Миряне

Глава 28

Волны тёплого нежного моря в этот раз были умиротворённо ленивыми. Такое, к сожалению, случалось не часто. И поэтому к берегу в большом количестве приносило множество медуз и противных водорослей, которые цеплялись к ногам и рукам.

— Ничего, — думал про себя Помука, — сейчас пройду ещё метров сорок и будет настоящая чистая вода. Вот тогда можно будет расслабленно лечь на спину и, качаясь на волнах, подумать о самом главном. Почему ветер дует? Почему дождь идёт? Почему волны то вздымаются вверх, то опускаются вниз?

К сожалению Помуке в родном маленьком ауле никто не мог дать ответы на такие вопросы. Один только старый немощный Отта, говорил, что далеко на севере есть книги, где всё про это написано. Но где этот север, и что такое книги, Помука мало себе представлял. Он сейчас вдруг застыл по пояс в море и засмотрелся на своё отражение. На тёмно-смуглое тело, покрытое полностью тёмной же шерстью, кроме лица, ладоней рук и ступней ног. На острые уши, которыми иногда можно было смешно пошевелить. На толстый сплющенный нос и живые любопытные глаза.

— А почему я вижу в воде своё отражение? — спросил себя Помука, — ведь в камне его нет, и в дереве — нет, а в воде — есть? И почему вокруг столько загадок, а в ауле на всё один ответ, что это не моего ума дело?

Трудно жилось Помуке среди родных и земляков. Он был вечным изгоем, предметом насмешек и злых шуток. Один раз даже старый Отта, сказал его отцу, что ваш Помука — это ошибка природы. Зря вы его в раннем детстве лечили разными травами. Помер бы, как и все хилые от рождения детишки, и не мучился бы больше, и других не мучил. Нельзя портить такими, как ваш Помука нашу сильную породу. Правда, когда прошло несколько лет и у Отта отказали ноги, кроме этого хилого изгоя за ним никто не захотел ухаживать. Ведь по закону всех ильмасов, если наступала старость, то каждый должен был добровольно уйти умирать в пустыню сам. Сильную трёпку тогда получил Помука от односельчан, но зато одинокого старика из аула не выгнали.

— Эй! Помука! — услышал он нежный голос Идды, — ты обещать приносить чудесный горошек!

Идда была самой красивой ильмаской в деревне. И она единственная из молодых самочек на выданье, которая общалась с ним. Однако за каждую улыбку Идда требовала от Помуки гладкую блестящую жемчужину. Бедный молоденький, запутавшийся в своих вечных почему ильмас, тут же бросился, разрезая морские волны навстречу своей возлюбленной. Заветную жемчужину он раздобыл ещё поздно вечером, накануне.

— Жалко, — сказала Идда, рассматривая на ладони «чудесный горошек», который искрился на солнце, — ведь я скоро выходить замуж.

— Неужели мой отец платить калым? — не поверил своему счастью Помука.

— Ты глупый! — рассмеялась, словно зажурчал ручеёк, ильмаска, — я выходить за староста! Но если ты ещё хотеть видеть меня, то должен приносить теперь два чудесный горошек!

— Как? — вскрикнул он, — зачем староста четвёртый жена?

— Глупый…

Внезапно Помуке кто-то очень больно и сильно ударил ногой пониже спины. Молодой ильмас пролетел пару метров и ударился плечом о деревянный пенёк. Первая мысль, которая мелькнула в голове, восклицала — кто на самой полосе прибоя поставил, этот чертов пень? А вторая — неужели так быстро прошла ночь? Помука с трудом протёр глаза. И никакого вокруг моря, никакой красавицы Идды, лишь один унылый серый военный шатёр на полусотню боевых ильмасов, которые сейчас храпели, пердели и что-то невнятное бормотали во сне.

— Подъём, верблюжий какашка! — прохрипел второй помощник полусотенного, — живо схватить сраный вёдра! Наносить сраный вода! И варить сраный каша!

— Я вчера уже варить каша, — попытался отстоять свое законное право на отдых Помука.

И тут же ему прилетел хлёсткий удар здоровенной лапой от второго помощника прямо в нос. Бедный ильмас грохнулся на землю, и сверху на него приземлились, брошенные следом деревянные ведра. Маленькая струйка крови из носа медленно сползла на толстые губы.

— Если ты сейчас, верблюжий какашка, не носить сраный вода, то мы тебя делать сраный калека, — прошипел первый помощник полусотенного.

Спорить с двумя двухметровыми боевыми ильмасами у маленького на их фоне Помуки не было ни сил, ни воли. Он обречённо взял вёдра и пошёл на реку. Уже две недели армия стояла на границе Мирянского царства. И вот уже завтра, как им сказали старшие офицеры, они будут под стенами какого-то Житомира. А пока каша из древесной стружки с рыбой, караулы, муштра и побои от старослужащих.

— Терпеть, Помука, терпеть, — твердил ему Ситко, шустрый земляк из родного аула, — скоро взять город, а тама жратва — во! — он провёл рукой по горлу, — пьянка — во! И баба, какой хотеть! Что ей говорить, то она всё для тебя делать!

— А баба человечиков всё знать? — спросил Помука, которого с детства интересовали различные вопросы мироздания.

— Полусотенный говорить, эта баба знать такое, что наша ильмаска никогда не снится, — заржал Ситко, почесав себя под повязкой между ног.

Однако когда самый мелкий росточком из ильмасов и самый жалкий по положению в боевой тысяче рядовой Помука тащил очередные ведра с водой на кухню, он стал невольным свидетелем совершенно другого разговора старших офицеров в командирском шатре.

— Завтра рано утром поднимаете свои тысячи сраных дикарей, — говорил один, по голосу напоминавший фельдмаршала Дёница, — и гоните их к городу. Житомир должны взять без приключений только силами немецких панцирников. Там один жалкий стрелецкий полк в количестве двух сотен мушкетов. Если сильно будут сопротивляться, бросите на штурм африканских новобранцев. Самое главное запомните! За стену уродиков не пускать! Сам господин Сатур распорядился никакого насилия над местными бабами! Чтоб не было, как в Кракове!

— А что там случилось? — спросил кто-то из офицеров.

— Сраное дикарьё оттрахало всё, что шевелится, и даже стариков со старухами, — ответил другой голос.

— Неужели и моим людям баб не трогать? — заинтересовался старший офицер панцирной конницы господин Шёрнер, — истосковались мужики.

— Можете бесплатно отодрать всех шлюх, с остальными только полюбовно, — устало пробормотал фельдмаршал, которого, как профессионального военного бесили подобные вопросы.

Помука, пока его никто не заметил, быстро засеменил в другую сторону. На общую кухню побегу в обход командирского шатра, решил молодой ильмас. Так вот значит, как дело обстоит, я и все мои собратья здесь вроде пушечного мяса. А как сладко рассказывал вербовщик в родном ауле, что кто хочет военной славы, денег и мир посмотреть записывайтесь добровольцами. Как он красиво говорил о просвещённой Европе. А оказывается его жалкая участь — просто махать мечом и погибнуть геройски в первых рядах. Помука сильно поумнел за последние дни, и сам иногда очень сильно этому удивлялся. Ему даже стало казаться, что он самый умный ильмас в этой армии. И он осознал одну горькую истину, что обожаемая красавица Идда его просто использовала, лгала ему за эти проклятые морские жемчужины.

Я раздражённо выглянул в окно на рыночную площадь, которая лежала прямо перед ратушей. Люди преспокойно, как будто этой ночью ничего не произошло, занимались своими привычными ежедневными делами. Что-то покупали, что-то продавали, ругались, радовались и огорчались. Такое ощущение, что война вот-вот должна была начаться где-то там в Америке. Но горькая правда жизни была иной. Завтра полки Сатура буду здесь! Поэтому для обсуждения плана предстоящей военной компании, мы собрались в таком составе: Федот, Елисей, Ханарр и я. Сегодня мы разместились в небольшой комнате на втором этаже городской ратуши, где была настоящая карта города с прилегающими окрестностями.

В кабинете по соседству трудилась Василиса, принимая бесконечный поток граждан. С первого на второй этаж курсировала Иримэ, размахивая луком и требуя от посетителей безукоризненной чистоты и порядка. Ещё в одной комнате, где был архив документов, работала Хелена Олливандер. На ней была ответственная функция разобраться в ворохе деловых городских бумаг.

Я, не смотря на то, что поспал сегодня всего лишь два часа, выглядел и чувствовал себя отлично. Ну как отлично, физически точно — да, а вот морально всего наполовину. И причиной тому был двоюродный брат Федота Елисей, который, оказывается в одиночку, ликвидировал банду «Чёрная кошка» и прочие преступные группировки Житомира. И он нам сейчас это «на голубом глазу» втирал. Очень хотелось его придушить и напомнить, что план по поимке Фомки Шрама и других криминальных авторитетов придумал я. А воплотили в жизнь стрельцы Федота, моя Ири и коренастик Ханарр.

— Поэтому я считаю, что мой сыскной отдел достоин самого высокого поощрения, — закончил свою «тронную речь» Елисей.

Федот, послушав своего двоюродного родича выразительно прокашлялся. Коренастик, сделал вид, что вообще ничего не слышал. Я же попытался себя успокоить простым фактом, что банд в городе больше нет.

— Давайте вернёмся к карте, — предложил я, — вот наша Каменка, которая впадает на юге в более полноводную реку Тетерев. На берегу её стоят пусть плохенькие, но всё же стены города. Да и сам Тетерев больше ста метров в ширину.

— Мы итак всё это хорошо знаем! — выпалил Елисей, речь которого не была встречена бурными аплодисментами.

— С севера у нас стрелецкая слобода и более ухоженные и качественные укрепления, — я провёл пальцем по карте, не обратив внимания на главу местного сыска, — восточная стена и восточные ворота на Киевмир, это дыра на дыре. Но чтобы атаковать город с востока, армия неприятеля должна сделать большой крюк.

— Ну и что? — не успокаивался двоюродный брательник Федота.

— А то, что Сатур нас за противника не считает, — криво усмехнулся я, — ему эти кульбиты с глубоким охватом с тыла ни к чему. Поэтому он из Хмельницкого графства попрётся тупо на наши западные ворота.

— Это всё итак понятно! — махнул рукой Елисей, — давайте сначала решим, как будем награждать мой сыскной отдел!

— Елисеша, иди к херам! — хлопнул по столу Федотий Федотович, — у нас есть должность коменданта кремля, вот и отправляйся туда со всем отделом.

Главный сыскарь Житомира покраснел, сжал кулаки, и обиженно посмотрел на потолок.

— Если вы не цените таких специалистов как я, готов послужить там, где укажет Родина, — отчеканил Елисей и к всеобщему облегчению покинул кабинет.

— Нужно срочно осмотреть состояние западных ворот, — сказал я, — и предполагаемое место первого боя.

— Ты же говорил, что лучше окапаться в белом городе, в кремле? — засуетился и. о. князя, — а сейчас всё по новой хочешь передумывать?

— Время дорого, — пробурчал я, — давай поговорим по пути.

В коридоре завидев эльфийку Иримэ, чтобы избежать дальнейшего конфликта, мы, как примерные посетители, прижались к левой стене, вдоль которой и вышли на улицу. Если бы кому-то сказали, что ещё шесть часов назад здесь всё было завалено трупами, то вас сочли бы ненормальным. Однако для поддержания имиджа полного благополучия пришлось изрядно поработать.

Сначала, целых два часа стрельцы вытаскивали из ратуши мёртвых бандитов и складывали их на телегу, которую прикрепили к броневику. Затем в небольшой яме около рыночной площади, куда курсировал наш импровизированный катафалк, эти трупы жгли, обильно подливая для ускорения процесса «земляное масло». Самым кропотливым делом было отмыть от крови стены и пол в коридоре общественного здания, ведь за тряпку со шваброй никто из служивых людей браться не хотел. Тогда прибегли к помощи портовых шлюх, которых почти в полном составе привезли вместо халявного городского праздника с вином и закусками в честь победы над бандитизмом на урок трудотерапии.

— Без возражений дамочки! — покрикивал на них Федот, — невыполнение приказов в военное время приравнивается к государственной измене, и карается смертной казнью!

— А мы-то тут причём? — повизгивала самая скандальная и страшная портовая проститутка.

— Нечего было оказывать услуги сексуального характера врагам Родины! — отвечал я.

— А на них, когда они голые не написано, что враги Родины, — категорически возражали другие продажные девки, — мы, может быть, им даже в лица не очень то и смотрели!

— Ладно! — согласился Федотий Федотович, — кто не хочет отмывать стены и пол, становись по левую руку! У кого хоть что-то святое осталось — по правую. Тех, кто слева в расход! «Земляного масла» на всех хватит. Остальных после работы на свободу с чистой совестью.

Шлюхи смекнув, что уставшие и злые стрельцы в четыре часа ночи шутить не намерены, понуро побрели работать не по специальности. Оставшиеся сколы и следы от выстрелов из мушкетов и разрывов бомб, я позже полечил с помощью восстанавливающего волшебства. Чем, в принципе, в последние дни и занимался.

У входа в ратушу около броневика копошился Агафон. Он раздобыл какую-то книжку по механике и скорее всего, искал в ней знакомые буквы.

— Тяжело «грызть гранит» науки? — хохотнул я.

— Да грызть-то вообще-то легко, — грустно ответил здоровяк, — а вот читать, что тут накалякано невыносимо!

Я взял в руки занятную книженцию и прочитал на обложке — «Сопротивление материалов», автор не разборчив. Коренастик Ханарр тоже заглянул в книгу. Вопрос что он увидел, остался открытым.

— У нас в северной академии говорили так, — улыбнулся я, возвращая учебник, — сдал сопромат — можно жениться. Рановато тебе, Агафон, читать про эпюры поперечных сил и изгибающие моменты. Начни лучше с арифметики.

— Это что же? — опешил примерный семьянин, — если я не сдам твой компромат, то мне теперяча с женой порознь жить? В баню мне, что ль перебираться?

— Правильно в народе говорят! — в бронированную карету первым залез Федот, — Не хочу учиться, хочу — жениться. Поехали к западным воротам!

Агафон исподлобья посмотрел на нас, бережно обернул книгу в бумагу и спрятал её в кожаную сумку. По лицу здоровяка было не понятно, что тот задумал, но всю дорогу он крутил руль броневика молча. Я же рассматривал пролетающий сбоку город в прорезь для стрельбы из мушкета. Ханарр же сидел посередине и недовольно покрякивал. Так ему кроме затылка Агафона не видно было больше ничего. Сначала мы перемахнули единственный мост через Каменку. Затем въехали на пустырь, где грязные ребятишки пинали, сделанную из тряпья голямбу. Пошла игра в народ, усмехнулся я про себя. Потом пронеслись мимо почерневших от времени деревянных заборов чёрного города. И наконец, выехали к надвратной башне, где нёс службу караул из пяти стрельцов.

Надо признать строили эту защитную конструкцию основательно, я зашёл внутрь прохода и рассмотрел две опускающиеся решётки, которые приводились в движение с помощью лебёдки и канатов. К сожалению, сами кованые ворота у башни отсутствовали.

— Мужики, а где ворота? — первым делом я спросил у служивых.

— Игорь Всесветович, — поморщился Федот, — забрал временно два года назад для пополнение городской казны.

— В смысле? — опешил я.

— Ворота были медью оббиты, — пояснил мне какой-то стрелец, — князь из них медных монет наделал, чтобы со служащими расплатиться.

— Хорошо, что Игорь не решил расплачиваться кирпичами, — грустно улыбнулся я, — а то бы пришлось все стены разобрать. Ладно, всё ясно. Поехали на пустырь, медленно, — обратился я к Федоту и Агафону.

Старший стрелец пожал своим подчинённым руки, поблагодарил их за примерно несение службы и сел в броневик.

— Что тебе ясно? — зашептал раздражённо он, — я же говорил в лес нужно уходить, партизанить! Теперь уже поздно.

— Да, наука не медведь, в лес не убежит, — почему-то ляпнул Агафон, который расслышал лишь часть фразы и прибавил скорости.

— Куда? На пустыре тормози! — крикнул я, расстроенному из-за не лёгкой «дороги в науку» водителю.

Я вышел из бронированной кареты, коренастик незаметной тенью выскочил следом, и мы оба с удовольствием посмотрел на раскинувшуюся красоту. Вся восточная часть города была, как на ладони.

— Пасуй! Пасуй! — кричали возбуждённо ребятишки, которым было фиолетово на надвигающуюся войну.

— Может, тоже сыграем? — ухмыльнулся Ханарр.

Федот тоже невольно улыбнулся, глядя на эту мирную картину.

— Я всё придумал, — сказал я.

— Что? — переспросили хором коренастик и старший стрелец.

— Говорю, что теперь знаю, как раздолбать армию Сатура под орех, — я ещё раз полюбовался видом Житомира, — вот смотрите.

Я присел около песчаной проплешины и подобрал рядом несколько небольших камней.

— Сначала рассмотрим армию неприятеля по частям, — я поставил один камушек на песок, — это панцирная конница. Это пушки, это у нас старший командный состав, это двадцатитысячный корпус уродиков.

— Ещё воздухоплав, — рядом к моим камушкам добавил свой Федот.

— Завтра первыми к западным воротам города подойдут панцирники, — я передвинул камушек, — пока пехота будет ползти, тащить пушки и обоз с порохом, эти на боевых скакунах будут здесь. Мы на броневике выдвинемся им на встречу и обстреляем их. Их действия?

— За нами кинутся, — ухмыльнулся Федот.

— Отлично, — улыбнулся я, — мы влетаем в городские ворота, они за нами, мы по чёрному городу, они вновь за нами, мы доезжаем до этого пустыря и берём их в ловушку. Построим здесь сегодня ночью из брёвен загон для скота. В этом загоне мы их всех и сожжём.

— А чтоб они по городу не разбежались, перегородим баррикадами параллельные улицы, — потёр свои руки догадливый Федотий Федотович.

— Нефть разольём по земле, — я обвёл рукой пустырь, — приготовим факелы и дополнительные глиняные сосуды с земляным маслом. И разом это все в них бросим.

— Это ж адское пекло получится, — почесал затылок Ханарр.

— Допустим, а как разберёмся с пушками? — посмотрел, прищурившись, Федот.

— Ещё проще, — хохотнул я и встал, — пацаны дайте голямбу на минуту! — крикнул я сорванцам.

— А что нам за это будет? — провёл рукой по сопливому носу самый старший из ребят парень.

— Дам два медяка, — ответил я.

Грязнущий из тряпок мяч тут же подкатился к моим ногам и я взял его в руку.

— Когда подъедет обоз с порохом и ядрами, — начал я объяснять идею соратникам, — мы выедем из города на броневике. Подберёмся, как можно ближе, и я запущу по обозу несколько бомб. Пацаны, отойдите вот туда, к мосту!

Между мной и ребятами образовалось расстояние в метров пятьдесят. И я, что было сил, запустил голямбу точно в руки малышне. Само собой корректируя траекторию полёта за счёт магии и волшебства. Правда, вышло чуть-чуть не точно.

— Суть ясна, — сказал я Федоту, — траекторию броска нужно будет отрепетировать заранее с учётом веса бомбы.

— Значит, конницы нет, артиллерии — нет, — пробормотал удовлетворённо старший стрелец, — командный состав?

— А как бандиты грохнули нашего бурмистра? — спросил я.

— Ясно как, в потолке дырочку проделали и бросили бомбу с чердака прямо в кабинет, — улыбнулся Федотий сны Федотов, — понимая, к чему я клоню.

— Вот и мы не будем изобретать велосипед, — брякнул я.

— Что изобретать? — заинтересовался доселе молчавший Агафон.

— Это у нас присказка такая была в северной академии, — я почесал затылок, — значит, пойдём старым проверенным путём.

— Пойдём вместе, — пробурчал Федот, — что нужно сделать, чтобы всё командование Сатуровской армии оказалось в том самом кабинете бурмистра?

— Почистим и отмоем как следует помещение, — вздохнул я, — прибьём к полу большой стол, поставим в кабинет самые лучшие кресла и приклеим на столешнице карту города. Но к этому времени весь наш полк должен быть готов отразить первые атаки на княжеский кремль.

— Эх! — возбудился Федотий Федотович, — нам бы для полного счастья ещё бы воздухоплав грохнуть. Но как?

— Я думаю, их главнокомандующий не будет трястись в седле, а прилетит сюда сразу на этой чудесной машине, — я задумался на пару сек, — а поставит он её около ратуши! Дальше мы выезжаем на броневике…