Мистические истории. Святилище

Юго-западная комната

Перевод В. Полищук

– Сегодня приедет учительница из Эктона, – объявила старшая из сестер Джилл, София.

– Верно, – согласилась младшая, Аманда.

– Я решила отвести ей юго-западную комнату, – сообщила София.

Аманда посмотрела на сестру, и в лице ее смешались сомнение и ужас.

– Полагаю, она… – нерешительно начала Аманда.

– Она что? – резко переспросила София; она была решительнее сестры.

Обе были невысокого роста и полными, но София – коренастой, а Аманда – дряблой. День выдался жаркий, и Аманда надела мешковатое муслиновое платье, София же никаких послаблений себе не позволила, и под накрахмаленным батистом ее пышный стан был затянут в корсет.

– Мне кажется, она будет против того, чтобы спать в этой комнате, ведь тетя Харриет умерла там совсем недавно, – запинаясь, пробормотала Аманда.

– Пф! Что за чепуха! – воскликнула София. – Если ты намерена в этом доме выбирать для постояльцев комнаты, где никто не умер, забот не оберешься. У дедушки Экли было семеро детей; насколько мне известно, четверо из них умерли здесь, не говоря о дедушке и бабушке. Помнится, прабабушка Экли, мать дедушки, тоже умерла здесь; и прадедушка Экли; и дедушкина незамужняя сестра, Фанни Экли. Сомневаюсь, что в этом доме найдется хоть одна комната или постель, где никто не отошел в мир иной.

– Что ж, наверное, глупо с моей стороны рассуждать об этом, а учительница пусть живет там, куда мы ее поселим, – ответила Аманда.

– Именно. Комната на северо-восточной стороне тесна и душновата, а эта дама тучная, и ей, скорее всего, будет там жарко. Она скопила денег и может позволить себе снимать жилье на лето, а если ей у нас все понравится, то, верно, и в будущем году приедет, – рассудила София. – Ну а теперь ступай-ка ты и проверь, не налетело ли пыли, с тех пор как там делали уборку, да отвори западные окна, чтобы было солнечно, а я займусь пирогом.

Аманда послушно отправилась в юго-западную комнату, а ее сестра тяжело протопала по лестнице, спускаясь в кухню.

– Вот что, расстели там постель, пока проветриваешь и прибираешь, а потом застели снова, – громко крикнула она.

– Да, сестрица, – вздрогнув, ответила Аманда.

Никто не знал, как эта дама преклонных лет с необузданным воображением ребенка страшилась войти в юго-западную комнату, и все же Аманда не сумела бы сказать, отчего так боится. Ей не раз приходилось бывать в комнатах, которые некогда занимали те, кого теперь уже нет на свете. В небольшом доме, где сестры жили, прежде чем приехать сюда, ее комната прежде принадлежала покойной матушке. Если Аманда и задумывалась об этом, то неизменно лишь с благоговением и почтением. Но страха никогда не испытывала. Совсем не то было сейчас. Стоило ей переступить порог, как стук собственного сердца гулко отдался у нее в ушах. Руки похолодели. Комната была весьма просторной. Из четырех окон два выходили на юг, два – на запад, и все были закрыты, как и ставни на них. Здесь царил зеленоватый полумрак, и в нем смутно вырисовывалась меблировка. Блик света приглушенно блеснул на золоченой раме какой-то едва различимой старинной гравюры на стене. Белое покрывало на постели напоминало чистую страницу.

Аманда пересекла комнату, затем с усилием, от которого нелегко пришлось ее слабым плечам и спине, отворила одно из западных окон и распахнула ставни. Теперь стало видно, что мебель в комнате обветшалая, старинная, но все еще не утратившая ценности. Из сумрака выступили предметы красного дерева; изголовье постели обито было ситцем с павлиньим узором. Такой же обивкой пестрело и большое мягкое кресло, где любила сиживать прежняя обитательница комнаты.

Дверца гардеробной была распахнута. Заметив это, Аманда удивилась. Внутри виднелось какое-то фиолетовое одеяние, висевшее на вешалке. Аманда подошла поближе и сняла вещь. Странно, что сестрица забыла это, когда прибирала в комнате. Одеяние оказалось не чем иным, как поношенным, свободного кроя платьем, некогда принадлежавшим покойной тетушке. Аманда взяла его и, с опаской оглядев темные глубины гардеробной, затворила дверцу. Гардеробная была просторной, и из нее так и пахло любистоком. Тетушка Харриетт имела привычку есть любисток и всегда носила его с собой в карманах. Не исключено, что и в карманах старого фиолетового платья, которое Аманда бросила на кресло, тоже притаился небольшой корень любистока.

Аманда вздрогнула, почувствовав этот запах, как будто увидев перед собой тетушку. В некотором смысле запах – это особое свойство того или иного человека. Запах способен пережить того, кому принадлежал, будто верная тень, и тогда он словно бы сохраняет в себе что-то от прежнего хозяина. Прибирая в комнате, Аманда все время ощущала настойчивый запах любистока. Раскрыв постель, как ей и велела сестра, Аманда затем стерла пыль с тяжелой мебели красного дерева. Приготовила на умывальнике и на комоде свежие полотенца, застелила постель. Ей подумалось, что надо забрать фиолетовое платье, отнести на чердак и спрятать в сундук, вместе с другими предметами из гардероба покойной; но фиолетового платья на кресле словно не бывало!

Аманда Джилл даже в собственных поступках уверена была не всегда. Она тотчас подумала, что, должно быть, ошиблась и вовсе не вынимала платье из гардеробной. Аманда взглянула на дверцу гардеробной, которую оставляла закрытой, и с удивлением увидела, что та отворена, – и Аманда засомневалась, точно ли она закрывала дверцу? Аманда заглянула в гардеробную в поисках фиолетового платья. Но его и тут не было!

Вся ослабев, Аманда отошла от гардеробной и вновь взглянула на тетушкино кресло. Фиолетового платья не было и там! Аманда лихорадочно оглядела комнату. Она опустилась на дрожащие колени и заглянула под кровать, затем выдвинула ящики комода, вновь осмотрела гардеробную. Наконец она остановилась посреди комнаты и заломила руки.

– Что ж такое? – потрясенно прошептала Аманда.

Она ведь собственными глазами видела фиолетовое платье покойной тетушки Харриет!

Есть некий предел, за которым всякий здравомыслящий человек перестает сомневаться в себе. Аманда Джилл достигла этого предела. Она твердо знала, что видела фиолетовое платье в гардеробной; знала, что сняла его и положила на кресло. Твердо знала она и то, что не выносила платье за порог комнаты. Аманду охватило такое чувство, будто она сходит с ума. Казалось, все законы и правила бытия перевернулись с ног на голову. Никогда еще, за всю ее незатейливую жизнь, не бывало такого, чтобы вещи пропадали с того места, куда она их положила, если только их не брали чьи-то другие руки.

Вдруг Аманде подумалось: а может, пока она стояла спиной к двери, сестрица София незаметно вошла в комнату и унесла платье? Аманде сразу стало легче. Сердце забилось спокойнее, нервное напряжение спало.

– Какая я глупая, – произнесла Аманда вслух.

Она поспешила из тетушкиной комнаты в кухню, где София хлопотала над пирогом и плавными движениями деревянной ложки вымешивала кремово-желтое тесто. Когда Аманда вошла, сестра взглянула на нее.

– Что, уже прибрала? – спросила она.

– Да, – ответила Аманда.

Тут она засомневалась. Ее внезапно охватил ужас. Совершенно невозможно, чтобы София и на миг оставила пузырящееся тесто и отлучилась в комнату тетушки Харриет за фиолетовым платьем.

– Что ж, – продолжала София, – если ты все выполнила, не сиди без дела, займись стручками фасоли. А то потом некогда будет сварить ее к ужину.

Аманда шагнула было к миске фасолью на столе, но помедлила и устремила взгляд на сестру.

– Ты заходила в тетушкину комнату, пока я там прибирала? – пролепетала она. И, еще не успев договорить, уже знала ответ.

– В тетушкину комнату? Разумеется, нет! Тесто ни на минуту нельзя оставить без присмотра, иначе оно не подымется. И тебе это превосходно известно. А в чем дело?

– Ни в чем, – ответила Аманда.

Она вдруг поняла, что не найдет в себе сил поведать сестре о случившемся, ибо рассудок ее пасовал перед непомерной нелепостью всей этой истории. Аманда знала, что ответит София, если сознаться ей. Так и слышала сестрин голос: «Аманда Джилл, ты что, совсем спятила?»

Вот Аманда и решила ни за что и ничего не сообщать сестре. Опустилась на стул и дрожащими пальцами начала лущить фасоль. София вперила в нее пытливый взгляд.

– Аманда Джилл, да какая муха тебя укусила? – спросила она.

– Ничего, – ответила Аманда и еще ниже склонила голову над стручками.

– Нет, что-то случилось! Ты побелела как простыня, и руки у тебя так трясутся, что ты с трудом справляешься с работой. Я думала, у тебя побольше здравомыслия, Аманда Джилл.

– Право, не знаю, о чем ты, София.

– Ты превосходно знаешь, о чем; и нечего тут притворяться. Отчего ты спросила, заходила ли я в тетушкину комнату, и отчего сейчас ведешь себя так странно?

Аманда помедлила. Ведь ее приучили говорить правду. А потом она солгала.

– Я хотела спросить, видела ли ты то пятно на обоях возле комода – потеки после давешнего дождя, – произнесла она.

– Но отчего ты так побледнела?

– Сама не знаю. Должно быть, мне дурно от жары.

– Вот уж не подумала бы, что в юго-западной комнате будет жарко, она ведь так долго простояла запертая, – возразила София.

Видно было, что ответ сестры не утолил ее любопытства, но тут явился зеленщик, и разговор прервался.

Весь следующий час сестры трудились не покладая рук. Ведь прислугу они не держали. Унаследованный по смерти тетушки великолепный старый дом оказался для них бременем. У сестер не было ни гроша, чтобы заплатить за ремонт, налоги и страховку, не считая тысячи двухсот долларов, которые им удалось выручить за продажу крошечного домишка, где они и прожили всю жизнь. Много лет назад в семье Экли произошел раскол. Одна из дочерей вышла замуж вопреки воле матери и лишилась наследства. Избранником ее стал бедняк по фамилии Джилл, с которым она и делила все тяготы, хотя сестра и мать по-прежнему жили в достатке; она родила трех дочерей, а затем скончалась, измученная заботами и непосильным трудом.

Мать и старшая сестра так и не выказали к несчастной ни малейшей жалости. Они и не вспоминали о ней с тех самых пор, как она сбежала из дома, чтобы в ту же ночь пойти под венец. Души их были черствы.

Три дочки этой лишенной наследства ослушницы вели жизнь тихую и крайне скромную, но все-таки не бедствовали. Средняя, Джейн, вышла замуж и менее чем через год скончалась. Когда ее овдовевший супруг вновь женился, Аманда и София взяли к себе маленькую сиротку-племянницу. София много лет служила учительницей в начальной школе; ей удалось скопить денег и купить крошечный домик для себя, сестры и племянницы. Аманда вязала кружева, вышивала покрывала, шила салфеточки и игольницы и тем вполне зарабатывала на одежду себе и племяннице, малютке Флоре Скотт.

Их отец, Уильям Джилл, скончался, когда сестрам не исполнилось еще и тридцати; и вот, когда они уже вошли в преклонные лета, умерла тетушка Харриет, с которой они никогда и словом не обмолвились, хотя частенько видели ее; она жила в полном одиночестве в старом особняке Экли, пока ей не перевалило за восемьдесят. Завещания тетушка не оставила, София и Аманда были единственными наследницами, не считая маленькой Флоры Скотт, дочки их покойной сестры.

Едва узнав о наследстве, сестры первым делом подумали о Флоре.

– Для девочки все складывается просто замечательно; когда нас не станет, она будет обеспечена, – заметила София.

Она уже знала, что надлежит предпринять. Домик следует продать, сами они переедут в старый особняк Экли, а чтобы покрыть расходы на его содержание, пустят жильцов. Мысль о том, чтобы продать фамильное гнездо, София отвергла. Слишком уж она гордилась своим происхождением и всегда, проходя мимо великолепного старого особняка, родового гнезда, куда ей вход был заказан, высоко держала голову. Когда юрист, к которому София обратилась за советом, сообщил ей, что Харриет Экли успела истратить все семейное состояние до последнего цента, София осталась невозмутима.

– Да, я понимаю, что нам с сестрой придется работать, – только и ответила она, – но мы решительно хотим сохранить дом.

Тем дело и кончилось. София и Аманда прожили в старом фамильном особняке уже две недели, и у них поселились трое жильцов: пожилая состоятельная вдова, молодой священник-конгрегационалист и средних лет старая дева, ведавшая сельской библиотекой. И вот теперь на лето в доме должна была поселиться мисс Луиза Старк, школьная учительница из Эктона, – таким образом, жильцов будет уже четверо.

София полагала, что они с сестрой вполне обеспечены. Потребности у них были самые скромные; и у Флоры, пусть и молодой девушки, расходы были весьма невелики, поскольку нарядов ей хватит на многие годы благодаря гардеробу покойной тетушки. На чердаке особняка хранилось такое великое множество черных просторных платьев – шелковых, атласных, бомбазиновых, – что Флора сможет всю жизнь носить мрачные и роскошные наряды.

Флора, кроткая барышня с гладкими льняными волосами и серьезным взглядом больших голубых глаз, была юной и очень хрупкой. На ее прелестных губах редко появлялась улыбка. Девушке шел шестнадцатый год.

Флора вернулась из бакалейной лавки с кульками сахара и чая. Она с серьезным видом вошла в кухню и выложила покупки на стол, за которым ее тетушка Аманда готовила фасоль. Флора была в старомодной черной шляпке-тюрбане, доставшейся ей от покойной тетушки. Шляпка сидела на ее голове как корона, открывая лоб. Столь же старомодным было и платье из набивной ткани, фиолетовой с белым, – слишком длинное и большое, а в бюсте смотрелось так, будто на Флоре прямого покроя жилет.

– Сними-ка ты лучше шляпку, – велела София и тут же обратилась к сестре: – Ты наполнила водой кувшин в той комнате, которую отвели учительнице? – строго спросила она, уверенная в том, что Аманда позабыла это сделать.

Аманда виновато вздрогнула и покраснела.

– Ох, мне положительно кажется, что я позабыла, – ответила она.

– Так я и думала! – с сарказмом откликнулась София.

– Флора, ступай в бывшую комнату тетушки Харриет, возьми с умывальника кувшин и налей воды. Да смотри осторожно, не разбей его и не расплескай воду!

– В ТУ комнату? – переспросила Флора. Голосок ее прозвучал тихо, но она слегка переменилась в лице.

– Да, в ту самую комнату, – резко повторила тетя София. – Ступай сейчас же.

Флора вышла, и ее легкие шаги послышались на лестнице. Вскоре девушка возвратилась с сине-белым кувшином и осторожно наполнила его водой в кухонной раковине.

– Смотри мне, не пролей, – напомнила София, когда Флора аккуратно понесла кувшин прочь.

Аманда смущенно посмотрела на Флору – ей любопытно было, видела ли та фиолетовое платье.

Тут Аманда вздрогнула, потому что к парадному входу подъехал деревенский дилижанс. Дом стоял на перекрестке.

– Вот что, Аманда, ты выглядишь получше меня; ступай встречать гостью, – распорядилась София. – А я поставлю пирог и приду. Проводи учительницу прямо в ее комнату.

Аманда поспешно сняла фартук и послушно отправилась встречать гостью. Тем временем София принялась разливать тесто по формам. Она как раз только-только закончила с этим, когда в кухню вошла Флора все с тем же кувшином.

– Зачем ты принесла кувшин обратно? – осведомилась София.

– Учительница просит воды, вот тетушка Аманда и прислала меня, – объяснила Флора. Ее хорошенькое бледное личико было озадаченным.

– Ради всего святого, она что, так быстро выпила всю воду из кувшина? Он же большой!

– Но он был пуст, – ответила Флора и в недоумении наморщила высокий детский лобик, глядя на тетю.

– Как это так – пуст?

– Пуст, мэм.

– Разве я не видела, как ты наполнила его собственноручно не далее как десять минут назад, хотела бы я знать?

– Наполнила, мэм.

– И что ты сделала с водой?

– Ничего.

– Ты отнесла кувшин с водой в ту комнату и поставила на умывальник?

– Да, мэм.

– И не расплескала?

– Нет, мэм.

– Вот что, Флора Скотт, изволь говорить мне правду! Ты налила полный кувшин воды и отнесла наверх, а потом он оказался пуст и учительнице нечем было умыться с дороги?

– В точности так, мэм.

– Дай-ка я взгляну на этот кувшин. – И София хорошенько изучила его. Кувшин был не просто пустым, а совершенно сухим и даже слегка запыленным изнутри. София с суровым видом повернулась к девушке. – Теперь я убедилась, что ты вовсе не наливала воды в кувшин. Ты нарочно лила воду мимо, потому что не желала нести тяжелый кувшин наверх. Мне за тебя стыдно. Лень – большое прегрешение, а уж что говорить о лжи…

Личико Флоры жалостно исказилось от замешательства, голубые глаза наполнились слезами.

– Клянусь, я налила полный кувшин воды! – запинаясь, произнесла она. – Честное слово, тетя София. Спросите у тети Аманды.

– Ни у кого я спрашивать не буду. Кувшин – сам по себе превосходное доказательство, что ты солгала. Если бы ты налила в кувшин воду десять минут назад, в нем не скопилась бы пыль. Ну а теперь живо налей полный кувшин и отнеси наверх, и, если ты прольешь хоть каплю, берегись, нотацией ты не отделаешься.

По щекам у Флоры катились слезы. Девушка наполнила кувшин водой, тихонько всхлипнула и вышла, осторожно прижимая его тонкой рукой к себе. София направилась следом.

– Довольно плакать, – приказала она. – Стыдись! Что, по-твоему, подумает мисс Луиза Старк? Сначала – пустой кувшин в комнате, потом ты являешься вся в слезах, точно выполняешь работу из-под палки.

Как ни хотела София проявить строгость, голос ее прозвучал успокаивающе – ведь она от души любила племянницу. Вслед за Флорой София поднялась по лестнице в комнату, где мисс Луиза Старк ждала, пока ей принесут воды, чтобы умыться с дороги. Она уже сняла шляпку, и та, украшенная геранью, ярко выделялась на фоне комода из темного красного дерева. Расшитую бисером накидку постоялица аккуратно положила на кровать. В эту самую минуту мисс Старк как раз беседовала с не помнящей себя от страха Амандой, напуганной тайной кувшина.

– Да, погода стоит жаркая, а я дурно переношу жару, – сказала мисс Старк.

Учительница была дамой дородной и крепко сложенной, гораздо крупнее сестер Джилл. Она так и излучала властность, вошедшую в привычку за годы преподавания. Несмотря на грузность, двигалась она величественно, и даже лицо ее, потное и багровое от жары, ни на йоту не утратило важности.

Мисс Старк стояла посреди комнаты с таким видом, будто стоит на кафедре. Когда в комнату вошли София и Флора с кувшином, постоялица повернулась к ним.

– Моя сестра София, – дрожащим голосом сказала Аманда.

София приблизилась, пожала мисс Старк руку, поприветствовала и выразила надежду, что комната гостье понравится. Затем шагнула к гардеробной.

– В этой комнате прекрасная просторная гардеробная, лучшая в доме. Ваш дорожный сундук можно… – тут она осеклась.

Дверца гардеробной была приоткрыта, из темноты отчетливо виднелось фиолетовое платье, будто его занесло сюда каким-то ветром.

– Ох, тут, кажется, еще осталось кое-что из одежды, – огорченно воскликнула София. – Я думала, все уже убрали прочь.

Она схватила платье, и в тот же миг Аманда кинулась мимо нее вон из комнаты.

– Боюсь, вашей сестрице нездоровится, – произнесла учительница. – Как только вы притронулись к этому платью, она вся побелела. Я сразу заметила. Быть может, вам лучше позаботиться о ней? Не упала бы она в обморок.

– Она не из тех, кто падает в обмороки, – ответила София, но все-таки поспешила за Амандой.

Сестру она обнаружила в их общей спальне. Аманда упала на постель и ловила ртом воздух. София склонилась над сестрой.

– Аманда, что с тобой, тебе дурно? – спросила она.

– Немного дурно.

София отыскала флакончик с камфарой и смочила сестре лоб.

– А теперь лучше? – спросила она.

Аманда слабо кивнула.

– Должно быть, всему виной пирог с зелеными яблоками, который ты ела на обед, – произнесла София. – Но куда я задевала платье тетушки Харриет? Если тебе уже лучше, сбегаю за ним и отнесу на чердак. А на обратном пути снова навещу тебя. Ты пока лучше полежи спокойно. Флора принесет тебе чашку чаю. Ужинать я бы на твоем месте не стала. – С этими словами, произнесенными заботливо и участливо, София вышла.

Но вскоре вернулась – взволнованная и к тому же сердитая. Однако лицо ее не выражало и тени страха.

– Хотела бы я знать, – она проворно и зорко осмотрелась, – приносила я сюда фиолетовое платье или нет, в конце-то концов?

– Я не видела, чтобы ты его приносила, – ответила Аманда.

– Но должна была. Платья нет ни в комнате, ни в гардеробной. Ты, часом, не лежишь на нем, а?

– Я легла прежде, чем ты вошла, – ответила Аманда.

– И верно. Что ж, пойду поищу еще раз.

Вскоре Аманда услышала тяжелые шаги сестры – та поднималась на чердак. Но вот София вернулась, и теперь лицо у нее было озадаченное и недовольное.

– Оказывается, я все же отнесла платье на чердак и убрала в сундук, – сообщила София. – Не иначе как забыла. Должно быть, потому, что отвлеклась на твой обморок, вот оно что. А платье нашлось в сундуке, аккуратно сложенное, ровно там, куда я его и отнесла.

София поджала губы и пристально взглянула в испуганное и встревоженное лицо сестры.

– Да, – пролепетала Аманда.

– Теперь пойду в кухню и присмотрю за пирогом. – София повернулась. – Если почувствуешь дурноту, постучи в пол зонтиком.

Аманда проводила ее взглядом. Она знала, что София не убирала фиолетовое платье покойной тетушки Харриет в сундук на чердаке.

Тем временем мисс Луиза Старк обживалась в юго-западной комнате. Она открыла дорожный сундук и бережно развесила свои вещи в гардеробной. По ящикам комода она разложила аккуратно сложенное белье и прочие мелочи. Мисс Старк была весьма педантичной дамой. Затем она облачилась в платье индийского шелка, черное в лиловых цветах. Белокурые с проседью волосы зачесала назад, открыв широкий лоб. Кружевной воротничок у горла заколола очаровательной, хотя и несколько устаревшей брошкой – в виде грозди жемчужных виноградин на черном ониксе, в золотой филигранной оправе. Мисс Старк приобрела эту брошку несколько лет назад, истратив на нее изрядную часть жалованья за весенний семестр.

Оглядев себя в маленькое зеркало-псише, венчавшее старомодный комод красного дерева, мисс Старк вдруг наклонилась поближе и пристально вгляделась в брошь. Ей показалось, будто что-то не так. И верно! Вместо знакомой грозди жемчужин на черном ониксе она вдруг увидела узел из прядей белокурых и черных волос, уложенный под стекло, в витой золотой оправе. Мисс Старк обдало ужасом, хотя она и не сумела бы сказать почему. Она поспешно отколола брошь и увидела, что держит в руках хорошо знакомое украшение, жемчужные виноградинки на черном ониксе.

– Что за глупости, – подумала мисс Старк.

Она приколола брошь обратно к кружевам и вновь посмотрелась в зеркало, и что же? Снова узел из белокурой и черной прядей и витая золотая оправа.

Луиза Старк увидела отражение своего крупного и строгого лица: оно выражало ужас и изумление, какого никогда раньше не ведало. Уж не сходит ли она с ума? Она припомнила тетушку своей матери – вот та и впрямь была сумасшедшей. Мисс Старк не на шутку разозлилась на себя. В гневе и испуге взглянула на брошку в зеркале. Снова отколола брошку – и в ее ладони оказалось прекрасно знакомое украшение. Наконец мисс Старк снова пронзила кружева золотой иголкой, застегнула замочек, решительно повернулась к зеркалу спиной и спустилась из комнаты на ужин.

За столом она познакомилась с другими постояльцами – престарелой вдовой, молодым священником и старой девой – библиотекаршей. На вдову мисс Старк взглянула сдержанно, на священника – почтительно, на библиотекаршу – с некоторым подозрением. Последняя была одета в щегольскую блузу, не по возрасту облегавшую талию, да и причесана была как молоденькая барышня, так что учительница, которая туго затягивала волосы в маленький строгий узел на макушке, сочла ее вид неподобающим.

Библиотекарша, которая не отличалась манерами, не чинясь, спросила мисс Старк, какую комнату ей отвели, и повторила свой вопрос, невзирая на явное нежелание учительницы вступать с ней в беседу. И даже, воспользовавшись близким соседством, фамильярно толкнула мисс Старк в черный шелковый бок.

– Так в какую комнату вас поместили, мисс Старк?

– Представления не имею, как она называется, – чопорно ответила учительница.

– В большую юго-западную?

– Да, она определенно выходит окнами на юго-запад, – сказала мисс Старк.

Библиотекарша, которую звали Элиза Липпинкотт, резко повернулась к мисс Аманде Джилл, чье нежное лицо сначала побледнело, а потом зарумянилось.

– В какой комнате скончалась ваша тетушка, мисс Аманда? – простодушно осведомилась библиотекарша.

Аманда испуганно посмотрела на сестру, которая как раз подавала священнику вторую порцию десерта.

– В этой самой, – робко ответила она.

– Так я и подумала, – ответила библиотекарша с некоторым торжеством в голосе. – Я так и догадалась, что в этой самой комнате мисс Харриет и скончалась, поскольку комната самая лучшая в доме и вы в ней раньше никого не селили. Всегда так и бывает: комнату, где недавно кто-то умер, сдают в последнюю очередь. Полагаю, вы не из суеверных и не против ночевать в комнате, где несколько недель назад лежала покойница? – спросила она, глядя на Луизу Старк острыми глазками.

– Нет, не против, – твердо ответила мисс Старк.

– И даже в той же самой постели? – не отставала Элиза Липпинкотт, как назойливая игривая кошка.

Молодой священник оторвался от десерта. Человек он был очень набожный, но не мог отказать себе в удовольствии хорошенько поесть у мисс Джилл, памятуя о скудном рационе предыдущего пансиона, где ему довелось жить.

– Вы бы тоже наверняка не убоялись, мисс Липпинкотт? – спросил он мягко, едва ли не вкрадчиво. – Ведь вы ни на миг не поверите, что высшие силы позволят отлетевшей душе, – которая, как мы верим, обрела вечный покой, – хоть как-то потревожить смиренных слуг Господа и навредить им?

– О, мистер Данн, разумеется, нет. – Элиза Липпинкотт покраснела. – Разумеется, нет. У меня и в мыслях не было…

– Я бы никогда вас в подобном и не заподозрил, – мягко сказал священник.

Он был очень молод, но из-за постоянных тревог между его бровей уже пролегла морщинка, а на губах играла заискивающая улыбка, и морщинки от нее тоже были глубокие.

– Разумеется, мисс Харриет Джилл была добропорядочная христианка, – заговорила вдова, – а по моему мнению, добропорядочная христианка не станет возвращаться с того света и пугать добрых людей. Я бы ни на вот столечко не побоялась ночевать в той комнате; лучше уж в ней, чем в этой, где меня поселили. А если бы и испугалась спать там, где скончалась благопристойная женщина, так никому бы об этом не сказала. И если бы что увидела там или услышала, так винила бы себя: знать, совесть моя нечиста. – Она обратилась к мисс Старк: – Если вам будет в этой комнате не по себе, вы мне сразу скажите, я охотно с вами поменяюсь.

– Благодарю вас, у меня нет ни малейшего желания меняться. И комната меня вполне устраивает, – с ледяным достоинством отвечала мисс Старк, чтобы поставить вдову на место.

– Ну все-таки, – продолжала та, – если передумаете и вам сделается там не по себе, вы знаете, как быть. Моя комната – прелесть что такое; окна выходят на восток, так что солнце там с утра; а все же, как по мне, она не так хороша в сравнении с вашей. Я бы предпочла жить в комнате, где кто-то умер, чем в такой, где летом жара. Я больше боюсь солнечного удара, чем привидений, вот что я вам скажу.

Мисс София, которая до сих пор не вымолвила ни слова, но все сильнее поджимала губы, вдруг резко поднялась из-за стола, так что священнику не удалось доесть десерт и он сожалением посмотрел на остатки.

После ужина мисс Луиза Старк не пошла в гостиную с прочими постояльцами, а отправилась прямиком к себе. Она устала с дороги и предпочла переодеться во что-то посвободнее и в тишине и покое написать несколько писем, а потом лечь в постель. Кроме того, у нее возникло чувство, что если она еще замешкается, то у нее уже не достанет присутствия духа, чтобы пойти в юго-западную комнату. Она все больше злилась на себя за свою слабость.

Итак, мисс Старк решительно перешагнула порог юго-западной комнаты, где царил приятный полумрак. Учительница смутно различала очертания мебели; отчетливее всего проступал белый узор на атласных обоях и белое покрывало на кровати. И то и другое привлекло внимание учительницы. Она разглядела, что на стене, прямо напротив двери, чернеет лиф ее лучшего платья из черного атласа – висит на раме картины.

– Странное дело, – сказала себе мисс Старк, и ее снова охватила волна неясного ужаса.

Она знала – или думала, что знает, – что убрала это черное атласное платье с поясом, завернутое в полотенца, в дорожный сундук. Мисс Старк очень гордилась этим платьем и берегла его.

Она сняла лиф и положила его на постель, готовясь сложить и убрать, но, едва взялась за дело, как обнаружила, что рукава платья накрепко пришиты один к другому. Луиза Старк не поверила своим глазам.

– Это как прикажете понимать? – спросила она саму себя.

Она внимательно рассмотрела стежки: маленькие, аккуратные, уверенные; нитки крепкие, черный шелк.

Учительница огляделась. На тумбочке у постели она только сейчас заметила маленькую старомодную шкатулку для рукоделия, на крышке которой был изображен малютка-мальчик в передничке. Рядом со шкатулкой, будто владелица только что закончила работу, лежали катушка черных шелковых ниток, ножницы и большой стальной наперсток с дырочкой наверху – такие делали в старину. Луиза посмотрела на эти вещицы, потом на сшитые вместе рукава платья. Она попятилась к двери. На миг ей пришло в голову призвать к ответу хозяек, но она засомневалась. Допустим, шкатулка стояла здесь с самого начала; допустим, она, Луиза Старк, просто о ней позабыла; допустим, она собственноручно совершила этот абсурдный поступок или не совершала, но что помешает другим подумать на нее; что помешает им усомниться в ее здравом рассудке и твердой памяти?

Обладая крепким здоровьем и недюжинной силой воли, Луиза Старк была на грани нервного срыва. Невозможно сорок лет прослужить в школе и сохранить совершенную ясность ума. Сейчас она, как никогда еще в жизни, готова была поверить, что память и разум ее подвели. Мисс Старк вся похолодела от ужаса, и все же не столько перед сверхъестественным, сколько перед самой собой. Столь сильная натура вряд ли допустила бы такую слабость, как суеверие. Чем поверить в потусторонние силы, она скорее поверила бы, что ей изменили силы душевные.

– Не пойму, неужели меня ждет участь тетушки Марсии, – пробормотала она, и полное лицо ее исказил испуг.

Мисс Старк направилась к зеркалу, чтобы расстегнуть платье, но тотчас вспомнила о непонятном происшествии с брошкой и застыла как вкопанная. Однако она взяла себя в руки, решительно подошла к комоду и взглянула в зеркало. И там, в зеркальной глади, к кружевам у горла была приколота большая овальная брошь в витой золотой оправе, брошь с узлом из двух локонов. Мисс Старк дрожащими пальцами отколола брошь и посмотрела на нее. То была ее собственная брошь – жемчужные виноградинки на черном ониксе. Луиза Старк положила вещицу в шкатулочку с розовой подкладкой внутри и спрятала в ящик комода. Лишь смерти по силам было помешать ее привычной педантичности.

Оледенелыми, бесчувственными пальцами мисс Старк еле расстегнула платье и, сняв его через голову, пошатнулась. Она подошла к гардеробной, чтобы повесить платье, и отпрянула. В ноздри ей ударил резкий запах любистока; фиолетовое платье, висевшее у самой двери гардеробной, мягко коснулось ее лица, словно его шевельнул порыв ветра. И на всех вешалках здесь висела чужая одежда, по большей части совершенно черная, хотя было и несколько шелковых и атласных нарядов с необычайными узорами.

Внезапно к Луизе Старк вернулось присутствие духа. Она твердо сказала себе, что никакой мистики во всем этом нет. Кто-то здесь вольничал. Кто-то успел развесить в ее гардеробной чужие платья. Она поспешно облачилась в свое платье и зашагала прямиком в гостиную.

Там проводили вечер постояльцы и хозяева; вдова со священником играли в триктрак. Библиотекарша следила за игрой. Мисс Аманда Джилл что-то зашивала у большой лампы, стоявшей на столе посреди гостиной. Когда Луиза Старк возникла на пороге, все посмотрели на нее с изумлением. Очень уж необычное выражение было у нее на лице. Но она ни на кого не обратила внимания, кроме Аманды.

– Где ваша сестра? – строго спросила она.

– В кухне, замешивает хлеб, – пролепетала Аманда. – А что случи…?

Но учительницы уже не было.

София Джилл и впрямь стояла за кухонным столом и с большим достоинством месила тесто. Юная Флора как раз принесла из кладовки муку. Девушка застыла и уставилась на мисс Старк, на хорошеньком, нежном личике Флоры отразилась тревога.

Мисс Старк сразу перешла к делу.

– Мисс Джилл, – строго сказала она самым что ни на есть учительским тоном, – я бы хотела узнать, почему вы убрали мои вещи из гардеробной и развесили там чужие?

София Джилл замерла, погрузив руки в тесто и не сводя глаз с постоялицы. Лицо ее заметно побледнело, губы сжались.

– Что? Я не вполне понимаю, о чем вы, мисс Старк, – сказала она.

– Моих платьев в моей гардеробной нет, и вся она заполнена чьими-то чужими вещами, – повторила Луиза Старк.

– Подай сюда муку, – резко велела София девушке, и та повиновалась, смущенно и испуганно глядя на мисс Старк. София Джилл принялась вытирать руки от теста.

– Мне об этом решительно ничего не известно, – с трудом сдерживаясь, ответила она. – А тебе, Флора?

– О нет, я ничего об этом не знаю, тетя София, – робко ответила девушка.

София повернулась к мисс Старк.

– Я схожу с вами наверх, мисс Старк, – сказала она, – и погляжу, в чем там дело. Должно быть, произошла какая-то ошибка. – Тон у нее был сдержанный и вежливый, но в нем явственно сквозило раздражение.

– Превосходно, – с достоинством отозвалась мисс Старк.

И они с мисс Софией отправились наверх, а Флора так и стояла, глядя им вслед.

София и Луиза Старк вошли в юго-западную комнату. Дверь гардеробной была закрыта. София распахнула ее и обернулась к мисс Старк. На вешалках в обычном порядке висела одежда учительницы.

– Я не понимаю, что здесь не так, – недовольно объявила София.

Мисс Старк хотела что-то произнести, но не смогла выдавить ни слова. Она опустилась на ближайший стул. Она даже не попыталась оправдаться, увидев в гардеробной свои платья. За считаные минуты ни один человек не сумеет поснимать с вешалок чужие платья, которые, как ей казалось, она видела раньше, и развесить вместо них ее вещи. Невозможно, никак невозможно! Мисс Старк снова ужаснулась тому, что с ней происходит.

– Не иначе, вы что-то перепутали, – раздался у нее над ухом голос Софии.

Мисс Старк пробормотала, сама не понимая что. София удалилась из комнаты. Тогда учительница разделась и легла в постель. Утром она не вышла к завтраку и, когда София наведалась к ней, попросила, чтобы ей заказали дилижанс к полуденному поезду. Она извинилась, объявила, что больна и боится, как бы ей не стало хуже, и потому немедленно отправляется домой. Выглядела она нездоровой и даже не притронулась к тостам и чаю, приготовленным для нее Софией. Та даже пожалела учительницу, но жалость мешалась в душе хозяйки с негодованием. София чувствовала, что знает истинную причину болезни и внезапного отъезда мисс Старк, – оттого-то она и гневалась.

– Если постояльцы начнут так глупить, нам нипочем не удастся сохранить дом, – сказала София сестре, когда учительница отбыла; и Аманда отлично поняла, о чем речь.

Едва миссис Эльвира Симмонс, та самая вдова, прознала, что учительница уехала и юго-западная комната свободна, она принялась упрашивать хозяек, чтобы те переселили ее. София на минуту задумалась, пристально глядя на вдову. И что-то в широком, румяном, улыбчивом лице миссис Симмонс, выражающем полную решимость, успокоило ее.

– Я не против, миссис Симмонс, – сказала София, – если только…

– Если только что? – спросила вдова.

– Если у вас хватит здравого смысла не поднимать шумиху из-за того, что в этой самой комнате скончалась моя тетушка, – прямолинейно заявила София.

– Вздор! – воскликнула вдова.

В тот же день она перебралась в юго-западную комнату. Перенести вещи ей помогла юная Флора, хотя и крайне неохотно.

– Отнеси все платья миссис Симмонс в гардеробную и аккуратно развесь, и позаботься, чтобы у нее имелось все необходимое, – распорядилась София Джилл. – И перестели белье на постели. Что ты на меня так смотришь?

– Ах, тетя София, можно я лучше займусь чем-нибудь другим?

– Почему это?

– Мне страшно.

– Чего тебе страшно? Так я и думала, что ты впадешь в уныние. Нет! Ступай прямиком в юго-западную комнату и делай, что тебе велено.

Но вскоре Флора, бледная как смерть, вбежала в гостиную, где находилась София, в руке она сжимала странный старомодный ночной чепец с оборками.

– Что это еще такое? – спросила София.

– Он лежал под подушкой.

– Под какой подушкой?

– В юго-западной комнате.

София взяла чепец и внимательно осмотрела находку.

– Это тетушки Харриет, – пролепетала Флора.

– Ступай к бакалейщику, купи, что я тебе говорила, а я займусь комнатой, – с достоинством сказала София.

Чепец она отнесла на чердак и убрала в сундук, где, как полагала, он и лежал раньше вместе со всеми вещами покойницы. Затем София перестелила постель в юго-западной комнате и помогла миссис Симмонс переселиться туда; тем дело и кончилось.

Вдова торжествовала по поводу своей новой комнаты и за обедом говорила о ней.

– Это лучшая комната во всем доме, так что вы все наверняка мне завидуете, – заявила она.

– А вы в самом деле не боитесь привидений? – поинтересовалась библиотекарша.

– Привидений! – насмешливо ответила вдова. – Если меня посетит привидение, я уступлю ее вам. Ваша комната ведь как раз напротив.

– Не стоит, – с содроганием возразила Элиза Липпинкотт. – Я ни за что не соглашусь ночевать в юго-западной комнате после… – Она поймала взгляд священника и осеклась.

– После чего? – спросила вдова.

– Так, ничего, – смутилась Элиза Липпинкотт.

– Убежден, что мисс Липпинкотт достанет рассудительности и веры, чтобы воображать нечто подобное, – сказал священник.

– Так и есть, – поспешно подтвердила Элиза.

– Вы и впрямь что-то видели или слышали? В таком случае что именно, желала бы я знать? – спросила вдова тем же вечером, когда они с библиотекаршей остались в гостиной вдвоем, а священник ушел с визитом.

Элиза помедлила.

– Так что же это было? – настаивала миссис Симмонс.

– Что ж… – нерешительно начала Элиза. – Если вы обещаете никому не рассказывать…

– Да, обещаю; так что вы видели и слышали?

– Так вот, на прошлой неделе, как раз перед приездом учительницы, я зашла в ту комнату – посмотреть в окно, не облачно ли. Я, видите ли, хотела в тот день надеть серое платье и опасалась, как бы не было дождя, вот и решила посмотреть на небо по всем сторонам света и заглянула в ту комнату, а там…

– Что – там?

– Вы, должно быть, знаете, какой там ситец на креслах, изголовье кровати, балдахине; какой, по-вашему, на ткани узор?

– Ну как же, павлины на синем фоне. Помилуйте, кто раз видел эту обивку, тот ее не забудет.

– Павлины на синем фоне, вы уверены?

– Разумеется. А в чем дело?

– В том, что, когда я заглянула туда, это были вовсе не павлины на синем фоне! А крупные алые розы на желтом.

– Что вы такое говорите?

– Ровно то, что вы слышали.

– Разве мисс София велела сменить обивку?

– Нет. Час спустя я снова зашла в юго-западную комнату, и павлины были на месте.

– Наверное, в первый раз вам изменило зрение.

– Я так и думала, что вы скажете именно это.

– Но сейчас павлины на месте; я их только что видела.

– Полагаю, да. Не иначе, как прилетели обратно.

– Но они не могли исчезнуть, а потом вернуться.

– Да вот похоже, что так оно и было.

– Но как это возможно? Такого не бывает.

– Я знаю лишь, что в тот день павлины исчезли из комнаты на целый час и вместо них появились алые розы на желтом фоне.

Вдова уставилась на Элизу, а затем разразилась истерическим смехом.

– Ну, – сказала она, – я не откажусь от такой превосходной комнаты из-за подобной чепухи. Думаю, меня бы устроили алые розы на желтом фоне, как и павлины на синем; да что тут толковать – вам просто примерещилось это, и все. Разве такое возможно?

– Этого я не знаю, – ответила Элиза Липпинкотт, – но твердо знаю, что не согласилась бы переночевать в той комнате и за тысячу долларов.

– Ну а я бы переночевала, – возразила вдова, – и переночую.

Тем вечером, войдя в юго-западную комнату, миссис Симмонс первым делом окинула взглядом балдахин и обивку на кресле. На синем фоне красовались павлины. Вдова с презрением вспомнила Элизу Липпинкотт.

«Я не верю в эту чепуху, а у нее сдают нервы, – подумала миссис Симмонс. – Может статься, у нее в роду были сумасшедшие».

Однако прежде чем лечь в кровать, вдова еще раз окинула взглядом балдахин и кресло, и что же – крупные розы алели на желтом фоне, а павлинов на синем как не бывало. Миссис Симмонс напрягла зрение. Потом крепко зажмурилась, вновь открыла глаза и вновь огляделась. Розы на желтом никуда не подевались. Тогда она подошла к южному окну и, стоя спиной к кровати, посмотрела на ночное небо. Ночь выдалась ясная, ярко светила полная луна. Миссис Симмонс минуту-другую созерцала, как луна сияет на темной синеве неба, окруженная золотым ореолом. Потом обернулась к балдахину. И по-прежнему увидела алые розы на желтом фоне.

Миссис Симмонс испытала потрясение. Случившееся было столь очевидно и столь противоречило здравому смыслу и явило себя в таком будничном предмете, как мебельная обивка, что потрясло эту не склонную к фантазиям даму, как не потряс бы ни один призрак. Эти алые розы на желтом фоне для миссис Симмонс были куда более сверхъестественными, чем любая призрачная фигура в развевающемся белом саване, явись такая в комнату.

Вдова шагнула было к двери, но затем решительно развернулась.

– Нет уж, никакие алые розы вместо павлинов не заставят меня пойти вниз и признаться, что я напугалась, и позволить этой девчонке Липпинкотт одержать надо мной верх. Полагаю, розы меня не укусят, а поскольку мы обе видели их, то вряд ли мы обе спятили, – рассудила вдова.

Миссис Эльвира Симмонс потушила свет, улеглась в постель под ситцевый балдахин и долго разглядывала залитую лунным светом комнату. Как всегда, она помолилась на сон грядущий в постели, – так оно было удобнее и вполне допустимо для доброй христианки с тучным телосложением. Помолившись, она вскоре уснула; миссис Симмонс была слишком практичной натурой, чтобы томиться бессонницей из-за того, что никак не влияет на нее физически. И никаким душевным потрясениям не случалось потревожить ее крепкий сон. А потому она уснула то ли среди алых роз, то ли среди павлинов – не зная в точности, какие именно узоры ее окружают.

Однако около полуночи миссис Симмонс проснулась от непонятного ощущения в горле. Ей приснилось, будто ее душат чьи-то длинные белые пальцы, и привиделось, будто над ней склоняется какая-то старуха в белом ночном чепце. Миссис Симмонс открыла глаза, но никакой старухи не было, а яркий свет полной луны озарял комнату, как днем, и вид она имела самый мирный; однако ощущение удушья не отпускало миссис Симмонс, а кроме того, ей показалось, что лицо и уши у нее чем-то словно спеленуты. Миссис Симмонс ощупала свою голову и поняла, что на ней чепец с оборками, завязанный под подбородком слишком туго. Ее охватил ужас. Отчаянным движением она сорвала с себя чепец и яростно отшвырнула, будто паука. При этом миссис Симмонс коротко, но пронзительно вскрикнула. Она вскочила с кровати и направилась было к двери, но замерла на полпути.

А вдруг это проделки Элизы Липпинкотт? Вдруг та прокралась ночью, пока миссис Симмонс крепко почивала, и надела на нее чепец, туго затянув завязки? Ведь Эльвира Симмонс не запирала дверь на ночь. Вдова заглянула под кровать и в гардеробную: никого. Тогда она хотела было открыть дверь, но, к своему изумлению, обнаружила, что дверь заперта – на засов изнутри.

«Не иначе как я все же закрыла ее», – подумала миссис Симмонс удивленно, поскольку никогда дверей не запирала. Теперь ей уже приходилось признать, что происходит нечто необычное. Разумеется, никому не удалось бы войти в комнату, а затем выйти, заперев ее изнутри. От ужаса миссис Симмонс пробрала дрожь, но все равно вдова сохраняла присутствие духа. И она решила выбросить чепец в окно.

– Вот я дознаюсь, кто выделывает со мной такие трюки, и мне все равно, кто бы это ни был, – громко заявила она вслух.

Миссис Симмонс все еще никак не могла поверить в то, что тут замешаны потусторонние силы. Ей по-прежнему казалось, будто виной всему чья-то недобрая воля, и потому в ней разгорался гнев.

Миссис Симмонс пошла туда, куда отшвырнула чепец: на пути к двери она перешагнула это место, но чепца на полу не было. Вдова зажгла лампу, обыскала всю комнату, но чепец так и не нашелся. В конце концов она сдалась, вновь потушила лампу и улеглась в постель. Снова уснула и спустя некоторое время опять пробудилась от удушья и скверного сна. На сей раз миссис Симмонс сорвала чепец, но не швырнула на пол, а крепко стиснула в руках. Кровь у нее кипела от гнева.

Сжимая белую ткань, вдова вскочила с кровати, подбежала к открытому окну, отогнула сетку и выбросила чепец вон; но внезапный порыв ветра, неведомо откуда взявшийся в тихой ночи, подхватил чепец и швырнул ей в лицо. Миссис Симмонс отмахнулась от него, точно от паутины, и в ярости хотела схватить, но чепец как-то выскользнул из ее цепких пальцев. А потом и вовсе исчез. Она снова зажгла лампу, обследовала весь пол в комнате: искала, искала, но чепец пропал бесследно.