Молот ведьм

Темный круг

– Дай Бог здоровьечка, – церемонно произнес канцелярист, когда я чихнул.

Я поблагодарил его кивком, хотя был уверен, что у Бога есть более важные дела, чем следить за здоровьем Мордимера Маддердина. Ибо я являлся лишь одним из тысячи винтиков мощной машины нашей Святой и Единой Церкви и был лишен амбиций стать чем-то большим. Недаром Писание говорило, что таким, как я, блаженным духом и смиренным сердцем, будет принадлежать Царствие Небесное.

– Вот рапорты, мастер, – канцелярист протянул мне стопку ровно сложенных листов. – Я позволил себе упорядочить их по датам.

– Благодарю. – Я принял документы из его рук и вздохнул, поскольку мне явно предстоял вечер, проведенный за крайне скучным занятием.

– Распишитесь, прошу вас.

Я склонился над столом и взял в пальцы перо. Поставил размашистую подпись, а второе «М» размазалось в кляксе.

– Ничего-ничего, я поправлю, – пробормотал канцелярист, потянувшись за песком.

Я оставил его за этим чрезвычайно увлекательным занятием, сам же, с документами под мышкой, твердым шагом вышел из канцелярии. Выходя, искоса глянул на ровные шеренги столов. Мужчины, склонившиеся над книгами и документами, были слишком похожи друг на друга. При этом я видел разницу: вот тот, например, корпулентный, с веночком волос вокруг головы, другой – седой, третий – худой и лысый… но все отчего-то казались одинаковыми. Может, из-за черных одежд? Может, из-за погасших взоров, что помутнели от многолетнего корпения над документами? Может, из-за нездоровой белизны кожи, из-за запятнанных чернилами пальцев и рук?

Я пожал плечами. В конце концов, Господь для каждого из нас выбирает такую судьбу, чтобы мы наилучшим образом служили Его планам.

Я затворил за собой дверь, однако тотчас в коридоре ко мне подбежал один из новых заместителей епископского секретаря, молодой человек с бегающими глазками.

– Инквизитор, – выдохнул он. – Его Преосвященство просит…

Я лишь приподнял брови, но ничего не сказал. Не думал, что Его Преосвященство Герсард – епископ Хез-хезрона – призовет меня нынче на аудиенцию, особенно учитывая, что данное им мне задание было ясным и простым.

– Как здоровье Его Преосвященства? – спросил я осторожно.

Заместитель секретаря лишь бросил на меня беглый взгляд и покачал головой, скривившись в характерной гримасе. «Охо-хо, – подумал я. – Это плохо». Его Преосвященство, увы, страдал приступами подагры и вдобавок любил выпить. Алкоголь же порой приводил его в доброе расположение духа, а порой – наоборот. По выражению лица заместителя секретаря я понял, что нынче как раз «наоборот».

И действительно, когда я вошел в кабинет Герсарда, сразу понял, что день у епископа не задался. Его Преосвященство стоял подле окна, хмурый, будто грозовая туча. Я видел его в профиль, но трудно было не заметить, что левая рука обвязана бинтами, а на щеках – нездоровый румянец.

– Льет, – крякнул Герсард раздраженно.

Я лишь с сочувствием вздохнул, ибо знал, что в дождь приступы подагры усиливаются. Я, правда, думал, что Его Преосвященство очень любит весь этот цирк и суматоху вокруг собственной персоны, однако не сомневался, что он действительно болеет.

Однако я знал рецепт от этого. Где-то с месяц в каменоломнях или на вырубке – и все болести нашего епископа сбежали бы, будто стадо овечек от волка. Понятно, что я никогда бы не осмелился отпустить подобную шуточку при ком-либо из окружения Его Преосвященства, да и с братьями-инквизиторами мы редко когда позволяли себе такое.

– А ты чего вздыхаешь? – повернулся он ко мне.

В правой руке епископ держал серебряный кубок, глаза были красными от перепоя и недосыпа. Даже седые волосы, за которыми он обычно ухаживал, аккуратно зачесывая за уши, сейчас торчали, словно кривые рожки. На щеке и лбу расплывалось отчетливое розовое пятно, поскольку, увы, Его Преосвященство страдал и от аллергии. У меня было неясное подозрение, что, возможно, она напрямую связана с количеством потребляемого пития, но такого рода подозрения я предпочитал держать при себе.

Поэтому я лишь низко поклонился:

– Я – слуга Вашего Преосвященства.

– Мордимер. – Он подпер левой ладонью щеку, зашипел от боли и грубо выругался. – И чего ты снова хочешь?

– Ваше Преосвященство меня вызывали, – сказал я тихо, стараясь придать голосу бархатную мягкость.

– Вызывал, вызывал, – повторил он, и я отчетливо видел, что он пытается вспомнить, какого дьявола я был ему, собственно, необходим.

– А знаешь, что молоко действует? – оживился он на миг.

Однажды я имел честь сообщить епископу, что молоко неплохо снимает боль, причиняемую в желудке кислотами, – и, слава Богу, рецепт помог.

– Только медик перед каждым кубком заставляет меня проговаривать «Отче наш», – добавил Его Преосвященство. – Коновал проклятый…

– Я рад, что оказался хоть в чем-то полезным.

Он вцепился в мраморный подоконник и сосредоточил на мне взгляд.

– Ты сейчас едешь в… – заколебался Герсард и махнул ладонью, а вино плеснуло ему на рукав.

– В Госсбург, Ваше Преосвященство, – подсказал я.

– Нет, – сказал он с таким удовлетворением, словно поймал меня на достойной наказания ошибке. – Ты едешь в Кассель. Настоятелем прихода при церкви Гнева Господня там некий Мельхиор Вассельрод. Мы учились вместе…

– Ваше Преосвященство? – решился я напомнить о себе, когда пауза затянулась.

– Были мы друзьями, – пояснил он. – Молодежь… – Его взгляд затуманился. – Ах, Мордимер, вот бы снова стало двадцать лет, а, парень?

Он покачал головой и оперся о подоконник. В кабинете Его Преосвященства подоконники были низкими, а окна – огромными. Даже думать не хотелось, что произошло бы, выпади епископ в сад в то время, когда пребывал в моем обществе, поэтому я подошел и решительно взял Герсарда под правую, здоровую руку.

– Позвольте, Ваше Преосвященство. Мне будет спокойней, если Ваше Преосвященство сядет.

Конечно, он мог и рассердиться, но лишь глянул на меня, а в глазах блеснула слеза.

– Ты и вправду хороший мальчик, Мордимер, – сказал он, дыша на меня вином, и позволил усадить себя в глубокое кресло.

Я дал ему кубок в здоровую руку, а он поднял его к губам и громко отхлебнул.

– Многие бы возрадовались, когда б их епископ выпал в окно и разбился о твердые камни, – пробормотал Герсард с обидой. – Хорошо, что ты – другой.

Вообще-то под окнами епископа не было камней – лишь нежно взращиваемый лужок да клумбы с редчайшими цветами, однако в любом случае падение со второго этажа (а этажи в епископском дворце были крайне высоки) могло закончиться скверно.

– Осмелюсь утверждать, что все молятся о долгой жизни Вашего Преосвященства, – сказал я.

– Это потому, Мордимер, что ты честен и всех прочих меряешь по себе, – снова растрогался он. – Но ты должен следить, мой мальчик, чтобы люди не пользовались твоими добротой и простодушием… Так, как они всегда пользуются моими. – Он промокнул глаза забинтованной рукою и снова зашипел от боли. – Что думаешь, парень, вот возьмись ты, как привык, по-своему, за моих медиков – придумали б они лекарство от подагры? А?

– Невозможно научить свиней летать, – ответил я, поскольку не думал, что пытки привели бы к чудесному улучшению умений пытуемого.

Епископ печально кивнул.

– Только где взять лучших? – вздохнул он. – Сам Святой Отец прислал мне своего лекаря. Так я погнал того разбойника в три шеи…

Я слегка усмехнулся, поскольку уже слышал эту историю. Папский медик внимательно осмотрел и обследовал нашего епископа, после чего приказал ему перестать пить и начать питаться здоровой пищей, много лежать, принимать грязевые и травяные ванны, делать компрессы и массажи, а также проводить как минимум три месяца в здравницах на горячих водах. Вдобавок, поскольку это был папский лекарь, он добавил молитвы, псалмы и как минимум трижды в день – участие в святых мессах. Ха! Те, кто присутствовал при разговоре, хорошо помнят тираду Его Преосвященства, которая завершилась ударом украшенного шитьем сапога о голову лекаря. И оказалось, что приступ подагры – будто рукой сняло. Что ж, неисповедимы пути Господни…

– Но ладно, ладно, Мордимер, хватит нам уже о моих болестях, – глянул он на меня. – Кассель, верно?

– Верно, Ваше Преосвященство.

– Ты ведь человек, достойный доверия и весьма деликатный, – снова вздохнул епископ. – По крайней мере, если сравнивать с этими всеми. – Я догадался, что речь о моих братьях-инквизиторах, но промолчал. – Поэтому реши дело без лишнего шума, без официального дознания и без приговоров – не дай Бог. Ну, разве что, – добавил он со значением, – сам знаешь…

Я понимал, что Герсард, скорее всего, не хочет навредить старому другу, поэтому истово закивал.

– Все будет, как пожелает Ваше Преосвященство.

– Если там действительно происходит что-то злое – действуй, сыне. Но я полагаю, что Мельхиор всего лишь чудит. Старость не радость. Сам убедишься, когда будет тебе столько лет, сколько и мне. Возьмешь с собой своих парней?

– Пожалуй, нет, Ваше Преосвященство. Они получили шесть недель нижних казематов, и осталось им сидеть еще четыре.

– Вот шалунишки, – рассмеялся он. – Дать тебе индульгенцию?

– Покорно благодарю, отче епископ, но полагаю, что такая передышка им не помешает. Я предупреждал, чтобы не затевали глупостей, но ведь не послушали. Им еще повезло, что его милость бургграф имеет ко мне некоторые, скажем так, сантименты, поэтому посадил их лишь на шесть недель.

– Справедливость должна торжествовать. Ну, коли так, пусть уж сидят.

Курнос и близнецы наверняка не обрадовались бы, услыхав мой разговор с епископом, но за приговор им следовало благодарить только самих себя. Я всегда им говорил, что ночные приключения на улицах Хеза, с битьем горожан и нападением на девиц, не принесут ничего хорошего.

Епископ пытался подняться с кресла, поэтому я протянул ему руку. Он оперся на меня всем весом.

– Ступай уже, сыне. Возьми денег у казначея, скажешь – я приказал.

– Благодарю, Ваше Преосвященство, – молвил я искренне, поскольку инквизиторские доходы слишком часто зависели от хорошего настроения епископа. – Осмелюсь лишь спросить, что мне делать с рапортами из Госсбурга?

– Отдай их, мы кого-нибудь туда пошлем, – пробормотал он.

Я преклонил колени, а Герсард ласково протянул мне перстень к поцелую. Говорили, что в него вставлен камень из Святой Земли, один из многих осколков того самого камня, на который ступил наш Господь, сойдя с Распятия. Камешек в перстне епископа был серовато-рыжего оттенка, словно высохшая на солнце трава. Правда, в соборе Хеза я видел обломок того же камня – и он был светло-желтым, а в монастыре Амшилас находился осколок цвета светлого железа, в медальоне же императрицы Людвики (каковой медальон я видел, когда его выставляли на всеобщее обозрение) был еще один осколок, но – почти белый, пронизанный темно-красными жилками. Из этого следовала единственная мораль: Господь наш, как видно, ступил на разноцветный камень, который одновременно был песчаником, гранитом и кварцем. Или же – тот стал таковым под стопою Иисуса.

Воистину неисповедимы пути Господни!

Кассель был крупным городом на пересечении торговых путей, что вели вглубь империи. В холмах, в паре десятков миль к северу от него, разрабатывали соляные копи, а еще говорили, что мытье серебра в окрестных ручьях в последнее время приносит прекрасные результаты. Поэтому город был богатым, людным и хорошо укрепленным. В общем-то, в самом сердце епископских земель глупо ожидать вражеского нападения, но городские советники, видно, решили, что окружить Кассель стенами и поставить сторожевые башни – дело чести. Кроме того, на взгорье над городом возвели ощетинившуюся башнями крепость: вашему нижайшему слуге (не знакомому с новомодными архитектурными веяньями) она напоминала пузатую бочку с нахлобученной сверху крышей.

Я подъезжал к Касселю южным трактом, обгоняя направлявшихся на ярмарку купцов, селян и множество людей самого разного толка, которые слетались на ярмарки будто мухи на мед. Я проезжал мимо разноцветных цирковых возков, дворянских свит, гербовых карет и целых отрядов бродяг, нищенствующей братии, босоногих монахов и продажных девок. Большую часть из них, понятное дело, не пустят за городские стены, но я по опыту знал: под теми стенами вскоре встанет нечто вроде осадного стана – там вырастут лотки, корчмы, трактиры и дома утех.

Я вез с собой выданные епископской канцелярией охранные грамоты, но в них не было указано, что я – инквизитор. Дело не подлежало огласке, разговоры и сплетни мне нужны были меньше всего. Однако я надеялся, что городская стража и без предъявления грамот впустит в город человека, который, подобно мне, выглядит вполне состоятельным дворянчиком, жаждущим ярмарочных развлечений.

Так и вышло – и я сразу же окунулся в разноцветную, крикливую, напирающую со всех сторон толпу. К счастью, мой конек был не только спокойным, но и мудрым, поэтому легкими движениями морды сам прокладывал себе дорогу, напирая грудью на тех, кто вставал у него на пути. Что все равно не оберегло меня от проклятий, упреков и презрения, а какой-то недомерок даже бросил мне в лицо комком засохшей грязи – и сразу спрятался в толпе. Но я нес сей крест с привычным смирением.

Наконец, несколько раз справившись о дороге, я добрался до собора Гнева Господня. Это было прекрасное строение красного кирпича, вонзавшееся иглой колокольни в самые небеса. Его окружала невысокая стена, а у калитки, на приставленном к стене табурете, сидел старый монах. Ел прямо пальцами из миски какое-то темно-серое месиво, но при этом пристально следил за всем вокруг: преграждал кривой палицей дорогу любому, кто пытался пройти в калитку.

– Вечером, вечером, – бормотал, обнажая беззубые десны.

Я соскочил с седла и взял коня под уздцы. Приблизился, но палица едва не ткнулась мне в брюхо.

– Вечером, вечером, – он даже не поднял взгляд.

Я вырвал палицу и треснул старика по голове. Не сильно, поскольку не хотел обижать несчастного – лишь вызвать хоть каплю интереса к моей скромной персоне. Нужно признать, что это мне вполне удалось – так резво он вскочил на ноги.

– Чеммогуслужитьгосподину? – отозвался поспешно, выдавливая на лицо умильную улыбку.

Что ж, как видно, принадлежал он к тем людям, которые прекрасно понимают: если кто-то их бьет, то, скорее всего, имеет на это святое право.

– Я ищу настоятеля прихода, Вассельрода, – сказал я. – Где могу его найти?

– Его преподобие в костельном покое, ваша милость. Там вон, за церковью, – он ткнул пальцем, больше похожим на загнутый коготь. Я заметил, что на правой руке у него всего три пальца. – Я проведу вельможного…

– Нет нужды, – я бросил ему грош, а он неожиданно ловко поймал монету. Видно мастера по сноровке.

Плебания[14] была большим каменным домом, прилепившимся к северной стене собора. Дорожка вела меж прекрасно ухоженных, подстриженных кустов: рядом с ними как раз суетился садовник с огромными ножницами в руках.

– Бог в помощь, – отозвался он, сняв шляпу, когда увидел меня.

– И вам, – ответил я и заметил удивление в его глазах.

Чувствовал, что провожает меня взглядом, пока я шел к высоким каменным ступеням костельного покоя. Я не совсем понимал, что делать с конем, раз уж поблизости оказался тот, кто мог заметить, как сей конь объедает лелеемые газоны и кусты. К счастью, двери костельного покоя отворились, и оттуда выскочил паренек с метлой в руках.

– Эй, малой, – крикнул я. – Иди-ка, возьми коня!

Он осторожно приблизился: мой конь был огромным, а широкая грудь и крупная голова его не могли не произвести впечатление. Но зверь этот был удивительно смирным, хотя не хотел бы я оказаться в шкуре того, кто попытается его украсть.

Я отдал пареньку повод и успокаивающе похлопал коня по морде. Тот тихо заржал, поворачиваясь ко мне.

– Оставайся здесь, дружище, – сказал я. – Настоятель у себя? – обернулся я к пареньку, и тот истово закивал.

Я поднялся по высоким ступеням и, прежде чем отворить двери, вежливо постучал. Не надеялся, что кто-то ответит – так и случилось, поэтому я вошел без разрешения и вскоре уже осматривался в темной, пропахшей старым деревом прихожей. Длинный коридор вел к приоткрытым дверям, и мне показалось, что из-за них слышу приглушенные голоса. Направился туда – не шумя, но и не стараясь идти тихо. Приглушенные голоса порой означают, что ведется некая беседа, которую человек тихий и пребывающий в тени сумеет подслушать во славу Господа.

Однако нынче о важных предметах речи не было. Кто-то – наверняка настоятель прихода – с энтузиазмом рассказывал о собственном способе обрезания веток, белении фруктовых деревьев и унавоживании земли. Некто другой вежливо поддакивал и время от времени говорил: «Ах, верно», «Да быть не может» и «Кто бы подумал?»

Я постучал в следующую дверь и толкнул ее, не ожидая, пока меня пригласят. В большой светлой комнате у окна сидели двое. Один – толстенький священник с красной лысиной и огромными лапищами, второй же, к моему удивлению, оказалась молодая дама в черном. Взглянула на меня, и я отметил, что у нее блестящие глаза с миндалевидным разрезом и красивые, чуть надутые губки.

Я легко поклонился:

– Прошу простить, что прерываю вашу беседу, но я прибыл в Кассель, чтобы увидеться с господином настоятелем Вассельродом.

– И чего же вы желаете? – спросил священник, поднимаясь. Руки он спрятал за спину, словно стыдился их.

– Меня прислал Его Преосвященство епископ. А вы – здешний настоятель?

– Да, – ответил он, глядя на меня из-под редких седых бровей.

Женщина же смотрела широко распахнутыми, удивленными глазами. «Боже мой, – подумалось мне, – она и вправду полагает, что всякий, завидев настоятеля, станет падать на колени и неистово лобзать его перстень или руку?» Ха, на моем столе побывали и куда более важные люди! И я никогда особо не уважал священников, ибо сложно найти существо более гадкое, непристойное и сверх всякой меры жадное до прибыли. При этом – преисполненное лицемерия и фальши, всегда склонное мучить тех, кто слабее, и гнуть спину перед сильнейшими – и такое, у которого заученные теологические постулаты уживаются с врожденной тьмой разума. И спешу вас уверить, милые мои, что точно так же будет и через пятьсот лет, и через тысячу. Разве что Господь наконец смилостивится и вторично, во славе Своей, сойдет к нам да мечом праведного гнева покарает тех, кто искажает Его учение.

Да и, скажем по правде, я мог позволить себе прохладное отношение к духовенству, в этом – одно из преимуществ профессии инквизитора. Но и здесь приходилось оставаться милым и вежливым, поскольку настоятель Вассельрод был все же другом Его Преосвященства с шестнадцати лет (подумать только, Его Преосвященству когда-то было шестнадцать!).

Впрочем, и среди священников случались люди просвещенные и честные, хоть я и не мог поверить, что настоятелем столь богатого прихода храма Гнева Господня мог оказаться именно такой человек.

– Мое имя Мордимер Маддердин, – сказал я, – и мне сообщили о вашем запросе.

Я не сказал «проблемах» и не назвал себя инквизитором. В конце концов, я же не знал, кто эта женщина, а чем меньше людей будут осведомлены о причине моего приезда в Кассель, тем лучше для меня и для дела.

– Дитя мое, – настоятель повернулся к девушке. – Ступай на кухню и проверь, нет ли у Стефании каких-нибудь пирожных для тебя…

Дама в черном усмехнулась снисходительно, и улыбка лишь добавила красоты ее и так прекрасному лицу.

– Дедушка, я уже выросла из пирожных.

Но она все же встала с кресла и официально кивнула мне на прощание. Настоятель подождал, пока не закроет двери.

– Приветствую вас, инквизитор, – сказал настоятель и указал мне на место, где за миг до того сидела женщина, назвавшая его дедушкой. – Настоящий ее дед был моим братом, – пояснил, словно предвосхищая вопрос. – Но он умер, когда она была еще ребенком.

– Дама необычайной красоты, – молвил я вежливо. – Если уж я могу высказать столь смелую мысль.

Он покивал, довольный, – словно верил в то, что весь мир сотворен лишь затем, чтобы хвалить его кровинку.

– Она сущая розочка, господин Маддердин, – сказал с усмешкой. – Красивый цветочек, чудесный запах и острые шипы.

Сел в кресло напротив меня, но тотчас снова вскочил и хлопнул себя по лбу.

– Что я за хозяин? Выпьете чего-нибудь? Или, может, вы проголодались в пути?

– Весьма благодарен, – ответил я. – Возможно, не откажусь воспользоваться великодушным предложением господина священника, но немного позже.

– Деликатесов у меня нет, – бормотал он, – но все с собственного огорода. А еще у нас есть курятник, – перечисляя, он загнул левой рукой мизинец правой, – хлев, загон для коз, две молочные коровы и коптильня. Хлеб тоже печем сами. Все свое, господин Маддердин.

Я усмехнулся, поскольку этот человек начинал мне нравиться. Люблю священников, которые умеют вести приземленные дела, а не склонны к изречению патетических банальностей и дурацких фраз. Кроме того, я отметил, что ногти у него – с траурной каемкой, ладони – покрыты мозолями, а пальцы – синяками, скорее всего, от заступа или лопаты. Это мне тоже понравилось, поскольку ясно указывало на то, что настоятель лично заботится о хозяйстве прихода.

– Впрочем, ладно, – махнул он рукой. – Как там Герсард? Подагра?

– Подагра, язва, говорят – и геморрой. Господь испытывает Его Преосвященство…

– Господь Господом, – прервал он меня, – но если бы Герсард не пил, как дракон, был бы здоровее. Передайте ему это.

– Не премину, – ответил я, представляя себе лицо епископа, когда б услышал от меня нечто подобное.

– Конечно, – сказал настоятель с усмешкой. – Думаете, я не приглашал его к себе? Говорил: отдохнешь от забот, от лекарей, придворных, ежедневных дел. Куда там! Знаете, что он мне ответил?

– «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял. Как Господь упромыслил, так и случится. Пусть будет благословенно имя Господне»[15], – ответил я словами Писания. – Или так: «Мы – прах. Дни человека как трава; как цвет полевой, так он цветет»[16].

– Слово в слово! Вижу, что вы и вправду знаете Герсарда…

– Проверяете? – Я усмехнулся. – Мне выданы верительные грамоты и письма. – Я полез за пазуху.

– Проверяю? – Он посмотрел на меня с удивлением. – Нет, мечом Господним клянусь, мне бы и в голову не пришло вас проверять, господин Маддердин. Ведь, помнится, незаконно выдавать себя за инквизитора – рискованное дело, а?

Я лишь рассмеялся, потому как он и сам прекрасно знал ответ на свой вопрос. Присвоение инсигний инквизиторской власти каралось по всей строгости закона. Обвиненному отрезали богохульный язык, выжигали лживые глаза и отрубали нечестивую правую руку. Потом отпускали восвояси, чтобы собственным примером свидетельствовал: никому нельзя испытывать терпение Святого Официума.

– А знаете, отче, что такие люди все равно постоянно появляются? – спросил я. – Несмотря на суровость наказания.

– Если бы наказание устрашало преступников, то мы бы уже жили в Раю, господин Маддердин.

Я кивнул, поскольку он был прав – хотя бы отчасти. Конечно, кротость, терпение и желание понять грешника часто приносят куда более ощутимые плоды, чем лишенная утонченности жестокость. И все же есть преступления, на которые нельзя смотреть сквозь пальцы. Ибо как можно было бы говорить об уважении к Святому Официуму, если бы в мире было полно безнаказанных самозванцев.

– Но перейдем к делу, инквизитор, – сказал он и сделался серьезен. – Я осмелился просить Его Преосвященство прислать вас, чтобы вы поделились со мной своим бесценным, как понимаю, опытом. Вы ведь человек чрезвычайно опытный, верно?

– Полагаю, можно сказать и так, – усмехнулся я. – Но если вы спрашиваете о моем стаже в Инквизиториуме, то скажу, что имею честь служить Господу на сей ниве вот уже много лет.

– И, должно быть, собрали немалый урожай? – Он все время испытующе глядел на меня.

– По милости Господа.

– Ну ладно, – вздохнул Вассельрод. – Я ведь не думал, что вы предъявите мне свидетельство сделанного или своей квалификации. Уже то, что Герсард послал именно вас, вполне свидетельствует о ваших умениях. А дело, имейте в виду, очень деликатное.

Большинство дел, с которыми сталкивается Святой Официум, очень деликатны, поэтому его слова не слишком меня удивили.

– Прежде чем начнем, господин настоятель, позвольте задать вам один вопрос. Отчего разобраться с вашими затруднениями не могут местные инквизиторы?

– У нас в Касселе нет бюро Инквизиториума, – сказал он, удивленный. – Вы не знали об этом?

Ха, милые мои! Признаюсь, мне даже в голову не приходило это проверить, поскольку я был уверен, что столь большой и богатый город, притягивавший толпы путников, должен иметь свое отделение Инквизиториума. Но, видимо, из правил существовали достойные сожаления исключения.

– Тогда под чьей же юрисдикцией пребывает Кассель?

– Видимо, под вашей, в смысле – под самим Хезом, – ответил он неуверенно.

Ситуация была, пожалуй, странной, но не лишенной преимуществ. Отсутствие отделения Святого Официума означало, что ваш нижайший слуга не перейдет дорогу ни одному из своих коллег, а ведь обычно местные инквизиторы не в восторге, если на их территории объявляются инспекции из Хез-хезрона.

– Что ж, тогда вернемся к делу.

– Да-да, – покивал настоятель, а его покрасневшая лысина сверкнула на солнце, что заглядывало в широко отворенное окошко. – Вернемся. Итак, у меня есть причина полагать, хотя, возможно, «полагать» – слишком сильное слово… Лучше б сказать: «подозревать», хотя… – Теперь он глядел на собственные ладони, лежавшие на столешнице, а я его не прерывал.

Люди обычно с трудом озвучивают собственные мысли, если опасаются, что подле них творятся странные вещи, имеющие нечто общее с сатанинскими делишками.

– Ну, мне кажется, здесь у нас существует шабаш, инквизитор, – решился он наконец и поднял на меня взгляд.

Уж не знаю, чего ожидал. Смеха? Вскрика, полного ужаса? Молитвы?

– Какого рода шабаш?

– Грм… То есть?

– Вы подозреваете, что люди вашей паствы отправляют в некоем тайном месте черные мессы, славят Сатану и предаются отвратительному содомскому греху?

– Нет-нет-нет! – замахал он руками. – Я говорю о колдунах, господин Маддердин. О том, что, возможно, несколько людей осуществляют тайные ритуалы, призывают силы зла, чтобы вредить своим братьям.

– Мы зовем это темным кругом, господин настоятель. И такое дело одновременно и более, и менее опасно, чем обычный шабаш. Но скажите, прошу вас, откуда такие мысли?

Он забарабанил пальцами по столу, я же спокойно ждал.

– Некий человек из паствы рассказал сие во время исповеди, перед последним помазанием, – наконец признался Вассельрод. – Но я мало понял, поскольку он был в горячке и единственное, что сумел произнести отчетливо, – мольбу об отпущении грехов.

– А есть ли у господина настоятеля нечто большее, чем слова умирающего?

– Он кое-что мне дал, – сказал старик, не обращая внимания на мое раздражение. – Я вам покажу.

Настоятель тяжело поднялся и подошел к секретеру. Снял с шеи ключ, открыл замок, вытащил завернутый в тряпку предмет. Подал мне: осторожно, удерживая его самыми кончиками пальцев, словно то, что было внутри, могло укусить.

Я неторопливо развернул материю и увидел блестящий серебряный амулет, изображавший некое существо с лицом женщины и телом змеи. Серебряная тварь обвивалась вокруг большого опала. Я перевернул амулет и вслух прочитал надпись с обратной стороны: «Слава Хагаф Искусительнице», – а Вассельрод размашисто перекрестился.

– Что скажете?

– Культ Хагаф, – молвил я задумчиво и еще раз повернул медальон. От него исходило слабое, но явственное тепло, и это не обещало ничего хорошего. – Я полагал, что всех сожгли давным-давно. Вот так неожиданность…

– И что это за тварь? – священник нервно переплел пальцы и громко щелкнул суставами. – Тьфу, ненавижу змей!

– Демон, – ответил я. – Обретает образ змеи, красивой девушки или чудовища с телом змеи и головой женщины. Появляется по призыву верных и, пребывая в нашем универсуме, должен питаться жизнью живых существ. Необязательно людей – это могут быть и животные, но непременно мужского пола. За это Хагаф способна отблагодарить – например, убить указанного человека. После ее укуса не остается никакого следа – ни физического, ни духовного, поэтому многие из знатоков полагают ее очень опасным демоном.

– А вы, господин инквизитор?

– Я – скорее нет, – ответил я после короткого раздумья. – Хагаф не злобна и не жаждет человеческой жизни. Не убивает просто из прихоти. Как я уже говорил, ее аппетиты можно удовлетворить живыми зверьми. И даже тех она не мучает. Просто моментально высасывает из них всю жизнь, все витальные силы. Опасность здесь в другом, господин настоятель. В том, чего желают вызвавшие ее…

– Вы хотите сказать, что люди – хуже демона? – спросил он с недовольством.

– Хочу сказать, что демоны как люди: у каждого свои предпочтения. Демонологи утверждали, что Хагаф не только физически подобна змее. Она любит хорошенько поесть, предпочитает всякие сладости, засахаренные фрукты, мед, сладкие вина… Также любит долго спать, греясь на солнце. В женском обличье вожделеет к мужчинам, но не обижает их, если ее не провоцируют. Однако изгнать ее непросто…

– Говорите так… так, словно почти ее любите…

– Я не люблю демонов, господин настоятель, – рассмеялся я, поскольку сама мысль об этом меня позабавила. – Но они существуют, и среди них есть более опасные и менее опасные. По моему скромному мнению, единственная угроза, которая связана с Хагаф, – это желания тех, кто ее вызвал. Я не говорю, конечно, что из-за убийства человека она будет хоть сколько-нибудь терзаться угрызениями совести, ведь с точки зрения почти бессмертного демона наша жизнь не стоит ни гроша. Но если призвавшие демоницу хорошо ее кормят, у Хагаф попросту не возникнет такого желания.

– Удивительно, – сказал он через минутку и снова сплел пальцы так сильно, что щелкнули суставы. – И как в таком случае вы намереваетесь поступить?

– Позвольте, я оставлю у себя этот амулет. И первое, что мне необходимо знать, – от кого вы его получили.

– Я не могу открыть вам этого из-за святой тайны исповеди, – сказал он прочувствованно.

Что ж, я знавал священников, готовых продать святую тайну исповеди за кубок хорошего вина, знавал и тех, кого приходилось отгонять прочь – так хотели поделиться секретами своих прихожан. Особенно – пикантными грешками, поскольку именно этот аспект человеческой жизни крайне привлекал наших богобоязненных священников.

– Для Святого Официума нет тайн, – сказал я ему. – И я готов напомнить, если вы подзабыли, папский эдикт касаемо этого вопроса.

– Знаю, конечно, знаю, но, видите ли, это так непросто…

Я терпеливо ждал, поскольку не сомневался: раньше или позже он расскажет мне все, что нужно знать. Так уж устроен мир, что инквизитору, хочет он того или нет, следует знать о грехах своих ближних. И обладать необычайной крепостью духа, чтобы выйти незапятнанным из сего гноевища.

– Я получил амулет от некоего дворянина, – медленно промолвил настоятель. – Зовут его – или, поскольку умер, упокой Господь его душу, – звали Якобом Хальбеном. Был у него здесь, в Касселе, каменный дом, хотя само поместье Хальбенов лежит за городом…

– Сейчас в доме кто-то живет?

– Дочка? – спросил он сам себя. – Да, кажется, дочка. Ванесса Хальбен – насколько мне не изменяет память.

– Поручите кому-нибудь, чтобы меня туда проводили.

– Конечно-конечно. Но, ради меча Господня, будьте осторожны, господин инквизитор, ибо эти люди могут начать действовать, узнав, что по их следу идут.

Я всегда веселюсь, милые мои, когда некто учит меня инквизиторской профессии и делится со мной чрезвычайно полезными советами о том, как мне поступать. Но все же я лишь улыбнулся.

– Не бойтесь. Его Преосвященство рекомендовал мне быть тактичным. Понятно, пока я смогу.

– Да. Хорошо. Да. Это хорошо, – ответил наставник, явно думая уже о чем-то своем. – О, кстати, – снова взглянул он на меня. – Вы где остановились? Ибо сердечно приглашаю вас ко мне. Найдете здесь удобную комнату, а уж кухарка, – воздел он очи горе, – господин Маддердин, пальчики оближите!

– От нее самой или ее стряпни? – пошутил я.

– Ее самой? Не-е-ет, – он тоже усмехнулся. – Она уж и не помнит, сколько ей лет, но я полагаю, не меньше шестидесяти. Зато готовит пре-вос-ход-но! – каждый слог он подчеркнул, пристукивая пальцем по ладони.

– Ну, раз так, с удовольствием воспользуюсь предложением.

Родственницу настоятеля я увидел, как только сошел по ступенькам. Стояла подле моего скакуна и легонько гладила по морде. Конь всхрапывал, но принимал ласку спокойно – впрочем, он вообще не имел ничего против человеческого общества, хотя предпочитал ласкам сладкие яблоки.

– Прекрасное животное, – сказала она, когда я подошел, и повернулась ко мне. Рука ее продолжала гладить конскую морду. – Вы ведь поможете дедушке, правда?

– Сделаю, что будет в моих силах, – пообещал я, задавшись вопросом, как много она знает.

– Я догадалась, кто вы такой. Вас прислал епископ, верно?

– Чем меньше вы будете о том думать и говорить – тем лучше, – ответил я и кивнул на приближающегося слугу.

– Да. Конечно, – быстро согласилась она.

– Отец настоятель приказал заняться вашим конем, господин, – сказал слуга, я же кивнул и отдал ему повод.

– Не проводите ль меня домой? – спросила девушка.

– С удовольствием. А коль уж так, позвольте, госпожа, представиться. Меня зовут Мордимер Маддердин, и, как вы верно заметили, я служу Его Преосвященству епископу.

После короткого, почти незаметного колебания она протянула мне руку. Ладонь была прохладной и сильной.

– Катрина Вассельрод. Когда смотрю на вас… Я думала, что инквизитор будет выглядеть иначе… – Слово «инквизитор» она произнесла едва слышно, будто, скажи она его громче, оказалось бы оно павшей на дрова искрой.

– И как именно? – спросил я, усмехаясь.

– Не знаю, – она пожала плечами. – А вы разве не должны носить черный плащ со сломанным распятием?

– Верно. Правда, только если бы я хотел сообщить всем в Касселе, что уже прибыл.

– Ах, да, – она снова нервно повела плечами. – Я глупая. Но думала, что вы будете старше, седой, станете цедить слова сквозь зубы и смотреть на всех исподлобья и подозрительно.

Она не ошиблась – была глупой. Или же имела несчастье повстречать неправильных людей, прочесть неправильные книги.

Мы не спеша дошли до калитки, где монах с палицей снова преграждал кому-то дорогу на церковное подворье. Но увидев нас, он вскочил.

– Да благословит Господь госпожу, – заверещал, уже не шепелявя, поскольку сожрал то, что было у него в миске. – И многоуважаемого господина – тоже!

Я снова кинул ему монетку, ибо забавляло меня, как ловко он хватает денежку трехпалой рукою. Его изысканные и с чувством выкрикиваемые благословения преследовали нас и на улице.

– Добродетельный человек, – сказала мне Катрина.

«О, да, – подумал я, глядя на ее руку. – Только и того, что в темном переулке даже не поморщился бы, разменивая твою жизнь на одно из твоих же колечек».

Он шел неторопливо, сгорбившись и постукивая палицей по дороге. Я же притаился в переулке, укрывшись от лунного света, и спокойно дожидался, пока подойдет ближе. Когда увидел меня, отступил, испуганный, но я шагнул вперед и схватил его за плечо.

– Я всего лишь нищий, – прохрипел он с горячностью. – Нет у меня ничего, нет ничего… Прошу вас…

– Молчи. Узнаешь меня?

Я приблизился, чтобы свет луны упал мне на лицо. Тут же в нос мне ударила гнилая, сладковатая вонь, исходившая от его грязных лохмотьев. Отчего люди так редко моются?

– Ах, достойный господин… – вздохнул он, явно успокоенный.

– Гляди, – я крутанул в пальцах золотую монету так, что та ярко сверкнула в лунном свете. Глаза монаха едва не вылезли из орбит, когда он глядел на нее. – Ты поделишься со мной своим знанием, я с тобой – своими средствами. Что скажешь?

– Господин весьма убедителен, – прошептал он, не в силах оторвать взгляд от монеты.

– Катрина Вассельрод.

– Добрая, добрая госпожа! Всегда готова одарить бедняка добрым словом и…

Я сжал его плечо так, что он аж застонал; спрятал монету и достал кинжал.

– Кроме золота, у меня есть еще и железо. Что предпочтешь?

Он громко сглотнул.

– Золото, золото, добрый господин. Что хотите знать?

– Катрина Вассельрод, – повторил я.

– И что я должен сказать? Если вы желаете подбивать к ней клинья, прошу прощения у доброго господина, но вы опоздали – госпожа уже нашла себе…

– Кого?

– А такой молодой богатый господин из хорошего рода…

– Кого? – Я снова сжал его так, что тот охнул.

– А дадите золотой, господин? Правда дадите?

Я покивал и усмехнулся ему.

– Сынок самого князя Хауберга, – прошептал он и ответил мне беззубой ухмылкой. – Великий род, добрый господин, воистину великий род.

– А как на это смотрит князь?

– Так они ведь с настоятелем – друзья! – Старик едва не возмутился, что я об этом не знаю. – Дважды в год отец настоятель ездит в замок, охотится с господином князем, и господин князь оплатил нашу колокольню, благослови его Господь долгой жизнью.

– А Хальбен? Якоб Хальбен? Слышал о нем? Тоже был другом отца настоятеля?

– Хальбен? – пробормотал он, а я стиснул его плечо.

– Только не лги мне!

– Да какое там «друзья», господин! Когда-то госпожа Хальбен и наша госпожа бывали вместе, но потом разошлись. Отец настоятель теперь, как произнесет «Хальбен», ну, в смысле, его имя, аж сплевывает через плечо, дескать, подлец неблагодарный, авантюрист!..

– Достаточно! Тогда почему он призвал настоятеля для последнего причастия?

– Для чего? – уставился на меня старик.

– Для последнего причастия, – проговорил я терпеливо. – Слышал? Такое таинство… Почему Хальбен призвал настоятеля? Почему исповедовался именно ему?

Монах фыркнул коротким смешком, а я скривился, поскольку смрад из его рта, казалось, мог убивать.

– Кто доброму господину рассказал такую глупость? – Он фыркал и фыркал, не в силах профыркаться. – Хальбен бы скорей самого Сатану призвал, чем нашего настоятеля!

Я еще долго расспрашивал этого человека о друзьях семьи Вассельрод и о привычках настоятеля и Катрины. Но, как оказалось после, лишь первая часть нашей беседы принесла некие плоды. Так уж повелось в инквизиторском ремесле: с безнадежным упорством и терпением выискиваем зерна средь плевел, и лишь порой наш труд вознаграждается успехом.

– Ну что ж, хорошо… – сказал я наконец. – Держи!

Кинул ему монету, а он снова ловко ее поймал и расплылся в нижайших благодарностях.

– Помни только: ни слова. Никому.

– Да ни боже мой, господин! – стукнул он себя кулаком в грудь так, что аж загудело.

Голос его, глаза, лицо – все свидетельствовало об отчаянной лжи. Я был уверен, что на следующий день, с самого утра, он обо всем донесет настоятелю. В конце концов, слишком просто сдал своего благодетеля чужому человеку, верно? И что же его удержит перед тем, чтобы сдать чужого человека благодетелю?

Он даже не заметил, как я вытащил нож, и не думаю, что почувствовал удар. Острие мягко вошло меж ребрами (а это чрезвычайно важно, чтобы не ткнулось в ребро, потому что так можно и клинок выщербить), пробило сердце. Он упал на землю, а я оттащил тело в самую глубокую тень. Не стал вынимать золотую монету из спазматически стиснутой руки монаха, поскольку Мордимер Маддердин – не кладбищенская гиена, обкрадывающая мертвых бедняков. Да и, кроме того, я ведь обещал ему награду и не намеревался изменять своему слову, пусть даже, кроме Господа Бога Всемогущего, здесь не было никого, кто мог бы изобличить эту ложь.

Дом семьи Хальбенов был двухэтажным, выстроенным из желтого обожженного кирпича. Вход в него охраняли мощные, окованные железом двери и калитка с головой горгульи. Ставни как на первом, так и на втором этаже были прикрыты, а дом казался покинутым. Я встал в тени, на другой стороне улицы, и долгое время присматривался к обиталищу Хальбенов. Там ничего не происходило. Никаких снующих на подворье слуг, никаких гостей и посетителей, стучащих в двери. Лишь торговец деревом покрикивал время от времени, нахваливая свой товар, но вскоре запряженная осликом телега двинулась дальше.

В паре десятков шагов от меня, на ступенях лавки со сладостями и сдобой, подставив лицо солнцу, сидел купец в засаленном кафтане. Я подошел, ведь он был соседом Хальбенов, а меня к тому же по некоторым причинам интересовали его товары.

– Бог в помощь, – вежливо поприветствовал я его, он же поднял на меня взгляд.

– И вам помогай Господь. Могу ли угостить вас кубком винца?

– С удовольствием, – сказал я, благодарный за его гостеприимство.

Он махнул рукой слуге – и тот сразу же появился с подносом, на котором нес два металлических кубка и маленькую тарелочку с засахаренными фруктами.

– Нравится он вам? – торговец дернул бородой в сторону дома Хальбенов.

– Я слыхал, что владелец помер. А поскольку ищу небольшой домик здесь, в Касселе, да и квартал ваш выглядит спокойным, – как знать…

– Теперь здесь управляет госпожа Ванесса, – сказал он тоном человека, хорошо информированного – и легонько цокнул своим кубком в мой. – За доброе соседство, господин… – он вопросительно повысил голос.

– Мордимер Маддердин.

– Бертранд Туртофф, – представился он. – Прозываюсь Конфеткой, – добавил со смехом.

Правда, не был он похож на конфетку – скорее на слегка лежалый ломоть солонины, но я понимал, что прозвище он получил за свой товар.

– А не знаете, где бы мне ее найти?

– Может, в ее селе? Хотя – нет! – хлопнул он себя по лбу. – Совсем забыл, голова дырявая. В селе ее нет, потому что как раз участвует в процессе. Но не волнуйтесь. Утром от нее придет слуга. Ох, господин… – на миг он заколебался, – … Маддердин, если я верно запомнил?

Я кивнул.

– Так вот, господин Маддердин, таких клиентов днем с огнем не сыщешь, – сложил он руки, словно для молитвы. – Наверняка готовит прием, потому что назаказывала столько всякого разного, что охо-хо! И обещала еще заказать!

Если о человеке можно сказать «насторожил уши», то ваш нижайший слуга именно что насторожил. Разве не всякого рода сладости так любила Хагаф? Судя по тому, что я читал в мудрых книгах, демоница готова была есть сладости чуть ли не день-деньской, а поскольку не была она человеком, то и не страдала от болей, причиняемых обжорством.

– Да и какие у нее запросы, – вздохнул торговец. – Например, засахаренные фиги! Знаете, господин Маддердин, сколь непросто нынче достать фиги? А обсыпанные марципаном мандариновые шкурки в меду? Знаете, сколько я искал мандарины?

О проблемах купцов с фруктами я и понятия не имел, но с умным видом покивал. Человек ведь всю жизнь учится.

– И когда должен прийти слуга за товаром?

– Завтра, где-то около полудня. А когда явится – так сами его и расспросите, что там и как с госпожой. Но скажу вам откровенно, замок она потеряла, так что наверняка у нее остался лишь этот дом.

– Потеряла?

– Ну, процесс длится, но кто бы выиграл у князя?

– Князя?

– Князя Хауберга, – перекрестился он, нахмурившись. – И Боже упаси от такого соседа.

– Плохой сосед хуже разбойника, – пробормотал я.

– А тут, знаете, и то и другое, – проворчал он и поднялся. – Ну, славно мы с вами поболтали, господин… – он снова на миг остановился, – …Маддердин, но пора возвращаться к делам. Загляните завтра, и мы снова опрокинем по стаканчику.

– Спасибо за угощение и информацию, – ответил я вежливо.

Что ж, можно было сказать так: планы на завтрашний полдень мне теперь известны. И это – независимо от того, заказали ли редкие сладости для Хагаф или просто Ванесса Хальбен хотела устроить званый ужин. Ибо все равно нужно мне было понять, где пребывает дочка человека, на которого настоятель указал как на владельца демонического амулета. Интересно было также и то, что фигура князя Хауберга удивительным образом соединяла всех, кто имел отношение к делу, и мне оставалось лишь задумываться: имеет ли сей факт значение для дела.

Я не хотел снова показываться на глаза вежливому кондитеру, но полуденное время – период напряженной торговли. Поэтому дверь в лавку ходила туда-сюда, а у слуг Хальбенов вряд ли было написано на лбу, чьи они. Оттого ваш нижайший слуга чувствовал душевное расстройство определенного свойства. С одной стороны, существовала опасность, что я прозеваю слугу, с другой – никоим образом не хотелось мне обращать на себя внимание. Я лишь надеялся, что заказ будет достаточно велик, дабы по размеру свертка понять: пришли от Хальбенов. Кроме того, я рассчитывал и на учтивый характер Бертранда Туртоффа – и не ошибся. За несколько минут до полудня Конфетка вышел из лавки и внимательно оглядел улицу, приложив руку ко лбу, чтобы не слепило солнце. Явно искал меня, но потом пожал плечами и сказал несколько слов нагруженному товаром старику. Махнул рукой – и они попрощались. Я же теперь был совершенно уверен, что именно этот человек мне и нужен.

Следуя за ним в городской предъярмарочной сутолоке, я даже не счел нужным скрываться. Единственное, за чем я должен был следить, – чтобы не потерять его в толпе и чтобы не разделил нас слишком плотный поток людей. К счастью, старик шел неторопливо, останавливался перед лотками, а раз даже задержался, чтобы выпить кубок вина. Наконец он остановился перед большим, окруженным забором домом, толкнул калитку и вошел внутрь. Ну, и я тоже. Теперь я знал, где обитает Ванесса Хальбен, и мне оставалось лишь удостовериться, что она – именно та, кто вызвал демоницу Хагаф.

Я мог бы воспользоваться силой, дарованной мне Господом и развитой долгими годами тренировок. Вероятно, тогда сумел бы отыскать место, где находилась змеевна. Но…

Конечно, было как минимум одно но. Дело в том, что большие города всегда пронизаны необычными аурами. Церкви, соборы, святые реликвии, благословенные предметы – все они источают сияние, которое нивелирует темную силу. Сколь же удивительно, что избыток добра в силах помешать поискам зла… Не стану также скрывать, что молитвенная сосредоточенность стоит мне слишком больших боли и усилий, так что я избегаю ее, если только могу достичь цели обычными методами.

Я сунул руку за пазуху и прикоснулся к демоническому амулету. Тот был более теплым, чем обычно, а это означало, что Хагаф действительно призвана. И я не боялся, что ее почитатели сумеют добиться своей цели прежде, чем их остановлю. Хагаф была ленива и капризна, поэтому призывавшим приходилось долго ждать, чтобы получить желаемое. Разве что имели они в своих рядах сильного чернокнижника, который сумел бы приструнить демона. Но, говоря откровенно, я не думал, чтобы таковой среди них был. Сильный чернокнижник наверняка сумел бы отомстить и сам, не прибегая к услугам Хагаф.

Я полагал, что мне представится случай удостовериться в справедливости своих подозрений, поэтому решил выждать, внимательно наблюдая за домом. В конце концов я заметил, что подворье покидает молодой, богато одетый мужчина с кинжалом у пояса. Я осторожно отправился следом и, пользуясь сумерками и отсутствием прохожих, втолкнул его в темную подворотню. Там подробно допросил и после оставил тело в густых кустах бузины, зная, что нескоро кто-нибудь его найдет – разве что порвут труп одичалые собаки.