестань. Я не удивлюсь, если вы объявили ей вендетту… Что, вправду объявили?.. Игорь, вендетта — значит месть на итальянском.

— Но все равно это не хорошо… — начал было Олег Горелик, но я перебил его:

— Олег. У меня у самого есть невеста… Дочь комдива Миронова.

— Даша?! — изумились парни.

— Ну да. Вы что, ее знаете?

— Знаком, — кивнул Горелик. Сейчас он был не таким хмурым, как раньше.

— Давайте закроем эту тему. Так что там с полком?

Я с жадным любопытством слушал рассказ парней.

Погибло в боях несколько хороших летчиков, знакомых мне. Аэродром подскока для охотников оправдал себя на все сто. Вместе со мной и после того как меня отправили в госпиталь группа Горелика уничтожила тридцать семь самолетов противника. Причем два из них были истребителями. Учатся бить врага парни, учатся. Проект свернули после того как группа нарвалась на засаду. Охотники против охотников. «Чайки» против «мессеров». Счет два на два. После этого группу вернули обратно в полк, а капитана и его ведомого отправили в Центр — передавать накопленный опыт. Кстати, я был прав. Они прибыли вчера вечером и устраивались в общежитии, когда я читал лекции.

— Сейчас полк на переформировании. Под Москвой находится. Недалеко, километрах в шестидесяти отсюда.

— Это хорошо, можно съездить навестить их. А полк Никитина? То есть майора…

— Рощина. Да с нами, рядом стоят, тоже на переформировании. Говорят, их хотят перевооружать «пешками».

— Хорошая идея, но чтобы экипажам овладеть этими машинами, нужно не меньше двух месяцев. Даже я не знаю всех ее возможностей.

— Наверное, это так.

— А вас чем вооружать будут? Или в штурмовой полк переделают?

— Как ты?.. Ты знал?! — изумились оба однополчанина.

— Подождите? Я что? Угадал? — Теперь изумляться пришлось мне.

— Да, мы теперь на «Таирах» летать будем. То есть не мы, а наш полк.

— А вы?

— А мы будем четвертой эскадрильей в полку. Истребительной. Твоя идея иметь в каждом полку одну отдельную эскадрилью для прикрытия пошла в дело. Теперь все части так формируются.

— Чем вас вооружать будут?

— Пока сами не знаем. Говорят, «Яками». Их тут в Центре четыре штуки, будем учиться летать на них.

— Понятно. Ты тут сказал про «Таиры», их что, выпускать стали?

— Ну да. Они получили высокую оценку в морской авиации. Вот и начали выпуск по их заказу.

— Интересная новость, а я-то и не знал…

Общались мы с парнями до тех пор, пока не стемнело.

Я бы еще поговорил, но меня чуть ли не за шкирку вытащил из кабинета Архипов. Распрощавшись с руководством Центра, мы поехали обратно в госпиталь.

— Товарищ майор, я тут при разговоре с однополчанами выяснил интересную новость. Это правда, что начат выпуск Та-3? — Машина неслась по ночному шоссе, освещая дорогу тусклым светом фар. Сидевший впереди Архипов обернулся:

— Уже две недели, как один из заводов перепрофилировали на выпуск «Таиров», так что на сегодняшний день уже есть шестьдесят машин. Сформировано два полка морской авиации.

— Понятно. Показали высокие результаты в бою?

— Да, летчики от них в восторге. Читал в газете, как звено лейтенанта Кашпирова уничтожило эсминец?

— Читал… Но я думал, это были машины Сомина, те что уцелели?

— Нет, оба полка уже на фронте, работают по морским конвоям. Дальность у них отличная, потолок. Истребители противника не особо мешают, есть чем отбиться. Так что ты был прав: отличные машины. Заказ еще на триста машин этого типа недавно поступил от командования авиации ВМФ.

— А полк подполковника Запашного? Его ведь тоже собираются переоснастить «Таирами»?

— Однополчане рассказали?

— Да.

— Нет, их вооружат «Илами». У них немалый и бесценный опыт штурмовки на «Чайках». К тому же начат выпуск двухместных машин. Скоро они их получат, а все «Таиры» идут в морскую авиацию, они там действительно нужны.

— Понятно. Что я еще не знаю?

— Это ты про что?

— Какие новые машины есть? Что переделано?

— Какие переделки?! Все, что было сделано, ты слышал, остальное без изменений. Война, немец к самому сердцу страны рвется. Слышал, вчера по радио передавали, что оставлены очередные города?

— Слышал. Прорыв?

— Да, его закрыли. С тяжелыми потерями, но все же.

— Понятно. Давайте в подробностях, что там с «Таирами» и «Илами»?

С интересом выслушал рассказ Архипова, как тяжело было начать выпуск «Таиров», переделывая производство фактически с нуля (раньше этот завод выпускал АНТ-40, он же СБ). Как пробивали возвращение на Ил-2 места для стрелка. Майор был прав, кроме выпуска в серию «Таиров» и работ над «Илами», особых новостей в сфере авиационной промышленности не было. Война. Сейчас не сорок третий год. Выпускают то, что могут, что успевают.

Поездка по темной ночной Москве была так же приятна, как и в прошлый раз. По городу мы ехали молча.

Светлое пятно впереди привлекло мое внимание.

— Притормози, — велел Архипов. Открыв дверцу, он поставил одну ногу на дорогу и выпрямился.

Не знаю, что он там увидел, но, вернувшись обратно, скомандовал:

— Поехали!

Источником света впереди была горящая машина, освещавшая несколько силуэтов рядом. Некоторые неподвижно лежали, некоторые бегали или занимались чем-то.

— Товарищ майор, диверсанты уничтожены. Старший группы и связист взяты на дому. Оба целые, — начал доклад одетый в штатское парень, подойдя к открытому окну нашей машины, когда мы остановились рядом с местом аварии.

— А куратор группы? — спросил Архипов.

— Погиб при задержании.

— Ну и черт с ним, не больно-то и нужен был. Доклад через два часа чтобы был у меня на столе! Поехали, — захлопнув дверь, приказал майор.

— Что это было? — спросил я, хотя подозрения зародились еще при начале разговора.

— Что-что. Мы тебя с самого начала охраняем. Так что нападение не прошляпили. Группа диверсантов должна была уничтожить тебя при возвращении из Центра, но…

— А как они узнали, что мы ездим по этой дороге? Мы же только вчера по ней в первый раз проехали? Не складывается.

— Складывается. Как только мы вышли на главного, то подкинули информацию, решили не тянуть, побыстрее закончить с ними.

— Понятно. Вам виднее.

— Именно, — хмыкнул Архипов.

«Во, блин! Не успокоятся эти недобитки. Все им не спится, пока я живой. Достали уже!»

Санитары привычно вознесли меня на мой этаж и поставили на ногу у стола дежурной медсестры, рядом с лестницей. Поболтав пару минут с немолодой уже женщиной, я зацокал по деревянному полу к своей палате, с недоумением оглядываясь. Где Даша? Вчера встретила меня, а сегодня? Что, забыла?

Толкнув дверь плечом, я вошел в темное помещение. Странно, шторы задернуты, а свет не горит. Должен был, меня ведь ждали. Сердце сжало от недобрых предчувствий, поэтому смазанный силуэт, рванувший ко мне из темного угла, был встречен костылем в грудь.

«Может, Даша?» — успела мелькнуть мысль, как упавший попытался достать меня снизу, судорожно кашляя. Похоже, хорошо достал его.

— Сюда! Ко мне! Тут враг! — заорал я немедленно. Что мне, с противником одному драться?

Свет, проникающий через приоткрытую дверь, позволил разглядеть поднимающуюся с пола женщину в белом халате. Балансируя на одной ноге, я попытался ударить ее. Однако женщина перекатилась и вскочила на ноги в недосягаемости костыля. Сзади послышался топот ног. Это подстегнуло противницу, и она рванула ко мне.

Времени для замаха не было, пришлось просто упасть на пол и встретить нападающую ударом не только костыля, но и здоровой ноги. Ворвавшиеся в палату несколько человек в форме в потемках споткнулись об меня и тоже повалились, получилась куча мала. При этом кто-то из спасителей ухитрился опереться локтем на мою раненую ногу. Мои истошный крик, вызванный этим, оборвался при включении света. Кто-то, кто не успел вбежать в палату, щелкнул выключателем.

В углу, откуда ко мне метнулась «врачиха», полусидя, подогнув колени, находилась Даша. Дашенька. Кровавое пятно на белом халате в районе сердца, струйка крови, стекающая с правого уголка губ, и застывший взгляд сказали мне всё.

— Сука!!!

Последнее, что помню — как ползу к любимой, волоча ногу. И еще — влажные дорожки слез на щеках Даши. Не успел. Темнота.

«…как он?.. Вторые сутки… что говорим, делает, но не отвечает. Все в потолок смотрит… видимо… действительно любил… Связался с полком… говорит, что такое уже было, когда погибли его товарищи… Сутки-двое, и отойдет…»

Постоянный шум вокруг как будто качал меня на небольших волнах. То появляясь, то пропадая. Слышимые краем уха разговоры вносили диссонанс в мое умиротворение. Перед глазами постоянно было лицо Даши и печальные-печальные глаза. Мелькали люди, появлялась Елена Степановна, светила небольшим фонариком в глаза, меня поднимали, мыли. Все это было, все это проходило мимо сознания.

В себя я пришел на рассвете. Несколько секунд смотрел на знакомую трещину на потолке, затем потянулся и сел на кровати. Переждав легкое головокружение, вызванное резким движением, поморщился и огляделся.

«Та же палата, та же обстановка. Интересно, какое сегодня число?» — лениво подумал я и стал привычно делать зарядку. Залежавшееся тело негативно встретило движения, но я перебарывал его, пока не почувствовал, что хватит.

Кроме меня в палате никого не было. Шторы откинуты, давая начавшемуся рассвету проникнуть внутрь. Первым моим вниманием овладел угол, где лежала Даша. Сейчас там, конечно, никого уже не было, но я все равно смотрел на него не отрываясь.

Попытка встать привела к вспышке боли в ноге. Посмотрев на гипс, обнаружил, что он свежий, новый.

«Весело, мне что, опять ногу сломали?» — подумал я.

Костыли, обычно стоявшие у изголовья, прислоненные либо к тумбочке, либо к спинке кровати, отыскались у шкафа. Видимо, их убрали туда, чтобы не мешали. Прикинул на глаз, допрыгаю ли до них, и понял — нет. Не смогу. Слишком слаб еще. Поэтому, приподняв подушку, облокотился на нее спиной и безучастно осмотрелся. Хотелось пить. Дотянувшись до тумбочки, налил себе воды в подаренную Дашей кружку. Взяв ее в руки, несколько секунд рассматривал белую эмалированную посудину.

— Эх, Даша-Даша, не уберег я тебя. Да, не уберег, но ты не волнуйся, я знаю, как отомстить… Знаю.

Вода была прохладная, вкусная. Выпив, я поставил кружку на место и снова откинулся на подушку, но долго мне лежать не пришлось. Скрипнула дверь, и в палату вошла незнакомая медсестра.

— А где Маша?

— Ой, батюшки! Очнулся! — всплеснула медсестра руками, роняя влажное полотенце…

Архипов сидел рядом на стуле, уставившись в пол. Ему было тяжело глядеть мне в глаза. Я не отрываясь, не мигая смотрел на него, пытаясь понять, хочу ли его убить или нет. Он сам винит себя в смерти обеих девушек. Да. Маша тоже была в палате, только я ее не заметил, все мое внимание отвлекала Даша. Он рассказывал тяжело, с горечью:

— Никто не знал о группе подстраховки. Эта Лариса перевелась из другого госпиталя, на Урале. Мы только сейчас смогли выяснить, что все ее документы поддельные. Нет, такой человек действительно существует, но она продолжает работать в той же больнице стоматологом. Основную группу мы вели. И взяли, когда они хотели расстрелять нашу машину из пулемета. Погибший куратор отдал команду группе подстраховки перейти к активным действиям. Кроме него, о ней никто не знал. Эта Лариса прошла к твоей палате и вместе с обеими девушками зашла в нее, заговорив их. После чего убил всех трех — охранника тоже, он изображал раненного в ногу артиллериста. Она успела убрать с дороги охранника и Машу, когда в палату вошел ты. Дальше знаешь. На твой крик прибежал я и два моих сотрудника. Ларису взяли живой. Сломана рука, но это мелочи. Не успела она уйти, хотя хорошо подготовила уход. М-да, хорошо.

— Кто она такая? — хмуро спросил я.

— Врач, самый настоящий врач. Служит в Абвере.

— Понятно. Знаете, товарищ майор, не хочу я больше находиться здесь. Слишком тут все напоминает… Есть возможность продолжить лечение в Центре?

— Да, конечно. Я договорюсь…

Проводив взглядом вышедшего из палаты Архипова, я откинулся на подушку и задумался.

Ногу мне все-таки повредили, когда скакали по ней. Больше особых проблем со здоровьем не было. Только уже пожелтевший синяк под ребрами, благо с правой стороны. Местный персонал слишком участливо относился ко мне после гибели Даши и остальных, это было невыносимо, что и толкнуло меня поменять место лечения, да и к ребятам буду поближе. Если уж вести подготовку личного состава Центра, то есть инструкторов, то вести по полной, не откладывая ни на секунду. Каждая минута — это чья-то жизнь.

После завтрака и повторных процедур меня снова навестил Архипов:

— Машина будет к обеду Иволгина уже известили, тебе готовят комнату в общежитии для командного состава. Местный врач достаточно компетентный и будет лечить тебя.

Многие девушки из персонала госпиталя плакали, когда я хромал на костылях к выходу. Меня не несли, стиснув зубы я шел сам.

После трогательного прощания с медиками, повернулся у машины и помахал провожающим рукой. Без улыбки. Кажется, я разучился улыбаться.

Еще через час я был в Центре и устраивался, пока местный начальник по кадрам оформлял все по бумагам.

— И как он? — спросил Сталин, дымя трубкой.

— Отошел. Ходит, разговаривает, но не улыбается, разучился он радоваться. Хотя теперь его работоспособность на высоте. За последние два дня он очень сильно подтянул инструкторов по летной подготовке. По решению генерала Иволгина капитан Суворов назначен начальником подготовки по боевому пилотированию летчиков.

— Что они говорят по технике пилотирования товарища Суворова? — поинтересовался Верховный.

— Только хорошее. Она уникальна. Прибывающие на учебу командиры в восхищении. Многие говорят, что если бы они так умели пилотировать раньше или хотя бы знали теорию, то в июне на границе…

— Значит, он отвлекает себя от душевной травмы активной работой?

— Да, товарищ Сталин. И судя по его виду, это ему помогает.

— Что с отцом погибшей невесты? Генералом Мироновым?

— Погиб в бою, товарищ Сталин. Как это ни странно, он погиб за три часа до смерти своей дочери при отражении воздушного налета на штаб дивизии.

— Судьба, — дыхнув дымом, произнес Иосиф Виссарионович.

— Судьба, — как эхо повторил майор Архипов.

— Загрузите товарища Суворова работой. Сильно загрузите. Это поможет ему. Кстати, было принято решение включить товарища Суворова в комиссию авиационной промышленности. Будет поднимать новые разработки и решать, подойдут ли они нам. Но сообщите ему через месяц. А пока… пусть работает.

Новый истребитель мне понравился. По виду это уже был не Ла-5, как в моем мире, а что-то ближе к Як-3, укороченный зализанный корпус, первоклассное управление, даже молодые летчики достаточно легко осваивали его. Конечно, остались некоторые болезни, которые пока не смогли устранить, но самолет в серию все-таки пошел. Опираясь на палочку, я слегка хромая шел по заснеженному аэродрому, глядя на длинный ряд истребителей. Уже принята аббревиатура для новой машины. Теперь она значилась как Ла-5, как и в моем мире. Первые выпущенные заводом сорок единиц были доставлены в Центр, в сформированный полк асов. Вооружение состояло из двух пушек ШВАК с измененными согласно моей заявке снарядами. Самих снарядов еще было мало, но в массовый выпуск после госиспытаний они уже пошли и теперь действительно стали классными. Мощная взрывчатка, новые взрыватели сделали свое дело. Когда один из летчиков расстрелял старый списанный Т-26, то, подъехав к остову, мы увидели натуральное решето в куче обломков. Новый, переработанный мотор был уже не тем М-82, что раньше, теперь к нему добавлена буква «Ф». Ребята из КБ моторостроения неплохо поработали над ним. И обещали в скором времени выдать еще более мощный двигатель. Американские радиостанции, поставляемые по ленд-лизу, начали поступать на заводы, так что наши «Лавочкины» уже были оснащены связью. В принципе самих радиостанций было не так много. Первый конвой, в котором они находились, прибыл всего месяц назад. Почти вся партия переносных пошла в радиошколы для обучения радистов. Стационарные — начиная от штабов фронтов, армий, тех же постов ВНОС и в авиационные части. Немного, но шли.

Командованием ВВС было принято решение сформировать отдельный полк охотников, задача — чистить небо от немецких стервятников. Подразумевалось также, что его будут бросать на самые трудные участки.

Машины имели зимний камуфляж. Была попытка нанести специальный опознавательный знак асов, но я воспротивился. Нечего демаскировать самолёт красным коком. Истребители стояли в линейку, ровно. Рядом со мной шагали генерал Иволгин и майор Архипов и так же, как и я, жадно рассматривая новую технику. Летать мы на них умели — в Центре имелось четыре опытных машины. Мало того, из-за приблизившегося к Москве фронта тренировки в основном были боевыми, то есть группа, проводившая тренировочные полеты, могла получить приказ идти наперехват противника. Такое случалось не раз. ВНОС фронта, в которую входила РЛС, где-то выцыганенная Архиповым, работала на подступах, держа постоянную связь с Центром. Кстати, примечательно: за два месяца, что я здесь нахожусь, на территории аэродрома и построек Центра не упало ни одной бомбы. Правда, однажды рухнул сбитый новичком на «Яке» «мессер», но это не считается.

— Ну что? Какой выбираешь? — спросил Архипов.

— Этот, — без тени сомнения показал я на близнец других истребителей.

— Почему он? — поинтересовался Иволгин, поглаживая рукой в перчатке крыло понравившейся мне машины.

— Когда я гляжу на него, то чувствую — мой!

— Хорошо. Этот теперь твой… Можно! — крикнул генерал, и полк, стоявший неподалеку и в нетерпении поглядывающий на нас, пока мы ходили у машин, с ревом побежал к истребителям, выбирая себе аппараты по душе.

— Полетаем, — хмыкнул я, глядя, как летчики совместно с механиками осматривают своих новеньких «коней».

Пора подвести итог всем тем бешеным дням, что прошли с того мгновения, как я покинул госпиталь. Сейчас был декабрь. Вернее, одиннадцатое декабря сорок первого года. Все время, проведенное мной в Центре, я посвятил как непосредственно учебе и тренировке инструкторов и всего нескольких — меньше десятка — пилотов, так и составлению учебной программы и отдельной программы повышения квалификации для опытных летчиков. За это время из-под крыла Центра вышли четыре авиационных полка, подготовленных по моим методикам. Два истребительных на «Яках», один штурмовой и один бомбардировочный. Почти сразу от командования частей, куда они были направлены, стали приходить хвалебные письма. Недалеко от них ушла и пресса. Приятно было читать, как шестерка «Яков» под командованием капитана Горелика, шедшая в боевом сопровождении «Илов», приняла бой с двадцатью «мессерами». Одиннадцать-два. Блин, даже у меня так не было! Молодцы парни.

В стране тоже много что произошло. Немцы так и не смогли взять в осаду Ленинград. Не хватило сил. Уцелевшие под Киевом части были передислоцированы к городу и помогли перевесить чашу весов. Они отбросили противника, не дали замкнуться кольцу блокады. Хорошо, что командующий войсками под Ленинградом не отдал приказ продолжать атаки, губя бойцов, а перешёл к активной обороне. И хотя город находился под постоянным бомбежками — кстати, именно туда были направлены оба полка «Яков» — но держался. К нему шли эшелоны с продовольствием. Так как склады — как и в моем мире — были сожжены. Всех детей из города эвакуировали, да и не только детей. Остались рабочие заводов и служащие важных организаций.

До Москвы немцы не дошли сто семьдесят километров. Так что ни о какой эвакуации даже речи не шло. Как и в моем мире, сибирские дивизии с ходу сшибли с позиций и погнали гитлеровцев от города дальше. Ненормально сильные морозы не помешали нашим войскам в боях. Сейчас они так же перешли к обороне, отбросив фашистов от столицы на триста километров. А вот бои в Крыму, к сожалению, фактически оказались копией произошедших в моем мире. Там наши войска терпели поражение за поражением, откатываясь назад.

В авиации тоже много что произошло. Тут уж пришлось постараться мне. Пользуясь тем, что после потери Даши я два дня был как бы в прострации — и используя это как прикрытие — внес на комиссию, в которой состоял сам, ряд предложений.

Например, ПТАБы. Их производство еще не начато, все еще идут испытания, но представляете, как скоро будет весело немецким танкистам? Тем более пришло сообщение, что войсковые испытания заканчиваются, скоро будет принято решение, запускать ли их в серию. Хотя по лицам генералов, состоявших в комиссии, было видно: примут. Еще я случайно влез в комиссию по получению техники из стран-союзников. Не знаю почему, но мои вопли нашли понимание в верхах. Видимо, Архипов лично доложил мое мнение Сталину. Так что теперь мы получали из Америки радиостанции всех типов. Понятное дело, со шлемофонами. Дельта-древесину, клей для нее, алюминий, дюраль, авиационное вооружение и другие нужные вещи. Сами самолеты строить будем, главное, чтобы материала хватало, а его закупали о-го-го! Закупили даже завод по производству высокооктанового авиационного бензина. Качество советского оставляло желать лучшего.

Также по моему предложению увеличили выпуск двухместных Та-3 — разведчиков. Уже были сформированы и отправлены на все фронты несколько звеньев — пилоты учились у нас. Насколько я слышал, подчинялись они лично комфронта. Так сказать, их глаза и уши, без всяких посредников. При обнаружении разведчиками массы войск или забитой эшелонами железнодорожной станции, моментально шло сообщение в штаб ВВС. Уже было несколько подобных случаев, описанных в газете. Массированный налет на вражеский аэродром, несколько уничтоженных складов, сгоревшая станция — все это результат совместной работы разведчиков и бомбардировочной авиации. Однако война, и разведчики на своих «Таирах» также несут потери. От командующих фронтами пришли заявки не на звенья, а на эскадрильи. Дело пошло на лад. Там, где не мог прорваться простой разведчик, прорывались «Таиры», разнося все на своем пути из своих тридцатисемимиллиметровых пушек. Уже немало «мессеров» осталось гореть на заснеженных полях, пытаясь атаковать одиночный, казалось бы неуклюжий двухмоторный штурмовик.

Моя мысль устроить охоту на паровозы, чтобы вызвать дефицит их у немцев, нашла отклик в верхах. Вернее, не нашла, а была продавлена Архиповым, с ходу проникшимся этой идеей, так что, используя все возможности авиации, началась «паровозная война». Пока о ней мало что можно сказать, так как прошёл всего месяц. Думаю, позже узнаем, что и как.

В полученной квартире так и не побывал. Зачем она мне теперь, кого я туда поведу? Хотя просто посмотреть надо, с соседями познакомиться, с домоуправом. Нужно, но все времени нет. Все откладываю. Решено, завтра с утра займусь своими делами. Возьму дежурную машину — есть у нас в Центре парочка, если кому-то из командиров в город надо — и съезжу. Один, благо водительские права получил.

После того как я внимательно осмотрел истребитель, его отогнали на отдельную площадку, где стояли машины Иволгина и его замов. Как ни странно, тут собрались летающие командиры, даже зампотылу на своем «ишачке» умудрился позавчера «мессер» свалить. Правда, летел он на подмосковный аэродром и с немцами повстречался случайно, но и то хлеб.

После обмытия полученной техники я тихо сказал Иволгину:

— Товарищ генерал, разрешите завтра взять сутки для личных дел?

— Хорошо, я скажу Стрижеву, он оформит… м-м-м пять выходных дней. Машина нужна?

— Да, я трофейный «Опель» возьму.

— Хорошо. С семи утра свободен.

— Спасибо.

Дел в Центре особых не было. Все на замах. Инструктора опытные, все, что знал, я передал, так что они работали в полную силу с прибывающими новичками. Кстати, среди этих самых новичков немало инструкторов из летных училищ. У нас работали даже немцы. Причем не просто летчики, а из той группы подполковника Шредера, с которой я вел свой последний бой. Было интересно пообщаться с ними. Капитан Кляузе легко шел на контакт, передавая весь свой опыт охотника. А вот сам подполковник категорически отказался сотрудничать с нами и сейчас где-то валил деревья или шил варежки — не знаю, что им там полагалось. Так что скоро, я думаю, наши выпуски будут подготовлены к встрече с врагом ещё лучше. Тем более после моей речи на совещании по авиации, проходившем в Кремле. За каким чертом меня туда позвали, я не знал — это потом уж выяснилось, что в качестве эксперта — вызвали на трибуну и спросили насчет повышения квалификации пополнения в полках, прибывавших из училищ. Вот тогда я им и выдал. Речь была горяча, но от чистого сердца, так что несколько неожиданными были пять суток домашнего ареста с последующими сдачами по политучебе. А дело было так:

«…По этому вопросу все. Как вы видите, летная подготовка пополнения на самом низком уровне. Мое личное мнение. Ну не обязательно знать летчику военного времени матчасть вплоть до маленького винтика в моторе или каждой заклепки на фюзеляже! Да, для мирного времени это обязательно, и то не всегда. Но сейчас?! Зачем им это знать?! Ну получил повреждение самолет, сел на вынужденную. Если на своей территории, приедут механики или эвакуируют или на месте починят. Если на территории противника, то как чинить, если под каждым кустом ствол автомата или карабина торчит? Так что остается только поджечь технику и бежать оттуда в сторону линии фронта — я, кстати, именно так и делал. При мелких поломках можно и до аэродрома дотянуть. Так что учеба по ремонту самолетов, я считаю, избыточна, она банально не нужна! И теория обязательно — это важно, чтобы летчик знал, что и почему делает. А лишнее время лучше пустить на полеты и совершенствование техники пилотирования. Так же как и политучеба…»

Все-таки не надо было заикаться сократить время политучебы ради занятия пилотажем. Ух, как на меня Архипов взъелся! Пять дней от звонка до звонка у себя в комнате отсидел, читал Марксистско-Энгельскую литературу. Месть со стороны майора мелкая, но действенная. Ну их, с этими политработниками связываться. Когда я выходил из столовой, то столкнулся в дверях с Архиповым, который, голодными глазами посмотрев на стол, велел мне присоединиться к нему. Глядя, как он наворачивает борщ, спросил:

— Что случилось? Вижу, не просто так приехали.

— Случилось. На, читай. Тебе предписание на учебу в Академии. — Достав из планшета плотный конверт, он вручил его мне.

— Учеба?! — озадачился я, разрывая бок конверта.

— Что значит «учеба»? Да каждый командир мечтает попасть туда, а ты нос воротишь!

— Да что я там делать буду?!

— Учиться! Тебе сколько врачи время дали на восстановление?

— До января никаких полетов, — буркнул я недовольно и стал изучать приказ.

— Вот, теперь есть чем заняться. Тем более в Центре ты уже не нужен. Все поставлено как надо.

— Это точно… Погоди-ка… Развел, да?

— Ну не мог я упустить такой возможности, — хмыкнул он.

Я встал и громко сказал личному составу, присутствующему в столовой:

— Внимание! Приказ номер сто семнадцать дробь шесть. Капитану Суворову, дважды… ну тут не важно… сдать полномочия начальника подготовки по боевому пилотированию… назначается в отдельный полк… заместителем командира полка по боевому пилотированию.

— УР-Р-РА-А-А!!!

Мои новые однополчане не смогли сдержаться.

— Качай его!

Мне никогда не нравилось это выражение восторга.

«Какой же здесь потолок низкий», — грустно думал я, в пятый раз закрывая глаза при его приближении. Но, к моему удивлению, так его ни разу и не коснулся.

Меня поставили на пол и стали хлопать по плечам. Рядом стоял Ваня Кожедуб, который тоже прибыл повышать квалификацию из своего училища, где и получил назначение в теперь уже мой полк. Улыбнувшись, он спросил у меня:

— Теперь все? С нами, товарищ капитан?

— С вами.

До вечера я был занят бумажной волокитой — оформлял документы на перевод, на свой законный отпуск и подготавливал бумаги к передаче преемнику. Кто это, уже знал — майор Владимиров, один из моих лучших учеников среди инструкторов Центра, да и опыта и авторитета ему не занимать. Честно скажу, в некоторых дисциплинах он был выше меня на голову.

После чего занялся полком, а так как он был полностью сформирован и пополнен людьми, стал с командиром полка подполковником Стрижем утрясать штат, куда меня сунуть. Решили просто создать резервную пару охотников. Выбор ведомого Иван Митрофанович предоставил мне. Немного подумав, я уверенно назвал Стёпу Микояна.

— Микоян? Это из второй эскадрильи старшего лейтенанта Покрышкина? Которого лично тренировал?

— Он самый.

— Хорошо, я прикажу начштаба перевести его. Кого думаешь на замену?

Я задумался. Меня многие командиры полков просили определить пилотскую выучку новичков при пополнении части, чтобы знать, что они из себя представляют. Честно говоря, такое доверие льстило, но я всегда отвечал, что сами командиры — очень опытные летчики, и кому как не им нужно определять боевые возможности пополнения. Кстати, было несколько забавных случаев. Лично тренировал я только инструкторов Центра, а уж они остальных, набирая заодно опыт. Кроме них, я, по неизвестным окружающим причинам, выбрал несколько человек — восемь — и так же лично натаскивал их. Вернее, с земли подсказывал, как и что. Так вот на эту восьмерку и началась самая настоящая охота среди командиров полков, стоявших на переподготовке в Центре. Мало кому были известны такие фамилии, как Покрышкин, Кожедуб, Гулаев, Евстигнеев, Лавриненков, Макаров, Архипенко и Микоян. Но одно то, что их тренировал я, сразу подняло цену этим пока еще неизвестным летчикам. Нет, некоторые уже успели проявить себя, но не все, далеко не все. Я, как опытный паук, раскинув сети, выискивал среди прибывающих перспективных пилотов. Таких набралось человек тридцать, именно на них указал Иволгину, отобрав себе самых лучших. Так вот на что только не шли командиры полков, чтобы прибрать их себе. При «покупке» мне один раз даже предлагали трофейный мотоцикл, чтобы я помог с одним из «восьмерки» — как их назвали — поступить в нужный полк. И такое бывало. У некоторых выходило — слишком большие были связи. Так я лишился Макарова, Архипенко и Евстигнеева, а вот остальных не отдал. Все они стали пополнением создававшемуся полку охотников.

— Замену?.. — протянул я задумчиво.

После чего мысленно пробежался по претендентам. Честно говоря, у меня имелись два человека на свободное место, так что я решал только, кого именно, оба были хороши.

— Лейтенант Сметанин, что прибыл две недели назад. У него неплохой потенциал. Думаю, толк будет.

— Хорошо, я распоряжусь насчет него.

Тут подполковник не преувеличивал — полномочия у него, как у командира спецполка, были о-го-го!

— Я к себе, мне еще дела сдавать.

— Да, конечно. Сам как? Помощь нужна?

— Да нет, все нормально. Отгуляю отпуск и вернусь.

— Хорошо, тогда ждем тебя по окончанию отпуска.

— Забыл спросить, что там с «Таирами»? Когда придут?

— Сказали, что через пять дней прибудут. Четырнадцать штук. Два в варианте разведчика.

— Отличная новость.

С командиром мы были на ты. Слишком часто приходилось работать вместе, так что общались хорошо. Не панибратски, конечно, уважительно друг к другу, но все равно несколько по-приятельски, хотя он был старше меня на пятнадцать лет.

Сходив к казарме, где располагались люди уже нашего полка, сообщил новость Степке, велев ему присматривать также и за моей машиной, после чего направился к себе. Вот что странно — слишком большие территории были у этого аэроклуба. В казармах и прилегающих строениях свободно размещались от четырех до пяти полков со всеми средствами усиления. Огромным был этот аэроклуб, странным и огромным. Это, конечно, нам хорошо — все-таки дает большие возможности для Центра. Не знаю, кто придумал основать его именно здесь, но он дружит с головой.

Утром следующего дня, после плотного завтрака, прихватив набитый вещмешок с сухпаем и чемодан с личными вещами, подошел к «Опелю». Понятное дело, вещи нес не лично, помдежа заставил, мне ли с ногой все волочь? Около машины суетился штатный водитель, щеткой отряхивая крышу. «Опель» уже был прогрет, так что, положив вещи на заднее сиденье, я всем сделал ручкой и, осторожно развернувшись, подъехал к створкам ворот в арке.

Что мне нравилось в Центре, так это охрана — целый батальон на это пустили — причём не плюшевая, а самая настоящая. Поэтому, несмотря на то что все бойцы батальона знали меня в лицо и кто я такой, все равно при выезде потребовали документы и пропуск.

Через двадцать минут я подъезжал к повороту на Московскую трассу. Заметив с противоположной от города стороны приближающиеся машины характерной наружности, прибавил газу: на узкой дороге я с бензовозами не разъедусь. Передний грузовик пропустил меня, после чего повернул к Центру. Что хорошо, так это отсутствие у нас проблем с горючим. Бывало, в воздух поднималось до ста машин, сразу три полка, и все равно бензина хватало. Причём не только нам, но и училищам. Это я подал идею прокатиться Архипову по ближайшим авиационным училищам. Так что через несколько дней доклад майора лег на стол Сталина. А ещё через пять дней курсанты вовсю летали.

Придерживая баранку одной рукой и поглядывая на высокие бордюры из снега — не ошибусь, если скажу, что они с меня ростом — обдумывал свои дальнейшие планы. А планов было громадье. Если дали пять суток, то почему бы не воспользоваться личным временем?

«Хорошая печка. На улице под тридцать, а в салоне тепло», — подумал я и чуть убавил температуру. В моем зимнем штатовском реглане на меху было жарковато. Стянув командирскую шапку-ушанку, бросил ее на свободное переднее сиденье.

Управлять было не тяжело, просто я делал это с опаской, стараясь не напрягать раненую ногу. Гипс мне сняли десять дней назад. Знаете, как было тяжело первые три дня? Такое впечатление, как будто нога переломится от любого движения. Кстати, врачи с подобным симптомом были хорошо знакомы, мне дали почти два часа посидеть на месте, пока я волевым усилием не заставил себя пошевелить ею. Ходить? Ага, разбежался! Дунуть на нее первые дни боялся! Честно говоря, с трудом сдерживал себя, чтобы не потребовать гипс обратно, так я к нему привык. А как первые шаги делал… Это как вместо ноги соломинку приделать и попытаться ходить, настолько боялся наступить на нее. Сам прекрасно понимаю, что это уже фобия, но преодолел ее всего шесть дней назад, с помощью врача Центра. А нормально ходить с палочкой начал всего четыре дня назад. Поэтому-то на педали жал очень осторожно, пока не приноровился.

При езде на довольно неплохой машина не хватало музыки, этакой БУМ-БУМ-БУМ. Не рэпа, конечно, которого я органически не переваривал, а чего-то такого, латиноамериканского.

Перевалив через бугор, увидел вдали дымы Москвы и первый КПП. Многочисленные трубы котельных выдавали в морозный воздух столько тепла, что издалека демаскировали город. Над Москвой кружило звено «ЛаГГов» — четыре штуки, две пары — охраняя покой горожан.

Мельком глянув наверх, я определил, что командир звена проходил подготовку у нас в Центре. Это было сразу видно по уверенным и характерным линиям движения точки в серо-голубом небе.

Притормозив перед КПП, остановился и подал документы подошедшему начальнику поста. Сержант НКВД внимательно осмотрел их, потом мое лицо и махнул своим, приказывая пропустить. Дав газу, подъехал к повороту и влился в поток машин. «Поток» состоял из семи особей автопрома, направлявшихся в нужную мне сторону. Через пару поворотов я обогнал их и поехал по своему маршруту, с интересом рассматривая заснеженный город. Еще через несколько постов, где меня как положено остановили и даже провели досмотр транспортного средства, я наконец оказался в центре города.

«М-да, навалило… О, мой поворот!»

Где находится мой дом, я знал. Когда меня возили в Кремль на совещания, Архипов специально приказал водителю проехать мимо, ткнув в него пальцем. Мол, вот он.

К моему облегчению, двор был вычищен. Не весь, а именно места парковки или, по-местному, стоянки для машин. Вряд ли для автовладельцев, если такие вообще есть. Скорее, тут ждали свое начальство водители на служебных машинах. Около второго, нужного мне подъезда, была как раз такая площадка. Приткнувшись там, я осторожно вылез и, поправив шапку, направился к подъезду.

Путилин не ошибся, квартира действительно находилась на четвертом этаже. К моему удивлению, тут даже лифт был. И он, кстати, работал. Правда, каким образом — удалось понять только благодаря виденным когда-то старым фильмам. Нужно было вручную отодвинуть две ажурные створки, войти вовнутрь, закрыть, нажать на кнопку нужного этажа, доехать, открыть створки и закрыть их за собой.

«Какая архаичность!» — умилился я, закончив ознакомление. Главное — доехал до нужного этажа, а это важно. Не пешком скакал по ступеням.

— Вот народ! Уже опечатали! Живой еще! — возмутился я, увидев, что дверь моей квартиры опечатана. Сорвав ключом бумажку с мутноватой синей печатью, стал ногтем счищать остатки с косяка.

«Не пожалели клея, ироды».

Ключ легко вошел в замочную скважину. Повернув его на несколько оборотов, я толкнул дверь и вошел внутрь. В прихожей царил полумрак. Обнаружив на стене у входа выключатель, щёлкнул им, и вспыхнувшие лампы осветили не только саму прихожую, но и довольно длинный коридор с пятью высокими дверями по обе стороны — три слева, две справа — и одной в торце. Уже здесь было видно, что с мебелью все в порядке. Как и обещал Щербаков, они обставили квартиру из служебных фондов. В прихожей стоял ажурный, явно дорогой столик, красивая вешалка, высокая — по грудь — тумбочка с телефоном черного цвета и висело большое зеркало.

«Ковровую дорожку надо, голый пол — это как-то не эстетично», — подумал я. Закрыв дверь, снял реглан и повесил его на вешалку. Расправил форму, звякнув при этом наградами, после чего неторопливо разулся. Шапку пристроил на специальный крючок. Рядом — кобуру с маузером.

«О, еще тапки не забыть!»

Сделав глубокий вздох, смело рванул ближайшую дверь слева.

«Хм, туалет. А дальше что? Ванная? Точно, угадал», — подумал я, проверяя сантехнику. Все работало без нареканий.

Следующей была довольно большая кухня. Потом, судя по столу и книжным полкам, кабинет. Двери на другой стороне коридора вели в спальню с большой кроватью и гостиную — проще говоря, в зал. Меня немного позабавили круглый стол, стулья вокруг него и низко повешенная над столом зеленая люстра вроде абажура. В фильмах, я помнил, на таких столах, под таким абажуром в карты играли. Забавное совпадение. В углу висела тарелка радио. Отключенное. Воткнув вилку в розетку, под бормотание репродуктора направился на кухню, меня там заинтересовал холодильник.

— М-да. Занятно, — бормотал я, изучая холодильник через открытую дверцу.

Изделие было конструктивно интересным. Под подоконником устроили нишу с дверцами и окошечком на улицу, закрываемым заслонкой с задвижкой, через которое и попадал холод.

— А как же летом? А? Надо будет у соседей спросить. А лучше у Архипова, уж он-то должен знать.

Закончив с холодильником, прошел в зал и приоткрыл незаклеенную форточку. В комнатах было довольно жарко и душно, нужно было проветрить помещение.

— Ну что ж. Квартира хорошая, даже отличная. Видно, что ремонт недавно сделан, — хлопнув в ладоши, провозгласил я, после того как внимательно осмотрел все, что только можно. Кстати, в зале нашёлся выход на балкончик. Маленький, но все же. С него открывался замечательный вид на Кремль.

Вернувшись в прихожую, поднял трубку телефона.

«Работает!» — искренне удивился я.

Как пользоваться телефоном, мне уже объясняли, так что вызвав телефонистку, назвал ей номер Центра.

— Дежурный вэчэ номер сто семнадцать дробь восемь капитан Царев.

— Санька, привет!

— Севка?

— Ага. Номер мой на экстренный случай запиши.

Продиктовав номер своего аппарата, я немного поболтал со знакомым командиром, соседом по комнате и, узнав новости, попрощался и положил трубку.

— Пора за вещами топать, — пробормотал я, но не успел подойти к двери, как резко, заставив вздрогнуть, зазвонил дверной звонок.

— Это еще кто? — озадаченно спросил я сам себя, откидывая крышку кобуры и доставая пистолет. Особо я не опасался. Знал, что меня негласно охраняют.

Откинув запор, отворил дверь и принялся разглядывать посетителей. Затем, почесав стволом пистолета щеку, озадаченно спросил:

— Вы кто?

Передо мной стояли двое. Сержант милиции в шинели с планшетом на боку — видимо, участковый — и миловидная женщина лет тридцати с удивленным лицом. Узнала. Сержант меня раньше узнал и уже изобразил на лице скучающее выражение, пытаясь скрыть любопытство, но его выдавали глаза.

— Извините… — несколько растерянно произнесла женщина.

Хмыкнув, я переспросил:

— Товарищ… извините?

Со стороны милиционера отчетливо прозвучал смешок.

— Ой, нет… То есть я хотела сказать… Вы товарищ Суворов?

— Он самый. А вы, прекрасная незнакомка?

— Я управдом этого двора, — несколько растерянно ответила гостья, бросив быстрый взгляд на сержанта.

— Быть того не может! Вы?! Такая хрупкая молодая красивая девушка и управляете всеми четырьмя домами?!

А вот сержант при моих словах нахмурился. Бросив взгляд на их руки, я понял почему. Обручальные кольца были очень похожи.

— Да что же вы на пороге-то?! Проходите! Я бы вас чаем угостил, да не знаю, что и где, — пригласил я их, убирая пистолет в кобуру.

— Я вам помогу, я знаю, где посуда. Но сперва нужно утрясти с бумагами.

— Какими бумагами? — удивился я, наблюдая, как гости снимают пальто и шинель.

В течение десяти минут мне объяснили, где я был не прав. Оказалось, въезд на территорию двора — только с разрешения дворника. Он отвечал тут за охрану. На мое возмущенное, что я его в глаза не видел, был простой ответ — тот отошел на минуту. Так же срывать печать с двери я не имел права без согласия и присутствия участкового сотрудника милиции, представителя ЖЭКа и того же дворника. При вскрытии составлялся акт, подписываемый владельцем и представителями власти. Один экземпляр обязательно подшивался к корешку ордера на квартиру и хранился в деле. Если квартира из особого фонда, а в моем случае это было именно так, то составляли три экземпляра акта.

Наличие мебели в квартире — передача согласно акту и требованию, подписываемому мною и представителями ЖЭКа. При необходимости я могу заказать себе что-то еще в дополнение к уже имеющемуся. В общем, чуть ли не на пальцах объяснили все, что положено делать при вступлении во владение квартирой. Перед началом разговора мы представились друг другу. Проще говоря, познакомились. Я был прав, гости оказались супругами. Емельяновы, Сергей и Даша.

Я сморщился, когда услышал имя женщины. При этом заметил, как она участливо посмотрела на меня и промолчала. О гибели Даши знал весь Союз. Начальством было принято решение осветить это подлое нападение на меня. Так что во всех газетах писали, как самоотверженно обе девушки защищали меня, но пали от подлой руки врага. И Даша, и Маша были представлены к правительственным наградам посмертно. Так что Даша Емельянова сразу поняла, какие чувства меня обуревают.

Пока мы разговаривали, она достала из кухонного шкафа чайник с длинным загнутым носиком и, налив в него воды, поставила на керосинку, которую уже зажег Сергей. Конечно, в квартире был газ, но его отключили из-за моего отсутствия.

— Ах ты черт! У меня же вещи в машине, совсем забыл, я же за ними сходить хотел, когда вы позвонили.

— Разрешите мне, товарищ капитан? — воскликнул Сергей, отвлекаясь от просмотра выложенных из портфеля жены документов.

— Давай, а то я со своей ногой не больно попрыгаю.

— Я быстро, надо Никиту Авдеевича снять, а то он машину охраняет.

— Вот ключи. Там сидор и чемодан. И пригласите Никиту Авдеевича на чай, — протянул я ключи от машины Сергею.

Сержант вернулся в сопровождении худощавого старичка-дворника. Того самого Никиты Авдеевича. Мы быстро познакомились, время профессоров-бомжей и дворников ЕЩЕ не пришло, так что старичок оказался обычным дедушкой пенсионером.

Пока Даша доставала из сидора кульки с чаем, сахаром, печеньем, специями, банки с тушенкой и две буханки свежего хлеба, мы разговорились. Сергей тоже вносил лепту в нашу беседу.

Я с интересом слушал про то, как живут люди в прифронтовом городе. Ну и что, что фронт в трех сотнях километров? Немцы долетают? Бомбежки бывают? Хотя ни один немец за последние три дня к городу так и не смог прорваться. Дворник рассказывал, как сын ушел на фронт, как тяжело получать продовольствие по карточкам на всю семью, ведь теперь о жене и внуках приходится заботиться ему. Какое настроение в городе среди населения и беженцев, кто живет рядом со мной. Какие выдающиеся люди. Кто из них на фронте, кто в командировке, кто сейчас дома.

Честно говоря, наблюдая, с каким видом называет фамилии соседей Никита Авдеевич, понял, что должен знать их. Но произнесенные имена были для меня пустым звуком, хотя я качал головой с восхищением.

— Готово! Мужчины! К столу! — окликнула нас Дарья. Мы встали с дивана и из зала прошли на кухню.

Путем расспросов я стал легче ориентироваться в военном городе. Почти два часа мы просидели за столом. Одновременно Дарья оформляла нужные документы, где я ставил подписи, внимательно читая акты приема-передачи. При вопросе, нужно ли мне дополнительно еще что-нибудь, я задумался.

— Знаете, есть несколько вещей, что мне не хватает. Давайте пройдемся по квартире.

Мы стали обходить комнаты, оставив Сергея и Никиту Авдеевича на кухне.

— Сперва мне бы хотелось знать, что я могу заказать. Например… картины там, ковры, горшки? Это возможно?

— Да, конечно. Вы говорите, я подам заявку, что есть на складе, вам привезут.

Хлопнув в ладоши, я довольно потер их и сказал бодрым голосом:

— Тогда приступим!

Переходя из зала в спальню, а оттуда в кабинет, тыкал пальцем в голые стены и говорил, что хотел. В результате в тетрадке Дарьи появился довольно длинный список вещей. Правда, коврик в прихожей пришлось вычеркнуть — он был. Свернутый, лежал под кроватью. Постелив его с помощью Никиты Авдеевича, мы продолжили обход. Мелких вещей было много, из крупных только: ковер на стену в спальне, четыре картины с морским пейзажем, вместо стула кресло в кабинет и комод в спальню. Там его явно не хватало. Я собирался обзавестись множеством вещей, и в один шкаф они скорее всего не влезут.

Прежде чем распрощаться, попросил Дарью найти мне «домомучительницу». То есть женщину, которая будет присматривать за квартирой в моем присутствии и в отсутствие.

— Главное, чтобы у нее дети были или внуки. Чтобы им помощь от меня была.

— Есть такая. Через три дома живет. Глафира Ивановна, у нее две внучки на руках. Зять погиб на фронте, а дочь медсестрой служит на санитарном поезде.

— Вот и хорошо, а то мне денежный аттестат некому отправлять, сирота я. Когда она сможет подойти?

— Я сообщу ей, часам к трем подойдет, это устроит вас, Вячеслав?

— Конечно, я жду.

Держа в руках свои экземпляры бумаг, я отправился в спальню, там в шкафу была дверца с замком, как раз для хранения документов.

Когда раздался стук в дверь — не звонок, а именно стук, — я как раз закончил раскладывать накопленные вещи — включая костюм — по шкафу и ящикам и направился на кухню поставить чайник. Как это делал Сергей, я запомнил, так что надеялся справиться сам.

С недоумением обернувшись, посмотрел на входную дверь. Почесав спину через нательную рубаху, направился открывать, прихватив по привычке пистолет. На площадке стояла пожилая, лет пятидесяти пяти, женщина в пуховым заношенном платке на голове.

— Здравствуйте, — поздоровался я с ней.

— Здравствуйте, я от Даши.

— А, так вы Глафира Ивановна! Прошу, проходите.

Приняв пальто, повесил его на вешалку и провел женщину на кухню. Она явно немного замерзла, так что это был повод попить чаю. Через минуту Глафира Ивановна уже суетилась у плиты, а я рассматривал ее, размышляя, подходит она мне или нет.

За чаем мы разговорись, изучая друг друга.

— Знаете, а вы немного другой, чем я думала, — отставив пустую чашку, сказала вдруг Глафира Ивановна.

— Чем же это?

— Есть в вас что-то… Знаете, до недавних пор я была кухаркой у профессора Зеленского, так он бывший дворянин и всегда вел себя… Вот как вы, даже смотрел так же.

— Странно, ничего за собой такого не замечал, может, вам показалось? — спросил я, макая в чай печенье.

— Нет-нет, очень похоже. Вы даже вот обедаете так же аккуратно, спину ровно держите и вот масло намазываете на печенье слишком изящно для простого молодого человека. А скажите, кто вас воспитывал?

— Мама, иногда отец, но он больше ремнем.

«Ага, так я вам и скажу, Глафира Ивановна, что в течение пяти лет временами проживал во Франции, где в отцовском особняке у нас был английский дворецкий. Ой, чую ушки товарища Берии! Ой, чую!»

— Давайте закроем эту беседу и начнем с того, для чего вы пришли. Вас устроит названная цена и объем работ?

— Да, конечно.

— Тогда можете приступать.

— Хорошо, а зарегистрироваться, что я у вас работаю, успею и завтра.

— Хорошо. Кстати, у меня сегодня насыщенный день, так что дома буду только вечером, да и по магазинам хочу прокатиться, нужно купить кое-что. Вы осмотритесь, посмотрите, может, еще что нужно. Пока я здесь, достанем. Можете даже со мной проехать для закупок, а то я в Москве слабо ориентируюсь.

— Хорошо.

Пока Глафира Ивановна убиралась на кухне, я сходил и прогрел машину, готовясь к поездке. У дворницкой рядом с Никитой Авдеевичем стоял молодой парень из моей охраны. Приветливо кивнув ему, стал щеткой стряхивать с машины снег. Пока я находился в квартире, прошёл небольшой снегопад.

Охрану ко мне приставил Архипов. Сначала пытался дать полную, но я попросил его о неприметной. Хотел хоть несколько дней побыть на свободе. Почувствовать себя на отдыхе. Не знаю, как других, но меня постоянное сопровождение напрягает.

Вернувшись в подъезд, пропустил яркую женщину в собольей шубе в лифт — она вошла со стороны парадного входа, выходившего на улицу. Подъезд был проходной. В небольшом закутке находилась конторка консьержки — она же лифтерша — мне про нее Даша рассказала. Консьержка, кстати, тоже отсутствовала. У нее в один из госпиталей привезли раненого сына, вот она и побежала туда, отпросившись у Даши. Сейчас вместо неё сидел неприметный парень лет двадцати, вытянув ногу в гипсе. Рядом стояли прислоненные к столу костыли. Так же кивнув ему и вздохнув, вошел вслед за женщиной в лифт.

Мы с Глафирой Ивановной быстро составили список покупок, включая шторы. А то, честно говоря, не слишком комфортно было без них.

Спустившись вниз, выехали со двора и направились в центр в Петровский Пассаж. Где он, я знал, был там пару раз с майором, однако моя домработница, коренная москвичка, подсказала короткую дорогу. Около торгового центра было место для стоянки. То есть я нашел, где приткнуть машину, и, закрыв ее, под ручку Глафирой Ивановной направился в магазин.

Несмотря на будний день и обеденное время, народу в Петровском Пассаже оказалось прилично. Ходил милицейский патруль, бегали дети, степенно прошла пожилая парочка иностранного вида. Два командира кивнули мне. Честь мы друг другу не отдали: они, как и я, гуляли с женщинами, а при них козырять не положено. Да и другая рука у меня была занята тростью. Я, кстати, раньше об этом не знал, случайно выяснил из разговора сослуживцев в Центре. Сперва мы зашли в отдел, где продавалась готовые шторы и мотки материи. Хотя, честно говоря, выбор был небольшой. Однако мне повезло.

— Вот эти. Зеленые, — указал я щупавшей тюль Глафире Ивановне. Готовых штор из выбранного мною материала не было, да я и сомневался, что можно подобрать по размерам.

Однако Глафира Ивановна заверила, что она за пару дней сошьет нужные, опыт у нее имелся. Пока она с продавцом замеряла материю на шторы и тюль, я пробежался по остальным отделам. Где используя выданные карточки, где просто за наличные купил три новых зубных щетки, зубной порошок, мыло, четыре полотенца, домашний халат, тоже, как и будущие шторы, зеленого цвета. Четыре пары тапок, расческу и белье. Легкую одежду для дома решил приобрести под присмотром Глафиры Ивановны, а то мало ли что куплю. Когда вернулся с пакетами, они уже закончили. Глафира Ивановна искренне удивилась, когда я достал из кармана пачку денег. И не малую. Видимо, не принято было носить с собой такую крупную сумму.

После того как мы за все уплатили, отнесли с помощью местного рабочего все покупки в машину и снова вернулись, меня наконец узнали. До этого я старательно отворачивался или опускал голову, если кто-то подходил или проходил мимо. На этот раз ничего не вышло: при входе в отдел готового платья, то есть одежды, на меня наткнулся мальчик лет десяти, несколько секунд изумленно разглядывал, а потом закричал:

— Мама, мама, тут летчик Суворов!

— Пипец, — только и сказал я.

Покупки мы все-таки сделали, несмотря на толпу, собравшуюся в коридорах и самом отделе. Пришлось снять реглан и сфотографироваться с несколькими желающими. К счастью, этих желающих — в основном иностранцев — было больше, чем фотоаппаратов.

— М-да. Ведь думал о чем-то подобном, но не до такой же степени?! Меня там чуть на память по кусочкам не порвали, ладно хоть патруль милицейский подоспел и следил за обстановкой.

На самом деле их подогнали мои ребята-охранники, которые за голову схватились, когда ко мне со всех сторон на крик мальчишки рванул народ. Только тогда я понял, насколько знаменит.

— Неправильно говорите, Вячеслав, они просто хотели прикоснуться, постоять рядом с вами, сфотографироваться, — укорила меня Глафира Ивановна. Ну приврал немного, что тут такого?

В продовольственном отделе мы купили муки и других продуктов на пару недель. Что останется, заберет домработница.

Занести покупки в дом мне помог дворник. Разложив вещи по своим местам, я оставил на хозяйстве Глафиру Ивановну и направился к одному человеку.

Нужное здание удалось найти со второй попытки, и, припарковав машину, я захромал к главному входу консерватории, у которого стоял и курил милиционер.

Спросив у гардеробщицы, где находится кабинет Игоря Быкова, поправил форму, согнав складки назад, и направился на второй этаж, громко стуча тростью. Я все-таки решился после долгих уговоров однополчан начать выпуск своих песен. Не «своих», а своих, то есть сам буду петь. Тут все взахлеб говорят, что у меня замечательный голос, так что проверим это. Именно к тому, кто мог мне помочь, я и шел сейчас. Не многочисленные встречающиеся в коридорах студенты и преподаватели изумленно разглядывали сперва грудь с наградами, а потом уже и лицо, потом я уже проходил мимо, оставляя позади охреневающих зрителей.

— Можно? — спросил я, открыв дверь после стука.

— А, Вячеслав Александрович? Ждем вас, ждем, — ответил Быков, чем изрядно изумил меня.

— Гардеробщица?

— Она самая, — встав из-за стола, ко мне направился моложавый мужчина лет сорока пяти.

— Понятно, я так и думал.

Усадив меня на диван, сам он удобно устроился на стуле рядом.

— Сергей звонил насчет вас, предупредил, только вот о времени не сказал.

— Да я, честно говоря, не собирался, но тут время свободное появилось, и вот… — пожал я плечами, сложив руки на набалдашнике трости.

— Хорошо. Мне Сергей в общих чертах напел ваш репертуар, да и через народную молву кое-что долетело, но хотелось бы послушать вживую…

Я внимательно посмотрел на Быкова. Мне нужно было сбить музыкальную группу, заучить пару мелодий и записать их на пластинку. И всё — за ПЯТЬ дней?! Ну что ж, приступим…

«Уф, успел!» — подумал я, мельком глянув на часы. Увольнительная заканчивалась двадцать третьего декабря в десять дня. Стрелки показывали без десяти десять. Осталось только пройти привычную проверку на воротах, отметиться в канцелярии и заглянуть к уже бывшему начальнику генералу Иволгину. И уж потом — к своему «ястребку». Как он там без меня? Скучает?

Въехав на территорию Центра, я поставил машину туда же, где и брал ее пять дней назад.

— Ребята, привет, — махнул рукой стоящим у входа двум сержантам, помощникам дежурных.

В последние дни в Центр из-за слабой летной подготовки стали присылать на повышение квалификации выпускников летных училищ, и сержанты были именно из этой категории.

Подхватив чемодан, хлопнул дверцей и направился к административному зданию. Вещмешок остался дома — я решил не брать его, нечего лишние вещи развозить.

Процедура сдачи увольнительной и встречи с начальством прошли быстро, включая собственное, то есть командира полка — он отсутствовал, зато был начштаба, удивительно тепло принявший меня. Летчиков тоже не было: пользуясь летной погодой, они проводили учения. Над аэродромом висели всего десятка два самолетов, остальные ушли на боевой вылет с опытными инструкторами в группе. Иволгин пользовался близостью немцев: триста семьдесят километров при наличии аэродрома подскока — это, считай, рукой подать. Так что летчики тренировались в боевых условиях, и можете мне поверить, усваивалось все значительно быстрее и качественнее.

Положив вещи в шкаф в нашей с капитаном Царевым комнате, направился на аэродром. Свой истребитель я нашел у огромного ремонтного ангара рядом с трофейным «мессершмиттом». Машины Степки не было, видимо, отправился вместе с полком на вылет.

— Здравия желаю, товарищ капитан! — раздалось откуда-то из-под крыла.

Нагнувшись, я увидел своего механика в тулупе и ватных штанах, который что-то делал через лючок в фюзеляже.

— День добрый, Аркадий, как аппарат?

— Норма, можно хоть щас в небо.

— Сейчас? А что? Можно. Старший сержант Лаптев, приготовить вверенную вам машину к вылету!.. А я пока в штаб, получу разрешение.

— Товарищ капитан, а вам что? Летать разрешили? — вытаращил глаза механик.

— Куда они денутся? — пожал я плечами. Мне на самом деле дали разрешение на полеты. Правда, после долгих уговоров и обещаний, мол буду летать «нызенько-нызенько и тыхо-тыхо». Осматривавший меня профессор прям так и заявил, что он бы еще месяц не дал летать, если б не заметная тенденция к выздоровлению. Мышцы фактически зажили, кость срослась хорошо, небольшая хромота может остаться еще максимум месяц, да и то если только не буду беречь ногу. Развернувшись, я энергично захромал в штаб полка. В том, что в Центре, кроме общего, есть и штабы полков, ничего удивительного нет. Мы учились даже управлять авиационными соединениями.

В штабе находился комиссар полка Агренев, который что-то писал в летный журнал.

— Здравия желаю, товарищ батальонный комиссар!

— А, Суворов? Ты уже здесь?

— Да, товарищ комиссар. Разрешите получить разрешение на вылет?

— Вылет? Тебе что, разрешили? — удивился Агренев, отрываясь от журнала. Сидевший в углу радист и вошедший в штаб дежурный по полку приветливо мне кивнули.

— Да, вот справка.

— Ну раз справка!.. Тогда да. Даю. Ильин, позвони в общий центр управления полетов, узнай, когда будет окно.

— Есть! — откозырял лейтенант-дежурный и, подмигнув мне, стал крутить ручку телефона.

Пока он общался с ребятами Иволгина, выбивая мне время для ознакомительного полета, я беседовал с комиссаром, сообщая последние московские новости. Агренев был родом из Подмосковья и интересовался обстановкой в городе.

— Да я-то больно ничего и не знаю. Все дни носился то домой, то в госпиталь, то в студию. То туда, то обратно.

— Понятно. А что за студия?

— Хм… так песни свои на пластинки записывал, — смущенно объяснил я.

— Молодец! Много записал? Десять? Пятнадцать? — попытался узнать подробности комиссар.

— Много. Очень-очень-очень много. Две.

— Две-е-е?! Всего две-е-е?! — удивленно протянул Агренев.

— Товарищ комиссар, я вообще-то рассчитывал успеть ХОТЯ БЫ ОДНУ. Сами поймите, нужно с музыкантами разучить мелодию, а это за час не сделаешь. Потом совместное исполнение до автоматизма. Это тоже время. То, что мы записали, конечно, далеко от совершенства, по моему мнению, но все равно лучше, чем ничего. Хотя Быков — это доцент консерватории — говорил, что вышло очень даже неплохо. Заметьте, не хорошо. Ладно еще повезло, что у них был хорошо сыгранный коллектив, они буквально на лету подхватывали все, что я пытался сыграть. Все парни-студенты — настоящие талантища!

— Понятно. Действительно, ляпнул — десять-пятнадцать. Какие песни-то? Я знаю?

— Да, я их исполнял неделю назад: «Песенка велосипедиста» и «Люди встречаются».

— Почему именно их? Нет, выбор, конечно, хороший, ты их на бис постоянно исполняешь, но все же?

— Да я напел десяток, а они за эти уцепились. Сперва, конечно, за «Люди встречаются», а потом заметили, что время остается, записали и «велосипедистов».

— Они?

— При встрече Быков позвал своих коллег, вот консилиумом и решали, что мне петь. Что понравится народу. Так и выбрали.

В это время мы обнаружили, что присутствующие в помещении дежурный и радист активно греют уши.

— Товарищ комиссар, получено разрешение на взлет истребителя Ла-5 бортовой номер семь. Через… сорок минут, — глянув на часы, доложил опомнившийся лейтенант. Радист тоже вернулся к своей работе, непрестанно вызывая какого-то Чародея.

— Хорошо. Отметь в журнале.

— Есть.

Повернувшись ко мне, комиссар сказал:

— Вечером будет собрание, все-таки такое событие нужно осветить.

— Собрание? — Я озадаченно почесал затылок. Для меня это было неожиданно, как-то не воспринимал все так серьезно.

— Конечно! Такое неординарное событие требует освещение не только среди бойцов, но и должно быть в газете. Пусть люди знают, что капитан Суворов не только летчик, но и композитор и певец. Выпустим боевой листок.

— Вообще-то они знают, я во время своего первого выступления спел…

— «Летчика»? Да, вещь! Слышал. Кстати, про твое последнее выступление позавчера тоже. Почему молчим про него?

— Ах да. Забыл совсем, замотался. Меня на квартире пионеры нашли, и там по наклонной дошло до комсомольского радио. Вот и выступил по их просьбе. Выделил два часа своего времени, а оно у меня тогда было не резиновым, но дети — это святое.

— Пионеры? Твоя дружина?

— Они самые. Молодцы, нашли. Веселые ребята. И пионервожатая — очень интересная девушка.

— Ясно… Ладно, до вечера, а пока иди, собирайся. У тебя вылет через полчаса.

— Хорошо, товарищ комиссар.

Выходя из большой комнаты, в которой размещался штаб нашего полка, подумал:

«А о том, что из двух я сделал четыре песни, я вам, товарищ комиссар, и не сказал-то!»

Это действительно было так. Мелодия наиграна, голос поставлен; срепетировав несколько раз, я выпустил еще две песни. Те же, только на французском. По моему мнению, получилось неплохо, а вот Быков пришёл в экстаз, он знал этот язык.

Мотор уже был прогрет, когда я подошел под скрип снега под подошвами своих полуботинок. Взобравшись осторожно на крыло, после, с помощью механика, в теплую, нагретую кабину истребителя, скомандовал:

— От винта!

— Есть от винта! — выкрикнул Лаптев, откатывая компрессор.

Запустив заглушенный мотор, погонял его, проверяя на оборотах. Все было в порядке.

— Мушкет, я База, вылет разрешаю. Как слышите меня, прием?

Поправив ленд-лизовский шлемофон, ответил радисту Центра:

— База, я Мушкет, вас понял, взлетаю.

Пока полки находились на территории Центра, все полеты были через него.

Проверив хождение элеронов и подкрылков, я покатил «ястребок» на старт. Взревев двигателем, машина пошла на взлет. Вы думаете, я крутил фигуры высшего пилотажа? Хазер. С моей-то ногой! Рано еще. Просто ознакомительный полет. И чем дольше сидел в кресле пилота, тем больше и больше нравилась мне эта машина.

Примерно — хрен вам.

Я был в воздухе минут десять, когда стали возвращаться с вылета два полка. Первыми шли «пешки», за ними, чуть отстав, — сопровождавшие их Ла-5. Короче, занимались не своим делом. Мы — охотники. Похоже, комполка решил дать наглядную практику сопровождения бомбардировщиков и, когда представился случай, воспользовался им. От строя отделился одинокий «Лавочкин» и понесся ко мне. Через несколько секунд мой ведомый занял свое законное место. Однако, узнав, что баки у Степана фактически пусты, я отправил его вниз.

Загнав свою машину под масксеть и отдав ее в опытные руки механика, поигрывая тростью, я направился в общий зал, где обычно проходили обсуждения вылетов и разбор ошибок.

— Ну что, герой, вернулся? — встретил меня подполковник Стриж, как и все, одетый в летный костюм.

— Вернулся, — хмыкнул я, после чего, вытребовав трех помощников, направился к себе за подарками из города. А вечером, когда употребляли наркомовские за первые сбитые в полку, во время ужина прозвучала моя первая песня. Когда я ее услышал, сам удивился звучанию. Очень проникающая в душу песня, несмотря на мой довольно грустный голос в репродукторе.

«Люди встречаются» стали хитом за эту неделю, а когда прозвучала «Песенка велосипедистов»… Бедный я.

Однако это было еще не все.

Вообще, жаль, меня не было в этом вылете. Не чтобы сбивать самому, а посмотреть, КАК парни это делают. Что ни говори, а видеть лично — это не то, что слушать возбужденных летчиков. Конечно, это не первый их учебно-боевой вылет, четвертый, если быть точным. Просто в этот раз они действительно встретились с немцами. Нет, служба оповещения, конечно, работает на отлично и сообщает о появлении вражеских самолетов, но и у противника с этим неплохо. Особенно в высотных разведчиках. Три бесполезных вылета наперехват бомбардировщиков разозлили подполковника Стрижа, так что он воспользовался парой «МиГов» и звеном пришедших наконец в полк «Таиров». Поэтому на четвертый вылет небо было свободно от немецких глаз, высотники хорошо почистили его, дав поработать не только моему полку, но и «пешкам», которых выпустили в «поле». Кстати, это был их первый вылет всем наличным составом. Что касается нашего полка, он, по сути, таковым в полном смысле этого слова не был, он так числился только по бумагам. Бои же планировалось вести отдельными группами, разбитыми на звенья, а возможно, даже на пары. Не полк, а несколько отдельных ударно-охотничьих групп со штабом для административной деятельности, чтобы соответствующие заявки на горючее, БК и прочие хознужды было куда подавать…