Мир приключений, 1929 № 05 - 06

ЛИТЕРАТУРНАЯ ЗАДАЧА № 6

Роман-мозаика построен из отрывков сочинений 21 автора. Удалось составить нечто цельное почтя без цементирования. Вставлено от себя только 8 слов; выбрасывались подлинные тексты тоже с осторожностью: или пропускались значительные по размерам разговоры и описания, или производились легкие сокращения и замены; так, слово «чей-то» поставлено вместо нескольких слов автора, мешавших связности изложения; слово «оплеванный» заменило другое слово. Многие имена, конечно, пришлось переменить.

Для составления «романа» использованы следующие писатели:

Л. ТОЛСТОЙ, Ф. ДОСТОЕВСКИЙ, Н. ГОГОЛЬ, И. ЛЕСКОВ, М. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН, ГЛ. УСПЕНСКИЙ, ВЛ. КОРОЛЕНКО, А. МАЙКОВ, Д. МАМИН-СИБИРЯК, К. СТАНЮКОВИЧ, А. ЧЕХОВ, И. БУНИН, А. КУПРИН, М. ГОРЬКИЙ, И ГОНЧАРОВ, Ж ЛЕРМОНТОВ, Д. ГРИГОРОВИЧ, А. ПИСЕМСКИЙ, Я. ТУРГЕНЕВ, МАРЛИНСКИЙ, Г. ДАНИЛЕВСКИЙ

Цель задачи: поощрить ознакомление подписчиков нашего журнала с большими писателями. Такого же типа рассказ «Записки неизвестного» напечатан в № 11–12 «Мира Приключений» 1928 года и «Потревоженные тени» в № 1—1929 г.

Как и в тех задачах, подписчикам предлагается указать, из какого писателя взят каждый кусок «романа» «Маленький человек с просторным сердцем», т. е. обнаружить свою литературную начитанность, память и внимание. Кто не читал того или другого из перечисленных 21 писателей — может теперь воспользоваться случаем пополнить свое образование.

За полное решение этой литературной задачи Редакция уплатит премию в 100 руб. В случае получения двух или нескольких безупречно правильных решений, простой жребии определит, кому достанется премия.

Если не будет прислано (мы не хотели бы этого думать) полного решения, то половинная премия т. е. 50 рублей, будет выдана за максимальное количество отдельных, правильно указанных цитат. В случае совпадения таких решений у нескольких подписчиков, между ними будет брошен жребий.

Желая, чтобы возможно большее количество подписчиков приняло участие в этой работе и, таким образом, познакомилось более основательно с произведениями крупных писателей, мы даем продолжительный срок для присылки решений.

Все решения должны быть получены Редакцией не позднее 1 октября 1929 г.

Технически решение нужно выполнить так. Переписать «роман» на машинке или четко и разборчиво чернилами, оставив поля. На полях против каждой цитаты из автора проставить его имя и название сочинения, из которого выдержка приведена. Кроме того в самом тексте должны быть подчеркнуты слова, не принадлежащие цитируемому писателю.

Фамилии всех подписчиков, решивших эту задачу сполна или в преобладающей части, будут напечатаны в журнале.

В Систематическом Литературном Конкурсе могут участвовать все граждане Союза Советских Социалистических Республик, состоящие подписчиками «Мира Приключений». Рукописи должны быть подписаны именем, отчеством и фамилией автора и снабжены его точным адресом. На первой странице рукописи должен быть приклеен печатный адрес подписчика с бандероли, под которой доставляется почтой журнал «Мир Приключений». Примечание. Авторами, состязующимися на премию, могут быть и все члены семьи подписчика, а также участники коллективной подписки на журнал, но тогда на ярлыке почтовой бандероли должно значиться не личное имя, а название учреждения или организации, выписывающей «Мир Приключений». — Во избежание недоразумений рекомендуется посылать рукописи заказным порядком и адресовать: Ленинград, 25, Стремянная, 8. В Редакцию журнала «Мир Приключений», на Литературный Конкурс.

Пароход приближается к крутому яру и идет вдоль темного бора. Бор стоит весь в тени… В нем ходят таинственные шорохи, и кажется, что где-то в чаще идет другой пароход, и также часто шлепает колесами. И оба парохода — точно притаились и чутко сторожат друг друга.

Свисток, за ним другой вспугивают молчание ночи, и кажется, что от этого звука, такого заурядного на Волге, вздрагивают даже берега.

Пароход делает легкий поворот, и на нас надвигается крутой яр левого берега. Над обрезом этого яра виднеется клок неба, еще не поглощенный разрастающейся тучей. На проплывающем облачке угасают последние слабые отблески. Какие-то темные фигуры фантастически рисуются в вышине над косогором…

— Прощайте, Петр Прокофьевич, еду!

— Куда это?

— На саранчу.

— Надолго?

— Да как вам сказать! Недели на две. Прощайте, Марья Васильевна!

— Пишите, — говорит плаксиво бaрышня.

— О! Я буду писать каждое мгновение… каждую минуту. Но будете ли вы помнить обо мне?

— Несносный! — сказала барышня, — для чего ты еще мучишь меня?

— О, женщины! — хватив ладонью по лбу, заключил чиновник.

К утру вспрыснул легкий дождь, напугав всех, но этот страх был сове пшенно напрасен. Дождь только освежил траву и лес, и солнце взошло с небывалой пышностью. Предрассветная темная полоса, пеленавшая восток, точно дала широкую трещину, от которой все небо раскололось на мириады сквозивших золотом щелей. Неудержимый поток света залил все небо, заставив спавшую землю встрепенуться малейшей фиброй, точно кругом завертелись мириады невидимых колес, валов и шестерней, заставлявших подниматься кверху ночной туман, сушивших росу на траве и передававших рядом таинственных процессов свое движение всему, что кругом зеленело, пищало и стрекотало в траве и разливалось в лесу тысячами музыкальных мелодий.

Кондрат Семеныч был широкоплеч, небольшого роста, особенно тогда, когда оседал на левый бок, на хромую ногу; черные волосы его кудрявились, а загорелое, кирпичного цвета лицо оживлялось маленькими веселенькими глазками; нижняя челюсть выдавалась у него, но это придавало ему только добродушное выражение; концы черных усиков на короткой верхней губе лихо завивались кверху.

Пароход шел вверх по Волге. Однажды душной июльской ночью, когда небо было покрыто густыми, черными тучами и все на Волге было как-то зловеще спокойно, приплыли в Казань и стали на якорь около Уело на в хвосте огромного каравана судов. Лязг якорных цепей и крики команды разбудили Кондрата Семеныча. Он посмотрел в окно и увидал: далеко, во тьме, играя, сверкали маленькие огоньки, вода была черна и густа, как масло и больше ничего не было видно.

К чаю вышла в салон единственная дама, ехавшая в первом классе. Кондрат Семеныч мимоходом быстро взглянул на нее. Что-то страшно знакомое, очень давнишнее мелькнуло ему не так в ее лице, как в повороте шеи и в подъеме век, когда она обернулась на его взгляд. Но это бессознательное воспоминание тотчас же рассеялось и забылось…

— Вы очень добры, — говорила она, отвечая пожатием руки на слова Кондрата Семеныча.

Кондрат Семеныч видел, что слова его действовали, она смотрела на него так нежно, так грустно, что как будто бы в первый раз услышала, что такое речь, внушенная любовью, и что такое блаженство быть любимой…

— Что может быть утешительнее дружбы! — сказала она, подняв глаза кверху.

— Что может быть сладостнее любви! — промолвил Кондрат Семеныч, взглянув на нее нежно.

— Это, так сказать, жизненный бальзам.

— Что любовь! — заметила она, — это пагубное чувство; мужчины все такие обманщики…

Она вздохнула, а он сел рядом с ней.

— Что вы? — спросила она.

— Ничего-с-с! Я так счастлив, что сижу возле вас, дышу с вами одним воздухом… Поверьте, что я совсем не похож на других мужчин!.. О, вы меня не знаете, женщина для меня — это священное создание… я ничего не пожалею.

— В самом деле? — задумчиво спросила она.

— Ей-богу!

Они долго говорили, наконец стали шептать. От нее разливалась такая жаркая атмосфера, около него такая благоуханная. Они должны были непременно слиться, и слились. Она уронила платок. Кондрат Семеныч бросился поднять, и она тоже; липа их сошлись, раздался поцелуй.

— Ах! — тихо вскрикнула она.

— О! — произнес он восторженно — какая минута!

— Давно ли, — говорила она, закрыв лицо руками, — мы знакомы… и уж.

— Разве нужно для этого время? — начал торжественно Кондрат Семеныч; довольно одной искры, чтобы прожечь сердце, одной минуты, чтобы запечатлеть милый образ здесь навсегда!

Еще поцелуй, еще, и еще.

И вот однажды вечером, после порция поцелуев, он решительно объявил Марусе, что пользоваться дальше краденым счастьем он ее может.

— Вы мне нравитесь, лгать не стану. Я виновата перед вами, что могла вввести вас в заблуждение, допустить то, чего не следовало… Простите, Кондрат Семеныч! Но ломать всю жизнь, сделать несчастным человека, который так любит меня, Кондрат Семеныч! Вы умный человек и, кроме того, человек с характером… Увлечение ваше скоро пройдет. Ведь есть дела посерьезнее любви… И вы простите меня, неправда ли?

В это время часы уныло зазвенели одиннадцать. Но и часы били на этот раз как-то особенно злонамеренно. Кондрату Семенычу показалось, будто каждое биение часового колокольчика заключало в себе глубокий смысл и с упреком говорило ему: «каждая дуга, которая описывает маятник, означает канувшую в вечность минуту твоей жизни… Да жизнь то Эту на что ты употребил, и что такое существование твое?»

Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии; они принадлежность юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться. Полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов: душа страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет и убеждается в том, что так должно; она знает, что без гроз постоянный зной солнца ее иссушит.

Они съездили и прожили в Петербурге почти весь зимний сезон. Все, однако, к великому посту лопнуло, как радужный мыльный пузырь. Мечты разлетелись, а сумбур не только не выяснился, но стал еще отвратительнее. Во первых, высшие связи почти не удались, разве в саном микроскопическом виде и с унизительными натяжками. Оскорбленная Маруся бросилась было всецело и «новые идеи» и открыла у себя вечера. Она позвала литераторов, и к ней их тотчас же привели во множестве. Потом ужо приходили и сами, без приглашения; один приводил другого. Никогда еще она нс видывала таких литераторов. Они были тщеславны до невозможности, но совершенно открыто, как бы тем исполняя обязанность. Иные (хотя и далеко не все) являлись даже пьяные, ко как бы сознавая в этом особенную, вчера только открытую красоту. Все они чем-то гордились до странности. На всех лицах было написано, что они сейчас только открыли какой-то чрезвычайно важный секрет. Они бранились, вменяя себе это в честь. Довольно трудно было узнать, что именно они написали; но тут были критики, романисты, драматурги, сатирики, обличители…

Никогда еще не проходило дня в ссоре. Нынче это было в первый раз. И эта была не ссора. Это было очевидное признание в совершенном охлаждении. Разве можно было взглянуть «а нее так, как он взглянул, когда входил в комнату за аттестатом? Посмотреть на нее, видеть, что сердце ее разрывается от отчаяния и пройти молча с этим равнодушно спокойным лицом! Он не то, что охладел к ней, по он ненавидел ее, потому что любил другую женщину, — это было ясно!

Она громко всхлипывала, сжимая себе виски, и пробормотала:

— Боже мой, погибла жизнь!..

А он сидел, молчал и не сказал ей даже: «не плачь»… Он понимал, что плакать нужно и что для этого наступило время. Она видела по его глазам, что ему жаль ее; и ей тоже было жаль и его и досадно на этого робкого неудачника, который не сумел устроить ни ее жизни, ил своей.

Когда она провожала его, то он в передней, как ей показалось, нарочно долго надевал шубу. Раза два молча поцеловал ей руку и долго глядел в заплаканное лицо. Ему хотелось сказать что-то, и он был бы рад сказать, но ничего не сказал, а только покачал головой и крепко пожал руку. Бог с ним!

Проводив его, она вернулась в кабинет и опять села на ковре перед камином. Красные уголья подернулись пеплом и стали потухать. Мороз еще сердитее застучал в окно, и ветер запел о чем-то в каминной трубе.

А у Кондрата Семеныча всю ночь из головы не выходила незнакомая женщина, встретившаяся им на лестнице. Не знаю почему, но ему показалось, что она незамужняя, а если и замужняя, то в разводе с мужем. Голова его горела, он метался в лихорадочном жару; от этого внешние чувства его сделались гораздо острее и тоньше: может быть, тишина ночи этому много способствовала. Воображение разгоралось…

Не каждый ли день он встречал па улице множество женских лиц; почему-то ни одно из них не действовало на него так притягательно, не было ему так сочувственно, как лицо этой девушки. Ее миловидные черты, ее серые, добрые глаза врезались в его памяти с первого дня, как он увидал их… И прежде приходили минуты, когда потребность привязаться к женскому сердцу, любить и быть любимым, давала себя внутренне чувствовать; но это были только намеки, отдаленные, чуть слышные голоса перед тем, что теперь наполняло его душу.

Был осенний теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь. На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Кондрат Семеныч. Он так же, как и лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед.

Наконец, он подъехал к крыльцу. Мелькнувшее в окне лицо Полины успокоило Кондрата Семеныча — она дома. С замирающим сердцем он начал взбираться по лестнице. Хозяйка встретила его в передней.

— Здравствуйте — проговорила она приветливым и тихим голосом и в то же время была как бы немножко сконфужена.

В следующей комнате Кондрат Семеныч слышал чьи-то женские голоса. Полина провела его в гостиную.

— А ваш супруг?

— Он завтра вечером или послезавтра приедет, — отвечала та каким-то ровным голосом.

— А завтра я должен буду уехать.

Полина сначала на это ничего не сказала, но потом, промолчав немного, проговорила:

— Разве вот что: приходите после ужина, когда все улягутся, посидеть в чайную; я буду там.

— А где же эта чайная? — спросил Кондрат Семеныч.

— Я, в продолжение вечера, постараюсь вам как-нибудь показать ее, — отвечала, тоже не глядя на него, Полина.

— Какой дом, однако, у вас оригинальный!

— Ах! Он очень старинный. Вы однако не видали его всего. Хотите взглянуть? — подхватила Полина, понявшая его мысль.

— Очень рад-с.

Полина пошла показывать ему дом.

— Вот это — зала, это — гостиная.

— А это — портрет ваш?

— Да, это — в первый год, как я вышла замуж.

Она нарочно говорила громко, чтобы еще слышали в зале.

— А это вот — угольная, или чайная, как ее прежде называли, — продолжала хозяйка, проводя Кондрата Семеныча через корридор в очень уютную и совершенно в стороне находящуюся комнату. — Смотрите, какие славные диваны идут кругом. Это любимая комната была покойного отца мужа. Я здесь и буду вас ожидать! — прибавила она совершенно тихо и скороговоркой.

— А когда же мне приходить сюда? — спросил ее замирающим от восторга голосом Кондрат Семеныч.

— Когда все улягутся. Вот это окошечко выходит в залу; на него я поставлю свечу: это будет знаком, что я здесь, — продолжала она попрежнему тихо к скороговоркой. А вот-с это — библиотека мужа! — произнесла она опять полным голосом.

Когда они проходили маленький корридор, Кондрат Семеныч не утерпел и, взяв за талию Полину, проговорил:

— Милая моя, бесценнаяя…

Полина обернула к нему свое лицо сияющее счастьем и страстью.

Кондрат Семеныч поцеловал ее.

— Тсс!.. Нельзя этого! — проговорила она, погрозив ему пальчиком.

Оставшись один, Кондрат Семеныч почти в лихорадке стал прислушиваться к раздававшемуся то тут, то там шуму в доме; наконец, терпения у него уж больше не достало: он выглянул в залу — там никого пе было, а в окошечке чайной светился уже огонек. «Она там», подумал Кондрат Семеныч и с помутившейся почти совсем головою прошел залу, корридор и вошел в чайную. Там он увидел Полину, уже в блузе, а не платье.

— Ах, это вы, — сказала она, как бы не ожидая его и как бы даже несколько испугавшись его прихода.

— Я, — отвечал Кондрат Семеныч дрожащим голосом; потом они сели на диван и молчали; Кондрат Семеныч почти — что глупо смотрел на Полину, а она держала глаза опущенными вниз.

— Послушайте! — начала Полина — я давно хотела вас спросить: Мари вы видите в Москве?

— Один раз всего видел, — отвечал неторопливо Кондрат Семеныч.

— И что же, любовь ваша к ней прошла в вас совершенно? — продолжала Полина.

— Прошла, — отвечал Кондрат Семеныч искренним тоном. Однако, послушайте, — прибавил он, помолчав — Сюда никто не войдет из людей?..

— Нет, никто; все преспокойно спят… — отвечала протяжно Полина.

Полина уставила на него надолго свои большие глаза.

Однажды Кондрат Семеныч проходил в саду мимо известного забора— и увидел Полину: подпершись обеими руками, ока сидела на траве и не шевелилась. Кондрат Семеныч хотел было осторожно удалиться, но она внезапно подняла голову и сделала Кондрату Семенычу повелительный знак.

Кондрат Семеныч замер на месте: он не понял ее с первого раза. Она повторила свой знак. Он немедленно перескочил через забор и радостно подбежал к ней; но она остановила его взглядом и указала ему на дорожку в двух шагах от нее. В смущении, не зная, что делать, он стал на колени на краю дорожки. Она до того была бледна, такая горькая печаль, такая глубокая усталость сказывалась в каждой ее черте, что сердце у него сжалось и он невольно пробормотал: что с вами?

Полина протянула руку, сорвала какую-то травку, укусила ее и бросила ее прочь, подальше.

— Вы меня очень любите? — спросила она наконец. — Да?

Кондрат Семеныч ничего не отвечал, — да и зачем ему было отвечать?

— Да, — повторила, она, попрежнему глядя на него. — Это так! Такие же глаза, — прибавила она, задумалась и закрыла лицо руками. — Все мне опротивело, — прошептала она, — ушла бы я на край света, не могу я это вынести, не могу сладить!.. Боже мой, как тяжело!

— Забудь, — сказала она, — что я существую, что я любила, что я люблю тебя; забудь все и прости!

— Забыть тебя! — воскликнул Кондрат Семеныч, — и ты хочешь, чтобы я разбил последнее звено утешения в чугунной цепи жизни, которую отныне я осужден волочить, подобно колоднику, чтобы я вырвал из сердца, сгладил с памяти мысль о тебе? Нет, этого никогда не будет! Любовь была мне жизнь и кончится только с жизнью.

И, между тем, он сжимал ее в своих объятиях, между тем, адский огонь пробегал по его жилам… Тщетно она вырывалась, просила, умоляла; он говорил:

— Еще, еще один миг счастья, и я кинусь в гроб будущего!

— Еще раз, прости, — наконец произнесла она твердо. — Для тебя я забыла долг, тебе пожертвовала домашним покоем, для тебя презрела теперь двусмысленные взоры подруг, насмешки мужчин и угрозы мужа; неужели ты хочешь лишить меня последнего наружного блага — доброго имени?.. Не знаю, отчего так замирает у меня сердце и невольный трепет пролетает по мне; это — страшное предчувствие… Но прости, уж время.

— Уж поздно! — произнес чей-то голос.

Он обомлел за Полину, кинулся навстречу пришедшему, и рука уперлась в грудь его:

— Бегите — сказал он, запыхавшись, — бегите! вас ищут!.. Ваш муж беснуется от ревности, рвет и мечет… все, гоняясь за вами; он близко!

— Он убьет меня! — вскричала Полина, упав на руки Кондрата Семеныча.

У нее сделался сильный истерический припадок и они провели пренеприятную четверть часа, прежде чем Полину унесли в дом.

Полина довольно долго не могла успокоиться и просила кого-нибудь переночевать у нее.

— Я теперь боюсь быть одна, — говорила Полина.

— Чего ты боишься?

— Его, моего мужа; вы не знаете, какой он человек!

Кондрат Семеныч проснулся незадолго перед обедом. Голова его была тяжела. Он встал, вспомнил встречу и разговор под виноградной беседкой… Взял перо и стал писать. То было письмо к Полине. Он хотел его передать через Фросиньку. Мысли не слушались. Прошел час, другой. Письмо не писалось.

— Кушать просят, — объявил показавшийся в дверях Филат. Кондрат Семеныч разорвал начатое письмо, привел себя в порядок и вышел в сад. Воздух был влажный. Парило. Кругом стоял густой, смолистый пар от дерев и цветов.

— Что это, дедушка, было сегодня ночью? — спросил он деда Лукашку, увидя его, с пучком готовых тычинок, под ракитою в саду.

— Воробьиная ночь, милый, ноне была.

— К добру же это или не к добру?

— Как кому! Молодым все к добру.

Вернувшись, он тут же велел Филату выдвинуть из-под кровати чемодан, покрывшийся уже порядочно пылью, и принялся складывать вместе с ним, без большого разбора, чулки, рубашки, белье мытое и немытое, сапожные колодки, календарь.

Все это укладывалось, как попало: оп хотел непременно быть готовым с вечера, чтобы назавтра не могло случиться никакой задержки. Фила г, постоявший минуты две у дверей, наконец, очень медленно вышел из комнаты. Медленно, как только можно вообразить себе медленно, спускался он с лестницы, отпечатывая своими мокрыми сапогами следы по сходившим вниз избитым ступеням, и долго почесывал у себя рукой в затылке. Что значило это почесывание? И что, вообще, оно значит? Досада ли на то. что кот не удалась задуманная завтра сходка с своим братом в неприглядном тулупе, опоясанном кушаком, где-нибудь во царском кабаке; или уже завязалась в новом месте какая зазнобушка сердечная, и приходится оставлять вечернее стояние у ворот и политичное держанье за белы ручки в тот час, как нахлобучиваются на город сумерки, детина в красной рубахе бренчит на балалайке перед дворовой челядью, и плетет тихие речи разночинный, отработавшийся народ? или просто жаль оставлять отогретое уже место на людской кухне под тулупом, и близ печи, да щи с городским мягким пирогом, с тем, чтобы вновь тащиться под дождь и слякоть и всякую дорожную невзгоду? Бог весть, — не угадаешь! Многое разное значит у русского народа почесывание в затылке…

Было мокро, сыро и ветрено. Низкие, мутные, разорванные облака быстро неслись по холодному небу; деревья густо и перекатно шумели вершинами и скрипели на корнях своих; очень было грустное утро.

Кондрат Семеныч с Маврикием Николаевичем прибыли на место дуэли в щегольском шарабане парой, которым правил Кондрат Семеныч; при них находился слуга. Почти в ту же минуту явились и Николай Всеволодович со своим секундантом, но не в экипаже, а верхами, и тоже в сопровождении верхового слуги.

Секунданты бросили жребий. Барьер отмерили, противников расставили, экипаж и лошадей с лакеями отослали шагов на триста назад… Оружие было заряжено и вручено противникам.

— Переговоры копчены. Прошу слушать команду! изо всей силы вскричал секундант Николая Всеволодовича— Раз! Два! Три!

Со словом три противники направились друг на друга. Кондрат Семеныч тотчас же поднял пистолет и на пятом или шестом шаге выстрелил. На секунду приостановился и, уварившись, что дал промах быстро подошел к барьеру. Подошел и Николай Всеволодович, поднял пистолет, но как-то очень высоко, и выстрелил совсем почти не целясь. Затем вынул платок и замотал в него мизинец правой руки. Тут только увидели, что Кондрат Семеныч не совсем промахнулся, но нуля его только скользнула по пальцу, по суставной мякоти, не тронув кости; вышла ничтожная царапина.

Опять сошлись, опять промах у Кондрата Семеныча и опять выстрел вверх у Николая Всеволодовича.

Расставили в третий раз, скомандовали; в этот раз Кондрат Семеныч дошел до самого барьера, с барьера, с двенадцати шагов, стал прицеливаться. Руки его слишком дрожали для правильного выстрела. Николай Всеволодович стоял с пистолетом, опущенным вниз, и неподвижно ожидал его выстрела.

Выстрел раздался, и на этот раз белая пуховая шляпа слетела с Николая Всеволодовича. Выстрел был довольно меток, тулья шляпы была пробита очень низко; четверть вершка ниже, и все было бы кончено.

— Стреляйте, не держите противника! — прокричал в чрезвычайном волнении Маврикий Николаевич, видя, что Николай Всеволодович как бы забыл о выстреле, рассматривая со своим секундантом шляпу.

Николай Всеволодович вздрогнул, поглядел на Кондрата Семеныча, отвернулся и уже безо всякой на этот раз деликатности выстрелил в сторону в рощу. Дуэль кончилась.

Кондрат Семеныч стоял как оплеванный.

«БЕЗЭА»

С каждым месяцем развивается дальше наш Систематический Конкурс, глубже зачерпывает он все новые и новые слои читающих и, вовлекая в коллективную работу, формирует из них ряды активных читателей; осязательно ширится интерес их к живому и увлекательному делу, сначала казавшемуся иным чуждой и пустой забавой, на которую нет ни времени, ни охоты. Все увеличивается число участников Конкурса, все растет количество сопроводительных писем. Ярко отражается в них искреннее увлечение работающих. И наш труд делается все интереснее и благодарнее.

П. А. К. (профессия не указана), из такого культурного центра, как Москва, пишет нам:

«Большое спасибо и от себя, и от многих моих знакомых! Писать я не пишу, занят по горло своей профессиональной работой, но вы научили меня читать. Все что я раньше прочитывал, скользило по мне, не задевало как то, точно из трамвая смотрел на улицы, не осмысливал, пробежал (хотел написать — проехал) и ладно. Вы приучили меня (не сразу это сделалось, тяжелым и скучным было в первый раз) разбираться и я не стыжусь сказать, что стал умнее читать. Потянуло меня теперь к хорошей книге, читаю медленнее, зато больше остается во мне. О чем я теперь жалею, что столько книг проглотил за мои почти 40 лет жизни, а от них пустое место во мне осталось, почти ничего не зацепилось. Читал я как все, ну, если не как все, то многие, перелистывал страницы, искал самого интересного, что дальше будет, какие приключения и какая судьба у кого в конце концов, а как все происходит никогда не интересовался. Много хорошего в книгах для меня пропало и теперь не наверстаешь, пожалуй! Что делать! Спасибо Вам еще раз. Пока не пишу сам, решимости нет, а для себя в голове работать над Вашими конкурсами буду. Проверять себя буду по ним, чего не доглядел в рассказе — узнаю. Этомне тоже задача».

И. М. из Кубанской области, как видно по его должности, человек, занятый тяжелым, напряженным, ответственным железнодорожным трудом, сообщает, что «трехмесячная болезнь жены выбила его из колеи, но что конкурсы №№ 1 и 2 настолько соблазняют его, что решением их он займется после срока, исключительно для себя лично».

Е. А. Б. (Ленинград), впервые посылающий на Конкурс свою работу, пишет обширное и дельное письмо, из которого приводим краткую выдержку;

«Я с большим нетерпением ожидал всегда выхода каждой книжки и с удовольствием отмечал, что мои решения в большинстве случаев одобрялись редакцией. Но, к сожалению, мне этот конкурс был полезен только наполовину, так как я решал и обдумывал сюжет и поведение в уме, научаясь таким образом вникать в прочитанное, но не учась одновременно излагать свои мысли и образы в литературной форме, по причинам таким: во-первых, я никогда еще не пробовал писать, а потому и не решался, во-вторых я не люблю писать, особенно чернилами (смешно! правда, но все-таки причина) и самое главное у меня мало времени.

Таких, как я, несомненно, много, гораздо больше, чем присылающих решения, а потому и польза конкурса во много раз больше, чем можно было бы судить по числу участников»…

Заявлений, как процитированные здесь, много, и почти во всех письмах по поводу Систематического Конкурса, даже не сопроводительных, т. е., посылаемых не параллельное работой, а являющихся живыми, чисто платоническими откликами читателей, содержатся горячие выражения благодарности Редакции за организацию конкурсов и лично автору отчетов о них. Наше сочувствие корреспондентам искренно, увлечение их работой — наша лучшая награда, но, конечно, мы можем только вскользь говорить об этом, ровно столько, сколько необходимо, чтобы примеры соревнования в труде могли влиять и на других, еще не втянувшихся в систематически предлагаемый ям не только полезный, но и приятный труд.

И. С. С. (Вологда) в длинном и откровенном письме, как и многие другие, именно оттеняет значение систематичности, регулярности.

«Весьма занятому человеку трудно систематически работать над собой в области литературы, а ежемесячные конкурсы «Мира Приключений» заставляют работать над собой и сильно способствуют развитию навыков в этом отношении».

Мы настаиваем на регулярности, на планомерности. Только этот метод даст успех читателям, а вовсе не случайная удача в каком нибудь решении.

У нас скопилась большая серия писем читателей о процессе работы над задачами и откликов на предложение П. М. об издании особой книжки из этих работ. Мы надеемся вернуться к этим вопросам.

Отрадно, что параллельно с цифровым увеличением активности читателей растет и успешность их работ. Заключительных глав к рассказу «Безэа» прислано 139 (из них подписчицами — 48), и средний уровень их не плохой. Чутье читателей порою прямо доставляет удовольствие. Печатая рассказ, мы вынуждены были ограничиться кратким замечанием о виртуозности языка его и не могли намекнуть ни одним словом на драму или комедию, заключенную в содержании. Сделай это, — мы продиктовали бы решение, т. е. уничтожили бы задачу. Тем не менее читатели в большинстве отнеслись к теме с громадным вниманием и глубоким проникновением. Это видно из решений, видно из писем. Вот как тонко характеризует «Безэа» один из читателей:

«Благодарная и интересная задача: изложить ряд мыслей, логически последовательных, нарисовать словесную картину — рассказ, выдержать без всякой диссонирующей фальши его внешнюю форму, сохранить мотивированное развитие его внутреннего содержания, умело придать ему художественную облицовку — и все это проделать, не применяя во всем рассказе ни разу буквы «р», строя именно на этом же и самый драматизм сюжета, — поистине, стоило над этим потрудиться».

Итак, весь рассказ «Безэа» написан без буквы «р», Некоторые особенно внимательные читатели подметили однако, что в одной описательной фразе произошла типографская ошибка и буква «р» все-таки однажды проскользнула. Совершенно правильно, что они не придали этому значения, и явная опечатка не ввела их в заблуждение.

Рассказ был бы простым литературным трюком, если бы тема его не была так слита с оформлением, что всюду пронизывает свою оболочку; если бы в каждой черточке, в каждом штрихе не чувствовалось дыхание какой-то внутренней жизни. И многие читатели рассмотрели не только скорлупу, они нашли и самое ядро, — психологическую тему, коллизию блестящих природных дарований и мозговых способностей с маленьким чисто физиологическим недостатком.

Эту коллизию можно рассматривать в плане драматическом или юмористическом. Сюжет и основной текст позволяют выбрать любой путь, любую форму трактовки, и индивидуальность участников Конкурса, несомненно, отразилась на решении этой задачи особенно ярко по сравнению со всеми предыдущими рассказами-задачами.

Вот мы и подошли к схеме разбора и оценки присланных заключительных глав. Схема коротка и при ее помощи читатели могут сами разобраться в своем труде.

Рассказ представляется здесь как-бы препарированным в анатомическом театре, и внимательный читатель легко рассмотрит и весь скелет, и отдельные кости, двигательные мышцы и нервы.

Решение «Безэа» состоит из следующих элементов. Одни из них необходимы, другие являются важными и желательными, иные составляют украшение, а совокупность их дает правильное и хорошее литературное решение задачи.

1. В рассказе нигде нет буквы р (кто заметил это — выдержал на конкурсе внимания).

2. Как узнает читатель об этом недостатке произношения Безэа? Сухое сообщение («разгадка факта») не годится. Здесь лучше всего литературное и художественное описание событий, при которых Безэа выходит из колеи и проговаривается, обнаруживает себя. Другими словами, здесь конкурс на фантазию читателя, на его литературную выдумку в строгих гранях естественных, бытовых условий поветствования.

3. Углубление темы, т. е. не простое, хотя бы и литературное констатирование любопытного случая, а психологический охват сюжета, выявление отношения к нему автора и окружающих, указание его мес» а и положения в ряду жизненных явлений. Иначе говоря: очищение ядра из скорлупы — оболочки и выделение на первое место основной коллизии темы, не вечных ссор Безэа и Квача, а именно внутренней драмы Безэа.

4. Обрисовка героини рассказа после ее «разоблачения» и других действующих лиц.

5. Форма заключительной главы. Изящество решения, конечно, заключается и в виртуозности построения фраз подобно основному тексту, т. е. в отказе от пользования буквой р.

Читатели, конечно, понимают, что здесь грубыми штрихами набросан только основной абрис, что каждый пункт нельзя рассматривать отдельно, а в изложении она должны слиться в одно художественное целое, как и внутренняя конструкция здания не видна, когда оно завершено. От индивидуальности и способностей участника конкурса зависит расширить и расцветить отдельные стороны его работы. Но вехи, указанные выше, все же являются главными и руководящими в построении заключительной главы.

Как же подошли читатели к задаче?

Только наименьшая часть их не догадалась в чем физический недостаток Безэа и пыталась — всегда неудачно — подыскать какие-то особые причины неуспеха героини в жизни и на сцене. Один автор ставит себе вопрос, не двуполое ли существо Безэа, и отсюда делает вывод: «мысли и чувства ее больно пронизывались страшными занозами душевной драмы и она терялась на сцене». Другой — уверен, что Безэа «не могла вдохнуть жизнь в написанные строки, ее жесты становились механическими, интонации — неверными. Она создана оратором, а вообразила себя артисткой — так пояснил Квач». — У третьего — Безэа также страдает отсутствием способности к восприятию и передаче посторонних ей мыслей и чувств. — По мнению четвертого, Безэа потому завидует китаянкам, что в Китае «самостоятельные актеры, которые говорят и действуют, как хотят, лишь бы доставить удовольствие публике». — У пятого — Безэа так и осталась загадкой. Опа не может понять и прочесть чужую речь, простую, без художественных выкрутасов. По догадке шестой — китайцы актеры доходят до смешного в своей высокопарности, потому то и Безэа со своей манерой говорить и хотела бы быть китаянкой. А имя свое ненавидит потому, что под этим именем провалилась на сцене. — У седьмого — та же причина, что Безэа была слишком индивидуальна, не могла менять настроений, перевоплощаться в тот образ, который нужен автору. — У восьмого — Безэа теряет контроль над собой, не может следить за суфлером и повторять заученные слова, вдохновение покидает ее, она заикается. — Девятый автор (женщина) поясняет, что Безэа жила в фантазиях своих, что ей нужно изучить сценическое искусство и достигнуть подготовки к сцене. Дальше идут общие рассуждения, что «талант нужно развивать в связи с течением жизни и достижениями человечества» и т. д. Подобных решений еще несколько, а в общей массе они все таки единичны.

Любопытно проследить, как ощупью, неуверенно бродили мысли этих авторов, не заметивших твердой почвы рассказа, не обративших внимания на редакционное вступление. Точно люди глаза закрыли, а между тем среди них есть хорошие и добросовестные работники по конкурсам.

Велико у читателей разнообразие настоящих имен Безэа. У многих Безэа — «Вера без эра». Другие объясняют так происхождение клички:

(Е. А. Б., Ленинград) «я (Квач) так ее назвал после объяснения, что она все может сказать только без эра… да… Безэла… ну, а она изменила в Безэа». Такое же объяснение и у В. В. А. (Камышлов), и у других. Зовут Безза, действительно, неудобно для человека, совсем не выговаривающего «р»: Раиса Романовна Рокотова; Ирина; Мария Генриховна Берзер; Варвара Реброва; Элеонора Александровна Безрадецкая; у Н. Н. Ж. — Вера Аркадьевна Кордильерова, а Квача зовут Митрофан Прокофьевич Кордильеров и он считает, что наградил Безэа в завершение урчанья ее имени прибавочным грохотом своей фамилии. — Короче говоря: словарь имен и фамилий с буквой «р» использован хорошо.

Весьма разнообразны также варианты обстоятельств, при которых тайна Безза раскрылась. Тут две группы решений: у одних — это было дело случая, у других — автор сам добивался разгадки и даже всячески ловил Безэа, провоцировал ее. Нельзя отдать предпочтение тому или другому способу развития действия: оба они жизненны и, следовательно, оба правильны.

Здесь, в этой части, мы знакомимся и с существенной, творческой стороной предложенной читателю работы, с его подходом к теме и его восприятием сюжета.

Все подвергающиеся дальнейшему анализу главы без детального уточнения можно разделить на 3 круга. Читатели трактуют сюжет в плане юмористическом, или драматическом, или совсем не окрашенном в индивидуальный цвет. Внутренних кругов, т. е. оттенков основной окраски, сгущения или ослабления ея — несколько. Так, в юмористическом плане попадаются тона иронии, сарказма, в драматическом — трагедии, сентиментальности и т. д. Но при вынужденно сжатом объеме нашего обзора нет возможности для классификации решений останавливаться на этих подробностях. Достаточно главнейших типов. Из трех мы считаем равноправными и равноценными два: юмористический и драматический. План безразличия, холодной, безучастной фотографии, протокольно изображающей жизнь — хуже. Он лишен нервов и красок настроения. Он не картина, освещенная и согретая творческой мыслью автора, хотя техническое уменье, навыки и даже известное профессиональное мастерство — налицо и здесь. Любопытно отметить, что измеряемые количеством решений — все эти три круга почти совпадают.

Разбирая решения безотносительно к плану, в каком они даны, только до признакам своеобразности и фантазии авторов, мы наталкиваемся на целую группу, где участники Конкурса удачно воспользовались крымскими подземными толчками. Самое слово землетрясение и погубило Безэа. Оригинально развернул тему Е. И. Шведер (Днепропетровск). Вот выдержка из его дельного, но суховатого решения.

«Вернувшись к себе домой, я долго не мог уснуть. Я думал о Безэа, о ее секрете и чувствовал, что разгадка его близка, что она, так сказать, носится в воздухе. Сон не приходил и я потянулся к этажерке, где в беспорядке были свалены хозяйские книжки— разрозненные томики русских писателей. Взял первый попавшийся томик Лескова, раскрыл наудачу и начал читать «Смех и горе». И вдруг, читая реплику Степана Ивановича Дергальского: «Плншел к вам с доблым намелением, вы человек чузой и не видите, что с вами тволят. Кто вас лекомендовал Фолтунатову?» — точно молния прорезала мысль, догадка: вот в чем песчинка то, вот оно почему «лишь до читки чужой пьесы», почему ненависть к своему имени, почему я у Безэа лейтенант Глан, а не Роман Сергеевич, почему не Рим, а «столица Италии»… Буква, одна буква — вот та «песчинка» которой не хватало у Безэа. А китаянка? Причем сожаление о том, что она не китаянка? На этот вопрос я не мог ответить и отложил его до следующего дня. На следующей лень я зашел в читальню и у седенького библиотекаря выудил всю имеющуюся в наличии литературу о Китае. В одной из книг я прочел: «Таким образом в китайском языке при транскрипции русскими буквами получим следующие звуки: а, я, е, и, ы, у, ю, о, io, й, б, п, ф, м, в, д, т, л, чж, ч, цз, ц, с, ш, ж, г, к, х, н». Буквы «р» тут следовательно нет. А другая книжка подсказала более определенно: «Китайцы, как и некоторые другие восточные народы, совершенно не могут произносить русского звука «р».

А. Н. И. (Владивосток) заставляет Безэа попасться случайно:

«Я лениво шагал по любимой мной липовой аллее. Внезапно из боковой аллейки появилась Безэа и вслед за ней вылезла необъятная особа Квача. Я поклонился… Безэа мне ответила и, кажется, хотела что то сказать. Но в этот миг какой-то субъект, выскочив из-за кустов, выхватил дамскую сумочку из пальцев Безэа и в мгновение ока исчез в зелени.

— Укуал!!.. укуал!!.. Воу!! Воу!! Воу!!»

П. И. Р. (Киев) дает Безэа реплику: «я вышла из мака неизвестности»;: у П. М. Ш. (Тамбов) Безэа губит слово «талантул», грозивший укусить ее, у другого — выдало невольное восклицание — «ак укусил»; третий автор Д. П. М. (Москва) догадался сам, потому что его маленькая дочка, плоха выговаривая, звала охотничью собаку «Теэза». — col1_1—П. (Богородск) заставляет автора узнать, где живет Безэа и пойти к хозяину под предлогом поговорить о найме комнаты. Почтальон подает в это время письмо для Безэа. Автор записывает в блокнот имя. В китайской палатке слышит разговор без буквы «р». Сопоставляет и соображает. — Менее удачны в этой части решения: Л. М. М. (Безэа читает стихи и попадается, а автор подал ей блокнот со вписанными в него стихами, который носил с собой. Случай — редкий!), и С. М. Р. Последний насмешливо и фатовато заставляв г Безэа проговориться. У автора, — как действующего лица рассказа, конечно! — какая-то неприятная тенденция на светскость. Безэа выступает теперь в ролях с акцентом (?) и больше не стыдится своего недостатка. Перед ней раболепствуют (?) и т. д. Вся глава не в тоне и не в духе рассказа.

Одному автору (Ленинград) пе стоило писать так сухо и добираться до истины «дедуктивным методом с точной последовательностью математических выводов». — Е. А. Б. (Бобров) советует Безэа написать пьесу «так как она сочиняет великолепные монологи. Может, что-нибудь и выйдет. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Выговориться наболевшему сердцу и даже сочинить монолог — это одно, а написать пьесу — совсем другое, а затем автор ослабил свою работу этим не совсем уместным снисходительно презрительным заключением. — У Е. А. С. (Бобров) не плоха нарисована большая картина землетрясения, во время которого Безэа выдала себя. Затем она улетела на гидроплане и написала письмо без буквы «р». Л. Ф. С. ставит вопрос, почему бы Безэа не «сделаться писательницей». Ах, если бы писательницей было так же легко сделаться, как с домохозяйкой или машинисткой в канцелярии!

Совершенно особняком стоит работа А. А. Колосова (Москва). Он очень оригинально подошел к сюжету и заставил Безэа рассказать свое детство и юность, дал живой и прекрасный образ талантливой девочки, научающейся скрывать свой недостаток, неизменно лучшей в школьных сочинениях, увлекающейся книгами и мечтами о сцене, переживающей на сцене волнение, сменяющееся экстазом. И в эту минуту у Безэа мелькнула мысль, что вдохновенный экстаз искупит ее недостаток. Она рискнула… Но буква «р» губит ее. Следует сильная картина почти моментального перерождения зала, перешедшего от восторга к глумлению, свисту, вою. Кроме хорошего литературного изложения у автора совершенно правильный психологический анализ. К сожалению, мы лишены возможности дать первую премию за это талантливое решение. «Последняя главка» А. А. Колосова чрезвычайно, непропорционально велика по отношению ко всему рассказу, она давит его. Есть и еще один уже небольшой дефект. Не сообразив в чем дело, автор устами Квача заявляет: «о китаянке это она так, по глупости сболтнула». Теперь автор уже знает, что это был намек, и намек, содержащий нужную мысль.

Не вполне понятная, своеобразная фантазия была у В. Н. Т. (Евпатория) сравнить Безэа и Квача с известными в Крыму скалами Дива и Монах. — Добросовестный и усердный участник Систематического Конкурса И. М. (Москва) упорен со своим эсперанто и заставляет Квача, конечно, на этом языке, объяснить автору тайну Безэа. Любопытно окончание рассказа. Через месяц автор и Безэа посетили ЗАГС, а через год около колыбели сына они читали первую печатную драму Безэа. Автор, однако, умолчал: была ли пьеса на русском языке или тоже на… эсперанто. — Б. К. Б. (Харьков) дал в лирических тонах правильное, литературное окончание, по чересчур длинное. — Не плохо решение А. М. В. (Уфа), подметившего, что Квач был тенью Безэа и потому, что сам не вполне отчетливо выговаривал некоторые слова. — Такое же решенпе у П. П. Р. (Киев). — Правильны, не сухо написаны главы О. А. С. и В. М. — У Инны С. хорошие мысли, психологически подмечено, что для Безэа необходимо общество Квача не потому, что у него спецставка, что у Безэа есть подчиняющая сила, властные интонации, а работа подпорчена тем, что Безэа сама себя провозглашает гением, являющимся тысячелетиями, чтобы завоевать вселенную. Еще хуже, что автор посылает Безэа в клуб, на заводы, в суд. Спрашивается: что она там может делать? — Возможно решение Н. И. О. (Одесса): Квач погиб от землетрясения, автор полюбил Безэа. — Гладко написал свою главу Н. В. П. (Бобруйск). — В работе П. П. Л. (Ленинград) есть коренная ошибка: он не понял недостатка Безэа, по общие мысли у пего хорошие и сравнения оригинальные. Чувствуется, что автор, заводский рабочий, находит в труде удовлетворение.

Мы не можем отметить все решения, они мало отличаются друг от друга к, в конце концов, для финала безразлично, погибла ли Безэа от землетрясения, уехала ли и оставила прощальное письмо, раскрывающее тайну, или написала букву «р» на песке. Эта подробность не меняет сущности заключения.

Есть несколько глав, в которых короткие фразки выявляют отношение автора к главному персонажу. Так, С. Т. (Воскресенск) замечает: «Смешно стало на минуту, а потом жалко бедняжку»; А. Ф. К-Г (Ленинград) решает, что автор ушел и рассмеялся, а был влюблен и даже объяснился. Безэа по-детски всхлипнула и убежала, а затем уехала; О. А. Т. (Краснодар) заставляет Безэа сказать: «землетьясеиие, мне стьашно», — а потом заканчивает: «бедняжка, что-же ждет ее в будущем». Все эти и подобные вставки и восклицания допустимы, возможны, но они являются примитивными формами лирики и им нужно предпочесть проникнутое лиризмом описание событий. Вот у А. М. В. (Уфа) написана именно лирически картина природы, а психологически верно подмечена параллель Безэа и Квача. — Н. Н. А. (Шлиссельбург) делает предложение написать пьесу специально для Безэа, потому что а к го знает, сколько новых возможностей сумеет дать искусству эта женщина»… В виде опыта также написал без «р» свое окончание. Так то оно так, но о серьезной пьесе без «р» вряд ли можно серьезно говорить.

В работе Л. Ф. С., как мы уже упомянули, дается Безэа совет стать писательницей, но мимоходом затрогивается и любопытный вопрос о преимуществах одного вида славы над другим. Отчет наш затянулся и без того, «о нельзя хотя бы также вскользь не ответить. Чья в самом деле слава больше: артиста или автора книги? Мы думаем, что она равна. Актер зажигает толпу, возбуждает величайшие эмоции, сконцентрированные на ограниченном пространстве в ограниченное время. Он получает сразу, в один вечер, всю сумму восторгов, проявленную в бурном, сгущенном виде. Автор книги получает столько же в общем итоге, но на протяжении десятилетий и отдельными вспышками, менее яркими, но зато быть может более глубокими чувствованиями читателей. Не является исключением и художник, картина которого переживает века и в века проносит славное имя. На эту тему можно написать целый философский трактат…

Заканчивая обзор, отметим, что много заключительных глав написано совершенно правильно, как и весь рассказ, без буквы «р». Г. Б. А. (Севастополь) наоборот умышленно подобрал в окончании все слова с буквой «р», а О. А. П. (Москва) попыталась утешить Безэа, заставив автора написать ей письмо, в котором нет четверти алфавита (р, с, т, у, ф, х, ц, ч). Это забавная шутка, конечно, и она не вполне удалась автору.

Р. S. Небывалое количество заключительных глав прислано к конкурсному рассказу «История с червонцами»: поступило 258 рукописей. В. Б.

По присуждению Редакции, премия в 50 р. на конкурсе № 12 Систематического Литературного Конкурса 1928 г. делится в равной доле между двумя авторами, приславшими заключительные главы в двух различных планах..

25 руб. получает Тина Бернардовна КОЛОКОЛЬЦОВА, (Ростов-на-Дону)

25 руб. получает Ольга Емельяновна ЧЕРНЯЕВА, (Кзыл-Орда КССР, сотрудница газет «Советская Степь» и «Ленинская Смена»).

СВЕРХ ТОГО РЕДАКЦИЯ НАЗНАЧАЕТ ДВЕ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ПРЕМИИ:

А. А. КОЛОСОВУ (Москва) — полное собрание сочинений Мольера в художественном издании и в таких же переплетах.

Д-ру Г. А. ЛАСКАРАТОС (Таганрог) за красивую, исполненную мягкого-лиризма главу — полное собрание сочинений Байрона в художественном издания и переплетах.

БЕЗЭА
Заключительная глава

Выяснить «песчинку» Безэа стало для меня чуть ли не целью жизни. Я так увлекся этой загадкой, что постоянно увивался около молодой женщины, вызывая ехидное зубоскальство Квача.

Мой отпуск кончался. Оставалась одна неделя до отъезда. И как на зло начались дожди. Солнца — ни лучика! Дачники повесили носы, и все кисло от скуки. Но вот с чьих то уст слетело: Спектакль!

Чудесная идея! Все ожили. Но ненадолго… Где взять такую пьесу, чтобы ни одна дама не была обойдена?.. Невыполнимая задача… Но всем хотелось повеселиться (главное, блеснуть талантами и туалетами)… Столковались: сойтись по домашнему — попеть, почитать — ну, немножко музыки, а потом — неизбежные танцы.

Столовая, освобожденная от столов и буфета, с увешанными зеленью стенами— выглядела не очень плохо. Наспех сколоченные подмостки обтянуты цветистым ситцем. У подмосток — пианино. У пианино — музыкальный молодой человек. Все честь — честью. Я нашел себе местечко у самой «сцены». Хотелось насладиться богатой мимикой Безэа, тонкими нюансами ее волнующего голоса… «Зал» был набит битком. Сошлись почти все дачники, обалдевшие от зеленой скуки.

И началось. Нели пышные дамы в одиночку и дуэтом. Кто-то отщелкал чечотку… Кто-то читал Маяковского…

Наконец появилась Безэа. В своем белом, блестящем, как иней платье, она была ослепительна.

Пианист коснулся пальцами клавишей… И как вздымающиеся и вновь опадающие волны, нас подхватил и куда-то понес «Июнь» Чайковского…

А голос Безэа сливался с песнью волн и властвовал над нею…

Что это?! Лицо, плечи, белоснежное платье Безэа — все залилось алым отсветом. Пять окон зала полыхали зловещим пламенем. И вслед публике, в панике теснящейся к выходу, с подмосток несся дикий вопль Безэа:

— Голим! Голим! Смотлите — там все заголелось!

— «Песчинка»! — мелькнуло у меня в голове… Вскочив на подмостки, я схватил Безэа за плечи:

— Замолчите!

Она впилась в меня безумными глазами. Потом, побелев, как мел, пошатнулась… я подхватил ее и понес в ее комнату. Сдав бедняжку служанке, я побежал узнать, в чем дело. Внизу ко мне кинулись смущенные молодые человеки.

— Что с нашей звездочкой? Она испугалась? А мы то хотели услужить… эффект этакой, световой… Бенгальский огонь велели зажечь на балконе, как только она начнет читать…

— Да, бывают услуги… — вежливо намекнул я и поспешил к Безэа.

Она уже сидела на диване и тыкала в опухшей носик пуховкой. Увидя меня, зашипела:

— Довольны? Выследили таки? И тоже будете издеваться… — За моей спиной послышалось знакомое хихиканье.

— Что, водонушка? Калкнула таки? Сыл выпал… Хе-хе-хе…

— Уйди!

— Волона, волона! А хочешь, я скажу ему твою фамилию, имя и отчество?

— Не смей, гадина! Я сама скажу!

И мужественно отчеканила:

— Валвала Глигольевна Тлоекулова!

Это было так комично, что забыв печальную обстановку, я захохотал, как мальчишка…

— И вы тоже! — печально сказала Безэа.

— И ты, Блут! — подхватил Квач.

— Не обижайтесь! — взмолился я, — ну, хотите — целую неделю буду болтать с вами без этой несчастной буквы? Но какая же вы молодчина! Какая сила воли! Какая неусыпная слежка за собой! И с такой сплои, да не вылечиться!

— Вылечиться можно от чего угодно. Но где взять то, чего нет? «Из ничего не будет ничего»…

— Это слова кололя Лила, — напыщенно пояснил Квач.

— Шут! — Безэа невольно засмеялась и сейчас же опять заплакала, уткнувшись носиком в подушку.

Квач мешком шлепнулся на пол и стал нежно гладить Безэа по плечу.

— Пойдешь в кино, китаяночка? Иди, глупышка! Неужто так и погибнуть таланту?

Я, считая себя лишним, выскользнул из комнаты… Но до меня успела долететь слабая, как вздох, мольба:

— Квач, похудей….

Тени голубели под утесами. Тишина и зной плыли над шелковой пеленой шаловливых мелких волн.

Мы замолчали. Квач монотонно всхлипывал.

Внезапно тяжкий гул всплыл откуда то снизу, словно с исподу шлепнуло о земную пленку исполинским комлем. Ласковые волны взвилась пенными великанами, и скалы ахнули и, обливаясь каменным потом — каплями щебня — осели назад, как вспугнутые лошади. Даже Квач всполошился, отлип от облюбованного ложа и тяжко вдавил массивы ступней в теплый и влажный песок.

Безэа дико взвизгнула и метнулась от скалы.

— Земля-тхя… тхя… тхя…

Нелепый всхлипывающий клекот глухо кипел на ее губах… Словно колючий клубок безжалостно душил хилый и бледный звук.

Я понял.

Подземный гул откатился куда то вглубь.

Волны бессильно зашипели и снова льстивыми слугами легли у наших ног.

Квач оглушительно хохотал. Казалось — лопнет желтый мешок костюма и необъятный живот выплеснется на щебень сальным и жидким киселем.

Безэа, сжав кулачки, пунцовела. Пламенным стыдом алели лицо ее, уши, шея. Ненавистью колола ее глаза хлюпающую тушу.

— Негодяй! — шелестела она, — О-о-о! подлец..

А Квач булькал, надсадно всхлипывая:

— Э-Э-э! Земля-тхя… тхя. Позволь познакомить… полностью так сказать… Бех-та За-ха-хов-на Ах-ская… Бе зэ-А, так сказать…

Девушка хотела что то выкликнуть, пыталась ядом слова залить издевательский хохот Квача. Но невидимая петля сдавила, захлестнула тонкую шею… Безэа выдохнула какой-то смятый звук, молниеносно взметнулась и исчезла за скалой.

— Квач, нелепая ты, безжалостная скотина! — пинал я глухо стонущую в конвульсиях хохота тушу. — Объясни мне только одно…

— Вот она, песчинка-то недостающая… — не слушая, булькал Квач свое. — Вот тебе и ошибка художника, так сказать. Потому то мы и пмячко свое не выносим, и на чужих пьесах в лужу садились… Ведь писатели то не учитывали нашего дефектика. Это тебе не монологи собственного сочинения. Лукавая бабенка! — ухмылялся Квач. Как она насчет китаянки то? Сожалею, мод… Еще бы. Дефектик наш там скандалов не вызовет, — все ведь «Ляо» да «Хаз», и без песчинки сойдет!

— Объясни мне, — настаивал я, — за что она тебя то не выносит?

Квач уже потухал и мямлил без недавнего оживления:

— Она и тебя возненавидела с последней минуты, будь спокоен Ты ведь свидетелем ее «ошибочки» был сейчас. Ну, и я не знал, также вот, случаем всплыло. Только тут «земля-тхя-тхя», а там «кхы-кхы-са» виновата! Испугалась кхы-сы, и все дьявольское самообладание слетело. Ну, а я подшучивал малость — каюсь! Даже с людьми объясняться по ее методу начал. А она фону напустила, «тень» какую-то выдумала, глупышка! и — до свидания!..

— Хотя оно и к лучшему — закончил Квач. — Тяжел я стал, батенька, для сценического самолюбия недоделанных талантов и дамских жалоб на судьбу-обманщицу… Мне бы поспать еще!

Я не мешал Квачу снова уплыть в ленивую бездумность сна. Под беспечное посапывание нелепого мужа милой и жалкой Безэи я думал о печальной ошибке великого художника жизни. Малюсенькая оплошность в сложении языка или челюстных костей — и музыка слова становится смешным шумом, смяты взлеты большого человеческого таланта.

Маленькая песчинка, темная тень в столбце алфавита, фатальное для пленительной бедной Безэи «Р».