Мозгоеды на Нереиде

Глава 3 Все любят победителей

Константин Виктория Марио Смит ненавидел Нереиду даже больше, чем третье свое имя (такое непобедительное и вообще почти что девчачье!), и искренне мечтал оказаться от нее как можно дальше. И навсегда. Пока что не получалось, но он твердо верил, что когда-нибудь это произойдет обязательно. Нереида была не его судьбой. Она подходила Марио, но никак не Константину Виктории.

Планеты — они как люди, Смит давно это понял. Не то чтобы в свои двадцать три года он лично посетил так уж много иных планет (если говорить начистоту, их можно было пересчитать по пальцам одной руки, да и то осталось бы из чего сложить кукиш), но умному человеку вовсе не надо трогать руками или пробовать на зуб каждую встречную-поперечную хрень, чтобы составить о ней точное и доподлинное представление. Перед умным человеком в наши просвещенные времена открыт весь мир, да будет во веки благословен изобретатель инфранета!

Так вот, что касается планет…

Есть планеты-красотки — яркие, манящие разнообразными курортными прелестями, фееричные и привлекательные даже издалека. Обещающие неземные наслаждения и вечный праздник любому, у кого есть деньги, — до тех самых пор, пока эти деньги не кончатся. С такими хорошо быть рядом, когда ты богат и успешен — вернее, они сами окажутся рядом, сами под тебя лягут и выполнят все твои желания, если у тебя приятно шуршит на кредитке, даже и усилий прикладывать не придется. И будут тебе верны, пока платишь. На таких хорошо отдыхать, оставив основную карточку под надежной охраной где-нибудь подальше, а с собой взяв только то из заработанного тяжким трудом, что намерен потратить на удовольствие. Да, удовольствие в этом случае окажется короче, но намного безопаснее. И если когда-нибудь Константину Виктории Марио Смиту выпадет подобный шанс — он был твердо намерен поступить именно таким образом. И уж точно он не стал бы задерживаться на такой курортной планете-красотке, с него вполне и родной Нереиды хватило по горлышко.

Планеты мужского типа нравились ему куда больше. Даже типично работяжные, шахтерские там или отраслевые, фонящие и воняющие производствами на половину родной системы (а то и на четверть прилегающего сектора). Они были честными тупыми лохами, как и их обитатели, и ничем иным не прикидывались, издалека недвусмысленно сообщая умному наблюдателю, что тут ловить нечего, можно даже и не заглядывать. Смит на такие и не собирался заглядывать, ему и рыбьей вони хватило, чтобы еще шахтерскую нюхать. Благодарим покорно, это пусть те, у кого мозгов не хватает ни на что более интеллектуальное, чем обслуживание типового харвестера. Смит не из таких! Смит еще с начальной школы знал, кем будет, когда вырастет, и планомерно шел к этой цели. Золотая медаль Столичной физмат-гимназии и диплом с отличием кеплеровского колледжа кибернетики и киберорганики при главном в секторе офисе «DEX-компани» на Бетховене были для Смита не целью, а только средствами.

Родился Костик-Витя в Столице, где до сих пор жила его бабушка и две незамужние тетушки со стороны матери (и куда он сам сбежал после четвертого класса под предлогом поступления в лучшую школу Нереиды с физико-математическим уклоном, ибо платформенная девятилетка, конечно же, не могла обеспечить амбициозного вундеркинда сколь-либо достойной базой знаний), но вырос на Западной платформе, где рыбарил его отец. Платформа была рыбарной до самой последней заклепки, и это втыкало в Костиковую гордость, и без того потрепанную местом рождения, еще одну болезненную занозу. Не нефтяная, не газовая — всего лишь рыбная, вот ведь стыдобище! Вечная качка, мерзкий запах и вездесущая сухая чешуя, набивающаяся повсюду, чуть ли не в трусы. Вечная рыба на столе, натуральная или переработанная в белковые концентраты для синтезатора — но даже у сладкого традиционного воскресного типа-творожника был неистребимый рыбный привкус!

Костик-Витя ненавидел рыбу. И страшно жалел, что у него нет на нее аллергии — тогда его не заставляли бы есть ее трижды в день. Вспоминая те годы сейчас, он понимал, что жизнь на платформе была адом. Но тогда он был слишком мал и никакой другой просто не знал. И не подозревал, что из любого ада можно выбраться, стоит лишь приложить достаточное количество усилий.

На лето его отправляли к бабушке в Столицу. Там был рай — уже хотя бы потому, что там не было рыбы. Зато были три пожилые одинокие женщины, балующие внука и племянника в шесть рук и наперебой подсовывающие «нашему золотцу» инопланетные деликатесы повкуснее.

Столица Костику-Вите очень нравилась. Здесь было светло и чисто и пахло цветами и зеленью. И не надо было носить специальный комбинезон, с которого легко счищалась рыбья слизь. И ботинки со специальной подошвой, снижающей опасность поскользнуться на вездесущей чешуе, тоже надевать было не надо. Переехать в Столицу Костик-Витя даже и не мечтал, она казалась ему тогда чужой, далекой и недоступной.

В Столице Костик-Витя не завел ни одного друга и общался исключительно с бабушкой и тетушками, а также их многочисленными подругами, а потому считал ее городом бабушек, куда такие дети, как он, могут попасть лишь временно, летом, пока садик закрыт, а у родителей «сезон». Да и то только в том случае, если эти дети хорошо себя вели весь предыдущий год. Так было, пока Костику-Вите не исполнилось восемь лет. А потом с ним случилось настоящее чудо — он увидел свою мечту. Наяву и вблизи.

Мечта носила форменный комбинезон техника-наладчика, чистенький отутюженный комбинезон, белый с пронзительно синими вставками, и такие же ботинки. Мечта явилась словно из сказочного мира, такого же чистого, как Столица, но только лучше, ибо мечта не была ни бабушкой, ни тетушкой, а была вовсе даже состоявшимся зрелым мужчиной лет двадцати или даже больше, брезгливо морщившимся при каждом шаге по загаженной рыбьими потрохами палубе Западной платформы.

Он пришел в роли истинного спасителя, когда забарахлил разделочный сепаратор и фарш в заводской рыборубке решил опровергнуть поговорку и таки провернуться обратно. И Костиковы родители ничего не смогли сделать, хоть и угваздались по уши. И остальные мужчины с платформы тоже не смогли.

А человек в ослепительно белом чистеньком комбинезоне — смог.

При этом он даже не спускался ниже второго яруса, только глянул — и сразу же пошел наверх, в рубку. А если и было где на платформе чистое место, так это именно там, на самой-самой верхней палубе, которую каждый день мыли из шланга по несколько раз, чтобы не носить грязь в святая святых. Ну и в самой рубке тоже, конечно же.

Костика-Витю на верхнюю управленческую башенку не пустили — туда вообще не пускали детей. Пришлось подглядывать из-за бортика. Техник заперся в рубке и сидел там долго, очень долго — минут, наверное, двадцать. А может быть, и все полчаса, Костик не засек времени, о чем потом страшно жалел. А потом техник вышел — такой же чистый, как и раньше, с такой же презрительной гримаской на чистом скучающем лице. И Костику мгновенно стало жарко и стыдно — и за себя, и за грязные нижние палубы, и за своих не менее грязных родителей, которые так и не сумели починить сломавшийся завод. Хотя и ныряли в рыбье дерьмо по уши. А этот, красивый и чистый, все починил, хотя никуда и не нырял и откровенно презирал тех, кто ныряет. И правильно презирал.

И местные это понимали, Костик видел! Друг друга они всегда по плечам хлопали, а его не стали. И правильно: мечту нельзя хватать руками. Особенно грязными.

Вот тогда-то маленький Смит и понял, кем станет, когда вырастет: таким настройщиком глючного оборудования. Не ремонтником, нет, а именно настройщиком-тестировщиком, чистым и всех презирающим. И тоже будет работать с чистыми кнопочками в чистой рубке и всех презирать. Потому что будет иметь на это право.

Киборгов тогда еще не было, но когда они появились, он только лишний раз убедился в правильности выбранного пути и чуть его подкорректировал: тестировать и настраивать не простую технику, а тех, кто будет нырять в разное дерьмо, почти что людей, но все-таки не людей — что может быть выше и чище?