Мишень

Глава четвертая Ролан

1 января

Треверберг

Италия прекрасна весной. Мы жили на берегу Средиземного моря, в волшебной Тоскане. Леса. Зелень. Море. Чудесные люди. Тишина и покой. Держаться подальше от политики и торговых путей. Не привлекать к себе внимания Ордена. Не лезть на рожон. В сущности, правила просты и понятны. Мне две тысячи лет. И больше тысячи из них я ощущаю себя спокойно, гармонично. Я чувствую, что счастлив. Милая Кларисса рядом. Эта девочка, посланная мне Великой Тьмой. Верные наставники. Помощники. Друзья. Не лезь на рожон. Плети паутину, сидя там, где тебя никто не увидит. Я помню бесконечные дни в Токио. Вернее, сейчас этот город носит гордое название «Токио». Тогда он не был мегаполисом. Я помню цветущую сакуру. Я помню путешествия. Италия, Япония, Франция, острова, которые сейчас называют Новой Зеландией.

Я помню изящную бригантину. Я назвал ее «Венецианка», использовал в личных целях. Тогда маленький кораблик был равноценен современной яхте. Торговое суденышко. Или судно для путешествий. Средиземное море огромное, непредсказуемое. Я помню ослепительное сияние солнца. Я помню вкус воздуха семнадцатого века. Чистейшего воздуха, не испорченного промышленностью. Я помню себя в то время. Я помню все, кроме событий прошедших суток.

Коммуникатор сообщил, что меня перенесло в Новый Год. Мы уехали с Авироной от офиса Теодоры Барт. Она молчала. А я впервые за все свои две тысячи лет чувствовал себя совершенно беспомощным. От нее веяло такой силой, что перехватывало дыхание, и… и все становилось совершенно неважным. В моем мире оставались только ее глаза. Холодные. Синие. Похожие на сапфиры. Этот странный льдистый взгляд, блестящий, темный. Не знаю ни одного смертного, имеющего похожий оттенок глаз. И ни одного бессмертного, обладающего таким взглядом. Я вел машину, ни о чем не думая. Робко делал вдох за вдохом, ощущая ее аромат. Мне казалось, вдохну глубже — и нарушится хрупкий баланс, чудовищная сила Авироны сотрет меня в порошок. Смерти я не боюсь. Боюсь потерять мгновение. И еще мгновение. И еще одно.

Влияние? Гипноз? Я не переживал подобного никогда. Плевать. Я благодарен за этот фальшивый покой, хоть и понятия не имею, зачем она делала то, что делала. Кого хотела защитить: меня или кого-то другого от моего гнева и безрассудства. Ей удалось. Покой укрепился в моем сознании. Но что было потом?

Я с трудом открыл глаза. Совершенно незнакомое помещение. Судя по обстановке — отель. Один из отелей Теодоры Барт. Я стянул с себя одеяло. Жарко. Не люблю жару. Я родился на Севере, туда же стремился возвращаться при каждом удобном случае. Потянулся к телефону. Черт. Несколько пропущенных от Железной Леди. И гневное сообщение «ты решил забыть про свое обещание»? Я набрал номер, не думая, что скажу ей. Писать не хотелось. Глупо выяснять отношения в сообщениях.

— Великая Тьма шутит или действительно это ты? — вместо приветствия заявила она.

— Это я. Прости. Возникли сложности.

— Я верю тебе, Викинг. Но верю недостаточно для того, чтобы работать с тобой. Ты обещал…

— Наказать того, кто посмел напасть на тебя, — я упал на подушки. — Поверь, не забывал ни на минуту.

Почти. За исключением тех суток, которые выпали из памяти.

— Хорошо. Мне нужна ее голова.

— Мы оба с тобой знаем, что голову я смогу принести только с ней самой, Леди, — проговорил я, потирая глаза. Все же вид деятельности накладывает определенный отпечаток даже на бессмертных. — Я могу принести что-то с ее тела. Или ее саму, если хочешь.

— Ты волен выбирать сам. Когда ты придешь? — удивило, насколько изменилась ее интонация. Кто-то скучает? Какой своевременный конфуз. Железная Леди неровно дышит к тому, что решил почти лишить ее власти. Я люблю мироздание!

— Я должен решить одну проблему.

— У тебя что-то случилось?

Да. У меня сутки вылетели из жизни. Где теперь искать Морану? Как вообще понять, где правда, а где ложь? Стоит ли верить Дуате или довериться собственной интуиции? Зачем я понадобился Авироне? О, я слишком много слышал о ней, чтобы списать все это на минутную прихоть. Или она изменилась?

Стоп. Авирона — это Теодора Барт?

С каждым мгновением этот город становился все интереснее и интереснее. Кажется, Орден решил сменить базу, и теперь собирал своих членов на территории Треверберга. Бывшие каратели. Старшие каратели. Их агенты везде. Я ввязался в игру, ставки в которой повышаются неуправляемо. Как это… мило.

— Забота? Может, назовешь мне свое имя?

— Имя? Оно скажет тебе о чем-то?

— Нет, — я прикрыл глаза, улыбаясь. — Назови мне имя. Только для меня.

Леди помолчала. Я слышал ее дыхание. Видимо, задумалась. Может, тоже улыбалась.

— Арика. Называй меня так.

Она отключилась. Естественно, придумала на ходу. «Арика» имеет такое же отношение к Японии, как роллы, которые подают в местных ресторанах. Я с трудом заставил себя встать. Гнев, испытанный накануне, испарился, уступив место решительности. Найти Морану и вытрясти из нее мотив? Глупости. Просто убить. Хватит уже этому перебежчику путать карты всем подряд. Она хамелеон. Всегда принимает ту сторону, которая в каждый конкретный момент ей выгодна. Рано или поздно она должна была заиграться… и вот. Попала меж молотом и наковальней.

Я оделся. Нужно что-нибудь поесть. Вышивка на полотенце в ванной подсказала название отеля. Здесь есть ресторан. Удобно. При мне было только портмоне с документами и кредитками. Может, и к лучшему. Я вышел из номера и спустился на первый этаж, параллельно вновь пытаясь вспомнить вчерашний вечер. Голова отозвалась адской болью. Может, я просто спал? Она вырубила меня… зачем? Сбить гнев? Доказать мне, что я не всесилен?

Надо с ней поговорить.

Потом.

Миловидная хостес проводила меня к свободному столику у окна. Принесла меню и, сообщив, что официант подойдет ко мне через пару минут, испарилась. И откуда они берут такую обслугу? Я заказал кофе, какой-то салат и включил телефон. И почувствовал на себе взгляд, лишенный и намека на приязнь. Я поднял глаза и увидел — кто бы мог подумать — карателя Винсента, сидевшего за соседним столиком в компании какой-то блондинки. Судя по всему, Эмили. Она спиной ко мне, он — лицом. Я отложил аппарат и улыбнулся. Вокруг полно людей. Мы оба, вопреки всему, в безопасности. Но эта встреча — ирония судьбы, не иначе. Каратель Винсент в образе Кристиана Дойла был похож на хорошего, но плохо загримированного актера. На самом деле бессмертное существо и в его случае выдавали только глаза. Он впился в меня взглядом, делая вид, что слушает болтовню дочери. Не знаю, о чем они говорили, но сейчас его голову занимал только я.

Мне принесли кофе. Винсент изредка поглядывал в мою сторону, не решаясь подойти при Эмили. Все верно. Нечего ее втягивать. Хоть одна из рода Вольпе должна быть счастлива. Незачем ей знать, что папа пару дней назад убил ее родную тетю. Ах, простите. Она еще не знает, что папа убил маму. Какая трагедия… Наконец Эмили поднялась с места и, подхватив сумочку, направилась в дамскую комнату. Винсент проводил ее взглядом и, как только она скрылась, встал и подошел ко мне. Я жестом предложил ему сесть.

— Какая встреча. Доктор Дойл.

— К сожалению, не имею счастья знать вашего имени.

— Да ну? — я прищурился. — Но будем вежливыми. Меня зовут Ролан.

— Вот как…

Винсент выглядел совершенно спокойно, даже отчужденно. Я не чувствовал от него угрозы. Равно как и не чувствовал желания причинить ему зло. Несмотря ни на что. Наверное, я мог понять его. И в конечном счете… Морана помогла ему, а он поможет мне.

— Ты ведь знаешь, где найти твою старую подружку Незнакомку?

Он напрягся. Промолчал. Кажется, с его губ так и не сорвался вопрос «какую из». Ах да. Анна. Анна, за чьей «головой» мне еще предстоит отправиться, для начала решив, что я хочу больше, ее жизни или ее смерти.

— Морана. Ведь именно она тебе подсказала, когда возвращается Клер и где она живет.

— Проницательно. И почему ты так спокоен?

Я усмехнулся.

— Я слишком хорошо знаю Орден, каратель Винсент. И если я приду когда-нибудь за тобой, это будет не сейчас. Но, думаю, ты понимаешь, что с разъяренным Незнакомцем лучше не шутить. Так где Морана?

— Ты был очень зол, когда приказал напасть на Железную Леди?

— Ты прекрасно осведомлен, — кивнул я. Сделал глоток кофе, замер, глядя ему в лицо немигающим взглядом. — Но, пожалуй, я отвечу. Если бы я хотел ее смерти, она была бы уже мертва. Но она жива и в добром здравии. Даже час назад говорила со мной по телефону. Поэтому я вернусь к вопросу. Где Морана?

— С чего я должен давать тебе информацию?

— Она перевертыш, — пожал я плечами. — Сейчас с тобой из страха, завтра со мной из выгоды. Ты же не хочешь пожалеть в тот момент, когда она, воспользовавшись твоим доверием, нападет, например… на Эмили?

Винсент побледнел. Судя по сузившимся зрачкам, разозлился.

— Ты угрожаешь?

— Вовсе нет. Кто сказал, что по моему приказу? Есть еще Дуата, — я перешел на шепот. — А она не питает к тебе теплых чувств и слишком хорошо знает Морану. Ну так что?

— Она взяла ключи от квартиры Клер, — проговорил он. — Ты затеял опасную игру. И уже переступил границу.

— Я хорошо чувствую границы, каратель Винсент. Свою я еще не переступил. Спасибо тебе за помощь.

— Ролан. В твоих интересах больше со мной не встречаться.

Он поднялся с места и вернулся за свой столик ровно в тот момент, когда в зале появилась Эмили. Хороша. Похожа на Клер чуть больше, чем я мог ожидать. Это вызвало чувство, похожее на боль. Я вызвал официанта, расплатился, и вышел во двор. В портмоне обнаружился купон на парковку. Я забрал автомобиль.

Ключи от квартиры Клер. Даже если Мораны там нет сейчас, я смогу определить, когда она там была. И, скорее всего, что искала. Конечно, у меня есть предположение, зачем ей нужны были ключи. Но если это так, она глупее, чем я думал. Я завел машину и мягко вывел ее на дорогу. Что-то блеснуло рядом — на пассажирском сидении лежала крохотная сережка из белого золота с синим сапфиром. Я подцепил ее свободной рукой и поднес к глазам. Достойный сувенир. И хороший повод для повторной встречи.

Морана

1 января

Треверберг

— Так, значит, вы начинаете в полночь?

— Именно так. И гуляем до утра. Ради такого случая я даже взял выходной на следующий день. Ты, как я понимаю, припозднишься?

— Да. Мне нужно закончить… дела.

Я в последний раз достала пистолет, извлекла магазин и тщательно осмотрела его содержимое. Кто бы мог подумать, что мне пригодятся пули из храмового серебра? Был у меня и кинжал. Зато не было стопроцентной уверенности в том, что эта железяка способна причинить серьезный ущерб подобным Ролану существам. А если в тебя всадят целую обойму этих шариков из светлого металла, то дела плохи… может, ты не умрешь на месте, но слегка растеряешься. И тогда все решится за пару секунд.

Все же хорошо, что мы еще не достигли того уровня сумасшествия, на котором находятся люди, и убиваем за идею точечно, а не массово. Страшно подумать, что могла бы сделать бомба, начиненная храмовым серебром. Хотя не удивлюсь, если в их Отделе Науки уже проверяли подобные теории. Всегда найдется особо умный темный эльф, который из чистого любопытства решит провернуть что-нибудь эдакое. И даже будет использовать в качестве подопытных несчастных из коридоров узников. С другой стороны, почему бы и нет? Все во имя науки, вдруг когда-нибудь пригодится. Да и в опытах над людьми никто не обвинит.

— У меня есть для тебя сюрприз, — снова заговорил Вивиан. Я включила громкую связь, положила телефон на колени и откинулась на спинку водительского кресла, изучая дорожку перед домом Клариссы Вольпе. Полно людей. Подожду. — Как ты смотришь на то, чтобы отправиться на неделю в Италию?

— Мы будем есть пиццу и пасту и ходить по музеям?

— Мы будем делать все, что захочется мадемуазель Диане. Она может считать, что это маленькие каникулы, которые ее кавалер подарил ей на Новый год. Прости, но у меня не было времени придумать что-то более романтичное. Надеюсь, я тебя не разочаровал?

— Нет, что ты. — Я снова взяла телефон и рассеянно повертела его в руках. — Я думаю, это прекрасная идея. Я давно не была в Италии… и это здорово, что мы поедем вместе. Только вещи собрать не успею.

— Если ваш кавалер приглашает вас в Италию, но не может купить вам пару-тройку платьев и зубную щетку, мадемуазель Диана, хорошенько подумайте перед тем, как довериться этому человеку.

Я рассмеялась и тронула маленькую фигурку панды, висевшую на зеркале заднего вида.

— Так уж и быть, доктор. Я буду осторожна. Я везу вам подарок.

— Самый дорогой подарок сейчас беседует со мной по телефону, но вы очень любезны.

— И еще… я хочу поговорить с тобой, Вивиан.

— О чем?

— Я хочу рассказать о себе. То есть… о той себе, которую ты до сих пор не знаешь.

— Почему ты решила, что мне это интересно?

Я несколько секунд теребила манжеты куртки. И правда, почему я так решила? Может, лучше плюнуть на серьезные разговоры и оставить все в прошлом? Я начну новую жизнь. Кому какая разница, что было в прежней?

— Просто я подумала… это сблизило бы нас. Мы бы стали больше доверять друг другу.

— Чужая боль стоит дешево, мадемуазель Диана. А чужие демоны — и подавно. Мы привыкли думать, что люди становятся ближе, когда делятся первым или вторым, но это не так. Всегда нужно оставлять в душе темный уголок, о существовании которого будете знать только вы. Так лучше для всех. Для вас — прежде всего.

— У тебя он тоже есть? Этот темный уголок?

— Уголком он был много лет назад. И теперь я сам боюсь туда заглядывать. Так что не будем об этом. Ты припозднишься, но, надеюсь, не опоздаешь?

Я наблюдала за маленькой девочкой, игравшей с сенбернаром. Собака прыгала вокруг нее и пыталась уронить в сугроб, но соперница двигалась слишком быстро.

— Постараюсь не опоздать.

— Прости, если я был чересчур резок. Надеюсь, я не обидел тебя.

— Нет. Но если ты захочешь поговорить, знай, что я всегда готова выслушать.

— А я-то думал, что выслушивать рассказы о чужих проблемах — это моя, а не ваша профессия, мадемуазель Диана.

Вы правы, доктор. У меня другая профессия. Я убиваю людей.

— То, что я сейчас скажу, наверное, прозвучит очень глупо, но… я хочу, чтобы ты был счастлив. Ты вообще знаешь, что это такое — счастье?

— Да, — ответил Вивиан после паузы. — Но кто-то наверху, похоже, очень сильно любит меня. Так сильно, что за свое счастье я плачу втридорога. И я решил, что так дело не пойдет. Жизнь коротка, и мы ее все равно на что-нибудь потратим. Пусть лучше это будут изысканные удовольствия, чем сомнительная перспектива принадлежать кому-то одному. Этот кто-то может уйти, предать вас, оставить ни с чем. А удовольствия не закончатся никогда.

— Но это самообман. Ты бежишь от самого себя!

— Не переживайте, мадемуазель Диана. Еще десять-двадцать лет — и жалкая кучка моих друзей для вида поплачет на моих похоронах, а потом всем станет все равно. В том числе, и мне.

Я утерла слезы, катившиеся по щекам. Пусть сколько угодно корчит из себя циника. Все изменится. Если ради него я решила оставить позади все, что у меня было, то отступать уже некуда. Да я и не собираюсь отступать.

— Мне пора. Позвоню, когда буду подъезжать к городу.

— Осторожнее за рулем.

— Постой, Вивиан. — Я прикрыла глаза и сделала глубокий вдох. — Я…

Я люблю тебя, черт побери.

— Я очень скучаю. Мне одиноко без тебя.

— Шесть-семь часов пути, мадемуазель Диана — и вы на месте.

Я отключила телефон и взглянула на часы. Десять минут шестого. А и не подумаешь, такая темень на улице. Людей возле дома стало меньше, но я решила подождать еще минут пятнадцать — Ролана нет, да и что мне делать в пустой квартире? Уж лучше посидеть здесь. Послушать радио. Немного успокоиться. Подышать глубоко.

— … Интерпол в очередной раз обратился к полиции Треверберга с просьбой о сотрудничестве, — заговорила девушка-диктор. — Все мы слышали о таинственном убийце, жертвами которых стали влиятельные люди из криминальных структур. Интерпол не без оснований полагает, что эти преступления — дело рук некоей мадам М., получившей прозвище «женщина с тысячей имен и лиц». Официальный представитель полиции Треверберга подтверждает эту информацию. Капитан Этьен Боннар, руководитель команды детективов, занимающейся расследованием вышеупомянутых убийств, согласился дать нам короткое интервью. Он сообщил, что Интерпол располагает двумя дюжинами фотографий мадам М. и тридцатью предполагаемыми именами этой женщины. Она выполняет не только частные заказы, но и сотрудничает со спецслужбами и террористическими организациями. На счету киллера около четырех десятков жертв, и это далеко не полный список. Капитан Боннар подчеркивает, что речь идет не о серийном убийце, а о профессионале, который работает точечно и за большие деньги. В ответ на вопрос о том, как продвигается расследование, полицейский сказал, что команда настроена оптимистично. «Профессионал — тоже человек», напомнил капитан Боннар, «и у него есть слабости. Не забывайте, что и у нас работают профессионалы». Речь идет, прежде всего, о Говарде Логане, молодом детективе, фотография которого не так давно вновь появилась на первых страницах «Треверберг Таймс» — был пойман опасный маньяк, к которому полиция не могла подобраться очень долго. Что же, причин не верить капитану Боннару и сомневаться в профессионализме детективов, работающих под его началом, у нас нет. Справедливость восторжествует, а зло будет наказано. Самый настоящий зимний детектив. Именно так звучит тема очередного сборника рассказов начинающих авторов, который издательство «Сандерс Пресс» традиционно выпускает в январе. Презентация, первое литературное мероприятие 2008 года, состоится в ближайшую пятницу в семь вечера…

Я выключила радио, заглушила двигатель и уже хотела достать ключи из зажигания, но так и не прикоснулась к ним. Может быть, ну это все к чертям? Зачем это мне? Принципы? Что за чушь. Мне больше тысячи лет, какие принципы? Если уж я решила закончить эту игру, то лучше снова завести машину и уехать отсюда, а дурацкие ключи от квартиры Клариссы выбросить в сугроб где-нибудь за городом.

Кому и что я пытаюсь доказать? Кому и что я доказывала до этого? Когда-то мне это нравилось — уходить у Интерпола из-под носа, разбрасывать улики, ложные и не очень, скрываться, менять лицо. А потом… доигрываешь и понимаешь, что это была возня в песочнице. Пусть люди ловят «таинственных убийц», серийных маньяков и прочих идиотов, а те пусть развлекаются и убивают. В конечном итоге, жизнь смертных коротка, им недостает острых ощущений. А мы рано или поздно приходим к выводу, что нам нужно что-то большее, чем банальный адреналин.

Мелодия телефона нарушила воцарившуюся в салоне машины тишину, и я, опомнившись, схватила лежавший на пассажирском сидении аппарат. Каратель Винсент. Чего он от меня хочет на этот раз? Очередное «найди Незнакомку»? Нет уж. С тобой мы тоже наигрались. Я провела пальцем по экрану, сбрасывая звонок, подождала еще пару минут и уже хотела отложить телефон, но он запищал снова, на этот раз, уведомляя о сообщении. «Перезвони мне. Это срочно». Нет, каратель Винсент. В моей жизни «срочно» уже закончилось. Придется тебе искать другую девочку на побегушках.

Я вышла из машины и потянулась, расправляя затекшую спину. Все же лучшего материала для одежды, чем кожа, еще не придумали. И вряд ли придумают. Ради «особо важных», которых мне иногда приходилось сопровождать, нужно было затягивать себя в идиотский латекс и разыгрывать роль женщины-кошки. А вот для путешествий по лабиринтам ночных коридоров в офисе очередной жертвы, для лазания по стенам и крышам… Кожа — удивительная штука. Особенно натуральная.

Коды «1111» и «1234» к панели интеркома, естественно, не подошли. Пришлось подождать и войти в дом вместе с пожилой женщиной, которая несла пару пакетов с логотипом «Полной корзины».

— Недавно у нас? — поинтересовалась женщина.

— Да, переехала пару дней назад. Позвольте, я помогу вам.

— Спасибо, милая. Меня зовут Роуз. А вас?

— Ди… — Я осеклась. — Кларисса. Но можно просто Клэр.

Роуз улыбнулась и передала мне пакеты.

— Кларисса. Как в том фильме… ну, помните? Про маньяка.

— «Молчание ягнят», — подсказала я, бросая взгляд на почтовые ящики. Квартира пятьдесят три. Пятый этаж. Очень хорошо. — Любите детективы и триллеры?

Она нажала кнопку вызова лифта.

— А что же мне остается, моя хорошая? Дети выросли и уехали, навещают только по большим праздникам. Моя единственная и самая верная подруга — пишущая машинка.

— Вы писательница, — улыбнулась я.

— Да, детка, так и есть. А кто бы мог подумать, что все так обернется? Я много лет преподавала в университете английскую литературу и на одном из семинаров познакомилась с Лив. До этого мы, конечно, знали друг друга, но заочно, а теперь встретились, разговорились. Я рассказала, что пишу, но все это несерьезно, в стол. А Лив — добрая волшебница, около трети авторов, сотрудничающих сегодня с «Сандерс пресс», без нее так бы и оставались в тени. Я послала ей рассказ, потом — черновик одной из повестей. Волновалась ужасно. Если бы мне кто сказал, что сегодня я смогу похвастаться десятью опубликованными романами, ни за что бы не поверила. А ведь в работе одиннадцатый. И сценарий для сериала.

— Рада за вас, мэм. Должно быть, это здорово — найти свое призвание.

Двери лифта открылись, и я вошла в лифт следом за Роуз.

— На какой этаж тебе, милая? — поинтересовалась она.

— На пятый. Пятьдесят третья квартира.

— Мы соседи. Ах да… та светловолосая девчушка, она тоже приехала недавно. Не успела спросить, как ее зовут. Должно быть, вы подружки?

— Да. Мы поступили в университет, скоро начинается учеба. Весенний семестр.

Роуз задумчиво потерла подбородок.

— Должно быть, медицина? Из вас получится прекрасная медсестричка!

— Криминология.

— Ах. — Она выразительно подняла брови и улыбнулась. — Теперь я знаю, к кому обращаться за советом!

— Буду рада помочь, мэм.

Здешний лифт ездил с той же фантастической скоростью, как и в нашем с Миной бывшем доме, хотя тут было всего-то семь этажей. Я поставила пакеты перед дверью квартиры Роуз.

— Спасибо, милая. Теперь я просто обязана напоить тебя чаем. Сегодня приезжали внуки, я пекла печенье, а еще у меня есть замечательный шоколад.

— Как-нибудь я обязательно загляну к вам, мэм, но не сегодня. Нужно разложить вещи, оформить оставшиеся документы на квартиру. Ох уж эти переезды.

— Верно, настоящая морока. — Роуз прищурилась, изучая мои руки. — Обручального кольца у тебя нет, так что на наше чаепитие я, пожалуй, приглашу и одного из своих сыновей. Он очаровательный мальчик! И до сих пор холост. Все ждет свою принцессу. — Она вставила ключ в замок, и из-за двери донеслось приглушенное мяуканье. — Тише, тише, мои дорогие. Знаю, что вы проголодались, сейчас я вас накормлю.

Я подождала, пока Роуз скроется в квартире, и подошла к двери Клариссы. Табличка с именем жильца под номером «53» была пуста, зато ниже красовалась наклейка «Мы знаем, у вас золотое сердце. Мы нуждаемся в вашей помощи!». Рядом с надписью поместили фотографию счастливого круглощекого ребенка. Фонд «Золотое сердце» Изольда Паттерсон основала года четыре назад, и он, по словам журналистов, стал одним из самых крупных благотворительных проектов за всю историю существования города. О том, что богачи жертвуют средства, в основном, для очистки совести и решения ряда проблем с налогами, разумеется, никто не говорил (по крайней мере, громко).

Денег у фонда было пруд пруди, но это не мешало активистам с поистине сектантским упорством стучаться в двери горожан с их знаменитым «мы знаем, у вас золотое сердце». Мина не могла устоять и часто отдавала последние деньги, включая мелочь, случайно найденную в карманах. Как-то раз «сектанты» умудрились соблазнить ее на добровольную работу в приюте для бездомных детей, основанном на деньги фонда. Работа эта шла ей на пользу, она даже ходила в супермаркет в полном одиночестве, что для нее было равносильно подвигу. Но длилось это недолго: однажды вечером Мина пришла домой и заявила, что с нее хватит, потому что «несчастные дети заставляют ее плакать, это расстраивает и угнетает».

Мысль о том, что Кларисса жертвовала деньги на благотворительность, смешила и умиляла одновременно.

Маленький ключ не подошел к нижнему замку, и я воспользовалась вторым. В квартире было душно, пахло пылью, средством для полировки и цветочными духами. Я сняла перчатки, сунув их в карман куртки, бросила ключи на столик возле зеркала в прихожей и прошла в гостиную. Часть вещей до сих пор не разложена: один закрытый чемодан и парочка маленьких, распотрошенных только наполовину. Пустые коробки, на полу — бумага и куски синтепона. Мебель почти вся новая, кое-где даже остались чехлы. Девочка уезжала в спешке.

Услышав скрип входной двери, я снова метнулась в прихожую. Забыла запереть, надо же. Где моя голова? Очередной порыв ветра захлопнул дверь, и я повертела в руках уже ненужную связку, инстинктивно схваченную со столика. Хотя связкой ее называть не стоило: два ключа и кусочек пластика с номером «53». Я взяла маленький ключ и попыталась вставить его в верхний замок. Ничего не вышло. Может, он от какой-нибудь шкатулки или сейфа? Осмотр квартиры, занявший от силы двадцать минут, показал, что сейфов нет, а шкатулка только одна, но без замка — Кларисса держала в ней драгоценности.

Я поднесла ключ к глазам. Весь исцарапанный и истертый, пользовались им часто. Только вот что открывали? Опознавательных знаков на ключе не было.

Винсент ответил после второго гудка.

— Я рад, что ты позвонила, — начал он. — Слушай внимательно и не перебивай.

— Это ты слушай внимательно и не перебивай, каратель Винсент. Я тороплюсь. И мне нужна твоя гениальная голова.

— А мне нужна твоя голова. Думаю, и ты не против ее сохранить. А поэтому, как я уже сказал, слушай внимательно.

— На связке, которую я получила от тебя, есть два ключа. Один — от квартиры. Второй, как я думала, открывает верхний замок, но это не так. Здесь нет ни сейфов, ни шкатулок, ни другой подобной чуши. Маленький потертый ключ без надписей.

— Медный? — предположил Винсент.

— Нет… — Я снова оглядела ключ. — Кажется… стальной.

— О, черт. Я чувствовал, что здесь все не так просто.

Я проверила, закрыта ли дверь, вернулась в гостиную и развалилась на диване.

— Может, поделишься тяжелыми мыслями со своей подругой?

— Скорее всего, это ключ от банковской ячейки.

— Они открываются с помощью магнитных карт, каратель Винсент. Добро пожаловать в двадцать первый век.

— Это не депозитная ячейка, а что-то вроде личного сейфа. Там хранят особо ценные вещи. Владелец может быть только один, и ключ тоже только один. У меня такая есть.

— И что ты там хранишь? Свидетельства об опытах над людьми?

— У нее где-то должны быть документы, подтверждающие права на владение ячейкой. Папка, может быть, несколько отдельных бумаг.

— Ты шутишь, каратель Винсент? Ты предлагаешь мне устроить тут обыск?

— Нет. Я хочу, чтобы ты ушла оттуда. Я буду минут через двадцать.

Я встала с дивана и беспомощно огляделась.

— Постой-ка. Не нужно приезжать. Если ты хочешь знать, я…

— Нет, не хочу знать. Я уже говорил тебе, что не стоит в это ввязываться. Не хочешь меня слушать — дело твое. Просто уходи и не задавай лишних вопросов. Закрой дверь, спустись, затаись где-нибудь и подожди. Я все тебе объясню.

— Жаль, каратель Винсент, но мне придется ответить тебе «нет». — Я подошла к письменному столу Клариссы и открыла один из ящиков. — Так, значит, маленький личный сейф. Вместительный?

— Не особо. Туда можно поставить небольшой кейс, но и только.

— У деточки были секреты.

— Похоже на то. И она не спешила делиться ими даже со своим мужчиной. Иначе бы не завела ячейку с единственным ключом.

Я открыла второй ящик. Предыдущий был пуст, а в этом от прошлых жильцов осталась горстка канцелярского мусора: скрепки, стержни от ручек и огрызки карандашей.

— Что бы это могло быть?

— Компромат.

— Компромат на существо, за которого она отдала жизнь?

— Типичная женская логика.

— Типичный мужской шовинизм.

— Типичная женская узость мышления. Я не сказал, что это компромат на него. Может, она просто не хотела, чтобы он задавал лишние вопросы. И не забывай о том, что это просто предположения.

В очередном ящике не было ничего, кроме пыли.

— Пусто, каратель Винсент.

— Значит, она хранит документы в бардачке. Это логично: если бы я пользовался ячейкой регулярно, я бы не доставал бумаги из бардачка. Тем лучше. Уходи, Морана. Можешь спрятаться в парке, там тебя не найдут, уже стемнело. Хотя нет. Иди в направлении дворца культуры. Там есть маленькое кафе, оно называется «У Хранителя». Закажи какао с зефиром, которое ты так любишь. Так уж и быть, за мой счет. Я приеду — и мы разберемся с машиной.

— Слушай, каратель Винсент, я… — Мое внимание отвлек шорох, раздавшийся со стороны спальни. Через долю секунды я повернула голову, краем глаза уловив движение, и замерла. — Какао подождет. Я перезвоню.

Я выпрямилась, захлопнув ящик стола вместе с оставленными там ключами.

— Значит, какао подождет?

Ролан стоял в дверях спальни, скрестив руки на груди. Как он умудрился сюда забраться? Чертова дверь. Мне нужно было запереть ее сразу после того, как я пришла. Я сунула руку в карман куртки, где лежал пистолет… и вспомнила, что куртки нет. Она лежала в спальне, на кровати. Я сбросила ее, когда обыскивала каждый уголок этой чертовой квартиры на предмет скважины для маленького ключа.

— Это ищешь? — поинтересовался Ролан, притрагиваясь к рукояти заткнутого за ремень пистолета. — Вот уж не думал, что мадам М. бывает такой рассеянной.

Он выглядел таким спокойным, что я даже почувствовала что-то сродни оптимизму.

— Приятно увидеться снова, Ролан. Сколько лет, сколько зим. Так что ты там говорил про какао? Хочешь меня угостить?

— Боюсь, какао отменяется.

Ролан

1 января

Треверберг

Морана побледнела так, что мне на мгновение показалось — она готова потерять сознание. Впрочем, Незнакомка никогда не была похожа на кисейных барышень прошлых веков. Иногда можно было усомниться и в том, что она — женщина, слишком мужским было ее поведение порой. Тем проще и комфортнее с ней было работать. Пока она не нашла себе смертного и не начала ошибаться. Я достал пистолет, с наигранным спокойствием рассматривая его. Тонкая работа. Такие недавно появились на черном рынке… и почти все проходили через меня. Хотя сложно предположить, какими путями она заполучила себе такую дорогую и редкую игрушку. Незнакомка следила за моими движениями огромными глазами, с трудом пряча нарастающий страх. От меня она сбежать не сможет. И… если нам не помешают.

— Какао отменяется? — наконец с невинным видом переспросила она. — Может, в таком случае, ты угостишь даму кофе?

— С расплавленным храмовым серебром. С удовольствием. — Я поднял оружие, нацелил его ей в голову. Морана замерла. — Сейчас мы уйдем отсюда. С меня хватит на сегодня встреч с Винсентом — ведь именно с ним ты говорила? И ты не будешь даже думать о том, чтобы бежать.

— С чего бы вдруг?

— Ты киллер. И прекрасно знаешь, что даже темное существо можно убить тысячью разных способов.

Я подал ей куртку, запахнул плащ, держа оружие под его полами. Морана оделась. От меня не укрылась ее попытка оглядеться в поисках выхода. Но, поймав мой взгляд, она сжалась в комок и покорно подала мне руку. Я вывел ее из квартиры, мягко улыбаясь. Незнакомка дрожала, пытаясь не показывать, что панически боится продолжения вечера, а об его окончании думать не хочет вообще. В таком состоянии я видел ее впервые.

Тем лучше.

Незнакомцы насыщаются эмоциями людей. И редко кто из нас способен почувствовать огромное удовольствие от насыщения эмоциями Незнакомцев. В первую очередь потому, что это крайне редкое явление. Мы редко чувствуем боль, страх, даже ненависть. Наше обычное состояние скорее напоминает апатию или мрачную решимость. Нет эмоций. Действия. Логика. Ощущения. Наш мир черно-белый. И как редко он окрашивается в яркие цвета. Воздух вокруг Мораны почти что сиял от переизбытка чувств, которые на нее навалились. Она держала меня под руку, невольно передавая эти чувства мне. А я в свою очередь ощущал, как медленно начинает рассасываться пустота внутри. Во мне уже не было злости. Сейчас, за пару часов до того, как она поплатится за предательство, я не чувствовал ничего.

Мы подошли к моей машине. Я открыл дверцу, помог Моране сесть. Она молчала и не шевелилась. Я сел за руль и завел мотор. Вновь повалил снег. Природа чутко реагирует на все изменения в темном мире. Когда на грамм смещается равновесие, бушуют ураганы и цунами. Когда темное существо испытывает сильные эмоции, негодует непогода. Когда Незнакомец идет вразнос, сходят с ума целые кварталы. И вот сейчас на разрастающийся страх Мораны природа ответила снегопадом.

— Ты так любезен, — сказала она, когда мы отъехали от дома Клер, лавируя меж припаркованных автомобилей, и выбрались на дорогу. — Предложил даме машину. Вывел, держа под руку…

— Все для вас.

Конечно, она хотела бы выброситься на полном ходу. Но моей воли хватало, чтобы удерживать Незнакомку на месте, хотя должен признаться, давалось это нелегко — она стала намного сильнее. Впрочем, ее это спасти уже не могло, я значительно старше. Морана сжимала телефон. Ах да. Телефон. Я протянул руку, затянутую в перчатку. Она замялась, сжимая аппарат, но в итоге не выдержала давления, и отдала его мне. Я, отвлекшись от дороги, выключил его и, не думая, выбросил в окно. Мы проезжали по мосту. Конечно, в воду он упасть не может, но, врезавшись в лед, вряд ли сможет сохранить целостность.

— Зачем? — внезапно осипшим голосом спросила Морана.

— Он тебе не понадобится. Что ты делала в квартире Клер?

— Искала тебя.

— Самонадеянно, не находишь?

Она пожала плечами.

— Я закурю?

— Не поможет. Ты хотела попытаться убить меня?

Она промолчала. Я усмехнулся, ускоряясь. Нужно выехать за пределы города как можно скорее. Мой след неразличим, но если каратель Винсент поторопится, сможет его отыскать. Лучше обезопасить себя и выиграть время. Его появление в мои планы не входит. Две кучки серебристого пепла для одного вечера — это слишком много. Мне хватит и одной. Но какой!

— У меня бы получилось…

— Если бы ты не растеряла весь профессионализм, влюбившись в смертного, так?

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но до меня донесся лишь легкий вздох. Все-таки женщина. Она могла бы поспорить, перевести разговор в шутку, попытаться оправдаться, но не стала, послушная инстинктам. Скорее всего, внутри себя она уже понимала, к чему приведет этот разговор. И почти смирилась.

Широкая дорога ярко освещена, ее постоянно чистили, но в эти часы снегоуборочная техника не справлялась. Мы летели, поднимая тучи мокрого грязного снега, не обращая внимания на скоростные ограничения и прочую ерунду. Праздничный вечер, полупустая трасса, скорость. Мир готовится ко сну. А я знаю одно прекрасное место, где мы пробудем до утра. И где никто не сможет нас потревожить.

— Кларисса, Морана. Почему? — спросил я, глядя на дорогу. Мы проезжали непростой участок. Не слететь с дороги, не врезаться в кого-нибудь… К счастью, кроме нас на эту дорогу в такую погоду рискнуло выбраться от силы три-четыре водителя.

— Не я убила твою подругу, — тихо, но уверенно проговорила Незнакомка.

Я взглянул на нее.

— Ты виновата в ее смерти не меньше Винсента.

А в моих глазах даже больше.

— И что теперь? — приосанилась Морана. Видимо, она наконец определилась с линией поведения, и теперь постепенно раскручивала сценарий, думая, что он сработает.

Сработал бы, если бы она не решила играть против меня. Незнакомка сделала вид, что тянется, но вместо этого рванулась ко мне.

— Пистолет тебе не понадобится. — Я предупредил ее попытку выхватить оружие и взглядом заставил расслабиться и остаться на сидении. — Не забывай, с кем имеешь дело.

Она закрыла глаза, чтобы скрыть от меня ярость. Даже она понимала, что без оружия со мной не справится. Что теперь ты будешь делать, Морана?

— Не надо было мне…

— Что?

Треверберг остался позади. Я еще ускорился. В этих местах есть чудесный заброшенный особняк, построенный в девятнадцатом веке. Один из домов, за которым закрепилась настолько дурная слава, что люди не решались строить жилье рядом. В итоге местность опустела, и особняк остался в гордом одиночестве, потерянный в лесах. Я нашел его совершенно случайно и какое-то время использовал как место для тайных встреч. Любителей приключений манило сюда как магнитом. Но в какой-то момент я поставил защиту, не позволяющую людям и низкоуровневым существам подбираться к особняку. Конечно, карателя мои махинации не задержат, но от ундины или низшего вампира защитят вполне.

Морана молчала до конца поездки. У нее не было слов, она лихорадочно искала выход, не понимая, что своим состоянием лишь подпитывает меня. Я не хотел об этом думать, но понимал, что наслаждаюсь каждым мгновением. Она несет ответственность за смерть Клер. Любой перевертыш рано или поздно забывает про правила игры и допускает ошибку. Моране не повезло — она просчиталась со мной. И теперь сидела, натянутая и статная, перепуганная, но превосходно держащая себя в руках. Она не считала, что игра закончена. Уверена была, что выход есть. И не понимала, что заигралась.

— Я киллер, Ролан, — проговорила она, когда я остановил машину. — Ты же знаешь закон… все претензии к тем, кто направляет руку киллера.

— В случае с Клариссой ты сама стала тем, кто направил оружие, Морана.

— Мне ее жаль, — кивнула она. Голос звучал вполне искренне. Жаль, это ничего уже не изменит.

— Мне тоже.

И я не передам тебе, насколько.

Я заглушил мотор, вытащил ключи с брелоком, прислушиваясь. Здесь никого. Тишина и пустота. Столь желанные и необходимые сейчас. Внутри нарастало предвкушение, мощное, схожее с сексуальным, желание отомстить. Убить. Уничтожить всю цепь звено за звеном. Начать с перебежчика. Закончить виновными.

— Что ты планируешь делать?

Я достал пистолет. Вышел из машины и, обойдя ее, открыл дверь для Мораны. Она могла бы попытаться сбежать, но не стала, понимая, что на открытом пространстве точно не сможет скрыться. Даже если доберется до леса — каким-то чудом — будет поймана там. Я быстрее.

— Пули из храмового серебра. Такую участь ты мне готовила? — спросил я, держа ее на прицеле.

— Заказ пришел несколько дней назад. У меня было время, — сообщила она.

Все-таки заказ.

— Какой-то идиот решил выставить тебя против меня? Детка, от тебя весьма ловко избавились. Выходи!

Она вздрогнула от резкой перемены в моем голосе и, скорее всего, в выражении лица. Последнее слово прозвучало как приказ. По сути, оно и было приказом, ослушаться которого она не могла. Уже не могла.

Инстинктивно запахнула куртку, пытаясь согреться. Я не убью ее быстро. Шесть патронов и кинжал. Я оглянулся на особняк. Там достаточно просторные гостиные и хороший подвал. Прохладно, тихо, спокойно, темно. Держа Незнакомку на прицеле, я жестом показал ей, что стоит двигаться в сторону дома. Она опустила голову, закусила губу, но все-таки сделала несколько шагов молча. Молча, борясь сама с собой, она шла к месту казни, наверное, уже понимая, что не увидит ни неба, ни природы, ни людей, ни своего смертного. Но ничего. Он быстро забудет про само существование мисс Дианы.

Внутри поднималась жгучая волна предвкушения и боли. Раньше я и представить бы себя не смог в роли палача. Все меняется. Даже мы.

Я вернулся в Треверберг к утру. Голова раскалывалась от боли. Разряженный пистолет оттягивал карман пальто. На мне не осталось и капли крови. Со смертью Мораны она превратилась в серебристую пыль. Не осталось и чувств. Это было долго. Мучительно для обоих. Но если для Незнакомки выход один, я все время видел лицо Клер. Только в этот момент оглушительной мести я понял, как мне ее не хватает. Мне хотелось бежать. От самого себя. К Железной Леди. Может, вновь попытаться завладеть вниманием Авироны и понять, что было той ночью, о которой я ничего не помню. Явиться к карателю Винсенту и сообщить ему о смерти его подружки. Сделать какую-то глупость. Я сдерживался чудовищным усилием воли. Завтра никаких встреч и никаких разговоров. К черту Анну…

Кстати.

Я взял телефон и набрал знакомый номер. Вне зоны доступа. Умничка. Или почувствовала неладное, или ее предупредили. Но не суть. От меня она скрыться не сможет. Я до сих пор не решил, что сделаю с ней. Девочка была послушна и полезна. И, честно говоря, она для меня ценна живая. Клер нет. Мне нужна помощница. Возможно, я найду способ обмануть заказчицу. У Анны есть несколько вещей, особо ей дорогих. Если она согласится их отдать… Кулон матери, например. Реликвия, с которой она не расставалась. Она сможет уехать из Треверберга, пока все уляжется… Милая девочка, не прячься от меня. Не играй со мной сейчас… это слишком опасно для тебя.

Она ждала меня в гостиной, как всегда наплевав на правила хорошего тона. Полулежала в кресле, положив ноги в высоких кожаных сапогах на журнальный столик. Я включил свет через несколько секунд после того, как почувствовал ее присутствие. Средний рост, гибкая, стройная, огромные черные глаза, полные дикой радости, сумасшествия, чувственные губы. Волосы, совершенно неожиданно крупными локонами спускающиеся почти до плеч. Я думал, в двадцать первом веке она будет коротко стричься. Плотные кожаные брюки, кожаный корсет поверх рубашки. Косуха, брошенная на спинку кресла. Дуата во всем своем великолепии.

Я сбросил пальто. И молча опустился на диван, глядя ей в глаза. Бесполезно задаваться вопросом, как она сюда проникла. Она всегда приходила и уходила сама. Всегда принимала решения сама. Всегда жила по тем законам, которые сама же и написала, нарушая все остальные. Она меня восхищала, когда-то пугала, иногда вызывала недоумение. Но сейчас мне было плевать.

— И не жаль тебе девочку? — проговорила она вместо приветствия.

— Прости, если лишил тебя подруги.

Она рассмеялась. Хрипло, некрасиво.

— Ну что ты, милый, ты сделал грязную работу за меня. Но вот смотрю на тебя и думаю, что не надо было тебе Морану убивать. Никакого удовольствия от этого ты, к сожалению, не получил, да и пользы мало. Девчонка лишь делала свою работу и спасала свою шкуру.

— Клер мертва.

— Твоя блондинка бы в любом случае нарвалась на Винсента и довела бы его до белого каления, чтобы он ее убил. И ты сам прекрасно знаешь, почему.

Я сжал кулаки, сдерживаясь, чтобы не ударить. Толку от этого мало, а злить Незнакомца, который уже давно разменял четвертую тысячу лет, глупо.

— Это не имеет значения.

— Знаешь, за что я тебя всегда любила? — мягко и воркующе спросила она, демонстративно поменяв ноги местами. Я невольно засмотрелся на ее голени, затянутые в сапоги. — Ты идешь до конца, если считаешь, что прав. И почти всегда оказываешься прав. Но сейчас утонешь в собственной каше, малыш.

— Ты пришла учить меня жизни, мамочка, или хочешь помочь?

Она опустила ноги на пол и поставила локти на колени, наклонилась вперед, будто желая оказаться ближе. Огромные глаза пронзали насквозь. Я мало рассудка видел в них. Лишь бесконечную страсть и дикую, необузданную силу.

— Ну что ж, ты большой мальчик. И вполне можешь разобраться сам. Но учти, тронешь Анну, иметь дело придется со мной.

— Ах, так вот, в чем дело… Дуата, ты чудесна в своей предсказуемости. Двести лет опекаешь дитя, само появление на свет которого в свое время тебя чуть не убило.

— Молчи… — прошипела она, прищурившись. — Ты жив только потому, что тебя ценил Пифон. Так что не зли меня лучше.

— Поверь, дорогая, ты — последняя, кого мне стоит бояться. И ругаться с тобой я не хочу. Останешься на чай?

— И на душ. Отдыхай, малыш. Поговорим потом.

Анна

1 января

Треверберг

Анна поняла, что выдуманная болезнь — не лучшее решение, лишь только стоило почувствовать скуку. Можно было отлично провести праздничные дни и ночи, пообщаться с друзьями, знакомыми, сорвать овации поклонников на очередной вечеринке. И что в итоге? Вместо этого она просидела дома в окружении роз, музыки и редких выпусков новостей. Ей было скучно и одиноко, хотелось феерии, а вместо этого она какого-то черта прислушивалась к советам дорогих служителей Культа Равновесия и «берегла себя».

Да к черту такое «беречь»! Так можно умереть со скуки намного быстрее, чем от руки якобы опасного и якобы разоренного Ролана. Что за бред вообще? Впрочем, бред — не бред, а слабое ощущение того, что Винсент говорил не просто так, ее не отпускало. Еще Киллиан с его совершенно невразумительным разговором по телефону. «Будь осторожна, Анна». Сначала они хотели ее арестовать, потом — она уверена — убить, а теперь в один голос «будь осторожна»? Подозрительно.

Первые дни Анна просто гуляла по квартире, в сотый раз прикасалась к розам, определяя, пришла ли пора их полить или подрезать. Но, увы, за пару суток с цветами ничего нового не случилось, и занять себя было откровенно нечем. С горя Незнакомка решила сделать глобальную уборку и снова переложила все вещи с места на место, отсортировав их по типу тканей, цветам, стилям и наконец по интенсивности носки. Отделила те, которые нужно отдать в благотворительные фонды, собрала десятки не нужных ей сувениров. Желание изменить что-то в своей жизни началось с желания выбросить лишнее. В итоге через сутки в квартире стало значительно меньше дорогущего хлама, не имевшего для хозяйки ровно никакой ценности. Анна ни о чем не думала, сантиметр за сантиметром изменяя пространство вокруг и приобретая столь необходимое душевное равновесие.

А потом ее мысли вернулись к служителям Культа Равновесия, посмевшим вторгнуться в личное и перевернуть там все с ног на голову. Винсент… То удовольствие, которое она получила, когда он стоял перед ней на коленях в поисках ключа. Киллиан. И тот трепет, который она испытывала каждый раз при звуках его голоса. Это не поддавалось сравнению, не поддавалось осмыслению. Просто факт. Просто черноглазый Первый Советник, чертов закон, чей еле уловимый запах свел ее с ума мгновенно. Она искренне думала, что отношения с ним станут очередным витком игры. Это же так удобно — держать на поводке подобное существо. Просчиталась. И только сейчас начала понимать, насколько нелепо просчиталась. Всесильная Незнакомка, создание, для которого нет понятия «закон», нет понятия «нельзя», была готова сдаться без боя своему злейшему врагу. Она злила его, требовала внимания, любой ответной реакции — и не получала ее. Хотелось что-то сделать. Звонок или смс — банальщина. Она и так им злоупотребляла в последнее время. Хотелось чего-то необычного. Чего-то, что она никогда не делала. Хотелось подарить ему что-то такое, что понравится, а не вызовет усмешку. Оставить какую-то вещь для него. Чтобы он не избавился от нее, а сохранил. Может, даже поблагодарил ее. Может, перестал бы издеваться, заметил бы… В новинку было оказаться на месте жертвы. Это ее обычно добивались, тщетно ища внимания. Это к ее ногам пытались бросить мир — она никогда не испытывала подобного желания. Видимо, и в жизни Незнакомцев наступает период, когда любое «никогда» себя исчерпывает и уступает место волнительному «первый раз».

Решение пришло быстро. Оно созрело в тот момент, когда Незнакомка добралась с генеральной уборкой до мастерской. Десятки холстов, разбросанные краски, наброски. Обычно она рисовала натюрморты, иногда пейзажи. А сейчас очень четко поняла, что пришло время для портрета. Да. Живопись — вот подходящий язык. Вот способ открыться, не оголяя душу, не унижаясь и не ища взаимности. Она подарит ему портрет.

Это была странная монохромная работа. Необычное для нее количество мелких деталей, очень четкая прорисовка черт лица. Она рисовала Киллиана, думая о том, что хотела бы вот так пройтись пальцами и губами по его лицу, как водила кистью по холсту. Нежно или с нажимом. Настойчиво и при этом мягко. Она вырисовывала детали, не думая о том, что никогда раньше этого не делала. Портрет стал ее идеей, ее вдохновением. Незнакомка понимала, что у нее почти нет времени, чтобы закончить работу, торопилась и при этом погружалась в процесс с головой. Она рисовала нечасто. И всегда в тот момент, когда не хватало слов. Когда эмоции переполняли, и хотелось их выплеснуть, избавиться от них, разложить мысли по полочкам. Живопись помогала упорядочить хаос в голове. И дать себе направление. Новое направление. Как правило, каждая законченная картина приносила с собой новый этап.

Портрет был готов утром первого января. Новый Год Незнакомка встретила за работой, отгоняя на десятый план мысли о скуке и праздничных приемах. Ее захватил процесс. Она редко работала с таким увлечением и поглощением. В портрете было все: надежды, мечты, просьба о помощи, уверенность в собственной неотразимости и влюбленность. Старательно вырисованные глаза, небрежные пряди серебряных волос. Четкий нос с небольшой горбинкой, аккуратно очерченные губы. Наверное, их сладко целовать… Наверное, это волшебное ощущение — принимать ответные поцелуи. И, пусть она никогда не страдала от недостатка внимания, при мысли о близости с Киллианом чувствовала непередаваемую дрожь. Ее наполняли свет, предвкушение, надежда.

Закончив, она уснула, измотанная и счастливая. Впрочем, сон длился недолго. Она пришла в себя через пару часов. Глупая, отключилась в мастерской, в кресле в самой неудобной позе из всех, что только можно было придумать. Пара кисточек под головой, разбросанная бумага на полу, альбом для набросков тут же и почему-то свалившийся со стола стакан с остро заточенными карандашами. Не глядя на всю эту разруху, чувствуя себя совершенно разбитой, Анна отправилась в душ. Нужно смыть с себя ощущение помятости. По ней будто проехал бульдозер. Упругие струи горячей воды привели в чувство за несколько минут. И вместе с хорошим самочувствием вернулась вселенская скука. Желание оторваться неотвратимо вытесняло все доводы в пользу того, что нужно остаться дома и прислушаться к советам приспешников Ордена.

Надо оторваться. Никто и никогда еще не страдал от хорошей тусовки. Напротив, отрыв позволяет привести чувства и мысли в порядок и найти новые решения. Конечно, если не искать в нем забвения и избавления от проблем. Незнакомка рассматривала вечеринки как способ переключиться с рутины на что-нибудь новенькое. У нее был определенный предел прочности, и когда действительность выталкивала за границы этого предела, нужно было стряхнуть с себя все. А может, она лишь убеждала саму себя, что все обстоит именно так, пытаясь сбежать от действительности, забывшись в неровном свете огней клубного квартала.

Не вытираясь, Незнакомка отправилась в гардеробную, оставляя за собой мокрую цепочку следов. Длинные волосы липли к спине, бодря и освежая. Пар из душевой, казалось, еще преследовал ее, вызывая желание броситься в снег с головой и не вылезать оттуда несколько сладко-ледяных минут. Распахнув шкаф, Анна замерла. Вода с волос стекала по ее телу, собираясь в лужицу у ног. Что ж теперь, придется мыть полы. Ну и ладно. Зато она давно не испытывала подобного наслаждения. Конечно, от холодных прядей инстинктивно хотелось спрятаться, но разгоряченное тело воспринимало происходящее с восторгом. Осталось определиться с образом и местом назначения, ведь уже ясно — дома сидеть она не будет.

Местные увеселительные заведения сидели в печенках. Единственное, которое заслуживало внимание — «Токио», но появляться там сейчас глупо. Вряд ли ее выпустят живой даже при условии наличия дружбы с сильными мира сего. Железная Леди предательства не прощает. А Анна ее покусала. Конечно, не убила. Если бы хотела, то завершила бы начатое. И все же. Как бы там ни было, здесь ей точно рады не будут. Остальные человеческие клубы Треверберга для нее — скука смертная. Единственное, что оставалось — поездка в Мирквуд. А что. Магистрали сейчас пустынны, народ празднует. Ей лишь понадобится несколько часов, чтобы добраться, она всегда любила быструю езду.

Заодно посмотрит на смертного Мораны. Он должен быть красавчиком. Все-таки у старой Незнакомки всегда был спорный, но в целом неплохой вкус. Анна многое знала о ней и ее пассиях (именно так, даже если речь шла о мужчинах). От этого вдвойне было интересно посмотреть на доктора из Мирквуда. Мир слухами полнится, и те обрывки информации, которые дошли до нее, не оставили равнодушной. Может, он поможет ей отвлечься от господ Служителей Культа Равновесия, и она наконец обретет потерянную гармонию?

Анна выудила из недр гардероба аккуратный темно-синий комбинезон с мелкой вышивкой по лифу. Не надо лишней сексапильности. Сейчас все должно быть в меру, и при этом достаточно откровенно, чтобы не сбивать желания. Еще через минуту она крутилась перед зеркалом, придирчиво оценивая, как на ней сидит туалет, нужно ли добавить аксессуар, или образ получился вполне сбалансированным. В итоге, ограничившись парой браслетов, она взяла в руки фен. Волосы уже подсохли, теперь нужно был их уложить — они никогда не отличались покорностью.

Вскоре их стягивала широкая резинка, удерживая в конском хвосте. На лице появился легкий макияж, подчеркнувший горящие безумным огнем глаза. Мирквуд! Мысленно Незнакомка была уже в пути. Вряд ли господин Ролан, если он действительно решил испортить ей жизнь, отвлечется первого января для того, чтобы ее искать по всей Европе.

Анна бросила портмоне и несколько кредиток в сумочку, набросила на плечи роскошное манто и открыла входную дверь, собираясь отправиться на встречу приключениям. Выйти из квартиры не удалось — на пороге стоял Киллиан. Судя по всему, он только что пришел и как раз собирался позвонить.

— Куда-то собралась? — суховато для незваного гостя спросил он.

Анна сделала шаг назад и замерла, сбросив с плеч манто, опустив сумку на пол и спокойно улыбаясь.

— Какие люди. Сам Первый Советник решил навестить меня. Я польщена, сударь!

— Пригласишь?

— Неужели все Служители Культа Равновесия вынуждены унижаться перед маленькой Незнакомкой, чтобы войти в ее дом?

И в ее сердце. Анна привычно саркастировала, поддевала его, пытаясь вызвать ответную реакцию. Лицо Киллиана при этом не изменилось. Абсолютно спокойное, прекрасное, оно приковывало ее внимание, вызывая противоречивые желания. Не к месту вспомнился портрет. Как хотелось сейчас провести пальцами по коже Киллиана, как хотелось почувствовать его руки на своем теле… И забыть обо всем. Просто довериться его ровной силе. Но это мечты. Хотя… зачем-то же он пришел?

— Ты не понимаешь. Я могу войти. Но хочу, чтобы ты меня пригласила.

— Входи. Что значит, можешь войти?

Он улыбнулся, переступил порог и закрыл за собой дверь. От него пахло снегом. Городом. Свободой. Желанием. Ее желанием. Киллиан стряхнул с плеч почему-то до сих пор не растаявшие снежинки, и снял пальто. Повесил его на вешалку. Поднял ее манто, повесил туда же. Анна ждала улыбку. Но ее не было. Его движения были размерены и бесчувственны. А сам он холоден.

— Не уверен, что хочу объяснять, — выдержав паузу, произнес он. — Так куда ты собралась?

— Не уверена, что хочу это объяснять, — нахмурилась она. — Чем обязана столь высокой чести? Не на свидание же ты пришел…

— Свидание?

— Может, поцелуешь меня?

Вот. Наконец-то. Он улыбнулся. Хотя получившаяся гримаса была похожа больше на ухмылку. Киллиан уверенно прошел в гостиную.

— Хотел убедиться, что ты не натворила глупостей.

— Польщена. Хочешь чай или кофе?

— Нет.

— Полно же, — возразила она. — Ты же так много общаешься со своим восточным другом, должен понимать, что в гостях не отказываются от угощения. А я многое для тебя приготовила.

Анна привычным движением отбросила массу волос назад, радуясь, что собрала их. По меньшей мере, они не лезли в глаза. Внутри нарастало торжество. Чтобы ни привело его сюда — он здесь. Он рядом, при желании она сможет прикоснуться к нему. А если постараться, то сегодня она почувствует вкус его поцелуя. И пусть она ведет себя как глупая смертная женщина, это предвкушение ни с чем нельзя было перепутать. Анна с трудом сдерживала себя, чтобы не пуститься в пляс. Ей хотелось кричать от восторга, но желание до конца сохранить лицо в итоге взяло верх. Незнакомка, не дождавшись ответа, отправилась на кухню, где почти с любовью приготовила крепкий чай, поставила чашки, чайник и вазочку с печеньем на поднос и вернулась в гостиную. Киллиан сидел в кресле с какой-то книгой в руках.

— Приятно, — констатировал он, принимая чашку. — Ты не похожа на больную.

— Я же сказала тебе. Мне скучно. Хотелось развеяться.

— Женская логика. Лучшее время, чтобы оторваться? Именно в тот миг, когда твоя жизнь висит на волоске.

— Женскую логику воспевают в песнях, а мужская считается эталоном, — начала она, опускаясь напротив, сложила ноги и откинулась в кресле, стараясь сохранять независимый вид. — Только вот твою я так и не понимаю. Причинно-следственные связи не ясны, Первый Советник. Ты выгнал меня. Потом сам позвонил. А сейчас пришел. Я слишком женщина, чтобы не замечать перемен в твоем отношении ко мне. Может, ты передумал? Или твой друг поделился чем-то таким, что заставило тебя прийти?

— Например?

— Ты не споришь, — удовлетворенно отметила Анна. — Это уже хорошо. Например? В свое время мы прекрасно провели время вдвоем.

— Уверена, что хочешь, чтобы я это знал?

Она нахмурилась.

— Киллиан, не будь снобом. Это же просто секс.

— Вот как.

Она опустился чашечку на поднос.

— У меня есть для тебя подарок.

— Если это красивое нижнее белье, можешь не демонстрировать.

— Зря ты так.

Анна вышла из комнаты, не понимая, что берет верх: злость, отчаяние, вожделение или предвкушение. Она шла в мастерскую, по памяти воссоздавая позу, в которой сидел гость. Изгиб бровей, наклон головы, полуулыбку четко очерченных губ, тонкие пальцы, пепельно-седые волосы, бездонные пропасти глаз. Ему удивительно шло черное. Шелковая рубашка казалась призраком из прошлого, и не подошла бы Эдварду Бергу, но идеально подчеркивала особенности внешности Киллиана. Брюки, ремень, дорогие часы на запястье. Ничего лишнего. Образ цельный, собранный и… прекрасный. Так часто описывают главных героев любовных романов. Только всем персонажам не хватит одного — глубины — чтобы приблизиться к образу Первого Советника. И теперь уже портрет казался глупой идеей — она не смогла отразить и десятой части того, что видела в нем. Но пускай… По меньшей мере это был порыв, а порывы не нужно сдерживать.

Собственная квартира казалась ей сетью лабиринтов. Необходимость пересекать пространство, отдаляясь от объекта страсти, приносило почти сверхъестественную боль. Она чуть ли не бегом добралась до мастерской. Схватила портрет и вернулась обратно. Постояла на пороге, чтобы восстановить слегка сбившееся дыхание. И вошла в гостиную, стараясь не обращать внимания на то, как сильно бьется ее сердце.

Киллиан поднял голову. Он успел отставить чашку и снова взять в руки книгу. Черт, и правда. Как же ему идет черный цвет! Чуть смугловатая кожа не бледнеет на его фоне. Он подчеркивает глубину глаз и серебро волос. Анна улыбалась, глядя на него. Он слегка нахмурился, но молчал, ожидая, что она скажет. Незнакомка молча протянула ему свою работу.

О, этот миг. Как он отреагирует? Скользнет равнодушным взглядом? Обрадуется? Удивится? Разозлится?

Киллиан принял портрет. В его глазах на мгновение отразилось непонимание, потом — тепло. Анна была готова запрыгать от радости. Она чувствовала себя так, будто стала Олимпийской чемпионкой. Огромная победа — его одобрение.

— Ты хорошо рисуешь.

— Спасибо. Это тебе.

— Даришь мне мой портрет. Символично. — Он положил картину на стол. — Благодарю.

— Так зачем ты пришел?

— Какой ответ тебе больше понравится?

— Правдивый.

— Это вряд ли. Скажи, Анна, почему ты, вопреки советам, собралась уехать? Ты действительно не понимаешь, что происходит, или таким нехитрым способом пытаешься лишний раз привлечь к себе внимание?

— Фу, как грубо.

— Ролан поставлен в такие условия, что будет охотиться за тобой.

— У меня нет оснований тебе верить, Киллиан.

Она разозлилась. Вместо того, чтобы стащить с нее комбинезон и самозабвенно предаться страсти, он говорит о Ролане и пытается выставить ее непослушной девчонкой! Ну что за бред? Анна сорвалась с места и, не успев подумать о том, что собирается делать, опустилась перед ним на колени. Она встала около его кресла, положила руки ему на грудь и потянулась вперед. Киллиан предупредил ее движение, выпрямившись.

— Ты пришел ко мне, потому что хочешь меня, так ведь? И все эти недели холода — лишь маленькие шаги большой игры. Так возьми то, зачем пришел!

Киллиан поймал ее за запястья и, заставив отстраниться, поднялся следом. У нее перехватило дыхание. Но еще через мгновение ее парализовало. Она почувствовала его настроение, и ничего общего с возбуждением оно не имело.

— Я пришел потому что ты была готова наломать дров.

— Ложь. Поцелуй меня, — она вырвалась, освободив руки, и прильнула к нему.

Она вздрогнула, когда почувствовала на своей шее ледяную гладь кинжала.

— Заигралась, — прошептал Киллиан, наклонившись к ней. Они стояли так близко, что она чувствовала его дыхание на своих губах. И в это мгновение даже смерть была не страшна. Анна, не обращая внимания на кинжал, поддалась вперед — и поцеловала. Лезвие все-таки распороло нежную кожу, но через долю мига он убрал оружие и отстранился.

Незнакомка стояла, держась за порез и улыбаясь. Поцелуй. Пусть, мимолетный и полученный обманом. Но настоящий поцелуй. На мгновение ей показалось, что он отвечает, но вряд ли это было так. Она смотрела на него, на кинжал в его руках. Если бы он хотел — она уже обратилась бы серебристой пылью. Но она жива. А он…

— Довольна?

Он небрежным движением достал из кармана черный же платок и вытер лезвие. Почему он не попробовал ее кровь?

— Я не пью кровь, — ответил Киллиан на ее мысли. — Мне достаточно твоих эмоций.

— Тогда ты должен быть очень сыт.

— Весьма. Так довольна?

— Нет. — Она прищурилась. Пересекла образовавшееся меж ними пространство, и положила ладони ему на грудь. — Может, продолжим?

На миг на его лице отразилось изумление. Он спрятал кинжал и замер, глядя на нее сверху вниз.

— Кто знает…

Винсент

1 января

Треверберг

— … непогода не помешала жителям Треверберга встретить наступление нового года с традиционным для нашего города размахом. Как отметили праздник в Праге, Париже, Милане и Риме? Как он прошел в Токио, Пекине, Киеве и Москве? Сразу после рекламы — репортаж, в котором мы совершим кругосветное путешествие. Оставайтесь с нами.

Я нажал кнопку отключения звука, допил остатки глинтвейна, поставил стакан на ковер и открыл портсигар. В другой ситуации мне бы показалось, что пятая сигарета за час — это чересчур, но кто бы мог подумать, что лежать на диване и смотреть телевизор так утомительно? Я трижды прослушал прогноз погоды, полюбовался на зимние пейзажи в Альпах, посмотрел на дорогие автомобили и узнал десять вариантов гороскопов на будущий год, после чего решил, что хватит с меня этой чепухи, и теперь следил за происходящим на экране, не особо концентрируясь на сути. Дополнительный раздражитель помогал упорядочить носящиеся по кругу мысли.

В логической цепочке, составлению которой я посвятил последний час, не хватало двух звеньев. Для того, чтобы их отыскать, требовалось ответить на два ключевых вопроса. Вопрос первый: кем был непуганый идиот, заказавший Ролана? Скорее всего, темным существом. Неужели решил, что Морана справится? Где теперь этот непуганый идиот, что собирается предпринять? Связан ли он с Аннет? А с Кэцуми? Знает ли он нас с Киллианом, знаем ли мы его? Зачем ему все это?

Может, он вовсе не хотел убивать Ролана, это было частью сложного, детально проработанного плана? Вряд ли. Больше похоже на импровизацию, если не на каприз или попытку воплотить возникшее в результате странного импульса желание. Такие планов не продумывают, они действуют, а потом разгребают последствия. Морана упоминала имя Дуаты, а эта могла бы так поступить. Но зачем ей убивать Ролана? Она хотела столкнуть их с Мораной лбами и посмотреть, что получится? Умрет кто-то один — хорошо. Умрут оба — еще лучше. Но ведь это бессмыслица.

Заходя в тупик, я переходил к обдумыванию второго вопроса, который волновал меня куда сильнее.

Вывести из себя самого культурного и «очеловеченного» служителя Равновесия и разбудить в нем его темную сторону, жестокого вампира, не так уж и сложно. Достаточно причинить вред тому, кто нам дорог. Реакцией любого обращенного существа будет припадок дикой ярости. Каратели, чью силу ограничивают рамки и правила Ордена, способны в таком состоянии совершать чудовищные вещи. Страшно подумать, что может сделать Незнакомец, не имеющий даже понятия об ограничениях.

На месте Ролана я бы достал того, кто убил мою женщину, из-под земли, даже если бы мне пришлось проделать путь в сотни километров, и собственными руками, без помощи кинжала из храмового серебра, превратил его в пыль. Так поступил бы любой из нас. Но вместо этого Незнакомец пропал на сутки, а при встрече в ресторане выглядел таким спокойным, будто мы — соавторы и обсуждаем план научной статьи, хотя должен был оторвать мне голову у всех на глазах. Что произошло за эти чертовы сутки? Где он пропадал? Решил, что корень всех проблем — Морана и переключился на нее, полностью забыв обо мне? Загадка.

Мохнатый Данте, лежавший у меня в ногах, свернувшись уютным клубком, заворочался, чихнул, спрыгнул на пол и примостился на ковре. Я взял телефон и довольно кивнул, прочитав короткий ответ Киллиана на посланное пару часов назад сообщение: «Скоро буду».

— К нам едут гости, — сказал я коту. — Не все же тебе скучать в моем обществе.

Кот зевнул, широко и от души, и принялся умываться. Я взял пульт и включил звук.

— Тебе интересно, как справляют Новый год в Москве? — поинтересовался я. — Рекомендую посмотреть. В России празднуют на славу. Почти как наше Рождество, только пышнее раз в пять.

Данте навострил уши, и через пару секунд я услышал звонок в дверь. Еще бибггж несколько секунд я размышлял, открывать или нет, но вежливость взяла верх.

Дана сбросила мне на руки белоснежное манто, стряхнула с волос снежинки и деловито огляделась.

— Ни вакханок, ни Незнакомок, ни смертных, — констатировала она. — Должно быть, у тебя очередной приступ рисования. Или стихосложения. Или игры на скрипке.

— Я смотрю телевизор.

— У тебя что, депрессия? Или творческий кризис?

— Ты пришла для того, чтобы меня развлечь?

Она сделала неопределенный жест рукой, прошла к камину и устроилась в одном из кресел, положив ногу на ногу. Разрез черного платья из тонкой шерсти почти полностью открыл бедро, демонстрируя черные же чулки с алой подвязкой.

— Где Эмили? — задала очередной вопрос Дана.

— Отдыхает. У нее болит голова. Никак не привыкнет к здешнему климату.

— Так, значит, мы одни, Винсент? Что ты сказал? У нее болит голова? Уверен, что это из-за климата?

Я занял второе кресло.

— Может, подхватила вирус. С ней такое случается.

— Вирус «украл сердце и не вернул». — Заметив, что я хочу ответить, Дана подняла указательный палец. — Она влюблена по самые уши. Ведь ты вроде не слепой, Винсент?

— Я сам разберусь, что не так с моей дочерью. Зачем ты пришла, Дана?

Она откинулась на спинку кресла и принялась накручивать на палец прядь волос.

— На твоем месте я бы отнеслась к этому посерьезнее, не уверена, что ты одобрил бы ее выбор. — Она посмотрела на носок своего лакированного сапога и повертела им из стороны в сторону. — Это у вас семейное. Вы сначала бросаетесь в чувства с головой, а потом плачете о набитых шишках.

— Еще пара фраз в таком тоне — и я выставлю тебя за дверь. Повторяю в последний раз. Чем обязан?

Она сморщила нос и отвернулась.

— Фу, Винсент. Человеческая жизнь тебя испортила. А ведь помнишь? Нам было…

— … весело. Ты пришла для того, чтобы меня позлить?

— Но почему ты так жесток?! — В ее голосе послышались истерические нотки, и мне захотелось ударить ее по лицу. Я сдержался, хотя Великая Тьма видит — это далось с большим трудом. — Не отвечай. Я знаю. Дана — не дурочка, несмотря на то, что ты ее таковой считаешь. Тебе просто нравится меня унижать. Бегать за женщинами, ухаживать — это не твое. Ты любишь, чтобы они приходили сами. Чтобы приползали на коленях! Чтобы мучились полторы тысячи лет, ждали, пока ты до них снизойдешь!

— А, по-моему, это тебе нравится меня унижать. Этим ты сейчас и занимаешься.

— Неправда! — взвилась Дана. — Я подошла на открытии Недели моды, хотя могла бы и не подходить! Потом я пришла к тебе домой и увидела на кухне сучку-Незнакомку и могла закатить скандал, но не сказала ни слова! И почему-то решила, что ты будешь рад меня видеть после стольких лет, ведь мы не чужие, брат и сестра, охотились вместе чертовы несколько веков, а когда-то ты — помнишь, Винсент? — подарил мне браслет и спросил, согласна ли я разделить с тобой вечную жизнь! И я сказала «да»! Может, ты позвонил, зная, что я в городе? Нет, не нужно было приглашать меня к себе домой, что ты, это слишком большая жертва! Ты мог бы пригласить меня на кофе. Просто кофе в чертовом кафе! Или тебе плевать?!

— Выпьешь что-нибудь, Дана?

Она смахнула со щеки слезу и всхлипнула. Способность красиво и эффектно плакать входила в число ее достоинств. Никакой растекшейся туши и искренняя печаль в глазах.

— Ты должен извиниться. Я не заслужила такого обращения!

— У меня есть глинтвейн, но я могу сварить кофе.

— Ладно! Хочешь правду? Вот тебе правда! Мне уже три тысячи лет, и в двух мирах нет ни одного мужчины, которого я не смогла бы получить, если бы захотела, но я повела себя как смертная потаскушка, наплевала на гордость и приползла к тебе! Должно быть, ты доволен! — Дана в очередной раз всхлипнула. В слезах она была особенно красива. Как-то раз я даже написал с нее такой портрет — мне казалось, что в подобные моменты в ней появляются чистые и искренние чувства. — Неужели ты думаешь, что я хотела свободу? Да, я согласилась и не думала дважды, но ведь ты знаешь меня так, как никто другой. Я вспыхиваю, а потом остываю и понимаю, что случилось. Куда я могла бы пойти на свободе, Винсент? Ты думаешь, что я представляла свою жизнь без тебя? Я ждала твоего предложения…

Я поднял руку, заставляя ее замолчать.

— Хватит, Дана. Тебе пора идти.

— Я ждала твоего предложения целую вечность, — продолжила Дана, будто и не услышав. — А ведь другие предлагали то же самое, и не раз. И я просто хочу… хочу… — Она прижала пальцы к губам и отвернулась. — Я сделала тебе больно, Винсент, я хочу попросить прощения. Ведь ты дашь мне еще один шанс?

Я набрал в легкие воздуха и уже приготовился ответить, но Дана меня опередила. Она сжала мои руки — ее пальцы, вопреки моему ожиданию, не были холодными, кожа пылала огнем. Впервые за этот вечер я подумал о том, что она, вероятно, не играет и не лжет. Да, слезы у нее всегда были близко, но…

— Мне было одиноко. Не проходило и дня без того, чтобы я мысленно не произнесла твое имя. Эти смертные и вампиры — они ведь ничто, ты понимаешь? Просто пыль, вот и все. — Она провела пальцами по моей щеке и заглянула в глаза. — Когда-то ты пытался быть таким холодным и со мной. Но я показала тебе, что бывает иначе. Не твоя вакханка. Не твоя первая вампирша. А я.

Она наклонилась чуть ниже, между нашими лицами оставалось каких-то несколько миллиметров, и я, закрыв глаза, вдохнул запах ее кожи — так, как делал раньше, в прошлой жизни, тогда, когда она мне принадлежала. Может, это и правда. Она всегда была импульсивна, могла вспылить, но через полчаса успокаивалась. Все эти годы я обвинял ее в том, что она ушла, выбрав свободу, а не меня, но даже не задумывался о том, каково было ей.

— Я знаю, зачем ты пришла, Дана, — заговорил я. — Ты пришла для того, чтобы меня помучить, а потом уйти, хлопнув дверью. Так?

— Не так. — Она погладила меня по волосам. — Я люблю тебя, Винсент. Не хочешь давать шанс мне? Хорошо. Дай нам еще один шанс. Мы будем жить здесь. Ведь тебе нравится тишина. Ты будешь рисовать, играть, писать, заниматься темным языком. А потом у нас будут дети, маленькие обращенные дети.

— Ты знаешь, что мне запретили кого-либо обращать. И знаешь, почему.

— Это ничего. Магистр всегда шел тебе навстречу, уверена, так будет и на этот раз. У Эмили появятся братья и сестры, кто-то из них сядет за стол Совета Тринадцати. И все будет иначе, Винсент, вот увидишь, мы будем так счастливы, как первый Великий и его подруга. Ты сам знаешь, иногда нужно время для того, чтобы что-то понять, нужно сделать много ошибок, а потом…

Она осеклась, когда я взял ее за руку и поднес к губам, но так и не поцеловал.

— Послушай меня, Дана, и попробуй понять. Я наелся всего этого вдоволь, понимаешь? Мне плохо, больно, но лучше так, чем начинать с начала и опять падать в эту яму. Не уверен, что в следующий раз я поднимусь со дна.

— Но ведь я люблю тебя, Винсент?

— Черт, Дана!

Я поднялся и присел на подлокотник кресла спиной к ней.

— Сейчас тебе лучше уйти. У меня есть твой номер, я позвоню. Я хочу побыть один.

Она подошла ко мне и обняла за плечи.

— Когда-то ты мог доверить мне все, помнишь, Винсент? Я хочу, чтобы это вернулось. Обещаю, я выслушаю. Что мешает поделиться…

— Мое отношение к тебе слишком часто меняется от ненависти до любви, чтобы я мог ответить. А теперь — прошу тебя.

Дана запустила пальцы мне в волосы и растрепала пряди, до этого лежавшие аккуратно.

— Не надо думать, Винсент. — Она наклонилась к моему уху. — Хочешь, я останусь на ночь?

— Прошу прощения, было открыто.

Увидев нас с Даной, Киллиан поднял руку и картинно постучал в распахнутую им входную дверь.

— Я не вовремя? — поинтересовался он.

— Дана уже уходит.

Дана состроила недовольную гримасу, подождала, пока я принесу ее манто и повернулась ко мне спиной.

— Вечер убежденных холостяков, — высокомерно проронила она. — Все вакханки и светлые эльфийки по вызову ваши. Не буяньте, мальчики.

Я закрыл за гостьей дверь и жестом предложил Киллиану сесть поближе к огню.

— Если настроения варить кофе у тебя нет, подойдет и глинтвейн, — сказал он.

— Как угодно.

Пятнадцать минут, проведенные за приготовлением глинтвейна, спокойствия мне не вернули. Я положил вдвое больше гвоздики, чем следует, в последний момент вспомнил о корице и вдобавок ко всему прочему довел вино до кипения. Разливая напиток по бокалам, я думал о Дане. Больше всего мне хотелось повернуть время вспять, отмотать пленку назад всего лишь на полчаса и сказать ей «оставайся, конечно, оставайся». Оставайся на эту ночь, вернись следующей ночью, а потом — еще и еще. И какое тебе дело до того, что после твоего ухода ты найдешь очередного смертного или вампира, а я снова буду страдать. Я так устал убегать от себя, я хочу просыпаться рядом с женщиной и если не любить ее, то хотя бы убеждать себя в том, что она мне не безразлична. А завтра… завтра наступит потом.

— Вышел грог, — сообщил я, передавая Киллиану стакан.

— Люблю тебя за творческий подход, — кивнул он. — Твое здоровье. Как поживает Дана?

— Все хорошо.

— Хочешь поговорить?

— Не особо.

Киллиан сделал пару глотков и посмотрел на огонь.

— Я нашел машину Клариссы во дворе ее дома и покопался в бардачке, — нарушил молчание я. — Она занималась частным сыском. Агентство в Италии. Они предлагают и дополнительные услуги. Фальшивые визы, паспорта. А еще случилась беда. Морана.

Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

— Ролан узнал, что она навела тебя на след его дамы, нашел и убил.

— Она взяла у меня ключи от квартиры Клариссы и ждала его там. — Я принялся сформировывать журналы на столике в стопку. — Одного не пойму. Я убил Клариссу тридцатого декабря. Первого января встретил Ролана в ресторане, где обедал с Эмили. Я думал, что он меня убьет, но он был спокоен как удав.

Киллиан бросил на меня короткий взгляд.

— Тебе помогла Авирона, — сказал он.

Верхний журнал выскользнул из моих рук и спланировал на пол. Я наклонился для того, чтобы его поднять. Если после визита Даны я чувствовал себя так, будто меня засунули в костер, то теперь мне на голову вылили ушат ледяной воды.

— Известная дама. Теодора Барт. Бизнес-леди. Слышал о такой?

— Почему ты не сказал мне?

Киллиан поболтал остатки глинтвейна в стакане и вернул его на столик, но ничего не ответил.

— Поверить не могу, — продолжил я. — Ты знал, что Авирона живет в Треверберге — и молчал?! А ты подумал обо мне?! Мы с ней…

Я осекся, заметив, что Киллиан качает головой.

— Я от тебя такого не ожидал, — закончил я. — И давай закроем тему.

— Я был у Кэцуми. У меня хорошие новости.

— Она спрашивала обо мне?

— Кэцуми?

— Авирона, черт побери! Она обо мне спрашивала?

Губы Киллиана тронула легкая улыбка.

— Она будет на закрытии Недели моды. Вы поговорите.

Я достал из портсигара папиросу и постучал ей по ладони, утрамбовывая табак.

— Извини. Вечер у меня выдался не ахти. Так что Кэцуми?

— Дурной пример заразителен. Она завела себе дикого друга-Незнакомца по имени Ролан. И попросила у него голову Анны.

Я положил папиросу в пепельницу.

— Должно быть, ей стало одиноко. Или захотелось изысканных угощений. Незнакомец — это очень изысканно.

— У всех есть право на слабость.

Предчувствуя приступ головной боли, я потер виски. Мне требовалась еда, да посытнее человеческой. А потом — несколько часов хорошего сна. Хотя я чувствовал себя таким измотанным, что мог проспать трое суток.

— Она ведь вышла замуж, да?

— Да, она замужем за Самуэлем Муном. И, если к нам применим термин «человеческое счастье», то она по-человечески счастлива.

— Это так по-человечески мило. Что же, хорошо, что она тогда уехала от меня в Швейцарии. Иначе она бы не нашла человеческую любовь своей жизни.

Киллиан положил один из журналов на колени и принялся нарочито медленно перелистывать страницы.

— Я рад, что она счастлива, — снова заговорил я.

— Надеюсь, себя ты обманываешь лучше, чем меня.

— Чему мне радоваться, скажи на милость? Тому, что я чертову кучу времени жил в Треверберге, а ты не додумался рассказать мне про Авирону? Или тому, что она вышла замуж за трижды проклятого смертного?!

— Ты можешь порадоваться тому, что у вас есть возможность встретиться.

Я взял оставленную в пепельнице папиросу и чиркнул спичкой.

— Не уверен, что хочу с ней встречаться.

Киллиан перевернул страницу и сделал вид, что его увлекла реклама новомодного гаджета. Я затянулся, выпустил дым, положил голову на спинку кресла и принялся наблюдать за тем, как он поднимается к потолку. Прошло больше века. О чем мы с ней будем говорить? Больше нет ни темного знания, ни Библиотеки, ни темного языка, ни мыслей и идей, которые мы обсуждали ночами, гуляя по Темному лесу. А от свежего, хрупкого, едва зародившегося чувства, мыслями о котором я жил тогда, в Швейцарии, не осталось даже осколков. Она — жена известного художника, успешная деловая женщина. Я — известный ученый. Мы будем улыбаться, делать вид, что нам нравится наша человеческая жизнь и смотреть друг на друга так, словно нас никогда и ничто не связывало. Стоит ли ворошить прошлое?

— Поговорим об Анне, — предложил Киллиан, отрываясь от журнала.

Я повернул голову и посмотрел на него.

— Ты был у нее в гостях. Несмотря на голод, обоняние мне не отказало.

— Она подарила мне мой портрет.

— Вот как. Не знал, что она рисует портреты. Можно взглянуть?

— Он в машине. Так уж и быть, я свожу тебя в город и угощу сытной эмоциональной трапезой.

Киллиан вернул журнал в стопку и допил уже остывший глинтвейн. Он по-прежнему казался мне изменившимся и чужим, но под этой маской я различал знакомые черты. Когда-то он учил меня всему, что знал. Если бы не он, не было бы моего увлечения темной медициной и темным языком. Иногда ему приходилось меня терпеть, мне доводилось злиться на его закрытость и холодность, мы оба менялись, менялся мир, а нас до сих пор связывала крепкая нить. Дружба — самая странная форма общения обращенных существ, особенно один — вампир, а другой — почти что человек.

— Мы с тобой нарушаем все темные законы, — улыбнулся я.

Киллиан удивленно поднял бровь.

— Мы? А я-то думал, что это твоя прерогатива. Моя функция — это предпринимать тщетные попытки отговорить тебя от очередной авантюры, а потом ввязаться в нее и сделать вид, что все так и задумано.

— У меня есть идея. Но она тебе не понравится.

— Не сомневаюсь.

— Мы поймаем Ролана на живца.

Он положил ногу на ногу, сцепил пальцы на колене и наклонился ко мне.

— Кто будет живцом?

— Анна. Кэцуми хочет ее голову, так? Ролан хочет принести эту голову и получить от Кэцуми то, что ему нужно, так? Им обоим нужна Анна, так? Остается привести ее в «Токио» — и дело с концом. Пусть она позвонит Ролану и назначит встречу. А дальше как по нотам.

Киллиан кивнул.

— А если Ролан нас опередит?

— Этого не случится, — убежденно возразил я. — Ты защитишь Анну. Можешь поселиться у нее. Или пусть она поживет у тебя.

— Да, ты прав, Винсент. Это мне не нравится.

Я заметил, что он снова тянется за журналом, и подвинул стопку ближе к себе.

— Все пройдет без сучка и задоринки.

— Условный сигнал к тому, чтобы начать беспокоиться всерьез.

— У нас нет других вариантов. Разве что снести половину Треверберга.

— Тут ты прав. Лучше снести только «Токио». Клубов тут много, с них не убудет.

Киллиан отнес стаканы на кухню, вернулся в гостиную и присел на подлокотник кресла. Я надел куртку и порылся в карманах в поисках перчаток.

— Ты, должно быть, не бывал нигде, кроме «Токио»? Я тебя кое-куда отведу. Там есть эльфийки.

Он поднял глаза к потолку, делая вид, что глубоко задумался.

— Не вздумай отказываться, Киллиан. Когда мы в последний раз проводили время подобным образом? Полторы тысячи лет назад, когда работали в Отделе Науки?

— Может, после сытной эмоциональной пищи ты будешь рассуждать более здраво, — высказал предположение он. — А если нет — заглянем на часок.

— Расскажи про Анну. У тебя были веские причины для того, чтобы не отвечать на телефон. Погода с этим не связана, это я понимаю.

— Да, Киллиан. Расскажи и мне.

Эмили стояла у подножия лестницы, сложив руки на груди, и смотрела на нас так, будто намеревалась растерзать на мелкие клочки.

— Детка, — начал я. — Что случилось?

Киллиан поднялся, посмотрел сначала на Эмили, потом — на меня, потом — снова на Эмили, но не произнес ни звука.

— Не делай вид, будто ничего не произошло! — взорвалась она. — Что ты молчишь?! Мне тоже интересно, как там у вас с Анной! Теперь я поняла! Дурочка Эмили тебя не устраивает! Со мной ты должен был прятаться по углам, тебе нужна настоящая вампирша, с которой не стыдно показаться на глаза и выйти в свет! Высшая — хорошо, Незнакомка — еще лучше! Вот кем я должна была быть для того, чтобы ты выбрал меня, да? Незнакомкой?!

— Эмилия, я понятия не имею, что все это значит, но я требую, чтобы ты прекратила истерику. — Заметив, что она собирается продолжать, я поднял руку, останавливая ее. — Ты меня поняла? Немедленно. Сейчас ты извинишься, а потом отправишься в свою комнату.

— Черта с два! — Она вытерла слезы рукавом байковой рубашки. — Я сама буду решать, что мне делать и куда идти! Пусть он расскажет про Анну, мы оба послушаем! А потом пусть расскажет, как я приезжала к нему, надевала платье и каблуки, как полная дура, в надежде не то, что он обратит на меня внимание — но какое там! Ведь я не вампирша, да, Киллиан?! Я не Незнакомка! Нужно, чтобы тупая курица Аннет процокала перед тобой на каблучках! А я — кто я такая?! Просто дочь твоего друга, да?! Я не женщина?!

Пауза длилась несколько бесконечно долгих секунд. Эмили и Киллиан неотрывно смотрели друг на друга, не двигаясь с места, а я пытался понять, какая муха укусила мою дочь. Хотя что там, ответ я знал. И сейчас мне больше всего хотелось, чтобы все это оказалось слуховой галлюцинацией — от голода случается и не такое.

— Молчишь?! — наконец крикнула Эмили, упирая руки в бока. — Проглотил язык?! Будь мужчиной, отвечай за свои слова! Давай, расскажи папе, какая у него талантливая дочь, какой многогранный у нее внутренний мир, и целой вечности не хватит для того, чтобы постичь хотя бы частичку, а поэтому ты выбрал…

Я снял куртку и бросил ее в кресло, где недавно сидел Киллиан.

— Замолчи, Эмилия. Если вы меня разыгрываете, то это не смешно. Я хочу, чтобы вы объяснили мне, что здесь происходит. Сейчас же.

Холода во взгляде Киллиана с успехом хватило бы для того, чтобы вернуть в прежнее состояние все растаявшие ледники на полюсах. На один короткий миг в его глазах промелькнуло что-то, похожее на злость, но эта искра исчезла прежде чем я успел удивиться — давно я не замечал за ним проявления эмоций.

— До связи, Винсент, — сказал он.

— Осторожнее за рулем.

Эмили ждала, пока Киллиан прикроет за собой дверь. Все это время она стояла, обхватив себя руками и глядя в пол, но стоило мне подойти к ней — и она тут же вскинула голову, приготовившись возражать.

— Что это за мерзкие спектакли? — спросил я. — Как ты смеешь вести себя подобным образом, когда в доме гости? Что с тобой происходит, Эмилия? Ты репетируешь монолог из пьесы? Если так, я оценил, а Киллиан — тем более.

— Я могу кричать тебе в ухо о том, что что-то не так, а ты все равно ничего не поймешь! — Она махнула на меня рукой и побежала вверх по лестнице. — В двух мирах нет ни одного существа, которое захотело бы просто выслушать меня — не то чтобы понять или попытаться понять! Ненавижу тебя!

— Не поворачивайся ко мне спиной, Эмилия. Мы не закончили разговор.

— Мне не о чем с тобой разговаривать! — Она остановилась на верхней площадке лестницы и в сердцах топнула ногой. — Охота, Дана, Киллиан, вакханки, темная медицина, темный язык, рисование, стихи, дурацкие путевые заметки — но только не твоя дочь! Знаешь, что? Ты — самый отвратительный отец на свете! Понял?!

Я стоял посреди гостиной, слушая удаляющиеся шаги Эмили. Через некоторое время хлопнула дверь ее комнаты, щелкнул замок. И, если дверью она хлопала частенько, то запиралась впервые. Сказать «я чувствую себя полным идиотом» было бы все равно что не сказать ничего. За минуту мои эмоции описали полный круг, да не по одному разу — от гнева до разочарования, от желания убить первого, кто попадется под руку, до утомительного состояния опустошенности. Наконец я тряхнул головой и решил, что глубокомысленным молчанием и бездействием делу не поможешь.

— Никого нет дома, — отозвалась Эмили на мой стук. — Все ушли на войну и умерли.

— Открой, Эмилия. Ты ведешь себя как ребенок. С каких это пор ты запираешь двери?

— Думай, что я — пятнадцатилетняя смертная, и в моей жизни больше нет смысла, так что я перережу вены. Или выпью сто двадцать пять пригоршней снотворных таблеток.

— Прекрати упрямиться, детка. Нам нужно поговорить.

— Я буду лежать и усну, а потом никогда не проснусь.

— Не зли меня, Эмилия. Открой сейчас же.

— Уже уснула и храплю.

Я сел на пол возле двери.

— Ладно. Я голоден, но буду сидеть здесь, пока ты не откроешь. Это будет завтра? Хорошо. Но я, в отличие от тебя, действительно могу уснуть и не проснуться, потому что мне нужна эмоциональная пища. Ты хочешь, чтобы я умер?

— Эмоциональный шантаж, — заявила Эмили, открывая дверь и выглядывая в коридор. — Манипуляции — это низко!

Я прошел в комнату и сел на кровать, убрав ноутбук.

— Ты права. А теперь я слушаю.

Эмили села в кресло, обитое нежно-салатовым плюшем, понурила голову и всхлипнула. Несобранные пряди упали ей на лицо.

— Я его люблю, а он меня нет! — начала она. — Чем я хуже вампирши? Я приехала к нему тайком, давала первый черновик, надевала дурацкое девчоночье платье, а он… а он… а я ему не нужна!

Она спрятала лицо в ладонях и разрыдалась. Я терпеливо ждал, изучая спальню. Эмили вынесла отсюда половину мебели, после чего тут стало светлее и свободнее, и отделила стоявший у большого окна письменный стол ширмой из рисовой бумаги. Кочевая жизнь, которую мы вели не один век, приучила и ее, и меня довольствоваться малым и возводить практичность в культ.

— А еще я тебе врала, — продолжила Эмили, утирая слезы. — Думала, что наберусь храбрости — и все расскажу, хотя знала, что не расскажу. Мне так хотелось, чтобы он… а он меня только поцеловал пару раз — и все! Попользовался и выбросил, как…

— Не говори так, детка. Тот Киллиан, которого я знаю — а он остался собой, пусть и изменился — никогда бы так не поступил ни с одной женщиной. Тем более, с тобой. Он решил, что так будет лучше — и он прав. Он не хотел сделать тебе больно.

— Ты говоришь так не потому, что он — чертовски древний вампир и твой друг, а я — твоя дочь?

— Конечно же, нет. Думаю, это все, что ты хотела мне рассказать. Верно?

Эмили кивнула со вздохом, поднялась из кресла и села на кровать. Я обнял ее, прижал к себе и поцеловал в макушку.

— Что бы ни происходило, я люблю тебя, детка. Знай это.

— Даже когда я вру?

— Даже когда ты врешь.

— Прости, пап. Я не думаю, что ты самый отвратительный отец на свете. Ты самый лучший в двух мирах. Кто-то умеет только подбирать туфли к платьям да покупать сумочки, а ты научил меня куче классных вещей. Скакать на лошади без седла, и ориентироваться в лесу, и стрелять из лука, и рисовать мрачняк.

— И бросать через бедро тех, кто слишком настойчиво выпрашивает твой номер телефона.

— А еще мы побывали в куче разных мест, и иногда даже спали на голой земле в лесу. А еще ты рассказывал мне много сказок, и ни разу не повторялся. Больше всего я любила про амазонок, ведь они сильные и никогда не плачут. А теперь сижу и реву…

Эмили подняла голову и посмотрела мне в глаза. Я вытер слезы с ее щек.

— Идем на кухню, детка. Выпьем чаю.

— Залить горе и закусить печенькой? Ладно, пап. Только умоюсь.

Я спустился в гостиную, взял оставленный на журнальном столике сотовый телефон и набрал номер Киллиана. Он ответил после пятого звонка.

— Слушаю, Винсент.

Что я собирался ему сказать? Великая Тьма знает. Что я мог ему сказать?..

— Хотел узнать, как ты доехал. Снова поднялась метель.

— Все хорошо. — Он выдержал паузу. — Как там Эмили?

— В порядке. Хочешь поговорить?

— Не особо.

— Созвонимся.

Киллиан

1 января

Треверберг

Я отключил телефон и теперь смотрел прямо перед собой, держа аппарат в правой руке, левой едва касаясь руля. Какого черта я делал рядом с особняком Виктора Кеппела, понятия не имею. Но сейчас моя машина стояла как раз у резных ворот, нагнавших столько страху на всю округу. Уже давно стемнело, хотя в текущем состоянии я видел даже лучше, чем в прошлой жизни, когда был вампиром, и тьма помехой не стала. Мир раскладывался на уровни, я видел тепло, я видел звук, видел жизнь и ощущал силовые нити, пронизывающие пространство. Новое мироощущение было настолько точным, что в разы превосходило все системы слежения, доступные людям. Я с точностью до миллиметра мог определить место нахождения мелкого животного или птицы в радиусе несколько десятков километров (если не мешал городской ландшафт). Я слышал эмоции людей и темных существ. Порой они меня даже оглушали. Особенно, в первые дни после переобращения.

Тихо и пустынно. Особняк и прилегающие территории безлюдны и залиты неровным лунным светом. А я все так же ловлю себя на мысли, как так вышло, что приехал именно сюда. Еще и поговорил с Винсентом.

Конечно, я ждал какого-нибудь фокуса от Эмили, но до последнего надеялся, что она проявит благоразумие. Жаль, влияние Даны оказалось настолько сильным, что девочка пошла по стопам мачехи, слепо переняв ее модель поведения. Закатить истерику при Винсенте! Не подумав о том, что может почувствовать он. Стоило ли мне ей отвечать? Нет. Я редко когда вот так уходил, но возможности говорить в этой ситуации не видел. Эмили ничего не услышала бы, а любая лишняя фраза, сказанная мной, была бы принята Винсентом слишком болезненно. Теперь он знает. И если захочет, когда-нибудь придет с вопросом «зачем» или «почему». Он позвонил. Как настоящий отец, решил устроить разнос, но в последний момент остановился. Радует.

Я швырнул телефон на пассажирское сидение, борясь с желанием выбросить его в окно. Был бы дома, разбил бы о стену.

Глупая девчонка.

Черт.

Я выскочил из машины, захлопнув за собой дверь и замер, не застегивая пальто. Меня разрывали противоречивые желания. Вроде бы все ровно и хорошо, но хочется убивать. Что это? Разочарование? В ком? В Эмили? Или на самом деле меня разозлило то, что она уже считала нас с Анной парой? Вот порадовалась бы Незнакомка такому повороту. Я усмехнулся, представив хищную улыбку в совокупности с хитрым блеском карих глаз. Наш сегодняшний разговор так ничем и не закончился. Я уехал, велев ей сидеть дома. Как ни странно, ее желание отправиться в Мирквуд сошло на «нет», она согласилась дождаться моего появления или звонка, прежде, чем предпринимать какие-то действия. Ей скучно, и я могу это понять. Могу понять и то, почему она с такой покорностью приняла тот факт, что должна оставаться в городе. Цель достигнута, моего внимания она добилась. Эмили не могла знать всех этих тонкостей — она и не знала, дорисовала на основе простого факта «Киллиан был у Анны». Такими темпами решит, что я собираюсь предложить Незнакомке разделить со мной вечную жизнь, и закатит еще одну истерику «а-ля Дана».

Стоп.

Все-таки какого черта я здесь делаю? Я не помню, как ехал сюда. И вот уже стою перед воротами. Толкнул их и скользнул во двор. Тишина била по ушам, давила. Еще чуть-чуть, и мне захочется свалиться на землю и закрыть уши руками. Мгновение слабости, как всегда, мимолетно и сокрушительно.

Мысли о так и не открытом клубе надоедливых овец вытеснило неожиданно проснувшееся ощущение, даже озарение. В прошлый раз я очень четко почувствовал здесь присутствие Аримана. Меня буквально пронзило его волей, еще около ворот. А теперь здесь никого не было. Не было и защитных заклинаний, многослойно обволакивающих особняк. Я пересек двор и подошел к дому. Метель изменила здание, украсила. Оно не казалось таким зловещим, больше похоже на старика, усталого, но добродушного, уже седого и совсем больного, но полного света и доброты. Я шел наобум до тех пор, пока не обогнул дом с обратной стороны, оказавшись у двери, ведущей в подвал. Она была приоткрыта. Мне не нужно было спускаться, чтобы понять: там последние тридцать лет находился Ариман. Тридцать лет. До недавнего времени. Великий вернулся.

Как всегда, вовремя. Мысль о том, что надо предупредить Винсента о его возвращении, испарилась, не успев оформиться. Каратель не в том состоянии, чтобы воспринимать подобную информацию. Тем более, от меня, мужчины, отвергнувшего «любовь» его дочери. Что ж, рано или поздно Великий объявится. Надеюсь, к тому моменту мы успеем разобраться с толпой психованных Незнакомцев. В противном случае нам предстоит такое веселье, о котором даже Дана может лишь мечтать.

У «Токио» я был через час. Предварительно позвонил Кэцуми, убедился, что она на месте. Можно было решить все вопросы по телефону, но мне хотелось видеть ее, чтобы глубже понимать, что она чувствует и о чем думает на самом деле. После переобращения мысли карателей и высших вампиров стали мне понятны. Конечно, не тот уровень открытости, как мышление человека, но все же я тоньше ловил эмоции и смыслы, мог их интерпретировать, что называется, «близко к тексту». Я ограничил количество контактов, учился контролировать новую степень чувствительности, чтобы ненароком не прочитать то, о чем мне лучше не знать. Когда имеешь дело с карателями, лучше играть в открытую, иначе можно пожалеть. Но сейчас важна каждая деталь. Японка изменилась после нападения. И я подозревал, с чем это связано. Да нет. Я точно знал причину. До последних встреч мы общались с ней нечасто, особенно в тот период, когда она жила в Японии и была местным Судьей, и у меня не было возможности ее узнать. Теперь же Треверберг объединил нас, подарил новые грани отношений, новые темы для разговоров. В последние сто пятьдесят лет я в принципе заново открывал для себя каждое из ранее знакомых существ, включая брата, друзей, когда-то любимых. Но Кэцуми, всегда и для всех остававшаяся загадкой, до сих пор казалась таковой. И, естественно, манила. Не как женщина. Даже не как друг. Это можно назвать обычным «коллега». Да. Вот то, что я ощущал по отношению к карателям. Рабочие отношения, ровные со всеми, лишенные личного окраса. Со всеми, кроме Винсента. И когда-то Даны. Вынужденный контактировать с ними, порой раздавать тумаки, я в конечном итоге закрылся от каждого из служителей культа Равновесия. Переобращение это усугубило. Но, бог мой, знал бы кто, как мне хорошо в той действительности, которую обрел!..

Я удивился, когда Кэцуми вышла ко мне не в привычном кимоно, а в узком сером деловом костюме. Не было и традиционной прически — волосы распущены по плечам, иссиня-черные и идеально-прямые, они спускались ниже лопаток, почти до талии, плотным плащом.

— Ты прекрасна, — не удержался я, целуя ей руку.

Кэцуми улыбнулась.

— Решила пройтись по магазинам и не смогла заставить себя переодеться обратно. Я недавно вернулась и не ждала гостей.

— Я не отниму много времени.

Она приглушенно рассмеялась, прикрывая за мной то, что, наверное, можно было бы назвать дверью, но при определенных условиях.

— Что ты, мой друг, ты давно уже не гость.

— Кэцуми…

Она не ответила, по-прежнему улыбаясь. И выглядела как… черт побери, влюбленная смертная девчонка. Да что ж это за поветрие такое? Женщины посходили с ума. Все! Еще не весна. И даже не смена Темных Вех, чтобы творить такое.

Мы расположились в ее покоях. Японка быстро почувствовала мое состояние — улыбка исчезла с ее лица, уступив место замороженной, чуть настороженной вежливости. И если внутри у нее по-прежнему горело тепло чувств, которые она сама пока не могла никак охарактеризовать, я знал об этом исключительно благодаря новой сущности и новому чутью. Ни вампир, ни каратель не поняли бы, что она разыгрывает маленький спектакль — никто не смог бы спрятать эмоции лучше Служителя Культа Равновесия. И никто более него не был им подвержен. Интересная закономерность. Чем руководствовался Ариман, создавая настолько двойственных существ? Вампирское и человеческое в них настолько плотно переплетались, что то одна, то вторая часть брала верх, культивируя особенности до карикатурности. Впрочем, эмоциональная уязвимость никогда не мешала им считать себя самыми сильными существами в двух мирах, что недалеко уходило от истины.

— Я говорил с Винсентом. У нас есть план, который поможет поймать Ролана.

Она затаила дыхание, но кивнула, показывая, что внимательно слушает. Я отметил усилие, выдержал паузу и продолжил:

— Есть способ привести его в твой клуб.

— Таких способов много…

— Привести в клуб и заставить сконцентрироваться на цели, — перебил я. — В этот момент он будет уязвим.

Японка побледнела, слегка нервным движением провела по волосам. Понимание того, какие чувства ее переполняют, возродило злость.

— Он приговорен к развоплощению?

Я покачал головой. Отросшие волосы упали на глаза, пришлось рукой отбросить их назад. Жест получился отрывистым, коротким, почти рубящим, что не укрылось от внимательных глаз карательницы. Она была бледна, испугана. В любой момент ждала приговора или удара в спину.

— Наша цель — обезвредить.

— Не думаю, что он будет опасен.

— Кэцуми, — остановил ее я. Японка замолчала. Внешне она оставалась почти спокойной, и сторонний наблюдатель не заметил бы, насколько напряженно она ждет моей следующей фразы, готовая ко всему. — Твоя задача состоит в том, сделать так, чтобы ни одно темное существо, вампир ли, Незнакомец ли, вакханка ли, черт побери, не помешали нам. Делай, что хочешь, но обеспечь пространство для проведения операции.

— Ты говоришь как детектив.

— Сейчас я говорю как Первый Советник Магистра.

Она вздрогнула, но промолчала, понимая, что реакция здесь не нужна. Я пил чай, почти не чувствуя его вкуса и думая о том, что мне нужно ехать к Анне. И о том, что я даже, наверное, не против провести с ней какое-то время. За эти несколько часов меня перевернуло. А после выходки Эмили хотелось расслабиться. Какой вариант я выберу, не знаю. Может, просто лягу спать. А может быть, пойду у Незнакомки на поводу. В конечном итоге, пусть я уже не вампир, дикое, почти животное влечение, мне по-прежнему не чуждо. К счастью, я научился отключать мозг.

— Что вы решили сделать?

— Ты подала идею. Ролан придет за Анной.

— Как просто, — она поежилась и обхватила себя за плечи. — Знаешь, она милая девочка, но мне до сих пор не по себе при упоминании ее имени.

— Я не удивлен. Она чуть не убила тебя.

— Она не хотела убивать. Если бы хотела, довела бы начатое до конца, Киллиан, — Кэцуми опустилась рядом со мной, инстинктивно стараясь быть ближе. До этого мгновения о нападении она не говорила. — Перед ней стояла другая задача. Припугнуть. Заставить изменить решение. Понять, что я не всесильна даже в собственном городе.

Я обнял ее за плечи. Кэцуми приникла к моей груди, прячась и постепенно согреваясь — ее морозило. Странная реакция для бессмертного существа.

— Ты знаешь все это. И все равно так близко подпустила к себе Ролана. Почему?

— Если бы он был карателем, это был бы один из сильнейших. Не надо его убивать! — неожиданно отстранившись, взмолилась она. — Пообещай, что не станете его убивать!..

Я разомкнул объятия и поднялся с места.

— Если не полезет в бутылку, будет жить. Обещаю. Мне пора, Кэцуми. Приведи себя в порядок. Я сообщу, когда определимся с датой.

— Киллиан?

— Да, — я остановился у выхода.

Она сидела, все так же обхватив себя руками.

— Ты изменился.

— Увы, моя дорогая, ты не первая, кто мне это говорит.

— Ты всегда можешь прийти ко мне, если захочешь поговорить.

— Спасибо.

Я выдохнул только тогда, когда сделал несколько шагов по направлению к выходу, а окончательно пришел в себя уже в зале клуба. Я решил несколько минут побыть здесь, сел у барной стойки и достал из внутреннего кармана телефон. Один пропущенный вызов. Теодора Барт. Надо же. Легка на помине.

Мне подали напиток, а я машинально набрал номер, не думая о том, что сейчас уже поздно и, возможно, Авирона не одна. Впрочем, она почти сразу ответила.

— А я вот гадаю, куда ты пропал, мой друг.

— Тебе лучше не знать. Ты звонила. Что-то случилось?

— У меня нет. А вот у тебя случилось, если верить твоему эмоциональному состоянию. Не хочешь встретиться?

Напиток оказался слишком холодным и едким. Я поморщился, запоздало соображая, что не пил виски как минимум век.

— Не хочу. Но хочу тебя предупредить: Ариман вернулся.

Молчание затянулось. Я слышал ее дыхание и почти видел лицо. Она удивлена и не знала, как реагировать.

— Ты… говорил с ним?

«С ним» она выделила так, будто говорила о божестве. Конечно, это было недалеко от истины, но все же не настолько явно. Ее голос сел. В нем появились несвойственные нотки, опаска. Не знаю, что их связывало с Ариманом, хотя они много лет ходят друг вокруг друга, по очереди разыгрывая пантомиму «лиса и сыр». Кто из них лиса, а кто сыр сейчас, непонятно.

— Не говорил. Я его не видел.

— Откуда знаешь, что…

— Он меня переобратил, помнишь?

— Чувствуешь? — еле слышно спросила она.

— Не только, — я допил и жестом попросил повторить. Жаль, что алкоголь на нас не действует. Но его сумасшедший вкус воистину бодрит. И согревает, чего уж там. От внутреннего тепла мне становилось спокойнее. — Я был в особняке. Его там нет.

— Спасибо, что сказал.

— Авирона. Не натвори глупостей. Иначе я за себя не отвечаю.

— И что ты сделаешь? — рассмеялась она.

— Запру тебя в Отделе Науки на век, — пригрозил я, принимая тумблер со льдом и напитком.

— И прикуешь к батарее?

— Это очень волнующее предположение, но, увы….

— Спокойной ночи, Киллиан, — проговорила она. — Не забудь, завтра встретимся.

— Уже забыл.

Я отключил аппарат, улыбаясь. Почему-то этот незамысловатый разговор несказанно поднял настроение. Я вручил бармену деньги. Могу задуматься и уйти, забыв заплатить. Конечно, Кэцуми против не будет, но не хочется злоупотреблять ее гостеприимством. Кто-то положил руку мне на плечо, подкравшись незаметно и вырвав из мыслей о завтрашнем дне. Я среагировал машинально: вернул тумблер на стойку, перехватил руку и, развернувшись на стуле, оказался лицом к лицу с… Даной. Я держал ее за запястье, чувствуя, как медленно внутри нарастает ярость. Встретить ее сейчас после….

— Кто-то решил расслабиться. Видимо, твой друг сегодня не лучшая компания? — проговорила она, не пытаясь вырваться. Еще через миг она уселась мне на колени как наездница. Платье она сменила на очень плотный и облегающий комбинезон светло-зеленого цвета. Кожа. Подходящий наряд для подобного заведения.

— А кто-то пошел в разнос?

— Зачем ты так? — она поджала губы. — Всего лишь пара корибантов. У меня плохое настроение.

Она наклонилась вперед, делая вид, что принюхивается. Я чувствовал ее дыхание на своей коже. На долю секунды это привело меня в замешательство. Правой рукой я взял Дану за волосы и потянул, заставив выпрямиться и отстраниться. Она отозвалась мгновенно. На прекрасном лице застыла печать вожделения, а в глазах уже плескалось расплавленное серебро. Мне же хотелось отбросить ее прочь, как надоедливую собачонку, но я все-таки сдержался. В конечном итоге, она не виновата в том, что Эмили копирует именно ее модель поведения.

— Поверь, у меня не лучше. Что ты хотела?

— Составить тебе компанию, ты скучаешь. — Она положила руки мне на грудь, но почти сразу потянулась к волосам, пытаясь освободиться. Я упразднил эти попытки с помощью свободной руки.

Дана замерла, почти смирившись со своим положением. Я держал ее за волосы достаточно крепко, чтобы она почувствовала силу. Но вряд ли это воспринималось как угроза. Напротив, свободной от всех клятв перед Орденом карательнице происходящее казалось игрой. Она даже расслабилась, искренне вовлеклась в процесс, готовая на все. Или почти на все.

— Или же развеять собственную скуку, Дана? — Теперь я наклонился к ней, не удержавшись от соблазна вдохнуть аромат ее кожи. Во мне проснулось что-то древнее и почти забытое. То, что всегда удавалось во мне разбудить только ей, женщине, обладающей сумасшедшей животной притягательностью. Желание прыгнуть за грань, раздвинуть рамки, заглянуть за угол, сделать то, что никогда раньше не сделал бы. И сейчас как никогда я готов был наплевать на все и просто пойти за собой. Или за ней?

Что она хотела? Подыграть? Сделать что-то Винсенту назло, чтобы добиться внимания? Заполучить меня?

— Мне плохо и одиноко, — наконец проговорила она, снова подняв руки к волосам. — Отпусти.

— Не отпущу. Ты же этого хотела?

Я смотрел на нее снизу вверх, позволив и ей немного опустить голову, чтобы наши взгляды встретились. Ее губы приоткрылись — ей никогда не удавалось скрыть желание. Захотелось укусить. Я почувствовал, что в шаге от того, чтобы выпустить клыки… Действие, о самом существовании которого я почти забыл.

— Кажется, мой вечер будет намного интереснее, чем я могла рассчитывать.

— И каким же ты его видишь?

Между нами — ткань моей рубашки и тонкая кожа ее костюма. И при этом между нами барьер, возведенный в 1876 году и не пройденный до сих пор. Условно мы могли творить все, что захотим. Я не ограничен Орденом, потому что не Каратель. А она свободна. Возможно, она стала бы сегодня способом отвлечься, дорогой выпивкой и одновременно старым другом. Но что стало бы с нами утром?

Я отпустил ее, спихнул с себя и отвернулся. Дана опустилась на соседний стул, поправляя развороченную прическу.

— Ты передумал? — обиженным тоном спросила она.

— Иди, развлекайся с корибантами. Оставь меня.

Дана вновь положила руку мне на плечо. Я напрягся, пытаясь понять, чего больше хочу сейчас: снова усадить ее к себе на колени или отшатнуться. Вместо этого посмотрел на бармена.

— Выпьешь?

— Мне то же, что и ему, — сообщила она, и вновь вернулась ко мне. — Ты должен мне. Сегодня ты все испортил.

— А, то есть теперь я должен вернуть тебе ночь любви?

Она усмехнулась.

— Конечно. Ты лишил даму удовольствия.

— У дамы в распоряжении два корибанта.

— Они не сравнятся с Первым Советником.

— А с Винсентом они сравнятся?

Она отвернулась. Видимо, тоже разозлилась.

— Ты бесчувственный чурбан, Киллиан, — сообщила мне она, залпом выпивая свой виски.

— Увидимся завтра, — кивнул я, не провожая ее взглядом. Надеюсь, после такого корибанты уйдут живыми.

2 января

Я пришел в себя около обеда. От того, что телефон буквально разрывается от чьего-то настойчивого звонка. Он заткнулся на полуписке — разрядился полностью. Благодарный мирозданию за тишину, я попытался снова уснуть, но не вышло. Тело ломило так, будто я был смертным, который всю предыдущую неделю без перерыва занимался тяжелой атлетикой без предварительной подготовки. Минувший день расплывался и никак не хотел восстанавливаться в памяти. Может, к лучшему. Я чувствовал себя вполне спокойным и собранным. И даже мысль о том, что сегодня закрытие Недели Моды, и мне предстоит ехать к Анне, не вселяла тоску, как накануне. Напротив, она почти вдохновляла. Хотя встречаться ни с кем из вчерашнего дня не хотелось. Совсем. Нужно было забыть все это, заниматься делами и не отвлекаться на личностные истории. Странно, что не получалось держать ситуацию под контролем. Впрочем, сон мне пошел явно на пользу.

Из-под одеяла пришлось вылезти. Я направился в душ. Пора влезать в личину Эдварда Берга. В чем он там ходит? Классические костюмы. Очень жаль. Сейчас мне больше были по душе джинсы и свитер. И никакого официоза. Но нет. Закрытие Недели Моды. Эдвард Берг. Необходимо соответствовать собственноручно выбранному образу и мероприятию, на которое меня затащили обстоятельства и Авирона.

Черт.

Ладно. Надо поставить телефон заряжаться и может быть даже посмотреть, кто мне названивает в такую рань.

Минут через пятнадцать я уже был бодр и свеж, и в общем готов к предстоящему дню. Протирая влажные волосы небольшим полотенцем, я вернулся в спальню, чтобы проверить телефон. Звонила Оливия. Она оставила голосовое сообщение, в котором содержалось напоминание о том, что меня ждут на закрытии Недели Моды. Пожалуй, я даже рад был ее слышать. Эта смертная женщина своей деловой хваткой могла бы подать пример и бессмертному существу.

До начала церемонии закрытия еще оставалось несколько часов. Я позвонил Анне, чтобы она собиралась, предупредил, когда заеду, и на час уединился в кабинете — нужно было поработать. Работа помогала привести мысли в порядок, выбросить лишнее из головы и наконец сделать что-нибудь полезное.

За Анной я заехал ровно в пять. Она встретила меня с кроткой улыбкой жены моряка. Предложила чай — я отказался. Вздохнула. Попросила пятнадцать минут на сборы, и ушла к себе. Она не спрашивала, где я был вчера и почему не звонил (хотя она просила), уже не бросалась на меня с попытками поцеловать или утащить в постель. Она возвращалась к привычному ей образу Анны Креймер. Знаменитой Анны Креймер. И девочка из розового сада, слегка побитая жизнью, вновь пряталась под непробиваемой толщей лоска и напускной самодостаточности. При этом, когда я подал ей руку, чтобы помочь спуститься с лестницы, почувствовал, как дрожь пробежала по ее телу, а она сама сжалась то ли от смущения, то ли от предвкушения.

До места мы добрались без приключений. Не было и Ролана. Или он почувствовал мое присутствие. Или и не собирался нападать на Анну. Он не так линеен, как нам хотелось бы. Ролан уже давно исподтишка управляет тысячами агентов. Его шпионская сеть может поспорить по масштабу с любой человеческой организацией типа ФБР или Интерпола. В какой-то степени Кэцуми права. Намного выгоднее нам было бы с ним договориться, чем просто его убивать. Но теперь, когда Клер мертва, это не так просто. Спасибо Авироне, она сняла первичную агрессию, но рано или поздно Ролан вернется к идее мести, и тогда перевернуть его сознание станет вдвойне непросто.

Дом Моды, где проходила церемония, кишел разношерстными личностями, темными и светлыми существами, скучающими, ищущими свою выгоду, пришедшими оторваться. Анна держала меня под руку, одаривая пространство ослепительной улыбкой, я вежливо кивал знакомым Берга. Нужно уйти от толпы. Я не рассчитывал оставаться здесь надолго, но предсказать, как пройдет вечер, не мог. Я увел Анну в нишу, поймал официанта с шампанским и вручил ей бокал.

— За нас? — предложила Незнакомка.

Я кивнул, улыбаясь. Ей необычайно шло длинное изумрудное платье из тяжелого бархата. Оно подчеркивало достоинства фигуры. Наверное, впервые я обратил внимание на то, насколько Анна красива. И как чудно в ней переплелись черты Пифона и Весты. Эта жгучая воля и сила отца, утонченность и глубина матери. И что-то еще. Новое, напускное, поверхностное, болезненное стремление привлечь к себе внимание, огромное желание быть увиденной. Для нее нормальна ситуация, когда к ее ногам падает каждый мужчина из встреченных на пути. Но сейчас в ней появлялось что-то еще. Истинная Аннет проступала под маской из высокомерия и лоска.

— За нас, — эхом повторил я. Хотя мы слишком далеки от этого понятия и состояния.

Анна просияла. Пригубила шампанское. Периодически к нам подходили знакомые. Здоровались, спрашивали, как дела, и исчезали, будто бы не желая мешать. Еще через несколько минут я оставил Анну наедине с Франческой и наконец обрел свободу, сбросив с себя негу и оцепенение. Нужно найти Винсента. Надеюсь, он один, потому что к встрече с Эмилией после вчерашнего я явно не готов. Нет, не потому, что мне нечего ей сказать. А потому, что я хочу избежать публичного скандала.

— Доктор Эдвард Берг слишком далек от этого мира, чтобы заметить скромную персону Евы Сержери?

Дана выловила меня в зале. Я остановился, глядя на нее сверху вниз и думая о том, что чертовка выбрала неподходящий момент. Или подходящий? Она попыталась взять меня за руку, но я отстранился и молча пропустил ее вперед. Через несколько минут мы очутились в нише, противоположной от той, где я оставил Анну.

— Я занят, — еле слышно проговорил я, — и не расположен продолжать вчерашнее общение.

— Ну зачем же нам продолжать, — рассмеялась она, покачивая из стороны в сторону бокал с шампанским. — Можно начать заново. Мне понравилось. Ты вкусно пахнешь.

— Перестань, Дана, — обрубил я. — Если тебе скучно, иди к Винсенту. Если ты решила воспользоваться мной, чтобы заставить Винсента ревновать, иди к черту. Я занят.

— Ох, какие мы злые. Я оторвала тебя от подружки? — она замолчала, выдерживая театральную паузу. И даже приложила кончики пальцев ко рту, будто скрывая изумление. — Ах, друг мой, у тебя роман с Незнакомкой, и ты пытаешься это скрыть? Орден уже не тот…

— Многое изменилось с тех пор, как ты решила нас покинуть.

— Я решила?! — вскинулась она. — Я заслужила эту свободу! Выстрадала ее. И почему каждый болван из Ордена считает нужным ткнуть в то, что я смогла добиться того, что ему недоступно?

— Я — болван из Ордена? Как мило. — Я изобразил удивление, а потом отвернулся со скучающим видом.

Дана взяла меня за руку.

— Ты как он. Я свободна! И я счастлива…

— Так счастлива, что решила поделиться этим счастьем со старыми друзьями?

— Ты невыносим.

— Всегда был таким, — пожал я плечами.

Дана отстранилась. На ее лице появилась улыбка. Привычная мне улыбка, которая просыпалась каждый раз, когда карательница находила для себя выход из текущей ситуации или если решила уйти, не теряя лица.

— Этим ты мне и нравился.

— Так чего ты хочешь от меня?

— Просто так… Не могу захотеть с тобой поговорить?

Я покачал головой.

— Та Дана, которую я знаю, редко делает что-то просто так.

Она опустила голову.

— Та Дана, которую ты знаешь, осталась где-то в девятнадцатом веке. Я тоже изменилась, Киллиан, хотя и осталась верна собственной сущности. В отличие от некоторых.

— Что ж. Каждому свое. А теперь извини. Мне нужно идти.

— Конечно. Твоя Незнакомка скучает и ищет тебя по всему Дому Моды. А мне пора возвращаться на свое место…

— Как всегда в центре внимания.

Я наклонил голову в знак прощания. Дана проводила меня долгим неоднозначным взглядом. Вряд ли она чувствовала поражение. Скорее, рассматривала все это как многоходовую игру, в которой ей только предстоит сделать главный ход. Не знаю, зачем она вернулась. Но она добьется поставленной цели, как всегда.

Винсент

2 декабря

Треверберг

— Прическа у доктора Кристиана Дойла должна быть волосок к волоску, манжеты рубашки просто обязаны всегда хрустеть, ботинки должны быть начищены так, что всем больно смотреть. Пап, скажи честно — ты изобрел новый способ выживания вместе с твоим секретом бессмертия? А иначе как ты умудряешься проводить в таком виде долгие часы и остаешься в здравом уме?

— Привычка, детка. Она воспитывает в нас воинов.

Эмили хохотнула, скрестила руки на груди и облокотилась на стену. Я в последний раз оглядел себя в зеркало и поправил отвороты пальто.

— Уверена, что не хочешь пойти со мной? Такси приедет минут через пятнадцать, ты успеешь собраться.

— Нет, пап. Что-то не хочется. Там будет шумно. Допишу главу, поем мороженое… посмотрю мультики. Все в таком духе.

— Причина в Киллиане?

Она затаила дыхание и напряглась, как тетива лука, но сдержалась, пусть ей и хотелось ответить.

— Когда-нибудь вам придется встретиться, милая.

— Что значит «придется»? Меня что, кто-то заставит?

— Вы можете случайно пересечься в городе. Он может прийти ко мне в гости. Это мой близкий друг, ты помнишь?

Эмили помотала головой и отвернулась.

— Ты должна перед ним извиниться, — продолжил я.

— Что?! Вот уж чего я не должна — так это извиняться! Обычно извиняются тогда, когда чувствуют себя виноватыми!

— Я понимаю, ситуация не из простых, должно быть, где-то ошибся и Киллиан, но ты тоже была неправа. Разве такое поведение достойно взрослого существа?

— А Дана вот думает, что достойно!

— Ты встретишься с Киллианом и извинишься, Эмилия. Не сегодня — так в другой раз. И здесь мы закончим этот пустой разговор.

Эмили бросила на меня холодный взгляд и недовольно поджала губы.

— А перед Даной ты бы извинился?

— Обычно Дана устраивает сцены, а потом вытягивает из меня извинения за них же.

— А перед Авироной?!

Я отложил перчатки, которые держал в руках.

— Что бы это значило, Эмилия?

— Ой да ладно, пап, ты ж не думаешь, что я малолетняя дурочка? Может, я слепая, глухая, бесчувственная? Не угадал. Что бы ни происходило между тобой и Авироной…

— Что бы ни происходило между мной и Авироной, тебя это интересовать не должно. Тебя вообще не должно интересовать происходящее за дверью моей спальни.

— Ну вот, теперь и томик Роберта Бернса, который лежит у тебя на подоконнике, взять нельзя? Он меня интересует.

Я открыл полученное от таксиста сообщение — он уведомлял о том, что ждет возле дома — и вернул аппарат в карман брюк.

— Поговорим, когда я вернусь, детка.

— Ладно, извини, пап. Но меня раздражает упоминание о Киллиане. И мне не за что просить прощения.

— А меня раздражает упоминание об Авироне. — И мысль о том, что придется ее увидеть на приеме, тоже. Хотя не уверен, что это следует называть раздражением. — Милая, прошу тебя… послушай. Когда закончится эта беготня, мы отправимся в путешествие. Ты сама выберешь маршрут, я куплю билеты. Уедем на пару недель. Мы побудем вдвоем и поговорим обо всем. Мы давно не путешествовали вместе.

Эмили кивнула со вздохом, и я погладил ее по щеке.

— Куда ты хочешь поехать? В тропики? В Штаты? В Австралию? В Тибет? В Россию? Может быть, в Индию или в Таиланд?

— Я хочу во Флоренцию. Посмотреть на нашу прежнюю виллу. Помнишь тот балкон, на котором мы сидели по вечерам, и ты рассказывал мне про звезды?

— Да.

— Я хочу, чтобы ты рассказал про маму.

Прежде чем я успел произнести хотя бы звук, Эмили обняла меня и уткнулась носом в мягкую ткань пальто.

— Так нельзя, пап. Мы будем ссориться каждый день, и так — пока не умрем. У нас не должно быть друг от друга секретов. Мы ругаемся только потому, что кто-то что-то недоговаривает!

— Ты права, детка. — Я взъерошил ей волосы. — Хорошо. Мы поедем во Флоренцию, и я расскажу про маму.

— И про Авирону.

— Да.

— И про остальных.

— Так уж и быть.

— Ого! Похоже, придется отправиться в кругосветное путешествие, разговоров хватит на несколько месяцев!

Я легко щелкнул ее по носу, и Эмили, вывернувшись, звонко рассмеялась.

— Мой папа — суровый и крутой служитель культа Равновесия, — начала она, подходя к зеркалу и беря костяной гребень. — Он сделал головокружительную карьеру, но вот беда — в личной жизни ему не везет. Каждый раз попадаются неправильные женщины. Нет счастья ни в одном из миров. Полный отстой.

— Нет, детка. Женщины мне попадаются правильные. Просто им попадается неправильный мужчина в моем лице.

— Ой, брось. Ты не знаешь моего папу. Да нет ни одной женщины в Ордене, которая не пришла бы к нему с полными мольбы глазами! — Эмили провела гребнем по волосам. — Ну и что, что они умоляли о помощи с переводами с темного языка?

Заскучавший таксист пару раз просигналил, и я, решив, что такими темпами он поднимет на уши весь район, взял отложенные перчатки.

— Пойми меня правильно, детка. Если я не рассказываю тебе чего-то, этому есть причина. Прозвучит глупо, но в данном случае я не хочу подавать плохой пример.

— Ой ладно, пап. Мы оба знаем, что женщины — коварные и расчетливые стервы, которым нужны только деньги и украшения, а мужчины — пустоголовые идиоты, которым нужен только секс. Может, ну его, это закрытие недели моды? Давай устроим вечер сыра и вина. Мы будем делиться трагическими историями, плакать и обниматься каждые пять минут.

— Я должен там присутствовать. Но вечер сыра и вина — это отличная идея. По возвращении жду накрытый стол и растопленный камин.

Эмили отложила гребень и, достав из кармана джинсов шелковую ленту, начала заплетать волосы в косу.

— Намек понят, придется ехать в «Полную корзину» за сыром и вином. Когда мы купим машину? Такси надоели до чертиков. Я даже марку и модель могу выбрать.

— Обеими руками «за».

— Класс! Я знала, что ты согласишься. «Мазерати» подойдет?

— Доктор Дойл! Вы, как всегда, без спутницы. Но это ничего, когда-нибудь одна из здешних красавиц растопит ваше ледяное сердце, уж будьте уверены.

Оливия Сандерс вручила мне бокал с шампанским, взяла под локоть и повела к гостям. Пока здешняя толпа наслаждалась полуголыми манекенщицами на торжественном дефиле, мы с таксистом наслаждались гигантской пробкой, которую из самых лучших побуждений образовали снегоуборочные машины, и обсуждали необходимость реформы политической системы Треверберга. Точнее, говорил водитель, а я поддакивал, мысленно умоляя всех известных мне богов о милосердии. И они были милосердны. В конце-то концов, мы простояли в пробке всего-то полтора часа — сущие мелочи для здешних дорог, особенно в вечерний час.

— Как поживают ваши путевые заметки? — осведомилась Оливия. — Надеюсь, вы уже закончили черновик?

— Да, мисс Сандерс. Остались только правки. Вы уверены, что…

— Опять вы за свое. Да откуда в вас столько упрямства?! Сначала вы говорили, что никогда не писали художественную прозу, и мне не понравится ваш слог. Он тяжеловат, но не более. В конце-то концов, для поэтов это простительно, у них особая подача, и нельзя забывать об авторском почерке. Потом вы говорили, что все это не сложится в историю, но сложилось. Потом сказали, что можете не успеть подготовить рисунки, но успели. И больше я ничего не хочу слушать. Мне нужна готовая рукопись. Это все.

Люди и темные существа приветственно кивали мне, а я отвечал им тем же — и какая разница, что ни одного имени не вспомнил бы даже в глубоком гипнотическом трансе. Настроение у меня было хуже некуда. Не хотелось видеть ни Дану, ни — тем более — Авирону, ни остальных. Уже очень давно я не испытывал такого желания повернуться и уйти куда-нибудь, не важно, куда, только подальше отсюда. А потом? Поохотиться. Так, как это когда-то делали мои предки-вампиры. Я никогда не охотился подобным образом, в этом не было необходимости, звать мы умели лучше, чем старшие братья и сестры, да и человеческую кровь не пили. Но время от времени древние инстинкты подавали голос.

Мы подавляли их, наша воля в разы сильнее вампирской… подавляли всегда, если речь шла об охоте на людей, почти всегда, если речь шла об инстинкте создателя, и очень редко, если речь шла о самом желанном удовольствии для любого обращенного существа — близости с себе подобным. Невозможность получения последнего для карателей была особенно мучительна: с одной стороны — табу Ордена, с другой — Незнакомцы, с которыми нас объединила природа и разъединила идеологическая вражда. Сдерживаться можно долго, но рано или поздно рядом окажется существо, от которого, по выражению Эмили, снесет башку, и ты перейдешь точку невозврата. Несколько часов безумств, при одной мысли о которых у любого нормального смертного (да и у необращенного темного существа) случится нервный приступ — и ты снова превращаешься в почти что человека.

Нет. Сейчас мне нужна совсем не охота.

До сытной эмоциональной пищи добраться так и не удалось, я до сих пор был голоден, и обоняние обострилось до предела. Оно выискивало в миллионе запахов что-то, напоминающее ненависть или страх, но ничего, помимо зависти и легкой неприязни, не обнаруживало. В таких количествах, которые требовались мне — тем более. Зато обнаружило пусть и не человеческий, но уже знакомый запах.

Ну еще бы. Какой Незнакомец станет прятаться, если его охраняют двое служителей Равновесия?

— Мисс Креймер, изумрудный вам к лицу.

— Благодарю, доктор Дойл.

— Приятно видеть вас в добром здравии.

Анна подала руку для поцелуя, а Оливия, воспользовавшись моментом, куда-то испарилась. Выпрямившись, я огляделся, но Киллиана поблизости не обнаружил, хотя был уверен, что они пришли вместе. Довольный вид Незнакомки говорил обо всем, а остальную часть рассказа поведал изменившийся эмоциональный запах.

— Вавилонянка Дана продефилировала по подиуму в весьма откровенном наряде, — сообщила мне Анна, жестом подзывая официанта. — Ты многое пропустил.

— Как твой… м… грипп? Терапевт не прописал постельный режим?

— Мой терапевт сказал, что лучшим лечением будет выйти из дома и развеяться. Жаль, он куда-то запропастился…

Я отказался от очередного бокала шампанского и маленького бутерброда с красной икрой, а Анна с удовольствием угостилась и тем, и другим.

— Он оставляет тебя в одиночестве? Это неосмотрительно.

— А что, меня кто-то может украсть? Ролан?

— Твои каблуки целы. Ты уже починила крыльцо?

На мгновение Анна задумалась, а потом понимающе улыбнулась.

— Нет, каратель Винсент. Я решила его не чинить. Я очень сентиментальна — сломанное крыльцо напоминает мне о тебе…

— Вот как. Что же, надеюсь, ты не так часто роняешь ключи. Ведь доставать их некому.

— Звучит так, будто ты снова хочешь мне помочь.

— Если тебе нравится эта мысль, не буду разубеждать.

Анна повертела в руках бокал.

— И серьезно у вас с Киллианом? — спросил я.

— А что? — Ее улыбка из довольной превратилась в кокетливую. — У тебя есть планы?

— Я хочу тебя нарисовать.

Анна вытянула шею, делая вид, что прислушивается повнимательнее.

— Нарисовать?

— Ты не против? Я редко рисую с натуры, но для тебя сделаю исключение.

— А полотно? Ты подаришь его мне?

— Почему бы и нет?

Она нахмурилась и недоумевающе пожала плечами.

— Ты приглашаешь меня попозировать, а потом отдашь картину? Зачем тогда рисовать?

— Я знаю, что про каждую мою картину скажут «гениально», а то, что в них вкладываю я, никто не разглядит и не поймет до конца. Важен процесс. Результат второстепенен. Кроме того, я рисую много, для хранения картин нужно место, которого у меня нет. Не таскать же все это за собой по миру.

— Это верно, свои полотна он и в грош не ставит. Может, хотя бы у вас получится его переубедить, но это вряд ли.

Не дав Анне ответить, Мун-старший приобнял ее за талию и поцеловал в щеку.

— Сегодня вы великолепны, — сообщил он ей, и я мог поклясться, что на щеках самой Незнакомки Аннет появился румянец, пусть и едва незаметный. — Но Кристиана я у вас украду. Мне нужно его кое с кем познакомить.

— Конечно, господин Мун. Была рада увидеться, доктор Дойл.

Самуэль помахал Анне рукой на прощание и снова повернулся ко мне.

— Почему вы один? В прошлый раз вы пришли в компании этой рыжеволосой красавицы… постоянно забываю, как ее зовут. Ах да. Вероника. Весь свет уже решил, что вы наконец-то обзавелись дамой, и половина ваших поклонниц приуныла, а половина приготовилась сражаться до последней капли крови.

— Мы работаем вместе, господин Мун.

— Не самая убедительная причина для того, чтобы не заводить роман. Тем более что она смотрит на вас так, будто вы — ее долгожданный принц. А вот и Тео! Посмотри, кого я тебе привел!

Авирона стояла у окна в компании трех мужчин, которых при нашем появлении как ветром сдуло. Она посмотрела сначала на Самуэля, потом — на меня, и улыбнулась. Наверное, в этой улыбке была светская вежливость, но я видел — и чувствовал — только холод.

— Познакомься! — Художник сиял как золотая монета, любовно начищенная первым советником главы какого-нибудь вампирского клана. — Это доктор Кристиан Дойл. Кристиан, это Теодора, моя супруга.

— Тот самый Кристиан Дойл.

На Авироне было платье из темно-синего шелка, длинное, в пол, но открывавшее спину. Она небрежным жестом поправила лежавший на плечах шарф — тот же шелк, под цвет платья — и легко прикоснулась к волосам, словно проверяя, не растрепалась ли прическа. До последнего момента я пытался убедить себя в том, что увижу на ее месте другую женщину. Может, она изменит внешность, рост, цвет глаз и волос — ведь Незнакомцы так поступают, почему бы ей, получившей свободу, не сделать то же самое? Но передо мной стояла прежняя Авирона.

Моя наставница, с которой мы когда-то проводили долгие часы в Темной Библиотеке. Существо, с которым мы делили мечты и планы, хотели изменить образовательную систему Ордена, претворяли эти изменения в жизнь. Женщина, к которой я всегда что-то чувствовал, но не находил слов для описания этих чувств ни в одном из известных мне языков… И которая когда-то ушла, а я ее не остановил. Должно быть, побоялся ее остановить. Меня напугала мысль о том, что все это выглядит таким светлым, таким человеческим, таким бесконечно прекрасным, будто я не просто полюбил кого-то после Марты, а нашел то, что искал всю жизнь. Бессмыслица: между болью и наслаждением я выбрал боль. А теперь уже ничего не исправить, как бы мне ни хотелось.

А хотелось ли? Когда-то я любил Марту, потом любил пустоту, оставшуюся после нее. Должно быть, я люблю эту пустоту и сейчас, просто называю другим именем.

— Моя госпожа. На месте вашего мужа я называл бы вас не супругой, а музой. Вы этого заслуживаете.

— Спасибо, доктор Дойл.

Авирона подала для поцелуя руку, затянутую в тонкую кружевную перчатку. Она пахла почти как человек. Ощущалась так, будто ее, героиню яркого и цветного фильма, вырезали из кадра, и теперь она вынуждена играть в черно-белом, да еще и немом кино. Она выглядела человеком даже для темного существа, но для меня вопреки всем законам логики оставалась собой.

— Журналисты хотели поговорить с тобой, Сэм. — Авирона кивнула в направлении мужчин, с которыми беседовала пару минут назад. — Что-то насчет следующей выставки.

— Черт побери, — буркнул художник, но спорить не стал.

Журналисты, завидев его, приветливо заулыбались, а один из них сделал приглашающий жест.

— Отвратительная шутка, — заговорил я, когда Самуэль отошел на безопасное расстояние. — Но тонкая, не могу не признать.

Авирона молчала, глядя не на меня, а казалось, куда-то сквозь. Интересно, она читает мои мысли? Если так, надеюсь, они ей нравятся.

— Шарф, — пояснил я. — Ты будешь столь щедра, что оставишь мне его в подарок? Как тогда, в Швейцарии?

— Вам нравится Треверберг, доктор Дойл? Слышала, вы поселились в Северной резиденции. Рада, что Сэм наконец-то ее продал, да и он доволен, что особняк перешел в хорошие руки.

В ее тоне не было ни сарказма, ни иронии, ни злости. Она говорила ровно и спокойно, а я чувствовал себя так, словно пытаюсь пробить головой ледяную стену. Уже знаю, что ничего не получится, но упорствую.

— На случай, если ты забыла мое имя — меня зовут Винсент.

— Я слышала, вы больше не занимаетесь наукой, доктор Дойл. Это печально. Теперь вы рисуете, не так ли? Знаю, что Сэм уже давно донимает вас с этим вопросом, но ведь я еще не спрашивала… что вы думаете по поводу того, чтобы выставить у нас несколько ваших полотен? Если не хотите продавать — пусть так, но мы можем организовать вашу выставку.

— Давай прекратим этот фарс. Притворяться нам не перед кем. Если ты не хочешь меня видеть — так и скажи, я уйду. Ведь ты не хотела со мной встречаться, не так ли? Иначе Киллиан давно рассказал бы мне, что ты здесь живешь.

Авирона достала из сумочки сотовый телефон и просмотрела полученное сообщение. Я вглядывался в ее лицо, пытаясь различить хотя бы намек на эмоции, но тщетно. Да, правда, ледяная стена. И такая крепкая, что пройдет вечность — а в ней не появится ни единой трещины.

А чего я, собственно, ждал? Думал, что она скажет, что рада меня видеть?

— Дефиле было очень милым, доктор Дойл. Жаль, что вы его пропустили.

— Должно быть, мадемуазель Сержери превзошла себя, миссис Мун? — поинтересовался я.

— Миссис Мун-Барт, — автоматически поправила она и продолжила: — Да. Она была прекрасна.

— Я до сих пор не заглянул в вашу галерею. Знаю, мне нет прощения, но буду рад, если вы сообщите мне даты следующей выставки.

Авирона снова открыла сумочку и протянула мне извлеченную оттуда визитку.

— Думаю, будет лучше, если вы свяжетесь с моим арт-директором. Она в курсе всех тонкостей, я не вникаю в подробности — для этого есть профессионалы. Через пару недель у нас выставка работ начинающих художников… Кстати, я слышала, что вы преподаете, доктор Дойл?

— Совсем немного, миссис Мун-Барт, и очень редко.

— В галерее проводят занятия семинарного типа. Вы могли бы прочитать несколько лекций о мастерах эпохи Возрождения. Думаю, желающих будет предостаточно. Мы можем пригласить и класс Эдуарда. Вы ведь знакомы с сыном Сэма?

— Ну, хватит уже нести эту чушь.

Я шагнул к ней, и Авирона подняла руку, призывая меня сохранять дистанцию.

— Что за черт? Мы не виделись больше века, а ты говоришь со мной об идиотской галерее и дурацких картинах?! Я вижу, что ты неплохо устроилась без меня. Муж, дом, карьера, красивые платья, статус. А тебе интересно, каково мне было без тебя?!

— Нет, — коротко ответила Авирона. Она смотрела мне в лицо, но взгляд ее был совершенно прозрачным и пустым. — Нет.

— Кто бы мог подумать. И это правильно. Потому что мне не о чем рассказывать. У меня нет жены, дома, статуса. У меня ничего нет. Время остановилось в тот момент, когда ты ушла из моего швейцарского дома. Остановилось навсегда. И знаешь, что? Ты можешь сколько угодно разыгрывать из себя человеческую пустышку, можешь сколько угодно делать вид, что тебе все равно. Но я знаю, что это не так.

— Не стоит драматизировать, доктор Дойл. Придет время — и вы найдете замечательную девушку, которую полюбите.

Я пожалел, что отдал пустой бокал из-под шампанского официанту: разбей я его сейчас — мне стало бы немного легче.

— Это правда, Авирона? Неужели это то, что я заслужил? Когда-то мы были самыми близкими в двух мирах существами, а теперь ты даже не называешь меня по имени?

— Доктор Берг!

Вынырнувший из толпы Киллиан внимательно оглядел нас обоих, и, кажется, даже позволил доктору Бергу немного поволноваться. Впрочем, только на долю секунды — потом на его лицо снова легла привычная спокойная маска. Он улыбнулся мне и Авироне.

— Где притаился папарацци, который завтра порадует главного редактора своей газеты фотографией Теодоры Барт и Кристиана Дойла?

— Надеюсь, ему щедро заплатят за этот снимок, — вернула Киллиану улыбку Авирона. И то была не прежняя светская улыбка, в ней появилось что-то искреннее и теплое. — Ох уж эти фотографы. Вы уходите, доктор Дойл?

— Здесь душновато, миссис Мун-Барт, у меня кружится голова. Подышу свежим воздухом. — Я легко поклонился на прощание. — Был рад знакомству.

Возле входа в дом Моды — что за дурацкое название? И откуда у смертных эта любовь к пафосу? — стояла вереница такси. Один из водителей помахал мне рукой, но я только мотнул головой, закурил и прислонился к стене. Голова действительно шла кругом, но духота к этому не имела ровным счетом никакого отношения. Поведение Авироны должно было привести меня в ярость, я должен был приревновать ее к Сэму, к Киллиану, ударить, взять под руку и увести туда, где мы сможем нормально поговорить. Наверное, мне следовало бы вернуться и попросить прощения — или же продолжить этот идиотский спектакль, делая вид, что все замечательно, и мы просто-напросто играем свои человеческие роли. Но время шло, а я все стоял, глядя на огни фонарей и медленно падающий снег, и думал о том, что нужно было послушать свою интуицию и не приезжать сюда.

Лучше бы Киллиан не упоминал ее имени. Да, когда-нибудь бы мы встретились, Треверберг не такой большой, каким кажется. Я бы случайно увидел ее фото в газете, углядел краем глаза сюжет с ее участием по телевизору, мы бы пересеклись на каком-нибудь приеме. Но все было бы… иначе, не так. А теперь я не знал, что лучше — остаться в этом городе, понимать, что между нами ничего не изменится, но надеяться на обратное, или уехать отсюда к чертям, так далеко, чтобы меня не нашел даже Авиэль.

Конечно, я не уеду. От себя не убежать, хотя последний век с лишним я завидным упорством занимаюсь именно этим.

— И не холодно тебе здесь, на улице?

Папироса выскользнула из моих пальцев и упала под ноги. Подошедшая Дана осуждающе поцокала языком.

— Черт возьми. Чего тебе от меня надо?

— Винсент! Что за тон? Хотела посмотреть, как ты тут.

— Так чего тебе надо?

Она возмущенно выдохнула и сложила руки на груди. Белоснежный воротник шубки оттенял смуглую кожу, и Дана выглядела заморской моделью, которую нарядили в никогда не виданные ею меха.

— Я же сказала, хотела посмотреть, как ты тут.

— Вчерашняя парочка корибантов не умерила твой пыл?

— Ты учуял обоих! Человек окопался в тебе не так глубоко, как я думала.

— О да. — Я наставил на нее указательный палец. — Я дьявольски голоден, а теперь, благодаря тебе, еще и зол. Чего бы ты ни хотела — катись к черту, Дана. Если ты хочешь, чтобы я тебя убил, то ты выбрала самое подходящее время для истерики.

Она подняла воротник, делая вид, что заслоняется от меня.

— Вот так всегда. А ведь я подошла для того, чтобы сообщить о своем желании помочь…

— Мне не нужна помощь.

Несмотря на мой протест, Дана протянула руку и прикоснулась к моим волосам, убирая за ухо растрепавшиеся пряди.

— Не будь таким глупым, сучонок, — сказала она почти ласково. — Мы вместе убили кучу тварей, с которыми не справилась бы и целая компания карателей. Мы вместе убили Пифона. А теперь ты решил, что можешь поохотиться один? Ты неправ.

— У меня есть Киллиан.

Она насмешливо фыркнула.

— Киллиан не охотник. А вот мы с тобой — да.

— Нам не нужно никого выслеживать. И, надеюсь, не придется никого убивать.

— А если придется?

— Я же сказал, у меня есть…

Дана рассмеялась.

— Ладно, сучонок. Я вижу, сейчас с тобой разговаривать бессмысленно. Но это ничего, ты остынешь и снова будешь рассуждать здраво. Помни о том, зачем я сюда приехала.

— Окончательно свести меня с ума. Да. Это все?

Дана тяжело вздохнула и поправила пушистый шарф цвета топленого молока, получше закрывая горло.

— Пожалуй, да. Желаю приятного вечера.

— Постой-ка.

Она замерла вполоборота ко мне, нетерпеливо притопывая снег сапогом.

— Куда ты идешь?

— Возвращаюсь на дурацкий скучный прием. — Она передернула плечами. — Я бы предпочла поохотиться, но Ева Сержери не охотится и людьми не питается. И вынуждена торчать среди тупых людишек.

— Поохотимся вместе?

Дана повернулась ко мне и с загадочной улыбкой пригладила волосы.

— А чем мы займемся потом?

— У меня есть только один вариант. А у тебя?

— Пожалуй, тоже. — Она выдержала паузу. — Корибанты были вкусными, а наверху ждет очаровательный молодой вампирчик. Так что прием не такой уж скучный и дурацкий. Да и ночь обещает быть интересной.

— Я рад, что мадемуазель Сержери не обделена вниманием молодых вампирчиков.

— Мое предложение до сих пор в силе.

— Мое тоже.

Дана послала мне воздушный поцелуй.

— Пока, Винсент. Не скучай.

Ролан

2 января

Треверберг

В последнее время казалось, что я решил отоспаться за несколько бессонных веков разом. После ухода Дуаты я отключился. И даже не знаю, сколько времени потерял. Мысль о том, что ответ стоит искать в начисто стертых из моей памяти сутках, была неприятна и непонятна, и я не стал ее развивать. Как бы там ни было, я проснулся утром второго января, чувствуя себя обновленным, полным сил и планов. Я точно знал, что нужно делать, и был готов даже включиться в игру, если господам Служителям Культа Равновесия захочется со мной поиграть. Не уверен, что пойду на поводу у Арики и убью Анну, но чем черт не шутит?

Меня переполняли идеи и одновременно тягучее ощущение разрастающейся пустоты. Будто за движением я пытался спрятать внутренний разрыв, с каждым мгновением становившийся все более глубокими почти безнадежным. Первоначальная цель приезда в город казалась призрачной и совершенно не важной. Я хотел построить империю? Железная Леди и без того скоро будет в моих руках, и лучшего помощника в городе я не смогу найти при всем желании. Многоходовка провалилась впервые за последнее тысячелетие. Так ли чувствовал себя Пифон, когда оказался загнанным в угол? Я не сжег мосты, оставил пути к отступлению, что меня держит еще здесь? Почему бы мне не исчезнуть? Я мог бы вернуться в Рим, уехать в Токио или в Нью Йорк. Для меня открыт любой город этого мира, а я торчу в Треверберге, бестолково тратя время на сон.

Я уеду.

Решение очевидно. Надо встретиться с Железной Леди. Еще хотя бы раз. Договориться с Анной, уговорить ее исчезнуть на пару лет, пока все не уляжется. Тем более, у нее теперь есть дом… Можно найти оптимальное решение — это не сложно, надо лишь включить мозги. Но почему-то именно сейчас, когда необходимо собраться, сконцентрироваться, я теряю способность трезво оценивать ситуацию и планировать.

И куда улетучивается ощущение обновленности?

Нужно заново собирать собственный мир. А мне все еще не хватает элементов, уничтоженных этим городом. Мне не хватает более полного ощущения своего пространства и самого себя, потерянного пару дней назад. После смерти Клер все то важное и необходимое, чем я жил, рассыпалось в прах. Зачем это все? Я понимаю, что вопрос «зачем» способен убить любую идею, любое стремление. Я не задавал его себе. Но сейчас потерял опору. Потерял цель. Хотя объективно она никуда не делась. Ведь что могло измениться за пару дней в мышлении существа, которое привыкло мерить время веками?

Сборы заняли пять минут. Радуясь прогрессу, я отыскал брелок с ключами и завел автомобиль, не выходя из комнаты. Пока я спустился вниз, машина успела согреться и была полностью готова к путешествию. Я направился в «Токио», стараясь ни о чем не думать. Дошел до той стадии, когда собственные мысли могли довести до края и перебросить за него. Я начну обвинять себя, а потом и весь мир в смерти Клер, буду раскачивать себя на эмоции, культивировать в себе желание отомстить. А в итоге приду все к той же пустоте, когда-то поглотившей и Пифона, а теперь подобно болоту засасывающей меня.

Теперь мне не нужно было проходить через клуб, чтобы подняться к его владелице. В прошлый раз Арика показала мне тайный ход, ведущий в ее покои так, чтобы она могла в любой момент появляться и исчезать. Так что мысль о том, что Железная Леди не покидает клуб, абсурдна, хоть и привычна.

Она встретила меня в спальне. Я остановился на пороге, несколько бесконечных мгновений глядя на то, как она сидит на краю кровати, тяжело ссутулившись. В ее позе была такая невысказанная тоска, что мне стало не по себе. Я не вовремя? Что-то случилось? Кто-то еще посмел на нее напасть?!

Но нет. Никаких посторонних запахов. Никакой угрозы. Если что-то и случилось, то исключительно в ее голове. Я наконец вошел в комнату и прикрыл за собой дверь. Железная Леди, почувствовав, что ее уединение нарушено, встрепенулась. И вот передо мной уже стояла несгибаемая женщина, чья воля сковывает криминальные структуры огромного города. Я не мог понять, что изменилось, но чувствовал, что-то не так. Железная Леди недаром получила такое прозвище. Эмоции… Мне не могло показаться. Что вызвало напряжение? Явно не мой приход. Это что-то еще. И я должен разобраться. Недомолвки вызывают разногласия, а они ведут к предательству.

Она будто испугалась моего появления. Хотела что-то скрыть.

— Ты готова поговорить? — отстраненно произнес я, удивляясь, насколько сухо и иначе звучит мой голос.

Железная Леди хотела обхватить себя руками, но в последний момент сдержалась и просто прошлась по спальне.

— О чем? Ты до сих пор не выполнил обязательств.

Так же холодно и отчужденно. И глаза прячет. А я только сейчас поймал себя на мысли, что она в европейском костюме, а не в кимоно.

— Чего ты хочешь?

— Она напала на меня, забыл? Или тебе уже все равно?

Я в два шага пересек расстояние между нами и хотел взять ее за плечи, но передумал. Мысль о том, что я хочу ее поцеловать вместо того, чтобы разводить дискуссии на тему, кто что кому обещал, опалила. Пришлось сделать шаг назад. В ее глазах стоял только холод и мрак.

— Я верен своему слову.

— Слову, — едко повторила она. — Мне нужны дела, Викинг.

— Мне уйти?!

Я сложил руки на груди, глядя на нее. Железная Леди опустилась на кровать. Она выглядела абсолютно расслабленной и уверенной в себе. Ее ничто не беспокоило, или же силе воли этой женщины стоило позавидовать. Я не знаю, в чем дело, но эта игра начинала раздражать. Чем дольше мы общались, тем больше я убеждался в своем решении договориться с Анной, но никак ее не убивать.

— Ты свободное существо и волен поступать так, как хочешь.

— Как хочу? А если я хочу послать к черту все дела и запереть тебя в спальне на неделю, что ты на это скажешь?

Она сделала вид, что задумалась.

— Я скажу, что помогу тебе выполнить твои обязательства передо мной.

— О, — я приблизился. — Как это мило. И что ты предлагаешь?

Она жестом предложила мне сесть. Я отказался. Чудно видеть ее в пиджаке. Я только сейчас понял, насколько мне не нравится такой вид. Она казалась далекой. Кукла в дорогом платье. Искусственный макияж, маска на лице и на душе. Что-то дрогнуло между нами. На короткое мгновение мне показалось, что в глубине ее глаз я вижу вину. Огромную, неподъемную вину, желание что-то исправить, что-то сказать. Но она отвела взгляд, а когда снова подняла его, наваждение растворилось.

— Я организую вам встречу.

— Я в состоянии найти Незнакомку самостоятельно.

— Ну что ты, милый, — она поднялась, подошла ко мне и положила ладони мне на грудь.

Меня пронзило будто от удара током от этого невинного касания.

— Отойди, — прошептал я, не думая о том, что говорю. От мест ее прикосновения расползалась жаркая волна. Хотелось избавиться от этих ощущений любой ценой, но я не рискнул силой оторвать ее руки от себя. Напряжение, разливавшееся в комнате, было столь явным, что становилось трудно дышать. Ее зрачки расширились, губы приоткрылись так, будто она ждала поцелуя. Мерзкий спектакль. Черт побери, мы спали вместе! И она требует от меня несусветную чушь.

— Вы встретитесь в моем клубе. И поговорите. Мне нужна ее голова. Или ее исчезновение.

— Да? Ты решила отступить?

— Я подумала…

Контакт удалось разорвать. Я приглушенно рассмеялся, и ушел к окну в попытке перехватить свежего воздуха. Открыл ставню и выглянул наружу. Ночной Треверберг был тревожен и тягуч. Я мог бы полюбить этот город. Когда-то давно. Но сейчас с ним связано столько боли, сколько я не переживал со смерти Пифона. Тени прошлого решили выползти. И выбрали именно этот город для прорыва. Старая тварь Дуата вылезла из сумрака не просто так. И я не хочу знать, чего она добивается. Железная Леди сама не знает, что хочет. Я лишился женщины, которую думал, что любил, и которая точно любила меня. Я сосуществую бок о бок с разъяренными карателями и почему-то не делаю ничего, чтобы себя обезопасить. Я сошел с ума? Или на самом деле причина лишь в том, что я банально и глупо не вижу, куда мне дальше идти?

— Ролан….

Меня передернуло. Железная Леди подошла сзади и совершенно беспардонным образом обняла меня за талию, прижавшись лицом к спине. Я невольно положил ладони поверх ее рук.

— Это все такая ерунда, — прошептала она настолько тихо, что я скорее почувствовал, чем услышал ее слова. Смысл никак не мог уложиться в голове. Что ерунда? Ее требование убить Анну? Полная ерунда, но вполне логичная, учитывая обстоятельства. Или то, что она хотела смерти Незнакомки, чтобы проверить мою верность? А вот это уже определенно бред.

— Ты меня удивляешь, — проговорил я. Арика отстранилась.

— Я тебе солгала.

— Я знаю. И лжешь до сих пор. Но на то ты и глава Тревербергской Мафии, чтобы уверенно лгать, не так ли?

Она разомкнула объятия, обошла меня, чтобы заглянуть в лицо. Я сложил руки на груди, инстинктивно пытаясь увеличить дистанцию.

— Викинг. Так вот ты какой.

Она ждала реакции, которой так и не последовало. На красивом утонченном лице Арики, вечно спокойном, сейчас отразилось замешательство, озарение. Даже почти облегчение. Такое выражение лица свойственно тяжело больному, наконец узнавшему свой диагноз. Смертельный диагноз. Он чувствует облегчение, потому что появилась определенность.

Я опешил, когда она прильнула к моим губам. Мысли улетучились. Вернулось желание продержать ее в постели неделю. Я обнял ее, прижал к себе и наконец подхватил на руки, не отрываясь от ее губ. Поцелуй был жгучим и горьким от странного отчаяния. Мне хотелось остановить ее, сбежать или продлить эту пытку. Она запустила пальцы в мои волосы, уничтожая остатки воли. Поцелуй растянулся на вечность. Мягкость ее губ, трепетность объятий наконец изгнали из моей головы все сомнения. Я отнес ее на кровать. Стянул с нее пиджак и замер, любуясь. Раскраснелась. Волосы разметались. В глазах мрачное пламя, древнее, первозданное. Она прекрасна. Одна из самых красивых женщин в двух мирах. И даже вопрос, кто она на самом деле, занимал меня сейчас в последнюю очередь.

Я проснулся от пищания телефона. Арика лежала рядом, дышала мерно и глубоко, положив голову мне на плечо и обнимая меня одной рукой. Я потянулся за аппаратом, стараясь не потревожить ее сон.

— Всему свое время, — гласило сообщение. Дуата напоминала о себе.

Я выронил телефон и резко повернулся к Арике, будто пытаясь уберечь ее от неприятного звука. Она лишь приоткрыла глаза, притянула меня к себе и замерла. Я задержал дыхание, прикасаясь губами к ее волосам. Не знаю, что происходит между нами, и зачем, но эти мгновения, пожалуй, помогают мне сохранить душевное равновесие. Не говоря уж о том, что близость с ней принесла массу открытий.

Она не Незнакомка и не вампир. Кто же она? Чудесное существо, сначала служившее огромной преградой на моем пути, а сейчас ставшее единственной опорой? Как много я отдал бы за то, чтобы понимать ее глубже. Как бы я хотел…

Анна

Когда Самуэль утащил Винсента, Незнакомка на мгновение почувствовала себя брошенной. Она даже растерялась, будто за несколько дней умудрилась растерять навык светской львицы, но опомнилась и восстановила душевное равновесие. В итоге интерес взял верх, она вынырнула из ниши, где пряталась, и отправилась в залу. Анна Креймер весьма известная личность в Треверберге. Так пусть она будет на виду. К ней подходили, поздравляли с выздоровлением. Оливия завалила вопросами, а Франческа рецептами коктейлей, способных поставить на ноги любого. Анна поддерживала разговор машинально, при каждом удобном случае пытаясь найти глазами Киллиана. Но увы. Если он и был в зале, явно не хотел быть найденным. Занимался своими делами. Общался с кем-то. Сейчас он оставил ее одну, но это не имело никакого значения. Странно, но она чувствовала, как меняется его к ней отношение. Даже в те минуты, если он холоден. Когда работает.

Он приехал за ней сегодня. Это было так волнующе, так мило, так потрясающе, что от одного факта перехватило дыхание. Он всего лишь отвез ее в Дом Моды, всего лишь подал руку и всего лишь был с ней вежлив. А Анна чувствовала себя такой счастливой, будто он предложил разделить с ним вечную жизнь. Чего, конечно же, не случится. Незнакомка отдала официанту уже пустой бокал и, пользуясь тем, что осталась в одиночестве, попыталась скрыться из залы. Не успела. Ее перехватил Самуэль Мун. Художник почему-то был один, и, увидев ее, решил, что это способ пообщаться с хорошенькой девушкой.

— Анна, душа моя, это снова вы. Вы не обижены за то, что я увел Кристиана?

Она покачала головой.

— Потрясающе, — незамедлительно отреагировал художник, — в любом случае я решил искупить свою вину. Я же достойная замена Кристиану?

Анна усмехнулась. Сэм увел девушку в очередную нишу с мягкими диванами и небольшим столиком. Странно, что ее не заняли. Может, это был именной стол четы Мун-Барт?

— Весьма достойная, — согласилась она. — Только, в отличие от доктора Дойла, вы женаты. Впрочем, до доктора Дойла мне дела нет…

— Да? — Сэм усадил ее в кресло, а сам открыл бутылку вина, которую достал из-под стола. — Неужели неприступная мисс Креймер нашла пару себе по душе?

— Кто знает… Вы выглядите потерянным Сэм.

— Что? — он разлил вино по бокалам и сел в соседнее кресло. — А. Не берите в голову.

— Проблемы в семье?

— Когда вы успели так хорошо изучить мои реакции, Анна? — Сэм прищурился, подал ей бокал и поставил локоть на стол.

Он всегда принимал слегка расхлябанную позу, свойственную всем свободным художникам, и совершенно несвойственную бизнесменам уровня Муна. Как он сочетал в себе коммерческую жилку и творческий полет, оставалось загадкой. Но ему это удавалось блестяще. Состояние росло, картины продавались, его выставки проходили по всему миру. Конечно, к этому не могла не приложить руку и его супруга, Теодора Барт, давно превратившая искусство в высокодоходный бизнес.

— Я наблюдательна. Вы можете поделиться со мной.

— Так. Все. — Сэм нахмурился. — Надоело. Сейчас же выпьем на брудершафт и вы, мадемуазель, забудете навсегда про «вы», ясно?

Она рассмеялась.

— Как вам будет угодно, мистер Мун.

Вино оказалось восхитительно легким и при этом имело богатый, глубокий вкус. Сочетание несочетаемого, признак аристократизма. Самуэль удовлетворенно поцеловал ее в щеку, потом приложился к руке и наконец отстранился. Анна в очередной раз поймала себя на мысли, что он слишком хорош для простого смертного. В нем были черты, которые смущали и одновременно радовали. И однозначно удивляли. И дело не во внешности, не в затянувшейся без помощи пластического хирурга молодости. Дело во внутреннем ощущении, в том, как он говорил, как пах. Можно было бы предположить, что он не просто человек. Или же относится к тем людям, которые вылезают за отмеренные их виду грани. Сэма было очень много. Много в общении, много в делах. Категоричный, стремительный, деловой, прекрасный оппонент для Оливии, он порой утомлял и неизменно очаровывал. Анна давно обращала на него внимание, но никогда не оставалась с ним наедине. Впрочем, то ощущение, которое сейчас поглотило ее, лишь с натяжкой можно было назвать влечением. Впервые за долгую жизнь ее голову занимал один мужчина, уверенно вытеснивший всех остальных. Так странно.

— Так что у тебя случилось? — спросила она, поставив бокал на стол.

— Случилось? — эхом отозвался Сэм. Только сейчас Незнакомка обратила внимание на то, что он уже порядком пьян. — Ничего. Все так, как должно быть.

— И все же тебя что-то беспокоит, я вижу это.

— Тео.

Ну конечно. Чем красивее жена, тем больше проблем с нею приползает в твой мир. Анна откинулась на спинку кресла, глядя на художника из-под опущенных ресниц. Его брак казался бы идеальным, если бы не был столь публичным. Теодора Барт — одна из самых влиятельных женщин Треверберга, и он — мечта моделек. Звездная парочка, кормившая толпы писак журналистов. Не может быть все так гладко, когда речь идет о Муне, известном своими бесчисленными похождениями. Но сейчас, похоже, дело не в нем.

— Что с ней? Неужто нашла кого-то помоложе?

Сэм пожал плечами.

— Пока нет. А, может, и да. Мне плевать. Все хорошо, Анна.

— Вот только не надо мне лгать, — Анна посмотрела на него. — Ты совершенно не умеешь лгать, Самуэль Мун. Раз уж начал разговор, доводи до конца.

— Мне кажется, что она хочет подать на развод.

— Кажется или хочет подать?

— Кажется, что хочет подать, — задумавшись на мгновение, проговорил Сэм.

Анна сокрушенно покачала головой.

— У вас тяжелый день, господин Мун. Купите жене цветы. И скажите, как любите ее. Отведите ее в театр, в конце концов. И вот увидите, о разводе даже не поднимется разговора.

— Твои слова бы да…

Мун тяжело встал. Старомодно поклонился и ушел. Наверное, отправился за цветами. Анна проводила его улыбкой. Люди. В конечном итоге они чрезвычайно забавны. На приеме стало скучно. Он закончится через пару часов, но хотелось уйти пораньше. Она набрала номер Киллиана, но тот не ответил. Что ж. Он охотник, ему ее и искать.

Заснеженный город был как всегда уютен и прекрасен. Анна отправилась в свое любимое кафе, находящееся в квартале от Дома Моды. Она хотела первоклассного кофе, одиночества и — что важнее — знала, что должна встретиться с особой, не терпевшей отказа. Присутствие Дуаты она почувствовала незадолго до появления художника. Старая Незнакомка находилась где-то поблизости, и лишь Великая Тьма знает, что она забыла на светском приеме.

Кофе оказался чудесным, а гостья не заставила себя ждать. Она присела за столик. Тоже сделала заказ и расслабилась, глядя на подопечную спокойными немигающими глазами. Ее красота была слишком чуждой современным критериям моды, слишком дикой, почти первобытной. От Дуаты за милю веяло концентрированной опасностью. И даже существо, подобное Анне, не рискнуло бы так просто нанести Незнакомке вред. Дуата научила ее всему. Охотиться. Кайфовать. Жить. Выживать. Она дала ей цель. Смысл. Только все это рухнуло, стоило карателям вмешаться в Аннину жизнь.

— Не думала, что доживу до момента, когда ты отдашься на милость карателей, детка, — почти ласково проговорила Дуата, когда официант принес ее заказ и испарился.

— Знала бы ты, насколько это может быть приятным.

— И что теперь? Любовь, дети, кухня, дом?

Анна, в этот момент пригубившая напиток, закашлялась, резко поставила чашку на стол и откинулась назад.

— Ты мастер шуток, — сквозь выступившие слезы и кашель пробормотала она.

— Ну почему же. Ты влюблена. Это заметит даже смертный идиот. А я не смертный идиот, и вижу больше. Ты сошла с ума? Собираешься им помогать?

— О нет, — улыбнулась Анна, прикладывая к губам салфетку. — Помогать им — что за чушь. Я просто…

Дуата наклонилась вперед, пристальным взглядом рассматривая ее лицо, будто на нем могло отразиться что-то важное. Какая-то мелочь, за которую она сможет зацепиться — и припереть Анну к стенке, вернуть свою власть над ней. Но не видела ничего. Прекрасное лицо Анны Креймер было спокойным, почти одухотворенным. Она никогда не была такой гармоничной и тихой. Обычно она — феерия. И каждая встреча с ней превращалась в спектакль. Но сейчас….

— Милая, я беспокоюсь, — сменила направление Дуата. — Ты не в состоянии за себя постоять. Ты влюблена в того, у кого достаточно силы и власти, чтобы тебя уничтожить.

— И с чего ты это взяла?

— Не получится, — покачала головой Незнакомка. — Ты можешь обвести вокруг пальца весь Орден. Но не меня.

— Зачем ты вернулась?

Дуата поднялась с места и бросила на стол несколько купюр.

— Потому что пришло время. Ты должна быть готова. Если ты еще со мной…

Анна сложила руки на груди.

— Я сделала все, что ты хотела. И это было приятно, надо признаться. Ему было достаточно тяжело, поверь мне.

— Недостаточно. Ты со мной, Анна?

Повисло тягостное молчание. Еще неделю назад она бы, не задумываясь сказала «да». Ведь так сладка была сама возможность отомстить за родителей. Заставить существо, убившее ее отца, страдать. Так сладко было видеть унижение Винсента, понимать, что ее власть над ним почти безгранична. А сейчас это не имело значения. Нет, она не отрекалась от памяти, не забывала, кто она и почему ее жизнь стала такой. Но Киллиан дал ей слабую надежду на то, что все еще можно изменить. И что теперь?

— Что ты собираешься делать?

— Всех, кто причастен к смерти Пифона, должно настигнуть возмездие, — отрезала Дуата. — Всех. И врагов. И тех, кто пытался изображать из себя друзей.

— Что? Только не говори, что ты…

Анна хотела еще что-то сказать, но заметив то, как изменилось выражение глаз собеседницы, замолчала. В воздухе разливалось ощущение зыбкой напряженности. Змея приготовилась нанести удар, и теперь было известно, кто станет следующей жертвой. Кольцо сжималось. Не хотела бы она оказаться на месте тех, кто оказался под прицелом.

Когда Анна подняла глаза, чтобы повторить вопрос, Дуаты уже не было. На столе осталась странная вещица. Кулон из храмового серебра с вытесненной руной. Креймер не знала ее значения. Она знала только то, что эта вещь когда-то принадлежала ее матери, даже если Веста и не придавала ей значения. Жестокое напоминание о том, что даже когда ты счастлив, в прошлом остались нерешенные вопросы. Анна подобрала кулон и сжала его в кулаке. Потом взяла телефон.

Ролан ответил почти сразу.

— Я знал, что ты позвонишь, — вместо приветствия заявил он.

— Нам надо поговорить.

— Больше, чем поговорить, детка.

— Где и когда?

— Сама решишь. Я не жду от тебя сюрпризов?

Анна разжала кулак и посмотрела на кулон.

— Нет, Ролан. Ты в опасности, я хочу тебе помочь.

Она отключилась за пару мгновений до того, как почувствовала присутствие Киллиана. Первый Советник вошел в кафе, весь заснеженный и холодный, как всегда. Он оглядел залу в поисках и, встретившись с ней глазами, неожиданно улыбнулся. Анна незаметным движением спрятала кулон.

— А я думала, миссис Мун-Барт безраздельно завладела твоим вниманием на этот вечер, — проговорила она, когда Киллиан сел.

— Так вот почему ты сбежала с бала. Забыла оставить туфельку.

— К чему? Ты всегда можешь найти меня по запаху. Я звонила. Ты не ответил.

— Был занят.

— Что ж, — она игриво наклонила голову. — Понимаю. Чем займемся?

— Отвезу тебя домой…

— Скучно…

— … ты соберешь необходимые вещи, — продолжил он, подняв палец в качестве знака «внимание», — и мы поедем ко мне.

Анна улыбнулась.

— Даже так. Ледяной каратель сменил гнев на милость?

— Возможно. Или просто мне удобнее присматривать за тобой, когда ты у меня дома, а не в другой части города.

— Рационализации, Киллиан. Ты мастер рационализаций. Поехали? Чего мы ждем?