Мост душ

— Не отпускай, — умоляю я, направляя всю свою энергию на другую сторону.

Он слегка дрожит от напряжения.

— Я держу тебя, — говорит он, прижимаясь так крепко, как только может призрак, когда я поднимаю глаза и вижу, как мама и папа спускаются по лестнице.

— Кэссиди? — спрашивает мама.

Не знаю, что они почувствовали или увидели здесь, но измеритель ЭМП в маминой руке выключен, а рот папы сжат в мрачную линию. Лукас плетется за ними вместе с Дженной и Аданом, камеры висят по бокам, лица вытянутые. Лукас смотрит на меня, хмуря брови, когда видит, что я одна, но вопрос задает именно папа:

— Где Лара?

Я проглатываю ком в горле, пытаясь сформулировать ложь.

— Она… со своей тётей.

Слова звучат слабо, голос срывается.

— Ты в порядке? — спрашивает мама и от этого вопроса у меня жжет глаза.

Я не могу заставить себя сказать «да», поэтому качаю головой и просто отвечаю:

— Плохо себя чувствую. Можно мне вернуться в отель?

Папа прижимает тыльную сторону ладони к моему лбу, а мама выглядит обеспокоенной. Прошло всего несколько дней с тех пор, как я упала в обморок в Париже.

— Конечно, — говорит папа.

Кажется, только Лукас чувствует, что что-то пошло не так, впрочем, не знаю отчего: из-за моей лжи или боли в моих глазах, когда я смотрю на него.

— Я провожу Кэсс обратно до отеля, — вызывается Лукас.

— Ты уверен? — спрашивает мама. — Нам нужно отснять второй ролик, но…

— Нет проблем, — отвечает он, и я с благодарностью следую за ним к двери, Джейкоб следует за нами по пятам.

— Что случилось? — спрашивает Лукас, как только мы выходим на улицу, и всё произошедшее выплескивается из меня: наша идея заманить Эмиссара, обстановка в комнате для спиритических сеансов, как всё шло правильно, как всё пошло не так, как Эмиссар забрал Лару вместо меня, безлошадный экипаж, который я видела на площади, закрытая штаб-квартира Общества.

— У меня есть ключ, — говорит Лукас, вынимая его из кармана, пока мы спешим к магазину.

— Я не знаю, куда он забрал её, — бормочу я. — Она не была в опасности, пока я…

— Она всегда была в опасности, Кэссиди, — перебивает Лукас. — Она понимала это, даже если ты сама того не понимала.

Слезы текут по моему лицу, и я смахиваю их. Она не умерла. Лара Чаудхари — самая умная и упрямая девушка, которую я только знаю. Она не умерла. Мне просто нужно отыскать её.

Я не могу читать мысли Джейкоба так же, как он читает мои, но я могу сказать, что он тоже чувствует себя виноватым. Мы не могли знать, что заклинание причинит ему вред. Гадание на картах Таро, возникает мысль в моей голове.

Чтобы ты ни выбрала, ты проиграешь.

— Ты должна была отпустить меня, — шепчет Джейкоб, и если бы он был из плоти и крови, я бы ударила его.

Вместо этого я огрызаюсь:

— Ну, а я не отпустила. Не могла. И не смогу. Сегодня я не потеряю никого из своих друзей.

Лукас смотрит на меня, но, похоже, его не смущает, что я кричу на кого-то, кого он не видит. Интересно, волновался ли он когда-нибудь. В этом отношении он напоминает мне Лару. Если бы Лара была здесь вместо меня, она бы знала, что делать. Я пытаюсь вызвать ее голос в своей голове. Притормози, сказала бы она. Сохраняй спокойствие, просто подумай. Я делаю глубокий вдох.

— Один из бывших членов Общества сказал, что если Эмиссар поймает меня, то вернет обратно, за Завесу.

Лукас кивает, поправляя очки на носу.

— В этом есть смысл. Согласно большинству рассказов, которые я читал, мир разделен на три части. Царство живых, Завеса между ними и место за ее пределами.

— Я знаю, как попасть из мира живых в Вуаль, — говорю я. — Там есть что-то вроде занавесы. Но как попасть из-за Завесы в то место, что за ней?

— Я не промежуточник, — говорит Лукас, качая головой, пока мы переходим оживленную улицу. — Но я читал достаточно, чтобы знать, что то место называется Мост Душ. Он располагается на самом конце Вуали. Хорошая новость в том, что это не занавес и не дверь. Это место, которое нужно пересечь. Иногда это дорога, иногда это башня с лестницами, иногда…

— А это может быть настоящий мост? — спрашивает Джейкоб.

— Что? Я оборачиваюсь и понимаю, что Джейкоб остановился. Он стоит перед туристическим магазином, разглядывая большую карту города в витрине. И он на что-то указывает. Я возвращаюсь и встаю рядом с ним, изучая карту. Вот Французский квартал и Гарден-дистрикт, кладбища, разбросанные, как могилы, по всему городу. Я слежу за рукой Джейкоба, ползущей вверх, к левому краю кадра, где полумесяц города сменяется берегом огромного озера.

И через него ведет мост.

Мост настолько длинный, что исчезает с карты.

— Дамба, — говорит Лукас, подходя ко мне.

Таким образом кусочки пазла складываются в моей голове воедино. Папин голос, когда мы только сюда приехали. Это ведь самый большой мост в США. Дамба у озера Пончартрейн — одну сторону не видно с другой. Мы с Джейкобом почувствовали странный толчок с той стороны озера. Но что если это было не озеро?

Что если это был мост?

— Ты уверена? — спрашивает Джейкоб.

Честно, нет. И я знаю, что если я ошибусь, я могу опоздать; я могу потерять Лару. Но если бы Лара была здесь, она бы сказала мне что я — промежуточник, и мне стоит доверять своим инстинктам. И если я закрою глаза и мне удастся заглушить звуки Квартала, хаотичный ритм Вуали, я могу ощутить кое-что еще. Противоположность той силе, которая притягивает меня к Ларе. Которая толкает, а не притягивает, как магниты, направленные не в ту сторону.

Я указываю в направлении ощущения и открываю глаза.

— Мост в той стороне? — спрашиваю я.

Лукас кивает.

— Духовный компас, — говорит Джейкоб. — Это как совершенно новая сверхспособность.

Это здорово, но мы находимся в центре Французского квартала, и, судя по карте, мост находится в нескольких милях отсюда.

— Как нам туда добраться? — спрашиваю я, но Лукас уже достает телефон.

— Я знаю, кто нам сможет помочь, — говорит он, делая звонок.

Я слышу, как на другом конце отвечает жизнерадостный голос:

— Алло, алло!

— Привет, Филиппа, — говорит он. — У нас экстренный случай. Код семь. Можешь подогнать машину? Да, к «Кости и Нити».

— Код семь? — переспрашиваю я, когда он вешает трубку. — Что это значит?

— Не задавай вопросов, — отвечает Лукас.

Я вздрагиваю.

— Извини, я просто хотела спросить…

— Нет, — говорит Лукас, — код семь означает «не задавай вопросов». Нам пришлось добавить его, потому что Филиппа довольно болтлива, а иногда время имеет значение.

Мы стоим на обочине и ждем, и с каждым мгновением у меня всё сильнее сжимается грудь, когда я закидываю красный рюкзак Лары на плечо и кладу сломанный сглаз в карман, как будто это поможет мне выиграть время.

«Держись, Лара, — думаю я. — Держись».

— Она действительно умна, — говорит Джейкоб. Я смотрю на него. Я уверена, что когда речь идет о Ларе, это первая приятная вещь, которую он о ней сказал. — Она в самом деле умна, — повторяет он, — и упряма, и у нее в запасе множество трюков, поэтому я уверен, что когда мы туда доберемся, с ней всё будет в порядке.

Я прикусываю губу, надеясь, что он — прав.

— Вам следует знать, — говорит Лукас, — что у Филиппы немного необычная машина.

Я почти ожидаю увидеть, как она подъедет на экипаже, запряженном лошадьми. Вот только всё оказывается много хуже.

— О нет, — говорит Джейкоб, когда машина подъезжает к тротуару, похожая на длинный универсал.

Это, конечно, не универсал.

Это катафалк.

Филиппа высовывается из водительского окна, белокурые волосы торчат на головой, словно перья, похоронная лилия торчит из-за уха.

— Еще раз здравствуйте, — говорит она. — Кого-нибудь подвезти?

Глава двадцать первая

Филиппа, может, и водит катафалк, но обращается с ним как с гоночной машиной, мчась на все желтые огни светофора и половину красных.

— Лучше, чем скорая помощь, — жизнерадостно говорит она. — Люди всегда убираются с дороги.

— Осторожно, — говорит Лукас, когда она лавирует между машинами, разгоняясь настолько быстро, что гроб на заднем сиденье грохочет и скользит.

— Живые так щепетильны, когда дело доходит до мертвых, — говорит Филиппа.

— Иногда мертвые тоже бывают брезгливы, — говорит Джейкоб, который сидит рядом со мной на заднем сиденье. — Я, например, не в восторге от того, что в этой машине находится труп.

Что ж, позади нас стоит гроб, усыпанный цветами. Никто из нас на самом деле не заглядывал внутрь гроба, чтобы выяснить, есть ли…

— О, это Фред, — говорит Филиппа, махнув рукой.

Дрожь пробегает по моей спине, и мы с Джейкобом оба подаёмся вперед, чтобы отодвинуться подальше от полированного дерева.

— Значит, — говорю я, стараясь не думать о Фреде. — Ты водишь катафалк?

— Обычно нет. Я имею в виду, это машина моего парня, но он позволяет мне брать ее, когда она свободна.

Я оглядываюсь через плечо, удивляясь ее определению свободы.

— А сзади всегда стоит гроб?

— Я же говорила, — говорит она, снова махнув рукой. — Это просто Фред.

— Она говорит про гроб, — объясняет Лукас.

— Верно, гроб. Мы зовем его Фредом, — говорит Филиппа. — Он пустой, — добавляет она, почти как запоздалую мысль.

Я вздыхаю с облегчением, но затем резко вдыхаю, когда Филиппа сворачивает между двумя грузовиками и жмет на газ. Лукас закрывает глаза. И вот, я думаю, как я умру. Снова. Не в реке и не в руках Эмиссара, а в катафалке, мчащемся сквозь дневной поток машин к озеру Пончартрейн. Я сжимаю сломанный амулет от сглаза в кармане, сжимаю до боли в пальцах. Я не была уверена, что мы были правы насчет моста, но когда катафалк мчится на север, я чувствую это, как тень на периферии зрения, холодное пятно в теплый день, и я знаю, что мы едем в правильном направлении.

— Музыку? — спрашивает Филиппа, уже включая радио. Я не знаю, чего я ожидала — рока или попсы, даже классики, — но то, что выливается, — это серия низких гонгов, медитативный трек, настолько не соответствующий мчащемуся катафалку и моей нарастающей панике, что я едва не смеюсь. Пока мы едем дальше, я держу красный рюкзак на коленях, проводя большим пальцем по вышитой букве L, которую я никогда не замечала спереди.

— Думаете, мы доедем туда вовремя? — спрашиваю я.

Наверное, я просто хочу, чтобы взрослый солгал и сказал мне, что всё будет хорошо, но Лукас ничего не говорит, а Филиппа смотрит на меня в зеркало заднего вида и говорит:

— Я не знаю, Кэссиди.

И прежде чем я успеваю расстроиться, она жмет на тормоза, и если бы Джейкоб был материальным, я почти уверена, что он вылетел бы через ветровое стекло. Вместо этого он опирается на спинку сиденья. Я вспоминаю о витрине, которая разлетается вдребезги под его кулаком, о том, каким сильным он становится, о том, что до вчерашнего дня я больше всего боялась, что он станет неконтролируемым духом, которого мне придется отправить в небытие. Всё меняется так быстро.

— Ты смотришь на меня, — говорит он, и я моргаю, слишком быстро, как иногда папа, когда показывает что-то сентиментальное, и он пытается на расчувствоваться.

— Потому что ты забавный, — отвечаю я.

И лишь он высовывает язык.

Я тоже показываю свой в ответ.

Я рада, что Джейкоб необычный призрак.

Я рада, что он сильнее как никогда.

Мне нужно, чтобы он был таким.

Я не хочу потерять его.

Я не хочу потерять Лару.

Я никого не хочу потерять.

Нет победы без поражения, сказала гадалка, но папа сказал, что нельзя предсказать будущее, потому что мы еще не прожили его. Он сказал, что карты лишь зеркала, отражающие наши мысли, надежды и страхи. Итак, я знаю, чего я боюсь, но я также знаю, что это не высечено на камне. Я знаю, что могу спасти одного из своих друзей, не потеряв другого. И я знаю, что на карту поставлена третья жизнь: моя собственная.

— Мы на месте, — говорит Лукас, и я поднимаю глаза, чтобы увидеть озеро, расстилающееся на горизонте, огромное серое пятно, насколько я могу видеть. И пересекающий его мост.

Филиппа поворачивает катафалк на обочину, недалеко от устья озера. Мимо проезжают машины, замедляя ход при виде остановившегося катафалка с задрапированным цветами гробом на заднем сиденье, но она машет им рукой, когда мы все выходим. Я обращаю свое внимание на мост. Он тянется, как ириска, волнистая линия, уходящая прямо к горизонту.

— Готов? — спрашиваю я у Джейкоба.

— Неа, — отвечает он, но мы оба делаем шаг вперед. Так близко, я ощущаю Завесу, и место за ней. Мост Душ. Словно карман тишины, тяжелый и спокойный.

Даже в такую душную жару меня пробирает дрожь. Вблизи странное притяжение ощущается сильнее. Здесь это похоже на отталкивание. Что-то глубоко внутри меня предупреждает, что это плохое место, побуждает меня бежать отсюда.

Но я не могу.

Я уже готова дотронутся до Вуали, когда Филиппа произносит.

— Погоди.

Она роется в кармане и достает конфету, смятый чек, печенье с предсказанием судьбы и моток красной нити. Она вытаскивает красную нитку из кучи всякой всячины, остальное сует в карман

— Вытяни руку, Кэсс.

Я слушаюсь, ожидая, что она вложит нить мне в ладонь, но вместо этого она несколько раз обматывает её вокруг моего запястья.

— В пространстве между мирами очень легко потеряться, — говорит она. — Это как сон. Иногда забываешь, что реально, а что нет. — она завязывает концы в узел. — Это поможет тебе вспомнить.

Я вспоминаю о Невилле Долгопупсе и его Напоминалке, о том, как она заполнялась красным туманом каждый раз, когда он что-то забывал. Проблема, конечно, была в том, что он никак не мог вспомнить, что именно он забыл. Но всё что я говорю.

— Спасибо.

Филиппа машет рукой, а Лукас кивает мне.

— Будь осторожна, — говорит он.

Я делаю глубокий вдох и тянусь к Вуали. Серая завеса устремляется вверх, навстречу моей руке. Она скользит между пальцами, и я, схватившись за нее, отбрасываю её в сторону. Я чувствую, как земля уходит из-под ног, унося с собой свет, краски и звуки машин. Наступает момент падения, холода, а затем я снова поднимаюсь на ноги, и мир становится темнее, тише. Но здесь, по крайней мере, нет головокружительных наслоений, не двоится в глазах. Просто унылая полоса серого.

Джейкоб стоит рядом со мной, его силуэт четко выделяются на фоне бледного пейзажа Он смотрит вперед. Я следую за его взглядом и вижу мост. В Царстве живых он серый, бетонный, обычный. Но здесь, он нечто иное. Больше, необычнее, полоса полированного черного камня тянется так далеко, что глаза не могут уследить, а его конец исчезает в тумане. Здесь нет ни воды, ни перил, только длинный обрыв во мрак.

— Выглядит не так уж и зловеще, — говорит Джейкоб, пытаясь изобразить свой обычный сарказм, но терпит неудачу. Я слышу осторожность в его голосе, нотки страха.

Это не то место, где кто-либо из нас хотел бы оказаться. Не тот мост, который мы хотели бы пересечь. Что-то движется позади нас, с дрожью и вздохом, и я оборачиваюсь. Безлошадный экипаж там, но он пустой. И я знаю, что Лара где-то там, на мосту.

И мы должны вернуть её обратно.

Однажды я обокрала саму Смерть.

Я готова сделать это снова.

Джейкоб берет меня за руку. Я сжимаю, и он сжимает в ответ, и на этот раз никому из нас не нужно ничего говорить. Потому что мы знаем. Мы не одни

Вместе мы делаем шаг вперед.

Вместе мы пересекаем линию.

Вместе — но тут налетает порыв ветра, такой сильный, что мне приходится зажмуриться и пригнуть голову от хлещущего воздуха Ветер треплет мою одежду, царапает кожу, камера бьется о грудь.

А затем он исчезает.

Как и Джейкоб.

Моя ладонь пуста, и я одна на мосту. Я оборачиваюсь, ищу его, набираю в грудь воздуха, чтобы позвать его по имени, но мне так и не выпадает на это шанса.

Мост трескается под моими ногами.

И разбивается вдребезги.

И внезапно я падаю.

Часть пятая

Мост Душ

Глава двадцать вторая

Я мчусь наперегонки с солнцем.

Камера грузом раскачивается у меня на шее на фиолетовом ремешке (не ярко-лиловом, а просто фиолетовом — мой любимый цвет). Я уже заправила плёнку. Мне просто нужно вовремя добраться до места, чтобы сделать снимок.

Я кручу педали быстрее, дыхание вырывается паром. В этом и есть фишка рождения на стыке зимы и весны. Солнце может быть тёплым, но воздух всё ещё холодный, всё застряло между инеем и таянием. Шины скользят по асфальту, но я хороший наездник и лавирую между скользкими участками чёрного льда, которые остаются в тени.

В поле зрения появляется мост.

Солнце скользит по небу. Я знаю, что если остановлюсь посреди моста, то смогу поймать заходящее солнце, прямо там, между холмами. Идеальный кадр. Шины велосипеда врезаются в мост, с лязгом соскальзывая с тротуара на сталь, и плохое предчувствие обдаёт меня холодным ветерком.

Но времени думать об этом нет, потому что из-за угла выскакивает грузовик.

Я сворачиваю с дороги, вплотную к перилам, там есть место, так что я в безопасности, просто нужно вести велосипед прямо и…

Ремешок камеры цепляется за поручень, и я кренюсь набок.

Всё происходит слишком быстро.

В одну секунду я еду вперед, а в следующую — переворачиваюсь. Скрежет металла о металл, скрежет велосипеда о поручень, изменение силы тяжести, кувырок, а затем ужасающее падение, ничего, кроме пустого воздуха, когда река устремляется ко мне. Я вскидываю руки вверх и со всей грацией бейсбольного мяча ударяюсь об оконное стекло. Разбиваюсь вдребезги.

И я вспоминаю.

Я вспоминаю, что была здесь раньше, я не…

Но потом холод окутывает меня, и я не могу думать, не могу дышать. Я так напугана, что действительно пытаюсь, и ледяная вода заливает мне горло, удушая холодом. Он обволакивает мои руки и ноги, тянет меня вниз.

Я умею плавать, знаю, но в этот момент я тону. Тону.

Поверхность над головой рябит, поблескивая, и я цепляюсь за нее, глаза застилают ледяные слезы. Но, кажется, я не могу подняться. Независимо от того, как сильно я бью ногой, поверхность не становится ближе.

Я плыву.

Я паникую.

Я достаю.

И вот тогда я вижу.

Красный шнурок вокруг моего запястья.

И я вспоминаю.

Я была на мосту. Не там, где разбился мой велосипед. На том, что за Завесой. Мост Душ. А значит, всё это происходит не на самом деле. Это уже случилось. Я разбилась на велосипеде в свой прошлый день рождения. Я едва не утонула. Но этого не случилось. Потому что Джейкоб спас мне жизнь.

Джейкоб.

Мы вместе стояли на Мосту Душ. А потом он исчез, а я стала падать и… Нет, сосредоточься. Джейкоб. Джейкоб Эллис Хейл, лучший друг и привидение, который умер, спасая любимую игрушку младшего братика, который нырнул в реку, но уже не вынырнул из неё.

Это река.

Я поворачиваюсь в темной воде, смотрю вниз, а не вверх, и вижу его. Джейкоба. Его щеки надуваются, когда он ныряет вниз, обшаривает дно реки, сжимая статуэтку пальцами.

Вот он, мой лучший друг. Прежде чем он стал моим, прежде чем он..

О нет.

Это не та река, где я едва не утонула. Это река, в которой утонул Джейкоб.

Словно по сигналу, течение усиливается, вода тянет меня, взбивая ил и гальку. Джейкоб пытается оттолкнуться от дна реки, но его ботинок застрял, зацепившись за что-то, чего он не видит. Я зову его, или пытаюсь, но это всего лишь пузыри, воздух, который я не могу позволить себе потерять. Мои легкие разрываются от крика, когда Джейкоб наклоняется, чтобы высвободить ногу, и не замечает, как коряга приближается к его голове, пока не становится слишком поздно. Я вижу, как коряга бьет его по голове. Я наблюдаю, как он сгибается, а потом я плыву вниз, несмотря на холод, против течения, несмотря на сопротивление собственных рук и ног. И это намного дальше, чем должно быть, и это намного труднее, чем должно быть, но я добираюсь до него. Он парит там, как во сне, а я разгребаю палки и камни вокруг его ботинка, нахожу тот, что зацепился за шнурки, зацепился за пятку.

Я освобождаю его.

К этому времени мое зрение уже затуманилось, темнота подкрадывается к краям, но всё, что мне нужно сделать, это посмотреть вверх, выплыть, держаться за своего лучшего друга, пока мы всплывем на поверхность. Задыхаясь, я вырываюсь на поверхность ледяной воды, а Джейкоб рядом со мной что-то бормочет.

— Кэсс? — задыхается он, моргая. — Что…я не…я был внизу…и…

— Я держу тебя, — говорю я, пока мы плывём к берегу реки.

Но в тот момент, когда мы выбираемся из воды на сушу, илистая земля исчезает под моими пальцами, сменяясь гладким камнем.

Мы снова на холодном тёмном мосту. Мосту Душ.

Вместе, но живые мы выбираемся с той другой реки, куда бы она ни вела. Туман клубится вокруг нас, поглощая оба конца моста. Моя одежда сухая, но я всё еще дрожу, когда мы поднимаемся на ноги.

— Нам нужно выбраться отсюда, — говорит Джейкоб.

— Только с Ларой, — говорю я, а он хмурится на меня. — Очевидно же. Но как нам найти её?

Я осматриваюсь, но вокруг лишь туман. Я вешаю на плечо красный рюкзак Лары, закрываю глаза, дышу и пытаюсь почувствовать нить, которая связывает нас вместе, связь, которая проходит между всеми промежуточниками. Но прямо сейчас я не чувствую ничего, кроме моста. Я открываю глаза и щурюсь, пытаясь понять, какой путь ведет назад, а какой вперед. Оба выглядят одинаково, но в одном направлении я ощущаю опасность, а в другом — словно я дома.

И я понимаю, в какую сторону следует идти.

Я иду против своего страха.

Против желания сбежать.

Вопреки желанию жить.

И направляюсь к дальней стороне моста.

По крайней мере, я не одна. Джейкоб со мной на каждом шагу. Но вскоре я начинаю чувствовать… усталость. Холод, который я почувствовала тогда, в реке, всё еще пробирает меня до костей. У меня начинают стучать зубы. У меня начинают болеть ноги. В голове всё плывет, как бывает, когда я слишком долго нахожусь в Вуали.

Я хочу лечь.

Хочу закрыть глаза.

Я спотыкаюсь, но Джейкоб поддерживает меня.

— Эй, Кэсс, — говорит он. — Какое пятое правило дружбы?

— Эм, — отвечаю я, пытаясь сосредоточиться. — Не позволять призракам красть своих друзей?

— Что на счёт правила номер девять?

Я выдыхаю облако бледно-белого тумана.

— Не дай другу угодить под машину.

— А шестнадцатое?

Я проглатываю ком в горле, мой голос становится уверенней.

— Не ходи туда, куда я не смогу за тобой последовать.

В голове у меня начинает проясняться. А впереди туман редеет, ровно настолько, что мне удаётся разглядеть девушку с двумя темными косами в бледно-серой рубашке, красноватый свет пробивается сквозь ее грудь.

— Лара! — кричу я, но голос не отдаётся эхом, скорее наоборот.

Он раздается в нескольких дюймах от моего лица, поглощенный тяжелой тишиной этого места. Впереди Лара покачивается на ногах, спотыкается и падает.

— Лара, — окликаю я её, но она продолжает идти.

— Лара! — снова кричу я, заставляя себя идти вперед. Но она по-прежнему меня не слышит. Когда я приближаюсь, я вижу, что у неё открыты глаза, но они хрустальные и несфокусированные, словно она спит.

— Лара, это я, — говорю я, но она даже не моргает и не останавливается. — Ты должна проснуться.

— Эм, Кэсс, — говорит Джейкоб, и я понимаю, что с его голосом что-то не так. Я смотрю на него, но он лишь смотрит вперед, на место, которое окутано туманом на мосту. Это место мрачнее, серое, перетекающее в непроглядный мрак. Мы почти в самом конце моста. Но Лара продолжает идти, красное сияние мерцает у неё в груди.

— Лара, остановись, — я хватаю её за руку.

Но в тот самый момент, когда моя рука касается её кожи, мир пропадает, туман рассеивается, и внезапно мы оказываемся не на мосту. Я в больничной палате, вокруг меня слабо пикают аппараты, до меня доносится запах лекарств.

И здесь, на узкой кровати лежит Лара.

Ей, должно быть, восемь или девять, но она выглядит такой крошкой. Её загорелая кожа покрыта потом, а темные волосы разметались вокруг лица. Её дыхание выходит неровным, с небольшими заминками и запинками, как будто что-то застряло у нее в груди. Я открываю рот, чтобы произнести её имя, но кто-то произносит его вместо меня.

— Лара.

Я поднимаю взгляд. Мужчина и женщина стоят по другую сторону кровати, держась друг за друга, их лица искажены страхом. Я никогда их не встречала, но, должно быть, это родители Лары. Я вижу её черты в их лицах, по проницательным глазам, и вздернутому подбородку. У изножья кровати стоит врач, глядя на историю болезни.

— Мы делаем всё, что в наших силах, — говорит он. — Но у неё слабое сердце. Жар не прекращается..

Возле кровати мужчина и женщина, они выглядят такими потерянными.

— Пойдемте, выйдем, — говорит доктор. — Нам нужно поговорить.

А веки Лары, лежащей в постели, трепещут. Ее рот открывается и закрывается, и она произносит чуть громче шепота:

— Пожалуйста, не уходите.

Но они ее не слышат.

Доктор выводит ее родителей в коридор. И Лара ворочается в своем лихорадочном сне. Я чувствую тепло, исходящее от ее кожи. Красноватое свечение в воздухе, точно такое же, как свет внутри ее груди.

И я понимаю: это ее река.

В этот момент она чуть не умерла.

И именно поэтому мы здесь. Для этого и существует Мост Душ. Именно этого хочет Эмиссар. Изменить наши судьбы. Всё исправить.

Но этого не произошло.

Я не утонула, а Лара не сгорит, как свеча. Я ей не позволю.

— Лара, — я протягиваю руку и касаюсь ее ладони. Она горячая, но я не отпускаю. Я сжимаю её. — Проснись.

Она бормочет во сне.

— Зачем?

— Потому что это нереально, — отвечаю я. — Это всего лишь сон.

— Кошмар, — шепчет она. Её голос звучит, словно издали.

Пульс на больничном мониторе слишком медленный. Ее дыхание слишком поверхностное. Моя рука горит в ее руке, но я не отпускаю.

— Ты должна проснуться, — говорю я.

— Я так устала, — бормочет она.

Понимаю. Я тоже устала.

Мне хочется лечь с ней рядом на кровать.

Я хочу, но когда я смотрю на наши руки, я вижу красную нить на своем запястье, напоминание о том, что нужно вернуться. В постели дыхание Лары сбивается, и я не знаю, то ли это пот, то ли слезы текут по ее лицу.

— Они всегда уходят, — шепчет она.

Я смотрю сквозь окно больницы на мужчину и женщину в коридоре, которые лихорадочно разговаривают с врачом. Я не слышу, что они говорят, потому что Лара никогда не слышала, но они выглядят расстроенными. Они выглядят напуганными. Беспомощными.

Но даже если они не смогут помочь, то я смогу.

Мне просто нужно придумать, как это сделать.

Если бы она была призраком, я могла бы поднять зеркало. Показать ей то, что я вижу, напомнить ей, кто она. Но она не призрак, пока нет, так что мне просто придется рассказать ей об этом.

— Послушай меня, Лара, — говорю я, когда она сворачивается калачиком на кровати. — Ты самый умный человек, которого я знаю, и мне нужно, чтобы ты научила меня, показала мне, уберегла меня от всех глупых, безрассудных решений, которые я приму, потому что Джейкоб не может.

— Призрак, — шепчет она с тенью своего обычного презрения. Но я цепляюсь и за эту тень.

— Лара Чаудхари, ты должна проснуться, чтобы мы могли выбраться из этого места. Ты должна проснуться, потому что, если ты этого не сделаешь, то ты никогда уже этого не сделаешь. — мой голос срывается. — Ты должна проснуться, потому что ты мой друг, и я не уйду отсюда без тебя.

Между ее бровями появляется небольшая морщинка. Ее глаза распахиваются, стеклянные и лихорадочные.

— Кэссиди? — произносит она.

— Да, — вырывается у меня непроизвольно.

Она моргает, и по мере того, как она это делает, она взрослеет, превращаясь из маленькой девочки в постели в ту, которую я знаю. Она оглядывается по сторонам

— Как я здесь оказалась?

— Эмиссар, — говорю я. — Мост.

Её взгляд становится пронзительнее, фокусируясь.

— Я помню.

Лара пытается встать, но не может. Я помогаю ей сесть, а затем подняться, она опирается на меня.

— Извини, — говорю я. — Эмиссар гонялся за мной, а не за тобой, и…

— Ох, брось, Кэссиди, — перебивает она, всё больше и больше походя на себя прежнюю. — Мы промежуточники, в конце концов. Смерть — профессиональный риск.

Я улыбаюсь, едва не рассмеявшись, но я замечаю, что больничная палата становится темнее вокруг нас, детали размываются в полутьме.

— Кэссиди!

Голос Джейкоба разносится по комнате, слабый и далекий. Я помогаю Ларе дойти до двери. Она хватается за ручку, с силой открывает дверь, и мы выходим. Как только мы делаем это, больница исчезает, и мы снова оказываемся на Мосту Душ, кругом лишь ветер и туман, а еще Джейкоб с выпученными глазами.

— Привет, Призрак, — говорит Лара, прямо перед тем, как Джейкоб обнимает её.

Она слегка пошатывается, но я не знаю, от удивления это или от продолжающейся лихорадки, от неправильности этого места кружится голова.

— Нам нужно выбираться отсюда, — говорю я.

— Ага, — говорит Джейкоб, — кстати об этом.

Он указывает через мое плечо. Назад, к началу моста. Назад, в страну живых. Назад, в безопасное место.

Я прищуриваюсь на туман.

Поначалу, я ничего не вижу.

А потом я вижу тёмный силуэт.

Широкополая шляпа выплывает из тумана.

И длинные руки в строгом темном костюме.

А еще белая, словно кость, маска скелета с застывшей ухмылкой.

Эмиссар идёт к нам сквозь туман. И хотя у него нет лица, каким-то образом он всё равно выглядит очень, очень злым.

Глава двадцать третья

Вернувшись в мир живых, Эмиссар был похож на скелет, худая фигура в маске-черепе и темном костюме. Он походил на человека. Здесь, на мосту, он совсем не похож на человека. Его некогда руки в перчатках теперь превратились в когти цвета белой кости, а широкополая шляпа — в ореол ночи, воздух вокруг нее стал угольно-черным. Холод и тьма исходят от его ног, и каждый шаг, который он делает, оставляет чернильное пятно на мосту.

И он направляется прямо к нам.

— Вы принадлежите Смерти, — произносит Эмиссар голосом, похожим на дым, который поднимается от костра. Точно пар, с шипением вырывающийся из-под крышки. — И я верну вас обратно.

— Я так не думаю! — кричит Джейкоб, бросаясь передо мной. Он оглядывается через плечо, широко раскинув руки, как будто может в одиночку удержать монстра на расстоянии.

Улыбка мелькает в уголках рта Джейкоба.

— Я попробую задержать его, — говорит он, поворачиваясь лицом к Эмиссару. — Бегите.

Быть может, он сможет задержать его.

Быть может, он достаточно силён, чтобы противостоять Эмиссару.

Быть может, он сможет выиграть нам время.

Но я не уйду отсюда без обоих моих друзей. Я хватаю Джейкоба за запястье и оттаскиваю его от этого существа. Хватаю Лару за руку, и мы вместе бежим. Мир за нашими спинами тёмный, но впереди дорога начинает светлеть. Если бы нам только удалось уйти с Моста Душ. Если бы нам только…

— Куда направляетесь? — хрипло произносит Эмиссар, и в этом хриплом голосе слышится жуткое веселье. Словно нам некуда идти, словно мост ведёт в никуда.

Эмиссар вскидывает руку, костлявые пальцы направлены в небо… если это место можно назвать небом. И внезапно, мост под нашими ногами покрывается рябью и раскачивается. Тонкие черные веревки поднимаются из земли, тянутся к нам, обвиваются вокруг наших лодыжек и запястий. Я вырываюсь из одной, уворачиваюсь от другой, но третья обвивается вокруг моей икры, а четвертая хватает меня за живот. Я спотыкаюсь и падаю, сильно ударяясь о мост. Камера упирается мне в ребра, выбивая воздух из легких, а красный рюкзак Лары отлетает на несколько футов в сторону. Он останавливается возле самой Лары. Она тоже лежит на земле и борется, когда полдюжины веревок пытаются прижать ее к земле. Кажется, что только Джейкоб невосприимчив к черным нитям. Он опускается на колени рядом со мной, разрывая хрупкие веревки, пока Эмиссар медленно приближается к нам. Я освобождаюсь от последней веревки, но чудовищный жнец только посмеивается

— Тебе не сбежать от нас, — произносит он.

И дело не в том, что я знаю, что так и должно быть. Он рыбак, а мы рыба. И нам нужно порвать леску.

— Джейкоб, — кричу я, бросаясь к красному рюкзаку, лежащему посреди моста. — Приведи Лару!

Он уже там, рядом с ней, вырывает веревки, как сорняки, которые вьются вокруг нее. Вместо того, чтобы бежать, я расстегиваю сумку и достаю последние ингредиенты из заклинания изгнания. Мешочек с могильной землей почти пуст. Несколько ложек масла плещутся на дне бутылочки. Горсть камней и коробок спичек выпадают, и я тоже хватаюсь за них.

— Встаньте за мной! — кричу я, когда Джейкоб поднимает Лару на ноги. Одна её коса расплелась, черные волосы выбились из другой, она тяжело дышит, но встаёт, и они вместе спешат ко мне.

В отличие от Эмиссара.

Он движется с ужасающей медлительностью, размеренной поступью кого— то — или чего-то — знающего, что его жертва не убежит. Джейкоб и Лара опускаются на колени рядом со мной. Лара понимает, что я делаю. Она начинает раскладывать камни.

— Это вообще сработает? — спрашивает Джейкоб, всё еще обрывая веревки, которые тянутся из моста.

— Понятия не имею, — отвечаю я. — Я импровизирую.

Но я видела, как заклинание проникло сквозь слои мира, из мира живых в Завесу. Так что, возможно, всего лишь возможно, оно сработает и здесь. Я не могу очертить круг. У меня мало земли и масла, даже если бы мне и удалось это сделать, Эмиссар бы ни за что не вошел в него. Приходится обойтись линией. Я разбрасываю остатки могильной земли, её не больше мазка на потемневшем мосту. Лара тонкой струйкой разливает масло, её руки почему-то не дрожат, даже сейчас. Я вынимаю спичку, прежде чем вспомнить — Джейкоб. Сердце проваливается в желудок.

Что случится, если я зажгу спичку, если произнесу заклинание? Он тоже окажется в ловушке? Его отправят во мрак?

Гадалка сказала, правильного ответа нет. Нельзя выиграть, не проиграв.

Джейкоб встречается со мной взглядом и улыбается.

— Всё в порядке, Кэсс.

Но это ложь. Я обнимаю его. Слёзы катятся по щекам. Я не могу этого сделать. Не могу потерять лучшего друга.

— Время на исходе, — шипит Лара, когда Эмиссар подходит ближе.

— Неважно, что произойдет, — шепчет Джейкоб мне на ухо, — ты никогда меня не потеряешь.

И прежде чем я успеваю остановить его, он хватает коробку спичек и поджигает одну, бросая пламя на масло.

Оно вспыхивает.

И загорается.

Пламя распространяется, и Эмиссар отшатывается от разгорающегося пламени. Джейкоб покачивается, становясь серым, и я сжимаю свою руку вокруг его, пытаясь удержать его рядом с собой, пытаясь не дать нашей связи разорваться. Тени мелькают на маске Эмиссара.

— Мы… вернём… — но, похоже, он не может закончить фразу. Он наклоняет голову, как будто пытаясь вспомнить.

Заклинание действует.

А потом огонь вспыхивает и гаснет.

На секунду мне кажется, что заклинание готово, что оно сработало, хотя Джейкоб всё еще здесь. Но потом я смотрю вниз и с растущим ужасом понимаю, что линия не сгорела. Масла не хватило. Изгнание не сработало. Эмиссар улыбается и плавно ступает по пеплу разрушенного заклинания. Рука Джейкоба вырывается из моей. Он издает первобытный крик и бросается на Эмиссара, как делал раньше, на кладбище. Там мы были в мире живых, и Джейкоб был всего лишь призраком. Раз здесь Эмиссар может быть чем-то большим, то и Джейкоб тоже.

Он врезается в фигуру с лицом, похожим на череп, оттесняя его назад за линию, чернильные ботинки размазывают могильную грязь по мосту. Джейкоб бьет Эмиссара ладонями в грудь, но на этот раз, вместо того чтобы отступить, Эмиссар стоит на месте, и кулаки Джейкоба утопают в его груди, словно в зыбучем песке. Джейкоб задыхается и пытается высвободиться, но его руки всё глубже погружаются в черный костюм. Его кроссовки скользят по мосту, когда Эмиссар всасывает его внутрь.

— Ты не на своём месте, — раздается скрипучий голос. — Мы вернём тебя обратно.

Краска исчезает с лица Джейкоба, его рубашки, волос, кожи. Что-то внутри меня начинает рваться. Нить обрывается. Связь обрывается.

— Кэссиди… — тихо произносит Джейкоб. — Уходи.

Я бросаюсь к нему, но Лара не пускает меня, схватив за руку.

— Нужно уходить, — говорит она, но я вырываюсь, бросаясь к другу, камера уже у меня в руках. Вспышка не работает, знаю, но камера по-прежнему тяжелая.

Я обхватываю пальцами фиолетовый ремешок и со всей силы бью камерой прямо в голову Эмиссара. Она ударяется о костяную маску со звуком, похожим на удар металла по камню, как будто разбивается глиняная посуда. Эмиссар отпускает Джейкоба. Джейкоб падает на мост, а у меня нет времени подбежать к нему и проверить всё ли с ним в порядке, потому что Эмиссар оборачивается ко мне, призрак позабыт. Оскаленная маска скелета трескается, чернильная чернота сочится между трещинами маски.

— Кэссиди Блейк, твое время пришло.

Он протягивает руку в перчатке. На этот раз приглашения нет. Никакого негласного приказа идти с ним. Он просто толкает меня рукой в грудь.

Глава двадцать четвертая

Я опускаю взгляд и вижу пальцы Эмиссара наматывают бело-голубую нить моей жизни меж рёбрами. Тьма окутывает мои чувства. Моё сердце замирает, останавливается на мгновение. Краем глаза я вижу Лару, склонившуюся над Джейкобом, и понимаю, что это конец, и я не боюсь умереть снова, не вот так, защищая своих друзей

— Мы заберём тебя обратно во тьму.

Зрение затуманивается. Я зажмуриваю глаза. Не могу дышать.

— А как же я? — раздается голос Лары.

Я открываю глаза и вижу ее, стоящую там, в нескольких футах от меня, теплый красный свет ее жизни сияет в ее груди. Хватка Эмиссара немного ослабевает.

— Лара, остановись, — шепчу я.

— Я сбежала от смерти, — говорит она, и эти слова сильны, словно заклинание промежуточника.

Смотри и слушай. Узри и узнай.

— Почему ты не схватишь меня?

Нет.

— Я сбежала от Смерти, — говорю я, и разбитое лицо Эмиссара поворачивается ко мне. Его пальцы сжимаются вокруг моей полоски жизни, и я дрожу, внезапно похолодев.

— Я обокрала Смерть, — говорит Лара, будто это соревнование. На этот раз Эмиссар отпускает ее. Его когтистая рука вырывается из моей груди, и я падаю, с головокружением и бездыханностью, на мост.

Он начинает идти к Ларе.

— Мы заберём тебя.

И, несмотря ни на что, Лара Чаудхари стоит на своем. Она не отступает ни на шаг. Она самая храбрая девушка, которую я знаю. И я не могу позволить ей сделать это.

— Я обокрала Смерть! — повторяю я, и Эмиссар останавливается между нами.

— Мы знаем, — отвечает он. — Мы заберём вас обеих.

— Но кого первым? — спрашиваю я.

— Это должна быть я, — настаивает Лара.

— Нет, — говорю я. — Ты ведь пришел за мной, верно?

— Меня ты даже не заметил.

Эмиссар переводит взгляд с одной на другую, не зная, кого выбрать. Вот почему он не видит Джейкоба. Пока не становится слишком поздно. Не замечает, как близко он стоит к краю моста без перил, пока бледно-серая полоса моего лучшего друга не обвивается вокруг его костлявой талии, увлекая за собой темноту к краю.

На самое дно.

— Джейкоб! — кричу я, бросаясь вперед, когда он исчезает за периллами. Я успеваю увидеть, как Эмиссар падает вниз, в бездонную тьму. А Джейкоб пытается ухватиться за край моста, при этом соскальзывая. Я перебрасываю фиолетовый ремешок от своего сломанного фотоаппарата через край, внезапно ощущаю тяжесть, как у рыбы на леске, и, посмотрев вниз, вижу, что Джейкоб цепляется за него.

— Я держу тебя, — говорю я сквозь стиснутые зубы. Но здесь он не такой уж и легкий, и его тяжесть тянет меня к краю и бездонному туману внизу.

Но как только я начинаю соскальзывать, Лара подбегает ко мне, обхватывает руками за талию, и вместе мы вытаскиваем Джейкоба из темноты. Мы все, затаив дыхание, распластываемся на отполированном черном камне. Я подползаю к краю и вглядываюсь в туман. Нет никаких признаков Эмиссара. И ни звука, только тишина пустой темноты. И мой собственный пульс, словно предупреждение в ушах, говорит мне, что я пробыла здесь слишком долго. Говорит мне сойти с этого моста, выйти за Завесу и вернуться туда, где мое место — в мир живых.

Я поднимаюсь на ноги и оборачиваюсь, чтобы посмотреть на своих друзей. Лара пытается разгладить рубашку, ее руки трясутся. Она выглядит более растрепанной, чем я когда-либо видела. Но в остальном она похожа на саму себя. Джейкоб, с другой стороны, похож на привидение. Он стоит там, вглядываясь в туман, худой и бледный, как осколок льда, и я вспоминаю то ужасное чувство, которое у меня возникло, когда Эмиссар схватил его, как будто всё, что было между нами, разрушилось. Как будто я потеряла его.

«Джейкоб», — произношу я мысленно, но он не оборачивается.

— Взгляни на меня, — говорю я, обхватывая его лицо руками. — Тебя зовут Джейкоб Эллис Хейл, у тебя два брата, ты жил и утонул на севере штата Нью-Йорк, а потом спас мне жизнь, и теперь мы лучшие друзья.

Он долго смотрит прямо на меня, а потом морщится.

— Я знаю, — говорит он, как будто я сошла с ума.

Я обнимаю его за плечи, пытаясь не думать, какой он эфемерный на ощупь, словно его здесь и нет.

— Я думала, что потеряла тебя, — говорю я.

— Правило дружбы номер восемьдесят один, — отвечает он. — Друзья не должны допускать, чтобы их убивали ужасные монстры-черепа на мосту между Завесой и потусторонним миром.

Я смеюсь и, отстраняясь, смотрю на него. Затем я бью его по плечу.

— Ай!

— Ты не чувствуешь боли, — говорю я.

— Кто бы говорил, — говорит он, потирая руку. — Это еще за что?

— Ты мог умереть, — кричу я. — Снова.

— Ну, да. Но это ведь сработало, не так ли?

— Если вы не возражаете, — говорит Лара, закидывая свой красный рюкзак на плечо, — я бы действительно хотела выбраться отсюда.

— Согласен, — говорит Джейкоб.

— Да, — вмешиваюсь я. Даже без Эмиссара Мост Душ — не самое дружелюбное место.

Мы возвращаемся бок о бок, и Джейкоб рассказывает о нашем приключении, как о лучшем моменте в своей жизни, и рассказывает Ларе о катафалке и реке, прежде чем перейти к той части, ради которой мы сюда попали. Кажется, мы зашли очень далеко. Но если идти в обратную сторону, то мост очень короткий. Вскоре туман рассеивается и вдалеке виднеется берег озера. Мы сходим с моста обратно в бледно-серый пейзаж Вуали, в пространство плоское и пустое, как бумага. Я уже тянусь к Завесе, мечтая о твёрдой земле, горячем душе и долгом ночном сне, когда Джейкоб откашливается.

— Эй, — произносит он. — Кажется, что-то не так.

Я оглядываюсь через плечо.

— Что?

Джейкоб протягивает руку к Вуали, та лишь хлопает по его пальцам, но ему не под силу ухватиться за нее. Его пальцы опускаются.

— Не думаю, что смогу..

— Конечно, же сможешь, — говорю я. Когда Джейкоб вытащил меня из мира живых, я вытащил его из мира мертвых. Сколько я его знаю, он способен перемещаться между нашим миром и Завесой. Вот почему он может существовать так далеко от того места, где утонул. Вот почему он может преследовать меня, куда бы я ни пошел.

— Возьми меня за руку, — говорю я.

Он так и делает, и я пытаюсь не обращать внимания на то, какими хрупкими кажутся его пальцы — не столько кожа и кости, сколько влажный воздух, — когда тянусь к Завесе. Но это не срабатывает. Я чувствую Завесу, которая ждет, но когда я пытаюсь отодвинуть ее в сторону и шагнуть сквозь нее, рука Джейкоба выскальзывает из моей и превращается в ничто. Как будто его здесь и нет.

— Всё в порядке, — говорит он, его голос напряжен.

Но не всё в порядке.

Я поворачиваюсь к Ларе, которая старательно отводит взгляд. Как будто знала, что это произойдет.

— Ты всегда говорила, что мы с Джейкобом были неразлучны, и именно поэтому он становился сильнее, — говорю я ей. — Значит, там, на мосту, связь как-то нарушилась. Как мне это исправить?

— Кэссиди, — тихо говорит она. — Может быть, так и должно было быть.

— Тогда помоги мне это исправить!

— Кэсс, — начинает Джейкоб, — мы ведь знали, что это может…

— Нет, — огрызаюсь я, поворачиваясь к нему. — Я дважды чуть не потеряла тебя, и я не сделаю этого снова. Я не собираюсь прощаться. Не стану. — Я тычу его в грудь. — Мы сражались со Смертью, и мы победили. Так что нет, я не отказываюсь от тебя. Ты Джейкоб Эллис Хейл, ты не похож на других призраков, и тебе не место в Завесе. Твое место рядом со мной. И я не вернусь домой без тебя. Понимаешь?

Джейкоб кивает. Я сжимаю его руку так крепко, как только могу, как будто могу вернуть ему частичку своей жизни. Я представляю, как бело-голубой свет в моей груди распространяется по руке, просачивается сквозь пальцы и обвивается вокруг Джейкоба, словно веревка. Он немного светлеет и краски чуть-чуть возвращаются к его одежде и коже. И что-то внутри меня ломается, потому что я знаю, что этого недостаточно. Он всё ещё слишком призрачный, слишком серый. А затем Лара протягивает руку и берет другую его ладонь.

— Давай, призрак, — говорит она, крепко сжимая его. Я почти вижу, как красный огонек ее жизни проникает по ее пальцам в его. Я могу только надеяться, что этого будет достаточно.

Я делаю глубокий вдох и снова тянусь к Завесе. И на этот раз чувствую, как серая ткань цепляется за мою руку. Я крепко хватаюсь за неё и отдергиваю ее в сторону. И рука об руку, мы делаем шаг и падаем.

Глава двадцать пятая

Солнце садится над Новым Орлеаном.

Филиппа прислоняется к капоту катафалка, обрывая лепестки цветка, украденного с похоронного венка. Лукас сидит на пассажирском сидении и читает книгу.

Я опускаю взгляд на свою ладонь, где раньше пальцы Джейкоба сжимали мои, но теперь там пусто. Бросаю взгляд на Лару и Джейкоба, который обычно стоял между нами, но его больше нет.

Не сработало.

На лице Лары появляется печальное выражение, и она обнимает меня.

— Мне жаль, — тихо произносит она. — Мне так…

И тут позади нас раздается голос:

— Это отстой!

Мы с Ларой оборачиваемся и видим Джейкоба, который стоит перед нами, а за его спиной дамба.

Я издаю звук, похожий наполовину на смешок, наполовину на всхлип, полный облегчения и желания обнять его. Но Джейкоб, кажется, даже не замечает этого. Он слишком занят разглядыванием своих рук, на его лице написано раздражение. И я понимаю почему.

Я вижу его.

Но также и сквозь него.

Я не замечала, каким плотным он был раньше, пока не увидела его вот таким. Его цвета истончились, кожа стала бледно-серой. Таким он был в самом начале, когда впервые встретил меня.

Когда я подняла глаза, будучи на больничной койке, и увидела, что он сидит, скрестив ноги, в кресле для посетителей.

Когда он последовал за мной домой.

Призрак.

И ничего больше.

Но Джейкоб, конечно же, гораздо больше. И он здесь, и это всё, что сейчас важно. Он вздыхает.

— Ох, ладно.

И мне хочется ударить его или обнять, но я довольствуюсь призрачным «дай пять».

— О, а вот и вы! — говорит Филиппа, выбрасывая остатки цветка, когда мы возвращаемся к катафалку.

— Кэссиди, Лара, — произносит Лукас, вылезая из машины, на его лице выражение полного облегчения.

— Приятно видеть вас всех живыми, — говорит Филиппа. — Ну, — добавляет она, кивая Джейкобу. — ты понимаешь, о чем я. — Сощурившись, она разглядывает его. — А ты слегка похудел, да?

— Видела бы ты другого парня, — отвечает он.

— Ха! — смеется Филиппа. — Люблю забавных призраков. Теперь расскажите мне всё! Как всё прошло? Как это было?

Другая машина сбрасывает скорость при виде мужчины, женщины, двух девочек и катафалка на обочине дороги.

— Быть может, поговорим по дороге? — предлагает Лукас.

Филиппа вздыхает.

— Отлично, ничего не забудьте.

На обратном пути ей уже не нужно ехать быстро. От этого уже не зависит ничья жизнь. Время сейчас уже не имеет значения. Поэтому Филиппа то и дело тормозит в час пик.

Лукас держится руками за приборную панель. Мы с Джейкобом скользим по сиденью. Лара хватается за дверь и корчит гримасы. Полагаю, в карете нас бы так не трясло.

— Филиппа, — говорит она, оглядываясь через плечо. — Ты знаешь, что у тебя на заднем сидении гроб.

— Это Фред, — отвечаем мы с Джейкобом одновременно.

— Отлично, — отвечает Лара, словно это всё проясняет.

К тому времени, когда катафалк прокатился по Французскому кварталу и подъехал к отелю Кардек, мы всё рассказали Филиппе и Лукасу.

Лукас делает пометки в своей записной книжке, но советует рассказать обо всём Рене и Майклу, чтобы они смогли сделать надлежащую запись о том, что мы видели и чему научились.

— Для следующего раза, когда случится нечто подобное, — говорит он.

— Для следующего раза? — восклицает Джейкоб. — Нет уж, спасибо.

И в кои-то веки я полностью согласна. Всех этих Эмиссаров и мостов мне хватило по горло, ещё долго скучать не буду.

Лукас, Джейкоб и я вылезаем из катафалка, но когда я поворачиваюсь, то вижу, что Лара всё ещё внутри.

— Ты идёшь?

Она мотает головой.

— Думаю, твои родители начнут что-то подозревать, — говорит она, — если я останусь на ещё одну ночь. Филиппа предложила мне переночевать у неё.

— Будет весело, — говорит Филиппа. — Аметист любит компании. А вот Байрон не очень.

— Байрон твой парень? — спрашиваю я, а Филиппа хихикает.

— Нет, это моя змея.

На лице у Лары паника.

— Уверена, что не хочешь остаться с нами? — спрашиваю я.

Она глотает ком в горле и качает головой.

— Нет, всё будет в порядке.

Автомобили сигналят, чтобы катафалк двигался дальше.

— Как грубо! — говорит Филиппа. — У живых нет никакого уважения к мёртвым. — Она переключает скорость. — Сладких снов! — кричит она, и после этого они уезжают.

Лукас поворачивается ко мне.

— С тобой всё будет в порядке? — спрашивает он.

Глотаю ком в горле и киваю.

— Думаю, да, — отвечаю я. — По крайней мере, пока.

Лукас одаривает меня слабой улыбкой.

— Если история и учит нас чему-либо, — говорит он, — так это как жить в настоящем.

Мы с Джейкобом прощаемся с Лукасом и заходим в отель через вестибюль, зал для сеансов всё ещё закрыт.

Поднимаясь по лестнице, я готовлюсь к одной из маминых с папой лекций о том, что нельзя задерживаться допоздна или уходить слишком далеко.

Поэтому я удивляюсь, когда открываю дверь отеля и вижу, что в номере темно и тихо.

Они ещё не вернулись.

— Фух, — произносит Джейкоб.

Мрак смотрит на меня широко раскрытыми зелёными глазами, и на мгновение мне кажется, что он встревожен. Но потом он подходит к своей миске с едой, и я думаю, что он просто голоден. Опускаюсь на колени, чтобы покормить его, когда дверь отеля открывается, и в неё входят мама с папой

— И тут я говорю… О, Кэссиди! Ты уже вернулась. Как прошло… — Мама замолкает, потому что я бросаюсь в её объятия, слезы щиплют глаза.

— Кэсс, — говорит папа, присоединяясь к объятиям. — Что случилось?

«Я чуть не умерла сегодня, — думаю я. — Почти лишилась лучших друзей в Вуали. Это было страшно, ужасно, но я выжила». Я не могу рассказать им об этом, поэтому просто мотаю головой.

— Ничего, — говорю я. — Совсем ничего. Просто соскучилась по вам.

Мама крепко меня обнимает.

— Ты голодна?

— Нет, — отвечаю я. — Просто устала.

Она отстраняется, чтобы взглянуть мне в лицо и качает головой.

— Честно, Кэссиди, — говорит она, утирая мою щеку, — где ты грязь всегда находишь?

Я смотрю на себя.

— Давай посмотрим, — говорит Джейкоб, загибая пальцы и перечисляя причины. — Провалившееся заклинание, погоня по Кварталу, поездка на катафалке и битва на мосту.

— Что случилось с твоей камерой? — в ужасе спрашивает папа.

Я морщусь, боясь опустить взгляд. Конечно же, я слышала хруст и треск, но мне не хотелось видеть, насколько всё плохо.

Оказалось, всё очень плохо.

Объектив покрыт трещинами. Задняя крышка откололась, из-за этого плёнка засветилась. На одном уголке была сильная вмятина в том месте, где фотоаппарат ударился о маску Эмиссара.

Фиолетовый ремешок обтрепался в том месте, где Джейкоб держался за него пальцами, фиолетовый выцвел почти до серого.

— Я упала, — отвечаю я, мечтая о том, чтобы у меня нашлось оправдание получше, но правду, очевидно, воспримут не очень хорошо.

— Ты уверена, что с тобой всё в порядке? — спрашивает папа, переживая больше за меня, нежели из-за камеры.

Я делаю глубокий вдох.

— Теперь да.

Стискиваю разбитую камеру. Она прошла со мной через многое.

— Всё хорошо, Кэсс, — говорит папа, обнимая меня. — Вещи можно починить. А вот людей починить гораздо сложнее.

— Кому вы это рассказываете, — произносит Джейкоб, растянувшись на полу с открытым комиксом. Он пытается переворачивать страницы, но тщетно — лишь лёгкое колыхание воздуха. Джейкоб издаёт недовольный стон и перекатывается на спину. Мрак подходит к нему и растягивается рядом, мурча в знак сочувствия.

— Что ж, съёмки здесь окончены, — сообщает мама. — А у нас впереди ещё целый день. Чем займёмся завтра?

— Можем прокатиться, — предлагает папа, — к дамбе на озере…

— Нет! — выкрикиваем мы с Джейкобом одновременно, но они, конечно же, слышат только меня.

Папа вскидывает ладони.

— Просто предлагаю. А ты бы что хотела, Кэсс?

Я думаю долго и усердно, а затем говорю:

— Я голосую за бенье.

— Вот это моя девочка, — усмехается мама.

Родители садятся просматривать отснятые материалы, а я принимаю очень, очень долгий душ, пытаясь смыть со своей кожи Вуаль и Мост Душ.

После чего падаю на кровать. Я настолько уставшая, что засыпаю моментально и даже не вижу снов.

Глава двадцать шестая

Бенье и во второй раз получаются такими же вкусными.

Мы сидим за столиком в Кафе-дю-Мон. Мама обсуждает получившийся материал с Дженной и Аданом. Папа с Лукасом увлечены разговором об истории церквушки на площади.

Тем временем я пытаюсь справиться с бенье, решительно настроенная не просыпать сахар на джинсы, пока ем. Джейкоб же дуется из-за того, что он ни в жизнь — или ни в смерть? — не сможет сдвинуть крошечную горку сахарной пудры с выпечки.

— Ещё не вечер, — говорит он, сосредоточенно хмурясь. — Я сделаю это.

Не сомневаюсь, что со временем ему это удастся, но пока что он сделал большой шаг назад в своей материальности. После Моста он стал заметно прозрачнее.

— Более просвечивающим, — угрюмо поправляет он. — Это не то же самое.

И куда более чувствительным.

Честно говоря, в этом есть свои плюсы: не нужно переживать о том, что мой лучший друг становится могущественным, потенциально неуправляемым духом. По крайней мере, пока.

После того, как нам приносят вторую порцию бенье, в кафе заходит Лара, а за ней и Филиппа.

Глаза Лукаса распахиваются. Филиппа тоже выглядит удивлённой, но скорее в хорошем смысле, как будто проснулась и увидела перед собой блинчики. Или бенье.

— Это моя тётя Филли, — говорит Лара, и я едва сдерживаю смех.

Лара и Филиппа — полные противоположности. Лара чопорная, с прямой спиной, серьёзная не погодам, как взрослый в теле ребёнка. Филиппа же похожа на Луну Лавгуд в теле взрослой женщины.

Жизнерадостная, чудаковатая, как будто не от мира сего. На ней сине-белое платье, окрашенное в технике тай-дай и напоминающее гигантскую версию «глаза от сглаза», и неоново-оранжевые солнцезащитные очки.

Мама переводит взгляд с одной на другую, на её лице отражается лёгкое недоверие. Её можно понять.

Они нисколько не похожи на родственниц. У Лары блестящие чёрные волосы и слегка смуглая кожа, а у Филиппы светлые локоны и такая бледная кожа, что её можно принять за призрака.

— Грубо, — говорит Джейкоб.

— Ты ужасно молода для тёти Лары, — говорит мама.

— Да уж, — отвечает Филиппа так, будто удивлена не меньше.

— Филиппа скорее моя двоюродная тётя, — поясняет Лара, бросая на медиума выразительный взгляд.

Однако Филиппа его совершенно не замечает и говорит:

— На самом деле мы даже и не родственницы. Просто моя мама — жена брата сына…

И взмахивает рукой, как бы говоря, что остальное неважно.

— Но вы, должно быть, близки, — говорит папа. — Раз Лара проделала весь этот путь.

— Это правда, — подтверждает Лара, но при этом смотрит на меня, и в моей груди — прямо там, где находится нить, — разливается тепло. Потому что Лара проделала весь этот путь ради своей подруги.

— О, бенье! — восклицает Филиппа и, не успев донести вкусняшку до рта, просыпает всю пудру на платье. И не то чтобы сильно парится из-за этого.

Филиппа и Лара придвигают ещё два стула к нашему столу и устраиваются. И при всей разношёрстности нашей компании — два исследователя паранормальных явлений, два члена съёмочной группы, два члена Общества, две промежуточницы и призрак — на некоторое время мы все становимся просто группой людей, обсуждающих истории за десертом.

В какой-то момент мы с Ларой переглядываемся. Пока взрослые обсуждают постпродакшн шоу, я беру её за руку и встаю.

— Мы пойдём погуляем, — говорю я, уже выводя её на солнце. Джейкоб не отстаёт от нас.

— Не уходи далеко, — предупреждает Мама.

— Мы останемся на площади, — заверяю я.

Солнце палит нещадно, и мы идём, перепрыгивая через лужи в тени.

— Мне бы хотелось не возвращаться, — тихо говорит Лара. — Но есть и плюс: сегодня утром Филиппа привела меня к Обществу, и они наконец согласились принять меня в свои ряды.

— Это потрясающе! — восклицаю я.

— Ну, только в качестве почётного члена, пока мне не исполнится шестнадцать. Но я так просто не сдамся. Как я уже говорила Рене, смерти неважно, ребёнок ты или взрослый, так почему же Общество ставит возрастные ограничения? Чем плохо то, что мне двенадцать?

— По тебе не скажешь, что тебе двенадцать, — говорит Джейкоб. Не уверена, задумывал ли он это как комплимент, но Лара улыбается в ответ.

— Оу, спасибо. — Улыбка быстро пропадает. — Они ещё о многом не знают, а я твёрдо намерена рассказать им всё: о нас, о том… месте, где мы вчера были. — Она слегка передёргивает плечами. — Я чувствовала себя такой беспомощной.

— Но это не так, — говорю я. — Ты сражалась с нами на Мосту. Ты отвлекла Эмиссара.

— После того, как ты спасла меня. Не будь тебя там, в больнице, не факт, что я бы…

Сжимаю её ладонь.

— Но ты сейчас здесь.

Лара тяжко вздыхает.

— Раньше быть промежуточником казалось просто. И не пойми меня неправильно, мне нравится принимать сложные вызовы, но порой я скучаю по тому, как просто было охотиться на призраков раньше. Без обид, Джейкоб, — добавляет она.

— Всё нормально, — отзывается он, шаркая носком.

Вуаль рябит вокруг нас, принося дым и звуки джаза. Кажется, я знаю, какой подарок на память понравится Ларе Чаудхари.

— Эй, — говорю я. — Хочешь поймать серийного убийцу?

Тёмные брови Лары приподнимаются. И затем губы расплываются в улыбке.

— Почему бы и нет?

* * *

— Что ж, так намного лучше, — говорит Джейкоб, когда мы проходим через Вуаль.

Он осматривает себя с явным облегчением от того, что по эту сторону завесы он чуть более плотный.

Джексон-сквер вокруг нас вся в огнях, лучах солнца, криках и песнях. Чем дольше я нахожусь в Новом Орлеане, тем больше понимаю, насколько подходит ему эта странная, хаотичная мелодия.

К слову о музыке, я внимательнее прислушиваюсь к мелодии. Следую за ней мимо карет, через толпу и выхожу к джаз-бэнду, играющему с краю площади.

И вот он — стоит, прислонившись к тому самому столбу, с шляпой, сдвинутой на глаза, и топором на плече. Что хорошо в призраках за Вуалью, так это их постоянство: они всё время действуют по одному и тому же сценарию во временной петле.

— Новоорлеанский дровосек, — радуется Лара. — Какая удача. Вы же знаете, что его так никогда и не поймали? Но здесь, в Вуали, топор выдаёт его с головой.

— Твой энтузиазм немного пугает, — говорит Джейкоб, но Лара уже бросается вперёд с зеркальной подвеской в руке.

Мы с Джейкобом бежим за ней.

— Сэр, извините, — обращается она к нему, останавливаясь ровно на расстоянии взмаха топора.

Дровосек переводит взгляд с ансамбля на Лару, явно раздражённый тем, что его отвлекли.

— Не видишь, я слушаю? — ворчит он.

— О, да, понимаю, — отвечает она, — но разве вы не видите, что у меня тут одно важное дело?

Она поднимает зеркало.

— Смотри и слушай, — начинает она, но Дровосек, по всей видимости, не удосужился толком взглянуть на неё, потому что при первом же отблеске света он чует неладное и, вскинув руку, чтобы прикрыть глаза, начинает отворачиваться.

Но тут в дело вступаю я с маминым складным зеркальцем в руке.

— Узри и узнай, — говорю я. Он резко замирает, лицо вытягивается.

— Вот что ты такое, — произносим мы с Ларой одновременно, и что-то в Дровосеке выключается, как свет в помещении. Все краски покидают его, края начинают расплываться. Мне остаётся только протянуть руку и схватить нить.

Но это подарок для Лары, поэтому я киваю ей со словами:

— Давай.

— Не, давай ты, — отвечает она. Я пожимаю плечами и, сделав шаг вперёд, уже тянусь к груди призрака, как вдруг Джейкоб выкрикивает:

— Погоди!

Мы обе оборачиваемся к нему. Он раскачивается на носках. На его лице написаны одновременно волнение и азарт.

— Можно мне?

Мы с Ларой переглядываемся. По понятным причинам Джейкоб особо не поддерживал меня в охоте на призраков.

— Уверен? — спрашиваю я.

Джейкоб кивает.

— Ну, если ты намерена и дальше ловить призраков и отсылать их, то было бы правильно мне тоже как-то в этом участвовать. А поскольку зеркала у меня нет, вытягивать нити — это всё, что я могу делать.

— Конечно, — говорит Лара.

— Вперед, — добавляю я.

Джейкоб приближается к Дровосеку. Он разминает руки, хрустит костяшками. Лара закатывает глаза. Я улыбаюсь. И затем Джейкоб делает глубокий вдох и вводит ладонь в грудь Дровосека.

Джейкоб кривится, как если бы призрак был чашей, полной очищенного винограда на Хэллоуин или холодных спагетти. Джейкоб копается в груди Дровосека, пока не нащупывает нить и затем тянет её на себя.

Она выходит легко, серая и рассыпающаяся прямо на глазах. Джейкоб тут же бросает её на землю, где она окончательно превращается в горстку пепла.

— Фу, — морщится Джейкоб, встряхивая пальцами. — Гадость какая.

Мы с Ларой смеёмся. Дровосек же тускнеет и исчезает. Я так рада, что всё снова стало нормально. Ну, в нашем понимании нормально.

Мы проходим через Вуаль обратно. Краткое мгновение холода быстро сменяется летней духотой.

Джейкоб вновь оглядывает себя и вздыхает, заметно разочарованный своей прозрачностью.

— Просвечиваемостью, — буркает он, когда мы поворачиваем обратно и идём по площади.

Когда в поле зрения появляется Кафе-дю-Мон, я притормаживаю.

— Лара, — тихо зову, боясь задавать вопрос вслух, — мы ведь убили Эмиссара, верно?

Ну, то есть, да, он свалился с моста. Мы все видели, как он упал. Внизу нет ничего, один лишь туман. И всё же я не удивляюсь, когда Лара качает головой.

— Не думаю, что таких вообще можно убить, — говорит она. — Вряд ли они могут умереть.

Прикусываю губу.

— Но ведь его больше нет, верно? Ну, в смысле он больше не преследует нас.

— Да, по словам Рене, этот нас больше не побеспокоит.

— Этот, — эхом повторяю я.

Лара вздыхает, разворачиваясь ко мне.

— Сомневаюсь, что это был единичный случай, Кэссиди. Рано или поздно тебя заметит ещё один Эмиссар. Или меня. Со временем он вернётся и попытается снова.

— В этом вся суть Смерти.

Мои плечи поникают от этой мысли, полной чувства безнадёжности. А Лара, наоборот, полна решимости.

— В этом вся суть жизни. Каждый день, будь ты хоть обычным человеком, хоть промежуточником, ты стараешься убежать так далеко, как только можешь, но Смерть всегда догоняет.

Джейкоб ёжится.

— Очень вдохновляющая речь.

Лара же качает головой.

— Я ещё не встречала тех, кто мог бы вечно опережать Смерть. Да и тех, кто действительно бы этого хотел.

Она кладёт руки на мои плечи.

— Так что да, Смерть придёт за нами вновь, так или иначе. Мы не можем жить в страхе перед ней — ведь это и не жизнь вовсе.

Глава двадцать седьмая

Когда мы заходим обратно в кафе, тарелки уже убраны, счёт оплачен. Все собираются уходить. Дженна и Адан прощаются.

Адан треплет меня по макушке, уголки его губ приподнимаются в непривычной улыбке. Дженна отстёгивает одну из множества цепочек на шее и протягивает мне. На одном из концов висит крошечный серебряный череп.

— На память о Новом Орлеане, — говорит она. Как будто произошедшее со мной здесь можно забыть.

Они машут на прощание, желая нам удачи, и уходят в сторону площади.

Филиппа радостно оглядывается.

— Какие планы на сегодня? У нас ещё куча времени.

Лара прочищает горло.

— Тётя Филли, — с нажимом произносит она, — у меня же самолёт сегодня, ты не забыла?

— Ах да… — Филиппа бросает взгляд на запястье, как будто там часы. — Родители, самолёт, конечно. Нам уже пора.

Она чуть повышает интонацию в конце, из-за чего предложение звучит вопросительно.

Лара вздыхает.

— Да, кажется, нам пора.

— Хорошо, тогда пойду подгоню катафалк.

Мама с папой напрягаются. У них определённо есть вопросы к её последней фразе, но они решают их не озвучивать.

— Простите, что не дали вам вдоволь наобщаться с племянницей, — говорит мама.

Филиппа удивляется.

— Племянницей?

Лара крепко сжимает ладонь Филиппы.

— А, да, точно, ну, у меня ещё будет время. Уверена, она ещё не раз сюда вернётся, теперь, когда она стала членом…

Лара кашляет, Лукас пронзает Филиппу взглядом, и та запоздало спохватывается, что едва не раскрыла факт существования тайного общества двум исследователям паранормальных явлений.

Поэтому она быстро исправляется.

— Теперь, когда она знает, что здесь ей всегда рады.

Лукас шумно выдыхает.

Лара разворачивается ко мне.

— Ну вот, Кэссиди, — начинает она, и я готова поклясться, что её глаза чуточку повлажнели, — похоже, что мы ещё нескоро…

Обхватываю её обеими руками.

Лара чуть пошатывается от моего неожиданного порыва обняться.

Джейкоб присоединяется к нам, и Лара со стоном бормочет:

— Отвянь, призрак.

Но слишком тихо, чтобы кто-либо ещё услышал.

— Береги себя, — говорю я.

— Не делай глупостей, — отвечает она.

А затем впивает взгляд в Джейкоба.

— И постарайтесь держаться подальше от неприятностей.

Я не успеваю приготовиться к её уходу, но вот уже её безупречная чёрная коса и ярко-красный рюкзак исчезают в толпе.

Я смотрю ей вслед, гадая, пересекутся ли наши пути вновь, сколько времени пройдёт, прежде чем…

Мой телефон пиликает, я достаю его и вижу сообщение.

Лара: Пятьдесят четвёртое правило дружбы: оставайся на связи.

Улыбаюсь и пишу в ответ.

Я: Я тоже буду по тебе скучать.

Мама с папой решают воспользоваться уборной, а мы с Лукасом сидим молча, пока Джейкоб безуспешно пытается смахнуть сахар на стол.

Как вдруг историк Общества резко выпрямляется.

— Чуть было не забыл, — произносит он, потянувшись к своему карману. — Рене хотела передать тебе это. — Он протягивает мне визитку с чёрным рисунком на чёрном фоне. Мне удаётся разглядеть только эмблему Общества на свету. — На случай неприятностей.

Он тянется к другому карману.

— И Майкл ещё передал вот это, — говорит он, вручая мне белый бархатный мешочек. Внутри постукивают бусины.

— На случай неприятностей, — повторяет он. Я высыпаю бусины на ладони и вижу, что на каждой нарисованы чёрные, синие и белые круги — глаза от сглаза.

— А это, — продолжает он, доставая маленькую коробочку, — от меня.

Открываю её. Внутри крепкий кожаный шнурок с отполированным до блеска зеркальцем на конце.

— Это идеальный подарок, — говорю я, уже надевая подвеску на шею, и прячу зеркало под футболку. Как только оно касается моей кожи, я чувствую себя лучше. Как будто балансировала на одной ноге, а теперь стою твёрдо на двоих. — Спасибо, Лукас!

Родители возвращаются к столику.

— А что насчёт вас, профессор Дюмон? — спрашивает мама. — Вы нас тоже покидаете?

Лукас улыбается и поднимается на ноги. На нём ни следа сахарной пудры.

— Боюсь, что так.

Он пожимает руку мамы, папы и затем мою, после чего уходит в сторону «Нити и Кости».

Мы с мамой, папой и Джейкобом пересекаем Джексон-сквер, проходя мимо музыкантов с открытыми чехлами, продавцов с амулетами, женщины, окрашенной в белую краску и стоящей неподвижно, как статуя, и…

— Не желаете ли узнать свою судьбу?

Разворачиваюсь и вижу мужчину со складным столиком. Стопка карт таро рубашками кверху лежит на нём.

— Первое гадание бесплатно, — добавляет он.

Совру, если скажу, что мне нисколечко не стало любопытно, что пальцы не потянулись сами к картам так же, как обычно к Вуали, что не почувствовала этой знакомой смеси страха и желания узнать, что ждёт меня по ту сторону.

Но невозможно предсказать, что уготовано нам в будущем. А даже если бы было возможно, то я бы не хотела знать.

— Нет, спасибо, — отвечаю я, качая головой.

Родители оглядываются, потеряв меня, но я тут же их догоняю. Мы возобновляем шаг вместе: папа, мама, я и призрак.

Папа держит меня за руку, мама обнимает меня одной рукой за плечи, Джейкоб бежит вперёд, лавируя между туристами.

Французский квартал впереди кажется ярким и суматошным, полным громкой музыки и смеха, местом, где смешиваются наш мир и Вуаль, живые и мёртвые. Я знаю, что будущее не определено и что Смерть придёт за всеми.

Но пока я иду то под знойным летним солнцем, то по небольшим участкам тени, я чувствую небывалую лёгкость. Кто знает, что ждёт нас за Вуалью.

Прямо сейчас я просто рада быть живой.

[1] Стихи Эмили Дикинсон в переводе Ивана Лихачёва