Мой друг - домовой

Глава семнадцатая. Масляный душ.

Адик начал барахлить. Это произошло утром, когда ваш покорный слуга, выполз из дому, похожий на реликтового динозавра, отчаянно зевающего от отсутствия пищи. Еда едой, но и на нее заработать нужно. И вот я пытался завести четырехколесного друга, дабы ехать на работу и создавать прекрасное.

Не тут-то было. Адик кашлянул, пукнул, и вырубился. Окончательно. Я почесал пятерней сонную голову, пытаясь вызвать хоть какие-то мысленные реакции. Ан нет. Мой мозг, как и двигатель Мерседеса, отказывался заводиться. Плюнув на немцев и их машины, бурча и ругаясь, я поплелся к метро. Огромный минус. Не было желания трястись в переполненном вагоне, с сотнями сонных и дурно пахнущих людей. Однако это был единственный вариант. Конечно, в метро мне отдавили ноги, наорали, что я слишком медленный, и наполнили меня негативной аурой. Но читателю это неинтересно.

И вот после трудного дня, наполненного мыслями о внезапной болезни моего автомобиля, я подходил к дому. Остановившись на миг у машины.

- Ничего, Адик. Все починим. Будешь вновь рассекать по просторам Нерезиновой, – ласково потер я крыло немца. – Нужно выяснить, какая хворь тебя одолела.

- Что у тебя с лицом, Андреич? – меланхолично осмотрел меня домовой, когда я, громыхая ключами, ввалился в свою квартирку. – Яйцо тухлое съел с утра, али как?

- Иди ты, куда подальше, юморист блохастый, – огрызнулся я лениво. – Адик не заводится. Нужно тащить на станцию обслуживания.

- Тю. Разве это проблема? – хмыкнул Нафаня в ответ. – Сами его и осмотрим. Я же рукастый, сам знаешь.

- Ага, знаю, – недобро улыбнулся я. – Кто вчера на кухне все забрызгал лаком? А?

- Я гитарку обрабатывал, – насупился дух. – А тебе лишь бы привязаться. То не так, это не эдак. Дурашка ты, барин.

- Сам ты дурашка! – взъелся я. – Пришлось полночи оттирать полы от этой гадости. Гибсон ты недоделанный.

- Ну, вот сам и чини своего мерзкого фашиста, – скрестил лапки на груди Нафаня. – Я к жестяному монстру и на милю не подойду!

- Ладно. Не будем ругаться, – я примирительно поднял руки. – На завтра специально взял выходной. Если сам не справлюсь, то придется ремонтника вызывать.

- Справимся, барин, – фыркнул домовенок. – Справимся. Не было механизмов, что Нафанюшке бы не покорились.

Боевитый мой сосед сегодня. Нехорошие предчувствия заструились в моей груди. Но иного выбора не было. Вздохнув, я отправился готовить ужин. Пельмени себе и яичницу мохнатому троллю, который неотступно следовал за мной, комментируя каждое действие.

Ранним утром я напялил на себя вытянутый свитер. Старые джинсы ладно легли на похудевшие ноги, а кроссовки с Губкой Бобом сверкали отвисшей подошвой. Одежда как раз для ремонта автомобиля. Нафаня, увидев меня в новом образе, поперхнулся чаем, вновь забрызгав кухню своими соплями.

- Ой, барин! Ну, ты и вырядился, – просипел дух, затягиваясь вонючей папироской. – Ты случаем не этот. Как его. Хипстер! Во!

- Угадал. И сейчас пойду раскуривать поля мака и приносить жертвы Джа, – буркнул я, улыбаясь. – Ты идешь мне помогать? Или предпочитаешь болтать своим отростком во рту?

- Иду, конечно, – кивнул домовой. – За тобой только глаз да глаз нужен. Еще придавит тебя колесом фашистским, а Нафанюшке потом одному жить. В прекрасной-то квартирке.

- Я тебе дам, придавит колесом. Ты уже лелеешь мысли, как от меня избавится?

- Не, что ты, барин, – хихикнул злой дух. – Ты хоть и непутевый, но я привык уже. Пошли. Машина сама не починится. Ату её!

Выйдя на улицу, я осмотрелся по сторонам. Конечно, Нафаню никто не видит, если дух этого сам не захочет, но то, что я говорю с воздухом, может заставить соседей позвонить в сумасшедший дом.

Свежий воздух после небольшого дождя, казался невероятно чистым. Даже несмотря на то, что это Москва. Небо замерло, грозясь вновь залить землю прохладной влагой.

- Андриюшка! Хватит ворон считать, – рявкнул домовой, приводя меня в чувство. – Ты еще землю поешь, как полоумный. Давай, снимай машину с сигнализации.

- Договоришься, обормот, – тихо прошипел я. Но Нафане на угрозы было плевать. Саркастичный дух веселился напропалую. – Запакую тебя в наволочку и отвезу в чисто поле. Вот и бушуй там на здоровье.

- А вот и нет, – показал мясистый язык, Нафаня. – Никогда ты так не сделаешь. Я вернусь и оторву тебе ухи, а потом башмачки себе сделаю.

Битый час мы с Нафаней пытались найти поломку. Проверили аккумулятор – тот был в порядке. Свечи чистые. Ума не приложу, что с машиной. А в ремонт сдавать моего немца не улыбалось вообще. Я знал, что ушлые мастера сдерут с меня три шкуры и четыре месячных оклада за ремонт Мерседеса.

И тут, как обычно бывает, поломка нашлась. Каким-то непостижимым образом проблема была в регулировке зажигания.

- Барин. Дай мне ключ на двенадцать, – пробасил Нафаня, отрываясь от хромированных внутренностей машины. – Я сейчас поправлю.

- Держи, – я протянул ему ключ и отошел в сторонку. Только я закурил сигарету, как со стороны машины раздался визг домового, и в небо прыснула черная, как ночь, струя масла.

- Ах, ты бесовской инструмент. Немецкий задолиз. Иуда фашистская, – бушевал Нафаня, пока я покатывался со смеху. Дух был с ног до головы в добротном машинном масле. Стекающие по его перекошенной мордочке капли, образовывали забавный узор. Нафаня тем временем, пытался закрыть ладошкой протечку. Безуспешно.

- Наф, бесполезное ты существо, – хохотал я, мало заботясь о конспирации.

- Иди в задницу, барин. Пусть тебе черви весь мозг выпьют, а вороны гнездо совьют в ушах, – заливался соловьем мой соседушка, изворачиваясь от бившей прямо в него струи. – Ай! Зараза! Фашист! Буль… Переста… ик… Анд… Ааа!

Подойдя к машине, я увидел, что дух перепутал болты, выкрутив тот, который отвечал за масляный насос. Я быстро вкрутил болт скользкими пальцами и повернулся к чумазому домовому. Наф набрал полную грудь воздуха и выдал умопомрачительную тираду.

- Да чтобы я еще раз подошел к этому корыту. Да пусть он сгниет, как мякоть персика на солнце. И мухи обгадят его кузов. Голуби зальют его своими жидкостями. И тебя вместе с ним. Фашистская подстилка, кишечный паразит, олух царя небесного, – бушевал Нафаня, попутно вытирая морду масляной майкой.

- Угомонись, чернокожий, – велел я, улыбаясь уголками губ. – Наф, ты сейчас похож на папуаса. Давай тебе черепа повесим на шею? И копье в руки! Будешь самый настоящий туземец Бикондо. Представляешь, у тебя будет гарем чернокожих рабынь?

- Я тебе так повешу, – погрозил мне кулачком домовенок. – Придушу тебя ночью и бед накликаю за насмехательство. Ишь выдумал, боярина чистокровного маслом поливать, да хохотать над ним, аки над смердом.

Наконец закончив и долив немного масла, я повернул ключ. Адик послушно заворчал.

- Вот и славненько, – улыбнулся я и крикнул Нафане, стоящему рядом с машиной. – Туземец! Все работает. Спасибо за прочистку.

Домовой в ответ скривил свою знаменитую рожу, что де ему вообще на все плевать и гордо отвернулся.

- Пошли. Тебя ждет банька и мыло душистое, – кивнул я духу, поманив пальцем за собой. Прикоснуться сейчас к Нафане мог только чокнутый человек, считающий себя чистящим средством.

Наконец дома, я сидел на кухне и потягивал ароматный кофе, держа чашку поцарапанными руками. Сколько мы жили вместе, а Нафаня просто до жути не любил купаться. Барабашка визжал и царапался похлеще гигантского мейкуна.

Прихлебывая кофе, я смотрел на, буравящего меня злым взглядом, домового.

- Злой ты барин. По жопе тебе нужно крапивой надавать, – весомо надувшись, рек Нафаня. – Испачкал меня. Наорал. Словами бранными отметелил. Чуть не утопил. Так друзья поступают?

- Поступают, если их домовой похож на клок волос, застрявший в сливе раковины, – улыбнулся я. – И вообще, посмотри на себя. Чистый, благоухаешь, спасибо лучше сказал бы.

- Скажу, и не сомневайся, – буркнул домовенок, вытряхивая из ушей воду. – Вовек на забудешь гнева Нафаниного.

Пока дух ругал себя в зеркало, пытаясь прилизать непокорные лохмы на голове, я быстро выбежал в магазин. Купив темного эля, яиц, масла и зелени, вернулся домой. Благо магазинчик был в нашем доме и далеко идти не пришлось.

Дома я поставил сковороду на огонь и принялся священнодействовать с яичницей. Краем уха услышал, что потоки бранных слов прекратились и, повернувшись, увидел два глаза, смотрящих на шипящую сковородку с невероятным желанием.

- Барин, неужели это все мне? – расплылся в улыбке, домовенок, алчно пожирая носом аромат. – Хороший ты Андриюшко. А я вот тебе вантуз в нос засунуть хотел.

- Может не давать тебе яичницы? А? – вскинул я брови. Заявление про вантуз было неожиданным, а угроза запросто могла стать реальной. Дух мог совершить проступок и похуже. – Ты вообще не пытаешься быть хорошим. Я ему тут жарю вкусности, а он меня побить желает.

- Прости, барин, – шмыгнул носом, дух. – Я этот, как его. Импульсивный альтруист. Во!

- Ты – альтруист? – я захохотал. – Да ты самый циничный и эгоистичный комок шерсти со всех, что я знаю! Все продашь за яичницу с перцем.

- Жопа ты барин! – сверкнул глазами, Нафаня, надувшись, как индюк. – Вот и ешь сам тогда, а эгоист Нафаня будет животиком бурчать и стонать во тьме ночной от голода и холода.

- Э, нет, – вклинился я в его рассуждения. Не хватало мне еще пустых воплей по ночам от сварливого духа. – Так и быть. Угощу тебя. Но старайся уж быть добрее. Злой, как бабкин хрен.

- Ой. Лепота ты барин, – умильно завыл домовой. – Все прощу. За яишенку на сковородочке каленой да чарку горилки ледяную.

Я покачал головой, выкладывая готовое блюдо в Нафанину тарелку с Могучими рейнджерами. Что ни говори, но злой дух будет злым. Лучась добротой только к тем, кого действительно полюбит.