Морока (сборник)

Повесть о том, как с Андреем Петровичем ничего не случилось

Разные на свете люди живут – у одного нос крючком, да длинный такой, в любую щелку пролезет, а другой и совсем без носа, у одного волосы до плеч и притом кучерявятся, а другой каждую неделю у парикмахера голову бреет, чтобы походила эта его голова на огромную репу.

И живут все по разному-один на Петербургской стороне, другой на Выборгской, а третий, так тот и совсем на Васильевском острове!

Ну а вот Андрей Петрович живет на Малой Дворянской и притом в доме номер семь, и несмотря на это носит костюм, точь в точь, как Павел Кондратьевич, и шуба у него такая же, что и у Ивана Фомича – начальника отделения, так что швейцар, Архип, постоянно одну за другую принимает.

И когда он выходил утром, в двенадцать часов, в департамент, в то же самое время выходил околоточный Иван Демьяныч из восьмого номера, в светлой шинели – и шли они оба, каждый в свою сторону, установленной раз навсегда орбитой.

В то же самое время выходил и Павел Кондратьевич с Нижегородской, а Иван Фомич – часом позже-с Васильевского и все они, пройдя намеченный издавна путь, попадали в один и тот же департамент.

Сотни тысяч людей проходят по улицам Петербурга и никто с пути своего не сойдет, а если суждено быть двоим в одной и той же точке пространства – неминуемо должны они столкнуться лбами:

– Виноват!

– Извиняюсь!

И опять разойтись и плыть дальше, установленной, так сказать, орбитой…

Вечером совершался обратный путь – вновь расходились и сходились пути – и часто на этих путях встречался Андрей Петрович с Павлом Кондратьевичем в квартире своей, на Малой Дворянской.

Говорили они обо всем – и о том, что трудно становится теперь прожить, даже на жалование столоначальника, и назревают будто бы перемены, так что директор переходит в другое ведомство и неизвестно кто будет назначен на его место – Иван Никанорыч, или, наоборот, Никанор Иваныч…

А когда, большей частью по праздникам, начинало шалить воображение, мысленно переставляли они пути и положения человеческие, смеясь, получающейся от сего, несообразности.

– А если бы швейцар Архип – товарищем министра?!

– Ха-ха-ха!

– А если бы…

– Ха-ха-ха!

Но все это в воображении…

Твердо знал Андрей Петрович – что сойди с пути своего и пойдет на земле такой кавардак, что никакая полиция не сможет привести ее в требуемый законом порядок – но выйдя однажды, не встретил он у ворот своего дома околодочного Ивана Демьяныча и подумал:

– Вот так раз!

И в департаменте в тот день было темнее обыкновенного, и лица у всех были хмурые и озабоченные…

Иван Фомич сам подошел:

– Поздравляю – переворот! Директор новому министру представляться уехали!

Андрей Петрович на это ответил:

– Ничего, Иван Фомич, перемелется!..

И, действительно, все перемололось…

Многие, правда, по другим ведомствам разошлись, многие по департаменту получили повышения, директор ушел, и на его место назначен был новый – и притом не Иван Никанорыч, а, наоборот, Никанор Иваныч, вместо Архипа появился новый швейцар, молодой и без надлежащего порядка – только Андрей Петрович сидел по-прежнему за своим столом, с видом на Зимний Дворец, и с этого места никуда не хотел переходить. Утром, в двенадцать часов, по-прежнему встречал он Ивана Демьяныча, хотя и в штатском платье.

И, собравшись на именинах Павла Кондратьевича, говорили опять, что теперь на жалованье начальника отделения прожить нельзя и только между прочим коснулись переворота:

– Была полиция – теперь-милиция – вот и переверт!

А Павел Кондратьевич сказал:

– Вот если бы дворник Фома…

И до того разошлись, что поставили Петра Первого на комод у вокзала, водрузив Александра на Фальконетов монумент, да еще коня на дыбы! – так что хозяйка рада была гостей поскорей выпроводить, – а что как разойдутся, да голые вверх ногами ходить начнут! И от одной мысли о возможности подобного неприличия заболела она воспалением легких!

Но не выходила жизнь из положенных ей орбит и события, происшедшие в эти дни, не выходили из ряда обыкновенных.

Призвал Иван Фомич Андрея Петровича в кабинет – там стоял молодой человек в усиках и весь с иголочки.

– Вот ваш новый помощник!

– Очень приятно!

И больше на этого помощника никакого внимания не обращал:

– Семен Андреич, составьте…

– Семен Андреич – напишите…

Семен Андреич писал и ничего такого не оказывал.

Началось с того, что Семен Андреич в гору пошел, да так пошел, что в один день через Андрея Петровича перепрыгнул! За уходом Ивана Фомича, назначен он начальником отделения: Андрей Петрович и ахнуть не успел, как Семен Андреич ему:

– Андрей Петрович – составьте!

– Андрей Петрович – напишите!..

И вид такой, словно родился начальником!

Павел Кондратьевич в большое возмущение пришел:

– Да как же так? – возмущался Павел Кондратьевич.

– Да почему же так? – возмущался Андрей Петрович.

– Да этак тебе на улице каждый через голову перепрыгнет!

Даже сон такой Андрею Петровичу приснился:

Идет он будто бы в департамент, а через него, сзади, новый швейцар, как прыгнет!.. А рядом другие – и, будто бы, такая чехарда пошла, что только ноги в воздухе болтаются…

И самого Андрея Петровича подмывает:

– Прыгни! Прыгни!

Пришел на другой день – глядит и департамент упразднили!

И сам Андрей Петрович назначен заведующим подъотделом, а есть в том повышение или понижение – неизвестно!

Встречает Павла Кондратьевича:

– Вот я сон какой видел!

А тот и сну не удивился:

– Оно и есть – назначен новый швейцар в роде как над директором надсмотрщиком!..

Пошли, посмотрели – и верно: сидит новый швейцар в директорском кабинете и всем своим видом внушает совершенное уважение.

– Ну и ну! – сказал Андрей Петрович.

– Ну и ну! – сказал Павел Кондратьевич.

Андрей Петрович хотел было отшутиться:

– А чем он в самом деле и не комиссар?!

Только с каждым днем пошли все новые и новые несообразности. Одно можно сказать: переверт!

– Они скоро Фальконетов монумент на Петропавловский шпиль взгромоздят – говорил Павел Кондратьевич и составил будто бы в этом смысле проект, только выше Семена Андреича прыгнуть не удалось: не обратили внимания!

Понадобилось однажды Андрею Петровичу за справкой сходить – а как курьеров теперь нельзя посылать – пошел сам. Приходит – нет такого учреждения.

Осмотрелся вокруг, –

– Да куда же это я попал?!

И Петербург – и не Петербург?! – словно все вывески переменились!

– Что это за улица?

Милиционер сплюнул, но ответил:

– Карла Маркса, вот какая!..

И опять такой улицы словно бы в Петербурге не было!

Так проплутал, проплутал, да и вернулся домой; и с той поры из дома ни ногой – кроме как на службу – и то побаивался:

– А что, как земля из под ног уплывет?!

Но ничего не произошло – изо дня в день писались те же самые бумаги, только с необходимыми в форме изменениями, и в перевернутом мире, где ни кто не знает имени-отчества своего ближайшего начальника, единственной опорой оставался стол Андрея Петровича, у окна, с видом на Зимний Дворец; и крепко за этот стол продолжал Андрей Петрович держаться.

Больше всех Семен Андреич приставал:

– Вы бы, говорит, вы бы!..

То ему кажется, что шкаф не на месте стоит, то и самый стол хочется ему переставить.

– Проявили бы, говорит, инициативу!

Андрей Петрович отвечал:

– Не нахожу силы духа!..

И все оставалось на прежнем месте. Конечно, зудит иногда:

– Прыгни! Прыгни!

И зайдет в голову какой проект – но всегда что-то останавливало:

– Допрыгаешься!

Многие, конечно, прыгнули – и больше всех Семен Андреич – из автомобиля не выходит: заседание у него за заседанием – и Андрею Петровичу он не раз говорил:

– Я бы вам хорошее место дал… Только конечно – инициатива!

Андрей Петрович соблазну не поддавался… И правильно: выходит он однажды в двенадцать часов из дома своего, на Малой Дворянской, и вдруг – Иван Демьяныч!

– К чему бы это?!

Ан – пришел в департамент – отправлен, говорят. Семен Андреич в чеку и единственно за проявление инициативы!

Павел Кондратьевич так и сказал:

– Допрыгался!

От должности, которую Семен Андреич занимал, – Андрей Петрович сам отказался:

– Я здесь больше пользы принесу – и посоветовал Ивана Фомича пригласить – старик и дело хорошо знает, а сам по-прежнему сидит за своим столом, с видом на Зимний Дворец, и если скажет кто:

– Переверт!

– Андрей Петрович так и обрежет:

– В существе никакого переверта! Единственно, одно лишь название: прежде чиновник – теперь-совработник…

Павел Кондратьевич подхватывал:

– Прежде министерство – теперь-наркомат…

И так перебирали все ведомства и радовались.

А когда, большей частью по праздникам, начинало играть воображение и было переговорено уже что и на жалованье заведующего всем управлением теперь невозможно прожить – Андрей Петрович начинал:

– Вот если бы Волга – в Белое море – это переверт!

– Вот если бы…

Но в двенадцать часов шел Андрей Петрович через Троицкий мост, Павел Кондратьевич – через Литейный, а Иван Фомич – через Николаевский – и все они, описав свой круг, попадали в один и тот же департамент.

И шли в это время сотни тысяч людей, каждый своим путем, и если надлежало двоим быть в одной и той же точке пространства, неминуемо должны они были столкнуться лбами:

– Виноват!

– Извиняюсь!

И плыть дальше – каждому своей, установленной от века, орбитой…