Морока (сборник)

Неуловимый враг

МИСТЕР БЕБЕШ

Мистер Бебеш известен на всех островах, полуостровах и континентах старого и нового света, но мало кто видел мистера Бебеша. И если мы позволим себе маленькую нескромность и заглянем в его кабинет между двенадцатью и тремя, то мы все равно не увидим мистера Бебеша: мы увидим только за столом на огромном кресле огромную кучу из брюк, сюртука, галстука и белоснежного воротничка, и на всей этой куче – розовую пирамиду, своим основанием опирающуюся на белоснежный воротничок.

Пирамида эта лишена абсолютно всякой растительности и на ней нельзя различить никаких углублений или возвышений, которые давали бы намек на существование у мистера Бебеша глаз или носа, и нужно потратить порядочное время на изучение географии этой головы, чтобы с первого взгляда узнавать, где находится у мистера Бебеша передняя часть, или лицо, и где – задняя часть, или так называемый затылок.

Вокруг пирамиды расположены многочисленные трубки и трубочки от многочисленных телефонов, соединяющих мистера Бебеша со всеми трестами и обществами, во главе которых он стоит; мистер Бебеш: каждую минуту знает, что делается в том или другом тресте или обществе.

Присмотревшись внимательнее, можно заметить, что в розовой пирамиде время от времени открывается и закрывается маленькое отверстие – это отверстие служит мистеру Бебешу ртом; и когда отверстие открывается, в кабинете слышатся звуки, исходящие будто бы из-за стены: мистер Бебеш говорит:

– Семнадцать! Не больше!

– Продаю…

– Покупаю…

– Завтра в час!

От двенадцати до трех рот мистера Бебеша находится в непрерывном движении: он все дела ведет сам и фактически управляет, притом управляет не только трестами и не только обществами…

В три часа входит мосье Кларе – лакей мистера Бебеша:

– Вас просит мистрисс Бебеш!

Мистрисс Бебеш пьет в это время свой утренний кофе.

Мистер Бебеш вылезает из трубок, поднимает с кресла сюртук, галстук и пирамиду и медленно несет все это в будуар мистрисс Бебеш.

МИСТРИСС БЕБЕШ.

Знакомство с мистрисс Бебеш еще более затруднительно: заглянув в ее будуар, вы ничего не увидите, кроме кружев. В кружевном свете – кружевные цветы, кружевные вазочки, кружевные зеркала, кружевные кресла и на одном из кружевных кресел – просто кружево и это просто кружево постоянно перепархивает с кресла на кресло – и только опять-таки внимательный взгляд может различить в этом кружеве черные пятна – глаза мистрисс Бебеш и небольшие черные стрелки – брови мистрисс Бебеш.

Мистер Бебеш склоняет свою пирамиду и мнет кружево на руке мистрисс Бебеш. Мистер Бебеш подминает под себя кружевное кресло и интересуется здоровьем мистрисс Бебеш:

– Как вы изволили почивать?

Черные стрелки – брови мистрисс Бебеш – двигаются, показывая минуты:

– Я так озябла…

Или:

– Было так душно…

И всегда одинаково:

– Я всю ночь не спала!

Мистрисс Бебеш страдает бессонницей.

Сегодня мистрисс Бебеш сказала:

– Я говорила, с этим…

Она всегда забывает имена подчиненных своего мужа.

– Он сделает мне электрическую кровать…

Мистер Бебеш не понял:

– Электрическую кровать?

Стрелки мистрисс Бебеш двигаются быстро-быстро – они показывают уже не минуты, а секунды: мистрисс Бебеш взволнована.

– Да – такую же, как у мистрисс Ундергем!

Кровать мистрисс Ундергем – а мистрисс Ундергем тоже страдает бессонницей – имеет под собой электрическую сетку. Стоит только повернуть выключатель и она примет желаемую температуру; с тех пор, как мистрисс Ундергем приобрела эту кровать, она не жалуется ни на холод ни на духоту.

– Хорошо, я скажу, чтобы это было исполнено…

– И еще мне необходимо…

Но мистрисс. Бебеш не договорила. Легкий звонок указал на присутствие мосье Кларе.

– Что случилось, мосье Кларе?

От трех до четырех – никаких дел. Мастер Бебеш предчувствует неожиданность. Он не любит неожиданностей.

– Что случилось?

– Вас просят… – повторяет мосье Кларе.

Мастер Бебеш несет пирамиду, водруженную на кучу из воротничка, галстука, сюртука – в кабинет и погружает пирамиду в трубки.

Вызывает минер Ундергем:

– Ваше присутствие необходимо!

Пастер Ундергем не может потревожить напрасно. Мистер Бебеш укладывается в автомобиль и выгружается около баржа.

МИСТЕР УНДЕРГЕМ.

Если читатель полагает, что мастер Ундергем, глава трех трестов и обществ, во главе которых не находится мистер Бебеш, чем-либо похож на мистера Бебеша, то он жестоко ошибается!

Мистер Ундергем ничем непохож на мистера Бебеша! Мистер Ундергем весит в пять раз меньше мистера Бебеша, и если на костюм мистера Бебеша потребно одно количество сукна, то на костюм мистера Ундергема достаточно будет одной

десятой доли этого количества. Да, собственно говоря, мистера Ундергема не существовало вовсе: был только нос – огромный нос мистера Ундергема, вокруг которого располагалось все остальное.

Нос мистера Ундергем, в тот момент, когда читатель смотрит на него, оказывает явные признаки нетерпения: мистер Ундергем волнуется.

Все котелки и цилиндры, которые плавают вокруг мистера Ундергема – тоже волнуются. Курсы государственных бумаг и акций волнуются вместе с цилиндрами: курсы колеблются.

– Золото!

– Я докупаю золото!

Сначала падают фонды, затем акции мистера Ундергема и уже после акций мистера Ундергема падают акции мистера Бебеша.

Мистер Бебеш показывается в дверях. Акции мистера Бебеша поднимаются, акции мистера Ундергема тоже поднимаются. Мистер Ундергем улыбается мистеру Бебешу: цены на золото падают. Мистер Бебеш не улыбается мистеру Ундергему: акции мистера Ундергема надают. Мистер Бебеш снимает цилиндр и вытирает свою пирамиду: цены на золото растут.

Мистер Бебеш и мистер Ундергем проходят в особую комнату – только для членов правления биржи. И когда они идут в эту комнату – каждое движение их сопровождается изменением конъюнктуры: мистер Бебеш и мистер Ундергем поднимают правую ногу – акции падают, а золото поднимается – а когда они поднимают левую ногу – золото падает, акции поднимаются – колеблется не тело мистера Бебеша или мистера Ундергема, а колеблются курсы. Курсы проколебались в особую комнату. Курсы остановились: мистер Бебеш и мистер Ундергем тщательно закрыли дверь.

СООБЩЕНИЕ МИСТЕРА УНДЕРГЕМА.

Мистер Ундергем прислушался: из биржевого зала доносился смутный гул, – это колеблются курсы.

– Биржа волнуется, – сказал мистер Ундергем. Мистер Бебеш склонил в знак согласия пирамиду.

– Мы на краю пропасти…

Нос мистера Ундергема при этих словах показывал признаки необычайного – даже для мистера Ундергема необычайного – волнения.

– Вам не приходится этого объяснять. Мелкие фирмы терпят крах за крахом. Банки не выдерживают. Опасность надвигается и на нас…

Пирамида мистера Бебеша – вся – напряженное внимание.

– И при этом… – мистер Ундергем склонился к мистеру Бебешу, – я получил чрезвычайно важные сведения… Мне достоверно известно…

Голос мистера Ундергема понизился до шёпота. сообщение мистера Ундергема касалось…

Впрочем читателя необходимо познакомить с некоторыми предшествовавшими разговору двух чрезвычайно важных мистеров обстоятельствами.

ГРАЖДАНИН ДЮРЕВИЛЬ.

Гражданин Дюревиль – лицо чрезвычайно популярное в тех кругах, где лицо мистера Бебеша или мистера Ундергема особой популярностью не пользуется.

Да и с внешней стороны он не представляет ничего занимательного: его можно принять на улице за простого рабочего – несмотря на то, что гражданин Дюревиль уже пять лет состоит членом парламента и является лучшим оратором левого крыла рабочей партии. Но как мы это делали и с другими героями романа, всмотревшись внимательно в лицо Дюревиля, вы заметите энергичный обрубленный подбородок, придающий лицу депутата выражение решимости и стремительности. И еще вы увидите большой, покрытый морщинками лоб: когда гражданин Дюревиль думает – морщинки разглаживаются, и лоб этот принимает вид совершенно гладкой поверхности.

Сегодня как раз гражданин Дюревиль глубоко задумался: он идет с заседания парламента, где, несмотря на его энергичное сопротивление, был принят закон о высылке всех русских граждан. По его настоянию эту меру признали временной – на три месяца, – но что может произойти за эти три месяца? Надвигается промышленный кризис. Заказов нет. Рынок полон никому ненужными товарами. Ежедневно – крахи и прекращения платежей. Безработица… А ведь Россия…

Лоб гражданина Дюревиля растягивался все больше и больше…

И вдруг – его размышления были прерваны слабым криком. НЕОЖИДАННАЯ НАХОДКА.

Дюревиль посмотрел вокруг. Крик опять повторился.

– Ма-ма!.. Ма-ма!..

Где-то плачет ребенок

Дюревиль поискал глазами: маленькое дрожащее тело ребенка прислонилось к стене огромного дома.

– Ма-ма!..

– Что с тобой, милый?

Мальчик ничего не ответил, только быстро заморгал глазами…

– Где ты живёшь?

Мальчик плакал и ничего не говорил. Дюревиль посмотрел вокруг: ни одного полицейского. Кто мог в такое время оставить ребенка на улице?

Дюревиль остановился в нерешительности. Потом взял на руки и понес домой.

– Завтра дам публикацию…

На руках Дюревиля мальчик успокоился, но на вопрос Дюревиля:

– Где ты живешь? – он ничего не мог ответить.

В РЕДАКЦИИ.

В квартире депутата Дюревиля помещалась редакция газеты «Красное Знамя» – орган левого крыла рабочей партии. Гражданка Кэт Упстон – секретарь редакции, встретила Дюревиля:

– Я все знаю! Это безобразие! Надо протестовать! Кэт долгое время была суфражисткой и нередко переносила старые приемы борьбы в партию, которой эти приемы были несвойственны.

– Протестовать? Чем это поможет?

Дюревиль но любил показывать, что он расстроен:

– Вы лучше посмотрите мою находку!

Кэт с изумлением приподняла двумя пальцами тряпочку, прикрывавшую ношу Дюревиля, и отскочила в ужасе:

– Оно живое!..

Надо сказать, что Кэт не любила мышей и кошек, и все, что шевелилось, приводило ее в ужас.

– Не бойтесь, Кэт. Это маленький мальчик… Мальчика усадили за стол. Он в недоумении озирался вокруг и больше не плакал.

– Как тебя зовут? – спросила Кэт.

Он ничего не ответил.

– Где твоя мама?

Мальчик повторил:

– Ма-ма!..

Кэт сообразила:

– Он не умеет говорить!

Мальчик заметил на столе пресс-папье и потянулся к блестящей вещи с какими-то словами на непонятном ни для Кэт, ни для Дюревиля языке.

Дюревиль сказал:

– По-видимому, он иностранец, только его языка я не понимаю. Он, конечно, не француз…

– И не немец, – добавила Кэт.

Дюревиль задумался. Лоб его начал снова растягиваться.

– Знаете, что мне кажется, он – русский!

СООБЩЕНИЕ МИСТЕРА УНДЕРГЕМА.

Сообщение мистера Ундергема касалось как раз русских, а именно – русских большевиков, хотя надо сказать, что все русские, независимо от политических убеждений, считались в этой стране большевиками. Несмотря на категорическое запрещение закона, делаются попытки ввоза этого нежелательного – во всех отношениях нежелательного – элемента. Принятые правительством меры, несомненно, запоздали – это чувствует мистер Ундергем. И вот – не далее, как сегодня…

– А за точность моих сведений я ручаюсь, мистер Бебеш!

Не далее, как сегодня, удалось воспрепятствовать въезду одной подозрительной личности: на пароходе была задержана женщина, выдававшая себя за француженку, но…

– Вы хорошо понимаете, мистер Бебеш, кем она на самом деле оказалась!

Женщина уверяла, что будто бы на нашем полуострове она оставила ребенка – но скажите, пожалуйста, почему именно в нашем городе, куда въезд гражданам этой национальности запрещен, и почему именно теперь, когда курсы колеблются; цены на золото и продовольствие растут, а наши акции падают?

– Как вы думаете, почему это, мистер Бебеш!

Меры нашей полиции не обнаружили ничего подозрительного, но что такое наша полиция? И что такое наше правительство, состоящее наполовину из бывших социал-демократов?

– Мистер Бебеш, я имею достоверные сведения, что они проникли… И если не с этим пароходом, то с другим… И вы знаете, чем это пахнет, мистер Бебеш?

Нос мистера Ундергема втянул воздух:

– Нехорошо пахнет, мистер Бебеш!..

Мистер Бебеш издал невнятный звук. Мистер Бебеш, по-видимому, тоже не находил в этом запахе ничего приятного.

– Ваш план?

– Полная солидарность, мистер Бебеш!

– Мы воздерживаемся от продажи наших фондов. Мы не спускаем золота. Волнение уляжется. А потом…

Нос мистера Ундергема из конфиденциальности чуть не прикоснулся к пирамиде мистера Бебеша:

– А потом мы потребуем ареста большевиков, как русских, так и наших… Да, наших собственных большевиков, мистер Бебеш!..

НА БИРЖЕ.

Мистеры Бебеш и Ундергем вышли из особой комнаты; в общем зале – море табачного дыма. И в волнах этого моря плавают цилиндры и котелки и описывают рейсы: бросают якорь и снимаются с якоря, берут курс на ост и норд-ост. И в тот момент, когда корабли мистеров Бебеша и Ундергема вышли в море – была буря. Цилиндры и котелки бросало из стороны в сторону – и только цилиндры Бебеша и Ундергема уверенно, как огромные транс-атлантики, не замечая бури, твердо держали курс – на норд-вест, к дверям – и скрылись за горизонтом.

Волнение утихло. Цилиндры сгрудились к гаваням.

– Вы покупаете золото?

– Вы продаете акции мистера Бебеша?

– Ундергема?

Вечерние биржевые бюллетени говорили о крепнущем настроении.

КАК ВЫ ПОЖИВАЕТЕ, МИСТЕР БЕБЕШ?

В пять часов мистер Бебеш уже был в своем кабинете и отдавал приказания: пользуясь крепнущим курсом акций – продавать акции. Пользуясь временным понижением золота – скупать золото. Сообщение мистера Ундергема внушало опасения: надо обеспечить себя от неожиданностей, – а вы знаете, что мистер Бебеш, несмотря на свой огромный вес, боялся именно неожиданностей, – а потом… потом можно будет проводить план, предложенный мистером Ундергемом!

А в семь часов пирамида мистера Бебеша склонялась перед высоким лбом сэра Перкинса – председателя кабинета министров.

– Как вы поживаете, мистер Бебеш? – спросил сэр Перкинс мистера Бебеша.

– Благодарю вас, – ответил мистер Бебеш серу Перкинсу.

Экстренные выпуски вечерних газет сообщали:

«Глава правительства имел сегодня беседу с главой нашей промышленной и финансовой аристократии – мистером Бебешем, и между прочим сказал мистеру Бебешу:

– Как вы поживаете, мистер Бебеш?»

На неофициальной бирже акции мистера Бебеша поднялись еще выше.

В КВАРТИРЕ ДЕПУТАТА ДЮРЕВИЛЯ.

Странная находка волновала Дюревиля: если мальчик – русский, – то он должен быть выслан из пределов страны. Но куда? Он ее может объяснить, где его мать, откуда… А наше правительство – да что говорить о правительстве, которое наполовину состоит из фабрикантов и еще на половину – из их прихвостней! Такое правительство, не задумавшись, выбросит нив чем неповинного ребенка за океан!

В шесть часов Дюревиль просматривал репортерские заметки, – среди этих заметок оказалась одна – о попытке русской женщины под видом француженки пробраться в город. Женщина уверяла, что она забыла в нашем городе ребенка, но полиция отправила ее обратно с тем же пароходом…

– Дело ясно, – сказал Дюревиль и, немного исправив заметку, пустил ее в завтрашний номер под названием:

Эту заметку Дюревиль показал Кэт Упстон:

– Как вы думаете?

Кэт сразу поняла вопрос Дюревиля.

– Мы оставим его у себя!

Решено было, что он останется на попечении Кэт. Ребенок очень понравился Кэт и оказался чрезвычайно понятливым: Кэт учила его говорить по-английски, и попутно сама узнавала кое-какие русские слова.

– Надо добиться отмены этого идиотского закона, – подумал Дюревиль и отправился к председателю кабинета мистеров.

В КАБИНЕТЕ СЭРА ПЕРКИНСА.

Когда Дюревиль поднимался к сэру Перкинсу – грузная фигура мистера Бебеша заслонила ему дорогу.

– Это плохой знак… – подумал Дюревиль, и, действительно, сэр Перкинс принял очень сухо гражданина Дюревиля.

– Чем могу служить? – сказал сэр Перкинс депутату Дюревилю.

Гражданин Дюревиль настаивал. Он доказывал. Он угрожал.

– Это – государственная необходимость! – сказал сэр Перкинс и тем дал понять, что аудиенция кончилась.

Экстренные приложения печатали;

«Сэр Перкинс принял депутата Дюревиля и на его вопрос ответил: – „это государственная необходимость“!»

Последнее опять-таки повлияло на повышение акций мистера Бебеша.

И мистер Бебеш был в отличном расположении духа: в восемь часов мистрисс Бебеш получила заказанную ею электрическую кровать – теперь не будет жалоб ни да холод, ни на духоту – а в девять часов ему стало известно, что приказание исполнено: отныне мистер Бебеш является одним из крупнейших владельцев золота в слитках и бриллиантов. Акции удалось продать по самому высокому курсу.

У МИСТЕРА УНДЕРГЕМА.

Понижение курсов и приближение биржевой паники беспокоили мистера Ундергема больше, чем те же обстоятельства беспокоили мистера Бебеша. Только при помощи очень ловких биржевых комбинаций удерживался мистер Ундергем на высоте своего положения. И только неделю тому назад он вложил крупную сумму – все состояние вложил мистер Ундергем в акции металлургического треста, чтобы стать во главе правления. И, конечно, эти акции были заложены в банке, так что понижение курса грозило чрезвычайными осложнениями…

– Я сделал хорошее дело – думал Ундергем, возвращаясь с биржи и увидев в вечерних газетах биржевой бюллетень.

Действия мистера Бебеша в целях нажима на большевиков тоже наполнили мистера Ундергема радостью. Телефон ежеминутно сообщал: акции повышаются.

И мистер Ундергем, как опытный коммерсант, немедленно дал распоряжение о продаже части своих металлургических фондов:

– Сейчас надо думать только о том, чтобы спасти положение:

А в одиннадцать часов мистер Ундергем уже спал: он вел правильную жизнь и спокойно спал до двенадцати часов ночи.

В двенадцать часов мистера Ундергема разбудили. Сообщили из конторы:

– Акции падают!

ВЫЖИДАТЬ.

В двенадцать часов, когда мистера Ундергема так неожиданно разбудили – мистер Бебеш еще не спал. Узнав о падении курса, мистер Бебеш давал распоряжение, – эти распоряжения выражались им одним словом:

– Выжидать!

И в многочисленных конторах мистера Бебеша многочисленные директора, агенты и клерки – ждали. И пока длилось их ожидание – мистер Бебеш мог отдохнуть. Освободившись от груза – воротничка, сюртука, галстука – мистер Бебеш спокойно заснул, как только может заснуть владелец наибольшего количества золотых слитков и бриллиантов. И так же спокойно спала мистрисс Бебеш на своей новой электрической кровати, но чувствуя более ни духоты, ни сквозняка.

КРАХ МИСТЕРА УНДЕРГЕМА.

Автомобиль быстро перенес легкое, как перышко, тело мистера Ундергема в ресторан «Аффер», где в это время собиралась неофициальная биржа. Но все столики были заняты, – и никто не освободил места для такого важного гостя, как мистер Ундергем. Даже никто, как будто, не заметил мистера Ундергема: курсы по-прежнему стремительно летели вниз, как будто с огромной горы, и не могли остановиться.

Мистер Ундергем сразу понял, что ему нечего здесь делать. Но все-таки он попробовал покупать – предложения посыпались одно за другим – повидимому, кто-то стремился спустить акции по как й угодно цене!

Мистер Ундергем прекратил покупку и быстро вернулся домой.

Всю ночь сидел мистер Ундергем за столом и всю ночь занимался выкладками: но цифры говорили не в его пользу. Утром в восемь часов секретарь передал мистеру Ундергему сообщение о том, что некоторые банки требуют внесения дополнительного обеспечения по бумагам, заложенным Ундергемом. А на текущем счету мистера Ундергема находилась самая ничтожная сумма…

Мистер Ундергем опустил трубку и долгое время находился в состоянии полнейшего анабиоза.

БОЛЬШЕВИКИ НА ПОЛУОСТРОВЕ.

Такими словами открывались сегодняшние газеты.

Неведомым ни для кого – тем более, конечно, для полиции – образом большевики проникли на полуостров, несмотря на категорическое запрещение закона. Целые столбцы и страницы посвящались большевикам – и мы изложим здесь только наиболее характерные из этих статей и сообщений.

Относительно способа проникновения большевиков в прессе не было единодушия: одни газеты сообщали, что они проникли под видом членов американской миссии и даже в помещении этой миссии остановились, другие уверяли, что они проникли под видом грудных детей, так что полиция и не могла потребовать их паспорта – и только высадившись на берег, превратились в тех дикого вида полулюдей-полуобезьян, портреты которых прилагались тут же. Третьи, наоборот, сообщали, что большевики выгрузились под видом самого настоящего кардифского угля – так что ни полиция, ни администрация не заметили, что выгружаемый уголь не что иное, как именно русские большевики – и будто бы шеф портовой полиции был уволен за эту преступную небрежность. Эти газеты помещали на своих страницах фотографический снимок с огромной кучи угля и под ним подпись: Русские большевики.

Что касается цели приезда – и в этом не было единодушия. Конечно, некоторые слабые голоса заикались о революции, о восстаниях и т. д. – большинство газет глядело гораздо глубже на это дело.

Орган повышателей полагал, что целью приезда большевиков было именно повышение курсов – и в это же самое время орган понижателей склонен был предполагать, что большевики направят все усилия именно на понижение: их затаенная цель – вызвать на бирже панику и под шумок спустить свои собственные облигации по хорошей цене: ясно, что в случае паники биржа набросится на иностранную валюту. Орган тотализатора сообщал, что большевики приехали как раз на объявленные бега и уже поставили крупную сумму на «наших фаворитов» и – надо надеяться – поставят еще.

Орган знаменитого общества изготовления патентованных подтяжек уверял, что большевики приехали с тайной целью скупить все изделия их фирмы, в виду того, что русские, ходившие, как известно, до сих пор в костюмах Адама, согласно последнего декрета Совнаркома срочно обзаводятся принадлежностями туалета – и в первую очередь, конечно, изделиями «нашей фирмы» – как наиболее практичными и дешевыми. Покупатели приглашались не откладывать покупки на завтра, так как завтра, по всей вероятности, товара на складах не окажется.

Орган изобретателя пилюль Перри-Верри сообщал, что три господина, весьма похожие на русских большевиков, купили у них вчера несколько тонн товара, по-видимому, для личного потребления и обещали покупать исключительно эти пилюли.

Сообщалось также, что большевики уже сделали визит председателю кабинета сэру Перкинсу, который, по слабости зрения, не заметил подлога и принял их очень любезно. Тут же весьма деликатно намекали, что сэру Перкинсу пора отдохнуть от трудных забот по управлению государством, и намечались новые кандидаты в премьеры.

Кэт Упстон, по обязанности секретаря, читала все сообщения и хохотала до упаду, и даже Дюревиль был в хорошем построении. Телефон звонил, не переставая. Своим отвечали, – что это очередной бум буржуазной прессы, потерявший тираж в виду затишья на политическом горизонте, и что, конечно, тут не обошлось без биржевых комбинаций, тем более, что бумаги летели вниз с головокружительной быстротой. Чужим Кэт отвечала все, что только могло прийти ей в голову – и на основании ее сообщения одна газетка в экстренном приложении напечатала, что большевики уже заняли город, перерядившись полисменами, и стоят сейчас на перекрестках всех улиц. Шефу полиции это сообщение, как позорящее честь полиции, но понравилось, газетка была конфискована, что повысило ее тираж до двух миллионов экземпляров.

В ГОРОДЕ.

С утра город представлял необычайное зрелище: улицы были заполнены народом, так что на тротуарах становилось тесно. Газеты, особенно то, которые больше всего интересовались приездом большевиков, раскупались нарасхват и чуть не с бою. На всех перекрестках возникали митинги: ораторы правых партий призывали к расправе с большевиками, проповедники говорили о наступлении обещанных писанием сроков и тщетно молили о покаянии, фокусники показывали самые невозможные сальто-мортале – и полиция не могла ввести все эти, дозволенные законом развлечения – в дозволенные законом же рамки. На самой большой площади выступал молодой оратор левого крыла рабочей партии – Джон Робертс – он явился прямо с завода, не переодевшись, и его речь о социальной революции произвела на слушателей огромное впечатление, так что возбужденная толпа чуть не побила полицейских, просивших перенести митинг в закрытое помещение. Перед зданием американского посольства, где по слухам скрывались переодетые американцами большевики, была устроена сочувственная демонстрация; когда же к демонстрантам вышел представитель заатлантической республики с благодарственной за приветствия речью – в него полетели гнилые яблоки и комья грязи, и достойному американцу пришлось спасаться бегством.

– Русские большевики! – передавалось из конца в конец… но русские большевики тщательно скрывались, и красивейшие дамы города напрасно вышли на улицу в лучших своих нарядах: они все равно нигде не встретились со столь неожиданными и интересными гостями,

МИСТЕР БЕБЕШ И МИСТЕР УНДЕРГЕМ.

Мистер Бебеш с утра заметил только одно: понижение курсов. Мистер Бебеш отдал приказ: скупить то количество акций, которое продано было вчера – и в результате у мистера Бебеша оказалось большое количество золота и бриллиантов совершенно даром. Кроме того, крупные суммы денег переведены были мистером Бебешем на заграничные банки тех государств, внутреннее положение которых не возбуждало опасений. Мистер Бебеш был спокоен, тем более, что мистрисс Бебеш спала всю ночь спокойно – даже слишком спокойно.

В десять часов звонил Ундергем. Мистер Бебеш сказал, что меры приняты, но дольше бороться даже у него, мистера Бебеша, нет сил: курсы падают катастрофически – и советовал выжидать.

Но мистер Ундергем выжидать не мог. Срок – в час дня. До часу дня – или деньги или полное разорение. По-видимому, надо было готовиться ко второму: мистер Ундергем собрал в течение трех часов все свои ценности, получил заграничный паспорт и выехал из города. Погнавшиеся за ним кредиторы увидели только хвост удалявшегося парохода…

А в два часа дня весь город говорил о крахе крупнейшей фирмы «Ундергем и К°» и закрытии на неопределенный срок металлургического завода, на котором было занято до ста тысяч рабочих.

Разговоры эти сопровождались небывалой паникой на бирже, еще большим повышением золота и цен на продовольствие, а у сберегательных касс стояли длиннейшие хвосты – и так как в два часа операции по выдаче денег прекращались, то некоторые из этих касс были разгромлены толпой, не нашедшей при этом в несгораемых шкафах ни одного шиллинга.

НА ЗАВОДЕ.

В три часа дня депутат Дюревиль вызван на завод.

– Ваше присутствие крайне необходимо.

Депутат Дюревиль сказал секретарю редакции Кэт Упстон:

– Дожидайтесь моего возвращения.

Автомобиль быстро примчал Дюревиля к заводу:

– Поскорее, поскорее, вас ждут!

Привычной походкой опытного оратора Дюревиль проходит через толпу. Тысячи глаз – черные, серые, голубые смотрят на Дюревиля. Тысячи глаз, в которых и горечь, и надежда, и озлобление, и ненависть. Эти глаза пронизывают насквозь, эти глаза впиваются в Дюревиля…

– Дюревиль… Дюревиль…

– Товарищи!

И опять Дюревиль чувствует на себе глаза. Без этих впивающихся в него глаз Дюревиль не смог бы сказать ни слова.

– Дюревиль… Дюревиль…

Но речь Дюревиля вызывает, недоумение:

– Организованность… Спайка… Дисциплина… Глаза – тысячи глаз, вспыхивают негодованием. Глаза – тысячи глаз, выражают нетерпение. Слово берет Джон Робертс – рабочий того же завода.

– Довольно! Мы не позволим, чтобы нас выбрасывали на улицу, как собак. Не позволим!

Натрибуне снова Дюревиль.

– Партия обсудит вопрос о всеобщей забастовке!

Но сепаратные выступления…

– Внимание… Внимание…

– Партия примет все необходимые меры! Если надо будет…

Дюревиль не договорил: крики, аплодисменты.

Джон Робертс снова на трибуне:

– Победа или смерть!

– Победа! Победа!

Старый рабочий, стоявший в первых рядах, заявил: – Мы хотим видеть русских товарищей!

– Русские!.. Русские!.. – пронеслось по залу. Задние взбирались на плечи передних – чтобы увидеть русских товарищей.

– Это ложь буржуазной печали! Русские к нам не приезжали!

Но никто не поверил. Шёпотом передавали:

– Еще не время…

Рабочие хорошо знали, зачем приехали русские товарищи!

– Товарищи! – сказал в заключение Дюревиль – предлагаю вынести резолюцию протеста против закона о высылке русских… Приветствие русскому пролетариату…

Резолюция принимается единогласно. Гражданин Дюревиль возвращается домой.

Но ни Кэт Упстон, ни русского мальчика в редакции не оказалось, и никто не мог сказать, когда и куда они исчезли.

ПОЖАР У МИСТЕРА БЕБЕШ.

В восемь часов вечера мистрисс Бебеш почувствовала озноб и усталость – озноб и усталость чувствовала мистрисс Бебеш раз десять в течение дня – и вздумала прилечь на электрическую кровать, которая так превосходно действовала ночью. При помощи горничной она повернула выключатель. Электрическая теплота расползлась по сетке – электрическая теплота стала согревать постель. Мистрисс Бебеш требовала:

– Еще! Еще! Холодная!..

Стрелки мистрисс Бебеш показывали секунды:

– Еще!.. Еще!..

Кровать нагревалась все больше и больше. Наконец…

Но разве мы можем описать отчаяние мистрисс Бебеш – бедной мистрисс Бебеш, при виде воспламенившейся кровати! Горничная одна и горничная другая и третья горничная перенесли ее маленькое тело в место, достаточно удаленное от горящих кружев ее, мистрисс Бебеш, спальни.

Через полчаса весь город знал о новой козни большевиков:

– О покушении на жизнь мистера Бебеша!

«Отечество в опасности»! – писала вечерняя газета, субсидируемая мистером Бебешем: – «если не будут приняты самые крайние меры, цвету нашей нации грозит гибель от руки злостных бандитов»…

Далее следовало описание заслуг мистера Бебеша, восхвалялись качества выпускаемых его предприятиями товаров и сообщались курсы акций тех обществ, во главе которых стоял мистер Бебеш. Курсы эти стояли все-таки не особенно высоко, хотя и несколько выше государственных фондов.

Статья заканчивалась требованием ареста всех большевиков – как русских, так и отечественных, при чем газетка не стеснялась делать намеки на самого депутата Дюревиля.

СОВЕЩАНИЕ В ПАРЛАМЕНТЕ.

Еще с утра, под влиянием слухов о приезде большевиков и уличных волнений, в парламент начали съезжаться депутаты. К вечеру парламент представлял давно невиданное зрелище: прибыли депутаты, годами побывавшие в парламенте – и не только министры, но и товарищи министров. Говорили о большевиках, о панике, о пожаре, о покушениях, причем каждый из видных политических деятелей предполагал, что очередь за ним, а многочисленные журналисты составляли бичующие статьи по поводу трагической гибели NN – место для имени оставалось свободным.

В десять часов открылись многочисленные совещания – фракций, подфракций, секций, подсекций, комиссий и подкомиссий. Параллельно шло заседание кабинета министров.

Мнения разделились: консерваторы, опиравшиеся на крупное землевладение и опасавшиеся конкуренции русского хлеба, настаивали на самых крайних мерах – либералы предлагали те же крайние меры, но в несколько иной и более демократической формулировке – правое крыло, рабочей партии воздерживалось от голосования.

Кабинет министров постановил: в целях прекращения волнений на заводах, отпустить мистеру Бебешу, который приобретал заводы, находившиеся до сих пор в руках мистера Ундергема, крупную сумму денег в беспроцентную ссуду, а что касается большевиков, то их постановлено было немедленно арестовать и отдать под суд, как за самовольный въезд, так и за покушение на жизнь мистера Бебеша.

Заседание парламента в речах ораторов всех партий одобрило эти меры, но когда приступили к голосованию, то заметили, что ни Дюревиля и ни одного из его сторонников в зале не оказалось.

Отсутствие Дюревиля принято было за весьма плохое предзнаменование.

ГДЕ ЖЕ КЭТ?

Если читатель помнит – депутат Дюревиль, придя с митинга, не нашел дома Кэт, присутствие которой, как секретаря, было крайне необходимо, тем более, что Дюревилю предстояла очень серьезная работа. Вместе с Кэт исчез и оставленный на ее попечение русский мальчик.

Когда Дюревиль уехал на митинг, мальчик начал скучать. Он слонялся по комнате, теребил Кэт за платье и кричал:

– Ма-ма!.. Ма-ма!..

А когда Кэт отстранила его, он расплакался.

Кэт Упстон, которая, если вы помните, не любила мышей и кошек – она тем более боялась слез! Но никакие утешения не помогли:

– Гулять! Я хочу гулять!

Кэт стоило большого труда понять его желание, но она все-таки одела мальчика и вышла вместе с ним на улицу. Кэт думала через полчаса вернуться обратно: депутат должен был возвратиться с минуты на минуту.

На улице мальчик останавливался перед витриной и болтал без умолку на своем, никому и даже самой Кэт непонятном языке.

Публика, толпившаяся в необычайно большом количестве на тротуарах, не замедлила обратить внимание на их разговор. Послышался шёпот:

– Русские… Русские…

А публика только и искала в этот день русских. И потому нет ничего удивительного, если Кэт и ее приемыш сделались через десять минут объектом внимания огромного хвоста граждан всякого пола и возраста. И когда она заметила это несколько необычайное по отношению к ее скромной особе внимание – было уже поздно: всякие пути для бегства и отступления были отрезаны; Кэт вместе с мальчиком вошла в первый попавшийся магазин, и этот магазин оказался как раз магазином фабриканта патентованных подтяжек.

Кэт ничего не понимала в этом товаре, и когда приказчик спросил сколько она желает купить, она наобум ответила:

– Дюжину.

И дюжина тотчас же была завернута опытными руками приказчиков.

ПУТЕШЕСТВИЕ КЭТ УПСТОН.

Кэт ускорила шаг и почти побежала по улицам, но толпа не отставала. Кэт вскочила в трамвай и сошла через три станции. За нею доследовали двое а через минуту сзади несчастной мисс вырос огромный хвост поклонников.

– Русские… Русские… – зловещий шопот преследовал Кэт. Она входила в магазины, она покупала ненужные совершенно вещи, объездила весь город в трамвае, омнибусе, метрополитене – но избавится от преследователей не было никаких сил. Наконец, измученная она вбежала в магазин изобретателя пилюль от изжоги – мистера Перри-Верри.

Изобретатель заметил, что дама чем-то взволнована и предложил стул. Кэт поправила прическу, купила пакетик пилюль, и так как лицо изобретателя показалось ей симпатичным – она сказала:

– Не откажитесь проводить меня… Меня преследуют какие-то нахалы…

Мистер Перри-Верри оказался галантным кавалером.

Кэт сидела в магазине довольно долгое время и не обращала внимания на мальчика. Тот сначала любовался рекламами знаменитых пилюль, изображавших человека до употребления – сморщенного и несчастного, похожего несколько на мистера Ундергема после краха – и после употребления – похожего скорее на мистера Бебеша после удачной комбинации с покупкой золота и бриллиантов. Этот, похожий на мистера Бебеша человек с вызывающим видом помахивал пакетиком, на котором крупными буквами значилось: Перри-Верри.

Потом мальчику наскучило спокойное созерцание, и он, найдя линолеум магазина очень подходящим местом для игры, расположился на нем и склеивал из принесенного с собой песку великолепные пряники.

Кэт повернулась к мальчику:

– Ты что наделал? Где ты достал песок?

Кэт вспомнила, что напротив редакции начали чинить мостовую. И когда только он успел набрать этой гадости!

– Я так виновата…

Но мистер Перри-Верри ничего не имел против ребенка. Он проводил Кэт через проходной двор, – а там первый трамвай привез наших путешественников в редакцию газеты «Красное знамя».

– Кэт, – строго сказал Дюревиль, у меня серьезное дело, а вы так запаздываете…

ДЕПУТАТ ДЮРЕВИЛЬ.

Депутат Дюревиль действительно был занят по горло. Тотчас же по приезде с митинга его кабинет сделался местом совещания комитета партии, фракции парламента и так далее и так далее… Низкая заработная плата, постоянные крахи самых казалось бы надежных фирм, биржевая паника, повышение цен на продовольствие, падение реальной цены денег… И, наконец, закрытие металлургического завода…

Проектируемые правительством меры против рабочих организаций, которые, несомненно, будут разгромлены под видом борьбы с русскими большевиками – еще более обостряли положение. С фабрик поступали сведения о забастовках, грозящих стихийным выступлением пролетариата, которое в виду слабой его организованности могло вылиться в весьма нежелательные формы.

Что делать?

Джон Робертс – молодой оратор, который выступал на митинге, призывал к немедленной забастовке и в крайнем случае предусматривал даже вооруженное выступление.

– Партия должна исходить из подсчета сил, – заявлял Дюревиль – и находил момент неподходящим.

Остановились на компромиссе: будут делаться все приготовления к вооруженному сопротивлению, но только в том случае, если правительство первым предпримет враждебные действия, и на всякий случай составлялись заранее планы организации боевых ячеек, мобилизационный и стратегический. Джон Робертс становился во главе вооруженных отрядов.

Дюревиль предупредил его:

– Не предпринимайте ничего без ведома комитета партии! Неосторожный шаг может иметь гибельные последствия…

– Риска нет! – возразил Джон. Он втайне, как и многие, надеялся, что в крайнем случае выручат русские товарищи. В том, что они действительно проникли на полуостров и именно с целью помочь провести победоносную революцию, Джон, как и многие, не сомневался. Но открыто этих мыслей никто не высказывал.

ЗНАМЕНИТЫЙ СЫЩИК.

Шеф полиции получил предписание: немедленно разыскать и арестовать незаконно проникших в город русских граждан.

Ни одного русского гражданина нет в городе! Это до такой степени ясно… Но предписание выполнить необходимо, – по телефону знаменитому сыщику мистеру Джернею:

– Немедленно приезжайте!

От знаменитого сыщика мистера Джернея ответ и тоже по телефону:

– Есть!

Череп пять минут мистер Джерней находился в кабинете шефа полиции.

Если вы хотите, чтобы я так же подробно описал вам наружность мистера Джернея, как описывал наружность, всех остальных героев, – то подобного обязательства взять на себя я не в силах! Потому что мистер Джерней не имел никакой определенной наружности: в одну и ту же минуту вы могли видеть перед собой и худощавого блондина, и толстого брюнета, и великана, и карлика, и молодого человека, и дряхлого старика: изменения в наружности мистера Джернея происходили мгновенно и служили, между прочим, показателем его душевного настроения. Если читателю покажется невероятной возможность таких метаморфоз; то мы можем возразить, что ничего сверхъестественного здесь нет, что только солидная тренировка, в связи с профессией первого сыщика не только на полуострове, но и на всем континенте, отучили мистера Джернея от того предрассудка, что каждый человек должен иметь одну, раз-навсегда установленную наружность.

– Требуется немедленно разыскать русских большевиков, – сказал шеф полиции.

Молодой, готовый к услугам человек – это был мистер Джерней – ответил:

– Есть!

– Я не могу советовать… но…

Перед шефом полиции стоял шестидесятилетний старик; мистер Джерней был обижен – он не признавал никаких советов.

– Вы обижаетесь? – мягко спросил шеф. Мистер Джерней помолодел на двадцать лет.

…Я все-таки советую вам обратить внимание на квартиру депутата Дюревиля…

Мистер Джерней обратился в хищного типа американца.

– Неверно: мы найдем их, и они обратятся в чистокровных англичан. Я же люблю…

Мистер Джерней вырос до потолка.

– Я люблю поймать преступника в тот момент, когда он заносит нож над головой своей жертвы.

РАЗГОВОР МИСТЕРА БЕБЕША С МИСГРИСС БЕБЕШ.

Мы и забыли с вами, читатель, мистрисс Бебеш. Несчастная мистрисс Бебеш после того – о ужас! – происшествия лежала больной – нет, не больной – она умирала, медленно умирала бедная мистрисс Бебеш! Она умирала от холода! Она умирала от духоты!

– Сквозняк!..

Мистрис Бебеш кричала, – и ее стрелки – вы не забыли, что брови мистрисс Бебеш были похожи на черные стрелочки – эти черные стрелки показывали секунды.

– Душно!.. – кричала мистрисс Бебеш, и ее стрелки, о ужас – показывали терции. Горничная одна и горничная другая и третья горничная – каждую минуту и каждую секунду и каждую терцию – открывали и закрывали вентилятор…

Доложили о приходе мистера Бебеша.

– Просите!..

Мистер Бебеш вошел быстрее обыкновенного. Мистер Бебеш вытирал свою пирамиду ежеминутно – нет, ежесекундно вытирал мистер Бебеш свою пирамиду: мистер Бебеш был крайне взволнован.

– Не подходите! – кричала мистрисс Бебеш – вы принесли холод…

Но мистер Бебеш не обратил внимания на ее слова. Он сразу начал говорить.

– Большевики… Русские… Наше правительство… Уезжаем…

Мистрисс Бебеш забыла от волнения свою болезнь. Мистрисс Бебеш вспорхнула и подбежала к мистеру Бебеш.

– Как? Что такое?

– Нам надо уезжать…

Мистрисс Бебеш тотчас же принялась складывать все необходимое. Мистер Бебеш ушел в кабинет отдавать приказания – и в том числе приказание на завтра купить билет до Парижа и перевести в Парижский банк еще крупную сумму.

МИСТЕР ДЖЕРНЕЙ НАЧИНАЕТ ПОИСКИ.

Мистер Джерней вышел из кабинета шефа полиции.

– Эта полиция, – думал мистер Джерней, – она может испортить все дело…

И в эту же самую минуту шеф полиции думал в своем кабинете:

– Этот мистер Джерней – он выхватит из рук полиции жертву, когда полиция уже нападет на верный след..

Но к услугам мистера Джернея нельзя было не обратиться. А вдруг полиция не найдет? Что скажет министр, если он узнает, что труд мистера Джернея не был использован? Такой специалист, как мистер Джерней – если он даже ничего не найдет – ему поверят, что преступников на самом деле не существует. А это было затаенной мыслью шефа полиции.

Мистер Джерней прежде всего заперся в своем кабинете и тщательно перечитал все газетные вырезки, касающиеся большевиков. После этого он полчаса сидел над планом города, и, наконец, выпил стакан воды, – мистер Джерней кроме холодной воды ничего не пил – ив голове его созрел план дальнейших действий.

КЭТ УПСТОН.

Кэт Упстон вся была под впечатлением вчерашней прогулки.

Она просматривала газеты: и все газеты подробно описывали ее вчерашнее путешествие – под рубрикой «Русские большевики». Было упомянуто, что она заходила в магазин фабриканта патентованных подтяжек, но через минуту вышла оттуда, и сам фабрикант подтяжек подтвердил, что он получил от нее заказ на огромнейшую партию товара. «Торопитесь! Запасайтесь!» – писал фабрикант подтяжек. Репортерам было известно, что Кэт окончательно исчезла в магазине пилюль от изжоги Перри-Верри, и сам Перри-Верри в длиннейшем интервью рассказывал, что русская дама пришла в восторг от качества его товаров.

К счастью для Кэт, ни один репортер не удосужился зарисовать ее портрет или сфотографировать, и вместо портрета мисс Кэт Упстон одни газеты перепечатывали снимок с дикарей острова Таити, другие воспользовались старым клише, изображавшим греческую королеву с сыном, но ни тот ни другой снимок, конечно, не давал никакого понятия о наружности мисс.

Мальчик был доволен вчерашней прогулкой. Он опять просил Кэт взять его с собой, но, наученная горьким опытом, Кэт сама сегодня боялась показаться на улицу, тем более, что улицы в этот день были еще многолюднее, чем вчера. Инциденты с полицией происходили ежеминутно, на митингах произносились возбуждающие к восстанию речи, и депутату Дюревилю стоило большого труда сдерживать своего товарища Джона, который готов был каждую минуту мобилизовать свои вооруженные отряды.

Дюревиль был занят. Кэт принимала материал для газеты. Раздался звонок. Кэт вздрогнула, хотя в редакцию входили ежеминутно посторонние: этот звонок показался Кэт необычайным.

Почтенный отец семейства, нагруженный покупками, стоял перед мисс Кэт Упстон.

– Здесь принимаются объявления? – спросил он.

– Да! – ответила Кэт.

И я думаю, читатель уже сам догадался, что почтенный отец семейства был никто иной, как мистер Джерней.

ПО СЛЕДУ.

Каким образом мистер Джерней попал в редакцию «Красное Знамя»? Вот вопрос, способный заинтересовать каждого читателя.

Конечно, мистер Джерней знал из газет, что русские большевики неоднократно заходили в два излюбленных магазина и направился именно в эти магазины.

Фабрикант патентованных подтяжек сделал все, чтобы сбить мистера Джернея с толку. Он рассказал небылицу о покупке большевиками огромной партии его товара, о том, что он ведет с ними переговоры и что они сегодня же будут у него – придут за новой партией товара, показывал вырезанные из газет портреты большевиков, но мистер Джерней не придал всему этому никакой цены.

– Была у вас вчера дама с мальчиком?

– Да… И она купила – фабрикант намеренно преувеличил – три дюжины… Вы хотите взять еще?

Мистер Джерней поневоле взял еще три дюжины.

– И вы ничего не заметили? – спросил Джерней.

– Нет… Конечно, эта дама не русская… Она так хорошо говорит по-английски…

Мистер Джерней понял, что фабрикант намеренно не хочет выдать своих постоянных клиентов и старается направить его, мистера Джернея, на ложный путь. О, этого ему не удастся! Мистер Джерней стоит на верном пути, и этот верный путь ведет мистера Джернея в магазин изобретателя пилюль от изжоги – ПерриВерри.

СЛЕД НАЙДЕН

– Я ищу свою жену, – сказал мистер Джерней. – Она вчера заходила к вам с моим сыном…

– О, да, – ответил Перри-Верри. Она была очень взволнована, и я проводил ее.

Мистер Джерней не стал терять даром времени. Чтобы и этот купец не навел его на ложный след, мистер Джерней решил собрать сам все необходимые сведения.

Он в течение полутора часов ползал по полу с электрическим фонарем, хотя в магазине было и без того светло, он подбирал какие то предметы, невидимые простым глазом, и что то бормотал про себя.

– Она причесывалась… Так… А это почва, которую она принесла с собой… Он тщательно подобрал оставшиеся на линолеуме песчинки и долго разглядывал их в микроскоп. Потом он попросил показать, где вышла эта дама. На земле еще сохранились следы. И эти следы были умело сняты мистером Джернеем.

Все данные были уже в руках: осталось только приступить к анализу этих данных.

И после анализа он знал, что молодая женщина, невысокого роста (она, когда выходила через потайную дверь, приподнималась на носках), брюнетка, живущая… Но, надо сказать, что мистер Джерней определил ее адрес на основании анализа почвы. Он великолепно знал почвы всего города и песок, принесенный мальчиком, сыграл не последнюю роль. Ведь мостовую чинили только напротив дома депутата Дюревиля и только там мог быть такой песок!

И вот, читатель видит мистера Джернея в редакции газеты одного, с глазу-на-глаз с мисс Кэт Упстон, в виде почтенного отца семейства, обвешанного покупками.

– Здесь принимают объявления, – спрашивает мистер Джерней.

– Здесь, – отвечает Кэт Упстон.

И странный посетитель, оставив объявление на десять строк о пропаже собаки, быстро направляется к шефу полиции, обратившись по дороге в молодого и притом влюбленного, отнюдь не безнадежно влюбленного человека.

КТО ЖЕ ПРЕСТУПНИК?

Оставалось только пять минут до назначенного мистеру Джернею срока.

Неужели он не придет? Полиция сбилась с ног, разыскивая преступников. Было арестовано за это время пятьсот женщин, но все эти пятьсот женщин неизменно оказывались англичанками! Шеф полиции волновался:

– Неужели мистер Джерней может подвести!

Мистер Джерней появился в кабинете.

– Дайте мне воды! – сказал мистер Джерней.

Шеф полиции был в нетерпении.

– Ну?..

– Готово! – ответил Джерней: – Враг найден. Он скрывается в редакции газеты «Красное Знамя», на квартире депутата Дюревиля.

Шеф полиции горько улыбнулся. Агенты полиции уже были на квартире Дюревиля.

– Читайте, – сказал шеф полиции мистеру Джернею.

«Женщина, принятая за русского большевика, о которой пишут газеты, оказалась гражданкой Кэт Упстон, принадлежащей к одному из самых почтенных семейств полуострова, но недавно перешедшей в рабочую партию».

Мистер Джерней на это только мог сказать:

– Идиоты! Русским большевиком она и не могла оказаться! Русский большевик – тот мальчик, который ее сопровождал во время прогулки!

Лицо шефа полиции выразило недоумение. Эти агенты опять напали на ложный след…

– Так его надо арестовать!

Джерней усмехнулся:

– Он никуда не убежит! Ведь ему на вид не больше пяти лет… Я видел его и для этого только заходил в редакцию.

Теперь возмутился шеф, полиции:

– Идиот! Он не понимает, что этот мальчик может оказаться взрослым. Ведь писали же, что они приехали под видом грудных детей, – и если они будут расти с такой быстротой…

Мистер Джерней сказал:

– Я сделал свое дело. Вы можете предпринимать что угодно…

И скучающий турист – это был мистер Джерней – вышел из помещения полиции и направился домой, потому что было уже обеденное время.

НЕОЖИДАННОЕ ПРЕПЯТСТВИЕ

Депутат Дюревиль находился в редакции, когда раздался настойчивый звонок:

– Повестка гражданину Дюревилю!

Этой повесткой гражданин Дюревиль приглашался немедленно выдать скрывающегося у него на квартире русского гражданина, подлежащего, на основании последнего закона, выселению из пределов страны.

– Это безумие! – кричала Кэт.

Дюревиль сказал:

– Этого они от меня никогда не добьются! Известие об отказе Дюревиля выдать преступника застало шефа полиции врасплох.

– Явное неподчинение законам государства!

– Мы не имеем права произвести обыск у депутата, – отвечал министр. Изыскивайте пути и средства арестовать преступника без нарушения закона, о неприкосновенности жилища депутата!

Но шеф полиции не был настолько сведущ в законах, чтобы найти благовидный предлог для их нарушения. Шеф полиции срочно вызван в кабинет председателя, сэра Перкинса, для обсуждения создавшегося положения.

ЗАКОННЫЕ ОСНОВАНИЯ.

– Какие могут быть законные основания, – сэр Перкинс сделал ударение на слове «законные», – для обыска у депутата Дюревиля?

Сэр Перкинс вовсе но хотел ссориться с крайней левой, – а ведь обыск у депутата мог вызвать негодование не только у крайней левой. Даже консерваторы иногда становятся чрезвычайно щепетильными в вопросах депутатской неприкосновенности, и особенно в такое время, когда именно консерваторы поговаривают о том, что сэр Перкинс утомился от своих полезных для блага государства трудов и принимают чересчур близко к сердцу состояние здоровья сэра Перкинса!

– Какие же могут быть законные основания?

Видные юристы приглашены в кабинет к сэру Перкинсу. Видные юристы окружены томами законов, собранных с самого основания государства!

Сто томов свода законов. Триста томов полного, от основания государства, собрания распоряжений и указов, тысяча томов парламентской практики. Тысяча юристов изучает парламентскую практику!

Правда, были случаи нарушения неприкосновенности депутата: еще когда были короли, один из них заключил весь парламент в тюрьму, и этому королю отрубили голову. Министр – имя рек – заключил в тюрьму одного депутата, но этот министр не пользовался популярностью и в скором времени был посажен в ту же самую тюрьму…

Случаев было много, но так как все эти случаи кончались скоро или не скоро, но одинаково нехорошо, – на все эти прецеденты нельзя было сослаться. Но есть один закон…

– Какой закон?

Юристы в один голос ответили:

– Об отмене гарантий, предполагающий военное время!

Сару Перкинсу это решение не понравилось.

– Какое же у нас теперь военное время?

Но все-таки было решено, если Дюревиль еще раз воспротивится законному требованию полиции, арестовать и самого Дюревиля, считая его сопротивление прямым объявлением военных действий законной власти полуострова.

РАЗВЕДКА.

Дюревиль не придавал большого значения требованию полиции, тем более, что он был занят более важными делами. В его кабинете непрерывно, еще со вчерашнего дня, шли заседания. Джон Робертс, как глава вооруженных отрядов, находился неизменно при Дюревиле – на самом деле Дюревиль боялся, что он преждевременно выступит без ведома комитета партии и поставит партию перед совершившимся фактом..

В четыре часа на квартиру Дюревиля явился сам шеф полиции.

– Я буду принужден применять меры, – ответил шеф полиции на вторичный отказ Дюревиля.

Дюревиль возразил:

– Я тоже буду принужден принять свои меры!

Что думал этим сказать Дюревиль – неизвестно. Вероятно, он имел в виду поездку к сэру Перкинсу или еще какое-либо из легальных воздействий на зарвавшуюся полицию, – но в тот момент, когда Дюревиль проговорил эти слова, Джон Робертс вышел из редакции, не сказав ни слова Дюревилю.

И немедленно же сильный отряд конной и пешей полиции двинулся в направлении к редакции «Красное Знамя».

В половине пятого Дюревиль был оторван от работы звуками выстрелов. И он и Кэт бросились к окнам.

На улице происходило сражение рабочих с полицией.

ПЕРВАЯ ПОБЕДА.

Несомненно это было делом Джона! Узнав о настойчивом требовании полиции выдать скрывающегося у Дюревиля гражданина (может быть, русского большевика?), Джон решил принять свои меры, которыми уже угрожал и сам Дюревиль. Большой численности отряд рабочих, скрывавших по карманам револьверы, ринулся к дому Дюревиля и занял приготовленные будто нарочно позиции: если читатель помнит, у дома Дюревиля была разрушена мостовая.

Полиция была встречена камнями и револьверными выстрелами…

Дюревиль схватился за голову:

– Что они делают!

Но полиция, не ожидавшая сопротивления, поспешно отступила. На улице стало тихо.

Джон ворвался в редакцию:

– Победа!

Дюревиль был огорчен:

– Вы знаете, к чему это может привести!

Джон виновато склонил голову:

– Но ведь вы сами…

Он намекал на ответ Дюревиля шефу полиции.

– Это равносильно объявлению военных действий! Вы подумали? Вы действовали притом без разрешения комитета!

Дюревиль минут пять сидел молча. Его лоб растянулся до необычайных размеров. Джон стоял рядом и тоже глубоко задумался.

Наконец Дюревиль поднялся.

– Что же делать?

Дюревиль прошелся по комнате.

– Война объявлена…

И добавил:

– Теперь нельзя терять ни одной минуты!

МИСТЕР И МИСТРИСС БЕБЕШ.

Мистер и мистрисс Бебеш уже сложили свои чемоданы.

– Золото! Прежде всего золото! – говорил мистер Бебеш, вытирая свою пирамиду. Он так утомился! Он никогда не смог предполагать, что может столько работать! Мистер Бебеш сам упаковывал золото и бриллианты. Мистрисс Бебеш больше всего заботилась о платьях но и мистрисс Бебеш показала чудеса самоотвержения – она брала только самое необходимое.

Пароход отходит через двадцать минут.

– Не забыли ничего?

– Еще пять чемоданов…

Мистер Бебеш, несмотря на свою полноту, вертелся по комнатам. Мистер Бебеш помогал своим слугам.

Наконец, за пять минут до парохода, все было готово. Автомобили были нагружены чемоданами. Автомобили увозили чемодан за чемоданом. Последний автомобиль был нагружен мистером и мистрисс Бебеш.

Пристань. Дымит пароход.

– Здесь!

Мистер и мистрисс Бебеш вышли из автомобиля. Мистер и мистрисс Бебеш направились к пароходу.

Рабочий, покрытый сажей и с винтовкой через плечо, подошел к мистеру Бебешу:

– Вы гражданин Бебеш?

– Приказом революционного комитета вы арестованы!

ЗА ГРАНИЦЕЙ.

Перенесем на минуту читателя за границу того государства, в котором он до сих пор был: только сто верст канала отделяют полуостров от заграницы – и туда, через канал, отошел пароход, на котором думал уехать мистер Бебеш, но этот пароход идет уже без мистера Бебеша и с красным флагом.

Слухи о волнениях на полуострове уже проникли за границу.

Женщина средних лет и по-видимости иностранка глотает все эти сведения: она уже три дня пытается сесть на пароход, отходящий к полуострову, но ее не пускают; она русская, и въезд гражданам означенной национальности запрещен.

Пароход с красным флагом прибыл в порт с полуострова. Пароход с красным флагом остановился. Но он немедленно идет обратно.

– У меня есть билет! – кричит женщина.

– Нельзя! Этот флаг не признан правительством!

Пароход огибает гавань. Женщина на берегу. Вот он уже близко от нее. Женщина бросается в воду.

– Тонет! тонет! – закричали на пароходе. Бросили спасательные круги.

Через две минуты на палубу была поднята неизвестная женщина. Она лишилась чувств.

Пароход шел дальше – по направлению к полуострову.

План, выработанный на всякий случай, пригодился. Немедленно после ухода полиции партия приступила к военным действиям.

– Главное – быстрота! – говорил Дюревиль. Он знал нерешительность главы кабинета: надо использовать его минутную растерянность.

И вот еще солнце не успело опуститься в море, как все важнейшие стратегические пункты были заняты восставшими рабочими. Полиция позволила снять себя с постов без малейшего сопротивления. Войска в городе не было.

На другой день утром арестованы были члены правительства и посажены в ту камеру, где раньше сидел мистер Бебеш. К полудню был захвачен последний оплот – штаб военного министра. И в час дня радио разносило по всему свету весть о революции на полуострове.

Дюревиль стоял на балконе того дома, где помещалась редакция. Многочисленные депутации приветствовали Дюревиля.

– Победа! Победа!

Гражданин Дюраль говорил:

– Только первый шаг! Борьба начинается!

После Дюревиля говорил Джон:

– Мы должны послать приветствие русским товарищам!..

– Браво! Покажите нам русских товарищей!..

– Русских товарищей мы ждем, как дорогих гостей. Но они сюда еще не приехали…

– Неправда! – загудела толпа. – Они здесь!

– Мы хотим немедленно видеть русских товарищей! Дюревиль смеялся. Толпа негодовала.

Джон сказал:

– Но, ведь, полиция требовала от вас выдачи… Дюревиль опять засмеялся. Кэт сказала:

– Так мы покажем его рабочим!

Найденыш гражданина Дюревиля – пятилетний русский гражданин на балконе:

– Вот единственный русский на полуострове! Женский голос из задних рядов:

– Мой сын!

Женщина, которую мы видели на пароходе, вбежала в редакцию. Она плакала и обнимала своего ребенка. Когда она успокоилась, Джон сказал:

– А ведь ваш сын помог нам произвести революцию!