Мистика (2010)

Брайан Муни Стервятники

Рубен Калловей, насытившись обильным ужином и насладившись выдержанным вином, лишь слегка удивился, когда хозяин дома, где он гостил, прервал его сонное умиротворение следующим заявлением:

— У меня есть серьезные основания полагать, что меня убьют, и я бы хотел обратиться к вам за помощью.

Вообще-то, Калловей ожидал чего-нибудь в этом роде. Не бывает бесплатного сыра или, как в данном случае, бесплатного уик-энда со всей прилагающейся кормежкой.

Калловей всегда радовался, когда жизнь преподносила ему что-то хорошее, а съеденный им только что ужин — от паштета с тончайшим хрустящим тостом до щедрой порции силлабаба[76] с последующим изобилием сыров — был настоящим праздником живота. При этом с сэром Исааком Прайсом Калловей был едва знаком — однажды пересекся с баронетом на какой-то помпезной университетский церемонии, — и теперь его разбирало любопытство, почему этот миллионер пригласил его к себе.

Впрочем, Калловей не был гордецом, да и его жалованье университетского лектора не позволяло жить на широкую ногу, поэтому он сразу согласился на этот визит. Отменив несколько консультаций с равно блистательными и безнадежными студентами, он быстро, насколько это позволяла его колымага довоенного производства, отправился в отдаленный йоркширский особняк.

После пудинга оба джентльмена перешли из столовой в библиотеку и расположились там у большого камина. Стены просторной восьмиугольной комнаты от пола до потолка занимали шкафы, заставленные самого разного рода книгами — от солидных томов в прекрасных кожаных переплетах до потрепанных книжек в бумажных обложках.

Пока они ожидали, когда Элмор, дворецкий Прайса, подаст кофе, Калловей изучал книжные полки. Как истинный книгоман, он наслаждался обилием эклектических коллекций, которые предстали перед его глазами. Они охватывали все темы, которые могли бы заинтересовать или развлечь думающего человека (именно таким Калловей и был).

Здесь были книга по философии, древней и современной: от Демокрита с афинянами и школой Платона до Гегеля, Кьеркегора и Рассела. Были на этих полках и классики, расставленные без какой-либо системы. Тома сочинений Диккенса и Скотта зажимали между собой несчастную Джейн Остин, в то время как расслабленный Джордж Элиот свободно прислонился к Уэллсу и Киплингу. Сестры Бронте делили полку только с Коллинзом. Французов и русских обильно представляли Дюма, Золя и Бальзак, стоявшие вперемешку с Толстым и Тургеневым.

Калловей увидел здесь работы по медицине и астрономии, ботанике и энтомологии. Множество книг Элеонор Омерод соседствовало с отменным изданием «Иллюстрированного естествознания» преподобного Вуда, стоимость которого Калловей оценил в свое жалованье за несколько месяцев. В отдельном шкафу стояли разнообразные версии «Тысячи и одной ночи». Там были не только широко распространенные переводы Бартона, Мэрдраса и Мазерса, но и английская версия раннего издания Галланда заодно с изданием Торренса 1838 года и коллекцией Пэйниса за 1882-й. В том же шкафу утомленный жизнью Боккаччо обменивался колкостями с вульгарным весельчаком Рабле.

Имелись и юмористы: Вудхаус, Тербер, Беллок, Торн Смит. Детективная литература: профашист Бульдог Драммонд соперничал с учтивым святошей Пуаро, надменным Холмсом и еще целым полком подобных персонажей. Пестрел яркими корешками «Золотой век научной фантастики», а один шкаф был целиком отведен под литературу о сверхъестественном. Калловей немало удивился, увидев здесь почти все дешевые издания антологий, выпущенные в тридцатых годах разными газетами с Флит-стрит.[77] Отличные коллекции, но многие состоятельные особы посчитали бы их достоинства ниже своего кошелька. Там же были сочинения Стокера, М. Р. Джеймса, американца По, Бирса, Лавкрафта и многих других.

Но больше всего Калловея порадовал тот факт, что все эти потрепанные книги, судя по всему, не раз бывали в употреблении, а не просто заполняли полки в шкафах.

— Вы определенно из тех, кто мне по душе, — сказал он, вернувшись к своему креслу у камина.

— Вот, взгляните сюда, — едва ли не смущаясь, предложил баронет, словно опасался, что его сочтут банальным. — Это мои любимые, потому что именно их я выбрал в качестве моего первого школьного приза.

Прайс взял с кофейного столика две книги и передал их гостю.

Калловей посмотрел на обложки, на которых значилось «Книга общих знаний для мальчиков» и «Загадки и головоломки для мальчиков». На форзаце каждой было выведено: «Исааку Прайсу за исключительное старание. Июнь 1904 г.».

— Нет книг лучше для отдыха и развлечения, — сказал Прайс, улыбнувшись так гордо и очаровательно, словно ему снова было лет десять или одиннадцать.

— Согласен, — спокойно отозвался Калловей, — спасибо, что показали мне их.

Сэр Исаак Прайс был человеком со странностями, к такому выводу Калловей пришел еще раньше. Этот миллионер унаследовал миллионы и в придачу к ним сам сколотил приличное состояние в Африке. Было очевидно, что он хорошо образован и начитан, однако большую часть времени он вел себя, как динозавр Викторианской эпохи или вульгарный нувориш, напоминая какого-нибудь персонажа Сомерсета Моэма. Например, он заявил Калловею, — едва ли не хвастаясь, — что не знает ни слова ни на одном иностранном языке.

— Всегда найдется поблизости кто-то, кто говорит по-английски, — утверждал баронет. — А если нет, то английский всегда понимают, когда орешь достаточно громко.

В то же время в деловых вопросах он был занудой.

— Никогда не усложняйте, — инструктировал Калловея Прайс. — Это был мой девиз в бизнесе. Все должно быть просто. Если твоя система проста, то и решения проблем в основном простые. «Бритву Оккама»[78] помните?

Но в остальном он был отличным компаньоном. Они обсуждали радиопередачи, делились банальными радостями от «Гунн Шоу» и «Космического путешествия». (В эти минуты Калловей и начал ценить Прайса. Он взвесил все «за» и «против» и решил, что хозяин ему нравится.)

Они обсудили политиков и сошлись во мнениях о Суэцком кризисе, оценив его как жалкую отчаянную акцию жалкого и отчаявшегося премьер-министра.

Выяснилось также, что обоим джентльменам нравится рок-н-ролл.

— Я всегда ценил блюз и простую музыку, а рок-н-ролл — просто их естественное продолжение, — сказал Прайс, а стариков, которые осуждали новую музыку, назвал узколобыми и отсталыми консерваторами.

Что касается кинематографа, оба получали удовольствие от фильмов ужасов, комедий Капры и эпических лент де Милля.

Тощий старик-слуга Элмор, который, возможно, был гораздо моложе, чем казалось, подал им кофе «Блу Маунтин», а Прайс тем временем отмерил щедрые порции спиртного в пузатые бокалы.

— Арманьяк, — сказал он, передавая бокал Калловею. — «Маркиз де Монтескью». Компания была основана потомком Шарля де Батца Кастельмора, говорят, именно он был прототипом д'Артаньяна. Я не пью ничего другого.

— Даже такие чудесные коньяки, как «Хайн» или «Отард», к примеру?

— Даже их. Если нет под рукой «Маркиза», я скорее просто выпью чашечку кофе.

Как только Элмор удалился, сэр Исаак предложил Калловею сигару из великолепно инкрустированного портсигара с увлажнителем.

— Благодарю.

Внушительных размеров джентльмен одобрительно фыркнул, оценив прекрасный табак и прочитав название марки.

— «Ойо де Монтеррей». Как-то мне довелось повстречать старого французского аристократа, который курил только эту марку.

— Я был с ним знаком, — заметил сэр Исаак. — Оккультист, полагаю, как и вы.

— Не понимаю, с чего вы взяли, — недовольно пробурчал в ответ Калловей. — Это абсолютная неправда. Да и монсеньора ле Дюка вряд ли порадовала бы подобная характеристика.

— Ну, а я слышал довольно странные истории о нем. — Сэр Исаак аккуратно отрезал кончик своей сигары. — Так же, собственно, как и о вас. Вы сравнительно молоды, Калловей, но, говорят, обладаете существенными познаниями о потустороннем. А еще, насколько мне известно, вы детектив-любитель.

— Я прочел несколько книг в закрытых отделах Британского музея, — пробурчал Калловей, — и еще читал Конан Дойла.

— Вам знакома Африка? — вдруг сменил тему баронет.

— Я бы так не сказал, — отвечал Калловей. — Правда, я провел некоторое время в Египте, что было связано в основном с университетской работой. Делал пересадку в Кейптауне на пути в Индию. Вот и все мое знакомство с Африкой.

— Интересное место. Когда ты в саванне, то всегда можешь определить, где произошла чья-нибудь смерть. Там собираются стервятники. За несколько миль видно, как они кружат над этим местом. — Сэр Исаак сделал затяжку и через секунду продолжил: — Люди-падальщики не слишком от них отличаются. Когда умирает кто-нибудь достаточно состоятельный, собираются стервятники. Каждый надеется отхватить свой кусок, каким бы ничтожным он ни был. Так же будет и когда придет мой черед.

Калловей недовольно хрюкнул. Кофе был хорош, бренди и сигары великолепны. (Если бы можно было себе позволить, подумал он, ради таких сигар отказался бы от своих любимых турецких сигарет.) Калловей поудобнее устроился в кресле с подушечкой для головы. Он был терпелив, так как догадывался, что сэр Исаак, когда захочет, сам перейдет к делу.

Баронет некоторое время разглядывал своего гостя, а потом сказал:

— Пернатые стервятники сами не убивают. Люди-стервятники, напротив, способны на убийство. Я умру, Калловей, и у меня есть веские причины полагать, что меня убьют, и я хочу попросить вас об услуге. Не думаю, что это случится в ближайшее время, однако это случится.

Если бы у Калловея был банальный склад ума, он бы решил, что имеет дело с чудаком или невротиком. Но в том-то и дело, что банальность была чужда Калловею. Он внимательно посмотрел на загорелое, обветренное, худое лицо собеседника и пришел к выводу, что тот не шутит.

— У вас есть доказательства? — спросил Калловей. — Вы подозреваете, кто ваш предполагаемый убийца? И говорили ли вы об этом с полицией?

— Нет, нет и нет. — Сэр Исаак неожиданно улыбнулся. — Благодарю, что не сочли меня сумасшедшим, Калловей. У меня нет никаких доказательств того, о чем я рассказал вам вкратце. Подозреваю, что моим убийцей будет некто, кто близок мне, тот, кто сейчас еще слишком юн или даже еще не родился. Как вы себе представляете попытку объяснить все это полиции? В любом случае, если я расскажу в полиции, почему я верю в то, что буду убит в неопределенное время в будущем, они уже никогда не воспримут мои слова всерьез.

Сэр Исаак встал и потянулся. Ростом он был семьдесят пять дюймов, под стать своему гостю, но при этом жилистый и гибкий, в отличие от неповоротливого и грузного Калловея.

— Я бы хотел, чтобы вы пошли со мной и кое на что взглянули, Калловей, — сказал он. — Прихватите с собой бокал.

Выбираясь из кресла, Калловей уронил пепел от сигары на грудь. (Чуть раньше он избавился от мятого смокинга — это был не дом, а теплица. «Не выношу холода, — объяснил Прайс, — с тех пор, как вернулся из Африки».) Неэффективная попытка стряхнуть пепел только добавила пятен на белой рубашке. Задержавшись ровно на столько, чтобы заново наполнить бокал из ближайшего графина, Калловей потащился следом за хозяином из библиотеки.

Пройдя по устланному толстым ковром коридору, два джентльмена подошли к украшенной великолепной резьбой двери. Прайс вытянул из кармана брюк длинную цепочку с одним-единственным ключом.

— Никто не входит в эту комнату без меня, — пояснил он.

С этими словами баронет открыл дверь, и они вошли внутрь. Сэр Исаак щелкнул выключателем. Прямоугольная комната впечатляющих размеров мгновенно осветилась мягким свечением ламп, укрепленных на обшитых панелями стенах.

По одну сторону комнаты располагался большой открытый камин, в котором, несмотря на то что никто в комнате не мог этого оценить, горел огонь. Возле камина стояло несколько кресел с подголовными подушками, а сбоку пристроился небольшой столик на колесах, с графинами и бокалами.

На полпути к камину значительное пространство комнаты занимал стол на восьми крепких ножках, со стеклянной столешницей, а в дальнем затененном углу Калловей заметил нечто похожее на статую, выполненную в человеческий рост. Стол был с объемной столешницей, возможно, чуть больше, чем у бильярдного стола, и Прайс повел своего гостя прямиком к нему. Баронет прикоснулся к скрытому выключателю, и внутреннее пространство стола залил золотистый свет удивительной чистоты.

Система освещения была настолько хитроумно устроена, что обнаружить источник света казалось практически невозможным.

У Калловея от изумления перехватило дыхание. Перед ним развернулась самая невероятная по реалистичности диорама из всех, что он видел в своей жизни. Словно с высоты нескольких тысяч футов он смотрел на простирающуюся миля за милей африканскую саванну. Там виднелись поросшие травой равнины, водоемы, далекие холмы с миниатюрными вкраплениями акаций, и там были фигуры, крохотные, не больше булавочной головки, но все же узнаваемые.

За многочисленными стадами пасущихся гну и зебр невидимой тенью неслись стаи диких собак динго, шакалов и гиен. Слоны и жирафы ощипывали молодые листья с деревьев, и облачка пыли клубились у них под копытами. Прайд сонных львов отыскал подобие тени и дремал, переваривая обильную пищу. Где-то вдалеке охотники укрылись за термитниками, подстерегая добычу и предвкушая полные котлы пищи и туго набитые животы.

Калловей потер глаза и снова уставился на стол. Он не был уверен, но все же… эти стервятники кружились в небе не в столешнице, а над ней, на свободе?

Калловей повернулся к баронету.

— Примите мои поздравления, — сказал он. — Никогда не видел ничего подобного. И сомневаюсь, что когда-нибудь увижу. Это вы создали?

Исаак Прайс покачал головой:

— Моих рук дело декорации — стол, освещение… Остальное — иллюзия, реальность… кто знает?

Баронет не стал углубляться в подробности. Вместо этого он взял Калловея за руку и подвел к статуе в углу комнаты. Щелчок выключателем — и два светильника отбросили теплое свечение. Это была не просто статуя, а что-то другое. Фигура казалась воплощением власти, на ее плечах красовались доспехи… Калловей не мог понять, что же именно он видит перед собою.

Наряд из рыже-коричневой кожи рептилий, украшенный металлическим орнаментом и перьями, венчала зловещая маска василиска из потемневшего от времени дерева, с глазами из какого-то драгоценного камня, возможно, агата. На маску был водружен головной убор древних фарисеев, а шею украшал массивный ворот из переплетенных золота и серебра. В каждой руке фигура сжимала по длинному деревянному жезлу или скипетру, эти украшенные тонкой резьбой палки явно символизировали власть. Калловей обнаружил, что по какой-то причине не в состоянии выдержать взгляд неумолимых глаз, которые смотрели на него из-под этой гротескной маски.

— Волнующе, не так ли, — прокомментировал Прайс. — Это Элкуан, вернее, тот, кто когда-то был Элкуаном. Идиот, не прикасайтесь к нему!.. — Последнюю фразу он выкрикнул, когда Калловей потянул к фигуре свою массивную лапу.

— Прошу прощения, Калловей, — сказал баронет через несколько секунд. — Но поймите, когда я сказал, что это Элкуан, то я именно это и имел в виду. Внутри костюма мумифицированный труп человека, которого звали Элкуан. — Он выключил подсветку. — Давайте вернемся в библиотеку, и я все объясню.

— Я познакомился с Элкуаном почти сорок лет назад, когда я был еще очень молод и только-только приехал в Кению, — начал свой рассказ Прайс, когда они снова расположились в креслах, освежили бокалы с арманьяком и прикурили сигары. — Я предполагаю, вы назвали бы его шаманом, но это не совсем точное определение. Элкуан жил в одном из местных селений, но он не принадлежал к их племени. Для начала он не был негром, не говоря уже о кикуйу.[79]

Я действительно не знаю, из каких земель он явился в Кению, но больше всего его внешность напоминала мне рисованные или резные изображения древних египтян: та же удлиненная голова, те же прекрасные тонкие черты лица. Элкуан говорил на огромном количестве африканских языков и английским тоже владел великолепно. Он никогда не рассказывал о своем происхождении, но не один раз намекал, что мне не понять этого до конца. Например, он часто упоминал о племени людей-ящеров из Валусии, это, как я понимаю, одна из легендарных рас доисторического периода.

Калловей согласно кивнул.

— Это Элкуан создал чудесную диораму, которую я вам показал, — продолжил сэр Исаак. — Он поручил мне сделать стол, а потом каким-то образом создал диораму. Но это было уже потом…

В любом случае это слишком длинная история, чтобы в нее углубляться, но на заре наших отношений благодаря мне он остался в живых. После этого он стал для меня кем-то вроде приемного отца, а я ему приемным сыном. Он сказал мне, что у его народа принято, чтобы после смерти отца сын хранил его мумифицированное тело в достойном месте. Где еще должен находиться отец, чтобы наблюдать и защищать своего отпрыска? Он взял с меня слово, что я окажу ему эти традиционные для его народа почести.

Прайс вдруг рассмеялся.

— Ну и пришлось же мне повертеться, чтобы доставить этот стол и тело Элкуана домой! Приходилось убеждать всякого рода носильщиков, перевозчиков и чиновников, что это подлинные музейные экспонаты.

Настрой баронета внезапно изменился.

— Это Элкуан… незадолго до своей смерти… предсказал, что на закате жизни я буду убит близким мне человеком. При других обстоятельствах я бы не обратил внимания на его пророчества, счел бы их суеверием «мумба-юмба». Но к тому времени я уже много лет знал Элкуана и был свидетелем тому, какой непостижимой силой он обладает. Поэтому я без вопросов воспринял его слова. Еще он сказал, что благодаря его вмешательству я буду без промедления отомщен. Проводником посланного им возмездия будет большой человек, обладающий знаниями и невероятным аппетитом. Правда, его описание было более цветистым. Я думаю, что, возможно, этот человек — вы, Калловей.

— Я не ангел мести, — сказал Калловей. — Вам бы лучше отправиться на Сицилию или в Штаты и нанять киллера-мафиози. Некоторые из них обладают отменным аппетитом и обширными познаниями касательно смерти и мести.

— Я не говорю, что именно вы будете мстителем, само собой, — отвечал баронет. — Я так представляю, что вы послужите своего рода краном, через который изольется некая сила Элкуана. — Он на секунду задумался, потом аргументировал: — Очевидно, что месть может принимать разные формы. Например, когда офицер полиции расследует преступление и его расследование приводит к осуждению преступника, можно сказать, что этот офицер — проводник мести общества.

Не спрашивая позволения, Калловей налил себе еще полбокала бренди.

— Тут, возможно, вы правы, — пробурчал он.

— Все, о чем я вас прошу, Калловей, это чтобы в случае, если я когда-нибудь позову вас, вы пришли и, если со мной что-нибудь случится, постарались узнать правду. Просто пообещайте мне это.

— А Элкуан не упомянул о каком-нибудь способе обойти опасность или избежать… такой участи?

— Я думал об этом, — признался сэр Исаак. — Элкуан ответил, что это предначертано, а то, что предначертано, то всегда сбывается.

— Ладно, — пробурчал «большой человек». — Если это когда и случится, я согласен искать правду. Вряд ли полиция будет рада моему вмешательству, но я сделаю все, что смогу. — Калловей немного воспрял духом. — Возможно, ваш местный бобби окажется толстяком, склонным пофилософствовать, и тогда я смогу остаться дома…

Это было приблизительно лет двадцать назад, а теперь я с Калловеем был в нескольких десятках миль от особняка сэра Исаака Прайса. Калловей уже давно получил звание университетского профессора, и место его не достойного уважения старого «форда» занял не достойный уважения старый «роллс». Это была единственная материальная награда, которую преподнесла Калловею жизнь. Он по-прежнему был вынужден курить турецкие сигареты, а не гаванские сигары и до сих пор не мог позволить себе арманьяк «Маркиз де Монтескью».

Во время нашего путешествия он и рассказал мне о том первом вечере в доме сэра Исаака.

— И потом больше ни слова об этом деле, — сказал Калловей. — Это был просто уик-энд в доме друга. Мы немного гуляли, немного поохотились, много выпивали, мы беседовали, смеялись, рассуждали о миропорядке. И ни разу не упомянули имени Элкуана и не вспомнили о его странном пророчестве. И после того уик-энда ни одной весточки от сэра Исаака Прайса. Вплоть до вчерашнего вечера, когда я получил его телеграмму.

Калловей показал мне эту телеграмму. Ее вполне можно было выставить на конкурс «Самая короткая телеграмма года»: «Сейчас. Прайс».

— Вы уверены, что он не мистификатор или банальный эксцентрик?

— Дорогая бы вышла мистификация. Помимо того, что Прайс подарил самый роскошный уик-энд в моей жизни, он оплатил мне бензин.

Калловей начал вертеть в одной руке пачку сигарет, и «роллс» запетлял по, благодарение Богу, пустому шоссе. Я выхватил у профессора пачку и прикурил для него сигарету. Она была отвратительной. Я часто думаю о том, что, если бы шоколад был таким же мерзким на вкус, как табак, никто в жизни больше не съел бы ни кусочка. Так почему же люди настолько упорствуют в своем пристрастии к табаку?

Калловей в благодарность что-то буркнул.

— Что касается эксцентричности… ну, какие-то аспекты его жизни обычные люди могут посчитать проявлением эксцентричности, а какие-то, наоборот, разумными. У него не было телевизора, но телевидение в пятидесятые еще не распространилось так широко, как в наше время. И даже сейчас в некоторых отдаленных районах нашей страны существуют проблемы с приемом телепрограмм. И телефона в его доме тоже не было. Он сказал, что сыт по горло теми, что имелись у него, когда он занимался бизнесом. Не могу сказать, что нахожу это странным. Я сам терпеть не могу эти чертовы полезные устройства.

Устройства, которые можно использовать, чтобы вовлечь меня в авантюру, добавил бы я. Но не стал себя утруждать, так как знал, что это ничуть не заденет Калловея. Выехали мы рано, сначала проехали по холмам Гэмпшира и Уилтшира, потом через Глочестер и Уорикшир, объехали Бирмингем с его пригородами и добрались до южных окраин Йоркшира. Обогнув крупные города Шеффилд, Брэдфорд и Лидс, мы в итоге оказались среди йоркширских долин и вересковых пустошей, на пути к границам с Кумбрией и Даремом.

Когда мы отправились в дорогу ранним утром, небо заволокли низкие темно-серые тучи, и большую часть пути дождь перемежался со снегом, к чему прибавлялись фонтаны грязи из-под колес встречных машин, что невероятно снижало видимость. Манера Калловея вести машину не улучшала ситуацию, и я не раз вздрагивал от страха.

— Не понимаю, почему вы волнуетесь, — смеялся он. — Я чувствую себя в полной безопасности. Ехать в одной машине со священником спокойнее, чем с целой компанией святых Кристоферов.[80]

Когда мы достигли центральных графств, снег с дождем прекратился, но тучи потемнели и приобрели гнетущий темно-багровый оттенок. Ветер стих, словно ожидая, когда вся эта масса придавит собой нашу машину. Когда мы свернули с шоссе на пустынную сельскую дорогу и до нашего пункта назначения оставалось несколько миль, опять пошел снег. Снегопад усиливался, фары высвечивали только белую поверхность дороги, а «дворники» с великим трудом очищали лобовое стекло.

— Не волнуйтесь, — сказал Калловей. — Я думаю, мы уже почти приехали.

Мы продолжали подъем и несколькими минутами позже выехали на перевал. Внизу, в долине, где-то на расстоянии мили, я увидел огни огромного дома с башенками. Несмотря на то что было темно, ощущалась атмосфера старых времен и основательности. Я от всей души поблагодарил Господа. Калловей только самодовольно ухмыльнулся, словно хотел сказать: «Доверьтесь мне, Родерик».

Через несколько минут мы стояли на крыльце, размером с небольшую часовню. Калловей колотил железным дверным молотком по деревянной двери с металлическими шишками, совсем не такой, как в моей церкви. Каждый тяжелый удар отзывался эхом нескольких ударов, но Калловей перестал стучать, только когда услышал, как загремели отодвигаемые засовы. Заскрипели несмазанные петли, и дверь с трудом отворилась. На нас уставился тощий, как скелет, человек в болтающемся костюме.

— Элмор! — пробасил Калловей, — Клянусь, ты ничуть не изменился.

Мы прошли по холлу, который, будь он чуть поменьше, мог бы послужить декорациями для «Узника Зенды»[81], правда, для авангардной ню-версии, потому что в этом доме было жарко, как под пуховым одеялом.

— Профессор Калловей… сколько лет, сколько зим! Большая радость видеть вас, сэр, — Переполненный крупными зубами рот дворецкого растянулся в улыбке. — Сэр Исаак говорил, что вы приедете.

Калловей махнул рукой в мою сторону.

— Я взял на себя смелость привезти с собой моего друга отца Ши, — пояснил он. — Уверен, у вас найдется для него местечко. В этом доме сотни две комнат, не меньше. Мы можем видеть сэра Исаака?

Дворецкий покачал лысой головой:

— Вряд ли. Хозяин вроде как устал. Только-только ушел прилечь. Вы увидитесь с ним утром. Хотя здесь молодой мистер Ричард вместе с мистером Питером Лэмборном. Я недавно слышал, как они спускались поиграть на бильярде.

— А кто они такие?

— Как, сэр! Мистер Ричард — племянник сэра Исаака, мистер Ричард Тибалд, вот так. А мистер Лэмборн — адвокат сэра Исаака, он здесь по делам. Не мое дело, но они с мистером Исааком помалкивают об этом. Это все равно, вы следуйте за мной, джентльмены, я покажу вам ваши комнаты. Когда приведете себя в порядок после дороги, вас будет ждать горячий ужин и питье.

Мы встретились с гостями этого дома, когда поглощали весьма щедрый ужин за столом, который накрыл для нас Элмор. Дверь распахнулась, и в столовую, опережая хозяина, ворвался энергичный мужской голос:

— Бросьте, Лэмборн, всего один бокал перед сном… Вечер добрый, кто вы?

Тот, кто спрашивал, был коренастым молодым человеком лет двадцати пяти. Одет он был небрежно — расклешенные вельветовые брюки и цветастая рубашка. Его темные волосы спадали на плечи, и у него были густые усы а-ля Сапата.[82] Следом за ним шел мужчина постарше, его черные блестящие волосы облепляли череп. На нем был теплый, дорогой по виду костюм в тонкую полоску. Я не мог понять, как он выдерживает тропический климат этого дома. Возможно, он был просто невосприимчив к температуре воздуха.

Мы представились. Тот, что помоложе, повернулся к Элмору, который начал убирать со стола.

— Ты не говорил, что будут еще гости.

В его голосе не было злости, но раздражение чувствовалось.

— Ну, мистер Ричард, я так подумал, что это дело сэра Исаака говорить вам, кого он пригласил в свой дом… сэр.

В интонации дворецкого не промелькнуло и тени симпатии.

Калловей рассматривал Ричарда Тибалда.

— Мы не знакомы? — спросил он. — Я уверен, что видел вас раньше. Может быть, в Саутдаунском университете?

— Я так не думаю, — ответил молодой человек и продолжил: — Вообще-то, я обучался в Кембридже. — Улыбка его была надменной, а в голосе чувствовалось презрение к менее значительным университетам.

В ту ночь мне не спалось, вероятно, из-за неудачного сочетания чужой кровати и жары в комнате. Но ближе к утру я все же задремал и поэтому пробудился чуть позже обычного для меня времени. Было уже девять утра, когда я спустился к завтраку. Очнулся я от странной непроницаемой тишины, такая бывает при снегопаде. Мои предположения подтвердились, когда я отдернул шторы в спальне. Тяжелые наносы снега взбирались по склонам холмов все выше, заглушая своей массой все звуки. И хотя снегопада не было, затянутое тучами небо грозило вновь наслать его на нас, и ждать оставалось недолго. Я не видел возможности отправиться куда-либо из этого дома в ближайшее время.

— Просто небольшая поездка, — пообещал Калловей, когда позвонил мне в пресвитерию. — Займет всего день или около того.

Придет время, и я перестану поддаваться на его уговоры.

Пока Элмор подавал мне бекон с яичницей, я упомянул о погоде.

— Да, сэр, здесь в горах становится худо. Теперь вы можете застрять тут на несколько дней. Хорошо еще, что у нас в доме всегда полная кладовая. Самая близкая деревня — Филдайк, но до нее не доберешься, когда такой снег.

В этот момент вошли Тибалд и Лэмборн и, небрежно поздоровавшись, приступили к завтраку.

Я не мог избавиться от ощущения, что эти двое были бы не против, если бы мы с Калловеем покинули их и бесследно исчезли в заснеженных горах. Затем в столовую, жизнерадостно пробасив приветствия, вплыл мой друг. В одной руке у него была дымящаяся чаша с овсянкой и стакан с жидкостью, подозрительно напоминающей бренди, — в другой. Поедая овсянку, бекон с яйцами и бесконечные гренки с медом, он вел одностороннюю беседу, совершенно не обращая внимания на едва ли не грубые манеры сотрапезников.

Тибалд щедро намазал хлеб мармеладом и, между делом повернувшись к старому слуге, спросил:

— Ты еще не видел моего дядюшку, Элмор?

— Нет еще, сэр. Но, вы знаете, хозяин вчера неважно себя чувствовал, сэр. — Дворецкий выудил из кармана старинные часы и с мрачным видом посмотрел на циферблат. — Хотя он редко так запаздывает. Хозяину хоть и за восемьдесят, но он не откажется от хорошего завтрака. Мне, наверно, лучше его позвать.

Через минуту Элмор вернулся в столовую. Он пыхтел, словно проделал тяжелую работу.

— Я не смог достучаться до хозяина, джентльмены. И его комната, кажется, заперта изнутри.

— Полагаю, нам лучше взглянуть, что там, Ричард, — сказал адвокат Лэмборн.

После того как они вышли из столовой, Калловей указал в сторону двери, давая знак идти за ними. Выйдя в коридор, мы услышали над головой шаги Тибалда и Лэмборна. Нас поджидал Элмор.

— Идемте, профессор, я провожу вас в спальню хозяина.

Он провел нас наверх по лестнице, а потом по коридору в крыло особняка, которое было на противоположной стороне от того, где квартировали мы с Калловеем. Добравшись до места, мы обнаружили Тибалда, который пытался открыть дверь, дергая ее за ручку и толкая всем своим весом, в то время как Лэмборн колотил по ней кулаком. Оба джентльмена во весь голос призывали хозяина спальни открыть дверь.

Калловей бесцеремонно воспользовался своим солидным весом и с легкостью оттеснил эту парочку в сторону. Калловей часто заставал незнакомцев врасплох такой своей тактикой. Самой большой ошибкой было принять его тучность за дряблость. Это было не так. Скорее, это был солидный вес старого бойца.

Неискренне пробурчав извинения, Калловей присел на корточки возле двери и посмотрел в замочную скважину.

— Темно, как ночью, — прокомментировал он, встав в полный рост. — Шторы, должно быть, еще задернуты. Но, насколько я понял, ключа в замочной скважине нет.

— Наверное, с дядей что-то случилось, — сказал Тибалд. — Бог свидетель, мы шумели достаточно громко.

— Может, нам стоит выломать дверь, — предложил Лэмборн.

— Скорее сломаете себе плечо, — сказал ему Калловей. — Это крепкие двери. Есть запасной ключ, Элмор?

— Нету, один ключ у хозяина. Хорошо бы, чтобы кто-нибудь влез в окно, сэр. У нас есть лестницы в старых конюшнях. Похоже, надо будет расчистить дорожку. На это время года мы держим в доме лопаты и целую коллекцию старых бот и калош. Так что я смогу подобрать вам всем обувку.

Так случилось, что это нам с Тибалдом пришлось расчищать путь через двухфутовую толщу снега от дома до старых конюшен и возвращаться с приставной лестницей под окно спальни сэра Исаака. Калловей, вероятно, самый сильный среди нас, бесстыдным образом игнорировал все намеки на то, что он мог бы нам помочь, а Лэмборн в это время приглаживал свои и без того гладкие волосы и бормотал что-то о сидячей работе, которая не развивает физические способности.

Мы установили лестницу и переглянулись. Я ненавижу приставные лестницы, но тогда почти искренне дал понять, что готов подняться наверх. Тибалд меня остановил.

— Я здесь самый молодой. Лучше пойду я, — сказал он. — Вы только крепче держите лестницу.

Тут наконец Калловей соизволил сделать что-то полезное. Он профланировал по узкой, расчищенной в снегу дорожке и приложил весь свой вес к основанию лестницы.

Тибалд взобрался наверх по лестнице гораздо быстрее, чем это мог бы сделать или мог бы попробовать сделать я. Послышался звук разбитого стекла, это Тибалд ударил по раме подъемного окна, чтобы дотянуться до шпингалета. Он поднял окно, и мы увидели, как мелькнули в воздухе и исчезли его ноги.

Потом мы услышали, как раздвигаются старинные шторы на медных кольцах. Через несколько минут тишины из окна появилась голова Тибалда.

— Поднимайтесь все сюда, — позвал он. — Кажется, мой дядя умер.

Тибалд впустил нас в спальню сэра Исаака. В комнате было нечем дышать от жары, но холодный свежий воздух уже ворвался в открытое окно.

— Я нашел ключ на бюро возле кровати, — сказал молодой человек. — Дядя лежит на кровати. Похоже, он сам запер дверь, потом просто лег и умер.

— Да, действительно, — подхватил Лэмборн. — Теперь я сожалею, что мы не проявили должного внимания, когда сэр Исаак сказал, что неважно себя чувствует. Боюсь, я просто отнес это к слабостям преклонного возраста.

Я подошел к кровати и попытался нащупать пульс на руке и на шее сэра Исаака. Вокруг рта старика я заметил засохшую корочку рвоты и точно такие же пятна на полах его халата. Едва прикоснувшись к телу, я понял, что уже слишком поздно. Тело было холодным, но я все же попытался расслышать дыхание. Ничего. Я повернулся к своему компаньону и отрицательно покачал головой. Не знаю, прихожанином какой церкви был покойный, если он вообще был религиозен, но я все-таки попросил за него Господа и перекрестил мертвое тело сэра Исаака.

Тибалд и Лэмборн приняли соответствующий ситуации скорбный вид, но у меня не появилось ощущения, что сердца их разбиты. Калловей выглядел как потерявший надежду человек. Похоже, единственным, кто по-настоящему горевал в этой комнате, был Элмор. Он сел на краешек кровати, протянул руку и слегка коснулся неподвижного тела.

— Он был хорошим хозяином, — сказал старик, и по его щеке прокатилась слеза.

— Знаете, вероятно, здесь произошла трагическая случайность, — сказал Ричард Тибалд. — Я думаю, мой дядя по невнимательности принял слишком большую дозу снотворного… или преднамеренно. Взгляните, на прикроватном столике бутылка бренди, а его пузырек с таблетками пуст. Я уверен, что еще вчера их было достаточно много. — Он потянулся к столику.

— Пожалуйста, не трогайте их, — тихо, но властно сказал Калловей. — Они могут понадобиться полиции для судебной экспертизы.

— Полиции? — В голосе Лэмборна звучала насмешка. — Да вы посмотрите в окно, Калловей. Столько снега, что нам повезет, если полиция доберется сюда через четыре-пять дней. А то и через неделю, учитывая, что в этом доме нет телефона. Поймите, если мы останемся в изоляции, то с телом придется что-то делать. — Вдруг показалось, что его вот-вот стошнит.

Калловей внимательно осмотрел Тибалда. Без всяких там «с вашего позволения» он протянул руку и сдернул что-то с рукава свитера молодого человека.

— Нитка прицепилась, — объяснил он, продемонстрировав белый хлопковый обрывок. — Не выношу беспорядка в одежде.

Все взгляды устремились в его сторону. Если говорить об элегантности, то Калловей принадлежал к тому типу мужчин, которые всегда выглядят так, как будто забыли раздеться, ложась в постель накануне вечером.

А потом Калловей взял командование на себя.

— Я думаю, позже мы можем переместить тело в конюшни или в какую-нибудь из надворных построек. Там будет достаточно холодно еще по крайней мере в течение нескольких дней. Мы все сделаем с максимальным при данных обстоятельствах уважением.

А пока, может, вы отведете Элмора вниз и приглядите, чтобы с ним все было в порядке. Мы с Родериком останемся здесь и сделаем все, что необходимо.

— Почему вы? Почему не мы? — раздраженно спросил Лэмборн. Так раздражается человек, который сознает, что он мелкий и никчемный, но при этом пытается выглядеть уверенно.

— Но ведь так будет лучше, не правда ли? — мягко спросил Калловей. — Вы оба так близки к покойному, мы более беспристрастны. И потом, Родерик — святой отец, а я — профессор.

Разумеется, он сказал правду, но это была на удивление гибкая правда. Калловей был профессором, но не медицины и не патологии. Но это не имело значения. Наши верительные грамоты были приняты без дальнейших расспросов и, я уверен, с некоторым облегчением. Они увели Элмора.

Калловей плотно закрыл за ними дверь.

— Итак, Родерик, давайте посмотрим, что тут у нас.

Я огляделся. Это была просторная комната с высоким потолком, на полу лежал роскошный ковер, стены обшиты панелями темного дерева. Слева при входе был установлен больших размеров старомодный камин. Подобные камины находились и в комнатах для гостей, а один, побольше, внизу. В этом все еще делились остатками тепла припорошенные золой красные тлеющие угли. Рядом с камином стоял антикварный «капитанский» стул — с подлокотниками и низкой спинкой темного дерева, с потрепанным сиденьем из красной кожи. Прямо напротив камина — окно с осколками стекла под подоконником, через него Тибалд пробрался в комнату. Малиновые бархатные шторы, гораздо тяжелее, чем в моей комнате, были грубо раздвинуты в стороны. Второе окно было по-прежнему зашторено.

Полог над огромной кроватью сэра Исаака был того же цвета, что и шторы. Матрасы соответствовали размерам кровати: сэр Исаак лежал на толще гагачьего пуха, какой больше уже не встретишь. Справа от кровати стояло бюро с электрической лампой и бутылками, на которые указывал Тибалд.

Сам старик лежал на спине, он был одет, как уже отмечалось ранее, в длинный халат яркого синего цвета, под халатом на нем все еще были рубашка и брюки. На ногах красовались темно-синие шлепанцы, и я с легким изумлением заметил, что он в желтых носках. Покойный выглядел достаточно умиротворенным. Я предположил, что, когда его проводили в комнату, он просто прилег отдохнуть, может быть, во сне у него случилась рвота и он умер.

— Похоже, мы напрасно предприняли это путешествие, — сказал я своему другу.

— Вовсе нет.

Калловей внимательно осматривал прикроватный столик, почесывая щеку и напевая что-то себе под нос. Мотивчик напоминал старый номер Бадди Холли. Вдруг он переключился на «Битлз», взял со стола бутылки, быстро их осмотрел и аккуратно поставил на место.

— Подойдите сюда, Родерик. Скажите мне, что вы видите?

Я подчинился.

— Бутылка «Реми Мартин», полная примерно на треть, и пустая аптечная бутылочка. — Я повнимательнее пригляделся к последней. — Пенобарбитон, кажется. Было много шумихи по поводу этого лекарства в сороковых, когда я был мальчишкой.

— Да, «Реми Мартин» и пенобарбитон. Что-нибудь еще?

Я мог только предполагать, что Калловей имеет в виду тонкий слой пыли, потревоженный, когда сдвигали бутылки, и сказал ему об этом.

— Верно.

Фальшиво напевая, Рубен Калловей закружил по комнате. На это раз пришел черед Пресли. Калловей остановился возле «капитанского» стула, наклонился и что-то от него отщипнул. Когда он выпрямился, на губах его играла слабая улыбка.

— Еще одна нитка, — сказал он мне. — Зацепилась за подлокотник.

— Я знаю, аккуратность — ваш пунктик.

Чтобы сравнять счет, я огляделся и приметил крохотный белый обрывок на манжете халата покойного.

— Еще одна!

— Ага, спасибо, Родерик, отличная работа. Как раз халат я собирался осмотреть после стула. — Самодовольная улыбка озарила лицо Калловея. — Но вы упустили еще одну. — Он указал на дверцу бюро возле кровати, из-под которой также торчал кончик белой нитки. Калловей потянул за него, дверца открылась, и на пол вывалился комок мятых, несвежих бинтов. Калловей поднял их. Это были грубо оторванные от рулона полосы бинта.

— Ну вот, — произнес Калловей с таким видом, будто совершил великое открытие.

Выпрямившись, он сказал:

— А теперь я хочу, чтобы вы помогли мне в одном деле, которое можно счесть кощунственным. Мы снимем с сэра Исаака кое-какую одежду.

Я выразил некоторое неудовольствие, но только потому, что Калловей наверняка ожидал этого. Я хорошо знал своего друга и понимал, что он не пошел бы на такое, не будь у него веских причин.

Я снял с сэра Исаака шлепанцы и — по настоянию Калловея — носки. Калловей тем временем бегло ощупал тело покойного.

— Окоченение еще не наступило, — бормотал он, — но в комнате было жарко, как в пекле, — камин да еще центральное отопление. Я не очень-то в этом разбираюсь, Родерик, но, по моему разумению, окоченение может замедлиться или ускориться в зависимости от температуры окружающей среды. Ладно, продолжим.

Мы приступили к самому сложному. Раздевание трупа — утомительное занятие, но мы справились настолько, насколько это было необходимо Калловею. Мы задрали халат и рубашку покойного до плеч, а брюки и трусы спустили до коленей. Ягодицы, бедра, щиколотки с задней стороны и ступни покойного были тусклого печеночного цвета.

Калловей указал на изменение цвета.

— Гипостазы, — констатировал он.

— Трупные пятна, — согласился я.

Одна голова — хорошо, а две — лучше.

Калловей продолжил «экзаменовку»:

— Тогда скажите, что здесь не так?

— К несчастью, Калловей, я — священник, а не владелец похоронного бюро! — Мой друг только нахмурился в ответ, и я решил внимательнее осмотреть тело покойного. А потом я понял, к чему он клонил. — На спине нет никаких пятен, — сказал я.

— Неплохо, Родерик. А теперь скажите, не странно ли это для человека, умершего во сне в таком положении? И обратите внимание, на предплечьях и на груди также имеются слабые следы.

Я посмотрел туда, куда указывал Калловей. Возможно, там имелись какие-то следы. Я не был уверен, но зрение у Калловея было острее моего.

Калловей пощипал себя за нижнюю губу.

— Я думаю, сэр Исаак был прав тогда, много лет назад, — задумчиво сказал он. — Его убили, пророчество сбылось.

Внутренне я чувствовал, что Калловей может быть прав, но я должен был играть роль адвоката дьявола.

— Не принимаете ли вы желаемое за действительное? — спросил я. — Может, вы излишне усложняете то, что здесь произошло? — Тут мне на ум пришел другой довод: — Дверь была заперта изнутри. Это явно исключает возможность нечестной игры.

— Ах да, запертая дверь. Благодарю, что напомнили мне об этом, Родерик. Постараюсь не забыть об этом обстоятельстве.

Почему мне показалось, что я слышу в интонации Калловея покровительственные нотки?

Лэмборн и Тибалд ожидали нас в библиотеке.

— Такое печальное дело, — сказал им Калловей. — Я думаю, возможно, Тибалд, вы правы. Еще один трагический несчастный случай. Так часто читаешь об этом в газетах, и чаще всего такое случается со стариками. Они принимают снотворное — одну или две таблетки, потом просыпаются посреди ночи, забывают, что уже приняли свою дозу, и повторяют ее. Просто чтобы прояснить ситуацию, расскажите, что здесь произошло вчера перед нашим с отцом Ши приездом.

Тибалд и Лэмборн последовательно поведали нам о случившемся накануне. За ужином сэр Исаак пожаловался на усталость и сказал, что неважно себя чувствует. В конце концов он попросил проводить его в спальню. Племянник и адвокат помогли ему подняться, а уже в спальне он попросил уложить его в постель и дать отдохнуть. Тогда они видели его в последний раз.

— Благодарю вас, джентльмены, — сказал Калловей. — И примите наши соболезнования, Тибалд. А теперь мы заглянем к Элмору, посмотрим, как он там.

Старика мы нашли в гулкой кухне викторианских времен с каменными стенами. Он пил крепкий чай, а вокруг него суетилась женщина средних лет, которая, как я понял, была кухаркой.

Мы уселись за выскобленный трапезный стол и приняли предложенный нам чай. Когда кухарка поднесла дымящиеся кружки, Калловей подключил свое обаяние и похвалил приготовленный ею завтрак. Немного женского жеманства, еще пара комплиментов со стороны Калловея, и вдруг кухарка припомнила, что, да, ей надо кое-куда сходить, пока джентльмены перекинутся парой слов с мистером Элмором. Временами Калловей поражал меня.

— Прискорбно все это, Элмор, — сказал Калловей, когда мы остались один на один с дворецким.

— Да, сэр, — отозвался Элмор. — Сэр Исаак был хорошим человеком, тяжко без него будет. Я знаю, он был старый. Это да, но он всегда был крепким. Иногда уставал, но это понятно в его-то годы.

— Он не страдал от ревматизма, артрита или чего-нибудь в этом роде? Использовал когда-нибудь бинты для поддержки суставов?

— Нет, сэр. С чего вы это взяли? — Элмор ухмыльнулся. — Сэр Исаак еще как шевелился, лучше меня, вот как.

— А что случилось за ужином прошлым вечером, перед нашим приездом?

— Я не очень-то уверен, сэр. Хозяин был, как всегда, довольный, когда спустился в столовую. А потом, когда я уже подал кофе и пришел убрать кофейники, он прямо с ног валился. Еле-еле смог подняться. Тогда эти двое повели его наверх. Так вот все и было, пока я не пошел звать его сегодня утром.

— А ты не знаешь, принимал ли он на ночь таблетки?

— Принимал иногда. — Элмор почесал лысеющую макушку. — С годами он стал не так хорошо спать. Но если он их и принимал, то всегда половинку таблетки. Говорил, не хочет от них зависеть.

— Он много выпивал?

Старый слуга разволновался.

— Хозяин не был пьяницей! — Калловей поспешил успокоить его, наконец тот продолжил: — Он, может, выпил бокал или два вина за ужином, а потом кофе. Он так худо себя чувствовал, что даже не стал пить свой обычный арманьяк.

— По-прежнему предпочитал «Маркиза де Монтескью», да?

— О да, сэр. Ни к чему больше не притрагивался. Хотя держал для гостей и хороший коньяк, и виски.

— А он всегда держал бутылку возле кровати?

— Нет, никогда такого не было. Но там была бутылка, верно? — У Элмора опустились уголки рта, глаза полезли на лоб от шока. — Так, значит, хозяин хотел убить себя.

— Не мучай себя, Элмор. Я совсем не думаю, что он хотел сделать это. — Калловей достал из кармана пачку сигарег и предложил одну Элмору. Я налил нам всем еще по чашке чаю, и Калловей продолжил: — Я не хочу сказать ничего плохого, просто любопытно, но я заметил, что в спальне твоего хозяина было немного пыльно. Это ведь необычно, правда?

В ответе дворецкого прозвучала гордость:

— Да, вот такой он сэр Исаак. Хороший хозяин. В этом месте лет шестьдесят назад или больше была дюжина слуг. А теперь только я, миссис Хопкирк да девчушка из деревни. Она приходит убираться. Она уж две недели как слегла с гриппом. А хозяин не позволял мне или миссис Хопкирк убираться.

Ну, мы выпили чай, покурили, а теперь идемте в мою комнату, — неожиданно продолжил Элмор. — Недели две назад хозяин передал мне письмо для вас. Сказал, если с ним что-нибудь случится, так я должен сразу передать письмо вам. Я все ждал, потому что не хотел, чтобы эти два жулика видели.

Элмор провел нас по короткому коридору от кухни до своего жилища. У него была небольшая, скромно обставленная гостиная — пара кресел, шкафчик для книг и отполированное до блеска бюро. На стенах висело несколько репродукций, и еще был радиоприемник, выпущенный в начале пятидесятых (припоминаю, у моих родителей был такой же). Через приоткрытую дверь в соседнюю комнату я увидел односпальную кровать и угол платяного шкафа.

Элмор залез в бюро и вытащил солидный пакет из коричневой манильской бумаги с одним-единственным написанным на нем словом: «Калловею». Я обратил внимание, что он был опечатан большой печатью из красного воска.

— Вот, профессор. Это только для вас, так что я ухожу, а вы со святым отцом оставайтесь, сколько понадобится.

Дверь за Элмором захлопнулась, Калловей сломал печать и вытряхнул содержимое пакета. Из пакета вывалилось три конверта — один толстый и два тонких, еще свернутая записка и ключ. К ключу была привязан ярлычок с загадочной надписью: «Вы догадаетесь, от чего он».

— Это точно, — пробормотал Калловей.

Он развернул записку, быстро пробежал ее глазами и передал мне. Написана она была от руки и датирована двумя месяцами ранее.

Пока я это читал, Калловей вскрыл больший конверт и вытряхнул его содержимое.

— Завещание сэра Исаака, — сказал он, — и еще одна записка. Слушайте: «Это мое последнее и единственное подлинное завещание и свидетельство. Все предыдущие завещания уничтожены, и любой другой появившийся документ — подделка. Исаак Прайс».

Калловей быстро пролистал бумаги.

— Подписано и заверено, — прокомментировал он и переключил свое внимание на более тонкий конверт.

В этом конверте оказалась газетная вырезка. На фотографии Тибалд, чуть позади него Лэмборн. Пара спускается по парадной лестнице какого-то впечатляющего вида здания. Надпись под фотографией гласила: «Ричард Тибалд и его адвокат покидают торговый банк Мелдрам, полдень вчерашнего дня».

— Теперь понятно, почему Тибалд показался мне знакомым! — воскликнул Калловей. — Вы наверняка помните это дело, Родерик. Это было год или два назад… В Сити ходили слухи о какой-то махинации в Мелдраме, инсайдерские дела, подлог, незаконное присвоение и тому подобное. Либо ничего не смогли доказать, либо его реабилитировали. Что бы там ни случилось, Ричарду Тибалду были предъявлены обвинения, и он вынужден был подать в отставку.

В третьем конверте было два листа бумаги или, скорее, два пергамента, так как этот материал был плотнее и качественнее обычной бумаги. Калловей рассмеялся:

— И впрямь головоломка.

Первый лист:

И второй:

— Что вы думаете? — спросил меня Калловей.

— Это греческий, но, насколько позволяют мои скромные познания, это полная бессмыслица, — ответил я.

— Скорее всего, так и есть, — сказал Калловей. — Готов поспорить на что угодно — это написано по-английски. Я говорил вам, пока мы сюда ехали, что сэр Исаак поразил меня тем, что гордился своим незнанием языков.

Послышался тихий стук в дверь, и в комнату заглянул Элмор.

— Я накрываю ленч, джентльмены, — сказал он. — Хозяин хотел бы, чтобы все было как всегда.

Калловей затолкал все бумаги обратно в пакет и сунул его себе под рубашку. Я не волновался по поводу того, что кто-то заметит перемену в неряшливом наряде Калловея.

Мы спустились в столовую. За ленчем гостившие в особняке джентльмены в очередной раз, если не считать элементарную вежливость, предельно нас игнорировали. Покончив с ленчем, Лэмборн отодвинул свой стул от стола, встал и обратился к Элмору:

— Нам с мистером Тибалдом необходимо обсудить некоторые приватные дела, касающиеся покойного сэра Исаака. Это займет большую часть дня. Если понадобится, мы будем в библиотеке, впрочем, я думаю, повода беспокоить нас не возникнет.

Через открытую дверь мы видели, как они прошли по холлу и удалились в крыло, где располагалась библиотека. Калловей быстро и бесшумно последовал за ними. Я уже давно знал эту его способность передвигаться, но все равно не переставал удивляться. Через несколько секунд Калловей вернулся в столовую.

— Они приняли меры, чтобы их не побеспокоили. Я слышал, как повернулся ключ в замке.

— Это о многом говорит, — заключил я.

— Вы не заметили ничего странного, Родерик? Нет? Когда вы в последний раз видели адвоката, который желает обсудить дела с клиентом, и при этом у этого адвоката нет портфеля с документами? Не важно, благодаря этому мы можем предпринять необходимые шаги.

— Что это за шаги, Рубен?

— О, разве я не сказал? Мы обыщем их комнаты. — Я начал было протестовать, но Калловей только похлопал меня по плечу своей ручищей и сказал: — Мы ведь не полиция, не так ли? Правила проведения обыска, понятые и прочее к нам не относятся, верно? Так что вперед, за дело.

Я не был особенно уверен насчет неоспоримости его аргументов, но пошел следом, понимая, что со мной или без меня он сделает то, что задумал. Калловей подловил в холле Элмора и проинструктировал старика предупредить нас, если другие гости вдруг решат покинуть библиотеку.

Первым делом мы заглянули в комнату Тибалда. Там не нашлось ничего интересного, только небольшой альбом для вырезок из газет. Все вырезки касались проблем в банке Мелдрам. Казалось, Тибалд гордился тем, что был причастен к этому скандалу.

На кровати Лэмборна лежал большой кейс с ремнями и замками, но Калловея это не смутило. Он достал из кармана перочинный нож и с помощью самого маленького лезвия поколдовал над замками, пока они со щелчком не открылись. Кейс был забит различными документами. Быстро просмотрев все бумаги, Калловей отбросил большинство за ненадобностью в сторону и остановился только на трех. Не удосужившись сложить документы обратно и закрыть кейс, Калловей схватил меня за руку и потащил за собой вниз, где окликнул Элмора, который все еще стоял на посту.

— Еще два вопроса, — сказал он старому слуге. — Что ты можешь мне сказать о докторе Врэгби из Филдайка?

— Он врач-терапевт сэра Исаака, сэр, — ответил Элмор.

— И что он за человек?

— Он хороший доктор, это правда, но… — Дворецкий запнулся, словно ему было неловко обсуждать личность терапевта. Калловей предложил ему сигарету и терпеливо ждал. Элмор выкурил половину сигареты и только потом решился: — Такое дело, профессор. У него репутация, ну, как у человека, который неаккуратен с деньгами и все такое… Говорят, он слишком уж увлекается азартными играми и на женщин тратится…

— А как насчет наших друзей в библиотеке?

— Эти-то? — Элмор презрительно хмыкнул. — Мистер Ричард настоящий транжира. Его выгнали из школы, хотя колледж он хорошо закончил. И вы наверняка слышали о его махинациях в банке. Его мать — любимая племянница сэра Исаака, поэтому-то ему все и прощалось. Приезжал сюда, только когда чего-нибудь надо было.

А мистер Питер Лэмборн, он вообще не адвокат сэра Исаака. Адвокатом был мистер Лайонел Лэмборн, отец мистера Питера. Мистер Лайонел — адвокат старой закалки. Ему жизнь можно было доверить. Мистер Питер другой, он как Ричард, только поумнее или, может, хитрее, его за руку не ловили. Мистера Лайонела недавно хватил удар, поэтому младший и здесь.

Калловей поблагодарил старого слугу.

— Не думаю, что тебе придется волноваться по поводу этой парочки, Элмор. Но поглядим, поглядим.

Мы пошли дальше. Калловей завел меня в крыло, где находилась библиотека, но не к ней, а к противоположной двери. Калловей достал из кармана ключ с ярлычком, который прилагался к письму сэра Исаака, и попробовал открыть замок.

— Так я и думал, — удовлетворенно заметил он.

Калловей открыл дверь, и мы вошли внутрь. Комната была хороша, несмотря на тонкий слой пыли, который свидетельствовал о том, что в нее давно никто не заходил. Благодаря центральному отоплению здесь было тепло, возле камина на решетке лежало все необходимое для того, чтобы развести огонь. Калловей чиркнул спичкой, и через несколько секунд язычки пламени охватили дрова, дерево начало щелкать и потрескивать.

Разжигая камин, Калловей обратился ко мне:

— Диорама, о которой я говорил, вон там. Идите, взгляните. Думаю, выключатель вы найдете под левым углом стола.

Я последовал его указаниям и был ошеломлен красотой модели. Так, насколько я понимаю, выглядит настоящая саванна с высоты птичьего полета. От потрясения у меня перехватило дыхание и закружилась голова, казалось, меня затягивает этот мир. Взволнованный, я отступил от стола.

Дрова в камине занялись, и удовлетворенный своей работой Калловей радостно попыхивал сигарой из кедровой коробки. Дым был ароматным — большой шаг вперед после его ужасных сигарет. Калловей подошел ко мне и встал рядом.

— Это… это не поддается описанию, — сказал я.

— Да, но что это?

На лице Калловея отразилось сомнение, и я поинтересовался, в чем дело.

— Я не уверен. — Он зажал в зубах сигару и пошел вокруг стола, время от времени останавливаясь и вглядываясь в панораму, едва ли не прижимаясь носом к стеклу. — Я знаю, с тех пор как я видел это, прошло много лет и память может меня подвести, но я почти уверен, что тогда это не было таким. Кажется, сейчас не те группы животных, изменился ландшафт, исчезли прежние деревья, появились новые. Может, я старею. — Калловей пожал плечами. — Ладно, идем, познакомитесь с Элкуаном.

Вид Элкуана потряс меня даже больше, чем диорама Африки. Он был таким, как его описывал мне Калловей, но я заметил в нем что-то еще. Калловей не говорил ни о том, какой он высокий и худой, ни о том, насколько зловеще он выглядит. Возможно, потому, что временами я бываю слишком чувствителен (нежеланное и неоцененное наследие далекого кельтского предка), но мне показалось, что это излучает силу. И более того, я чувствовал молчаливое одобрение, направленное на меня и Калловея, но за этим одобрением таились опасность и даже угроза.

Я сказал о своих ощущениях Калловею.

— Вы действительно думаете, что внутри останки Элкуана? — спросил я.

— Желаете заглянуть под маску?

— Нет, такого желания у меня нет.

— Хорошо, тогда займемся делом.

Калловей с важным видом подошел к камину, уселся в одно из кресел и жестом пригласил меня занять соседнее. Потом он налил арманьяк в два бокала и достал из-под рубашки разные документы и бумаги.

— Это завещание Калловея заявлено как единственно подлинное. Существенное имущество — без налогов — завещано Элмору и миссис Хопкирк, а меньшая доля некой Розмари Гарт, вероятно — девушке, что приходит убирать. Щедрые суммы завещаны различным благотворительным фондам, а поместье — Джоанне Тибалд, по-видимому матери Ричарда. Ни одного упоминания о самом Ричарде Тибалде. Лайонел Лэмборн и Дэниел Джейсон совместно названы душеприказчиками.

Калловей аккуратно отложил документ в сторону.

— А это — завещание, которое я взял из кейса Лэмборна. С виду все в порядке, но, если верить сэру Исааку, оно фальшивое. Кое-что по мелочи завещано слугам, все остальное… «моему любимому племяннику Ричарду Тибалду…» Единственный душеприказчик — Питер Лэмборн.

Теперь вернемся к другим бумагам, которые я стащил у Лэмборна. Одна из них — долговое обязательство доктора Врэгби из Филдайка. Оказывается, он должен Питеру Лэмборну десять тысяч фунтов. Вторая — письмо Питеру Лэмборну из Юридического сообщества, его вызывают на дисциплинарные слушания в новом году. Здесь представлены факты, которые, если они будут доказаны, повлекут за собой его отставку.

— Бедный сэр Исаак, кажется, он окружил себя мошенниками, — заметил я.

— Скорее, это мошенники его окружили. Прайс был умен, и я уверен, что он их вычислил. Поэтому вернемся к нашим головоломкам. — Калловей взял в руки два пергамента с греческими буквами. — Я сказал вам до ленча, что это написано на английском. И их должно быть не так уж трудно разгадать. Помимо своей гордости оттого, что он не знаком с иностранными языками, сэр Исаак внушил мне свою веру в простые решения.

Я только сейчас понял — то, что я все эти годы считал банальной болтовней за ужином, на самом деле было подготовкой к решению. Сэр Исаак оставлял подсказки.

Калловей указал на столик с напитками.

— Возьмите вон те книги, Родерик.

Я подчинился и посмотрел на обложки. «Книга общих знаний для мальчиков» и «Загадки и головоломки для мальчиков».

— Прайс указывает в своем письме ко мне, что его любимые книги — это ключ к шифру. Посмотрите, я уверен, что в них вы найдете греческий алфавит и раздел с простыми шифрами.

Я быстро пролистал книги.

— Да, здесь греческий алфавит, а здесь — раздел шифров. Стало понятнее. Здесь говорится, что самый простой шифр — это замена одних букв или цифр другими. Вы считаете, что сэр Исаак заменил латинские буквы греческими?

— Это наиболее вероятно, вы не согласны?

— Это может привести к определенным сложностям, — сказал я. — В греческом алфавите только двадцать четыре буквы, тогда как в нашем — двадцать шесть. И здесь нет соответствия. Например, третья буква греческого алфавита «гамма», что является эквивалентом нашей «G», а не «С».

Калловей освежил свой бокал и раскурил потухшую сигару.

— Я так не думаю. Прайс был бы против усложнений. Я полагаю, он напрямую заменил одни буквы другими. Напишем два алфавита друг напротив друга и отбросим две последние буквы.

Калловей нацарапал на конверте два ряда букв и передал его мне.

— Все верно?

— Кажется, да. Передайте мне пергамент, и посмотрим, что нам это даст.

Пришел мой черед писать, в результате у меня получилось две строчки перемешанных без всякого смысла букв:

— Это абракадабра, — сказал я. — Либо эти послания не имеют смысла, либо существует другой шифр.

— Вы правы, Родерик, — отвечал Калловей. — В «Загадках и головоломках для мальчиков», видимо, не предусматривалось, что читатель будет подставлять какой-нибудь алфавит под латинский. Но мы, однако, на верном пути. Какой будет самая простая замена?

Я на секунду задумался.

— Наверное, использовать «В» вместо «А» или что-нибудь в этом роде.

Еще несколько минут работы, но результат по-прежнему не имел смысла.

— Скажем, замена Прайса уходит глубже в алфавит, — предположил Калловей. — Он любил простые решения, но есть и очень простые решения. Давайте еще раз взглянем на письмо. — Он быстро перечитал письмо и улыбнулся. — Нам обоим нужно надавать подзатыльников, Родерик. Он не только написал, что эти книги служат замком, но и то, что ключ, — «7». Какая седьмая буква в алфавите? «С»? Попробуйте еще раз, возьмите «G», как первую букву алфавита.

Калловею нужен был не я, а секретарь.

— Вот что получается! — сказал я, завершив работу.

— Следующую часть сделаю я, — улыбнулся Калловей. — Пока вы не признались в простительном грехе, в потере терпения.

Он взял второй конверт и принялся за работу. Я посчитал, что заслужил еще один бокал арманьяка, и щедро налил себе двойную порцию. У меня даже появилось искушение попробовать «Ойо де Монтеррей», но почему я должен был изменять здоровому образу жизни?

— Готово, Родерик. Я разгадал его. — Калловей посмотрел на меня и торопливо добавил: — Я хотел сказать — мы разгадали. Вот, как по-вашему, на что это похоже?

Я прочитал, и мне стало немного не по себе.

— Для меня это звучит как проклятие, — признался я. Калловей кивнул. Потом мне пришла в голову еще одна мысль. — Мы кое-что забыли, Рубен. В конце письма Прайса были какие-то цифры. Может быть, это еще один шифр?

— Да, это мы упустили. Очень похоже, что вы правы. Посмотрим еще раз…

Я взял карандаш.

— Предположим, что каждая цифра указывает на букву, для начала я попробую простую замену. «А» — это единица и так далее вплоть до «Z».

— Не очень-то помогло, — сказал Калловей. — Ключ — «7», так что снова берем «G» за единицу. Получается… посмотрим… да, «F» будет «26», итак…

Я задумался над первым набором цифр: (5,2,2,5).

— Знаете, что они мне напоминают, Рубен? Индикатор ключа к кроссворду. Вы знаете, как ими пользуются. Пишите ключ, а затем в скобках серию цифр, разделенных запятой, которые указывают на количество слов в ответе и количество букв в каждом слове.

— Отличная мысль, — одобрил Калловей. — Первая цифра — «8», которая по нашей новой шкале — «N», следом «3» — эквивалент «I»… Следовательно, «8312» читается как «N-I-G-Н», а затем идет «G» и «J», что наверняка ошибочно. Сколько английских слов начинается с «N-I-G-Н», Родерик?

— Я бы сказал — полдюжины… или около того. Предположим, что идущие следом за «8312» «единица» и «четверка», на самом деле — «14»…

— Верно! «Четырнадцать» соответствует «Т», что дает нам слово из пяти букв — «NIGHT» — ночь. Значит, следующая цифра «девять» — это «О». Следом идут «двойка» и «шестерка», либо «Н» и «L», либо «двадцать шесть», то есть — «F». Определенно это «двадцать шесть», так как в слове «OF» больше смысла, чем в «ОН», — бормотал Калловей, скорее для себя, чем для меня, а потом ухмыльнулся. — Забавно, очень забавно, сэр Исаак, — сказал он и показал мне четыре слова: «NIGHT OF THE DEMON» — НОЧЬ ДЕМОНА.

— Ради всего святого, что это значит? — спросил я.

— Я думаю, для кого-то это означает очень неприятный сюрприз, — такой был ответ. — Первым делом я избавлюсь вот от этого… — Калловей подался вперед и бросил в камин второе, фальшивое завещание и потыкал его кочергой, пока оно не превратилось в пепел.

Прикурив следующую сигару, Калловей вперевалку подошел к окну и выглянул наружу. Я присоединился к другу. Днем, видимо, опять повалил снег, и за окном было почти темно.

— Мне знакомо это выражение вашего лица, Рубен. Я думаю, вы испытываете кризис сознания. Вы пришли к решению, какой бы ни была моральная дилемма?

Мой друг задернул шторы и только потом ответил:

— Да, теперь мы должны покончить с этим делом. Подождите здесь минутку, Родерик.

Калловей вышел из комнаты и постучал в библиотеку. Дверь рывком открылась. Я услышал резкий, раздраженный голос Лэмборна:

— Что вам угодно, Калловей? Я же говорил, что мы не желаем, чтобы нас беспокоили!

— Я знаю, — сказал Калловей. — Вы хотите обсудить дела, касающиеся смерти сэра Исаака. Что ж, я тоже. Если вы соизволите присоединиться к нам с отцом Ши, я думаю, мы сможем поделиться с вами относящимися к делу фактами.

— Хорошо, — проворчал в ответ адвокат.

Они последовали за Калловеем, Лэмборн неохотно, Тибалд с надменным видом. Довольный Калловей широким жестом пригласил их занять кресла, которые я подтащил ближе к камину.

Калловей уселся напротив, он был расслаблен и благожелателен.

— Выпьете, джентльмены? Сигары? Нет? Хорошо, тогда к делу. На мой взгляд, смерть сэра Исаака не является ни естественной смертью, ни несчастным случаем.

— Вы хотите сказать, что он покончил жизнь самоубийством? — спросил Лэмборн. — Предлагаю вам убедиться в подлинности ваших фактов, прежде чем выдвигать подобные обвинения.

— О, я настолько уверен в своих фактах, что исключаю возможность самоубийства. Сэр Исаак был убит.

И опять первым отреагировал Лэмборн:

— Вздор! Убит? Кем?

Лицо Калловея стало еще благодушнее.

— Кем? Ну, как же, вами двумя, конечно же.

Ричард Тибалд лениво улыбнулся, но Лэмборн покраснел до такой степени, что я испугался, что он вот-вот упадет с кресла.

— Это чушь собачья! — прорычал он. — Я ухожу…

— Сидеть! — Окрик Калловея прозвучал, как команда полкового сержанта.

Лэмборн рухнул обратно в кресло.

Ричард продолжал улыбаться.

— Глупейшее обвинение, — протянул он, — Какие вы можете представить доказательства, каков мотив?

— Я прибыл сюда, ожидая самого худшего, — сказал Калловей. — Вы, вероятно, не в курсе, но как-то много лет назад я гостил здесь у Исаака Прайса. Он сказал мне о том, что ему напророчили смерть от рук близкого человека, и попросил меня, если такое когда-нибудь случится, разобраться в этом деле.

— И это все?! — Голос Лэмборна звенел от возмущения. — Черт знает сколько времени назад эксцентричный старик сказал вам, что будет убит, и попросил, когда он умрет, найти виновного?

— Конечно, дело не в этом. Во всяком случае, не только в этом. — Калловей потянулся к графину. — Я всегда с некоторым скепсисом относился к пророчествам, по крайней мере до той поры, пока не увидел труп сэра Исаака, пока не осмотрел его и его комнату. — Калловей поднял бокал и полюбовался янтарной жидкостью и мягкой игрой света на хрустальных гранях. — Арманьяк, джентльмены. Великолепный, очень дорогой арманьяк «Маркиз де Монтескью». Сэр Исаак говорил мне, что не пьет никаких других спиртных напитков. Держу пари, ни один из вас не знал об этом. Странно, что возле его кровати стояла бутылка «Реми Мартина». Очень хороший коньяк, джентльмены, но тем не менее это коньяк. Сэр Исаак не притронулся бы к нему.

— Люди меняют привычки, — прокомментировал Ричард Тибалд. — А если уж он решил покончить с собой, как это, вероятно, и случилось, не все ли ему было равно, чем запивать таблетки?

Калловей покачал головой:

— Возможно, и не все равно. Я расспрашивал сегодня Элмора, и он подтвердил, что его хозяин по-прежнему пил только «Маркиза», хотя действительно держал для гостей другие отменные напитки. И еще там были бинты…

— Бинты… А сейчас-то куда вы клоните, Калловей? — Адвокат не на шутку разволновался.

— В бюро возле кровати сэра Исаака я обнаружил обрывки бинтов. Вспомните, когда сегодня утром мы были в комнате вашего дяди, мистер Тибалд, я отцепил кусочек корпии с вашего рукава. Мы нашли подобные нитки на манжетах халата сэра Исаака, еще такая же нитка зацепилась за подлокотник деревянного стула и за дверцу бюро. В бюро оказались скомканные обрывки бинтов.

— Может быть несколько причин, почему дядя держал бинты в бюро. — Ричард Тибалд вздохнул. — Это становится скучно, профессор.

Калловей, казалось, смутился.

— Прошу прощения, — сказал он. — Будьте снисходительны. Я также спросил Элмора, нужны ли были сэру Исааку бинты, и он сказал, что нет.

— Элмор всего лишь слуга! — отрезал Лэмборн. — Что он может знать?

— Вероятно, больше, чем вы, — сухо заметил Калловей. — Продолжим. Мы все согласны, что бренди и бинты — хорошая почва для подозрений. Ну, положим, не все, но доктор Ши и я уверены в этом.

Я был тронут. Не часто Рубен Калловей делился со мной славой.

— Гипостазы, их еще называют трупными пятнами, — объяснил я. — Когда человек умирает, со временем кровь аккумулируется в нижней части трупа.

Калловей не дал мне закончить предложение.

— Спасибо, Родерик, — вмешался он. — Сэр Исаак, когда мы его нашли, лежал на спине. Пятна должны были распространяться сверху от плеч вниз. Их там не было. Они были на ягодицах, на ляжках, на щиколотках и ступнях. Это указывает на то, что он умер в сидячей позе и оставался в этом положении еще несколько часов после смерти. А теперь я скажу вам, что, по моему мнению, произошло…

Пока Калловей говорил, Ричард Тибалд был спокоен и внимателен, он даже налил себе арманьяк и пригубил с явным одобрением. Лэмборн перестал возмущаться, он сидел, поджав губы, и мне показалось, что я чувствую исходящую от него волну страха.

Калловей сцепил пальцы под подбородком и оглядел обоих джентльменов. Вид у него все еще был благодушный.

— Сегодня вы сказали мне, что сэр Исаак накануне вечером за ужином пожаловался на то, что неважно себя чувствует. Элмор же утверждает, что, когда хозяин спустился к ужину, он прекрасно себя чувствовал. «Довольный», кажется, он употребил это слово. Я подозреваю, что за ужином вы ухитрились подложить ему одну-две снотворных таблетки, скажем, в крепкий кофе, который перебил бы их вкус.

А затем, когда он почувствовал себя плохо и буквально засыпал на ходу, вы проводили его в спальню. Уже там вы усадили его на стул, надежно привязали бинтами к подлокотникам и к ножкам, а потом влили в него коньяк с раздавленными в порошок таблетками. Проделав все это, вы равнодушно оставили его умирать.

Забравшись в спальню сэра Исаака сегодня утром, — Калловей указал на сохраняющего внешнее спокойствие Тибалда, — вы быстро перерезали бинты и, прежде чем позвать нас, уложили старика в постель. Это было не очень сложно. В комнате стояла жара, и трупные пятна еще не появились. Вам надо было где-то быстро спрятать бинты, и вы затолкали их в бюро.

— Очень умно, — Ричарда Тибалда, казалось, забавлял этот разговор. — Интересная теория, но не проглядели ли вы тот факт, что дверь в комнату моего дяди была заперта изнутри? Отсюда вопрос: как мы могли совершить то, в чем вы нас обвиняете?

Калловей улыбнулся:

— Ах да, знаменитая загадка запертой комнаты. Запертая комната, ба! Возможно, вы не в курсе, но в тридцатых-сороковых годах несколько британских писателей детективных рассказов сделали весьма успешную карьеру, специализируясь на загадках запертых дверей. И знаете что? В результате решение сводилось к тому, что читатель просто хотел кусать себе локти, оттого что не разгадал эту загадку.

— И мне предстоит кусать себе локти? — ухмыльнулся Тибалд.

— Думаю, да. Не было никакой загадки запертой двери. Когда вы оставили сэра Исаака вчера вечером, вы просто заперли дверь снаружи. А когда вы взбирались по приставной лестнице нынче утром, ключ лежал у вас в кармане. Видите ли, вы сказали нам, что ключ лежал на прикроватной тумбочке, но его там не было.

В комнате пыль не убиралась уже недели две, так как девушка, приходящая убирать, была отпущена из-за болезни. Пыль на тумбочке была стерта там, где стояли бренди и бутылочка со снотворным, но нет и следа, который бы указывал на то, что там лежал ключ.

Впервые с того момента, как Калловей предъявил им обвинение, Ричард, кажется, потерял уверенность в себе.

— Мне безразлично, если ваша теория верна, — проворчал он. — Она дает нам то, что вы, очевидно, считаете уликами. Но каков мотив?

— Жадность, что же еще? — Калловей кивнул поочередно в сторону каждого джентльмена. — Мне неизвестно, вызвал вас сэр Исаак, чтобы отстранить от дел, или вы пригласили себя сами. Честность ваша сомнительна, и оба вы, вероятно, нуждаетесь в деньгах, вам нужны крупные суммы, и очень быстро. Какими бы ни были обстоятельства вашего появления здесь, я думаю, что вы явились сюда, уже замыслив убийство старика.

Вы, мистер Тибалд, попали под подозрение в одном из крупных торговых банков Сити и были вынуждены подать в отставку. Никаких криминальных обвинений против вас не выдвинули, но в этом сообществе — всем известно, что они стоят плечом к плечу против постороннего вмешательства, — не изгоняют одного из своих, если у них нет на это достаточных оснований.

Что касается мистера Лэмборна, он должен предстать перед Юридическим сообществом и ответить на некоторые неудобные вопросы относительно незаконного присвоения клиентских фондов. Опять же Юридическое сообщество — консервативная организация, и не в ее обычае отворачиваться от своих членов с такой легкостью.

— Вы копались в моих вещах! — У Лэмборна от изумления отвисла челюсть.

— Конечно, — ничуть не смутился Калловей. — Я даже расскажу вам, как вы думали уйти от ответственности за убийство. Вы поймали на удочку еще одного слабовольного человека, доктора Врэгби из Филдайка. Врэгби должен вам, Лэмборн, порядка нескольких тысяч фунтов. Как я понимаю, после обнаружения тела сэра Исаака должен был прибыть доктор Врэгби и, не задавая лишних вопросов, подписать свидетельство о смерти. После этого его долг аннулировался, и он мог убираться восвояси. Если бы Элмор начал задавать вопросы, ему бы объяснили, что это сделано для того, чтобы не омрачить память хозяина, чтобы никто не узнал, что сэр Исаак либо покончил с собой, либо случайно напился до смерти.

Чего вы по понятным причинам не предусмотрели, так это нашего приезда и снегопада, который не позволил вызвать расточительного распутника Врэгби.

Калловей осушил свой бокал и откинулся в кресле, он улыбался, как школьник, который только что совершил скверную проказу.

— Разумеется, — сказал он, — все это только мои предположения. Вероятно, это будет очень трудно доказать в суде. Кстати, я даже уничтожил одно существенное документальное свидетельство. Завещание, которое вы так замечательно подделали, некоторое время назад отправилось в огонь. Отец Ши видел, как я его уничтожил.

Лэмборн достал платок и промокнул лоб. Я заметил, что рука его дрожала. Лицо Тибалда скривилось от злобы, и мне на секунду показалось, что он собирается броситься на Калловея. Но что-то в том, как спокойно держался Калловей, удержало его, и он расслабился. Прошло несколько секунд, и Тибалд даже смог выдавить нервный смешок.

— Я не собираюсь ничего признавать, но, похоже, мы спрыгнули с крючка, — сказал он, вставая. — Так что, если я вам больше не нужен…

— Минутку, пожалуйста. Это сэр Исаак вложил в мое письмо. Я думаю, он хотел, чтобы я передал это вам.

Калловей протянул обоим мужчинам по листу пергамента с греческими буквами. Они в замешательстве уставились на листы.

— Что это может означать? — воскликнул Лэмборн.

— Это буквы греческого алфавита, — пояснил ему Калловей. — Возможно, мистер Тибалд, как выпускник Кембриджа, прочитает вам.

— Нет. Я латынь изучал, — отозвался Тибалд.

— Не важно. Буквы греческие, но послание на английском. Это тоже вам не особенно поможет. Оно зашифровано. Сэр Исаак любил простые головоломки. Чтобы облегчить вам задачу, мы с отцом Ши решили ее сегодня днем. Я скажу вам, что в них написано, вы не против? Мистер Тибалд, на вашем пергаменте написано: «Звери равнин сожрут его плоть»; на вашем, мистер Лэмборн: «Птицы небес разнесут его кости».

— Что это еще за ерунда? — закричал Лэмборн, напускная храбрость начала возвращаться.

Калловей пожал плечами:

— Может, это просто ерунда. Бредовая затея эксцентричного старика. Этому мусору самое место в огне. Будь я на вашем месте, я бы так и поступил. Бросил бы эти листки в огонь.

Лэмборн скривился, как недовольный ребенок.

— Правильно, черт возьми! — крикнул он, как будто сгоревший кусок пергамента мог решить его проблемы.

Он скомкал свой лист и швырнул его в огонь, потом вырвал пергамент у Тибаида и проделал с ним то же самое.

— Все? Теперь мы можем идти? — раздраженно спросил адвокат.

— Только одну секунду, — сказал Калловей. — Сэр Исаак оставил нам еще одно зашифрованное послание, на этот раз в цифрах. Не стоит вам его показывать. Там всего два слова: «НОЧЬ ДЕМОНА».

— Ну и что?.. — спросил Лэмборн.

— Очевидно, вы не киноман, — отвечал Калловей. — Я же люблю хорошие фильмы, и сэр Исаак любил. Около восемнадцати или девятнадцати лет назад был такой фильм — «Ночь Демона». С Даном Эндрюсом[83] в главной роли.

Ричард Тибалд потряс головой. Я думаю, он решил, что Калловей немного чокнутый.

— А есть ли там указание на ваше кинематографическое воспоминание?

— О да, очень даже конкретное указание. — Интонация Калловея по-прежнему была спокойной. — «Ночь Демона» поставлена по короткому рассказу Джеймса «Руническая магия». В этом рассказе некий оккультист проклял своих врагов. Проклятие передается на клочок пергамента. Как только пергамент попадает в руки жертвы, сверхъестественный ветер вырывает его и посылает в ближайший огонь. В результате у жертвы нет шансов избавиться от проклятия.

Добродушное выражение исчезло с лица Калловея, и он стал абсолютно серьезен.

— Вы только что уничтожили в огне насланное на вас проклятие. — Он повернулся ко мне. — Родерик, я думаю, нам лучше покинуть эту комнату. Быстро!

Калловей подтолкнул меня к двери. Когда он это сделал, мне показалось, что я что-то увидел краем глаза. Я мог поклясться, что фигура Элкуана начала двигаться. Калловей вытолкнул меня в коридор, захлопнул дверь и повернул ключ в замке. За нашими спинами ревели взбешенные голоса:

— Что это, черт возьми, за игры, Калловей?

В дверь начали колотить изнутри.

— Рубен, мне показалось, что я видел…

— Не запоминайте то, что видели, Родерик, — предостерег меня Калловей. — Так будет лучше.

Крики в комнате стали звучать более истерично, удары по двери стали более настойчивыми, а потом вдруг все стихло.

В коридоре появился запыхавшийся Элмор.

— Я слышал крики, сэр. Что случилось?

— Не знаю, — легко солгал Калловей. — Отец Ши и я только что подошли, чтобы узнать. — Он повернул ключ в замочной скважине и вошел в комнату сэра Исаака, — Странно, но здесь никого.

Я последовал за своим другом. В комнате было пусто, не считая какой-то груды возле стола с диорамой. При ближайшем рассмотрении эта груда оказалась нарядом Элкуана. Костюм превратился в бесформенную кучу, он был пуст, и у меня больше не было ощущения присутствия в нем чего бы то ни было. Я раздвинул шторы и убедился, что окна надежно закрыты, а снег под ними не тронут.

— Кто-то тут играет в нечестные игры! — недовольно проворчал Элмор.

Я повернулся к Калловею, который с задумчивым видом стоял у диорамы и раскуривал потухшую сигару.

— Рубен, что с ними случилось? Куда они исчезли? — прошептал я.

Он вытащил сигару изо рта, немного подумал и сказал:

— Я не уверен, но, кажется, у меня есть идея… Какое горе!

Он указал на диораму горящим концом сигары.

На наших изумленных глазах диорама начала бледнеть и бледнела, пока окончательно не исчезла, словно ее никогда и не было. Перед нами стоял обыкновенный стол с пустым застекленным панорамным ящиком.

Горячий ветер, который дул им в лицо, нес с собой чужие запахи, странную сухую вонь животных, горький аромат растений, праха и смерти, в то время как солнечный жар с побелевшего неба раскалял землю. Спутавшаяся трава уносилась к далекому горизонту, а колючие деревья бледно-коричневого цвета, цвета охры и более темных тонов цеплялись за пустоту скрюченными голыми ветками. Дымчатые облака пыли бродили над равниной, подобно огромным стадам травоядных в извечных поисках пищи. Где-то недалеко раздалось хриплое рычание неизвестного животного, и тут же послышались ответные звуки.

Ричард Тибалд и Питер Лэмборн в страхе огляделись по сторонам.

— Что это за чертово пекло, где мы? — «угадал» Тибалд. — И какой дьявол нас сюда отправил?

Лэмборн не ответил. Вместо этого он дрожащим пальцем показал в сторону акации. Сначала Тибалд не разглядел, на что указывает его компаньон, но потом глаза его привыкли к ослепительно-яркому свету. В маленьком островке тени, под акацией, стояли две человеческие фигуры и неотрывно на них смотрели.

Один был высокий и ужасающе худой, с продолговатым, как у фараонов, черепом и с кожей пыльного, серо-коричневого цвета. Тибалд чувствовал пристальный взгляд, хотя был уверен, что на этом высохшем лице не было глаз. Второй наблюдающий за ними был больше знаком Тибалду. Этот человек тоже был высоким, но не настолько. Тоже худой, но худоба его была более естественной. И одет он был в старый длинный халат. Сэр Исаак Прайс с мрачной улыбкой смотрел на своих убийц.

Тибалд опустился на землю и уткнулся лицом в колени. Его начало трясти, и чем больше он старался себя контролировать, тем сильнее его трясло. Лэмборн оставался на ногах, он застыл на месте и продолжал в глубоком шоке показывать перед собой пальцем. Он бормотал что-то невнятное, и слезы катились у него по щекам.

Первая львица тихо двинулась в сторону Тибалда и Лэмборна, ее желто-коричневые глаза сузились, за ней появилась еще одна львица, потом еще две или три, пока целая стая не окружила людей. Поначалу зверям было просто любопытно, а потом громкое урчание перешло в рычание, в дикий, угрожающий рык. Один лев, самый смелый в стае, огромной лапой аккуратно, на пробу, тронул Лэмборна. А когда реакции не последовало, лапа снова ударила человека, на этот раз быстрее и сильнее. Почуяв запах крови, ко льву присоединилась вся стая.

Ричард Тибалд поднял к небу неожиданно состарившееся лицо. Львы занялись дико орущим Лэмборном, а трое из них заинтересованно повернулись к Ричарду. В нескольких ярдах вприпрыжку бежали жаждущие объедков шакалы и гиены. Высоко в расплавленном от зноя небе Тибалд заметил собирающихся стервятников.