Мир приключений, 1927 № 03

ВЫИГРЫШ ОО-ЛАЙ-Ю

Из эскимосской жизни рассказ X. Т. Мунна

Иллюстрации М. Мизернюка　

Девятнадцатилетний Нан-нук, приемыш Ак-ша-ду, недвижно стоял на льду у края тюленьей дыры, поджидая, когда зверь вынырнет подышать. Вот уже более трех часов, как он стоял тут, но мысли его были далеко от дела, которым он был занят.

Сегодня утром Ак-ша-ду сказал Канч-о, сыну Ин-ното, что выдаст за него стройную, хорошенькую Оо-лай-ю, когда они вернутся с медвежьей охоты, — и смутные мечты Нан-нука о женитьбе на ней были грубо разбиты.

Расторопная в шитье, веселая, красивая, стройная и прямая, как копье, шестнадцатилетняя Оо-лай-ю была товарищем игр и неразлучной спутницей юноши; он привык смотреть на нее, как на свою будущую жену, хотя и волочился, и дурачился с полудюжиной других девушек, из которых каждая имела такие же шансы сделаться его женой.

Нан-нук понимал мотивы обещания старого Ак-ша-ду: Канч-о с молодой женой должны были поселиться вместе с ним, охотиться и ловить зверя для стариков в течение года или двух, так как Ин-ното, отец молодого жениха, имел еще других сыновей и замужних дочерей. В глазах Ак-ша-ду привлекательность дочерей имела цену чисто практическую, и он весьма естественно рассудил, что так как Нан-Нук и без того останется с ним, то недурно иметь сверх того еще одног о полезного для семьи работника. О взаимных чувствах Нан-нука и Оо-лай-ю старик вовсе не думал, да девушке и в голову не придет противиться его воле; на дальнем Севере — по крайней мере среди населения Баффиновой земли — родители почти всегда устраивают браки детей в своих интересах.

Нан-нук удивлялся, как сильно смутило его это утреннее известие. Ему еще никогда не приходило в голойу, что Оо-лай-ю значит для него более, чем другие девушки. Он был так глубоко озабочен, что не заметил слабого движения воды в дыре, вызванного приближением тюленя. Ударив острогой слишком поздно, когда зверь нырнул, он упустил его. Это было непростительной небрежностью для человека, который, подобно Нан-нуку, гордился, что он искусный охотник за тюленями.

Возвращаясь в юрту, он все продолжал думать о смутившем его известии. В конце концов было не мало других девушек кроме Оо-лай-ю; например, Коо-ли-тей и Килло-бар, — дочери старого Айу, — и рва-лу, дочь Пан-лу. Если бы он взял одну из них, он, конечно, должен был бы отработать за нее отцу в течение года, но Это было бы не хуже, чем работать на Ак-ша-ду. Нан-нук не думал, что Оо-лай-ю особенно мечтала о нем: когда окрестная молодежь проживала вместе в общей юрте прошлой весной, она кокетничала и терлась носами с Канч-о и Паниг-па, да и с другими, равно как и он проделывал это с Эва-лу, с Килло-бар и с Коо-ли-тей.

Придя в юрту, он тотчас заметил, что Оо-ла-ю только что перед тем плакала, и, выждав ухода старухи-матери, спросил ее о причине слез. Она пристально посмотрела на него и снова заплакала.

— Я не хочу выходить за Канч-о; я хочу быть твоей женой, — рыдала она.

Эскимосские девушки в таких случаях очень непосредственны в изъявлении своих чувств. Но возвращение старухи положило конец дальнейшим излияниям. Оо-ла-ю не смела далеко заходить в своем сопротивлении родительской воле.

Потом все сознательные размышления Нан-нука спутались. Он чувствовал только, что никогда во всю свою жизнь ни к чему так сильно не стремился, как к обладанию Оо-ла-ю, и смутное сознание огромной несправедливости овладело всем его существом. Будь Нан-нук цивилизованным человеком, он дал бы себе отчет, что он влюблен, а теперь он только изумлялся своему глубокому смущению, стараясь понять причину потери аппетита, что было, действительно, тревожным симптомом для здорового эскимосского юноши. Он смущенно раздумывал об этом, вспоминая других девушек и удивляясь, почему его так не тянуло ни к одной из них. Наконец, он заснул.

Итак, Канч-о присоединился к партии Ак-ша-ду. Он пришел с небольшими санями и четырьмя собаками, и все они отправились вместе на медвежью охоту, при чем разумелось само собою, что по возвращении он получит в жены Оо-лай-ю. Ак-ша-ду тщательно выговорил, что Канч-о должен оставаться у него в течение года, принимая постоянное участие в ловле пушнины.

— Вот как он тебя ценит, — с горечью заметил Нан-нук Оо-лай-ю, — в несколько лисьих шкур, да одного-двух медведей.

Не будем рассказывать, что случилось с охотниками за первые две-три недели до того дня, когда они, разбивая лагерь, напали на три медвежьих следа и, идя по ним далеко но льду, наконец нашли и убили зверей неподалеку от пловучих льдов в Дэвисовом проливе. Они поставили юрту, содрали кожи со своей добычи, накормили собак и, после обильного угощения молодой медвежатиной, легли и заснули тяжелым сном.

На следующее утро они увидели, что льдина, на которой они расположились становищем, оторвалась за ночь от материкового льда и присоединилась к плавучим. Водный корридор в полмили шириною отделял их от твердой земли.

Много смелых охотников гибнет так на дальнем Севере.

Пока они были еще в безопасности: скопления льдов держались вместе плотной массой на много миль кругом; но они знали, что рано или поздно ветры и течения отнесут эти льды и очистят дорогу свободной воде, которая быстро разрушит их ледяное убежище.

Канч-о выказал себя далеко не с лучшей стороны в том опасном положении, в каком находились теперь охотники: он угрюмо сидел в юрте большую часть дня. Между тем Нан-нук был неутомим, производил отдаленные разведки по опасным плавучим льдам в поисках за тюленями, и однажды даже добыл медведя. Благодаря его заботам, охотники просуществовали три недели, перекочевывая с места на место и переставляя юрту, когда возникала опасность, что лед, на котором находился лагерь, уплывет в открытое море. Хотя по летам и моложе Канч-о, Нан-нук руководил всем и совещался со старым Ак-ша-ду, как с равным. Старик мрачно смотрел на их шансы на спасение. По его мнению, им вряд ли было суждено опять выбраться на твердую землю. У него начало складываться далеко невысокое мнение о будущем зяте, что он и высказывал иногда потихоньку своей старухе. Впрочем, он дал слово Канч-о, да, к тому же, они теперь все равно должны были погибнуть так или иначе.

Нан-нук и Оо-лай-ю случалось теперь часто бывать наедине друг с другом: они предпринимали длившиеся по несколько дней поездки на собаках в поисках за тюленями, и немало любовных сцен с прижиманием носами происходило между ними, когда их юрта скрывалась из виду.

— Ты должна быть моею женой, — говорил Нан-нук, — через год или два у меня будут свои сани и собаки; я украду тебя у Каич-о, и мы уедем далеко в страну Иг-лу-льют.

И она, презиравшая и ненавидевшая теперь Канч-о, соглашалась на эту отчаянную меру.

Наступил день, когда пловучий лед тронулся. Самоеды рассчитывали найти убежище на одной из крупных льдин, казавшейся им более прочною, но старый Ак-ша-ду слишком хорошо знал, что как только до них доберется волна прилива, конец будет неизбежен. Все более и более расползалось в стороны ледяное поле, и, наконец, охотники очутились на большой льдине, гонимой снежным штормом к югу. Напор воды с каждым часом увеличивался, брызги стали долетать до них. В течение следующей короткой темной ночи, как раз в тот момент, когда старик сказал:

— Ну, конец! Прощай жена!

Нан-нук испустил торжествующий крик: перед ними вырисовывались очертания гигантской ледяной горы с низким краем в виде косы, о который их льдина ударилась с такой силой, что все они свалились с ног.

Страшным толчком они надвинулись на ледяную гору, на которую самоеды и перебрались вместе с санями и собаками. Когда Нан-нук, покинувший льдину после всех, перебрался в безопасное место, льдина тихонько перевернулась одним краем кверху и в следующий момент распалась на куски, под соединенным напором ветра, волны и течения.

На рассвете они увидали, что ледяная гора, служившая им убежищем, была одна из краевых в ряду таких же гор, плывших по направлению к низменному мысу Кетер-хед. В 25 милях к западу от него, как они знали, было расположено зимнее становище нескольких семейств их племени.

Их ледяная гора, вместе с другими ледяными горами, сидела теперь на Изабелловой отмели, хорошо известной китоловным судам, работающим в поздний сезон. Гора была очень высока, за исключением низкого краевого выступа, на котором они расположились. Опасность заключалась в том, что, с наступлением больших приливов, гора неизбежно должна была быть подмыта течением и перевернуться вверх дном. Им предстояло или утонуть, или погибнуть среди обломков льда.

Правда, они видели, что если бы ледяная гора находилась ближе к берегу, хотя бы на пятьдесят футов, они могли бы перебраться со своей косы на какую-нибудь льдину и в трехстах футах далее достигнуть крепкого берегового льда, а, следовательно, и спастись. Но теперь между ними и берегом тянулась широкая полоса темной воды, в которой бурлило течение, направлявшееся от их горы к береговому льду.

К северу от них, в расстоянии полумили, сидели на отмели две огромные ледяные горы, которых они не заметили ночью. Словно для того, чтобы отнять у них всякую надежду на спасение, перед ними тянулось на протяжении нескольких миль широкое ледяное поле, преграждавшее доступ отдельным пловучим льдинам, на которых можно было бы добраться до безопасного места.

Но и это было еще не все: с усилением прилива они отчетливо чувствовали вздрагивание горы, на которой находились, а между тем от новолуния и усиленных мартовских приливов их отделяло только несколько дней. Старый Ак-ша-ду покачивал головой и говорил, что дело плохо.

Они поставили небольшую юрту, в которой ютились, просушивая обувь на ворванных лампах.

На следующее утро Нан-нук отозвал в сторону Ак-ша-ду и изложил свой план. Он попытается добраться до берегового льда, устроив плот из двух саней. Поплывет на санях верхом. Потом он поставит сани на пловучую льдину, крепко привяжет их и все могут перебраться по одиночке в безопасное место с помощью тросов, которые можно сделать из тюленьих ремней, санной упряжи, собачьих постромок и бичей из прочной моржевой кожи. «Паром» можно будет тянуть взад и вперед. По счастью у них было четыре запасных набора ременной упряжи из очень прочной моржевой кожи.

Старик одобрительно кивнул головой.

— Можно было бы попытаться, — согласился он, — если только сани выдержат тебя и ты не замерзнешь, но ты погрузишься до подмышек в воду, а в ней очень холодно.

— Если мне удастся, — внезапно сказал Нан-нук, — ты отдаешь мне в жены Оо-лай-ю. Предложим сначала Канч-о. Если он не согласится, то пойду я. Только Оо-лаю будет не нужна мне, — прибавил он задумчиво, — если я отморожу ноги и не буду ходить па охоту.

Они позвали Канч-о и предложили ему попытать счастья, но он не хотел и слышать об этом. Зато он быстро согласился отступиться от Оо-лай-ю, если Нан-нук предпримет опасное путешествие.

— Есть и другие девушки, — прибавил он с философским спокойствием. Он не был рожден героем.

Сани связали вместе; сделали две длинных веревки из тюленьих ремней и наладили грубое весло. Сухие штаны из оленьей шкуры и такую же рубаху Нан-нук привязал себе на голову; затем он обмотал вокруг шеи пару запасных тюленьих ремней и приготовился в путь. Паром был спущен на воду. Нан-нук сидел на нем, спустив ноги по краям саней.

Сначала паром под тяжестью юноши погрузился так глубоко, что Оо-лай-ю громко вскрикнула от испуга; но когда плечи пловца оказались над водой, он убедился, что паром выдерживает тяжесть и стал грести. Теперь все усилия ловкого юноши были направлены на го, чтобы паром не перевернулся. Он понял, что невозможно было бы переправить таким путем женщин. С неимоверной осторожностью он едва мог удерживать равновесие.

Было, вероятно, около 20 градусов ниже нуля. Отдавшись на волю течения, Нан-нук поддерживал равновесие веслом. Почти замерзавший, достиг он материкового льда.

Первым его движением было раздеться, быстро обтереть тело старой рубахой и облечься в сухой олений костюм. Он заметил, что два пальца на ноге были обморожены, но не обратил на это внимания и принялся бегать взад и вперед в течение нескольких минут, пока ни восстановилась циркуляция крови. Теперь предстояло самое трудное: надо было подыскать большую льдину и крепко привязать к ней сани. Работая в ледяной воде, он несколько раз замораживал себе пальцы, но мужественно продолжал и, наконец, закричал своим, ожидавшим с замиранием сердца, что все готово. Привязав запасные ремни к парому, он дал сигнал тянуть и, с своей стороны, стал отдавать трос.

Сначала стала переправляться старуха с одним из детей. Накинув себе на плечи одеяло, она села в сани и положила на колени ребенка и несколько горшков посуды. Это было все, что мог выдержать утлый ледяной паром. Когда они благополучно спустились на материковый лед, Нан-нук велел ей спешить к берегу и крикнул Ак-ша-ду и другому ребенку готовиться к переправе. Они добрались. Старик хотел было помогать ему, но Нан-нук отказался.

— Надо спешить, — прибавил он.

И, действительно, их ледяная гора начинала заметно колебаться; там и сям от нее отрывались куски льда и падали в воду, вызывая сильное волнение. Она непременно должна была переместиться или перевернуться во время этого прилива.

Когда паром был подтянут в третий раз, Нан-нук увидел, что ледяное поле на севере раскололось, и огромная масса льда быстро несется к горе, на которой еще оставались Оо-лай-ю и Канч-о.

Чувство самосохранения — основной закон жизни, а Канч-о не был героем…

Паром мог выдержать только одного. И вот, в бессильном бешенстве Нан-нук видел, как Канч-о прыгнул на паром и отчалил, оставив девушку одну…

Нан-нуку оставалось только как можно скорее притянуть его к себе. Если бы у него была винтовка, он бы подстрелил Канч-о и велел бы девушке сбросить его в воду…

Паром причалил, и трус выбрался. Не обращая на него ни малейшего внимания, Нан-нук крикнул Оо-лай-ю, приказывая как можно скорее подтягивать паром к себе. Она стояла, положив у своих ног два одеяла— свое и Нан-нука, и его ружье.

Большая ледяная глыба была теперь совсем близко от горы и очевидно было, что, при огромной тяжести и скорости движения этой глыбы, гора, в случае столкновения, выйдет из неустойчивого равновесия и опрокинется со страшным разрушением.

— Прыгай скорее на паром, — закричал Нан-нук. — Брось одеяла! — Но. когда паром приблизился, Оо-лай-ю схватила одно одеяло в руку, ружье и мешок с боевыми запасами — в другую и легко прыгнула в санки, сопровождаемая двумя собаками.

Нан-нук тянул к себе паром так быстро, как только мог. Вода заливала санки и захлестывала стоявшую в них на коленях девушку. Быстрота течения все возрастала, но паром подвигался медленнее, чем в прежние разы. Нан-нук понимал, что если бы ледяная гора столкнулась с глыбой льда, так быстро к ней приближавшейся и отстоявшей теперь только на несколько аршин, и его, и девушку постигла бы самая страшная смерть: они утонули бы, крутясь, с разбитыми членами, расплющиваемые между обломками льда. Он это знал, и ему ни разу не пришла мысль бежать самому, бросив девушку.

Когда паром приблизился к береговому льду, гибкая Оо-лай-ю, сильно побледневшая, но хладнокровная и проворная, быстро соскочила. Задний край парома, не уравновешиваемый более ее тяжестью и не подтягиваемый, как прежде, с горы, погрузился в воду. В тот же момент паром перевернулся и исчез подо льдом, на котором они стояли.

— Бежим, бежим, — закричал Нан-нук, схватывая драгоценное ружье в одну руку, а в другую маленькую руку Оо-лай-ю. В тот же момент ледяная глыба ударилась о гору.

Молодые люди с быстротою оленей бежали от надвигавшегося потопа.

Ледяная глыба наскочила га низкий выступ горы, покрыв его громадными массами движущихся кусков льда. В следующий момент, с шумом, подобным залпу тяжелых орудий, ледяная гора дрогнула, наклонилась и рухнула в воду с оглушительным треском. Чудовищная волна взбивалась в кипящую пену и подбрасывала вверх огромные обломки расколовшегося материкового льда.

Молодые люди бежали к берегу, взявшись за руки. В голове у них мелькала мысль, как все еще близки они от страшной и, быть может, неминуемой смерти.

Вдруг они упали ничком на лед: под напором волн он ломался и колыхался словно при землетрясении.

На сто метров от краев, обмываемых водой, береговой лед был расколот, и обломки бились друг о друга в бешеном водовороте, — но они уже миновали область разрушения, угрожавшую гибелью.

В том месте, они находились, лед был лишь расколот на длинные полосы, по колеблющейся поверхности которых они бежали к безопасному месту.　

— Я оставила свое одеяло, — со слезами сказала Оо-лай-ю, когда опасность миновала. — Ты кричал, чтобы я скорей прыгала на паром, и у меня не было времени захватить его; я спасла только твое одеяло.　

— Ничего, — властно сказал Нан-нук, — теперь это не важно. Я сговорился с Ак-ша-ду и Канч-о. Теперь нам с тобой нужно будет только　одно одеяло, а мое, во всяком случае, больше твоего.　　

Подбежав к тревожно поджидавшим старикам, они остановились и торжественно, несколько раз, прижались друг к другу носами, бы в залог своего грядущего счастья.