- И на каком же моменте жизни ты оставила Крысу?
- Во сне.
- А Аверс?
Эска мучительно взглянула на Тавиара. Аверс... задавать так поверхностно вопросы, даже не понимая, что значат для нее эти имена, преступно. Подумав еще, девушка вдруг вспомнила, как признавалась Тавиару в любви из-за этого Аверса. Для нее это было давно, а для него ведь недавно... "Нет, пора отделаться от этого. Чтобы больше никогда не сравнивать их, я лучше солгу сейчас, и Тавиар будет спокоен".
- В ее сердце закрались сомнения. Чувства к Аверсу теперь стали шаткими, как старые лестничные ступени... Он стал больным и убогим, пострел на все свои годы и больше. А Илиан страстен в признаниях, и ее с ним связывает прошлое. Так что можешь больше не спрашивать про Аверса. Твой предок не стоит обсуждений... Правда, прекрасное вино?
- Правда. - Ответил Тавиар, глядя на свой бокал. - Только совсем не пьянит...
Домой Эска вернулась не очень поздно. Отчего-то последние полчаса ужина с Тавиаром были потускневшими. Пропало что-то, особая атмосфера, царившая все это время между ними, и все было по-прежнему, на первый взгляд, но в ту же минуту и не таким. Странно...
Сон у девушки этой ночью был таким же, как и вчера. Безмятежным и крепким. Ее не донимала больше бессонница, не донимали мысли и слова из прошлого, не тревожило волнение о предстоящей речи, и волнение из-за того, как ужасно для нее эта речь прошла. Эске снился воздушный шар, на котором катал ее Берт, и прекрасный город внизу. И сказочные дали горизонта.
Когда Эска открыла глаза, часы на столе показывали начало двенадцатого. Она встала, прошла в ванную и включила воду, чтобы умыться. Взглянув в зеркало, Эска остолбенела. Задрожавшими пальцами убрала прядки волос, мешающие четко увидеть весь знак. Миракулум чернел на ее шее...
- Господи, сохрани меня...
Мыло, гель, шампунь, щетка, растворитель для краски, - кожа лишь сильно покраснела от раздражения, а знак не смывался. Эска понимала, что это значит, но все равно упорно мылила шею.
- Что мне теперь делать?!
К счастью, Рория Иргили была дома, и Эска с первой же секунды, как та открыла дверь, выпалила это. Молодая женщина пропустила ее без слов. В квартире не было посторонних, все та же приятная, уютная ухоженность комнаты.
- Что делать с этим?
В отчаянье повторила девушка, показав шею. Рория внимательно всмотрелась.
- Намажь мазью от раздражения.
- Что? - Изумилась та.
- Я могу тебе дать крем, у меня есть. А не то кожа слезет. Ты, видимо, очень старалась его стереть?
- Какой крем? У меня Миракулум!
- И у меня тоже. - Тускло ответила автор "Миракулум". И открыв секретер, достала баночку с кремом. - Значит, ты рискнула путешествовать?
- Да. И теперь жалею об этом.
- Поздно. Знак Алхимика не пройдет никогда. Как ощущения?
Эска села в кресло, взяла из ее рук баночку, и неожиданно осмыслила, - Рория! Есть на свете человек, способный все понять без слов и пересказов, мол, каково это... человек, кто побывал не в Эскиной шкуре, но в шкуре Крысы. Это серое одеяние было примерено не только ей одной.
- По-разному... но порой я схожу с ума.
- Не удивительно. Быть другим человеком, абсолютно потеряв себя, это ли не безумие, а?
- Как вы справились?
- С чем?
- С трудностью быть другим человеком?
- Этого не было. Я есть я.
- Вы опять утверждаете, что Крыса, - это вы и есть? А не Рория Иргили.
Женщина промолчала. Эска всмотрелась в ее черты. Она была чем-то похожа, совсем капельку, но не настолько, чтобы поверить. Эска Крысой смотрелась в зеркало и помнила свое лицо. Оно было другим. И в тоже время, вероятность... возможно ли? Тавиар не Аверс, но похож на него. А Рория не похожа на Рыс, но это она?
- Вчера вечером ко мне приходил один молодой человек. Он назвался Бертом.
- Берт?!
- Сначала он расспрашивал о книге, а потом и о тебе, Эска.
- Что вы сказали?!
Рория устало опустила веки, и несколько секунд лишь постукивала пальцами по журнальному столику.
-Я подтвердила, что ты ко мне приходила.
- Зачем?
- Затем, зачем ты и приходила, - узнать, откуда я все это взяла? Про войну двух Берегов.
- И?
Эска представила, как все рухнет в никуда, едва к Тавиару заявится Берт с расспросами. Конец их договору, конец их отношениям, и доверие к ней будет подорвано безвозвратно. Она же обещала никому не говорить.
- Ничего не сказала. Что-то мне подсказало, что ему нельзя сообщать правду. Я не знаю, как он узнал обо мне, и почему пришел, но прошу впредь постараться следить за своими разговорами... - Хозяйка дома вздохнула. - Тяжело, когда посторонние люди постоянно бередят расспросами мою душу. Я здесь давно, и я стараюсь быть Рорией.
- Вы пугаете меня.
- Уходи, Эска. Миракулум не сведешь, тебе с ним жить. И ничем я в этом тебе помочь не смогу.
Тавиар отрицал, что он тот самый оружейник. Рория доказывала, что она та самая Рыс. Истина Эске открылась лишь в том, что теперь у нее большая проблема, - как объяснить родителям это тату? И в чем подозревать Берта?
Объяснение с родителями она решила отложить на потом, - обернула шею легким летним шарфиком. А с Бертом выяснить отношения, решила немедленно, и после писательницы поехала к нему.
Он открыл дверь после первого же звонка, и не успел даже сказать "Привет", как девушка прошла в его квартиру, а потом и в комнату. Молодой человек, почуяв неладное, медленно закрыл входную дверь и прошел следом за гостьей.
- Как дела?
- Как ты мог, Берт? Я не ожидала от тебя такого подлого поступка!
- Ты о чем?
- Я же обещала, что все расскажу тебе, когда будет возможным, а ты... ты влез не в свое дело!
Он опустил глаза, не зная, что лучше, - начать врать или соглашаться с ней. Колебаться долго было нельзя, но Эска лишила его выбора, она вдруг увидела неосторожно оставленную на столе книгу.
- А! - Она выхватила ее из-под тетради, безошибочно признав корешок. - Ты что, читал ее?!
Берт кивнул. Эска побледнела и осела на край незаправленной кровати. Потом стала наливаться краской и негодованием. Другу было не объяснить, что это равносильно для девушки тому, как если бы он прочитал ее дневник. И не просто дневник, а самый откровенный, где все ее чувства, и души, и тела... все! Он словно без спроса заглянул не в чужую жизнь безразличной Крысы, а в жизнь Эски!
- Как ты мог?
- Но что в этом такого? Мне было интересно, что это за книга, после которой ты так стала меняться, Эс.
- А зачем ты ходил к Рории?!
- За историческим интервью...
- Нет, Берт... ты решил предать меня. Решил выяснить все про меня.
- Эска...
- А мне ведь казалось, что ты... что я могу верить тебе до последнего.
Он вдруг кинулся к ней.
- Можешь, Эс! Ну, прости меня, пожалуйста, я не удержался от того, чтобы не попытаться выяснить, - что с тобой происходит. Разве ты сама не замечаешь, что ведешь себя не так, как раньше? Что было в университете? Эс?!
- Мне уже все равно, как ты поступил и поступишь впредь, если доверия нет, то избавь меня от твоего присутствия! - Холодно сказала Эска почти не своим голосом, и встала. Книгу швырнула обратно на стол. - Не звони мне впредь, и не приходи.
Ушла сама, хлопнув дверьми как можно громче. Все его заслуги, все, что он сделал для нее хорошего и необычного, перечеркнулось одним, - он посмел вмешаться. Попытался узнать, не спрашивая. И поставил под угрозу ее отношения с оружейником. А друга терять, оказывается, больно... и в ее настоящей жизни это было больно. Но потерять любимого, еще хуже...
Эска дернулась и остановилась, как натолкнулась на стену, прямо посреди улицы. Что она сейчас подумала? Кого потерять еще хуже? Кого?! "Нет-нет, я не поддамся... у меня есть мое дело, моя свобода, моя самостоятельность. Это Рыс уже безнадежно глупа, потеряла себя и свою голову, но только не я...".
И чтобы доказать себе это, Эска поехала к Тавиару.
За прилавком стоял его отец, Сомрак, а сын был где-то в комнате. Но на приветственный звук колокольчика он тут же выглянул в саму лавку.
- Сбылись мои предчувствия, - улыбнулся он, - я надеялся, что сегодня ты обязательно заглянешь. Я ждал.
Эска натянуто улыбнулась, понимая, как сладко екнуло сердце.
- Тавиар... - и сняла шарф. - Он появился сегодня утром.
- Быть этого не может!
Оружейник подошел близко. Как он был изумлен и взволнован, как нежно дотронулся до ее шеи. От такого прикосновения голова Эски закружилась. Тавиар с беспокойством спросил:
- Знак жжет тебя? На тебе лица нет.
- Нет. Эта краснота оттого, что я пыталась стереть его. Очень глупо.
- Но почему он появился? Крыса что, пережила Миракулум снова?
- Нет.
- В чем же причина?
- Не знаю.
- Поверить не могу, - Тавиар снова коснулся знака. - Самый настоящий... и не проявлялся раньше.
- Отправьте меня снова туда, - попросила Эска, понимая, что сейчас не удержится и прильнет к Тавиару всем телом. Зачем он стоял так близко и прикасался к ней?
- Ты уверена? Не слишком ли часто?
- Нет.
- Эс... а ты помнишь, что я тебе рассказывал о Рории вчера?
- Нет, я не как она. Я никогда не перестану жить своей жизнью, и никогда не отрекусь от людей, которые в этой жизни всегда рядом. Просто чем быстрее, я поставлю точку с Рыс, тем быстрее закончу путешествия.
- А ты хочешь быстрее поставить точку?
- Да.
- Но тебе не обязательно чего-то ждать, ты можешь сделать это прямо сейчас.
- Правда?
- Да. - Тавиар отошел к двери и открыл ее. Снова прозвенел колокольчик. - Уйти и не вернуться. Забыть обо всем, как о ночном кошмаре, и все будет по-прежнему.
- Нет!
Девушка прошла за стойку, Тавиар следом. Но Сомрак задержал его, прошептав со злостью:
- Кого ты обманываешь? Ты прекрасно знаешь, что она не уйдет, пока ты сам ее не отпустишь... а ты теперь ни за что в жизни ее не отпустишь!
- Как знать, - насмешливо и тоже тихо произнес сын, - может все еще случится по-твоему...
- Одумайся!
- У тебя полно времени. Не так много, как было прежде, но есть. Старайся, ищи, я не мешаю тебе, я готов быть побежденным...
- Одумайся...
- Нет.
Через минуту Эска в ожидании закрыла глаза, а Сомрак взял ее за руку.
Глава шестнадцатая
Спала я так крепко, что служанка разбудила своим приходом. В это утро девушка сопроводила меня в купальню, - просторную комнату за гостевыми покоями, где стояла большая лохань, горел очаг с котлом полном воды и запах мыла смягчался запахом масел. Пока единственное платье служанка всегда уносила на чистку, заменяла мне нательную рубашку, помогала с волосами и смывом пены. Только купалась я, не снимая повязок и заменяла их на чистые и сухие уже в комнате, когда оставалась одна. Так было каждый пятый день, и этот ритуал отличительной цаттской чистоты происходил всегда одинаково - под присмотром Котты. И я удивилась, когда не увидела ее.
- Что-то случилось?
Девушка, чувствовавшая себя гораздо свободнее без присутствия каменной монашки, заулыбалась и почти пропела:
- Ох, случилось, госпожа! - Но на всякий случай понизила голос: - До самой ночи ее изводил старик, что прибыл вчера в замок и о котором господин Илиан приказал позаботиться, как о госте. Конечно, его поселили не в палатах, а в углу при кухне, дали на смену старую форму ратника, позволили смыть с себя дорожную грязь и накормили досыта...
Я во все глаза смотрела на девушку, внимая каждому слову с жадностью, и даже застыла полураздетая у лохани, с платьем в руках. Служанка засмеялась в ладошку, прикрыв ей рот, и продолжила:
- Она была приставлена смотреть за ним в это время, а старик на нее огрызался и обзывал. А когда она, по распоряжению же господина, заявила, что осмотрит его на вшивость и поможет с хворями, ответил, что если... хи-хи... молодая козочка желает увидеть хоть раз за свою жизнь голого мужчину, то он не против, и утащит ее купаться вместе! И даже попытался поймать! Ох, и видели бы вы, как она вылетела с кухни! А потом он сменил гнев на милость, и после ужина и чарки сидра не зло шутил, а наоборот - щипал за плечи, дергал за юбки, окликал то опять молодой козочкой, то дикой кошкой! Допек проклятую ведьму так, что она замахнулась на него кочергой, и плюнула, сбежав подальше.
- Так где же Котта сегодня, опять следит за ним?
- Нет, не вышла из комнаты в положенный час! Первый день с ее гнета слуги не получили ни розг, ни палок с малейшей оплошности. А за стариком и следить не нужно, он с рассвета обнял кувшин и уже упился до беспамятства. Спит на лавке и никому хлопот не доставляет.
Невообразимо было бы взглянуть на Аверса таким!
Служанка и сама не знала, как сильно обрадовала своим рассказом, - оружейника без обмана оставили в замке как гостя, пусть и не почетного, а как простолюдина. Не пленили, не вздумали пытать и убивать.
Годы назад и я притворялась, бегая в деревянных колодках по Раомсу с ведрами воды и вычищая замковые стоки и нужники, лишь бы спасти Аверса! Только лесничая Аника была посвящена в мою тайну и помогала, а потом и укрывала от цаттов после побега... найдутся ли здесь искренние друзья? Как он сможет один справиться с тем, чтобы разжать хватку барона и увести меня? Было бы проще, сиди я в камере подвалов как преступница. Замок да тюремщик - вот и все препятствия. А тут - жадность Эльконна, влюбленность Илиана, преследование Лаата и вся знать местных земель, осведомленная о том, что я ценная добыча с таким приданым...
За это утро я узнала больше прежнего, - Котта действительно была настоятельницей маленького монастыря южнее Лигго, но была изгнана в войну Берегов за жестокость с послушницами и грех пития. Не пропала - нашла себе место здесь, надзирала над слугами при прежнем хозяине и при нынешнем. Все натерпелись. Малисса, так звали мою служанку, жаловалась на все - от побоев до лишения сна и еды. Даже ратники ее ненавидели, хотя их службы она никак не касалась. Один Илиан мог справиться с Коттой, но прислугу перед ней не слишком защищал - лишь некоторых девушек, две из которых выбрал себе в утеху сам барон, а одна согревала по ночам самого молодого вельможу. Илиан в большей степени отвечал за защиту замка и хозяйственные траты, распределяя жалование и рассчитывая для скупого барона сбережение каждой монетки.
Грамоту Ньяса мне так никто и не принес. В трапезную в этот день не позвали ни разу, и я провела у окна с книгой все светлое время. Выглядывала на каждый шум, все надеясь увидеть хоть мельком на площади Аверса.
На другой день я его увидела, и не случайно, а за завтраком, куда позвали меня, а чуть позже для разговора и оружейника. За столом бывшего ратника никто бы не потерпел, и Аверс поднялся в трапезную вместе со слугой, принесшим два кувшина разбавленного молодого вина и чашу с лесными ягодами.
- Разница между моим прежним существованием и вашим достатком не позволила мне еще накануне принести свою благодарность за гостеприимство, господин Барон.
Аверс осмотрелся, замолчал, и выжидательно уставился на Эльконна. Он не спрашивал дозволения сесть и не продолжил выказывать признательность за приют. Одной фразы достаточно, и большего барон не услышит, как бы ни хотел погреться в лучах благодетельствования.
Оружейник выглядел лучше - отмыт, побрит, в старой, но опрятной форме ратника. Все также сутул и чуть перекошен, - ровно стоять не позволяла нога, а посоха с собой у Аверса не было. Замотка на шее чистая, и из-под нее выглядывала алая полоса больной кожи, такие же красные пятна не сошли с его скул и носа.
- Вы знатного рода, господин Ньяс?
Я не выдержала молчания и спросила. На один миг мне собственный голос показался чужим, но на другой я спокойно отметила, что он ничуть не дрогнул и не прозвучал иначе обычного.
- Да, госпожа. Но он обеднел задолго до войны, и все сыновья покойного барона Дароса нашли себя в благородном служении короне, как и ваш покорный слуга.
- Ваше происхождение заметно по вашей речи.
- Под плащом нищего встречаются и благородные люди. Как бы ни закрутила судьба, сделав знатного человека ратником, разбойником, а потом и бродягой, моей чести и имени никто не отнимет.
Илиан бросил взгляд на Эльконна, кивнул слуге, и тот отодвинул стул от края - приглашение сесть. Подвинул кубок, наполнил его вином. И Аверс занял свое дальнее место за трапезным столом.
- Ваше здоровье.
- Расскажите подробнее, господин Ньяс, - с трудом произнес Эльконн на неродном языке, или от редкости пользования или от того, что пришлось обратиться как к равному, - о ваших злоключениях с Авени-Ором и после его смерти.
- Охотно.
Я брала ягодки по одной и слушала. На Аверса не смотрела, боялась быть пристальной, но наслаждаться его голосом мне никто не мешал, и не углядел бы в том ничего предосудительного. Рассказ увлекал, был подробен, только нить истории все больше терялась, и я не раз и не два ловила себя на том, что внимаю только звукам.
- Вам не интересно, госпожа Сорс? - Илиан шепнул мне через стол на языке нашего Берега, обращаясь ко мне и не перебивая рассказчика. - Вы так отрешены и словно не здесь.
Я взглянула на Илиана, и ответила мысленно, не раскрыв рта и не произнеся ни слова - да, не здесь. Я витала своей душой на свободе, вне стен и вне каменной тверди пола, дышала с Аверсом одним воздухом, чувствовала его от себя в нескольких шагах и потому была безмерно счастлива.
- День другой, и я готов буду выехать с вами. Сначала через Лигго, чтобы там оставить в казначействе залог для меня, и после - к далеким краям. Путь будет не близкий, господин Эльконн, но если у вас есть доверенное лицо, то мне все равно кого я приведу к золотым сундукам.
- Вам придется злоупотребить моим радушным приютом до дня свадьбы. Замок ожидает гостей и визита Первосвященника. Отца госпожи Сорс, он окажет честь и лично скрепит союз церемонией и клятвой.
- Так вы невеста?
Я кивнула, задержала на Аверсе взгляд, и тот улыбнулся мне со своей скошенной черной прорехой в зубах. Сам налил себе из кувшина:
- Ваше здоровье. И мои поздравления. Свадьба так свадьба, во мне спешки нет, а если будет что выпить, то я и до первого снега готов ждать.
Оружейник не задержался дольше, чем того требовало дело. Поблагодарил за вино и ушел, а Эльконн брезгливо указал Илиану:
- Пусть за ним смотрят, много пить не дают, и больше в эти палаты не пускать. Плебеям место на кухне. Госпожа Сорс...
- Да, господин Эльконн?
- Я попросил вас присутствовать сегодня здесь из-за послания Лаата. Первосвященник не здоров, и путь сюда растягивается из-за вынужденных остановок и долгого отдыха. Мы ожидали его, а прибыл гонец с письмом, и содержание несколько туманно и настораживает. Изволите ли вы объяснить некоторые просьбы вашего отца?
В руках Илиана появилась тонко свернутая трубочка пергамента, и уже барон, развернув ее и вскинув брови, прочел:
- "Не дозволяйте ей быть свободной. Заточите под всеми запорами в самом глубоком колодце или подвале, приставьте охрану и догляд, ни на миг не оставляя одну. Сомкните руки и ноги кандалами, спеленайте тело холстом и веревками. Если вы не сделаете этого, моя дочь вновь сбежит - просочится как вода сквозь трещины камня, ускользнет песком через пальцы, или растает туманом".
- Как жаль, что обида родителя так сильна. Он не удержал меня у себя, и потому думает, что прочие мужчины также слабы как он. Лаат узнает вас и поймет, что мне не будет более надежной охраны, чем ваш темперамент и сила духа. Не стану лгать, барон, что пылаю к вам страстью и стану хорошей супружницей. - Тут я вспомнила слова Красдема и обернула их в лесть Эльконну: - Вы дразните во мне что-то дикое и древнее как в звере, я хочу быть рядом с вами, как волчица рядом с волком. А силой меня не удержать, это правда.
- А если я последую совету и прикажу вас связать и бросить в подвалы? В путах вы заговорите иначе, чем сейчас?
- Я позволю себя связать. Но только если это сделаете вы в нашу первую брачную ночь.
Илиан сопровождал меня до самого выхода на площадь. У двери, внизу лестницы баронских палат, он огляделся, грубо схватил за руку и задержал. Я не успела коснуться и створки.
- Вы лгунья, Рыс! Вы столь искусная лгунья, что теперь я не могу сказать - слышал ли я хоть одно искреннее слово за все ваше пребывание здесь? Обманывают и ваши слова, и ваша улыбка, но кажется взгляд вы не в силах заставить играть по прихоти мысли.
- Вас? Никогда! В день откровения я призналась, что Крыса, так почему теперь вы изумлены? Отпустите мою руку...
- Что под повязками?
- Отпустите!
Он прижал меня к двери и силой стал срывать с запястий льняные обмотки, которые почти по всей длине прикрывали рукава платья и не вызывали любопытства у барона. Но Илиан помнил о моей маленькой тайне и, к счастью, кинулся оголять их, а не шею.
- Откуда эти ожоги?
- От пылких любовников. Не будьте наивны, Илиан, я прошла войну и давно не юна. Неужели вы думаете, что воительница Сорс смогла себя сохранить и не познала жестокости и насилия? Неужели вы думаете, что я смогла раздобыть карты и продержаться столько лет в стане врага, не солгав ни разу?
- Вон!
Юбка служанки мелькнула и все звуки совсем затихли, оставляя нас у двери одних. Если свидетели сцены и были, то лишь на слух притаившейся челяди.
- Пустите меня...
- Отпущу. Только когда услышу ответ - отчего ваш взгляд сегодня стал глубоким, как море? О чем или о ком вы задумались так, что я увидел не отражение, а глубины? Счастливые, искренние, полные до краев чувством?
- Или вы разожмете пальцы, или я прокляну вас.
Илиан внял угрозе, но не сразу, а выждав еще. Освободившись, я выскочила на площадь, прижимая к животу руки, чтобы удержать ослабленные повязки. В комнате не было воды, а после всего мне хотелось одного - умыть с лица и ладоней то незримое и липкое, что осело на коже. На душе и в чувствах, но отмыться заново хотелось телом!
Дверь в купальню была приоткрыта и я надеялась, что там никого нет. Но едва приблизилась, различила тихий голос служанки, напевавшей себе что-то за работой. Шершавые звуки половой щетки, плеск воды, и почти мурлыканье песни, которую девушка пела сама себе от радости уединения:
Тянут вниз холодные глубины,
В сотни раз сильнее мощный шквал.
Тот поймет отчаянья причины,
Кто хоть раз со штормом воевал.
Хочет - разобьет его о скалы,
Хочет - уведет в водоворот,
Будто бог морей имеет право
Утопить любого, кто живет
На его волнах, кто дерзко смеет
Не сдаваться вопреки всему,
Быть сильнее духом и смелее, -
Плыть, дышать, и не идти ко дну.
Я закрыла лицо руками и тихо заплакала.
Глава семнадцатая
Котта вернулась на свой пост, и в следующие два дня мне не довелось перемолвиться со служанкой или швеей ни словом, кроме необходимого. Свадебный наряд еще не примеряли, а платье для приема оказалось почти готовым. Золотые руки женщины и помощниц справились с капризным и дорогим шелком так, что даже я невольно прониклась чувством красоты изделия.
Опять же я проводила время с книгами, за неимением иных занятий. Это позволяло сгладить муку ожидания, но только в первые часы ум увлекался и освежал знания языков, а после все чаще и чаще я не вникала в строки, задумавшись о своем или превратившись только в слух. Прибывали гонцы, уезжали обратно. Слуги замка подготовили соседние гостевые комнаты и занимались баронскими палатами, из своего окна напротив я видела, как открывали в них окна приемных зал, как стряхивали пыль, как таскали туда и обратно ведра, метлы, скребки и корзины с новыми свечами.
Из всех на площади замечала только Илиана, - весь в делах и поручениях, он раздавал указания слугам, ратникам, и постоянно ходил то в одни палаты, то в другие. Меня не беспокоил никто.
Будь у меня бумага и чернила, я не устояла бы от риска написать Аверсу записку и тайком передать через служанку, что приносила обед. Но ни того, ни другого не было, и Котта на просьбу их принести, ответила "не велено", да и к лучшему. Выдать себя нельзя, и если вдруг хоть кто-то заподозрит связь между мной и ратником Ньясом, это может стоить головы ему, а потом и мне.
К ночи полил дождь. Последние весенние дни были очень жаркими и сухими, а с Побережья приходили вести, что все небо увело влагу туда, и еще потому Лаат застрял в пути, что дороги раскисли. Теперь же дождь, наконец-то пришел и в эти земли. От окна сразу повеяло приятной свежестью и запахом камня. И в сумерках и с началом ночи я стояла у открытого оконного проема, вдыхая прохладу полной грудью и вспоминая родные запахи моря. Без соли и водорослей, но то уже дополняло воображение, радуясь дождю как младшему брату большей стихии.
Резкий порыв потушил лампадку, скрав из комнаты слабый свет, и я с испугом отпрянула в темный угол, поняв, что кто-то незванный открыл дверь. Тревога первой толкнулась в сердце, но в следующий миг я кинулась к Аверсу, вскрикнув как подраненный зверек, и прижалась к нему.
Оружейник обнял взаимно крепко. Поцеловал коротко, ослабил объятия и коснулся моего лица ладонью. В такой темноте черт не рассмотреть, и его я узнала лишь по едва видимому абрису фигуры, когда он появился в покоях. Жесткие пальцы скользнули по царапинам и Аверс шепнул:
- Они за это поплатятся, Рыс.
- Ты безумец... как ты смог пробраться сюда? Ведь увидят, спохватятся... и ты... обманщик! Боги, я ведь поверила, что ты покалечен!
- Сомм хороший учитель. Не тревожься, не увидят и не спохватятся. Лекарь снабдил меня порошками, и теперь у части обслуги прихватит живот после ужина, ратников будет клонить в сон от воды, а Котта... эту бдительную ворону я едва успел дотащить до сеновала на конюшне, пока она еще держалась на ногах от сидра и толченого сонного корня в нем. Никому не будет до меня дела, Рыс. Двое или трое из челяди видели Ньяса и Котту в обнимку, и никто не рискнет сунуться на сеновал до утра.
Аверс не сутулился и не припадал на ногу. Я всем телом чувствовала, сколько в нем силы и здоровья, - плечи крепки, а руки и поцелуй - жадные. От него пахло смолой, перцем и горьким вином. Я поверила, но страх не ушел - не за ним, так за мной могли заглянуть. Прихоть Эльконна или неспокойный Илиан, - а на двери даже маленького запора не было!
- Не бойся.
Он поцеловал дольше и крепче прежнего, и его уверенность передалась мне. Тревога таяла, а губы горячели, распаляя и без того взволнованное сердце еще больше. Я хотела его спрашивать и спрашивать - как они вырвались от разбойников, сильно ли пострадал Соммнианс, невредимой ли добралась до них Витта и все ли с ней хорошо? Откуда взялся Ньяс, будет ли помощь за стенами, что сам оружейник здесь планирует сделать, чтобы вытащить меня? Но Аверс говорить мне не дал. Мало ли времени или много, он сам перестал объяснять и рассказывать, а повлек к постели, и вместо того, чтобы скромно обнимать за талию, стал распускать боковые завязки платья.
Ночь тайной близости, а не побега... Пока что Аверс в замке был заперт почти таким же ценным пленником, как и я. И все равно шептала вместе с признаниями чувств, одну и ту же мольбу своему любовнику: "Вызволи меня, уведи! Увези так далеко, как это возможно!".
- Все будет хорошо, Рыс.
Уже в тишине и покое, оружейник держал меня рядом с собой, одной рукой охватывая голые плечи, а другой прижимая голову и поглаживая по волосам. В первые мгновения после, я вновь трепыхнулась от страха быть застигнутыми и хотела скорее одеться, задвинуть дверь лавкой или креслом, плотно закрыть окно, которое так неосмотрительно осталось распахнутым... Но Аверс не выпустил из объятий, мягко но решительно оставив меня в постели.
- Немного времени у нас есть.
Нагота в плену неуютна, и я казалась самой себе настолько незащищенной, насколько это возможно в своем пределе. И шея, и запястья, - на всем теле ни нитки. Лишь от холода Аверс накрыл и меня и себя покрывалом. Когда я все же выдохнула и смогла примирить в себе разные по силе негу и беспокойство, оружейник тоже расслабился.
- Ты совершила невероятное, Рыс... ты всякий раз поражаешь меня, совершая невозможное, на грани чуда. Отвела смерть от Витты, уберегла от поругания и непоправимых потрясений, что могли бы сломать мою дочь, покалечив ей и тело и душу. Я так благодарен тебе...
- Где она?
- Она с Соммниансом. Нет ни одного другого человека, кому бы я мог так безоговорочно доверить счастье Витты и не беспокоиться за нее. - Он тихо засмеялся: - Видела бы ты, как она налетела на нас при встрече, и первое, что выпалила - немедленно мчаться спасать тебя от двух охотников. Один расставил капкан на руку, другой на сердце, и медлить нельзя...
- Что ты задумал, Аверс? Выманить Эльконна за сокровищем? Остановить Лаата где-то в пути? Что случилось с вами с того дня, как Красдем захватил постоялый двор? Откуда взялся Ньяс?
- Это настоящий человек и история его реальна. Он случайно встретился нам, уже умирал и, прознав, что Сомм лекарь, предложил тайну сокровищ за свое спасение. Увы, ему ничего не помогло. Но одежда, легенда и грамота помогли в итоге мне. Едкие мази Соммнианса превратили в того, кто мотался в холод и зной по дорогам и облез от грязи, смолой испортили зубы...
- Что ты задумал, Аверс? Что вы?..
Легкий и едва слышимый свист донесся с площади и я замолкла. Мы оба вскинулись, - я с испугом, а он со спокойной готовностью:
- Мне пора.
- Ты здесь не один? Кто нам помогает?
Вместо ответа он поцеловал и обнял, опять жадно и надолго. Только в первый раз от долгожданности встречи, а теперь от неохоты расставаться.
- Верь мне. Дотерпи и знай, что я рядом.
Оружейник быстро оделся и бесшумно исчез, шепнув мне "люблю" у самого порога, и оставил одну. Я стояла у двери до тех пор, пока не содрогнулась от холода. У окна, прежде чем закрыть створку, осторожно выглянула, но не смогла увидеть ничего кроме дальних запрятанных от дождя фонарей. Оделась, зажгла лампаду, осмотрела все пристально - циновки, постель и саму себя в зеркало.
Котта утром вряд ли появится, но даже от служанки нужно утаить, что сюда приходил мужчина. Сапоги оставили влажный след, но без грязи. Постель перестелила, а сама сбегала до купальни, - обмыться холодной водой со дна чана. Вернулась, одетой легла на кровать, и не могла сомкнуть глаз. Запахи Аверса еще были здесь, и я прижимала к лицу подушку, только бы надышаться. Даже старая ратниковская форма, пахнущая больше ветошью, чем одеждой, и смоляной дух во рту от поцелуев оружейника не умаляли моего наслаждения.
Наша последняя ночь вместе была так давно, что невозможно и вспомнить. Сколько мы были в дороге, прежде чем найти крышу над головой и работу, сколько ночей Аверс терпеливо меня не касался, лишь засыпая рядом и потихоньку отлечивая тело от страха мужской близости. И до разлуки, до нахождения Витты и моего отъезда у нас было лишь несколько недель настоящей полной любви и счастья. Годы тому назад!
- Доброе утро, госпожа.
Где-то ночью воспоминания и мысли перетекли все в сон, и разбудила служанка. Малисса была весела, но бледна и иногда утирала со лба испарину.
- Несвежее мясо в похлебке, - ответила она на мой вопрос о самочувствии, - мутило весь вечер и сегодня немного. Вы добрая хозяйка, госпожа, что беспокоитесь.
- Надзирательницы сегодня не будет?
Девушка расчесала мне волосы и уже собирала их в прическу, как засмеялась и прижала кулачок со шпильками ко рту:
- Ох, нехорошо так радоваться... грех! Вся прислуга и даже ратники знают и смеются у ведьмы за спиной, сил нет. - Понизила голос, наклонившись и шепнув сплетню на ухо: - Строгая монашка напилась, словно уличная девка, и сдалась бродяге. Легла под облезлого старика и пропойцу, а сама же лупила меня и моего Раса за скромный поцелуй...
- У тебя есть возлюбленный? Ратник?
- Конюх, госпожа. Жених. А ратники на женщин замка не смотрят, это запрещено, все их утехи в Лигго, как на увольнение отпускают...
Завтрак и обед подали в комнату, а вечером, вместо ужина, пришли слуги. Эльконн приказал перевести меня из этих палат в баронские, ближе к себе. А сюда уже сегодня будут заселять первых гостей.
Новость о свадьбе, обязательный прием и празднество - поторопился Эльконн со сроками, и знать Лигго, и титулованные соседи стали съезжаться в замок раньше, чем прибыл Лаат. Именно визит первосвященника, лица такого высокого ранга, заставил важных особ оставить свои дела и принять приглашение. Женись Эльконн на равной себе, дочке мелкого барона, никто бы и не обратил на событие внимания. Красдем говорил, что он жаден и труслив, а я бы добавила - безмерно тщеславен.
Новые покои оказались меньшими, но обставлены богаче и дверь запиралась на замок. Котта сюда не хаживала, служанку мне приставили другую, как я догадалась, одну из тех, что сам Эльконн выбрал для себя и держал отдельно от прочей челяди, а стражу мне заменил ключ. Пять дней в заточении и маленькое окошко сделали из уютных покоев тюремную камеру. Еду приносили и даже для естественных нужд в комнате ставился по истине королевский стульчик с простым деревянным ведром под ножками. К чистоте тела требования были еще строже - каждое утро и каждый вечер служанка приносила горячую воду и обтирала меня за ширмой, ступни омывала травяным отваром, заменяла белье, нательную рубашку и чулки каждый день. Из-за этих ритуалов я больше всего боялась, что так меня готовят для свадьбы. Что она вот-вот, в этот вечер или в этот день, что Лаат уже в замке и церемония готова... Подозревать о том, что Эльконн просто так захочет провести со мной ночь, не стоило - об этом судила по свой служанке. Девушка очень юна, едва шестнадцать, пышная и мягкая, вся округлых форм и сияет светлотой кожи и волос. Сорс барону никак не по вкусу - я старее, смуглее и в два раза тоньше его округлой любовницы.
Когда пришла швея с готовым платьем, я кинулась к ней как к родному человеку, только бы слово услышать о событиях в замке!
- Все гудит, как в улье с пчелами, госпожа. Замок распух от гостей и их личной свиты. Сопровождения охраны господ разбили палатки за стенами, экипажи и лошади отогнаны в ближайшие селения, нет у нас столько мест ни людям, ни коням. Одних сундуков в гостевые покои три дня таскали. Самых высоких здесь же разместили, у барона, а обслуга их нас потеснила. Спим где придется, на полах да в амбарах, кто где местечко отыщет. С Лигго еды везут, вина бочками, скот к стенам пригоняют и пасут, забивают по надобности...
Я остановила ее:
- А где господин Илиан?
- Помощник барона в отъезде был, только сегодня вернулся. Искал музыкантов, поговаривают, что для вас госпожа.
- А... тот старый путник, которого барон оставил в замке? Что с ним?
- А что с ним? Шатался да пил, но сейчас помогает на кухне. Там на подхвате даже мальчишек не осталось, а котлы теперь большие в очагах, тяжело и работы много даже ночью. Большая трапезная никогда не пустует, только и знай - выноси да заноси... Сейчас горничная придет, как раз вас оденем, госпожа, и волосы соберем под убор.
- Нужна примерка?
Швея удивилась, открыла рот, чтобы ответить, но дверь в комнату распахнулась и зашел Илиан. Он был чем-то встревожен, бледен, и даже не поприветствовав из вежливости, лишь оглядел меня с ног до головы пристально и оценивающе.
- Добрый вечер, господин помощник. Куда вы пропали?
- Госпожа оденется сама. Сопровождения тоже не нужно.
Девушка кинула на меня испуганный взгляд, но послушно кивнула, присела в знак почтения, и вышла. Я не испугалась, но насторожилась. Илиан закрыл дверь и опять бесцеремонно уставился на меня, оглядывая так, словно я была товаром и он приценивался - стою или не стою покупки?
- Вы сбежали с обещаниями? Обманули надеждой? Что же породил ваш хваленый ум, Илиан, чтобы свадьба не состоялась? - Не смогла удержаться от упреков, хотя на самом деле не ждала больше от него никакой помощи. - Или я сбегу сегодня, переодевшись танцовщицей?
- Если вы не поразите гостей, Эльконн высечет вас. Свежие раны будет заливать горячим воском, а на спине поставит клеймо излюбленным способом. Он накаляет собственную печатку, зажимает ее щипцами для угля, и ставит женщинам тавро собственности под левой лопаткой. Я спас вас, Рыс, уже тем, что убедил не делать этого раньше. Уговорил не рисковать так до приезда Лаата, пока вы подвластны лишь ему как отцу, а не Эльконну как супругу.
Илиан выдохнул, скривился, вспомнил старую обиду на слова:
- Не говорите, что я не защищаю вас. Царапины и удар, - ничто в сравнении с той жестокостью, на которую способен барон. И сейчас я собираюсь сделать тоже самое - уберечь от гнева. Раздевайтесь, Рыс. Донага.
- Объяснитесь.
Он быстро подошел, схватил за локоть и завел за ширму возле постели.
- Раздевайтесь!
Выбор у меня один - послушаться.
- Я только вернулся, и успел узнать, какие речи здесь ведут о прекрасной невесте. Эльконн раздул все легенды о ваших подвигах, приравнял вас к созданиям пантеона, наделил страстью и неземной красотой. Сегодня вас ждут на приеме как явление! Вы больше не женщина, Рыс, вы богиня, воительница и сама стихия! Барон захлебывается от самолюбования и обласкан завистью всех мужчин и любопытством всех женщин. Если он рухнет с этого трона, он не оставит на вас живого места...
- Эльконн умрет быстрее от жестокого разочарования.
- Не смейся!
Я не страшилась того, о чем так тревожно рассказал Илиан. У меня была защита - Аверс бы не позволил. Не знаю, как бы прознал и каким чудом добрался, но он бы убил барона быстрее, чем тот замахнулся розгой. Эта уверенность заставила со смехом представить ненавистное прозрачное лицо Эльконна, но молодой вельможа закричал на меня почти с отчаяньем. Он думал, что я не понимаю всей серьезности нависшей расправы.
- Ты должна вызвать у гостей восхищение!
- Я пойду раздетая?! Такого явления гости точно не ждут!
Платье Илиан перекинул за ширму, расшитые шелковые наручи и тонкий платок на шею упали следом.
- Ни белья, ни корсета, ни обуви, ни головного убора! Одевай только это. Скорее, Рыс!
- Вы забылись, господин Илиан, и тыкаете мне как прислуге...
Я пошутила, сказав о том, что выйду раздетая. Не догадываясь, что правда не далека - в этом платье я ею и оставалась. Слишком тонкая ткань не скрывала позорной наготы под ним! Шелк обхватил тело, шнуровки собрали складки на талии, а грудь, не прижатая пластиной корсета, стала нескромно заметна. От стеснения и стыда сделалось еще хуже - я вся покрылась мурашками, заволновалась, углубив дыхание, и увидела, что предательски тонкое платье не способно скрыть ни одной линии моей фигуры. Маленькая грудь выделялась мягкими полушариями с острыми навершиями сжавшихся в горошину сосков, едва заметная впадинка пупка и линия бедер, - только ноги прятались под складками просторной юбки.
- Боги... я не смогу...
Илиан выдернул меня из укрытия. Запустил пальцы в волосы, натыкаясь на шпильки и вытаскивая их одну за другой.
- Последнее и самое важное...
Он грубо командовал и грубо толкал. На этот раз к зеркалу, в котором я увидела и не узнала себя. Мне казалось, что от взволнованности кожа горит, и шелк из-за этого казался прохладным, как вода на глубине моря. Но в отражении я была бледной, а не румяной, настолько - что побелели и губы.
Илиан встал за спиной, сжал плечи, склонил голову чтобы я услышала каждое слово. Голос у него изменился, стал глухим и низким, а глаза в более темном отражении зеркала превратились в зловеще-черные:
- Знаешь, что в той зале? Парча, золото, слои духов и румян, одежды приличия и богатства. Всем жарко и душно в этих масках, все пресыщены блеском. Ворвись туда, как свежий воздух. Раздуй пламя, станцуй на канате между порочностью и неприступностью. Ведь ты никому не принадлежишь, правда? Лишь одному мне?
От внезапности я дернулась, но вырваться не успела. Илиан обхватил меня, прижал к себе и стал целовать в плечо и шею поверх намотанного на шрам шелка. Каждое мое движение делало только хуже, - я не освобождалась из тисков, а доставляла ему удовольствие от тесноты тел.
- Не смей! Не смей!
Шипела от гадливости и чувства осквернения! Со мной могли делать что угодно, даже выжигать клеймо Миракулум, я стерплю и переживу. Но после Аверса, после его недавней ласки, невыносимо до отвращения чувствовать на себе чужие руки и губы.
- Ты никогда не будешь свободной... над тобой всегда будут сила и власть мужчины, любого, какой только захочет тебя взять. От последнего нищего до короля, - и ты подчинишься. Бейся как сейчас, от оков не избавишься, а желание распалишь!
- Проклинаю! Проклинаю тебя всеми богами Берега! Огонь тебя спалит, Ветер развеет, а Море поглотит пепел!
Не выдержав, я закричала проклятия и ругательства на двух языках, наплевав на все. Не поверила, когда почувствовала свободу, и от ярости не сбежала, а развернулась и хлестко ударила Илиана по лицу:
- Проклинаю и ненавижу!
- Так и смотри, - он не дрогнул и не замахнулся в ответ, - на всех, как на меня сейчас. Ненависть тоже страсть! Докажи каждому, что в этом мире нет такой силы, которая сломит твой дух и волю!
Я хотела расцарапать его красивое лицо, и надавать еще пощечин. Едва сдержалась. Вместо удара, оттолкнула и выскочила за дверь.
Бежать бы за стены! Только Илиан вышел следом и буквально погнал меня, как гончая зверя, по ступеням и пролетам, по галерее и проходу меж комнат. Я крыса в лабиринте, и от загонщика в этот миг спасения не было, кроме как оказаться в еще большей ловушке - в приемной зале, полной народу.
Слуга не успел огласить моего появления. Я влетела в помещение и завязла, как в болоте, в людях и шуме разговоров. Илиан не солгал - духота, блеск, парча и бархат, такие же, как у меня, шелка. Запахи воска, масел, вина и специй - все слоями витало в воздухе, ослепив пестротой глаза и ударив по обонянию.
- Госпожа Сорс!
От меня, как от эпицентра, пошла тишина, а вслед за ней - шепотки. Эльконну дали дорогу, чтобы он встретил и наконец-то представил свою невесту всем остальным. Барон немного оступился, едва увидел. На лице застыло непонимание - прекрасно или ужасно то, что я объявилась в таком виде? Но подошел, взял церемонно за руку. Несколько мгновений стоял на месте, давая ближнему кругу рассмотреть госпожу Сорс, и медленно повел в глубину залы.
Гости что-то учтиво говорили, но я не слышала и не разбирала. Я была глуха ко всем речам, никому не кланялась, даже не кивала, а только впивалась в каждое лицо взглядом.
Кто они были? Кем они были? Никто и никем! Я никогда не видела этих лиц, и потому не знала, - какой властью они обладают, или какая высокая кровь течет в их жилах, или какими богатствами владеют те или иные персоны. И в то же время эти лица были мне знакомы, - так выглядели мои недруги, так выглядели мои истязатели в храме Огня, мои судьи, мои преследователи, мои ненавистные властители судеб.
Прав оказался Илиан, заставив меня облачиться так, а не иначе. И господа, и их прекрасные дамы разглядывали меня, пожирали глазами, улыбались, были довольны и недовольны, обжигали оцениванием. Одни не скрывали похоти, а другие зависти. В глаза мне глядели лишь после того, как смотрели на тело, а я отвечала одним - презрением.
Чернота вокруг меня смыкалась душным облаком. Я стала прислушиваться к речи, и понимала, что они меня спрашивают, - о моем подвиге в решающий год войны! Я снисходила до ответа, но слова падали на пол от тяжести, или затыкали рот, или насмешничали в открытую, или вонзались остротой в наглого гостя. Я не ведала даже, что говорила, - так кипела во мне черной смолой безысходность...
Эльконн исчез из водоворота людей, который подставлял все новые и новые одинаковые лики, и стоило отвернуться от одних, как выплывали другие, и все это стало походить на кошмар. Лютнисты бренчали в стороне, голоса тараторили рядом, огонь, освещавший залу становился близким и горячим...
В какой-то миг, я почувствовала, что испепеляюсь. Что ненависть, опалившая мое сердце, сейчас уничтожит меня, что я в ней сгину. Что бог Огня, который должен был очистить мою душу от демонического Миракулум, только что вселил в меня убийственную боль. Не я умру, - душа умрет. Перейдет за грань, когда невозможным станет никого простить, - ни одного из своих мучителей. Никогда! До конца жизни они все будут преследовать меня чувством мести! До последнего вздоха я буду помнить каждого, не оставив ни капли света...
Меня резануло по глазам.
Что-то мелькнуло в этом чаду людей, и тут же исчезло. Кто-то заслонил, куда-то увели, я не успела даже понять, что вдруг изменилось в мире.
- Как вы думаете, госпожа Сорс...
- А вам не кажется ...
- Ведь это не мыслимо...
- Вы так...
Когда же это прекратится? Я кидала взгляд по сторонам, выискивая причину перемены. Что я увидела? Кого я увидела? Кого... сердце стало тараном биться в стену прежней озлобленности. И она, такая нерушимая, такая всепоглощающая, вдруг оказалась непрочной, как первый ледок на воде. Я знаю, кого я увидела!
Я протолкнулась через людей, и пошла вдоль залы. Были те, кто стоял рядом, но были и фигуры, которые стояли далеко, - их не сразу и разглядишь, тем более что роскошь ослепляла, рябила в глазах, мешая обострить свой взгляд. И огней так мало, что оказывается, некоторые гости вообще становились тенями, - возле окон и возле углов. Где Аверс?! Где он?! Потому что это был он!
Последним рывком, торжествующим и неудержимым, в душу ворвалось счастье. Стихийное, глубокое, как падение в прохладные морские глубины. Как я могла еще миг назад так ослепнуть и задохнуться, когда в душной зале вдруг пошел снег?!
Снег прошлого ложился у ног сугробами, и выдыхался морозным парком. У замка Раомс, у домика Анике, более четырех лет назад: "Рыс... - в глубоком голосе оружейника послышалась почти мольба. - Подойди ко мне... подойди хоть на шаг ближе".
- Позвольте спросить, госпожа Сорс...
- Оставьте меня...
Я отмахнулась, и миновала еще часть залы. Аверс стоял у стены, он не мог пройти в середину, он не мог смешаться с толпой, потому что его присутствие здесь, - незаконно. Он им не ровня, не чета, и форма ратника неприемлема для этого бала. Я вдруг остановилась... что я делаю? Нельзя подойти к нему так открыто! Я забыла о том, кто я здесь, и кто он здесь! Мираж прошлого рассеялся, и только в том мираже мы были одни, и только там я могла беспрепятственно приближаться, говорить, видеть...
Стоять на одном месте было невозможным. Быть в центре внимания, когда тебе хочется исчезнуть для всех, - невыносимо. Я шла, замечая с замиранием, что Аверс следует за мной, двигаясь вдоль стены, вдоль края зала, не входя в плотный круг гостей.
Только бы на пути не попался Илиан! Или Эльконн! Барон принудит идти с ним в центр приема, а помощник, - так тот и оружейника увидит, и все поймет сразу, потому что я не могу скрыть сейчас себя ничем. Я снова посмотрела на Аверса, - его взор скользил мимо людей, цепко удерживаясь на мне. Он забыл, что он ратник Ньяс, он держался слишком прямо, слишком уверенно шел, слишком нетерпеливо... и вдруг он остановился. И исчез.
Исчез?!
Может, он всего лишь ступил в тень? Может, я всего лишь не успела увидеть, куда он ушел? Не могла же я настолько сойти сума, что грезила им наяву?
- Эта история тоже станет легендой!
Удача улыбнулась и заставила отвернуться тех, кто стоял рядом. Эльконн, как я поняла по обрывкам, вздумал рассказывать, как он освободил меня из лап разбойника Красдема и как убил своего врага, разогнав шайку демонов. Мне хватило тех мгновений утраты внимания на себе, и я оказалась у края залы. Гобелены, гардины. Плошки огня в утопающих нишах, - слишком исчадились, что не давали много света. Я подошла к тому месту, где оружейник сгинул, как призрак. Я взмолилась, - если это проклятое место в замке, где исчезают навечно люди, то пусть исчезну и я!
Откуда-то ручейком бился свежий воздух, где-то близко, но едва уловимо кожей. Я протянула руку и коснулась серой шпалеры на стене. Полотно тяжело колыхнулось в глубину, не коснувшись стены в середине. Осторожно отодвинув край, я заметила проем узкой стрельчатой арки и черноту коридора. Серая шпалера... Серая крыса... и ни один взгляд уже не различает меня на фоне этого сумрака. Я проскользнула внутрь.
Шепнула с отчаяньем:
- Аверс!
Оружейник не отозвался. В кромешной тьме надвинулся, тронул за бок, куда попала протянутая ладонь, и тут же нащупал руку. Спешно потянул за собой, и я только успела подобрать подол, чтобы не наступить и не порвать юбки. Короткий проход кончился быстро, подведя к винтовой лестнице башни. В узкие незакрытые даже слюдой окошки проникал слабый свет и ветер. Босые ноги на камнях обледенели, и я почти не чувствовала их. Готова была бежать как угодно долго! Но предчувствие подсказало, что это еще не свобода. Что Аверс не может пока увести меня дальше этой заброшенной башни астролога, где я поджигала крышу.
- Ты моя, Рыс! Моя женщина, моя невеста! Моя жена! Я хочу убить каждого... никто не смеет так на тебя смотреть и касаться хоть пальцем!
Мы поднялись лишь на один виток до маленькой квадратной площадки. Аверс прижал меня к стене и впился в губы. Обхватил так, что приподнял, лишив точки опоры. Я обняла его за шею, отвечая всей возможной взаимностью, и утонула. Погибла, и себя лишив разума, забыв все и всех, сузив все живое в этом мире до нас двоих.
Глава восемнадцатая
Эска пришла в себя, чувствуя наслаждение. Но то, что это именно она, девушка осознала сразу без тумана прошлого и чужих мыслей.
- Ты в порядке? - Тавиар, сидевший рядом, коснулся ее щеки пальцами, словно проверяя, - у девушки на самом деле жар? - Ты вся горишь...
Эска содрогнулась от этого жеста, едва не застонав и не припав к его ладони жадным лобзанием. Но умопомрачение не одержало над ней верха, она лишь требовательно и зло произнесла:
- Не прикасайся ко мне...
- Прости, не буду. - Тавиар даже встал со своего места. - Я принесу тебе холодной воды.
Знал бы он, что она говорила так не из-за неприязни, а из-за страха за собственную несдержанность. Еще бы мгновение... Пользуясь тем, что в комнате она осталась одна, Эска села, плотно сжав колени и согнувшись. Тяжело выдохнула, - нужно было успокоиться, подавить все в себе, пока Тавиар не вернулся, и не понял окончательно, - почему она вся горит.
- Нет... надо уйти отсюда немедленно.
Она выскочила в двери, и выбежала из оружейной лавки. Сначала Эска торопливо шла, а потом побежала, до ближайшего проулка, чтобы скрыться, чтобы Тавиар ее не нагнал, с выяснениями "Что стряслось?", потому что она не могла сейчас объяснять это никому!
Добравшись до дома, девушка с облегчением поняла, что ее отпустило. Что больше она не чувствует возбуждения, а только болезненную усталость. Она стала вспоминать, что было сегодня. Разговор с Бертом... Разговор с Рорией... Миракулум!
Эска вспомнила о знаке, и метнулась к зеркалу. Он был на месте. А шарф она забыла у Тавиара. Как объяснять родителям, соврать, что она временная, что это сделано на спор? Она была не из таких, кто покрывает свою кожу символами, да еще на таком видном месте.
- Мама еще сможет что-то понять, - решила она, - если сказать ей, что это мое взвешенное решение, а вот отец...
Объяснение произошло вечером. Это было не так страшно, как казалось. Папа, конечно, не одобрял, и сетовал, что она не посоветовалась прежде с ними, а мама даже нашла это пикантным, вот только само изображение...
- Змея, Эска? Это предупреждающе.
Из дома девушка не выходила три дня подряд. Она не садилась за диплом, не звонила друзьям, отключая телефон, ничего не читала и не смотрела телевизор. Только слушала музыку, потому что мелодия без слов не отвлекала ее от мыслей. А передумать было много о чем.
О жизни Рыс. О своей зависимости от этой жизни. О ее влиянии на свою жизнь. О Тавиаре... Эска не могла больше обманываться, - она безнадежно влюблена в него. И его предок здесь ни при чем. Она любит. И если прежде она ненавидела Крысу за это чувство, то теперь благодарила, - далекая незнакомка показала заблуждающейся девушке, как все видится с другой стороны. Любовь, - не гнет. Мучения и переживания сладки, сердце живет, трепещет, сжимается, взрывается, поет, болит, наслаждается и плачет от счастья. Возлюбленный, - не деспот, подавляющий свободу и волю, он вдохновение, он спутник, он друг, он любовник, он недостающая половина целого. Жизнь с чувством в душе, - это не ослепление, и не идолопоклонство, это упоение миром, острота, вкус, пробуждение, познание, творение...
Голова Эски кружилась от этого понимания, а в душе совершилось примирение с самой собой. Больше нет противоречий разума и сердца. Но появилась иная борьба, - сомнение и надежда. Тавиар равнодушен к ней, или полюбит ее, ответив взаимностью? Больше всего Эска боялась того, что если она признается ему, то он не поверит. Вернее, поверит, но решит, что это опять ее бред об Аверсе, что это чужое чувство она принимает за свое... так не должно быть. Эска решила покончить с этим.
На следующий день, она вернулась к оружейнику.
- Ты прости, что я сбежала тогда... - она, стоя прямо на пороге, не решалась пройти. - Я вообще не знаю, что на меня нашло.
Тавиар стоял перед открытой витриной, держа в руках красивый чеканный клинок. Кинжал изящно покоился на его пальцах, как если бы оружейник держал хрупкий цветок из инея. Вглядываясь в его лицо, девушка очень хотела увидеть, как и было прежде, что он рад ее появлению. Кинжал он положил на подставку, закрыл стекло, и медленно подошел к ней.
- Я в чем-то виноват перед тобой?
- Нет.
- Мне показалось в прошлый раз, что я что-то сделал не так, и ты навсегда исчезла из моей жизни.
- Нет.
- Но что произошло?
Эска пошла на маленькую ложь:
- Я была на балу. Там было душно, там было очень много людей, и все от меня чего-то хотели. Я едва не падала в обморок, и после пробуждения я не могла выдержать, мне нужен был простор, небо, и одиночество. Прости.
- О чем ты? - Он облегченно улыбнулся. - Но неужели я не понял бы?
Равновесие вернулось. Все снова хорошо. Оружейник, как опять чувствуя, зачем Эска пришла, не стал и заикаться о путешествии, он предложил ей прогулку. Он признался, что ему хочется выветрить из головы все те мысли, которые он успел напридумывать за время ее отсутствия.
- Пойдем, я обещал тебе когда-нибудь показать мастерские. Не против?
- С радостью!
Мастерские располагались в большом здании, не так далеко от самой оружейной лавки. Но это были не те цеха, где сплавляли металл, где делалась нарезка пакета, шлифовка и закалка клинка. Это была та мастерская, куда оружие доставлялось уже протравленным и готовым к более тонкой художественной работе, - создании рукояти, гравировки, ювелирных или скульптурных рельефов. Эска и представить себе не могла, какая это была сокровищница, - здесь хранились драгоценности, слоновая кость, залежи природных камней, янтаря и жемчуга. Тавиар открывал перед ней все массивные двери, - и в цех с тиглями, и в цех резчиков, и в цех ювелирной огранки камней. Они пустовали, - три месяца в году у рабочих был отпуск. Охрана, конечно, оставалась в здании, все было поставлено на сигнализацию и проверку, но Тавиар мог здесь находиться когда пожелает.
- И ты всему здесь хозяин?
- Мой отец.
- То есть, вы держите не просто лавку, вы все сами создаете?! А я думала...
Она не знала, что он богат. Настолько богат! Невероятно богат!
- Что мы с Сомраком торговцы оружием? Нет, Эс. Не только.
- Какой ужас! - Она ахнула, вновь оглядывая все. - Как же ты успеваешь столько?
Тавиар усмехнулся.
- Я теперь редко сам берусь создавать клинок от начала до конца. Несколько лет назад мне удалось открыть необычный сплав, что и принесло нам с отцом такое признание и богатство, а внешний вид клинка создают другие. Я и Сомрак, теперь в основном работаем лишь над эскизами, и контролируем работу мастерской. - Он замешкался, но потом все же решился предложить: - Если хочешь, я покажу тебе одну свою собственную работу. Дага почти готова, но мне все никак не достает одной детали, чтобы ее закончить.
- Да.
Спустившись обратно, на нижний этаж, Тавиар открыл дверь в кабинет с табличкой "Служебный". Внутри это скорее была комната, чем кабинет, - стол был маленький и не письменный, книжные шкафы у стенок, запахи пыли от ковра на полу. Из одного шкафа Тавиар достал кованый ящик. В нем лежала черная, короткоклинковая дага, с зазубринами. Оружие было литое, но рукоять обертывал другой слой металла, - матовый, с прожилками драгоценной слюды. Оно казалось совершенным, - минимальность граней, безупречность линий, строгость, почти аскетизм в украшении. Эска взяла ее в левую руку.
Она знала этот вес и эту прохладу. Рыс, еще будучи Сорс, доводилось держать такое оружие в руках. Эска не хвалила создание Тавиара, она не сводила с клинка взгляда, и этого было достаточно, для того чтобы он понял, - девушка чувствует в его творении жизнь.
- Чего же здесь недостает? - В недоумении спросила она. - Какой детали?
- Различия.
- Как это?
- Посмотри, - Тавиар сомкнул ее пальцы на рукояти покрепче, и не убрал своей руки. Они держали дагу вместе, - правой и левой ладонями. - Здесь все подчинено одному, - направлению, цвету, материалу, свойству... Клинок покажется тебе идеальным, но настоящая красота вольется в него тогда, когда появится деталь противоположная ему.
- Контраст?
- Различие. Не полярность черного и белого, а препятствие. Крохотное нарушение правил, изъян. Невероятность того, что одно принадлежит другому, и они составляют целое. Противоречивый союз вопреки разумному.
Эска разомкнула пальцы, и, чувствуя неловкость, открыто взглянула на Тавиара.
- А если... если различие в людях?
- В людях? - Переспросил оружейник. - Какие, к примеру?
- Статус. Религия. Происхождение. Возраст.
- Все сразу?
- Да. Возможен ли тогда противоречивый союз, вопреки разумному?
Тавиар помедлил.
- Смотря, какой союз ты имеешь в виду.
- Мужчины и женщины. Союз любви.
В затянувшемся молчании они долго смотрели друг на друга. Тавиар, наконец, начал говорить, - негромко, но так отчетливо, что каждое слово впечатывалось в сердце Эски всеми интонациями голоса.
- Представь себе двух людей... одного происхождения, одной веры, одного возраста, одного положения. Разве придет тебе в голову недоуменный вопрос: а почему же они не любят друг друга? Просто потому, что не любят. Любовь не рождается из равенства, похожести или выгоды. Они могут сопутствовать и способствовать ей, но не породить.
- Так что же ее рождает?
- Сердце. - Обронил Тавиар даже слишком небрежно. Но продолжил уже так, что не оставалось сомнений, с какой значимостью он говорит. - Помысли на мгновение, что я влюблен. Что я люблю некую женщину... ее голос ничем не отличается от иных голосов, но я с замиранием слушаю его. Ее черты безыскусны, но я любуюсь ими. Я вижу насквозь ее душу, едва посмотрю в глаза. Я счастлив, когда она рядом, и разве какие-то различия, если бы они были, способны лишить меня этого счастья?
- Нет... - чуть ли не со слезами прошептала Эска и одним полу-шагом преодолела расстояние между ними, примкнув поцелуем к его губам.
Тавиар уронил дагу, и обнял девушку. Эска безошибочно поняла, что он говорил о ней. Он ее любит! И как было преподнесено это признание! Не размыкая объятий, он поцеловал ее в шею, и нежно прижал к себе.
- Я надеюсь, - опасливо усмехнулся он, - что это не из-за моей схожести с...
- Нет. Тысячу раз нет, ты даже можешь больше не беспокоиться об этом!
- Правда, могу?
- Да. - Эска решилась на большую ложь. - Рыс больше его не любит. Ее грызет чувство вины, но не любви! Теперь даже немыслимо спутать наши чувства. Никак!
- Откуда же такой переворот? - Спросил Тавиар, и объятия его застыли.
Эска, упоенная собственным счастьем, решила уверить его в этом окончательно, чтоб не оставалось сомнений.
- Она влюбилась в другого, - Илиана. Или просто хочет его из-за красоты и молодости, не знаю... с тех пор как Эльконн перевел ее в свои палаты, этот вельможа спит с ней каждую ночь. И перед самим балом... если б ты знал, в какой развратный наряд он после этого ее вырядил!
Оружейник отшатнулся от девушки. Даже оттолкнул. Эска, готовая уже посмеяться над его необоснованными страхами за сравнение с Аверсом, оборвала улыбку, с испугом глядя в его лицо. Оно было мертвенно бледным. Он смотрел на нее так, будто она только что, обнимая его, всадила под лопатку, в спину, все ту же дагу. И теперь он отступал к двери, пораженный ее предательством.
- Тавиар, ты что?
Эска так ничего и не понимала.
- Уходи, Эс. - Сдавленно произнес он.
- Что случилось?
- Уходи, прошу тебя.
- Тавиар...
- Ты знаешь, где выход...
Эска снова попыталась приблизиться к нему и обнять, но он схватил ее за плечи и вывел в коридор. Потом довел до поста охраны и в полном молчании, без объяснений, выставил на улицу. Дверь закрылась, и Эска в растерянности стала смотреть на ручку и замочную скважину главного входа. Только что она была осчастливлена взаимностью, кинута в огонь ответного чувства, и вдруг... холодность и даже грубость!
Безнадежно простояв около двери еще несколько минут, в надежде, что оружейник одумается, вернется и все объяснит, Эска пошла домой.
Отчего ее жизнь так рухнула? Что пробежало между ними? Ведь она уверила его, что она не думает о нем, как Рыс об Аверсе, ее любовь, это ее любовь, и ничья больше!
Ночью, в своей комнате, Эска сидела на подоконнике и смотрела на ночной город. Внизу был двор, деревья, за ними открывалась небольшая панорама проспекта и далекие красивые огни центра. Старинные архитектурные постройки по ночам освещались специальными прожекторами для того, чтобы ими можно было любоваться всегда, в любое время суток.
- Ты чего не спишь, Эс? - Заглянула мама. Хотя у Эски в комнате не горело даже светильника.
- Не могу уснуть, - горько ответила девушка.
- Расскажешь мне?
Мама никогда не полезет в душу с расспросами, если этого не хотят. И если бы дочь ответила "нет", то она бы ушла, не настаивая на откровенности. За это Эска была благодарна маме стократ.
- Нет, мам. Да я сейчас уже лягу.
- Ложись, милая, обязательно.
Но Эска не легла. Она слышала потом, как родители с утра завтракали и уходили на работу, как один раз звонил телефон. Потом пошел настоящий осенний дождь, и Эска заметила, какая все-таки была разница между вчерашней еще летней погодой и теперешней серостью...
Оторвав себя от подоконника, она пошла умылась, и посмотрела себе в глубоко запавшие глаза.
- Какая же я дура... Как же я могла не увидеть этого раньше?
Эске казалось, что с той самой секунды, как она все поняла, она постарела на несколько лет. Мир почернел. Пора было ставить на всем точку. Навсегда. Окончательно.
У оружейной лавки она появилась так рано, что та была закрыта. Последний раз она здесь, - все скажет! На стук открыл Сомрак. Видимо, он ничего не знал, потому что на его лице не было никакого выражения, кроме привычного недовольства.
- Снова хочешь отправиться? - Спросил он, пропуская ее внутрь.
- Я хочу поговорить с вашим сыном.
Тавиар уже сам вышел. Он даже таким, - с ледяным безразличием в лице, с каменным, неживым взглядом, был Эске дорог. Она вся сжалась, со страданием глядя на него.
- Зачем пришла?
Хозяин лавки, с удивлением посмотревший на сына, так и застыл на месте. А потом с не меньшим удивлением воззрился на девушку.
- За этим? - Тавиар перегнулся через стойку, и вытащил ее забытый шарф. - Забирай.
Эска взяла шарф, скрутила свои слезы, одновременно скручивая мокрый зонт.
- Мне нужно с тобой поговорить.
- О чем?
- Мне нужно с тобой поговорить.
У Тавиара было дрогнули брови, даже ожесточив его лицо, но он больше не стал выставлять ее за дверь. Обратился к Сомраку:
- Отец, ты можешь нас оставить?
Сомрак ушел.
- Говори.
- Я поняла, Тавиар, - начала Эска с болью, - что ты ее любишь...
Оружейник схмурился, и хотел сказать что-то, но она опередила:
- Не перебивай меня. Ты любишь эту Крысу, девушку из прошлого... не знаю, как такое возможно, это странная и извращенная любовь к призраку... но все говорит лишь об этом. Ты всегда спрашивал о ней, пытался выяснить, что она думает. И вчера... - она всхлипнула. - Ты поэтому так со мной... ведь я разрушила твое прекрасное представление о ней. Твоя возлюбленная оказалась шлюхой!
Эска закрыла лицо рукой, сдерживая волнение и собираясь с силами. Сам Тавиар на несколько секунд сомкнул веки, чтобы удержать свои чувства от проявления, настолько не показывая ни одного, что походил больше на мертвеца, чем на живого человека.
- Я пришла, - продолжала девушка, - чтобы все встало на свои места, и ты снова обрел покой. Я ведь дура, я успела влюбиться в тебя... и потому скажу правду, чтобы только тебе стало легко. Я солгала. Крыса верна и себе и Аверсу, Илиан не ее любовник. Он ей никто. И она никогда не спала с ним... Да, я солгала! Солгала! Но все ради того, чтобы ты никогда не думал, что я люблю в тебе его, смотря на Аверса глазами Крысы! Чтобы не закралось и тени сомнения, что я по-прежнему не отделяю своего чувства, от чужого, - это не так!
Эска разрыдалась, и выбежала на улицу.
- Эска! - Тавиар кинулся вслед за ней. - Эска!!!
И догнал.
- Что тут неясного? - Умоляюще закричала она. - Что тебе еще нужно знать?
Она замотала головой, и, отвернувшись от него, снова быстро стала уходить. Тавиар обогнал ее и преградил дорогу, взяв за плечи:
- Стой, Эс... глупая девчонка, как же ты говоришь, что все поняла, если не поняла ничего!
- Отпусти меня.
Но он не отпустил. Так и стояли на улице под дождем, промокая от холодных струй.
- Подумай сама... что ты вчера мне сказала? Я только поцеловал тебя, только обнял, как ты начинаешь говорить о другом человеке. Что ты спала с ним, что не один раз... большей жестокости, Эска, нельзя представить!
- Но...
- Да, не физически, не по-настоящему, но ведь когда ты там, - ты переживаешь все, что и она. Мне плевать, кого там любит эта Крыса, но я не могу закрыть глаза на то, что, ложась с кем-то в одну постель, она подставляет тебя! - Он ее крепко обнял. - Никогда больше не лги мне, умоляю... столько боли мне причинила твоя ложь.
Эска спрятала у него на груди лицо, и только там позволила испугу проявиться. Она едва сама не стала убийцей своей любви! Она готова была проклясть свой болтливый язык за это, и одновременно радовалась, что не сказала Тавиару истину, - ведь она была с другим мужчиной... была! Рыс исступленно отдавалась Аверсу, принадлежала ему, чувственно и...
Эску снова затрясло.
- Замерзла? - Спросил он.
О, если бы это была дрожь от холода! "Молчать! На всю жизнь замолкнуть об этом! Женщина я или нет, или настолько потеряла рассудок, чтобы ничего не скрывать от мужчины?!"
- Замерзла.
- Давай простим друг друга, Эска. Я совсем не хочу тебя потерять.
Она кивнула, и снова прижалась к оружейнику.
Весь день она провела у Тавиара в лавке. Сомрак не мешал им разговаривать, не заглядывал в комнату. И Эска лишь иногда слышала его голос, когда тот беседовал с зашедшими в лавку редкими покупателями.
Над какой же пропастью, оказывается, могут витать отношения между двумя людьми... Эска, эту мимолетную размолвку вспоминала с ужасом, и сейчас уже не верилось, что из-за этого между ними все было бы кончено, так и не успев начаться. Закрепиться. Едва она обрела любимого человека, как тут же и потеряла. И снова обрела. Воистину, глядя на календарь этого времени, так казалось, что оно остановилось, потому что по своим внутренним часам из-за этих путешествий, Эска прожила гораздо больше недель. И вдобавок ее собственная жизнь стала такой неспокойной, что она чувствовала день, как три.
За окном стемнело раньше, потому что небо было в тучах. Дождь сначала лил, потом моросил немного, потом совсем прекратился. Тавиар, посмотрев на часы, ушел в другую комнату.
- Я вызвал машину, Эс. Ты не против, если я поеду с тобой и провожу прямо до подъезда?
- Я могу остаться...
Он быстро на нее посмотрел, и так же быстро сказал:
- Сегодня будет лучше, если ты заночуешь дома.
Глава девятнадцатая
Берту казалось, что он умрет. Он долго ждал Эску на лавке у ее дома, прогуливался вдоль подъездной дороги, мок под дождем. Снова звонил в дверь, думая, что пропустил ее возвращение. И, наконец, дождался... Он не успел подоспел дойти ближе, окликнуть ее, как увидел, что девушка приехала не одна. Мало того, этот человек поцеловал ее на прощание. Неизвестный уехал, а Эска исчезла в подъезде. Через несколько минут в ее окне загорелся свет.
- Я сам виноват. - Прошептал он. - И никто больше.
Эска дома приняла душ, высушила феном волосы, и включила музыку. Родители смотрели вечернее кино, а девушка вытянулась в своей домашней свободной одежде на кровати и лежала с закрытыми глазами. Она думала о завтрашней встрече с Тавиаром. И думала о том, почему он не оставил ее сегодня у себя. Ответ нашелся сам собой, - это должно случиться не так, а более романтично... когда она будет не вымокшей ветровке и с пахнущими дождем волосами, а особенно привлекательна. Каким-нибудь теплым вечером, после ужина.
Эска свернулась калачиком, и опять вспомнила Рыс. Прикусила губу. Если бы. Если бы это было так, как у нее, - так страстно, так желаемо. Что в первую ночь, жадную от долгой разлуки и обостренной от опасности незапертой двери, что в вечер бала - с безумной ревностью...
"Ты моя, Рыс! Моя женщина, моя невеста! Моя жена!"
"Не сравнивай" - предупредила сама себя Эска.
Раздался звонок в дверь. Девушка удивленно подняла голову, и сделала звук музыки потише, чтобы различить, - кто это так поздно? Послышался голос мамы, а потом и она сама заглянула.
- К тебе Берт пришел.
- Берт?!
- Я проводила его на кухню.
Совсем не к стати он пришел. Но все же Эска вышла к нему из комнаты. Мама уже хлопотала с чаем, а сам Берт сидел за кухонным столом с виноватым и вымокшим видом:
- Вы извините, что я так поздно. Я на минуточку всего...
- Ничего страшного, у нас никто в этот час еще не ложится спать. Тебе с сахаром или без?
- Мам, я сама наведу.
-Хорошо, Эс, - спохватилась мама, поняв, что следует оставить их одних.
Эска стояла в дверях, прислонившись к косяку и внимательно посмотрела на Берта. Он был не он. Мрачный, печальный, слишком взрослый какой-то... возмужавший. Трудно было теперь даже представить, что в его жизни есть такой интерес, как выдувание мыльных пузырей. Он молча смотрел на девушку, и одно только положение рук выдавало, что ему все еще неловко за поздний визит.
Она вспомнила их последний разговор. Ее требования не звонить и не приходить к ней. И припомнилась та грань, близко к которой подошла Крыса, - что уже не забыть, ни простить никого будет нельзя. Эска сжалилась...
- Так какой тебе сделать чай? - Она спросила как можно мягче, всем своим голосом показывая, что она не только уже не сердится, но и знать забыла о прошлой их встрече.
- Все равно.
Разлив кипяток, заварку, поставив на стол сахар и резаный лимон, она села напротив:
- У тебя что-то случилось, Берт? Если это из-за меня, то я тогда вспылила слишком, ты извини...
Он замотал головой. Отрешенно помешал чай, ничего туда не положив и не насыпав.
- Ты права, что я полез не в свое дело, Эс. Этого не повторится.
- Тогда в чем дело? Ты сам не свой.
- Ни в чем... я пришел мириться. И просто хотел тебя повидать.
- Повидал? - Усмехнулась Эска. - Чай-то пей, остынет.
Берт корил себя. Если бы он не был так нерешителен раньше, то все сложилось бы по-другому, а стоило ли сейчас так упиваться своей ревностью, если он не имел на это никакого права, - Эска ведь не его девушка. И если бы он только признался ей раньше, начал по-настоящему ухаживать за ней, и ничего не скрывать, Эска, возможно, даже не встретила бы этого человека. А если бы и встретила, то он был бы ей не нужен. Чего же он сейчас хотел? Упрекнуть свободную девушку в том, что она стала с кем-то встречаться? Такого разговора не выйдет...
- Значит, мы снова друзья? - Спросил он, стараясь через силу улыбнуться.
- Кончено. - Перед глазами Эски предстал Тавиар. - Давай простим друг друга, и все забыто.
Он кивнул. Отпил чаю.
- Эска... может быть сейчас ты расскажешь мне все? Про этот свой диплом? Чтобы я уже не переживал за тебя так, а то места себе не нахожу. Думаю все время, что это что-то опасное для тебя.
- Нет, не опасное. - И ненароком коснулась шеи. - Ничуть.
Берт застыл прямо с чашкой на весу. Этот ее жест заставил заметить то, что он не увидел прежде. Четко увидел, потому что теперь ни волосы, ни ее рука не закрывали знака.
- Это что?
- Татуировка.
- Такую же точно я видел у писательницы.
Эска выругалась про себя. Как долго еще она будет так непредусмотрительно глупо вести себя, и неосторожно. Она непроходимая тупица, если очевидные вещи приходили ей в голову с заметным опозданием, - ведь Берт был у Рории, и не просто был у нее, но и сам "Миракулум" тоже читал. Она замялась с ответом. А Берт как раз продолжил:
- И в книжке тоже описана похожая... Эска! - Он ужаснулся. - Боже мой, неужели ты состоишь в секте?! Каких-нибудь черных алхимиков, или что-то в этом...
- Ты чего кричишь? - Эска мигом закрыла кухонную дверь. - Ты забыл, что ты в гостях? Каких алхимиков?
- Эска, это же... там могут зомбировать, могут применять гипнозы... Эс!
- Не пори чушь. Нет никакой секты.
- Тогда что есть?
- Это... - Эска лихорадочно думала. - Это ролевые игры! Да! Есть один мало известный клуб, по типу знаменитых "Рыцарей" или "Путников по долине", где по интересам собираются люди и создают что-то вроде театральных представлений. Собираются на полянах, или у старых замков, и создают атмосферу прошлого. И "Миракулум" это тоже что-то похожее.
- И ты это имела в виду, когда говорила, что у тебя открылся ход к таким историческим фактам того периода?
- Да.
- Эска, но это же профессиональное самоубийство!
- Зато как интересно.
- Возьми и меня в свой клуб.
- Не могу. - Девушка быстро решила свернуть эту тему. - Там больше нет мест.
- Почему нет?
- Все роли уже поделены.
Берт с горечью подумал, что не только все роли поделены, но одна из самых главных ролей уже занята. Наверняка тот человек, с которым она приехала, - глава этого клуба, или один из наиболее важных его представителей. И если это так не опасно, как утверждает Эска, то почему она так долго не рассказывала об этом? И так испугалась и разозлилась, когда Берт пытался прояснить что-то для себя? Он не стал ее ни о чем таком спрашивать, лишь понял, что не верит до конца в кристальную чистоту сомнительного клуба. Ведь это все равно могла быть и секта, только прикрывающаяся ролевой игрой, и Эска сама заблуждается.
- Ладно, Эс... - он оставил чашку из которой пригубил только раз, - Я пойду. Спасибо за чай.
На следующий день Эска опять с утра была в оружейной лавке. Серые тучи из города не ушли, и дождь периодически накрапывал на улицы и крыши. Осень.
Прозвенел колокольчик, пахнула теплом помещения, и Эска с радостью поздоровалась с Сомраком:
- Доброе утро, господин волшебник.
- Здравствуйте, госпожа Эска.
Тут же появился и сам Тавиар, улыбнулся ей. Эска повесила свою куртку на вешалку в комнате, а зонт поставила в угол.
- Мы не успели с отцом позавтракать. Присоединишься к столу?
Девушка кивнула. Вот теперь ее стали пускать во внутренний круг его бытовой жизни. Она зашла в маленькую столовую, в которой не бывала раньше, и села за круглый стол. На его не застеленной гладкой столешнице стояла только горячая джезва на подставке и пара кофейных чашек. Из-за пасмурности на улице, в комнате горело настенное бра. Сомрак принес еще чашку.
Эска задумалась. Если они теперь с Тавиаром, можно сказать, в начинающихся близких отношениях, то его отец теперь становится немного мешающим компонентом в этих отношениях. Как сейчас их за столом трое, и не будут же они и впредь завтракать так? Тавиар и Сомрак держат одну лавку и занимаются одним оружейным делом, живут под одной крышей, отец и сын, но... она хотела остаться с Тавиаром наедине. Даже сейчас, за этим завтраком.
- Я решила прекратить путешествия. - Ненароком обронила Эска. - Мне больше ничего не нужно из прошлого, даже для работы над дипломом.
Теперь-то перед ней не откроются двери со словами "Ты можешь уйти и не вернуться". Теперь-то ее связывает с Тавиаром не один только договор о мистических услугах, но и сердечная привязанность. Ее слова произвели странный эффект.
Сомрак просветлел. Как будто на его лицо упал солнечный свет, неведомо как проникший в комнату. Он впервые Эске улыбнулся, и глянул так, что Эска сама порадовалась, - она, как любимая женщина его сына, уже не будет вызывать такое недовольство. Расположение родителя не маловажная вещь, когда хочешь войти в семью. А вот сам Тавиар помрачнел... они словно обменялись чувствами в один миг.
- Как скажешь... это твое право.
С этого утра жизнь Эски потекла и хорошо, и плохо. Сомрак теперь с каждым ее приходом в лавку встречал девушку радушно, а у Тавиара стало появляться много работы, и встречались они далеко не каждый день. А когда удавалось состояться свиданию, то беседы были странно затянутыми, объятья холодными, а прощальный поцелуй кратким. Их любовь застыла на одной точке. Эска с каждым днем все сильнее влюблялась в него, все ярче переживала свою страсть, и хотела дальнейших шагов, - к близости, к тому, чтобы стать, наконец, любовниками, провести хоть одну ночь вместе. И когда она совсем отчаивалась, пугаясь, что что-то между ними рвется, она со слезами спрашивала:
- Я больше не нужна тебе?
- Ты что, Эска? Конечно, нужна, я люблю тебя. - И на этот миг его объятия становились чуть-чуть теплее. Но только на этот миг.
А потом все оставалось по-прежнему. Диплом Эска писала, с Бертом общалась редко, в основном по телефону. Прошло еще одно заседание в университете, на котором девушка предоставила то, что от нее ждали в прошлый раз, - гипотезы и вероятности, а также знакомый перечень классической литературы по истории.
Рыс ее больше не донимала. Миракулум не исчезал, но и в своей собственной жизни уже не появлялись даже воспоминания о чужом существовании. Кроме одного воспоминания, но это Эска запрятала очень глубоко в душу, и боялась даже себе признаться, что не дает ей покоя проклятая башенка астролога в замке Эльконна. И брала злость, - уж если Крысе, блеклой, увечной, не юной, удалось пробудить в своем возлюбленном такой силы желание, то почему Эске это не удается? Она была намного ее привлекательней, неоспоримо красивее и моложе, а Тавиар, ее любимый, по-мужски оставался холоден к ней...
Эска не была невинна. У нее был один короткий роман, когда она после вступительных уехала в пригород на отдых до сентября. Совсем юная, она поддалась соблазну такого же молодого человека, желая ощутить себя взрослой. Перейти рубеж к женщине, и после расстаться с любовником навсегда, с взаимной благодарностью хорошо проведенного времени. Даже мама не знала об этом, думая, что Эска до сих пор никому и ничего не позволяла, занимаясь лишь учебой и серьезно думая о будущем.
Эска не была невинна... но то, что испытала Рыс, теперь терзало девушку. Любовь тел с любовью душ, ласкающие руки и губы любимого человека. Одно воспоминание об этих касаниях заставляло ее щеки гореть, а сердце чаще биться. Эска вспыхивала и успокаивала себя, как могла. Но забыть это невозможно!
Минуло два месяца. В первые дни зимы уже выпал снег, еще немного, но из-за резких морозов была уверенность, что он уже не стает. Эска в привычный поздний вечер, когда оружейная лавка была закрыта для посетителей, сидела в кресле в комнате, в напряженной тишине. Тавиар неторопливо искал какую-то книгу на полке, потому что предложил Эске почитать вслух о красивых землях Побережья Хоб-Акуат.
- Летом можно будет туда поехать...
Такой равнодушный тон, что хоть летом, хоть сейчас, хоть туда, хоть не туда, хоть поехать, хоть не поехать, - все одинаково равно. Эска негодующе впивалась взглядом в его спину. За что ей досталась такая пытка, - любить мужчину?
"Я накажу тебя, Тавиар! За твое безразличие!" - Девушка долго думала, и только сейчас решилась. - "Изменю с Аверсом! Это ведь не физически, не по-настоящему... он все равно ничего не поймет, за то я буду знать, что наказала его... и злорадствовать, и насмехаться над тем, что он так долго упускает свое счастье! Так переживать, что Крыса подставила меня под другого, а сам не торопится..."
- Скажи, Тавиар, еще не поздно туда вернуться?
- Куда вернуться? - Спросил оружейник тихо.
- Опять в прошлое.
- Никогда не поздно...
- Тогда пусть меня Сомрак отправит снова.
Книжка, которую он успел найти, встала обратно в ряд.
- Я позову его.
Ни оружейника, ни его отца долго не было. Потом они пришли.
Эска разволновалась, от предчувствия возвращения туда, куда уже не думала возвращаться. Ну, уж это-то точно будет последним разом, - ради торжества ее мести.
- Закрой глаза... - еле живым голосом попросил Сомрак, даже не присаживаясь рядом. - И дай мне руку.
Девушка выполнила просьбу. Когда ее кожа побелела, он отпустил ладонь и ушел из комнаты. Тавиар уперся взглядом в захлопнутую им дверь. Он вновь ожил, ровно настолько, насколько впал в свою безнадежность хозяин лавки. Счастье одного было несчастьем другого, либо-либо. Легкий шорох заставил Тавиара обернуться на Эску.... Бледность не проходила, красное пятнышко в яремной ямке тоже, значит, она была там, а не здесь.
Оружейник сам побелел. Осторожно подошел к ней ближе, присел рядом на пол, вглядываясь в успокоенное лицо.
- Обманщица... - он облокотился спиной к боковинке, и взглянул на часы. - Как я мог поверить тебе тогда, как мог усомниться? Жестокая лгунья...
Глава двадцатая
Мой хладнокровный и сдержанный Аверс. Я всегда знала его спокойным, разумным и холодно решительным, но впервые познала и иного: ревнивого и яростного, утверждающего свое право владеть мной и быть единственным, кто может меня касаться и видеть такой.
До беспамятства я упивалась его любовью, и выпустила на волю стон и вскрик, так свободно, словно нас здесь никто не держал взаперти. Не окружали стены, не толпились люди в нескольких шагах за плотной шпалерой, не искали ни меня ни его зоркие глаза соглядатаев и тюремщиков.
Сожалеть о содеянном поздно. Не упустить время, успеть возвратиться до поисков, - первое, что подсказал вернувшийся разум, но мы все равно не отпускали друг друга. Аверс привел и свою, и мою одежду в порядок, проверяя целостность платья на ощупь, поддерживал меня - так как я еле стояла на ногах.
- Нужно обратно...
Ревность Аверса схлынула, и голос вернулся к глубине и спокойствию. Он не сказал "Да, нужно", а тихо произнес:
- Помнишь ночь на заброшенной водяной мельнице? Ты была ранена и мы проделали долгий путь, пока добрались до этого укрытия... Тогда я увидел, как ты крепка, но как тонко выкована! Что под слоями все этой грубой одежды есть хрупкая девушка. Ты сидела передо мной, полураздетая, с обнаженной рукой и шеей, даже не понимая, как беззащитна и соблазнительна. Не смущаясь этого. А я впервые почувствовал, что хочу коснуться тебя. Хочу раздеть всю и увидеть всю. Я грезил о твоих губах и пальцах, я представлял, как бы ты коснулась меня поцелуем или объятием... с той ночи ты только моя, Рыс!
В изумлении я слушала это признание. Столько чувств! Опьянело не только тело, но и сердце. Аверс замолчал, выдохнул обреченно, и, пересилив себя, повел вниз из башни.
- Я умру от пытки быть рядом и бессилия увезти тебя немедленно... я отравлю все вино, чтобы никто не проснулся, я сломаю шею Эльконну и Илиану...
- Сколько мне ждать, Аверс? Обозначь предел, или я тоже умру от пытки бесконечного ожидания...
- До приезда Лаата.
- Зачем?!
- Я не могу сказать большего... прости, что не сдержался. Дотерпи, Рыс, и мы будем свободны.
После прохлады башни зала показалась печью без воздуха, зато полной жара и тел. Я выглянула из укрытия и выскользнула вся, в тот момент, когда открывались двери в соседнюю - приглашение к накрытым столам и Илиан объявлял, что для досуга гостей приглашены в замок музыканты и поэты, а повара, нанятые из Лигго ради свадебных торжеств сегодня превзошли сами себя. Счастье, что молодой вельможа как раз в мое отсутствие был занят подготовлением второй части приема и не держал на цепи внимательного взгляда. Эльконн был увлечен беседой с богато одетыми вельможами, и те старались сдружиться с бароном ввиду его семейных перспектив. Еще вчера провинциальный землевладелец с маленьким наделом, а уже завтра зять первосвященника и хозяин прибрежной земли, корабля и...
Никто не заметил моего исчезновения, и это главное! Сорс насытила всех своим видом в самом начале представления, и жадная до зрелищ толпа дала передышку. Двигаясь за спинами, я украдкой добежала до стола с вином и схватила чарку. Выпила наспех, задохнувшись на миг от крепости и специй, утерла губы шелковым наручем, им же, оскалившись, прошлась по зубам - стереть следы желтоватой и липкой смолы, если вдруг таковые остались. Умыться здесь нечем, осмотреть лицо негде, и я постаралась чем могла замаскировать охмелевшую голову и жар на губах.
- Господа, прошу вас проследовать в другие покои! Здесь мои слуги сменят лампады, и откроют окна, пока мы будем трапезничать за этим ужином, лишь малой прелюдией перед свадебным торжеством! - Это уже произнес Эльконн. - Я надеюсь, моя милая невеста соизволит подать мне свою руку, какой бы беседой она ни была увлечена с дорогими гостями.
Обо мне вспомнили! Я шагнула неторопливо и плавно, гости обнаружили мое присутствие и давали дорогу:
- Госпожа... Сорс. - Барон протянул мне ладонь, но мое имя растянул, как будто засомневался, что это я. - Прошу.
Боги, что со мной не так, что тон Эльконна так дрогнул? Он осмотрел меня столь придирчиво, что я заволновалась еще больше, но выражение лица не стало недовольным или подозрительным. Его лицо поплыло от явного удовольствия, глаза заблестели, и вдобавок барон гадко лизнул свои губы на миг показав кончик розового языка.
Взяв его под руку, я пошла рядом и шепнула:
- Вы довольны мной?
- Можете не бояться, я удовлетворен. Вы неожиданно хорошо выглядите... даже слишком хорошо. Что с вами?
- Меня оживил ваш подарок. Прием, гости, наряд и чудесные вина.
- Вы оценили? Только при королевском дворе позволяют себе такую роскошь, как сыпать мускатный орех и гвоздичный перец в вино...
Я прошла мимо Илиана так близко, что едва не задела вельможу плечом. Он опасно пристально смотрел на меня, и я всякий раз замечала, что ничем другим он не занят. Все слушали музыкантов, потом внимали поэтам, ели, пили, поднимали тосты и сравнивали бал с лучшими приемами в столице, льстя барону и выказывая расположение. А Илиан не сводил с меня глаз.
Иногда улыбаясь, иногда отвечая на чью-то реплику, я все думала - какая же тюрьма лучше, подобная этой, или все же камера с лавкой и соломой, и ратниками по ту сторону двери? Пытать человека можно по-разному, и мало кто поверит, что я, сидя во главе стола в качестве невесты, окруженная вниманием и почестями, готова умереть от душевного и телесного удушья. Разве не достаточно я выслужилась?
- Я устала, Эльконн, если вы мной довольны, отпустите в покои на отдых. Праздник великолепен, но утомил роскошью и шумом.
Барон благодушно кивнул:
- Прошу извинить, господа, но моей невесте стало немного дурно от духоты. С вашего позволения, я разрешу ей покинуть зал. Илиан, сопроводи.
Назад он не гнал меня, как собака добычу, шел спокойно. Но я всей своей кожей ощущала, что он готов на меня броситься со спины, - не так, как в покоях перед балом, а с настоящей злостью и желанием придушить.
Слуги сновали друг за другом, и не сразу мы вышли в ту часть замка, где не было столько огней и столько свидетелей. Но едва прибавилось темноты и безлюдности, я услышала:
- Кто он?
- Ваш вопрос лишен учтивости и права говорить таким тоном, господин Илиан.
- Не заблуждайся, что я незряч или глуп! Ты растворилась среди гостей, и вернулась иной, чем была. Кто тебя целовал?
- Не заблуждайтесь, что я забуду наглость и грубость, которую вы ко мне проявили! И проявляете сейчас, обращаясь ко мне неподобающим образом. Я не ваша невеста, чтобы терпеть ревнивые вопросы...
Но мои переплетенные вежливостью слова не попадали в уши вельможе, Илиан не слышал, не хотел возвращаться к этикету, он повысил голос и не скрыл чувств:
- Ты исчезла ненавидящей, а вернулась любимой. Я вижу! И твои мраморные губы превратились в алый коралл... Не оправдывайся вином и теплом воздуха, они опухли и загорелись от поцелуев. Загорелись и глаза! Кто он?!
Я коротко обернулась на него и ускорила шаг. Не выдержу, если опять он вздумает хватать за руки, лапать, как последний трактирщик свою поломойку. Испугалась не насилия от чувств оскорбленного мужчины, которому не дается женщина, а своей жалости к нему и одновременно отвращения.
- Ты не скажешь. Но ты недооцениваешь меня, если думаешь, что я не найду этого человека. И я его быстро найду, потому что уже догадываюсь... Не бывает таких совпадений, один лишь глупец Эльконн в своей жадности не видит дальше носа, а я уверен, Рыс! Уверен, что твоя сбежавшая подруга навела на замок спасителя... выдай мне его настоящее имя...
Благословлены покой и тишина! Блаженно одиночество! Оставшись в своих покоях, закрытая на ключ, упала на постель и долго лежала в темноте. Не шевелясь и не раздеваясь. В теле и душе сменяли друг друга два разных состояния - мучительной усталости от приема, и упоение от свидания с оружейником. За всю свою жизнь я не испытывала столько телесной страсти, как в этот раз. Ревность Аверса, его несдержанность в желании и открытость в сердце возродили во мне ту, о ком я даже не подозревала. Глубинную женщину, способную забыться в объятиях любовника по-настоящему, - без страха, без скромности, без стыда.
Служанка пришла так рано, что едва рассвело. Ее впустил Илиан, судя по виду которого, он даже не ложился этой ночью. Не отпускала служба, или собственные терзания, - все в тех же одеждах, бледный, с поджатыми сухими губами.
- Умойтесь и оденьтесь, госпожа Сорс. Я приглашаю вас к завтраку в узком кругу, чтобы больше не утомлять общением со всеми гостями.
В оконце бил розовый луч восхода, ночь едва отошла, замок был тих и почти спокоен. Служанка, бедняжка, не выспанная, вяло помогала мне сменить платье и собрать волосы. Что удумал помощник, вытаскивая в такую рань из комнаты и уводя из палат? Явно не побаловать меня на самом деле свежим завтраком из объедков прошлого пира...
Когда мы пересекли площадь, зашли в хозяйственные постройки и добрались до кухонь, я догадалась о причинах. Илиан искал ратника Ньяса, выспрашивая у бодрствующих слуг - где он может быть. Людей было так много, что на самом деле многие спали на полу. Работа еще не кипела, но уже велась - топились печи для хлебов, селяне принесли молоко и две кухарки сбивали масло, кто-то возился с отмывкой в грязной части кухонных зал. Не смотря на тесноту, Аверс не спал на полу. У почетного гостя самого барона Эльконна была своя лавка в углу и даже подушка набитая сеном.
- Просыпайтесь, господин Ньяс.
Илиан сказал вежливо, но не слишком учтив пнул край лавки сапогом, чтобы ее пошатнуть и встряхнуть спящего. Волнения во мне не было и капли. Накануне ли все истратила, или что другое было тому причиной, но я даже равнодушно взирала на происходящее. Не спрашивала молодого вельможу - зачем мы здесь, и прочие глупости... Аверса он не убьет, устроит допрос, будет пытливо сверять слова и чувства по выражению лиц, не более. Не угроза, а мелкий камешек на пути колеса.
Оружейник тяжело открыл глаза, словно веки были пудовые. Поморщился от утреннего света, загородился ладонью и хрипнул что-то неразборчивое.
- Вставайте!
В Аверсе погибло призвание лицедея. Он был старым, измятым, скованным в движениях. Сел на лавке, потирая заросшие щеки и подбородок, и вся его фигура говорила о том, как затекло тело, как болит спина и не поворачивается шея. С болезненной гримасой он опустил голову и стал высматривать пол. Зашарил рукой под лавкой и за задвинутыми под нее сапогами.
- Нет ничего хуже, чем утро, подобное этому... что за надобность у господ?
- Вы готовы покинуть замок с отрядом, как было договорено?
- Не говорите так громко, помилосердствуйте, - поморщился оружейник, и нашел низкую приплюснутую бутылку, - у меня болит голова. Если выезжать сейчас, почему не предупредили накануне? Я бы столько не пил...
Мне не верилось, что я вижу перед собой того же человека, какого знала вчера.
- Ваше здоровье.
- Свое вы не бережете?
- Не в мои годы спохватываться об этом... - Аверс бросил на меня взгляд, потом отпил из горлышка: - а чем обязан подобной чести? Если невеста барона пришла меня будить, то где сам Эльконн? Спрятался за вами?
- Госпожа Сорс здесь для того, чтобы я смог проверить слова, однажды ею сказанные. Они звенят у меня в памяти и никак не желают замолкнуть. Превосходная фраза, мерило истины...
Аверс тихо, но по-хамски ругнулся, перебил:
- Говорите яснее, я с похмелья теряю способность к распутыванию намеков. И не в том расположении духа, чтобы быть терпеливым. Едем так едем, а языки точит можно и в дороге.
- Вам нужна она? Вы пришли за ней?
Я едва не рассмеялась от того выражения, которое возникло на лице оружейника, когда он это услышал. Смесь из снисхождения к глупости и молодости вельможи и обреченность, что нужно объяснять очевидное:
- Зачем мне женщина, когда я хочу золота, тишины и покоя? А любой мужчина прекрасно знает, что одно исключает другое напрочь.
- Не отказывайтесь так сразу, господин Ньяс, - я улыбнулась, - мне льстит количество претендентов на мою руку. Может, хоть будет выбор, а не приговор у алтаря.
- Вам трудно ходить без посоха?
Илиан неожиданно шагнул к стене и указал на прислоненную палку. Взял в руку, примерив тяжесть и длину.
- В замке я не так много хожу, чтобы испытывать в нем необходимость...
В следующий миг я увидела, как злорадная и хищная улыбка возникла на лице Илиана, плечи шевельнулись и посох по большой дуге ушел в сильный замах. Отскочить я не смогла, только сжаться и вздрогнуть, такими внезапными оказались движение и резкий удар. Вся сила должна была обрушиться на шею или голову, как если бы тот собирался отсечь ее взмахом косы.
Только удар пришелся не по мне, а по Аверсу. Он успел загородить, принять на себя, выпрямившись во весь рост, и сделал это молниеносно. Аверс был не молод, но сух и силен, как закаленная сталь, которой нужно гораздо больше лет, чтобы источить себя.
Посох ударился о плечо, оружейник лишь глухо рыкнул, вырвал его из рук Илиана и вернул удар, не жалея ни силы ни ответной ярости.
- Ты перешел всякие границы, мальчишка...
Тот засмеялся, достойно устояв на ногах и едва заметно скривившись от боли, сделал шаг назад. Торжественно произнес:
- Да, госпожа Сорс? Ни один мужчина, не будет стоять и смотреть, как кто-то бьет женщину, которую он любит... Вы проиграли дуэль, Ньяс. Вы один, вы бессильны, а Лаат прибудет уже сегодня. Задумка выманить Эльконна за кладом потеряла весь смысл! Даже оставив вас здесь на свободе, в этом замке, я ничем не рискую. За мной власть, я уйду от сюда и уведу ее с собой, если станете препятствовать, вас убьют ратники по одному щелчку пальцев! Если сделаете шаг из кухни - вас убьют, Ньяс, подстрелят из арбалета со стен!
Илиан осекся, замолчал и все его торжество перетекало в выражение недоумения. Я выдала себя радостью, и стоя за плечом Аверса, аж приподнялась на цыпочках и опустилась обратно. Лаат приедет сегодня! Наверняка гонец прибыл ночью, иначе бы Илиан не говорил с такой уверенностью. Мне хотелось запрыгать от счастья близкой свободы, но молодой вельможа не понял - где отчаянье? Оно должно охватить меня и этого мнимого Ньяса.
Новость Аверса тоже изменила. Вся напряженная и готовая к схватке фигура расслабилась, он не сдержал порыва чуть повернуть ко мне голову и я увидела, как дрогнули уголки губ в улыбке. Хорошая ухмылка, подарившая еще больше убежденности в том, что следующая ночь встретит нас звездами, открытым небом и миром без преград!
- Кем бы я ни был, я все равно не позволю поднять руку на женщину, это недостойно ни простолюдина, ни человека с титулом... Я не вашей веры но поприветствую первосвященника, как только он прибудет.
Что бы оружейник ни задумал, кто бы ему здесь ни помогал, я знала одно - даже если по неудаче свадьба состоится, она не будет иметь никакого значения. Какая разница, как кого меня будут преследовать - как сбежавшую дочь Лаата, как демонессу Мракулум, как неверную жену барона, - я все равно буду с Аверсом вольной его спутницей. Спрячемся на краю света, уйдем дальше моря и дальше чужого Берега, куда угодно, где нас устанут догонять. Из-за разницы вер я и оружейник все равно обречены жить без законного союза перед людьми и перед богами. Я его жена по своему верному сердцу, и этого мне довольно.
- Я и сама уйду, господин Илиан, не нужно меня уводить. Нет лучшей вести, чем та, что сегодня я предстану перед отцом!
Глава двадцать первая
И я предстала... На закате горн с воротной башни возвестил приезд почетного гостя, трубил долго, сопровождался криками и на площади прибавилось света. Видно мне было мало, но я и так догадалась, что это встречают Первосвященника. И чуть спустя за мной пришли. Не горничная, не Илиан, не сам барон, а стража. Четверо вооруженных ратников открыли дверь, вывели из покоев, один даже связал мне руки за спиной. Не туго, а лишь исполняя приказ. Вряд ли воины всерьез думали, что я могу оказать сопротивление, достойное того, чтобы так обездвиживать запястья.
Замок походил на улей, гости развлекались, музыканты и поэты никуда не уехали, все ждали еще более пышного торжества, и потому вельможи и дамы, случайно встреченные, с изумлением пялились на нас. И слуги, по первости застывали на месте, видя процессию, и лишь во второй миг убирались с дороги как можно скорее. Меня привели в маленькую трапезную.
Лаат, грузный и с нездоровым лицом, сидел в мягком массивном кресле, а Эльконн и Илиан почтительно стояли рядом. Барон не смел сесть, хоть и был здесь хозяином. Первосвященник выглядел плохо и заметно постарел за те немногие дни моей свободы. Но сердце не тронула ни жалость, ни сочувствие к человеку, который столько мне дал и считался отцом. Если и была во мне когда-то тень дочерней любви, последние годы выжгли ее вместе с кожей на шее и руках.
Лаат отмахнулся ладонью и ратники оставили нас одних. Власть первосвященника попирала любую другую, и на равных он был лишь с людьми королевской крови.
- Я до сих пор не могу поверить, господин Эльконн, что вы держали ее в крепости настолько свободно. - С одышкой произнес он. - Как вы могли не исполнить наказов, что я изложил в письме?
- Она лишь раз учинила неприятности, но далее вела себя покорно, ваше...
- Я хочу, чтобы она до завтрашнего утра, до самого венчания, оставалась под замком, под самой сильной охраной! В подвале, в колодце! Выройте яму, если нет иной возможности! Только из под земли она не вырвется на свободу.
- Госпожа Сорс благонравна, ваше святейшество...
Илиан в недоумении подал голос. Как же он был странен, и нельзя было не заметить всего, что терзало молодого вельможу. Он меня любил, ненавидел и презирал, хотел и защитить, и уничтожить, разрываясь между тем, что он может сделать и против чего бессилен. Мои собственные чувства к нему тоже колеблись. Благодарность за помощь - правды не скрыть: благодаря ему Витта вырвалась из замка, а с меня не содрал шкуру изуверский барон, в этих стенах Илиан защищал меня как мог. Мне было жалко его, врагу бы не пожелала неразделенной любви. И мне нравилась в этом вельможе та благородная и умная сторона, которой я бы с радостью протянула руку участия и дружбы.
Лаат, услышав то, что он сказал, долго молчал. Не в раздумии, а в попытке успокоить всколыхнувшееся негодование и приступ гнева, раздувшего его шею и заставившего побагроветь глаза.
- Благонравна?! - Первосвященник аж задохнулся. Угрожающе посмотрел на Эльконна. - Вы назвались ее женихом, и теперь вам отвечать за каждый ее поступок. Учтите! Если она сбежит в самую последнюю ночь, или в самый последний миг, и вновь будет поносить мое имя по двум Берегам, то я в первую очередь прикажу сгноить вас! Вы, Эльконн, в тот же миг лишитесь всего, чем наградил вас король, и даже свободы я вас лишу! Вы будете прокляты и опозорены, а потом, на площади столицы обезглавлены, как пособник колдовства и ереси!
Барон схлынул всеми красками с лица, пошатнулся от ужаса и затряс губами, пытаясь что-то сказать.
- После свадьбы вы будете вольны делать все, что угодно, потому что эта ведьма будет уже госпожой Эльконн, а не моей приемной дочерью! Но до этого... - он несколько раз со свистом вдохнул и выдохнул. - Я предупредил вас!
- По... мил.. л.. уйте...
- Вы не ослышались, дорогой зять! Ведьма!
Лаат сам поднялся с места. Добрался до меня, и стал сдирать с шеи платок. Я стояла безропотно, как неживая, хотя было больно от его жестких рывков и ногтей, задевавших кожу. Первосвященник, взяв меня за волосы, чуть одернул голову назад, и повернул ее в бок. Куда как явственно оголился безобразный шрам с четкой, проступающей черной змеей поверх ожога. Увидеть лица Эльконна в этот миг мне не удалось, но я услышала шорох и звук упавшего тела. Вот бы он умер от потрясения и ужаса!
- Смотрите вы, раз ваш хозяин слаб духом. Десять лет назад эта безумная сбежала, презрев все, что я дал ей, приняв на себя долг отца безродной сироты. Исчезла на годы, и была возвращена в отчий дом не просто блудной дочерью, а страшным проклятием мне, - с клеймом Змеиного Алхимика! Она выжила после лихорадки, в ее душе демоны!
Лаат устал, отпустил меня и вернулся в кресло.
- Мне нужно только пережить один день, чтобы покой вернулся. Завтра я передам эту ведьму с рук на руки Эльконну, исполню обязательства отца и откуплюсь обещанным приданым. Боги, я даже смогу спокойно умереть... а!
Свой знак я почувствовала, как горячее кольцо, которое вдруг разомкнулось и задвигалось, приятным теплом скользя по шее к открытому вырезу платья. Мгновенно побелевшие до сияния и синевы лица Илиана и Лаата и страх в глазах подсказали, что ощущения не ложны - змейка действительно ожила, и сейчас сворачивается знаком бесконечности у меня на грудине, под шеей, потом окольцовывается и вновь ползет к рубцу, с
которого ее сводили.
Я засмеялась и распутала руки. За все время нехитрый узел ослаб и я выдернула кисти из колец замотанной веревки. Первосвященник не шевелился и не дышал. Синел, моргал, но смерть к нему не пришла, как я ждала с каждым следующим мигом. Он сидел как неживая соляная статуя, но дрожь век и подбородка выдавали в нем живого.
Илиан был напуган, но был и изумлен. По-настоящему молодого вельможу черная магия не страшила. Кто знает, он мог как и Красдем, наслышаться на этом Берегу о том, что людей с Миракулум почитают не за демонов, а за избранных и самых достойных.
- Вам меня не подчинить...
Я поняла, что произношу звуки, раздающиеся страшно для ушей, не понимающих этого. Не уличила с первого мига, что говорю на языке древних! Откуда мне вдруг стало ведомо, как шевельнуть язык и сжать связки горла, чтобы голос озвучил то, что веками не касалось человеческого слуха?
- Уведите ее... - сипло выдавил Лаат. И заорал: - Стража! Стража!!!
Как походила эта ночь на ту, что однажды я провела в королевской тюрьме... Я была в заточении, а к решетке камеры в середине ночи пришел сам Миракулум, чтобы подарить испытание, избрав единственной среди женщин. Меня запрятали в подвал. Решетки не нашлось, но нашлись серьезные путы, чтобы связать все мое тело и закрепить его в сидячем положении у одной из опорных балок. До утра не умру, и даже конечности не отсохнут. Ратники были всюду - снаружи, внутри, на ступенях и у самого проема темной ниши. Когда послушались шаги, я подняла голову и ожидала увидеть Рихтера.
Я ожидала того, что вновь, как тогда, минуя все преграды и охрану, появится Змеиный Алхимик. Но фонарь в руках осветил владельца и я признала Илиана.
- Не боишься меня?
- Нет. - Понизил голос до едва различимого. - Я вероотступник... Поиск истины и разум мне ближе слепого поклонения богам. Я убежден, что правы люди этого Берега. Если бы я мог только помыслить, что ты - она...
- Я не воительница и не ведьма. Не заменяй свой поиск истины другой слепой верой - в легенды, что теперь ходят о Сорс и о женщине Миракулум. Я Рыс, из плоти и крови, с душой человека и его же уязвимостью.
- Что ты произнесла, когда засмеялась? На каком языке?
Я не ответила, осененная внезапным воспоминанием, что сделала это не впервые! Но в тот день и в тот миг разум и сердце так были поглощены опасностью и отчаяньем, что я даже не осознала этого! В ночь нападения Красдема! Желание уберечь Витту, ненависть, ярость! И в воздух вырвалось древнее и сакральное - возглас на языке не этой эпохи и не этих людей. Но что именно я произнесла, я не могла вспомнить...
Илиан не дождался ответа, и вновь заговорил:
- Эльконн боится тебя больше смерти. Едва пройдет церемония, ты вернешься сюда и проведешь здесь столько времени, сколько нужно, чтобы замок покинули гости. Барон удавит тебя, а через девять месяцев объявит всему Лигго, что ты скончалась при родах, и он овдовел. За наследника выдаст бастарда... одна служанка уже в положении...
- Тебе он отдал распоряжение меня убить?
- Да. Я должен... я не смог ничего придумать прежде, но я должен тебя спасти за эти дни!
Илиан припал на колени рядом со мной, горячо зашептал, без боязни быть услышанным ратниками и страха того, что об этом разговоре доложат барону.
- Твой защитник исчез, Рыс! Ньяс растворился в воздухе, и его обыскались все, не осталось ни одного уголка замка, ни одной мышиной норки, куда бы ни заглянул лично я и все мои люди. Он, кем бы старик тебе ни был, другом или возлюбленным, тебя не спасет! А я найду способ, мы выиграем еще время...
Это было безжалостно, но я оборвала его пылкую речь усмешкой. Не сдержалась:
- Ты перехитришь самого себя, Илиан! Ты не предлагаешь мне побег прямо сейчас, потому что трезво мыслишь, - нам не уйти даже по твоим обходным тропинкам. Что за пределы замка мы, если и уйдем, то на день отрыва, а потом нас поймают и убьют. Нас могут поймать еще у ворот, если на то пошло. Нас прямо сейчас свяжут эти два ратника, едва прислушаются к содержанию беседы... Ты хочешь решить проблему без крови, с умом, без риска, без преследования или преступления, перехитрить, обмануть... и стараешься только выиграть время, надеясь, что твоя светлая проницательная голова подкинет тебе идеальный выход!
- Рыс, - Илиан прикоснулся к моей щеке и приблизил свое лицо, - ты знаешь, что против сильных мира сего невозможно идти напролом. Это равно самоубийству! Уловка и игра на пороках и выгоде - самое сильное оружие человека без власти. Таких, как мы с тобой. Что толку пробивать стену головой, когда она дана на то, чтобы найти дверь и подобрать ключ. Эльконн может пальцем шевельнуть, и ты будешь убита сразу после свадьбы, и я уже отсрочил гибель, уговорив его подождать до отбытия гостей... Я уберегу тебя и спасу! Я, и никто больше!
- Я верю тебе, Илиан. Но ты должен понять одну вещь.
- Какую, будь она проклята?!
- Игра и уловка... несомненно, мудры. Но не на все в нашей жизни дается время, чтобы подумать и принять наиболее выгодное решение. Некогда искать двери и ключи, когда через несколько мгновений, за стеной никого не будет в живых. Остается только отчаянно разрушить ее, и спасти, понимаешь?
- Бежим сейчас!
- Ты опоздал, Илиан. Ты опоздал на много лет, не решившись подойти в саду к танцующей девушке и спросить ее имя. И даже когда судьба дала тебе вторую встречу, ты остался за спинами горожан, не протянув руки той, кто снова плясала, но уже не в богатых нарядах во дворце, а в простом платье на соленой набережной...
- Рыс!
- Даже если ты распутаешь меня, я никуда не пойду. Не с тобой, Илиан, прости глупую Крысу.
Я его уничтожила и растоптала. Отказала даже на пороге смерти, выбрав брак и верную гибель, а не побег с ним. Илиан дрожал и глубоко дышал, что я щекой чувствовала влажность его дыхания. Ничем не смягчить этого удара, но все же один подарок у меня был. Я сказала, как можно мягче и сердечнее, выказывая всю свою признательность несчастному поклоннику:
- Илиан, выслушай... жизнь длинна и непредсказуема. Она может заканчиваться и начинаться, и тебе будет казаться, что нет будущего дальше этого дня. Забудь обо мне. Оставь меня призраком прошлого и забудь, прошу. Начни новую жизнь свободным от власти Эльконна... В моих покоях остался молитвенник. За его корешком я спрятала печать первосвященника, которой он так и не хватился. Напиши нужную грамоту, скрепи ее, и превратись в кого угодно - служителя, паломника, рыцаря веры, что по велению Лаата путешествует из города в город. Ты можешь писать любые прошения, любые подорожные и получать средства на расходы от всех комендантов по пути. Илиан, я не сбегу с тобой, но знай, что я буду о тебе помнить. Я не забыла о тебе с юности и не забуду до смерти, прими мою дружбу вместо любви, и поверь - я искренне желаю тебе забвения сердца и счастья с иной избранницей.
Он молчал и дрожал, как в лихорадке. Красивое бледное лицо застыло маской и я даже засомневалась, услышал ли он меня? Или окаменел в страдании, не воспринимая ни звука?
- Илиан?
- Ты... позволишь?
Он поцеловал меня в губы и я позволила. Не отвернулась, не укусила, перетерпела эти несколько мгновений холодного прикосновения. Поднявшись, Илиан забрал фонарь и ушел.
Даже у Лаата достало благоразумия не вести меня на церемонию в путах. Местная знать для того и присутствовала, чтобы стать свидетелями становления Сорс госпожой Эльконн, а перед всеми богами и людьми этого не могло происходить насильно! Согласие невесты не имело значения, но вступать в союз, будучи связанной веревками - верх неприличия.
Вера Аверсу настолько заполняла всю мою душу, что я не волновалась и не противилась. Ночь не прошла под звездами в открытом мире, но это значило лишь одно - не эта, так следующая. Шею прикрыли, в иное платье не переодели. Умыли, на скорую руку завязав волосы в жгут и накрыв полотном белого льна. Самый рослый из ратников шел в шаге позади, сопровождая из подвала наверх, через площадь, в хозяйские покои и в большую залу.
Лаат ждал меня рядом с Эльконном почти в центре залы, открытой для всех взоров, желающих наблюдать за церемонией. По лицам гостей и тишине я понимала, что каждый здесь слегка обескуражен и не знает, что думать. Барона трясло и он подгибал колени в желании сесть хоть куда-нибудь, и выглядел он столь жалко, что походил на собачонку, обмеревшую при виде стаи волков.
- Перед лицом трех всевышних Богов - Ветра, Моря, Огня исцеления, я, служитель их храмов, призван...
Я пристально посмотрела на Лаата, и он сбился. Я не знаю, каким было мое лицо, но он замолк, и стал серым. Несколько вдохов, и сглатываний, и дальше ослабевшим от напряжения голосом продолжил:
- Призван сюда, чтобы...
Всего три слова ушли к сводам залы, как замолкло все. Все звуки - от свиста горла и шепотков гостей, до шороха одежд присутствующих и стука зубов Эльконна. Стены будто сдвинулись, а потом отошли дальше своих границ, зала вздохнула, расправив легкие, и каждый камешек кладки дрогнул до пыли.
Пыль, как сажа, черная и мелкая на миг замерла в плотности воздуха, и тут же потекла в его потоке, как текут ворсинки водорослей в волне. Так уносит ветер пыльцу цветов, так сбиваются в живые стайки птицы и рыбы, образуя вихорьки и ленты, растягиваясь и собираясь обратно от власти стихии.
- Скольких моих истинных людей ты лишил жизни, жрец?
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ